Текст книги "Отец Магистр Игнатий"

8. Как Игнатий вел дела

Обычно Игнатий принимал решения следующим образом. Сперва он старался собрать всевозможные сведения, связанные с данным вопросом. Затем наступало время размышления, в котором он применял критерии различения духов. Затем он советовался с другими и молился о решении вопроса. Наконец, он принимал решение.

После этого он брался за дело очень решительно. В связи с этим кардинал Карпи однажды сказал об Игнатии: «Он уже забил гвоздь», – имея в виду, что Игнатий не отступится от своего решения[454]454
  Memoriale, no. 20, in FN, I, 539; см. также по 282b, in FN, III, 693.


[Закрыть]. Видя результат, люди обычно признавали, что решение Игнатия было самым верным.

Он пользовался доступными человеческими средствами, но превыше всего полагался на Бога. О точном значении этого игнатианского принципа сказано и написано многое. Вот как ясно выразил это Рибаденейра: «Предпринимая дела служения Господу нашему, он прибегал ко всем человеческим средствам, чтобы преуспеть в них, с такой заботой и умением, словно успех действительно зависел от этих средств; однако он так уповал на Бога и полагался на Его Провидение, словно все человеческие средства, к которым он прибегал, не имели ни какой силы»[455]455
  FN, III, 631, и ссылки в сноске 14 там же, а также Cons, [812–814].


[Закрыть].

По-видимому, поводом к этому утверждению послужил случай, о котором рассказывает сам же Рибаденейра. Однажды Игнатий пришел к испанскому послу в Риме маркизу Саррии. Посол принял его не особенно тепло, возможно, потому что считал, будто Общество слишком мало прибегает к его покровительству. В связи с этим Игнатий рассказал Рибаденейре, как думал сказать послу, что «за тридцать лет Господь дал ему понять, что в делах, относящихся к священному служению Богу, он должен использовать все доступные ему честные (honestos) средства, но что после этого он должен возлагать все свое упование на Бога, а не на эти средства; и если его превосходительство желает быть одним из этих средств, Общество с радостью примет его в этом качестве, но таким образом, что он будет знать, что надежды свои Общество возлагает не на это средство, но на Бога, на Которого полагается»[456]456
  FN, II, 391, no. 108.


[Закрыть].

В ноябре 1552 г. Игнатий отправился из Рима в Альвито, деревню в нынешней провинции Фрозиноне, чтобы попытаться примирить донью Хуану Арагонскую и ее мужа дона Асканио Колонну, то есть родителей знаменитого Маркантонио Колонны, героя Лепантской битвы. Случилось так, что в то утро, когда Игнатий должен был отправиться в путь, пошел проливной дождь. Поланко, который должен был сопровождать его, сказал, что, возможно, лучше было бы отложить путешествие. Игнатий же ответил, что за последние тридцать лет ни разу не откладывал ни одно дело ни из-за дождя, ни из-за ветра, ни из-за любой другой непогоды[457]457
  FN, II, 414.


[Закрыть].

Он говорил также, что мы должны убедить себя, что апостол не всегда имеет дело с совершенными людьми, но часто оказывается среди людей зловредных. Иезуит не должен позволять этому сбить себя с толку. Он должен сочетать в себе простоту голубя с мудростью змеи[458]458
  FN, II, 421, no. 35.


[Закрыть].

Глава 19
Повседневная жизнь в СантаМария делла Страда

Со дня своего избрания генералом в 1541 г. и до своей смерти в 1556 г. Игнатий не покидал Рим за исключением очень немногочисленных и редких случаев. В сентябре 1545 г. он отправился в Монтефьясконе на встречу с Папой Павлом III, который был там проездом по дороге в Перуджу. В 1548 и 1549 гг. он предпринял два коротких путешествия в Тиволи. Целью первого была попытка примирения жителей этого города и Кастель-Мадамы. Целью второго было присутствие на инаугурации коллегии Общества. В ноябре 1552 г. он направился в Альвито, о чем было сказано в конце предыдущей главы. В пасхальное время 1555 г. Игнатий задумал совершить путешествие в Лорето, чтобы посетить это святилище Девы Марии, а заодно позаботиться о задуманном им основании дома или коллегии Общества в этих местах. Однако смерть Папы Юлия 111 в марте того года и последующая вакантность Престола вынудили Игнатия отказаться от путешествия.

1. Дом Санта-Мария делла Страда

С февраля 1541 г. по сентябрь 1544 г. Игнатий и его товарищи, покинувшие дом Антонио Франджипани, жили в другом доме, который снимали у Камилло Асталли. Он находится на улице, которая до сих пор носит это имя. В сентябре 1544 г. они занимали недостроенный дом, который строили для себя при церкви Санта-Мария делла Страда. Эта церковь была передана Обществу Павлом III 24 июня 1541 г., а 15 мая 1541 г. Общество официально вступило во владение ею. И церковь, и дом располагались на нынешней Пьяцца ди Джезу, на углу улицы Арачели. В этом доме находились те маленькие комнатки (camerette), которые Игнатий занимал вплоть до своей смерти, и где жили и умерли также два его преемника – Диего Лаинес (ум. 1565) и Франциск Борджа (ум. 1572). Это единственные комнаты старого дома, которые силами отца генерала Клаудио Аквавивы удалось уберечь от разрушения в 1602 г. во время строительства нынешнего Колледжо дель Джезу, которому суждено было оставаться резиденцией генералов Общества вплоть до его упразднения в 1773 г., а затем снова быть ею с 1821 г. по 1873 г.

Приезжая в Рим, почитатели св. Игнатия любят навещать это скромное жилище, состоящее из четырех узких комнат всего в восемь с половиной футов высотой. Самая длинная их стена составляет лишь немногим более двадцати футов в длину, а самая короткая – одиннадцать с половиной футов[459]459
  То есть 2,5 м в высоту, 8 м в длину и 3,5 м в ширину.


[Закрыть]. Сохранились нетронутыми потолочные балки, деревянные двери, два простых небольших шкафа и часть камина и трубы. Две из этих комнат ныне превращены в часовни. В большей из этих двух комнат установлен алтарь, над которым находится картина в раме, изображающая Святое семейство. Перед этой картиной Игнатий обычно служил мессу. Вторая часовня – это комната, где Игнатий жил. В ней есть крошечный балкон, с которого Игнатий, по преданию, часто созерцал звездное небо, восклицая: «Какой ничтожной кажется земля, когда я смотрю в небо!» (Quam sordet tellus cum coelum aspicio). Теперь этот вид небес заслоняют новые постройки. Еще одну комнатку, превращенную ныне в сакристию, занимал «товарищ» Игнатия брат Хуан Пабло Боррель. Выцветший желтый кусок пергамента над дверью сообщает нам о том, что «когда отец Игнатий звал своего товарища, брата Хуана Пабло Борреля, занимавшего соседнюю комнату, он открывал эту дверь».

Здесь Игнатий провел последние двенадцать лет своей жизни. Отсюда он управлял делами Общества, здесь писал свои письма, составлял «Конституции», принимал посетителей (в том числе и свв. Филиппо Нери и Карло Борромео) и здесь же мирно скончался.

Обстановка его комнаты была предельно проста. Кровать, стол, скамеечка для ног, писчие принадлежности, таз, лампа и две-три книги. Все было опрятным и простым. Оливье Манар рассказывал Николаю Ланцицию (Ленчицкому), что на столе у Игнатия не было ничего, кроме экземпляра Нового Завета и книги «О подражании Христу», которую он называл жемчужиной среди духовных книг[460]460
  FN, III, 431.


[Закрыть]. Камара добавляет, что он был так хорошо знаком с этой книгой, что «общаться с отцом было все равно что читать Жерсона, воплощенного на практике»[461]461
  Memoriale, no. 226; см. также nos. 9798, in FN, I, 659, 584.


[Закрыть]. У него хранился также миссал, при помощи которого он готовился к мессе следующего дня.

2. Распорядок дня

Хотя и трудно было бы говорить о каком-то постоянном расписании, можно, по крайней мере, предположить, как Игнатий проводил дневные и ночные часы. Он говорил, что сну следует посвящать от шести до семи часов, принимая во внимание индивидуальные потребности каждого. И в самом деле, в Римской коллегии на сон отводилось семь часов. Игнатий спал мало, хотя это зависело от состояния его здоровья. Обычно он отходил ко сну поздно, а перед сном долго ходил взад-вперед по своей комнате, размышляя. Можно предположить, что он делал, что советовал и другим людям, занимавшимся важными делами, – планировал свои дела на утро и в течение дня дважды размышлял о том, что он подумал, сказал, сделал. Он также хотел, чтобы те, кому он поручил какую-то задачу, отчитывались перед ним вечером о проделанной работе, а затем он давал им задание на следующий день.

Еще тщательней он осуществлял этот контроль над самим собой в том, что касалось духовной жизни. Каждый час, когда били часы, он совершал небольшое испытание совести, если не был в это время занят беседой. Он совершал это испытание даже ночью, если не спал. Оценивая свое преуспеяние в духовной жизни, он сравнивал день сегодняшний с днем вчерашним, одну неделю с другой, один месяц с другим месяцем, как и советовал в книге «Духовный упражнений» (27–30) в добавлениях к частичному испытанию совести.

Обед, главная трапеза, был обычно в десять утра, а ужин в шесть вечера[462]462
  Таково было летнее расписание трапез. Зимой основная трапеза (comida) была в 11.00 утра, а более легкая (сепа) – в 19.00 (см. ConsMHSJ, IV (Regulae), 44–45, no. 3. Каким бы странным это ни казалось сегодня, всеобщего завтрака не было, но некоторые общники получали от министра разрешение на завтрак (см. ibid., p. 186, no. 16, fn. 4).


[Закрыть], так что перерыв между трапезами составлял восемь часов. О рационе Игнатия мы скажем позднее.

За исключением часов, посвященных молитве и мессе, Игнатий проводил все свое время, решая дела со своими соратниками, принимая посетителей и работая над письмами. Мы уже видели, сколь долгие часы он проводил за составлением «Конституций Общества». Из дома он выходил редко, разве что для того, чтобы нанести визит какому-нибудь кардиналу или другому важному лицу.

Один из таких визитов заслуживает упоминания. 27 августа 1545 г. Игнатий был срочно вызван в Палаццо Мадама, чтобы оказать духовную помощь Маргарите Австрийской в момент трудных родов. Дочь императора Карла V с большим благочестием исповедалась Игнатию, выслушала мессу и приняла причастие. Она родила двух мальчиков-близнецов. Первый, который был поспешно крещен повитухой и наречен Хуаном Карлосом, умер несколько месяцев спустя. Второго, по просьбе присутствующих, крестил Игнатий и дал ему имя Хуан Пабло. Во время дополнительной церемонии, посвященной его крещению, которая состоялась 30 ноября в церкви Сан-Эустакио, мальчику было дано имя Алессандро, под которым он и вошел в историю как Алессандро Фарнезе, герцог Пармы и Пьяченцы и наместник испанского короля в Нидерландах.

Лишь иногда Игнатия можно было видеть прогуливающимся в саду рядом с домом. Врач счел одной из причин недугов Игнатия этот недостаток физических упражнений.

3. Молитва Игнатия

В отношении молитвы Игнатия можно сделать три общих замечания. Во-первых, он посвящал много времени формальной молитве. Во-вторых, средоточием его молитвы было служение святой мессы. В-третьих, даже помимо времени, специально отведенного на молитву, он жил в постоянном близком общении с Богом.

Несомненно, в разные периоды его жизни дело обстояло по-разному. В 1544 и 1545 гг., о которых мы лучше всего осведомлены, Игнатий различал свои переживания «до мессы, во время мессы и после мессы». Такая формула многократно повторяется в «Духовном дневнике», который относится именно к указанному периоду[463]463
  Полный испанский текст «Духовного дневника» был опубликован в 1934 г. А. Кодиной в CozrsMHSJ, I, 86—158, и вновь в 1963 г. с цифрами в квадратных скобках на полях, что очень облегчило ссылки, и Ипаррагирре в Obras completes de san Ignacio (Madrid, 1963, 1977 and 1982), pp. 318–386. Здесь мы даем ссылки на последнее из упомянутых изданий. Существует английский перевод «Дневника», сделанный W. J. Young (Woodstock, 1958 and Rome, 1980).


[Закрыть].

Отсюда видно, что в молитве Игнатия присутствовали три «времени», или этапа. Первый этап был заполнен тем, что он называл «привычной», «обыкновенной», или «первой» молитвой. Он начинал эту молитву сразу же после пробуждения и, судя по данным «Дневника», еще не встав с постели. В одной из записей он отметил, что в тот день начал ее в половине пятого утра. Эта молитва, предварявшаяся иногда испытанием совести, была, должно быть, длительной. Она, в свою очередь, тоже делилась на три части: начало, середину и конец. Иногда он записывал свои переживания с середины до конца, иногда – от начала до конца.

Камара говорит, что в то время у него была привычка читать молитвы розария, которыми Павел III заменил ему чтение бревиария в 1539 г.[464]464
  Текст в FD, 623–624; Memoriale, no. 179, in FN, I, 637.


[Закрыть]

Встав и одевшись, он начинал готовиться к мессе. Иногда подготовка начиналась в комнате, где он спал. Продолжалась она всегда в часовне. В этой подготовке было два момента, которые сопровождались для него особыми переживаниями: подготовка алтаря и облачение.

Затем наступало служение мессы. Судя по мистическим явлениям, которые он переживал в это время, оно длилось долго.

После мессы он вновь погружался в молитву – в часовне или в своей комнате. Он всегда придерживался этого обычая. Имея в виду 1555 г., Камара замечает, что после мессы «он в течение двух часов пребывал во внутренней молитве»[465]465
  Memoriale, ibid.


[Закрыть]. Он предпочитал, чтобы в это время его не беспокоили. Он распоряжался, чтобы поступающие в это время известия передавались отцу министру, которым и был Камара. Когда возникало неотложное дело, говорит он, он шел в часовню и заставал там Игнатия с сияющим лицом[466]466
  Memoriale, ibid.


[Закрыть].

4. Его месса

Служение мессы было для Игнатия наилучшим временем для близкого общения с Богом. Это одна из самый удивительных сторон духовности этого святого. Как мы уже знаем, после рукоположения в священники он отложил свою первую мессу на восемнадцать месяцев, чтобы лучше к ней подготовиться[467]467
  См. стр. (???) главы 11 настоящего издания.


[Закрыть]. Верно, что еще одной причиной, заставившей его медлить, была, по всей вероятности – хотя он об этом никогда не упоминал, – его надежда совершить свою первую мессу в Вифлееме или каком-нибудь другом святом месте в Святой Земле.

Таково было его уважение к священству. Он говорил, что «исполняя обязанность служить мессу», он должен «действовать или быть, как ангел»[468]468
  SpDiar, [141], March 10, 1544, in Obras completas, ed. 4 (1982), p. 379; also in ConsMHSJ, I, 122.


[Закрыть]. Его благоговение на протяжении всего жертвоприношения было столь велико, что временами он едва не терял дар речи. Но чаще всего в «Дневнике» упоминаются слезы. О них он упоминает 175 раз. Последняя часть дневника почти полностью сводится к замечаниям о том, были у него слезы или нет. Иногда это сопровождалось «болью в глазах из-за столь обильных <слез>»[469]469
  SpDiar, [4], Feb. 5, 1544.


[Закрыть]. Около двадцати шести раз им сопутствовали рыдания. Он говорит также, что волосы его стояли дыбом и он ощущал «жар во всем теле»[470]470
  Ibid., [7], Feb. 8, 1544.


[Закрыть].

Неудивительно, что столь сильные эмоции сказывались на его слабом здоровье. По этой причине бывали дни, когда он чувствовал себя обязанным отказаться от служения мессы. Иногда он служил мессу и в тот же день заболевал.

Пользуясь свободой выбора мессы в миссале, которая предоставлялась в то время священникам, Игнатий часто служил мессу в честь Пресвятой Троицы, а также в честь Пресвятого Имени Иисуса и Пресвятой Девы. Иногда в качестве покаяния за какую-нибудь провинность он отказывался от служения мессы в честь Пресвятой Троицы. Например, однажды он поступил так, когда с раздражением отреагировал на шум, который услышал во время молитвы[471]471
  Ibid., [23], Feb. 13, 1544.


[Закрыть].

Именно во время мессы он наиболее остро переживал свою близость с Богом. Именно во время мессы он вновь пережил явление в Ла-Сторте, ощутив, что «Отец поместил его вместе с Сыном»[472]472
  Ibid., [65], Feb. 23, 1544.


[Закрыть] в мистическом союзе. Тогда он почувствовал, что имя Иисуса запечатлелось в самой глубине его души. Он увидел в Иисусе Проводника, ведущего его к Отцу. Иисус и Его Мать выступали посредниками, всегда готовыми ходатайствовать за него. Держа Иисуса в своих руках, он одновременно видел Его в небесах и на алтаре.

На мессу он приносил с собой свои намерения и заботы, которые в период, охваченный «Дневником», были сосредоточены вокруг того типа бедности, который надлежит установить в домах Общества.

Все это мы знаем благодаря изданию полного текста «Духовного дневника» в 1934 г., в котором не упущена ни одна деталь. Распространение этого уникального документа изменило общепринятое представление о св. Игнатии. Человек холодный и расчетливый, строгий настоятель и суровый аскет предстал нам теперь как созерцатель, способный испытывать самые тонкие чувства, и мистик, в высочайшей степени наделенный даром союза с Богом.

5. Созерцатель в действии

Даже помимо времени, специально посвященного общению с Богом, Игнатий постоянно переживал Его присутствие. Для него «благоговение» означало находить Бога во всем[473]473
  «Автобиография», § 99.


[Закрыть]. Он говорил о себе, что это благоговение посещало его, где бы и когда бы он этого ни пожелал. Это могло случиться, когда он беседовал, занимался делами и даже когда он шел по улице[474]474
  FN, II, 122–123. 315–316; Mon Nad, V, 162.


[Закрыть]. Пример этого явления можно увидеть в его дневниковой записи от 24 февраля 1544 г.: «Потом, когда шел по улице, мне представился Иисус, с сильными побуждениями и слезами. Потом, когда поговорил с Карпи [кардиналом Родольфо Пио де Карпи] и шел <домой>, то же самое, и чувствовал глубокое благоговение. После обеда, особенно после того, как прошел через дверь Викария [Филиппо Аркинто], в доме Трана [кардинала Доменико де Куписа, епископа Трани], чувствовал или видел Иисуса, со многими внутренними движениями и обильными слезами»[475]475
  SpDiar, [74], Feb. 24, 1544.


[Закрыть]<sup>[476]476
  MonNad, V, 162 содержит текст и контекст этого высказывания Надаля, которое играет важную роль в игнатианской концепции апостольской духовности. Дословный перевод текста Надаля таков: «Отец Игнатий великой милостью, дарованной лишь немногим, усвоил этот способ совершения молитвы [посвященной Троице]; [ему была дарована] и еще одна исключительная милость, посредством которой во всех вещах, делах и беседах он чувствовал и созерцал присутствие Божие во всем и [питал] любовь к вещам духовным, будучи созерцателем даже в действии (что он объяснял, говоря, что Бога следует находить во всем)».


[Закрыть]</sup>.

Ум его работал непрестанно, так что порой его внимание просто необходимо было переключать на что-нибудь другое. Одним словом, он являл собой пример того, что Надаль кратко выразил такими знаменательными словами: быть созерцателем в действии (simul in actione contemplativusf.

Свидетельства того, какой степени созерцательности достигал Игнатий, красноречивы. Сам святой сказал Лаинесу, что в вещах Божественных он скорее пассивен, чем активен; а это – добавляет его наперсник Лаинес – Сахеро (Гаспар Шатцгейер, O.F.M., ум. 1527) и другие авторы считали высшей степенью совершенства и созерцания[477]477
  FN, I, 138, no. 59; см. также FN, II, 415, no. 13.


[Закрыть]. Однажды, беседуя с Надалем, Игнатий сказал ему: «Я был теперь выше небес». Когда Надаль попросил его объяснить, что он имеет в виду, Игнатий перевел разговор на другую тему[478]478
  FN, II, 125, no. 19.


[Закрыть].

Он сказал даже, что не принимает решения исходя из опыта утешения и оставленное™ – как советовал другим во втором времени совершения выбора в «Упражнениях» (176), – потому что находит утешение во всем[479]479
  FN, II, 415, no. 14.


[Закрыть]. Он говорил, что не смог бы жить без этого Божественного утешения.

В последние годы в его жизни было больше света, определенности и постоянства, чем в первые.

Многие обращали внимание на ту невероятную легкость, с которой он умел сосредоточиваться в самой гуще дел, настолько, что, казалось, ему подвластен дух благоговения и даже дар слез.

Природа возносила его разум к Богу. Ночью он с великой радостью созерцал звездное небо, и это порождало в нем чувство относительной незначительности всего земного. Он видел Бога в каждом создании. Надаль говорил, что в листке апельсинового дерева он видел Троицу[480]480
  FN, II, 123, no. 11.


[Закрыть].

Ему очень помогала музыка и богослужебное пение. Когда он входил в храм во время пения литургии, ему казалось, что он переживает внутренне преображение. Отсюда можно заключить, сколь великую жертву он принес, исключив хор и пение в Обществе.

В заключение можно сказать, что Игнатий обладал воистину уникальным внутренним опытом общения с Богом. Говоря в «Упражнениях» о «глубоком познании»[481]481
  «Духовные упражнения», [104]


[Закрыть], он подразумевал такое познание, которое из области знания переходит в область глубоких внутренних переживаний, из сферы интеллекта в сферу ощущений, из ума в сердце. Именно так познавал Бога сам Игнатий.

6. Его соратники: Надаль, Рибаденейра, Поланко, Камара

Перейдем от молитвы к работе. Организация Общества и управление им требовали от Игнатия полной самоотдачи. Прежде всего, нужно было дать новому монашескому ордену свод законов, которыми он будет руководствоваться. Мы уже кратко рассказали о том, какой труд вложил основатель в создание «Конституций». Их он дополнил другими правилами, более частного характера, сообразованными с условиями места и времени и с качествами людей. Таковы были правила для схоластиков и правила для людей, занимающих различные должности[482]482
  Опубликованы в CozwMHSJ, IV (Regulae), passim; см., например, pp. 169–191, 481–486. См. также Cons, [360–362; 455].


[Закрыть].

Решая деловые проблемы, он прибегал к совещаниям, личным беседам и письмам. Его переписка заслуживает особого рассмотрения, и мы скажем о ней позднее. Как настоятелю дома в Риме, Игнатию приходилось быть внимательным к его обитателям и делам. Он должен был думать и о послушниках и некоторое время лично занимался их подготовкой.

Игнатий умел пользоваться помощью своих соратников. Главными из них были его первые товарищи. Из числа других заслуживают особого упоминания те, чьи свидетельства часто приводятся на страницах этой книги.

Для ознакомления иезуитов, рассеянных по Европе, с содержанием «Конституций» и в других важных делах Игнатий прибегал к услугам Херонимо Надаля, который справедливо считается верным истолкователем мыслей основателя. Этот ученый уроженец Мальорки (1507–1580) учился в университетах Алькалы, Парижа и Авиньона. Игнатий, который был знаком с ним в Париже, вскоре обратил внимание на выдающиеся таланты этого человека, хорошо знавшего математику, языки, богословие и Священное Писание. С тех пор Игнатий при помощи Лаинеса и Фавра начал настоящую «осаду» этого человека, чтобы завоевать его и сделать участником своего дела. Но Надаль отражал все их наступления, отчасти потому, что у него были свои планы, отчасти же потому, что не был уверен в ортодоксальности сообщества студентов, вращающихся вокруг Игнатия.

Вернувшись на родной остров, после семи лет неуверенности и тревоги по поводу своего будущего он решил отправиться в Рим. Как раз в это время по Европе циркулировало письмо от Франциска Ксаверия, бросая вызов ученым в университетах. В Риме он согласился сделать «Упражнения» под руководством валенсийца Херонимо Доменеча, очень опытного духовного руководителя и своего друга со времен Парижа.

Случай Надаля типичен в том смысле, что свое положение он избрал при помощи «Упражнений». После упорного сопротивления, когда казалось, что он уже отбросил любые мысли о вступлении в Общество, он все же принял решение сделать это. Он был принят в орден 29 ноября 1545 г. в возрасте 38 лет. Среди некоторых других важных поручений, доверенных ему Игнатием, нужно отметить его миссию в Мессину с целью основания коллегии (1548), должность генерального поверенного в Португалии и Испании (1553), генерального викария Общества (1554), поверенного в Италии, Австрии и других странах (1555) – и это только при жизни Игнатия. Что касается его понимания мыслей Игнатия, достаточно будет привести свидетельство Поланко: «Он [Надаль] прекрасно понимает отца нашего Игнатия, поскольку много с ним общался и, кажется, хорошо постиг его дух (еspirit и) и проник в сущность Института Общества лучше, чем кто-либо из его членов, которых я знаю»[483]483
  Epplgn, 1,109.


[Закрыть].

Педро де Рибаденейра (1526–1611) из Толедо был тринадцатилетним мальчиком, когда в 1539 г. в Толедо принял приглашение кардинала Алессандро Фарнезе сопровождать его в Рим в качестве пажа. Однажды, когда он состоял на службе у кардинала, он совершил проделку и, боясь возможного наказания, скрылся в доме доктора Педро Ортиса, его земляка и, возможно, родственника, который, в свою очередь, представил его Игнатию. В результате юный Педро де Рибаденейра окончательно вступил в Общество 18 сентября 1540 г., за девять дней до утверждения ордена Папой.

Здесь интересно, прежде всего, отметить его знание всего связанного с Игнатием. Это было плодом не только его постоянного общения с Игнатием на протяжении шестнадцати лет, но также его сознательного стремления собирать и записывать истории, связанные со святым основателем. Этим объясняется то, что, когда в 1566 г. стали искать биографа, который смог бы написать житие основателя Общества, выбор Франциска Борджи пал на Рибаденейру, чьи познания в области гуманитарных наук и прекрасное владение языком были признаны всеми. Рибаденейра взялся за дело с большим рвением. В 1572 г. он опубликовал первое, латинское, издание своего классического жития св. Игнатия (Vita Ignatii Loyolae). В 1583 г. он выпустил второе издание, испанское. Это житие (Vida), положившее начало новому типу биографического повествования, не зря считают одним из самых замечательных исторических трудов шестнадцатого века, Siglo de Oro[484]484
  * Золотого века (исп.). Прим. пер.


[Закрыть].

В историю жизни Рибаденейры надлежит теперь включить еще одно обстоятельство, совсем недавно обнаруженное: оказалось, что он был еврейского происхождения. Он был сыном Аревало Усильо Ортиса де Сиснероса, присяжного заседателя городского управления Толедо. Усильо были евреями, обращенными в христианство[485]485
  Jose, Gomez-Menor, “La progenie hebrea del padre Pedro de Ribadeneira S.I. (hijo del jurado de Toledo Alvaro Husillo Prtiz de Cisneros”, Sefarad (Madrid), 36(1976), pp. 307–332.


[Закрыть].

Среди ближайших соратников первого генерала иезуитов особенно ярко выделялись двое: Хуан де Поланко (1517–1576), который был его секретарем в течение девяти лет, и Луис Гонсальвес да Камара (ок. 1519–1576), министр римского дома.

Мы уже упоминали о том, как Поланко бок о бок с Игнатием трудился над составлением «Конституций». Однако его деятельность включала в себя все обязанности, присущие должности секретаря. Как только в 1547 г. его назначили на эту должность, первой его задачей было организовать свою работу. В том же году он составил свод правил для секретаря (Del officio del secretario), предназначенных для того, чтобы помочь человеку, занимающему эту должность, исправно исполнять свои обязанности[486]486
  Опубликованы M. Scaduto, nAHSJ, XXIX (1960), 305–328.


[Закрыть]. Он также упорядочил зарождающиеся архивы Общества, которые считались продолжением секретариата и предназначались для хранения документов, проходивших через секретариат. Тем, что первые документы Общества, связанные с его основанием и эпохой первых генералов, сохранились по сей день, мы во многом обязаны именно Поланко[487]487
  См. G. Schurhammer, “Die Anfange des Romischen Archivs der Gesellschaft “Monumenta Historica Societatis Jesu (1894–1954)”, Woodstock Letters, 83 (1954), 158–168.


[Закрыть].

Как и любой секретарь, Поланко работал в основном с письмами. Его обязанностью было получать письма, приходившие в Рим, и готовить на них ответы. Наряду с другими письмами, в написании которых он, без сомнения, участвовал, существует ряд важных посланий, в которых ясно указано, что они написаны им «по поручению» отца Игнатия.

Безошибочно предвидя будущее, он готовил материалы для истории Общества[488]488
  Cm. FN, II, 23*—39*.


[Закрыть]. Вскоре после прибытия в Рим он попросил Лаинеса, который находился тогда на Тридентском соборе, написать ему свои воспоминания о возникновении Общества. Благодаря этому у нас есть замечательное письмо, написанное Лаинесом в 1547 г., которое по праву считается самым первым житием св. Игнатия, написанным за девять лет до его смерти[489]489
  Опубликовано в FN, I, 54—145.


[Закрыть]<sup>[490]490
  Опубликован в FN, I, 146–256.


[Закрыть]</sup>. Взяв за основание этот рассказ, Поланко составил в 1547–1548 гг. «Свод наиболее важных событий, связанных с основанием и развитием Общества Иисуса» (Sumario de las cosas mas notables que a la institution y progreso de la Compama de Jesus tocanf. За этим трудом последовал другой, более краткий и дополненный новыми деталями, который был опубликован по-итальянски в 1549 и 1551 гг.[491]491
  Опубликован в FN, I, 256–298.


[Закрыть] Так он пролагал путь к созданию настоящей истории Общества. Когда в 1573 г. Поланко был освобожден от административных обязанностей и увидел, что ему больше не грозит избрание на пост генерала, которое некогда представлялось очень вероятным, он посвятил все силы составлению истории Общества в форме летописей, охватывающих время с 1539 по 1556 гг.[492]492
  Chronicon, 6 vols. In MHSJ. Эти летописи предваряет житие Игнатия на латинском языке, опубликованное также в FN, I, 506–597.


[Закрыть]

В повседневных делах римского дома у Игнатия был прекрасный помощник, португалец Луис Гонсальвес да Камара. Со дня вступления в Общество в 1545 г. Камара хотел увидеть Игнатия и узнать его лично. Им руководили два желания: услышать из уст самого Игнатия, в чем состоит послушание суждения, к которому его так настоятельно призывали еще со времен новициата, и самолично удостовериться в святости основателя, слухи о которой дошли даже до Португалии. Желания этого португальца полностью сбылись, когда в 1553 г. официальный визитатор Португалии Мигель де Торрес послал его в Рим доложить генералу о положении дел в этой провинции. Исполнив это поручение, он остался в Риме и в сентябре 1554 г. был назначен министром, или казначеем, римского дома.

С самого начала он задался целью записывать все, что слышал и наблюдал в своем повседневном общении с Игнатием. Так возникли его «Заметки о том, что говорит мне отец о делах дома» (Memorial de lo que nuestro Padre me responde acerca de las cosas de casa), известные как «Мемориал» Камары[493]493
  Эти заметки опубликованы в FN, I, 508–752.


[Закрыть]. Он написан по-испански и охватывает период с 26 января 1555 г. до лета того же года. 23 октября Камара покинул Рим, так как снова был направлен в Португалию. Он взял с собой заметки, сделанные в Риме. Годы спустя, в 1573–1574 г., просматривая эти записи, он по-португальски написал комментарий к ним, включив в него наиболее важные факты, приходившие ему на память. Разумеется, этот комментарий не обладает той же ценностью, что и более ранние записи Камары, сделанные непосредственно на месте во время описанных в них событий.

Оставленный Камарой «Мемориал» – не единственная его заслуга. Он обладал способностью проникновения в душу Игнатия. И он смог получить от него то, чего тщетно пытались добиться другие, более достойные: Игнатий рассказал ему о своей жизни. Так личные воспоминания Игнатия были записаны. Они по праву носят название «Автобиография», или, в некоторых современных изданиях, «Рассказ паломника», поскольку в этом документе Игнатий часто называет себя «паломником»[494]494
  Оригинал документа опубликован в FN, I, 323–507. Документ переведен на множество языков.


[Закрыть]. Хотя эти воспоминания не были записаны рукой Игнатия, Камара уверяет, что он с величайшим тщанием после каждой беседы записывал то, что Игнатий рассказал ему, не добавляя и не изменяя ни слова. Рассказ был начат в сентябре 1553 г. Он был прерван в 1554 г., возобновлен 22 сентября 1555 г. и закончен 20 или 22 октября того же года, то есть в канун перевода Камары в Португалию. Этим объясняется то, что рассказ не охватывает всей жизни Игнатия, но обрывается на событиях 1538 г. и завершается несколькими торопливыми заметками о составлении «Упражнений» и «Конституций».

Свидетелем повседневных событий жизни Игнатия был также наваррец Диего де Эгиа, брат Мигеля де Эгиа, печатника из Алькалы, издавшего Enchiridion Эразма в 1526 г. Диего был знаком с Игнатием в Алькале и помогал ему там. Вместе с другим своим братом, Эстебаном, он примкнул к первым общникам в Венеции в 1537 г. В Риме Игнатий избрал его своим духовником. Дон Диего, как все его называли, выделялся особым даром: он умел утешать и поддерживать тех, кто испытывал искушение в связи со своим призванием. В своей великой простоте он безмерно восхвалял Игнатия, утверждая, что он святой, больше, чем святой, и другие подобные вещи. Игнатию это не нравилось до такой степени, что он не только наложил на него суровое покаяние, но и перестал ходить к нему на исповедь, хотя и не ясно, навсегда ли. В последние годы жизни Игнатий, как правило, исповедовался барселонскому иезуиту Педро Риере[495]495
  FN, III, 459, 10°.


[Закрыть]. Добрый дон Диего обрел свою награду на небесах за две недели до своего кающегося.

Среди помощников Игнатия по дому особого упоминания заслуживает также итальянец брат Джан Баттиста де Анцола (Травальино), который был поваром дома, хотя и неизвестно, насколько искусным. Этот добрый брат, торговец пряностями по профессии, вступая в Общество, взял с собой образ Христа распятого, к которому относился с необычайным почтением. Игнатий позволил ему оставить образ при себе на некоторое время, но позже отобрал его, сказав, что «поскольку теперь он впустил Распятого в свое сердце и запечатлел Его там, он сможет вынести разлуку с Его образом»[496]496
  Memoriale, no. 106, в F/V, I, 88—589.


[Закрыть]. Рассказывали, что однажды этот добрый повар обжег руку, и Игнатий исцелил его молитвами.

О личной жизни Игнатия много интересных историй могли бы рассказать нам его «товарищи». Помимо других, исполнявших эту роль недолго, «товарищами» Игнатия были два брата-коадъютора из Каталонии. Хуан Пабло Боррель, уроженец Тремпа, вступил в Общество в Риме в 1543 г. Он не только заботился о личных вещах генерала, но и сопровождал его в путешествиях, например, когда в 1552 г. Игнатий отправился в Альвито. Этого брата почти непрерывно мучила тревога и угрызения совести. Игнатий смог вернуть мир в его душу, словно одним мановением руки рассеял всю его тревогу.