Текст книги "Путь Моргана"

Положение осложнилось, когда лейтенант Ферзер отказался взять себе щенка, похожего на Уоллеса (правда, он умолчал о том, что причина его отказа – ненависть и к шотландцам, и к шотландским терьерам).

– Куда же мы его денем? – растерялся Шарп.

– Может, отдадим Эсмеральде или его прихвостню Кларку? – предложил Джонстоун.

Все собравшиеся саркастически рассмеялись.

– Нет, мы отправим юного Макгрегора в тюрьму. Ни у кого из каторжников нет собаки, – решил Шарп.

Удачное решение срочно обмыли послеобеденным портвейном и ромом.

Чуть позже, сразу после обеда, два морских офицера, хозяева бульдога и скотчтерьера, спустились в камеру. Шарп нес малыша Макгрегора. Оба офицера были пьяны в стельку, но это никого не удивило, особенно в праздничный день. Еще никто из каторжников не видел морских офицеров трезвыми после обеда. Только на «Дружбе» трезвенник Ральф Кларк расплачивался ромом с плотниками, которым заказывал конторки и бюро, и с каторжниками, которые шили ему всю одежду, от рубах до перчаток.

Чтобы выбрать из множества жаждущих будущего хозяина Макгрегора, принесли три колоды карт: в жеребьевке могли участвовать лишь те, кто вытянет из колоды туза бубен. Под радостные крики трое мужчин показали бубновых тузов. Сидящий за столом Шарп попросил принести три соломинки, но, чтобы удержать их в кулаке, ему понадобилась помощь Джонстоуна.

– Кто вытянет самую длинную – тот и выиграл! – объявил Шарп.

Вопя от восторга, длинную соломинку вытащил Джо Лонг.

– Длинная досталась Лонгу! – Шарп так расхохотался, что свалился со скамьи. Пока Ричард и Уилл бережно ставили его на ноги, Джо схватил на руки барахтающегося щенка и принялся целовать его.

– До прибытия в Ботани-Бей он побудет с мамой, – решил Джонстоун. – А на берегу мы отдадим Макгрегора новому хозяину.

«Доброта Бога безгранична, – думал Ричард, убаюканный качкой и ромом, приглушившим желание подняться на палубу. – С тех пор как умер бедняга Айк, жизнь для простодушного Джо утратила всякий смысл. А теперь у него появился пес, маленькое живое существо, требующее заботы и любви. Бог сжалился над одним из моих подопечных. Хорошо бы и остальным повезло. Когда мы сойдем на берег, держаться вместе нам станет труднее».

Скорость движения судов превысила двести семь сухопутных миль в день и оставалась такой до конца декабря; погода стояла отвратительная – высокие волны, шквалы, ревущие ветры. К югу от сорок третьей, «ревущей» широты ветры и вправду ревели.

Тысяча семьсот восемьдесят восьмой год встретил путешественников ненастной погодой и неизбежным ветром, по мере приближения к сорок четвертой широте они все чаще попадали в штормы. А потом налетел попутный бриз – такой сильный, что три судна прошли целых двести девятнадцать миль в день. Поскольку южная оконечность Земли Ван Димена могла появиться на горизонте в любую минуту, лейтенант Шортленд приказал на всякий случай привязать к тросам якоря. Ветер усилился, «Дружба» лишилась лиселя на фор-стеньге, который разорвало в клочки, а земля все не появлялась.

Опасаясь рифов и подводных скал, в семь часов вечера четвертого января Шортленд приказал кораблям замедлить ход. На следующее утро над океаном разнесся долгожданный крик: «Земля!» Наконец-то! Самая южная оконечность Нового Южного Уэльса представляла собой нагромождение массивных утесов.

Обогнув мыс, корабли сменили курс с оста на норд; последнюю тысячу миль пути до Ботани-Бей время тянулось особенно медленно, цель была совсем рядом, но пока оставалась недосягаемой. Ветер вновь переменился и вместе с течениями оказывал сопротивление судам. Бывали дни, когда трем кораблям удавалось пройти всего несколько миль, но чаще они качались на одном месте, поминутно поднимая и спуская паруса. А порой налетали ветры, которые матросы называли безжалостными. Однажды ночью с «Дружбы» сорвало фор-марсель, а утром – дерик-фал. Суда поднялись до тридцать девятой широты, а затем вновь вернулись на сорок вторую. Стаксель «Дружбы» изорвало в клочья – это был уже пятый парус, которого судно лишилось после отплытия из Кейптауна. Теперь «Дружба» двигалась вперед с черепашьей скоростью.

Хотя в отличие от матросов каторжники не слишком унывали от такой медлительности, зато они сильно страдали от недоедания. Вдалеке порой показывались берега Нового Южного Уэльса, но никто не мог определить, что это за земля. К счастью, у путешественников появилось новое развлечение: многочисленные тюлени плескались и резвились вокруг кораблей, важно похлопывали себя плавниками по бокам, ныряли, вертелись, фыркали и вздыхали. Чудесные, веселые существа! А где были тюлени, там обнаруживались и косяки рыбы. На столе каторжников снова появилась уха.

К пятнадцатому января суда продвинулись на север до тридцать шестой широты и вскоре увидели мыс Дромадер, названный так капитаном Куком за сходство с кораблем пустыни.

– Осталось сто пятьдесят миль, – сообщил Донован, сменившись с вахты и встав с удочкой у борта.

Уилл Коннелли вздохнул. Стояла жаркая, но облачная погода, читать ему не хотелось, и он решил заняться ловлей рыбы.

– Мистер Донован, порой мне кажется, что мы никогда не доберемся до Ботани-Бей, – произнес он. – После сочельника умерло еще четыре каторжника – всем известно почему. Их сразила не лихорадка или дизентерия, а отчаяние, тоска по дому и безнадежность. Большинство моих товарищей провело на этом страшном корабле уже целый год – нас привезли на борт шестого января прошлого года. Прошлого года, подумать только! По-моему, эти люди умерли потому, что перестали верить в то, что когда-нибудь они покинут Корабль смерти. Вы говорите, еще сто пятьдесят миль? Сто пятьдесят или десять тысяч – какая разница? За этот год мы узнали, как далеко находится край света. И как долог путь от него до родины.

Донован поджал губы и заморгал.

– Потерпи еще немного, – наконец заговорил он, глядя на пробковый поплавок. – Капитан Кук предупреждал, что здешние течения коварны, но тем не менее мы движемся вперед. Нам нужен лишь свежий бриз с юго-востока, и мы за один день доплывем до Ботани-Бей. Погода меняется: сначала будет шторм, а потом – ветер с юго-востока. Я точно знаю это.

А пока паруса то поднимали, то опускали. Тюлени уплыли, их место заняли тысячи морских свиней. Однажды душным и влажным днем небеса разразились грозой. По сравнению с ярко-алыми ослепительными зигзагами молний, поражающих воображение англичан, лиловые облака казались темнее дыма над Бристолем, то и дело раздавался оглушительный треск грома, дождь лил сплошной стеной, струи падали отвесно, несмотря на свирепый норд-вест. За час до полуночи гроза вдруг мгновенно утихла, сменившись прекрасным свежим бризом с юго-востока, который дул так долго, что вскоре путешественники увидели белые и желтые скалы, деревья, изогнутые песчаные пляжи и длинные зубчатые челюсти залива Ботани-Бей.

Девятнадцатого января тысяча семьсот восемьдесят восьмого года в девять часов утра «Александер» и два других судна миновали Пойнт-Соландер и мыс Бэнкс и вошли в широкий, почти не отгороженный от моря залив. На берегу залива столпилось пятьдесят или шестьдесят обнаженных взволнованных туземцев, на стальной глади залива покачивался «Запас». Он опередил товарищей всего на один день.

«Александер» проплыл семнадцать тысяч триста сухопутных миль за двести пятьдесят один день, или тридцать шесть недель. Из них шестьдесят восемь дней он провел в портах, а сто восемьдесят три дня – в море. Из двухсот двадцати пяти каторжников к моменту прибытия в Ботани-Бей на борту «Александера» осталось сто семьдесят семь человек.

* * *

Как только корабли встали на якорь, лейтенант Шортленд в шлюпке отправился на «Запас», к губернатору Филлипу. Стоя в одиночестве у борта, Ричард разглядывал землю, где, согласно королевскому указу, ему предстояло пробыть до двадцать третьего марта тысяча семьсот девяносто второго года. Еще четыре года. Тридцать девять лет Ричарду исполнилось на юге Атлантического океана, между Рио-де-Жанейро и Кейптауном.

Земля, которую разглядывал Ричард, была плоской только вдоль берегов, а поодаль начинались невысокие холмы скучных, унылых оттенков – серо-голубого, бурого, желтоватого, серого и оливкового. Бесплодная, иссохшая пустыня.

– Что ты там увидел, Ричард? – спросил Стивен Донован.

Ричард обратил на него взгляд затуманенных слезами глаз.

– Не рай, не ад, а чистилище. Вот куда попадают все потерянные души.

Часть 5
Январь – октябрь 1788 года

За следующие несколько дней не произошло почти ничего, только семь медлительных кораблей на удивление быстро догнали «рысаков»: их принесли те же самые сильные ветры, они пережили столько же штормов. Все корабли покачивались на волнах, стоя на якоре, на палубах толпились пассажиры. Те, у кого имелись подзорные трубы, не сводили глаз с пехотинцев на берегу, морских офицеров, нескольких каторжников и многочисленных туземцев. Но деятельность здесь отнюдь не была бурной. Ходили слухи, что губернатор нашел Ботани-Бей неподходящим местом для столь важного эксперимента и отправился в шлюпке в ближайший Порт-Джексон, который капитан Кук отметил на картах, но не посетил.

Осмотрев берега Ботани-Бей, Ричард пришел к тому же выводу, что и остальные каторжники и вольные путешественники. Жуткое место – таков был всеобщий вердикт. В таких заливах не доводилось бывать ни матросам, ни даже самому Стивену Доновану. Местность была донельзя ровной, унылой, песчаной, болотистой, неприветливой и бесплодной. Обитатели тюремного помещения «Александера» сравнивали берега Ботани-Бей с гигантским кладбищем.

Наконец было решено основать поселение не в Ботани-Бей, а в Порт-Джексоне. Корабли приготовились к отплытию, но тут поднялись встречные ветры, а через узкую косу перекатывались такие бурные волны, что о предстоящем плавании пришлось на время забыть. И вдруг – о чудо! – у входа в гавань появились два огромных судна.

– Странное совпадение! Такое же странное, как если бы при дворе русской императрицы встретились два ирландских крестьянина, – заметил Донован, который пользовался подзорной трубой вместе с капитаном Синклером и мистером Лонгом.

– Это английские корабли? – спросил Джимми Прайс.

– Нет, французские. Кажется, экспедиция графа де Лаперуза. Это корабли третьего ранга – вот почему они такие громадные. Один из них называется «Буссоль», а второй – «Астролябия». Воображаю, как они изумились, увидев нас: Лаперуз покинул Францию в тысяча семьсот восемьдесят пятом году, задолго до того, как была задумана наша экспедиция. А может, они узнали о нас в пути. Год назад суда Лаперуза сочли пропавшими без вести. А они вот где!

Еще одна попытка выйти из залива Ботани-Бей была предпринята на следующий день, и она тоже оказалась неудачной. Два французских корабля скрылись из виду: ветер отнес их на юг, далеко в море. На закате «Запасу» удалось преодолеть полосу прибоя и взять курс на север, где в десяти-одиннадцати милях от Ботани-Бей находился Порт-Джексон. А остальные подопечные губернатора Филлипа провели еще одну ночь в «чистилище».

К утру задул зюйд-ост. Французские корабли «Буссоль» и «Астролябия» наконец-то вошли в залив, а десять кораблей английского флота подняли якоря и направились к выходу в открытое море. «Сириус», «Александер», «Скарборо», «Борроудейл», «Фишберн», «Золотая роща» и «Леди Пенрин» успешно обогнули косу. Но злополучная «Дружба» сманеврировала неудачно: ее отнесло к самым скалам, и она столкнулась с «Принцем Уэльским». «Дружба» лишилась утлегаря и в довершение несчастий врезалась в корму «Шарлотты». Потеряв большую часть надстройки, «Шарлотта» чуть не села на мель.

За этим хаосом с некоторым злорадством наблюдала команда «Александера», поднимающая паруса, чтобы воспользоваться зюйд-остом. День выдался жарким и ясным, с левого борта открывался завораживающий вид. Желтые пляжи в форме полумесяца, отороченные пеной прибоя, чередовались с красновато-желтыми скалами, которые с каждой милей становились все выше. Пышные и сочные заросли, гораздо более яркие, чем в Ботани-Бей, подступали вплотную к пляжам, в небо поднимались струйки дыма многочисленных костров. А потом впереди показались два грозных четырехсотфутовых бастиона, а между ними – пролив шириной в милю. «Александер» плыл прямиком в страну чудес.

– А вот это – другое дело! – одобрительно воскликнул Недди Перрот.

– Будь в Бристоле такая гавань, он стал бы величайшим портом Европы, – добавил Аарон Дэвис. – Здесь при любом ветре хватило бы места тысяче кораблей.

Ричард промолчал, но на сердце у него стало легче. Деревья на берегах гавани были ярко-зелеными, очень высокими и развесистыми, их овевала прозрачная голубоватая дымка. До чего же причудливо выглядели эти деревья! Их стволы были высокими и крепкими, а листья – немногочисленными, но огромными, узкими, напоминающими изодранные флаги. Маленькие песчаные бухточки располагались с северной и южной сторон гавани, а прямо по курсу корабля ее берега были совсем низкими, если не считать одного холма напротив входа в гавань. Суда свернули в южную бухту, напоминавшую очень длинный и широкий рукав, и, пройдя по ней шесть миль, увидели у берега «Запас». Бросать якорь здесь было незачем – по крайней мере с самого начала. Корабли почти не качались на воде, тросы привязали к прибрежным деревьям. Бухта была глубокой и спокойной, вода в ней – прозрачной, как в океане, изобиловавшей мелкой рыбешкой.

На закате солнце стало похожим на огненный диск, и моряки определили, что завтрашний день будет ясным, но ветреным. Как всегда в суматохе, каторжников с «Александера» накормили только поздно вечером.

Ричард ни с кем не делился своими мыслями, понимая, что даже Уилл Коннелли, самый сообразительный из товарищей, слишком наивен. Как собеседник он не шел ни в какое сравнение со Стивеном Донованом. Порт-Джексон казался Ричарду райским уголком, красота которого вскоре поблекнет, а не землей, истекающей молоком и медом.

Беспорядочная высадка на берег началась двадцать восьмого января. Никто не знал, куда идти и что делать, и потому толпы каторжников растерянно стояли на берегу, сложив вещи у ног, впервые за целый год ощущая под ногами твердую почву. Суша была негостеприимной: ее покачивало, она шаталась, дрожала, зыбилась. Подобно всем тем, кто не страдал морской болезнью, Ричард мучился тошнотой на протяжении шести недель после высадки на берег. Только теперь он понял, почему на суше моряки передвигаются вразвалку, широкими и неуверенными шагами, точно пьяные.

Морские пехотинцы были так же растеряны, как и каторжники, и в замешательстве слонялись по берегу, пока кто-нибудь из морских офицеров не повышал голос и не указывал им, куда идти. Наконец Ричарду, его девяти подопечным и сотне других каторжников приказали разбить лагерь на сравнительно ровной, окруженной деревьями поляне у восточного берега бухты.

– Начинайте строить укрытия, – отдал невнятный приказ младший лейтенант Ральф Кларк, безмятежно счастливый оттого, что он очутился на твердой земле.

Но как выполнить это распоряжение? Ричард задумался, остановившись на поляне, поросшей жесткой желтоватой травой с разбросанными по ней каменными глыбами. Остальные каторжники с «Александера» тоже пребывали в замешательстве. «Как мы будем строить эти самые укрытия? У нас нет ни топоров, ни пил, ни ножей, ни гвоздей», – рассуждал Ричард. Но вот на поляну вышел один из пехотинцев с дюжиной топоров. Один из них достался Тэффи Эдмундсу. Тот неуверенно сжал рукоятку топора и беспомощно воззрился на Ричарда.

«Я не могу бросить их на произвол судьбы. Под моим покровительством по-прежнему остались Тэффи Эдмундс, Джоб Холлистер, Джо Лонг, Джимми Прайс, Билл Уайтинг, Недди Перрот, Уилл Коннелли, Джонни Кросс и Билли Эрл. Почти все они родом из деревень, многие неграмотны. Хорошо еще, Томми Краудер и Аарон Дэвис сдружились с Бобом Джонсом и Томом Киднером из Бристоля – им хватит людей, чтобы построить для себя шалаш, конечно, если это входит в намерения губернатора. Неужели никто и в самом деле не знает, что мы должны делать? Такой непродуманной экспедиции еще не видел свет. Старшие офицеры провели на борту «Сириуса» более девяти месяцев, но, похоже, все это время только пили. У них нет ни плана, ни подобия методического подхода. Нам следовало жить на кораблях, пока не расчистят поляну и не построят жилища. Мы не стали бы возражать, если бы столы и скамьи убрали, чтобы открыть трюмные люки. По крайней мере мы могли бы ночевать на борту. А морские пехотинцы вовсе не желают становиться распорядителями: они считают, что должны только охранять нас в самом узком смысле слова. «Начинайте строить укрытия…» С одним-единственным топором?»

– Кто умеет держать в руках топор? – спросил Ричард.

Оказалось, умеют все – каждому приходилось колоть дрова.

– А кто может построить шалаш?

Этого не умел никто, зато все каторжники видели, как строят дома из кирпича, камня и потолочных балок. Мастеров на все руки в отряде Ричарда не было.

– Пожалуй, следует начать с коньковой опоры и боковых подпорок для крыши, – после долгого раздумья изрек Уилл Коннелли, который за время плавания прочел «Робинзона Крузо». – А крышу и стены мы сделаем из пальмовых ветвей.

– Значит, там понадобятся коньковая опора и еще две опоры для крыши, – подытожил Ричард. – А потом – шесть разветвленных молодых деревьев, причем два из них должны быть выше остальных четырех. Из них мы соорудим каркас. Мы с Уиллом будем по очереди работать топором. Тэффи и Джимми, разыщите кого-нибудь из пехотинцев и попросите второй топор, хотя бы небольшой, или один из больших ножей – вроде тех, что мы видели в Рио. А остальные пока разыщут пальмы и попробуют наломать веток.

– Мы могли бы сбежать, – задумчиво произнес Джонни Кросс.

Ричард уставился на Джонни так, словно у того вдруг выросла вторая голова.

– Сбежать? Но куда, Джонни?

– В Ботани-Бей, на французские корабли.

– Они окажут нам такой же прием, как голландцы – Джонни Пауэру на Тенерифе. И потом, как мы доберемся до Ботани-Бей? Ты же видел на берегу туземцев. Они мало чем отличаются от американских индейцев. Неизвестно, какой у них нрав, – возможно, они каннибалы, как аборигены Новой Зеландии. Им наверняка пришлось не по душе прибытие сотен чужаков.

– Почему? – спросил Джо Лонг, поглощенный мыслями о том, что лейтенант Шарп до сих пор не отдал ему Макгрегора.

– А ты попробуй представить себя на месте туземцев, – терпеливо объяснил Ричард. – Что они должны думать? Это превосходная бухта, рядом находятся источники пресной воды – наверное, туземцы давно облюбовали ее. А потом явились мы и захватили их территорию. Нам строго-настрого запрещено причинять вред туземцам. Так зачем искушать их, убегая туда, где нет ни одного нашего соотечественника? Мы останемся здесь и займемся делом. А теперь, пожалуйста, выполните мои просьбы.

Вместе с Уиллом Ричард нашел множество подходящих молодых деревьев со стволами не толще четырех-пяти дюймов. По сравнению с вязами и каштанами эти деревца казались безобразными, но обладали одним достоинством: ветки росли у них только на самой верхушке. Взмахнув топором, Ричард оставил на стволе зарубку.

– Черт, это дерево прочное, как железо, и истекает соком! – воскликнул он. – Нам понадобятся пилы, Уилл.

А поскольку взять пилы было негде, оставалось понемногу рубить дерево топором. Топор был тупым и непрочным, и Ричард понял, что после того, как они срубят три больших дерева и шесть тонких, он окончательно придет в негодность. Сегодня же надо достать напильники и попытаться наточить топор. Подрядчик погрузил на суда самые плохие инструменты, не сумев сбыть их в Англии. Когда Ричард срубил дерево и обрубил все ветки, у него закружилась голова, он тяжело отдувался: сказывался целый год безделья и недоедания. Уилл Коннелли взял топор и принялся за второе молодое дерево, но у него работа продвигалась еще медленнее. В конце концов у них появились коньковая опора и две прочные раздвоенные подпорки для карнизов крыши, а потом они выбрали четыре более тонких дерева для боковых подпорок. К тому времени вернулись Тэффи и Джимми со вторым топором, кувалдой и лопатой. Пока Ричард и Уилл искали деревья, которые предстояло укрепить горизонтально на подпорках, завершив сооружение каркаса, Джимми и Тэффи принялись копать ямы для подпорок. Не имея никаких измерительных инструментов, они отмеряли расстояния на глазок. На глубине шести дюймов от поверхности земли им начали попадаться камни.

Остальные разыскали множество пальм, однако их ветки находились слишком высоко над землей. Затем Недди осенила удачная мысль: он вскарабкался на дерево, схватился за конец ветки, отпустил ствол и повис, чтобы ветка сломалась под тяжестью его тела. Но так удавалось ломать только старые, ломкие ветки, а молодые и сочные выдерживали вес исхудавших каторжников.

– Найди Джимми, – велел Недди Джобу Холлистеру, – и поменяйся с ним местами. Ты будешь копать, а проворному Джимми мы подыщем другое занятие.

Вскоре пришел Джимми, дрожа от усталости.

– Ты не боишься высоты? – спросил его Недди.

– Не боюсь.

– Тогда отдохни немного, а потом заберись на пальму. Ты самый легкий и проворный из нас. Ричард прислал нам второй топор – его ты привяжешь к поясу. Забравшись на пальму, начинай рубить ветки.

Солнце клонилось к горизонту, и это помогло каторжникам сориентироваться, определить, где находятся южная и западная стороны поляны. Губернатор уже распорядился построить временное жилье для него самого, пару складов и большой круглый шатер, где разместились лейтенант Ферзер и интенданты. Каторжники сообразили захватить с собой на берег деревянные миски, ковши и ложки, а также одеяла, тюфяки и ведра. Ричард нашел ручей, велел Биллу Уайтингу распаковать каменные фильтры и принести воды. С виду она казалась чистой и свежей, но Ричард понимал, что первое впечатление может быть обманчивым.

Тяжелее всех приходилось Биллу Уайтингу. Его лицо исхудало, а теперь под глазами появились густые тени. Бедняга дрожал как в лихорадке, но его лоб был холодным – он просто устал.

– Пора отдохнуть, – решил Ричард, собрав свой отряд. – Ложитесь на тюфяки и отдыхайте. А тебе, Билл, надо пройтись – знаю, ты очень устал, но ты поможешь мне найти интендантов. Я кое-что задумал.

Лейтенанту Джеймсу Ферзеру недоставало организаторских способностей, в его владениях царил хаос.

– Вам наверняка нужны рабочие руки, сэр, – заметил Ричард.

– Вы готовы помочь нам? – спросил Ферзер, вглядываясь в лица каторжников.

– Один из нас – да, – подтвердил Ричард, обнимая Уайтинга за плечи. – Этому человеку можно доверять. Он никому не доставлял хлопот с тех пор, как я познакомился с ним в восемьдесят пятом году в глостерской тюрьме.

– А, ты тот самый вожак с «Александера», Морган! Помню, твои товарищи всегда были послушными и старательными работниками.

– Да, я Морган, лейтенант Ферзер. Так вы возьмете Уайтинга к себе?

– Если он умеет читать и писать.

– И то и другое, сэр.

В лагерь Ричард и Билл вернулись с несколькими буханками черствого хлеба – только его им и удалось выпросить. Хлеб кейптаунской выпечки кишел долгоносиками, но все-таки это была хоть какая-то еда.

– Теперь у нас будет свой человек на складе, – объявил Ричард, деля хлеб. – Ферзер поручил Биллу помогать раздавать солонину. Прежде всего нам надо распаковать чайники и котелки, потому что отныне нам придется готовить еду самим.

Биллу Уайтингу полегчало, отныне ему предстояло работать в тени шатра, пусть даже в духоте, и при этом не заниматься вырубкой деревьев или другим тяжелым физическим трудом, как всем остальным каторжникам.

– Как только лейтенант Ферзер устроится на новом месте, нам будут выдавать провизию на неделю, – добавил Билл, благодарный Ричарду за предусмотрительность. – Говорят, скоро прибудет грузовое судно из Кейптауна, и тогда нам надолго хватит припасов.

Поздно вечером они расстелили на земле тюфяки с «Александера», положили под головы мешки с одеждой и укрылись одеялами и потрепанной верхней одеждой. Днем было жарко, но едва солнце скрылось за горизонтом, резко похолодало. От усталости каторжники мгновенно заснули, не обращая внимания на целые полчища назойливых насекомых.

Утром ночной холод рассеялся, сменившись густым туманом. Каторжники вновь взялись за строительство хижины, которое продвигалось медленно, поскольку им нечем было связать пальмовые ветки – кроме длинных узких пальмовых листьев, из которых они пытались сплести подобие веревок. Шалаш выглядел достаточно прочным, но Ричарда и Уилла, наиболее сведущих в подобных делах, беспокоило то, что основанием ему служил слой песчаной почвы толщиной шесть дюймов. Они навалили кучи земли вокруг подпорок и принялись рубить ветки, чтобы укрепить стены шалаша, установив вокруг них распорки.

Работа остальных отрядов продвигалась с разной быстротой. Она никого не воодушевляла, и к середине второго дня, проведенного на берегу, стало ясно, в каких отрядах есть опытные вожаки, а в каких царит анархия. Отряд Томми Краудера начал устраивать вокруг шалаша частокол из тонких ветвей, и Ричард решил последовать его примеру. Образование и кругозор были существенной подмогой в этом деле, а лондонец Краудер не только поменял множество ремесел, но и был умным человеком.

Изредка по лагерю проходили морские пехотинцы, следя за тем, как идет работа, и пересчитывая каторжников. Вскоре выяснилось, что некоторые заключенные убежали в лес. В их числе была и женщина по имени Энн Смит. Судя по всему, беглецы направились к Ботани-Бей, где, по слухам, должны были еще несколько дней простоять французские корабли.

– Черт, это же сущий рай для муравьев и пауков! – воскликнул Джимми Прайс, посасывая палец. – Проклятый муравей укусил меня, да еще как! Вы только посмотрите, какие громадные здесь эти твари! Длиной они в целых полдюйма, у них огромные челюсти. – Он бросил ненавидящий взгляд на дерево, с которого сдирал кору. – Скоро мы оглохнем от этой трескотни. У меня уже звенит в ушах.

Он жаловался не зря: повсюду слышался треск цикад.

Билли Эрл выбежал из-за деревьев с перекошенным, белым от ужаса лицом.

– Я видел змею! – выпалил он. – Она длиннее Айка Роджерса в сапогах с каблуками и толщиной в мою руку! А Томми Краудер говорит, на другом берегу бухты водятся громадные свирепые аллигаторы. Будь проклято это место!

– К здешней фауне мы скоро привыкнем, – успокоил его Ричард. – До сих пор нас кусали только муравьи, пусть даже размером с жука. А эти «аллигаторы» – всего-навсего гигантские ящерицы. Я видел, как одна забралась на верхушку дерева.

Строительство шалашей завершилось к середине душного, ветреного дня, полного неожиданностей и жутковатых встреч. Солнце садилось, на юге начали сгущаться тучи. Темно-синий бархат неба рассекли первые молнии. Отряд Ричарда построил свое жилье возле огромной глыбы песчаника с углублением в одном боку, словно проделанным большой ложкой.

– Пожалуй, – заговорил Ричард, глядя на небо, – надо сложить вещи под камень – на всякий случай. Пальмовые ветви не спасут нас от дождя.

Гроза разразилась через час и бушевала яростнее, чем шторм у мыса Дромадер; колоссальные, ослепительные зигзаги молний ударяли прямо в землю среди деревьев. Неудивительно, что многие из них раскололись и обуглились! Сверкнула молния, и в тридцати футах от шалаша гигантское дерево с атласной золотистой корой мгновенно охватило голубоватое пламя, вверх взметнулся столб искр. Дерево запылало и вскоре сгорело дотла. Вместе с дождем начался пронизывающий порывистый ветер, за минуту разметавший кровлю из пальмовых веток. По сухой земле заструились ручьи, струи дождевой воды с силой били в почву. Каторжники вмиг промокли до нитки. Этой ночью они спали в окружении уцелевших подпорок, стуча зубами от холода. Их утешало лишь то, что под камнем их вещи остались сухими.

– Нам нужны прочные инструменты и веревки, чтобы укрепить кровлю, – заявил утром Уилл Коннелли, едва сдерживая слезы.

Пора поискать кого-нибудь из начальников экспедиции рангом выше Ферзера, решил Ричард. Ему не было дела до того, что каторжникам запретили подходить к палаткам губернатора: Ричард отважился на этот отчаянный шаг ради спасения друзей.

Он зашагал по лагерю, радуясь, что песчаная почва мгновенно впитала дождевую воду. Возле ручья, там, где пехотинцы нагромоздили три каменные глыбы, соорудив грубое подобие бастиона, он заметил в зарослях блестящие черные тела и ощутил сильную вонь гниющей рыбы. Значит, это вовсе не игра воображения: Ричард уже не раз слышал, что от туземцев несет рыбьим жиром, как от ила в бристольском порту. Но туземцы мгновенно скрылись в лесу, а Ричард по камням перебрался через ручей и направился к большому лагерю на западном берегу бухты, где обосновалось большинство каторжников-мужчин и все женщины (их высаживали на берег по несколько человек). Здесь уже были поставлены палатки врачей, палатки морских пехотинцев и офицеров, а также шатер майора Росса. Ричард отметил, что в этом лагере даже каторжников разместили в палатках. Стало быть, палаток на кораблях не хватало. Именно поэтому Ричарда и еще сто каторжников высадили на восточном берегу бухты и велели им самим строить укрытия подальше от недреманного ока губернатора.

– Я могу видеть майора Росса? – спросил он часового-пехотинца, стоящего у входа в большой круглый шатер.

Незнакомый рядовой смерил Ричарда презрительным взглядом.

– Нет, – процедил он.

– Но у меня срочное дело, – настаивал Ричард.

– Вице-губернатор слишком занят, чтобы тратить время на таких, как ты.

– Тогда можно подождать, когда он освободится?

– Нет. Проваливай отсюда, как тебя там…

– Ричард Морган с «Александера», номер двести три.

– Впусти его! – послышался голос из шатра.

Ричард вошел в шатер с двумя откинутыми боковыми полотнищами и дощатым полом. Внутри он был разделен полотняной перегородкой на два помещения: одно из них служило майору кабинетом, а второе – спальней. Сам майор, как и следовало ожидать, в одиночестве сидел за складным столиком, заменявшим письменный. Росс презирал подчиненных, однако отстаивал права, привилегии и достоинства служащих морского корпуса при всех столкновениях со служащими королевского флота. Губернатора Артура Филлипа он считал непрактичным болваном и тряпкой.

– В чем дело, Морган?

– Я с восточного берега бухты, сэр. Мне хотелось бы поговорить с вами.

– Ты чем-то недоволен?

– Нет, сэр, просто у меня есть несколько просьб, – объяснил Ричард, глядя майору в глаза и сознавая, что он – один из немногих обитателей Порт-Джексона, не чувствующих неприязни к Россу.