Текст книги "Путь Моргана"

– Нет, что ты! Просто при необходимости я умею настоять на своем – впрочем, как и все люди. Быть старшим – значит никому не давать спуску, а я не стал разговорчивее, чем в Бристоле. И власть мне ни к чему. Всему виной обстоятельства, Джимми. Иногда эти люди ведут себя не лучше, чем овцы, а я не хочу, чтобы их отправили на бойню. За исключением Уилла Коннелли, еще одного бристольца и бывшего ученика Колстонской школы, никто из моих товарищей не умеет думать. А меня от Уилла Коннелли отличает лишь то, что я знаком с кузеном Джеймсом-аптекарем. Если бы не его доброта ко мне, Ричарда Моргана уже давно не было бы в живых. Я стал бы подобием вон тех ирландцев из Ливерпуля, превратился бы в рыбу, вытащенную из воды. – И он расплылся в ослепительной улыбке, взяв мистера Тислтуэйта за руку. – А теперь расскажи о себе. Каким важным ты стал!

– Я могу позволить себе выглядеть важной особой, Ричард.

– Стало быть, ты женился по расчету, как и подобает истинному бристольцу?

– Нет, хотя женщины помогают мне зарабатывать деньги. Перед тобой человек, который ублажает дам, сочиняя романы – само собой, под псевдонимом. Чтение романов совсем недавно вошло в моду – вот к чему привело то, что мы позволили женщинам учиться читать, но запретили все остальное! Издание книг и публикация отдельных глав в журналах приносят больший доход, чем сочинение памфлетов. В каждом приходе, округе, поместье и гостинице полным-полно прекрасных читательниц, поэтому моя аудитория велика, как сама Великобритания, тем более что в Шотландии и Ирландии дамы тоже увлеклись чтением. Мало того, мои книги читают и в Америке! – Он состроил гримасу. – Теперь я больше не пью ром мистера Кейва. Сказать по правде, я давно забыл вкус рома. Теперь я смакую только лучший французский коньяк.

– Ты женат?

– Нет, зато у меня есть две любовницы, обе они замужем за сущими ничтожествами. Этого мне достаточно. А теперь расскажи о себе, Ричард.

Ричард пожал плечами:

– Мне почти нечего рассказывать, Джимми. Три месяца я провел в бристольском Ньюгейте, целый год – в глостерской тюрьме и вот уже две недели нахожусь на борту «Цереры». В Бристоле я читал книги, в Глостере ворочал камни. А на «Церере» я черпаю со дна Темзы грязь, которой не сравниться с бристольским илом в часы отлива. Особенно тяжко бывает находить в этой грязи трупики младенцев.

После этого собеседники перешли к более важным денежным вопросам и заговорили о том, как понадежнее спрятать золотые монеты.

– С Сайксом можно поладить, – сообщил Джимми. – Я сунул ему гинею, и теперь он готов лизать мне сапоги. Так что унывать незачем. Я добьюсь, чтобы Сайкс разрешил покупать любую еду и напитки – не только тебе, но и твоим друзьям. Ты окреп, но стал тонким, как жердь.

Ричард покачал головой:

– Нет, Джимми, не надо ничего, кроме легкого пива. Здесь почти сотня мужчин, не считая тех двух-трех, которые умирают чуть ли не ежедневно. Каждый заключенный зорко следит за тем, сколько еды достается его товарищам. Нам надо только сохранить те деньги, которые у нас уже есть, и при необходимости попросить у тебя еще немного. Нам посчастливилось встретиться с черпальщиком, который любит свою работу, а на Темзе полно лодок, доставляющих провизию. В полдень на барже мы получаем сытный обед: за два пенса с каждого можно купить что угодно, от соленой рыбы до свежих овощей и фруктов. Айку Роджерсу и его молодежи тоже удалось поладить с черпальщиком.

– Верится с трудом, – с расстановкой ответил Джимми. – Но ты стал целеустремленным, и, похоже, это тебе по душе. Вот к чему приводит ответственность.

– Меня поддерживает вера в Бога. Я не утратил ее, Джимми. Для каторжника мне несказанно повезло. В Глостере Лиззи Лок стерегла мои вещи и научила меня держать в руках иглу. Кстати, шляпа привела ее в восторг – не знаю, как и благодарить тебя. Нам недостает общества женщин – по причинам, которые я объяснял в одном из писем. Зато я сумел сохранить здоровье и не утратил способности мыслить. Здесь, среди одичавших каторжников, мы смогли отвоевать себе нишу – благодаря одному алчному жокею и амбициозному черпальщику, в котором рвение методиста сочетается с пристрастием к рому, табаку и праздности. Сомнительные соседи, но я видал и похуже.

Рядом на столе стоял фильтр Ричарда, и он как бы невзначай погладил его ладонью. По камере с красными стенами пробежали любопытные шепотки и ропот. Гость Ричарда вызвал острую зависть у его соседей. Реакция заключенных на беспечный жест Ричарда заинтриговала мистера Тислтуэйта, которого охватило желание разгадать эту тайну.

– Если у заключенного есть хоть немного денег, алчность – его лучший друг, – продолжал Ричард, дружески прикладывая ладонь к фильтру. – Человеческая жизнь в тюрьме не стоит и тридцати сребреников. Сильнее всего я сочувствую уроженцам Нортумберленда и Ливерпуля – у них и гроша на всех не наберется, они чаще прочих умирают от болезней и безысходности. Но некоторых будто опекает Господь – они выживают. А вот лондонцы, живущие палубой выше, поразительно выносливы и наделены хитростью голодных крыс. Кажется, они живут по иным правилам, словно огромные города – это целые государства и их жители по-другому воспринимают жизнь, не так, как мы. Но я не верю многому, что слышу о лондонцах здесь, на «Церере». На этот корабль свезли заключенных со всей Англии. Наши тюремщики продажны, среди них полно извращенцев. Не забывай и о существовании таких, как Уильям Стенли из Синда. Он доит заключенных усерднее, чем крестьянка – любимую корову. И все мы – от Хэнкса и Сайкса до пьянчуг, доносчиков, провинциалов, лондонцев и умирающих бедолаг – идем по веревке над огненной пропастью. Шаг в сторону – и мы погибли. – Он глубоко вздохнул, удивленный собственным красноречием. – Ни один человек в здравом уме не назовет нашу жизнь игрой, но у нее с игрой есть немало общего. Чтобы выиграть, необходимы смекалка и везение, и, похоже, везением Бог меня не обделил.

Слушая эту речь, мистер Тислтуэйт вдруг понял, что именно в Ричарде с давних пор интриговало и мучило его. Жизнь Ричарда в Бристоле была подобна колыханию плота, который окружающие тянут в разные стороны, повинуясь своим прихотям. Несмотря на все беды и радости, он оставался пассивным плотом. Даже после исчезновения Уильяма Генри он не обрел руль и паруса. Сили Тревильян вверг его в океанскую пучину, где плоту неизбежно предстояло затонуть. Но в этом океане Ричард встретил товарищей по несчастью, неспособных держаться на плаву, и взял их под опеку. Тюрьма даровала ему путеводную звезду, а его паруса надувала сила воли, о существовании которой в себе Ричард не подозревал. Будучи человеком, которому мало любить самого себя, он посвятил свою жизнь спасению друзей – тех самых, которых судьба вынесла из глостерской тюрьмы на простор чуждых и бурных морей.

Познакомившись с Джеймсом Тислтуэйтом, четырнадцать каторжников, среди которых были Уильям Стенли из Синда и Мики Деннисон, расселись вокруг гостя, приготовившись слушать рассказ о том, что с ними будет дальше.

– Первоначально, – заговорил автор книг, которыми зачитывались все грамотные женщины Великобритании, – каторжников, находящихся на борту «Цереры», предполагалось вывезти на Лимейн – остров посреди огромной африканской реки, не уступающий размерами острову Манхэттен в Нью-Йорке. Там вы наверняка погибли бы от болезней в первый же год. Благодарите Эдмунда Берка за то, что Лимейн и вместе с ним вся Африка были вычеркнуты из списка мест, куда предполагалось вывозить каторжников.

При помощи и подстрекательстве лорда Бошана на протяжении прошедших марта и апреля Берк выискивал недостатки в планах мистера Питта избавить Англию от преступников. Уж лучше, заявлял Берк, повесить их на месте, чем увозить туда, где смерть станет медленной и гораздо более мучительной. После того как была создана парламентская следственная комиссия, мистеру Питту пришлось отказаться от Африки – вероятно, навсегда. Он был вынужден обратиться к предложению мистера Джеймса Матры и рассмотреть в качестве возможного места каторги Ботани-Бей в Новом Южном Уэльсе. Лорд Бошан особенно напирал на то, что остров Лимейн находится на границе английских владений и территории, где господствуют работорговцы из Франции, Испании и Португалии. С другой стороны, ни одна страна еще не предъявила прав на Ботани-Бей, хотя он и не принадлежит Англии. Почему бы не убить одним выстрелом сразу двух птиц? Во-первых, ворону – крупное пернатое существо с жесткими перьями, похожее на вас, каторжников, содержание которых обходится казне в кругленькую сумму. Во-вторых, перепелку – робкую пичугу с нежным вкусным мясом, то есть возможность извлекать прибыль из освоенных территорий на берегах Ботани-Бей.

Ричард достал книгу и попытался показать товарищам местонахождение Ботани-Бей на одной из карт капитана Кука, но добился более-менее сносного понимания лишь от грамотных заключенных.

Мистер Тислтуэйт предпринял еще одну попытку.

– Далеко ли от Лондона до, скажем, Оксфорда? – спросил он.

– Далеко, – согласился Уилли Уилтон.

– Не меньше пятидесяти миль, – добавил Айк Роджерс.

– А расстояние от Лондона до Ботани-Бей в двести раз больше, чем расстояние от Лондона до Оксфорда. Если путешествие в фургоне из Лондона в Оксфорд длится две недели, то понадобилось бы двести недель, чтобы преодолеть расстояние от Оксфорда до Ботани-Бей.

– Но фургоны не ездят по воде, – резонно возразил Билли Эрл.

– Конечно, – терпеливо согласился мистер Тислтуэйт, – по морям плавают на кораблях, а они движутся быстрее, чем фургоны. В четыре раза быстрее. Это означает, что корабль доплывет из Лондона до Ботани-Бей за год.

– Это в худшем случае, – нахмурившись, уточнил Ричард. – Вспомни жизнь в Бристоле, Джимми. При попутном ветре парусное судно способно покрывать двести миль в день. А если еще учесть время, потраченное на стоянки в портах, на погрузки и разгрузки, то плавание займет не более шести месяцев.

– Не будем вдаваться в тонкости, Ричард. Полгода или весь год – не важно. Главное, Ботани-Бей находится на другой половине земного шара. С меня довольно, я ухожу. – Внезапно сменив тон, мистер Тислтуэйт поднялся.

«Как невозмутимо Ричард тащит на себе этот крест! Будь я на его месте, я хлопнул бы дверью и вслед за Эдмундом Берком призвал бы правительство повесить всех каторжников. Из этой затеи с Ботани-Бей ничего не выйдет. Это последнее средство, к таким прибегают от отчаяния».

– Пока, – простился он с льстиво хихикающим стражником у дверей. – Еще увидимся.

– Этот мистер Тислтуэйт – настоящий франт, – заметил Билл Уайтинг, усаживаясь на освободившееся место рядом с Ричардом. – Он и есть твой лондонский знакомый, милый Ричард?

Давнее прозвище заставило Ричарда поморщиться.

– Не зови меня так, Билл, – грустно попросил он. – Это напоминает мне о женщинах из глостерской тюрьмы.

– Верно, и мне тоже. Прости. – Билл изменился: от прежнего жизнерадостного остряка не осталось и следа. Атмосфера на «Церере» не располагала к шуткам. Билл задумался. – Поначалу я считал, что Стенли из Синда примкнет к нам, но, похоже, он держится рядом только из корысти.

– А чего еще ты ждал, Билл? Вас с Тэффи застукали с украденными живыми животными, а Стенли из Синда схватили, когда он снимал шкуру с мертвого. Он предпочитает стричь шерсть с тех, кто не станет сопротивляться.

– Не знаю, не знаю, – отозвался Билл с задумчивым видом, который не подходил к его округлому добродушному лицу. – Даже если вы с мистером Тислтуэйтом правы лишь наполовину, нам предстоит долгое плавание. Победа может достаться Стенли. А может, разделаемся с ним, да заодно и с Сайксом, пока они не разделались с нами?

Ричард схватил его за плечи и с силой встряхнул.

– Не смей даже думать об этом, Билл, а тем более говорить вслух! У нас есть только один способ выжить – терпеть все, не привлекая к себе внимания тех, кто в силах причинить нам лишние страдания. Можешь ненавидеть их, но ты обязан их терпеть. Все имеет свой конец, и пребывание на «Церере» тоже когда-нибудь закончится. Рано или поздно мы окажемся в Ботани-Бей. Мы уже не молоды, но еще не стары. Как ты не понимаешь – мы победим, если выживем! Об остальном нам незачем беспокоиться.

Время шло, отмеряемое движением ковша черпалки на длинной цепи – вниз, вверх, туда и обратно. Кучи вонючего ила. Душная палуба «Цереры». Зловонные трупы бедняг, которых раз в неделю хоронили на пустыре близ Вулвича, приобретенном мистером Кэмпбеллом для этой цели. Появлялись новые заключенные, многих вскоре увозили на пустырь. Старожилы плавучей тюрьмы тоже умирали, но товарищам Ричарда и Айка Роджерса пока сопутствовала удача.

Между всеми обитателями нижней палубы, на чью долю выпало множество испытаний, возникли дружеские узы – не считая тех отрядов, с которыми едва могли объясниться все остальные. По прошествии семи месяцев все каторжники перезнакомились между собой, приветственно кивали друг другу, обменивались сплетнями и новостями, а иногда и просто любезностями. Временами вспыхивали драки, но не слишком ожесточенные; порой разгоралась вражда, но поскольку доносчики вроде Уильяма Стенли из Синда держали ухо востро, редко кто из заключенных умирал насильственной смертью.

Как случается среди людей, собравшихся в одном месте по стечению обстоятельств, отдельные песчинки в этом людском море постепенно утрачивали яркую индивидуальность и спрессовывались, образуя однообразные наслоения, пока те не стали упорядоченными. Слушая в течение целого месяца мелодии Генделя и призывы к Гиппократу, обитатели тюрьмы пресытились ими, а отряды Ричарда и Айка завоевали всеобщее уважение и заняли особую нишу в этом обществе. Они не были ни вожаками, ни доносчиками, ни хищниками, но не стали и добычей. Живи сам и не мешай жить другим – вот правило, которому они неуклонно следовали.

У мистера Закери Партриджа не было причин менять мнение о своих рабочих. По мере того как световой день удлинялся, а продолжительность рабочего дня возрастала, ему все чаще приходилось платить пять фунтов за каждую наполненную илом баржу. О таких темпах работы он и не мечтал. Его подопечные превратили и работу, и еду в настоящий ритуал.

Подобно всему многочисленному населению реки – от лодочных торговцев до надзирателей – мистер Партридж отчетливо видел нависший над каторжниками призрак Ботани-Бей. Поэтому он проявлял умеренную щедрость к своим рабочим, зная, что они вскоре покинут страну, а вероятность найти другую столь же слаженную команду ничтожна. По просьбе Ричарда мастеру прислали табак и бочонок превосходного рома. Поэтому, когда Ричарду и его товарищам требовалось что-нибудь купить с лодок, мистер Партридж не возражал – при условии, что куча ила в трюме продолжала расти. С любопытством мастер следил, как его подчиненные закупают парусину, мыло, башмаки, ножницы, хорошие бритвы, точильные ремни и камни, гребни с частыми зубьями, деготь, солод, белье, толстые чулки, корпию, веревки, прочные мешки, инструменты, скобы и гвозди.

– Вы все свихнулись, – однажды заметил мистер Партридж. – Или решили действовать по примеру Ноя?

– Вот именно, – серьезно отозвался Ричард. – Уместное сравнение. Вряд ли в Ботани-Бей найдутся торговцы с лодками.

Разузнав что-нибудь, Джимми Тислтуэйт спешил поделиться новостью с каторжниками. В августе он сообщил им, что лорд Сидней отправил комиссарам казначейства официальное извещение о том, что семьсот пятьдесят каторжников предстоит переправить в новую колонию в Новом Южном Уэльсе, расположенную на берегах Ботани-Бей. Каторжники должны были пребывать под опекой королевского флота и непосредственным надзором трех гарнизонов морской пехоты, служащие которых подписали контракт на три года начиная с даты прибытия в Новый Южный Уэльс.

– Вас не просто высадят на берег, – объяснял мистер Тислтуэйт, – это ясно как день. Министерство внутренних дел завалено списками грузов, от самих каторжников до рома, и подрядами на их поставку. Впрочем, – он усмехнулся, – в плавание отправятся только мужчины. Женщин привезут с соседних островов – должно быть, так, как римляне привозили сабинянок на Квиринал. Кстати, я принес тебе все тома «Упадка и разрушения Римской империи» Гиббона.

– Черт! – выпалил Билл Уайтинг. – Жены-туземки! Но какие? Туземки тоже бывают разные – черные, красные и желтые, прекрасные, как Венера, и безобразные, как Медуза.

Однако в октябре мистер Тислтуэйт выяснил, что каторжникам не придется обзаводиться женами-туземками.

– Парламент отказался от мысли о сабинянках, ибо всем ясно: туземцы вряд ли будут делиться своими женщинами или даже продавать их. Самые осторожные уже подняли шумиху. Поэтому в плавание отправят и каторжниц – не знаю, сколько именно. Поскольку сорок офицеров берут с собой жен и детей, было решено переправить в Ботани-Бей все супружеские пары, находящиеся в тюрьмах. Должно быть, таких немало.

– Мы видели в Глостере одну такую пару – Бесс Паркер и Неда Пу, – сообщил Ричард. – Понятия не имею, что с ними стало, и узнать о них не у кого. Может, мы с ними еще встретимся в колонии, если они оба выжили. Но какой смысл увозить из страны таких заключенных, как Нед Пу и Лиззи Лок, если они уже отсидели в тюрьме пять из семи лет?

– Не надейся увидеть Лиззи Лок, Ричард. Я слышал, что в колонию вывезут только женщин из лондонского Ньюгейта.

Это известие было встречено дружным пренебрежительным возгласом.

Через неделю в распоряжении каторжников появились новые сведения.

– Уже назначены губернатор и вице-губернатор Нового Южного Уэльса. Капитан королевского флота Артур Филлип получил должность губернатора, а его заместителем стал майор морской пехоты Роберт Росс. Вашими надзирателями будут офицеры флота, а это означает, что вы познакомитесь с кошкой-девятихвосткой. Без этой кошки не в силах обойтись ни один моряк, но от таких кошек не услышишь мяуканья. – Помолчав, Джимми решил сменить тему: – Готовы и приказы об остальных назначениях. В колонии будут действовать законы флота, правительство не понадобится выбирать. Кажется, и прокурором назначили морского офицера. В Ботани-Бей отправятся главный врач и несколько помощников и, разумеется, – ибо как можно жить без старого доброго английского Бога? – священник. Но пока это лишь слухи. Официальных объявлений еще никто не слышал.

– Что за человек этот губернатор Филлип? – спросил Ричард.

Мистер Тислтуэйт фыркнул.

– Ничтожество, Ричард. Поистине ничтожество. Узнав о назначении Филлипа, адмирал лорд Хоу отнесся к нему пренебрежительно, но думается мне, он был не прочь приберечь это тепленькое местечко и тысячу фунтов жалованья в год для какого-нибудь юного племянника. Об этом мне сообщил давний друг, сэр Джордж Роуз, казначей королевского флота. Еще он рассказал, что лорд Сидней остановил выбор на Филлипе после длительной беседы с мистером Питтом, который решил всячески способствовать успеху предприятия. Если эксперимент провалится, правительству предстоит признать, что оно не сумело разрешить насущный вопрос тюрем. Заключенных некуда девать, с каждым днем их становится все больше. Беда в том, что ревностные доброхоты ставят каторгу в один ряд с рабством. Поэтому если такой доброхот отстаивает одно, то одновременно выступает и в поддержку второго.

– Каторга мало чем отличается от рабства, – сухо подтвердил Ричард. – Расскажи мне подробнее о губернаторе Филлипе, будущем вершителе наших судеб.

Мистер Тислтуэйт облизнул губы, жалея, что поблизости нет стакана бренди.

– Как я уже сказал, этот человек – ничтожество. Его отец, немец, преподавал языки в Лондоне. Мать, вдова капитана военно-морского флота, приходится дальней родственницей лорду Пемброку. Семья жила бедно, поэтому мальчика отправили в морской корпус – заведение, во многом похожее на Колстонскую школу. После Семилетней войны его перевели на половинный оклад и отправили служить в португальский флот, чем он и занимался несколько лет. Самым крупным судном, каким когда-либо командовал Филлип, был корабль четвертого ранга, который ни разу не участвовал в боевых действиях. Ко времени последнего назначения Филлип успел второй раз выйти в отставку. Он еще не стар, но уже немолод.

Уилл Коннелли нахмурился:

– По-моему, все это выглядит очень странно, Джимми. – Он вздохнул. – Похоже, нас просто выбросят на берег Ботани-Бей, и все. В противном случае на пост губернатора назначили бы, ну, скажем, лорда или по меньшей мере адмирала.

– Назови-ка мне хоть одного лорда или адмирала, который согласился бы отправиться на край света ради жалкой тысячи фунтов в год, Уилл, и я отдам тебе английскую корону и скипетр. – Мистер Джеймс Тислтуэйт злобно усмехнулся: в нем проснулся памфлетист. – На приятное путешествие в Вест-Индию они бы еще согласились, но не в Ботани-Бей! Это западня, откуда нет выхода. Никто не знает, что ждет вас в Ботани-Бей, хотя все охотно допускают, что эти земли истекают молоком и медом, – по той простой причине, что так считать гораздо удобнее. Быть губернатором колонии в Ботани-Бей не согласился бы ни один здравомыслящий человек.

– Ты так и не объяснил нам, почему выбор пал на это ничтожество, – напомнил Айк.

– Сэр Джордж Роуз с самого начала выдвинул кандидатуру Филлипа – потому, что он «имеет опыт и умеет сострадать». Так сказал сам Роуз. А кроме того, Филлип – редкая птица на флоте, он свободно говорит на нескольких иностранных языках. Поскольку его отец-немец преподавал языки, сам Филлип всосал их с молоком матери. Он говорит по-французски, по-немецки, по-голландски, по-испански и по-португальски.

– Но что толку от всех этих языков в Ботани-Бей, если туземцы не понимают ни одного из них? – удивился Недди Перрот.

– Ты прав, толку никакого, но языки помогут вам добраться туда, – объяснил мистер Тислтуэйт, едва сдерживая раздражение. Как Ричарду хватает терпения общаться с этими болванами? – Корабль зайдет в несколько портов, среди которых нет ни одного английского. Тенерифе – испанский порт, острова Зеленого Мыса – португальские, Рио-де-Жанейро – португальский, а мыс Доброй Надежды – голландский. Это на редкость щекотливая задача, Недди. Ты только представь: десять боевых английских кораблей без предупреждения становятся на якорь в гавани, принадлежащей стране, с которой мы воюем, или высаживают пассажиров на спорной территории! Мистер Питт настоятельно требует, чтобы командующий флотилии установил дружеские отношения с губернаторами всех портов, в которые ей предстоит заходить. Но по-английски там никто не понимает ни единого слова.

– А почему бы не позвать на помощь переводчиков? – спросил Ричард.

– И проводить переговоры в присутствии низших чинов? С португальцами и испанцами? Самыми педантичными, скрупулезными людьми на свете? И с голландцами, которые способны ради своей выгоды облапошить самого дьявола? Нет, мистер Питт настаивает, чтобы сам будущий губернатор проводил переговоры со всеми правителями колоний от Англии до Ботани-Бей. На такое способен лишь капитан Артур Филлип. – И Джеймс презрительно хохотнул. – Вот от каких мелочей порой зависит судьба, Ричард, потому что это вовсе не мелочи. Но кто вспомнит о них потом? Мы завидуем таким людям, как сэр Уолтер Рэли, – лихой флибустьер, близкий друг доброй королевы Бесс. Взмах кружевного платочка, изящная табакерка – и все падают к его ногам. Но если говорить начистоту, мы не жили в те времена, а теперь мир изменился. Кто знает? Может, это ничтожество, капитан Артур Филлип, обладает именно теми качествами, которые требуются губернатору новой колонии. Похоже, сэр Джордж Роуз верит в это. И мистер Питт с лордом Сиднеем охотно соглашаются с ним. А возражения адмирала лорда Хоу несущественны. Конечно, он – первый лорд адмиралтейства, но покамест королевский флот еще не правит Англией.

Слухи множились, а тем временем световой день опять начал сокращаться, и мистер Закери Партридж все реже выплачивал поощрительные пять фунтов своим подчиненным. Вдобавок в ноябре на две недели зарядили проливные дожди, и каторжников не выводили из опостылевшей камеры. Терпение каждого было на исходе; те отряды, которые получали дополнительную еду от надзирателей или мастеров, с недовольством восприняли переход на рацион «Цереры», качество и количество которого ничуть не изменились к лучшему. Мистер Сайкс уже не решался заходить без сопровождения в многолюдные камеры, а шум, который поднимали лондонцы, разносился по всему кораблю.

Впрочем, заключенные находили свои способы коротать время: поскольку ни джина, ни рома им не давали, оставались азартные игры. Каждому отряду принадлежала по крайней мере одна колода игральных карт или пара костей, на кон чаще всего ставили еду, иногда проигравший выполнял поручения победителя. Особую прослойку образовали те, кто умел читать: почти десять процентов от общего числа заключенных обменивались книгами или выпрашивали их у счастливых владельцев, которые бдительно охраняли свои сокровища. Еще двадцать процентов стирали льняные одеяния от мистера Дункана Кэмпбелла, развешивали их на веревках, протянутых между потолочными балками, и тем затрудняли передвижение по камерам. Хотя нижняя палуба не была перенаселена, пройти по камере семенящим шагом, то и дело наклоняя голову, могло всего пятьдесят человек одновременно. Остальные либо ютились на скамьях, либо лежали на нарах. За шесть месяцев – с июля по декабрь – на «Церере» от болезней умерло восемьдесят человек – почти четвертая часть всех обитателей, равномерно распределенных по двум нижним палубам.

В конце декабря мистер Тислтуэйт смог сообщить друзьям нечто новое. К тому времени круг его слушателей увеличился и теперь включал всех, кто мог понять его, а их число тоже возросло благодаря тесному соседству и общению. Даже самые медлительные деревенщины постепенно перенимали речь тех, кто говорил на английском языке, хоть сколько-нибудь напоминающем литературный, а также начинали улавливать смысл большинства жаргонных выражений – при условии, что их произносили медленно.

– Подряды розданы, – сообщил Джимми слушателям, – из-за них чуть не разгорелась драка. Мистер Дункан Кэмпбелл решил, что извлек достаточную прибыль из своих плавучих тюрем, потому не стал заключать новый контракт. Предложение Маколея и Грегори, согласно которому на одного заключенного приходилось семь пенсов в день, было отклонено. Потерпели фиаско и работорговцы Кэмден, Калверт и Кинг: лорд Сидней счел неразумным доверять им первую экспедицию, хотя они запросили приемлемую сумму. Подряд получил друг Кэмпбелла, некий Уильям Ричардс-младший. Он называет себя судовым агентом, но этим его интересы не исчерпываются. Разумеется, у него есть партнеры. Насколько я понимаю, Ричардс тесно сотрудничает с Кэмпбеллом. Должен заметить, что большинству моряков, отправляющихся в экспедицию, не позавидуешь: их будут кормить так же, как и каторжников, но при этом ежедневно выдавать ром и муку.

– Сколько всего нас будет? – полюбопытствовал один узник из Ланкастера.

– На пяти транспортных судах разместятся пятьсот восемьдесят каторжников-мужчин и двести женщин, а также почти двести моряков с женами и детьми. Их будут сопровождать три грузовых судна и боевой корабль королевского флота в роли флагмана.

– Что такое транспортное судно? – спросил йоркширец по имени Уильям Дринг. – Я моряк, родом из Халла, но таких кораблей я не видывал.

– Транспортные суда возят людей, – ровным тоном объяснил Ричард, глядя прямо в глаза Дрингу. – Чаще всего войска за пределы страны. Кажется, сейчас существует несколько таких кораблей, хотя они уже устарели. На них перевозили солдат во время войны в Америке и Семилетней войны. Каботажные транспортные суда возят матросов и солдат вдоль берегов Англии, Шотландии и Ирландии, но они слишком малы. Джимми, в договорах подряда что-нибудь сказано о судах?

– Только то, что они должны иметь форму корабля и быть достаточно крепкими, чтобы выдержать длительное плавание по неизведанным морям. Я полагаю, представители флота осмотрят суда заранее, но насколько тщательным будет этот осмотр – не могу сказать. – Мистер Тислтуэйт перевел дыхание и решил говорить начистоту. Какой смысл пробуждать в этих несчастных напрасные надежды? – Сказать по правде, никто не торопится предложить свои суда для экспедиции. Лорд Сидней рассчитывал на предложение Ост-Индской компании, корабли которой считаются лучшими. В качестве приманки он пообещал направить суда из Ботани-Бей к берегам Китая, за грузом чая, но Ост-Индская компания не клюнула на нее. Она предпочитает отправлять суда в Бенгалию – не знаю почему. Следовательно, в распоряжении лорда Сиднея нет кораблей, которые были бы достаточно прочными для длительного плавания. Возможно, комиссии придется выбирать лучшие суда из самых худших. – Увидев, как омрачились лица каторжников, Джимми пожалел о своей откровенности. – Но не бойтесь, друзья: никто не решится везти вас в Ботани-Бей на дырявых посудинах. Ни один судовладелец не станет рисковать своим имуществом, даже если оно будет застраховано. Нет, я говорю совсем о другом…

Вмешался Ричард:

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, Джимми: что наши транспортные суда – галеры, невольничьи корабли. Чем же им еще быть? Невольничьи суда стоят в портах с тех пор, как прекратился вывоз каторжников в Джорджию и Каролину, не говоря уже о Виргинии. Должно быть, немало владельцев галер ищут выгодный фрахт. Эти суда изначально предназначены для перевозки живого груза. В Бристоле и Ливерпуле они десятками качаются у причалов, некоторые из них способны вместить несколько сотен человек.

– Да, это так, – вздохнул мистер Тислтуэйт. – Вы попадете на галеры – те, кого выберут.

– И когда же это будет? – спросил Джо Робинсон из Халла.

– Никто не знает. – Мистер Тислтуэйт обвел взглядом слушателей и усмехнулся. – Зато сегодня сочельник, и я договорился, чтобы всем обитателям нижней палубы «Цереры» выдали по полпинты рома. В плавании вам не видать такой роскоши, так что не пейте его залпом, а смакуйте. – Он отозвал Ричарда в сторону. – Я привез тебе еще одну партию каменных фильтров от кузена Джеймса-аптекаря – Сайкс принесет их позже, не беспокойся. – Он раскинул руки и обнял Ричарда так крепко, что никто не заметил, как он сунул мешочек с гинеями в карман куртки друга. – Вот и все, что я могу сделать для тебя, дорогой друг. Если сможешь – пиши мне.

– У меня предчувствие, – произнес Джо Лонг за ужином пятого января тысяча семьсот восемьдесят седьмого года и поежился.

Остальные внимательно уставились на него: простак Джо обладал даром предвидения и редко ошибался.