Текст книги "Отец Магистр Игнатий"

1. Прием в Общество и исключение из него

Игнатий желал, чтобы в Обществе состояли люди, действительно к тому пригодные. Качества, которыми должны обладать кандидаты, описаны в книге «Упражнений» и в первой части «Конституций». Основная норма, установленная Игнатием, заключается в том, что «чем больше у кандидата естественных и сверхъестественных (infusis) даров от Господа Бога нашего, полезных для целей, к которым стремится Общество в своем Божественном служении, и чем больше опыта имеет кандидат в применении этих даров, тем он пригоднее для вступления в Общество» (147).

Игнатий говорит о «естественных» дарах. Рибаденейра выражает эту идею, поясняя, что Игнатий «внимательно относился к характеру и темпераменту каждого». Он говорил, что человек, который не хорош для мира, не может быть хорош и для Общества. Следуя этому принципу, он принимал умелого и деятельного кандидата охотнее, чем пассивного и вялого (mortecino у quieto). Много значения он придавал здоровью и физической силе, необходимым для обучения и работы. Что до возраста, то, по словам Рибаденейры, он хотел, чтобы вступающие были «вполне зрелыми, а не едва вышедшими из детского возраста» (grandecillos у scdidos de muchachos). Он ценил также внешность, не принимая тех, кто имел какой-то физический изъян, который мог оказаться отталкивающим. Однажды он даже жаловался на то, что в Общество приняли человека с кривым носом. Ему приписывали такое изречение: «Плохое лицо – плохие дела» (Mala facies, malum faciens)[407]407
  FN, III, 611, no. 5; см. также ibid., 572, no. 449.


[Закрыть].

Что совершенно естественно, он придавал большее значение нравственным качествам кандидата, которые в сомнительных случаях вполне могли компенсировать недостаток естественных даров.

Когда он видел, что кто-то обладает необходимыми качествами и подлинным призванием, то брал этого человека, не проявляя порой особой озабоченности даже финансовыми затруднениями, которые могло в тот момент испытывать Общество. Он возлагал свое доверие на Бога, Который обязательно ниспошлет ему средства на содержание тех, кого Он наделил призванием.

Он не был одержим числами. Он говаривал, что величайший его страх – это страх толпы, которая может вступить в Общество. Хотя в первые годы он легко относился к приему людей в орден, позже это изменилось. Он заявил даже, что если ему и есть ради чего жить дальше, так это ради того, чтобы быть строгим к приему кандидатов в Общество[408]408
  FN, II, 457, no. 23.


[Закрыть].

Он очень заботился о том, чтобы вступившие оставались верны своему призванию. Если они проходили через искушения, он помогал им молитвой и советом и предлагал им советоваться с благоразумными людьми. Иногда он просил их некоторое время подождать. Послушнику, который был склонен покинуть Общество, он сказал, что, поскольку по его просьбе его держали в Обществе четыре месяца, теперь по просьбе настоятеля он должен остаться еще на две недели, но может в это время не соблюдать послушание[409]409
  Memoriale, no. 43, in FN, I, 553; см. также FN, II, 482, no. 3.


[Закрыть]. Однажды, подозревая, что причиной искушения стали какие-то грехи, совершенные в миру, он рассказал искушаемому послушнику часть своей собственной истории, упомянув кое-какие проступки. Средство оказалось действенным. Бедняга рассказал, в чем дело, и оказалось, что это сущий пустяк[410]410
  Memoriale, no. 78, in FN, I, 576.


[Закрыть]. Если все возможные средства были уже испытаны, а искушаемый настаивал на уходе, Игнатий всегда старался проводить его с любовью. Ярким примером здесь может служить случай Оттавиано Чезари, неаполитанского юноши, чей отец был секретарем герцога Монтелеоне. Этот молодой послушник долго сопротивлялся мольбам и слезам своей матери. Игнатий помогал ему, ходатайствуя даже перед кардиналами и самим Папой Павлом IV. Но в конце концов Оттавиано уступил и, к большому сожалению Игнатия, оставил Общество.

Эти случаи касались послушников. Более сложно дело обстояло с теми, кто уходил уже после принесения обетов. Мы можем утверждать, что Игнатий действительно следовал принципу, установленному им в «Конституциях»: «Настоятель должен с разборчивой любовью взвесить перед Господом Богом нашим причины, требующие исключения» (209). Если не следует слишком легко принимать кандидатов, то с тем большей осторожностью нужно подходить к исключению принятых: «Причины исключения должны быть тем серьезнее, чем основательнее человек включен в Общество» (204).

В отношении конкретных случаев порой бывает трудно высказать точное суждение. Не всегда мы располагаем достаточной информацией. В столь сложных делах порой играют роль вопросы совести, которые не всегда бывают отражены на бумаге. Известно, что некоторых членов Игнатий исключал без указания причины, чтобы спасти их репутацию. Другие нормы, которых он придерживался, заключались в том, что причина исключения должна быть справедливой и что, прежде чем принять такое решение, нужно всеми средствами попытаться предотвратить уход. Одно из средств заключалось в том, чтобы убедить человека совершить Упражнения и посоветоваться о своем деле с благоразумными людьми. Если Игнатий видел, что кто-либо не должен оставаться в Обществе, он представлял ему причины таким образом, чтобы тот сам попросил об исключении. Основатель очень заботился о том, чтобы ушедшие сохраняли хорошее отношение к Обществу.

2. Дело Исабель Росер

С темой исключения из Общества связан совершенно уникальный случай – случай Исабель Росер и двух ее сподвижниц. Он заслуживает внимания по двум причинам. Во-первых, он связан с великой благодетельницей Игнатия, которая помогала ему все время, пока он учился в разных городах, начиная с Барселоны и заканчивая Венецией. Во-вторых, ее исключение из ордена явилось решающим шагом к полному отказу от женской ветви Общества[411]411
  Документы о деле Исабель Росер опубликованы в FD, pp. 696–713.


[Закрыть].

Говоря коротко, события развивались следующим образом. В 1542 г. Исабель Росер после смерти мужа решила переехать из Барселоны в Рим с твердым намерением принять послушание Игнатию. У нее было две подруги, которые разделили с ней этот замысел: знатная дама из Барселоны Исабель де Хоса и служанка Франсиска Круильяс. Все они отправились в Рим в апреле 1543 г.

Прибыв в Рим, они сказали о своем желании Игнатию, но тот твердо отказал им. Возможно, именно по этой причине Исабель де Хоса отказалась от своего намерения. С другой стороны, в Риме к Росер примкнула еще одна женщина, итальянка по имени Лукреция да Бьядене. Бьядене – деревня в нынешней провинции Тревизо.

Исабель Росер не сочла себя побежденной и обратилась к Папе. В собственноручно написанном ею письме она горячо просила Его Святейшество пожаловать ей и ее служанке разрешение принести обеты в Обществе Иисуса и приказать Игнатию принять таковые обеты[412]412
  FD, pp. 698–699.


[Закрыть]. Хотя сегодня это кажется странным, Папа издал рескрипт, удовлетворяющий ее просьбу. В Рождество 1545 г. три женщины преклонили колена перед алтарем в маленькой церкви Санта-Мария делла Страда в присутствии глубоко почитаемого ими магистра Игнатия и принесли торжественные обеты в обществе Иисуса[413]413
  Текст их обетов см. в FD, p. 701.


[Закрыть]. Тем самым Общество фактически обрело подчиненную ему ветвь женщин-иезуиток, которая не была предусмотрена во время основания.

Но эта необычная ситуация сложилась не удачно. Игнатий распорядился, чтобы Исабель Росер жила в доме св. Марфы под опекой брата Эстебана де Эгиа. Вскоре в связи с этим возникли трудности. Исабель, которая всегда была так щедра к Игнатию, в Риме стала вдруг проявлять корыстолюбие, обвиняя Общество в том, что оно присваивает ее имущество. В этом ее поддержал один из ее племянников, недавно приехавший из Барселоны, по имени Франсиско Феррер. Пришлось проверить счета. Стало ясно, что Общество истратило на барселонскую даму на 150 дукатов больше, чем она дала Обществу.

При подобных обстоятельствах так явно не могло продолжаться. Последовал ряд обсуждений и совещаний. Наконец, 30 сентября 1646 г. в особняке доньи Леонор Осорио, жены Хуана де Веги, испанского посла при Святом престоле, было проведено собрание. На нем присутствовали с одной стороны Игнатий, Надаль и Кодачо (управляющий римского дома) и брат Хуан де ла Крус (ответственный за покупки), с другой стороны – Исабель Росер, Лукреция да Бьядене, Франсиска Круильяс и священник из Барселоны Хуан Боек. Это собрание было решающим. На следующий день, 1 октября, Игнатий (он разъяснил ситуацию Папе в письме от мая 1547 г. и заблаговременно получил от него необходимое разрешение) освободил трех женщин от обетов.

Исабель Росер вернулась в Барселону и удалилась во францисканскую обитель св. Марии Иерусалимской, где и умерла блаженной смертью в конце 1554 г. В своем сердце она не держала обиды на Игнатия. Это видно из двух писем от 1547 и 1554 г., исполненных благодарности за то добро, которое он ей дал, и сожаления о причиненных ему неприятностях.

Болезненный опыт оказался полезным. Вскоре, 20 мая 1547 г., Павел IV благосклонно воспринял просьбу навсегда освободить Общество от обязанности принимать под послушание женщин[414]414
  CoflsMHSJ,I, 181–185.


[Закрыть]. Опыт с женщинами-иезуитками оказался неудачным.

Не было недостатка и в новых попытках такого рода. Еще две женщины из Барселоны – Тереса Рахадель (Рехадель) и Херонима Олуха – монахини бенедиктинской обители св. Клары, пожелали принять послушание в ордене Игнатия как лучшее средство против трудной ситуации, сложившейся в их монастырской общине, которая нуждалась в немедленной реформе. Игнатий способствовал этой реформе всеми средствами; однако он не уступил просьбам сестры Рахадель и настоятельницы Олухи, несмотря на то что искренне желал их духовного блага. Это ясно из писем, в которых он дает духовное наставление Тересе Рахадель.

3. Духовные принципы

Для своих подчиненных Игнатий был не только настоятелем, но и истинным духовным отцом. Об обладал чудесной способностью воспитывать людей. Глубокое уважение, каким он пользовался в глазах всех людей, и его необычайно возвышенные нравственные качества, служили ему в этом большим подспорьем. Сравнивая Фавра, воистину искусного духовного наставника, с Игнатием, Лаинес говорил, что первый смотрится рядом с последним, словно ребенок рядом с мудрецом[415]415
  FN, II, 379, no. 86.


[Закрыть].

Он обладал даром быстро и глубоко узнавать каждого, кого встречал и, как утверждал отец Эдмонд Оже, умел «исследовать живую анатомию души» (faire I'anatomie toute vive duneame)[416]416
  FN, III, 268, см. также Memoriale, no. 199, in FN, I. 647.


[Закрыть].

Он умел успокоить тревожную, беспокойную совесть. Даже когда его собеседник не мог объяснить, что в нем происходит, Игнатий говорил с ним так, словно понял его ситуацию до конца. И своим советом он приносил разуму покой, словно рукой разгонял тучи.

Если кто-то открывал Игнатию свои глубочайшие чувства, то завоевывал этим его сердце.

Вот некоторые из принципов, которыми он руководствовался в духовном наставлении. Он судил о преуспеянии в добродетели скорее по усилиям, которые человек в это вкладывал, чем по его доброму нраву или внешней скромности. Министру дома, который жаловался на молодого брата, он ответил: «Я считаю, что за последние шесть месяцев он преуспел больше, чем такой-то и такой-то за год». И он упомянул имена двоих иезуитов, отличавшихся милым характером и назидательным поведением[417]417
  EV, II, 493, no. 81.


[Закрыть].

Он считал умерщвление страстей даже более важным, чем упражнения в молитве, и говорил так: «Умерщвление самолюбия лучше умерщвления плоти, и умерщвление страстей лучше молитвы»[418]418
  FN, II, 419, no. 24.


[Закрыть]. Однажды, когда кто-то очень хвалил одного монаха, называя его человеком великой молитвы, Игнатий ответил: «Он человек великого умерщвления»[419]419
  Memoriale, no. 195, FN, I, 644.


[Закрыть].

Относительно количества времени, которое схоластики должны посвящать молитве, он говорил, что учеба требует всего человека, а потому не разрешал им многочасовые молитвы, разве что у кого-то были особые духовные потребности. Объяснял же он это следующим образом: для человека, чьи страсти умерщвлены, должно быть достаточно и четверти часа, чтобы найти Бога[420]420
  Ibid., no. 196; см. также Cons, [340, 361]


[Закрыть].

Он был очень гибким человеком и мог приспособиться к любому характеру. Одно из его высказываний заключалось в том, что в вещах духовных нет более пагубной ошибки, чем желание управлять другими, как собой, и убеждение, что то, что хорошо для одного, хорошо и для всех[421]421
  Memoriale, no. 256, in FN, I, 677; Ribadeneira in FN, III, 635, no. 12.


[Закрыть].

Наиболее сурово он испытывал наиболее достойных[422]422
  FN, III, 620.


[Закрыть]. Если он требовал от человека чего-то трудного, то знал, как смягчить испытание. О нем было сказано, что он обладает великой харизмой – умением причинить боль и умением ее унять. «Тот, кто желает наставлять других, должен направлять их своим примером; если же он хочет воспламенить других, он должен сам светиться любовью»[423]423
  FN, III, 420, no. 31.


[Закрыть].

Тем, кто хотел исправить свои изъяны, он предлагал следующие средства: постоянно молиться, часто совершать испытание совести, отчитываться перед кем-то другим о своем преуспеянии[424]424
  FN, III, 621.


[Закрыть].

Мы привели здесь лишь очень немногочисленные замечания на тему, которая могла бы составить отдельную большую главу.

4. Любовь к подчиненным

Руководство Игнатия было основано на его отцовской любви к своим сынам. Он не делал между ними различий, до такой степени, что каждый чувствовал, что именно на него направлена любовь «отца».

Он умел сочетать строгость с мягкостью. Камара говорит, что Игнатий скорее склонялся в сторону любви и потому был так любим всеми. Камара добавляет, что не знает никого в Обществе, кто не любил бы его и не чувствовал бы, что любим «отцом»[425]425
  Memoriale, no. 86, in FN, I, 579.


[Закрыть].

Он был склонен истолковывать человеческие поступки в хорошем смысле – настолько, что это вошло в пословицу[426]426
  Memoriale, no. 92, in FN, I, 581.


[Закрыть].

Он поддерживал все, что могло способствовать единению всех общников, которое должно было царить в Обществе. Одним из таких средств единения был совместный отдых общины. Однажды его спросили, не следует ли отменять отдых в постные дни, поскольку в эти дни нет ужина. Он ответил, что отдых существует не только для того, чтобы братья не брались за учебу сразу после еды и не наносили этим вред своему здоровью, но и для того, чтобы братья могли пообщаться друг с другом и тем самым лучше друг друга узнать и проникнуться взаимным уважением, что укрепит любовь между ними[427]427
  FN, II, 488, no. 18.


[Закрыть].

5. Забота о больных

Одним из самых явных доказательств его любви к подчиненным была его особая заботливость по отношению к больным. Она проявлялась, например, в следующем: человека, ответственного за покупки, он просил сообщать ему дважды в день, купил ли он все, о чем просил санитар; он налагал на общников покаяние за пренебрежение помощью больным; он приказал ректору коллегии ставить его в известность, если кто-либо заболеет[428]428
  Memoriale, no. 31, in FN, I, 545; см. также FN, III, 617.


[Закрыть].

Когда речь шла о нуждах больных, он не заботился о величине расходов. Однажды он продал несколько оловянных тарелок, бывших в доме, чтобы купить прописанные больному лекарства. Он говорил, что в случае необходимости нужно продавать даже священные сосуды. Однажды в доме было ровно столько одеял, сколько обитателей. Он приказал тянуть жребий, чтобы решить, кто пожертвует своим одеялом, если придется продать его ради больного[429]429
  Memoriale, nos. 31–33, in FN, I, 546–547.


[Закрыть].

Он лично заботился о больных и служил им с великим смирением и любовью, словно это было его единственным занятием. Он не делал различий между людьми и хотел, чтобы даже тем, кто находится на первой пробации, уделялось не меньше внимания, чем другим[430]430
  Memoriale, no. 144, in FN, I, 614.


[Закрыть].

Однажды он препоручил все функции настоятеля дома Надалю, но обязанности, связанные с заботой о больных, оставил за собой[431]431
  Memoriale, no. 37, in FN, I, 548; FN, II, 366.


[Закрыть]. Он говорил, что то, что дается больным, не представляет собой какого-то исключения или отступления от норм общинной жизни.

Чтобы студенты Римской коллегии могли отдыхать, он купил виноградник у подножья Авентинского холма рядом с церковью св. Бальбины и термами Каракаллы. И сделал он это в минуту больших финансовых затруднений[432]432
  Memoriale, no. 135, in FN, I, 608.


[Закрыть]. Он построил там новый дом и перестроил старый. За несколько дней до смерти Игнатий сам отдыхал в этом доме, но поскольку это не помогло, он вернулся в дом Санта-Мария делла Страда, где и умер.

6. Искусство общения с людьми

Манера общения Игнатия со своими подчиненным заслуживает восхищения, как показывают следующие выбранные наугад примеры.

Он умел приспособиться к характеру каждого. К духовно слабым он проявлял снисхождение, пока это шло им на пользу, но с сильными обходился строго[433]433
  FN, II, 487, no. 15; см. также ibid., 386, no. 97.


[Закрыть]. О нем говорили, что слабым он дает молоко, словно детям, а остальным хлеб с коркой, как взрослым людям. Как правило, он избегал чрезмерных внешних проявлений любви, хотя в душе любил всех[434]434
  FN, III, 620.


[Закрыть].

Он проявлял некоторую строгость к тем, на кого больше всего полагался, например, к Лаинесу, Надалю или Поланко[435]435
  Memoriale, nos. 103–104, in FN, I, 587; FN, III, 620.


[Закрыть]. Его речь была проста и не богата превосходными степенями[436]436
  FN, II, 412.


[Закрыть].

Он обладал большой способностью завоевывать симпатию (simp atlas) тех, с кем ему приходилось общаться. О нем говорили как о человеке вежливом и очень обходительном[437]437
  Memoriale, no. 290, in FN, I, 697.


[Закрыть].

О дисциплине в доме он говорил, что отец министр должен поставлять уксус, а сам он – масло[438]438
  Memoriale, nos. 83, 296, in FN, I, 578, 700; FN, III, 649.


[Закрыть].

Он принимал всех с великой любовью, а когда хотел сделать кому-нибудь приятное, то, казалось, старался принять его в самое свое сердце. Однажды, желая обнять в знак приветствия только что прибывшего – и очень высокого – молодого фламандца, Игнатий, который был мал ростом, подпрыгнул, чтобы достать до шеи юноши[439]439
  Memoiale, nos. 46, 47, in FN, I, 554–555.


[Закрыть].

Когда ему нужно было обговорить с кем-то важное дело, он приглашал его к своему столу. Так же он поступал и со всеми гостями.

Он обладал даром духовной беседы. Он никогда не перебивал собеседника. Он с большим терпением слушал даже самые пустые слова[440]440
  FN, II, 412.


[Закрыть].

Когда его просили о чем-то важном, он всегда стремился это записать, чтобы поразмышлять об этом позже. Если ответ его был отрицательным, он давал его таким образом, что проситель оставался доволен и был убежден, что так будет лучше всего[441]441
  Memoriale, no. 281b, in FN, I, 692; FN, III, 616.


[Закрыть].

Он очень заботился о репутации каждого. Поэтому, когда ему нужно было посовещаться по поводу другого человека, если было достаточно одного советника, он никогда не привлекал двух; если требовалось двое, он не созывал троих. И даже советникам он разъяснял ситуацию просто и без лишних подробностей. Однажды он наложил покаяние на одного человека за то, что он повторял слова, сказанные больным в бреду[442]442
  Memoriale, no. 249, in FN, I, 672–673; FN, III, 616.


[Закрыть].

Когда кто-то говорил слишком эмоционально, Игнатий старался смягчить его, приводя разумные доводы, но не говоря ничего, что могло бы вооружить обидчика против него, пока обидчик не сдавался или не признавал, что у него нет больше аргументов[443]443
  FN, III, 617, no. 8.


[Закрыть].

Когда Игнатию приходилось говорить с кем-то из дома или извне, кто мог потом использовать его слова, чтобы обвинить его, он устраивал так, чтобы при беседе присутствовал очевидец, который сможет позже свидетельствовать о словах обеих сторон.

Когда делалось нечто такое, что обычно вызывает раздражение, Игнатий, прежде чем что-нибудь сказать, имел привычку словно бы размышлять или говорить с Богом, взвешивая и обдумывая свои слова[444]444
  FN, II, 412, 413, 478.


[Закрыть].

Он был движим не чувствами, но разумом[445]445
  Memoriale, no. 300, in FN, I, 702; см. также 697, in /W, III, 648, no. 81.


[Закрыть].

Приказы, которые его подчиненные должны были исполнять в силу послушания, он отдавал лишь в очень серьезных случаях[446]446
  Memoriale, no. 263, in FN, I, 681.


[Закрыть].

Себастиано Ромеи, ректор Римской коллегии, сказал, что в то время среди членов общины царила великая радость, потому что Игнатий своим присутствием и общением оживлял их всех[447]447
  FN, III, 572, no. 7.


[Закрыть].

7. Выбор занятий для подчиненных

Игнатий умел извлечь пользу из качеств своих подчиненных, поручая каждому именно то, что больше всего ему подходило. Такой критерий распределения занятий он предписал и в «Конституциях» (624).

Игнатий, столь высоко ценивший монашеское «безразличие», то есть свободу от пристрастий, старался, тем не менее, учитывать склонности каждого, и прежде, чем выбрать человеку занятие, спрашивал его, к чему тот склонен. И все же он похвалил одного человека, который ответил, что склонен не быть склонным[448]448
  Memoriale, nos. 114–117, in FN, I, 593–597.


[Закрыть].

Игнатий ни на кого не возлагал больше груза, чем тот мог вынести[449]449
  FN, II, 413.


[Закрыть].

Поручая кому-то важную задачу, он выказывал ему свое доверие. Он объяснял ему характер миссии и рассказывал, какие средства, по его мнению, помогут успешно ее выполнить. Однако затем он давал ему полнейшую свободу и позволял действовать по своему усмотрению. Камара говорит, что именно так Игнатий поступал и с ним, и, когда он вернулся домой, выполнив очередное поручение, Игнатий спросил его: «Ты собой доволен?»[450]450
  Memoriale, no. 269, in FN, I, 684.


[Закрыть]

Когда он хотел поручить кому-то работу за пределами Рима, то готовил и испытывал его еще в Риме. Если речь шла о руководящей должности, он просил человека ежедневно давать одному из отцов, известных основателю своим благоразумием, отчет о пережитом за день[451]451
  Memoriale, no. 112, in FN, I, 592; FN, II, 486, no. 3.


[Закрыть].

Кто не хорош для себя, говорил он, не может быть хорош и для других.

Он больше заботился о благе человека, чем о работе. Поэтому, если он видел, что кто-то подходит для некоторой должности, но должность не подходит ему, он не поручал ему этой должности или освобождал его, если он ее уже занимал[452]452
  FN, III, 684, no. 8.


[Закрыть].

Он имел привычку препоручать заботу об исполнении своих приказов настоятелям. Провинциалам он предоставлял полную свободу в исполнении их должностных обязанностей и советовал им поступать так же с местными настоятелями[453]453
  Memoriale, no. 270, in FN, I, 685.


[Закрыть].