Текст книги "Отец Магистр Игнатий"

3. Судебное решение

Решение состояло из двух частей[194]194
  FD, pp. 342–343.


[Закрыть]. Первая часть была подтверждением приговора, вынесенного 11 ноября, касательно одежды Иньиго и его товарищей. Теперь им было приказано не просто покрасить свои куртки, но одеваться также, как прочие студенты. Паломник ответил, что они могли бы покрасить свои куртки, но на новую одежду у них нет денег. Викарий снабдил их подходящей одеждой, биреттами и всем, что носили студенты в Алькале.

Вторая часть приговора представляла собой запрет говорить о предметах веры, пока они не завершат четырехгодичный курс обучения. Иньиго признал недостаточность своих познаний. «Именно об этом он говорил в первую очередь, когда его допрашивали»[195]195
  «Автобиография», § 62.


[Закрыть].

Всего он пробыл в тюрьме сорок два дня. Выйдя оттуда, он столкнулся с проблемой неясности своего будущего. Он не мог смириться с тем, что следователи закрыли перед ним дверь в деле «помощи душам», и все потому, что он недостаточно учен. Он решил обжаловать этот приговор перед архиепископом Толедо Алонсо де Фонсекой. Зная, что последний находится в Вальядолиде, он отправился туда, чтобы отыскать его. Он сказал, что хотя уже не подпадает под юрисдикцию архиепископа, но тем не менее сделает все, что тот прикажет ему. Прелат принял его радушно и, узнав о том, что Иньиго собирается в Саламанку, чтобы продолжить обучение, сказал, что у него и там есть друзья и коллегия, которую он сам основал и которая носит его имя. Он предложил ему располагать всем этим и на прощание вручил паломнику четыре эскудо.

4. В Саламанке (1527 год)

В начале июля Иньиго пришел в Саламанку. Четверо его товарищей были уже там. Одна женщина рассказала ему, где они остановились, и они вновь встретились.

Если в Алькале он учился мало, то тем меньше это удавалось ему в Саламанке. Через двенадцать дней после своего прибытия он снова оказался на допросе. Можно сказать, что он сам подал к этому повод. Он избрал своим духовником монаха-доминиканца из обители св. Стефана. Его присутствие в монастыре не могло не вызвать интереса монахов. Его исповедник сказал ему, что отцы из обители хотели бы с ним поговорить, а потому пригласил его отобедать вместе с монахами в следующее воскресенье. Иньиго принял приглашение и в назначенный день отправился в обитель вместе с Каликсто. После обеда суприор Николас де Санто-Томас, который был ответственным за общину в отсутствие приора Диего де Сан-Педро, отвел его в часовню. Пришел туда и духовник и, кажется, еще один монах. Вскоре разговор перешел на щекотливую тему. Отцы слышали добрые известия о делах Иньиго и его товарищей. Они знали, что те «ходят, проповедуя, как апостолы». Но чему же они учились? Иньиго отвечал честно. Из них всех больше всего учился он, но мало и поверхностно (con poco fundamento)[196]196
  «Автобиография», § 64.


[Закрыть]. Далее беседа их шла следующим образом:

Монах: «Ну, дальше: что же вы проповедуете?»

Иньиго: «Мы не проповедуем; мы всего лишь по-дружески беседуем кое с кем о вещах Божественных: например, после обеда с некоторыми людьми, которые нас позовут».

Монах: «Но о каких же вещах Божественных вы беседуете? Ведь именно это мы и хотим знать».

Иньиго: «Мы беседуем то об одной добродетели, то о другой, и хвалим её; то об одном пороке, то о другом, и порицаем его».

Монах: «Вы не учёны, а беседуете о добродетелях и о пороках! А ведь об этом беседовать не может никто, кроме как двумя способами: или от учёности, или от Святого Духа. Не от учёности; значит, от Святого Духа?»

«Тут паломник несколько насторожился, поскольку ему не слишком-то пришлась по душе такая манера рассуждать. Помолчав немного, он сказал, что не нужно больше говорить об этих предметах.

Но монах настаивал: “Ведь сегодня столько заблуждений, Эразма и стольких других, обманувших целый мир – а Вы не хотите объяснить, о чём говорите?”»[197]197
  «Автобиография», § 65.


[Закрыть]

^{Тема Эразма была затронута как нельзя более своевременно, поскольку} именно в эти дни, с 27 июня по 13 августа 1527 г. в Вальядолиде проходила конференция богословов, созванная генеральным инквизитором Алонсо Манрике, архиепископом Севильи, чтобы обсудить семнадцать положений, почерпнутых из трудов Эразма. Доминиканцы и францисканцы выступали как противники гуманиста из Роттердама.

Зная, что монах не имеет над ним власти, паломник сказал: «Отец, я не скажу больше того, что уже сказал, если не окажусь перед своими настоятелями, которые могут обязать меня к этому»[198]198
  «Автобиография», § 66.


[Закрыть].

Больше суприор не мог вытянуть из паломника ни слова. Тогда он оставил Иньиго и Каликсто в часовне. Здесь они оказались почти в заключении, потому что двери были закрыты. Между тем монахи пошли разговаривать с церковными судьями. Иньиго и Каликсто оставались в монастыре три дня, обедая с монахами в трапезной. Их комната была почти всегда полна монахов, приходивших посмотреть на них. Паломник говорил с ними по своему обыкновению, и некоторые монахи приняли их сторону, так что в обители началось нечто вроде раскола.

Через три дня пришел нотариус и сообщил им приказ посадить их в тюрьму. Там их поместили не со всеми преступниками, а в помещении наверху, грязном и необставленном. Их посадили на одну и ту же цепь. На следующий день новость об их аресте разошлась по всему городу, и те, кто им симпатизировал, стали передавать им все необходимое. В камеру допускали посетителей, так что Иньиго продолжал упражняться в беседах о Боге и тому подобном[199]199
  «Автобиография», § 67.


[Закрыть].

Бакалавр Санчо Гомес де Фриас пришел допросить каждого из них. Он призывал каждого по отдельности, и «паломник отдал ему все свои бумаги, на которых были Упражнения, чтобы их рассмотрели»[200]200
  Ibid.


[Закрыть]. Здесь Иньиго впервые говорит об Упражнениях как о чем-то записанном. Фриас спросил их, есть ли у них товарищи. Когда они ответили утвердительно, Лопе де Касереса и Хуана де Артеагу привели в тюрьму. Их поместили с обычными заключенными. Хуанико оставили на свободе.

Через несколько дней Иньиго вызвали к четверым судьям. Это были Алонсо Гомес де Парадинас, Эрнан Родригес-де-Сан-Исидоро, Франсиско де Фриас и бакалавр Санчо Гомес де Фриас. «Все они уже видели Упражнения»[201]201
  «Автобиография», § 68. О том, кем были четверо судей, судивших Иньиго в Саламанке, см. Benito Hernandez Montes, “Identidad de los personajes que juzgaron a San Ignacio en Salamanca”, AHSJ, LII (1983), 3—51.


[Закрыть]. Они задавали ему множество вопросов, не только об Упражнениях, но и по теологии, например о Троице и о таинствах. Паломник отвечал так, что судьям было не к чему придраться. Бакалавр Фриас, который активнее всех участвовал в допросе, поставил перед ним вопрос из канонического права. Паломник ответил, как ему показалось наилучшим образом, но прежде заметил, что мнение докторов по этому вопросу ему неизвестно. Затем они затронули вопрос, к которому он был хорошо подготовлен. Как он разъясняет первую заповедь? Он отвечал настолько пространно, что у судей уже пропала охота слушать дальше.

В том, что касается Упражнений, они затронули один-единственный пункт – тот, в котором он объяснял, когда грех является смертным, а когда простительным[202]202
  «Духовные упражнения», 35–37.


[Закрыть]. Их сомнение было все тем же: если он не изучал богословие, как он берется определять столь тонкие предметы? Иньиго ответил ясно: пусть судят сами. Если какое-то из его утверждений неверно, пусть они это осудят. «В конце концов они, так ничего и не осудив, удалились»[203]203
  «Автобиография», § 68.


[Закрыть].

В дни заключения произошло нечто, что показывает, как Иньго переживал заключенные в Упражнениях истины. В числе его посетителей был дон Франсиско де Мендоса-и-Бобадилья, будущий епископ Кории и кардинал-архиепископ Бургоса. Он спросил паломника, хорошо ли тот чувствует себя в тюрьме и тяжело ли ему переживать заключение. Иньиго ответил: «Я отвечу то, что ответил сегодня одной сеньоре, которая говорила слова сочувствия, видя меня в заключении. Я сказал ей: “Тем самым Вы показываете, что не хотите попасть за решётку ради любви к Богу. Неужели тюрьма кажется Вам такой уж бедой? А я говорю Вам, что не сыщутся в Саламанке такие кандалы и такие цепи, которых я не желал бы ради любви к Богу”»[204]204
  «Автобиография», § 69.


[Закрыть].

Через несколько дней ему представился случай доказать, что это не были пустые слова. Однажды ночью все заключенные бежали из тюрьмы. Остались только Иньиго и его товарищи. Нет нужды объяснять, какое впечатление произвел этот поступок на город. В результате «им тут же отвели под тюрьму целый особняк, стоявший поблизости»[205]205
  Ibid.


[Закрыть].

Через двадцать два дня, которые они провели в заключении, судьи огласили им свое решение: в их жизни и учении не обнаружено никакой ошибки; поэтому они могут и дальше преподавать вероучение и беседовать о Божественном; однако они не должны определять, какой грех смертный, а какой простительный, пока не пройдут четыре года обучения. Как мы видим, то было повторение приговора, вынесенного в Алькале. Зачитывая свое решение, судьи выказывали самое дружеское расположение к Иньиго. Но Иньиго не позволил себе смягчиться. Он ответил, что сделает все, что они сказали, но не одобрит приговора, поскольку ему затыкают рот, лишая его возможности помогать другим, хотя и не нашли в нем никакой вины. И хотя доктор Фриас выказывал «живое участие»[206]206
  «Автобиография», § 70.


[Закрыть], Иньиго настаивал на том, что будет подчиняться их приказу, пока находится под юрисдикцией Саламанки, но не дольше.

Затем его выпустили из тюрьмы. Но он видел, что этот запрет выносить определения о смертном и простительном грехе закрывал перед ним возможность «помогать душам». Поэтому «он решил пойти учиться в Париж»[207]207
  «Автобиография», § 71.


[Закрыть].

Глава 8
Студент в Париже (1528–1535)

1. Опять на распутье

И вновь Иньиго оказался на распутье. Даже его решение отправиться в Париж продолжать обучение не снимало для него проблемы будущего. Уже в Барселоне, когда он решил взяться за учебу, его посетило сомнение: сколько ему следует учиться и что делать по завершении учебы?

Ему пришло в голову два возможных пути. Первый состоял в том, чтобы стать монахом, а второй – в том, чтобы «пойти по свету просто так»[208]208
  «Автобиография», § 71.


[Закрыть]. Решение он отложил на будущее. Но, думая об уходе в монастырь, он больше склонялся вступить в какой-нибудь нестрогий и переформированный орден, и на то было две причины: там он сможет больше претерпеть ради Христа, а также внести свой вклад в реформу того ордена, который выберет. «И Бог внушал ему великую уверенность в том, что он достойно вынесет все оскорбления и обиды, которые ему причинят»[209]209
  Ibid.


[Закрыть].

Две причины повлияли на его решение отправиться на учебу в Париж. Одна состояла в том, что там он сможет более серьезно посвятить себя учебе, поскольку, не зная французского, будет иметь меньше возможностей разговаривать с людьми о вещах духовных. Второй причиной была уверенность, что в этом прославленном университете он сможет увлечь за собой других студентов, поскольку среди них было много испанцев и португальцев. Ясно одно: он стремился избежать своей первоначальной ошибки – попытки сочетать серьезную учебу с апостольским служением. В последующие годы этот опыт поможет ему при составлении Конституций Общества, в которых он потребует, чтобы иезуиты-схоластики полностью посвящали себя учебе, поскольку они «в некотором смысле требуют всего человека целиком»[210]210
  «Конституции», 340; см. также 362.


[Закрыть].

В его действиях можно было наблюдать еще одну решительную перемену. В Манресе, Барселоне и Алькале его апостольские дела были обращены прежде всего к женской публике, более доступной и восприимчивой. В Париже его собеседниками будут студенты университета.

Через пятнадцать-двадцать дней после освобождения из тюрьмы он вышел из Саламанки один, «везя с собой несколько книг на ослике»[211]211
  «Автобиография», § 72.


[Закрыть], и направился в Барселону. Там жили величайшие его благодетели, от которых он ожидал финансовой помощи, необходимой для осуществления его намерений. Оказалось, что его друзья не готовы помочь ему, но это не помешало им выражать ему свои опасения по поводу предстоящего путешествия. Испания и Франция находились в состоянии непреходящей войны друг с другом. Ходили слухи, что во Франции «испанцев насаживают на вертел»[212]212
  Ibid.


[Закрыть]. Но воля Иньиго была столь тверда, что было ясно: подобные возражения не произведут на него впечатления. И в самом деле, в назначенный день один, пешком, он направился из Барселоны в Париж, куда пришел 2 февраля 1528 г.

Иньиго шел тридцать седьмой год. Несмотря на это он решил серьезно взяться за учебу. Признавая, что он мало преуспел, обучаясь в Барселоне, Алькале и Саламанке, он решил повторить обучение, пройдя полуторагодовой курс гуманитарных наук. Поэтому учился он «вместе с детьми, следуя парижским порядкам и методам»[213]213
  «Автобиография», § 72.


[Закрыть]. Другими словами, он на себе испытал «парижский метод» (modus parisiensis), который позже изберет в качестве образца для коллегий Общества Иисуса.

К его собственным убеждениям добавились требования, которые выдвигал Парижский университет. Там к изучению философии допускались лишь те студенты, которые, сдав предварительный экзамен, подтверждали свое знание латыни на необходимом уровне.

2. Гуманитарные науки в коллегии Монтегю

Для этого, начального, этапа своего обучения Иньиго избрал коллегию Монтегю, основанную Жилем Зеленом де Монтегю, архиепископом Руанским, в середине четырнадцатого века, восстановленную Жаном Стандонком в конце пятнадцатого, и снабженную новым уставом в 1509 г. Ноэлем Бедье (Бедой), убежденным противником Эразма. Преемником Бедье стал Пьер Тампет (1514–1528). 5 февраля 1528 г. через три дня после прибытия Иньиго руководство коллегией перешло к Жану Эгону. Эгон пребывал в этой должности до своей смерти в 1547 г. Все в Монтегю было проникнуто духом архаики, что вызвало сатирические отклики Эразма и Рабле. Сам учебный план 1509 г. казался более устарелым, чем тот, что действовал в Барселоне согласно уставу 1508 г. Для преподавания латыни в основном использовался учебник Doctrinale puerorum Александра де Виль-дье, который в Барселоне был уже заменен учебником Небрихи под названием Instituciones. Disticha moralia Катона и Ars minor Доната были общим наследием всех европейских школ.

В Монтегю он поступил в качестве martinet, то есть студента-экстерна, который сам должен заботиться о своем жилье. Жилье, по крайней мере, временное, он нашел с легкостью благодаря двадцати пяти эскудо, полученным у купца по кредитной расписке, которую дали ему друзья в Барселоне. Как всегда, безразличный к деньгам, Иньиго отдал эти деньги на хранение одному человеку на том же постоялом дворе, а тот быстро их растратил.

К Пасхе Иньиго снова просил подаяния на улицах, на которое и вынужден был теперь жить. Он искал приюта в «госпитале» св. Иакова, предназначенном для паломников в Сантьяго-де-Компостелла и расположенном на улице Сен-Дени, 133, непосредственно за церковью и кладбищем «Невинных». Главным неудобством было то, что «госпиталь» находился далеко от Монтегю. Чтобы добраться от «госпиталя» на правом берегу (rive droite) до Коллегии на левом берегу (rive gauche), перейдя остров Сите и поднявшись по улице Сен-Жак на холм Сент-Женевьев, где стояла Коллегия, ему требовалось не менее получаса ходьбы. Кроме того, поскольку «госпиталь» открывался лишь с восходом солнца, а первый урок в Коллегии начинался в пять утра, Иньиго приходилось иногда пропускать занятия.

Вечером он должен был возвращаться до того, как отзвонит «Ангел Господень», поэтому он пропускал также некоторые вечерние занятия. И поскольку ему все еще приходилось просить милостыню на пропитание, у него было мало времени на учебу.

Он узнал, что некоторые студенты решают эту проблему, поступая в услужение к «регентам» или преподавателям университета. Тогда он решил поступить так же, словно бы это было так легко, и в своем воображении рисовал весь план своего будущего служения: в своем магистре он будет видеть Иисуса Христа, а в своих товарищах-студентах – Апостолов. Один займет место св. Петра, другой – св. Иоанна и т. д. Но сколько он ни искал, ему не удавалось найти такого хозяина. Не помогли и советы бакалавра Хуана де Кастро и монаха-картезианца, знавшего много магистров.

3. Во Фландрию на поиски средств к существованию

Не найдя другого решения, он последовал совету испанского монаха, который рекомендовал ему каждое лето ходить на сбор милостыни во Фландрию. Там, в Брюгге и Антверпене, жили богатые испанские купцы, которые, несомненно, дали бы ему достаточно денег, чтобы кормиться весь учебный год.

Паломник ходил во Фландрию трижды: первый раз в Великий пост 1529 г., второй раз в августе и сентябре 1530 г. и третий раз в те же месяцы 1531 г. В последний свой поход он добрался до Англии, побывал в Лондоне и принес обратно в Париж больше денег, чем когда-либо прежде. Благодаря щедрости своих благодетелей он смог не только весь год жить на эти средства, но даже помогать другим нуждающимся студентам.

Во время первого похода в Брюгге Иньиго встретил известного испанского гуманиста и новатора в области образования Луиса Вивеса, который пригласил его отобедать. Как было сказано, был Великий пост, и они собирались есть рыбу. Это послужило поводом для возражения, которое валенсийский гуманист высказал ему с налетом скептического юмора. Церковь, считал он, угодила мимо цели, предписав воздержание от мяса в качестве дела покаяния, потому что и морскую пищу можно есть с большим удовольствием. Иньиго быстро нашелся, что ответить: «Вы и другие люди со средствами можете превосходно питаться и рыбой, но для большинства людей это невозможно»[214]214
  FN, II, 557.


[Закрыть]. Поланко, пересказавший этот случай, замечает, что во Фландрии можно было есть прекрасную рыбу, которую очень аппетитно готовили. Что ответил Вивес, неизвестно, но по свидетельству доктора Педро де Малуэнды, позже гуманист сказал об Иньиго: «Этот человек святой, и он станет основателем монашеского ордена»[215]215
  Ibid.


[Закрыть].

Вернувшись из этого путешествия, Иньиго с большим напряжением, чем прежде, взялся за духовные беседы и в мае и июне 1529 г. провел Упражнения с тремя испанскими студентами: Хуаном де Кастро, Педро де Перальтой и Амадором де Эльдуайеном. Кастро из Бургоса учился в Сорбонне с 1525 г. Перальто из Толедо и Амадор, который был бискайцем, поступили в 1525 г. на факультет искусств. Упражнения изменили их жизнь, но никто из них не принял решения постоянно следовать за Иньиго. Завершив учебу, Хуан вступил в картезианский монастырь Валль-де-Кристо в Альтуре возле Сегорбе, где его навестил Иньиго; в 1542 г. он был избран приором картезианского монастыря Врат Небесных под Валенсией.

Перальта получил степень магистра искусств в 1530 г. Он отправился было в паломничество в Иерусалим, но в Италии его задержал родственник, который добился, чтобы Папа приказал ему вернуться на родину. Там он стал знаменитым проповедником и каноником Толедского собора. Амадор учился в Коллегии св. Варвары. Произошедшая в нем перемена раздражала ее ректора Диего де Гувейю, который жаловался, что Иньиго сделал из этого студента дурака.

В сентябре того же 1529 г. пришло письмо от того испанского юноши, который растратил деньги Иньиго. Он сообщал Иньиго, что болен и находится в Руане, где задержался по пути в Испанию. Он нуждался, и этого было достаточно, чтобы разбудить милосердие Иньиго, поскольку он все еще надеялся привлечь его к своему делу. Его первой мыслью было пройти двадцать восемь лиг, отделяющих Париж от Руана, босиком и при этом не есть и не пить. Он поразмышлял об этом в церкви св. Доминика и утвердился в решении путешествовать вышеуказанным образом. Но встав на следующее утро, он почувствовал такой страх, что едва смог одеться. Но страхи не могли заставить его отказаться от своего намерения. Он вышел из дому, но страхи не отпускали его, пока он не дошел до Аржантея в трех лигах от Парижа. Там все его борения сменились столь великим утешением, что, идя полями, он громким голосом разговаривал с Богом. Он пришел в Руан, утешил больного юношу и дал ему средства для дальнейшего путешествия в Испанию. Он также дал ему письма, адресованные тем друзьям, которых он, Иньиго, оставил в Испании.

Вернувшись в Париж, он столкнулся с откровенной враждебностью со стороны университетских властей, которая была вызвана заметной переменой в поведении трех студентов, совершивших с ним Духовные упражнения. Это отвлекало их от серьезного подхода к учебе. Больше всех эта проблемы заботила Диего де Гувейю, ректора Коллегии св. Варвары, и доктора Педро Ортиса, родственника Педро де Перальты. Гувейя угрожал ему поркой под названием «зал» (said), которую собирался устроить, как только начнется учебный год. Виновного раздевали до пояса и в зале коллегии, в присутствии студентов наносили ему множество ударов.

Узнав, что его разыскивал парижский инквизитор, доминиканец Матео Ори, Иньиго пошел к нему сам. Он попросил инквизитора покончить с его делом поскорее, поскольку день св. Ремигия, 1 октября, когда начинался курс искусств, был уже близок. Инквизитор сказал ему, что на него действительно поступали жалобы, но он не собирается наказывать его. Волнения улеглись, и теперь Иньиго поселился в Коллегии св. Варвары как пансионер (portionniste), чтобы начать свой курс искусств, или философии, под руководством магистра Хуана Пеньи из диоцеза Сигуэнсы в Кастилии.