Текст книги "Путь Моргана"

Больше всего хлопот майору доставляли пехотинцы и матросы с «Сириуса», которые не желали выращивать овощи своими руками и утверждали, что правительство острова обязано кормить их. Когда же Росс отказывал им, они воровали овощи, дыни и птицу у каторжников, и за эти преступления Росс карал их, как за кражи в особо крупных размерах. Пехотинцы и матросы день ото дня мрачнели и ворчали все громче: они считали, что у каторжников надо отбирать все, что им удалось вырастить. По мнению этих лентяев, каждый кусок, добытый каторжниками, принадлежит только свободным жителям колонии, которых следует кормить в первую очередь. С какой стати они должны работать, если каторжники вполне способны обеспечить их едой? Каторжники – собственность короля, им самим ничего не может принадлежать. У каторжников нет никаких прав. Что это возомнил о себе майор Росс? Матросы и пехотинцы предпочитали умалчивать о том, что две трети урожая, выращенного каторжниками, попадает на склад; весь урожай могли оставлять себе лишь свободные колонисты.

Рождество в этом году пришлось на субботу, день выдался ясным и тихим, хотя южный ветер поднял высокие волны в Сидней-Бей. Ричард заколол двух поросят, Нат Лукас – двух гусей, Джордж Гест – трех жирных уток, Эд Рисби – четырех цыплят, а Аарон Дэвис испек хлеб из чистой пшеничной муки. Пшеницу вырастили собственноручно его друзья, они же смололи ее. Объединившись, они устроили пикник под сенью сосен Пойнт-Хантера, к ним присоединились Стивен Донован, Джонни Ливингстон и Дарси Уэнтуорт с семейством. Поросят и птицу зажарили на вертелах, заказанных Дарси в кузнице. Стивен и Джонни внесли свою лепту – десять бутылок портвейна. Всем присутствующим досталось по полпинты напитка.

Майор Росс во всеуслышание объявил, что предстоящее Рождество будет «сухим»: каторжникам разрешалось пить лишь легкое пиво, а пехотинцам было приказано выдать по полпинты рома так, чтобы их не видели каторжники. Лейтенант Кинг по праздникам неизменно выдавал каторжникам ром, но Росс не желал следовать его примеру, особенно после того как узнал, что Дайер, Фрэнсис и остальные намерены заняться перегонкой рома из сахарного тростника.

Для Китти этот день стал самым радостным за все годы с тех пор, как умер ее отец. На земле расстелили парус с «Сириуса», чтобы усадить женщин, для беременных принесли подушки. Здесь, среди сосен, ветер никому не досаждал; отцы с малышами купались в Черепашьем заливе и строили крепости из песка, матери неспешно обменивались сплетнями. Китти прихватила с собой чайник и теперь готовила чай для подруг на отдельном костре. Накупавшись, мужчины вернулись к кострам и расселись вокруг них. Женщины вращали вертелы, резали латук, сельдерей, лук и бобы, пекли картошку. Пир начался около двух часов дня; мужчины предложили тост за его величество короля Великобритании, а насытившись, поудобнее разлеглись на земле, чтобы вздремнуть.

Наблюдая за соседями, Китти видела, как непринужденно они держатся друг с другом, – должно быть, оттого, что вместе им довелось многое пережить. «Мы – новая порода англичан, – внезапно поняла она, – мы никогда не сможем забыть, что власти отослали нас сюда, чтобы избавиться от нас. Но те, кто распоряжается нашими судьбами, и сами ничуть не лучше – они не видят дальше собственного носа». Ее вдруг охватила уверенность, что никто из здешних каторжников не вернется в Англию. Они лишились всякого уважения соотечественников. Остров стал для них домом.

А как же она сама? Море Китти впервые увидела лишь на острове. Она сидела на земле, подтянув колени к груди и обняв их обеими руками, и смотрела, как волны бьются о риф, рассеивая вокруг клочья пены и радужные брызги. Она была наделена способностью чувствовать красоту, но красота здешних мест не трогала ее. В ее глазах поистине прекрасным был только родной Фейвершем, прочный каменный дом с высокими окнами, кусты белых и алых роз, львиный зев, левкой, водосбор, маргаритки, наперстянки, подснежники, нарциссы, яблони, тисы, дубы, зеленые луга, пушистые белые ягнята, березы и буки. Какой аромат витал над садом ее отца! Жители округи казались ей умиротворенными, мечтательными, вдумчивыми людьми, а островитяне – слишком чужими и неукротимыми. Их унизили, но не сломили. Что и говорить, на родине любому человеку живется лучше.

Подняв голову, она заметила, что Стивен смотрит на нее, и густо покраснела. Смутившись, он перевел взгляд на риф. «О, Стивен, почему ты так равнодушен ко мне? Если бы ты полюбил меня, Ричард не стал бы противиться, я это твердо знаю. Для него на мне свет клином не сошелся. Он выстроил пристройку к дому, отгородился от меня дверью с засовом, но не потому, что его влечет ко мне, – ведь дверь запирается с его стороны. Он попросту выставил меня из дома. Дал понять, что мне там не место. Стивен, почему же ты не любишь меня, хотя я тебя люблю? Мне так хочется покрыть твое лицо поцелуями, приложить к щекам ладони и улыбнуться, глядя тебе в глаза, чтобы улыбка засияла в их синеве, как сияет солнце в небе над Норфолком. Почему, почему ты меня не любишь?..»

Когда стало темнеть и малыши начали капризничать от усталости, все собрались по домам. Ричарду и Китти пришлось идти дальше, чем всем остальным; последними с ними попрощались Нат и Оливия Лукас. Недавно Оливия родила сына Уильяма, которого обожали ее дочери-близнецы. Какое это было славное семейство!

– Тебе понравилось первое Рождество среди антиподов? – спросил Ричард.

– Среди кого? Да, очень!

– Среди антиподов. Так принято называть людей, которые живут здесь, на самом краю света. Это греческое слово, оно означает «те, кто ходит вверх ногами».

Солнце уже скрылось за западными холмами, на землю спустились прохладные сумерки.

– Хочешь, мы затопим печь?

– Нет, лучше я лягу пораньше, – грустно отозвалась Китти, поглощенная мыслями о Стивене и о том, что он отверг ее. Китти понимала, почему он так поступил: ведь она дурнушка, она худа как жердь, хотя за последние месяцы она заметно поправилась. Ее грудь и бедра округлились, но талия осталась такой же тонкой, как прежде.

– Закрой глаза и протяни руку, Китти.

Она послушалась и почувствовала, как что-то маленькое, твердое и квадратное легло ей на ладонь. Открыв глаза, Китти увидела перед собой коробочку, дрожащими пальцами открыла ее и обнаружила под крышкой золотую цепочку.

– О, Ричард!

– С Рождеством тебя, – с улыбкой произнес он.

В приливе радости она обвила обеими руками его шею и прижалась щекой к его щеке, а потом, не в силах выразить благодарность, поцеловала его в губы. Мгновение Ричард стоял неподвижно, но вдруг обнял ее за талию и ответил на поцелуй, превратив простой жест признательности в нечто совсем иное. Слишком умный, чтобы придать поступку Китти значение, Ричард удовлетворился тем, что осторожно впитывал вкус ее нежных губ. Китти не испугалась, не стала отбиваться, она прижалась к нему и продлила поцелуй. По ее телу расплылось приятное тепло, она мгновенно забыла про Стивена, повинуясь губам Ричарда, думая о том, что первый настоящий поцелуй в ее жизни оказался необычным и чудесным. Она и не подозревала, что Ричард Морган способен на такую нежность.

Внезапно он разжал объятия и вышел, и вскоре со двора раздался стук топора. Китти застыла, стараясь продлить блаженные ощущения, а потом неожиданно вспомнила про Стивена, и ее охватило чувство стыда. Как она могла наслаждаться поцелуем Ричарда, если на самом деле любит Стивена? Слезы навернулись ей на глаза, она удалилась в свою комнату, присела на край кровати и беззвучно расплакалась.

Все это время Китти сжимала в кулаке коробочку с цепочкой. Когда слезы иссякли, она вынула цепочку и надела ее на шею, решив полюбоваться своим отражением в пруду во время следующего купания. Как все-таки добр к ней Ричард! Странно, почему в глубине души она жалеет о том, что он прервал поцелуй?

Шестого февраля тысяча семьсот девяносто первого года к острову подошел «Запас». Он привез письмо от губернатора Филлипа, где говорилось, что все моряки с «Сириуса» могут перебраться в Порт-Джексон. Однако тем, кто желал обосноваться на Норфолке, губернатор обещал по шестьдесят акров земли и разрешал приплыть в Порт-Джексон следующим рейсом «Запаса». Одиннадцатимесячное изгнание капитана Джона Хантера завершилось, оказавшись и без того слишком долгим. Его ненависть к острову Норфолк так и не угасла и в продолжение дальнейшей карьеры капитана во многом определяла его поведение. Кроме того, он возненавидел майора Роберта Росса и всех пехотинцев мира. Капитан Хантер спешно покинул остров, взяв с собой Джонни Ливингстона.

Грузовое судно «Горгона», которое колонисты Нового Южного Уэльса ждали уже несколько месяцев, так и не прибыло. Не пришли и другие суда – кроме «Запаса», который девятнадцатого ноября наконец вернулся из Батавии с ничтожным грузом муки и огромным запасом наименее любимой островитянами снеди – риса. Зафрахтованный капитаном «Запаса» корабль «Вааксамхейд» вскоре отплыл из Батавии в Порт-Джексон, куда прибыл семнадцатого декабря с тоннами риса, чая, сахара и голландского джина для офицеров; солонина же, привезенная этим судном, оказалась тухлой, в бочках было больше костей, чем мяса.

По словам лейтенанта «Запаса» Гарри Болла, его превосходительство намеревался поручить капитану «Вааксамхейда» доставить капитана Хантера и экипаж «Сириуса» в Англию. Спеша вернуться в Порт-Джексон, «Запас» отошел от берегов Норфолка одиннадцатого февраля. Остаться на острове пожелали лишь три матроса с «Сириуса», которые работали на винокуренном заводе майора Росса. К этому времени завод уже закрылся, а бочки с драгоценным содержимым хранились в надежном месте. Джон Драммонд влюбился в Энн Рид с «Леди Пенрин». Она жила с Недди Перротом, и, хотя Драммонд понимал, что ему не видать Энн как своих ушей, уплыть в Англию навсегда он не смог. Уильям Митчелл увлекся Сюзанной Хант с «Леди Джулианы», и они вместе решили обосноваться на острове. Питер Хиббс ухаживал за еще одной девушкой с «Леди Джулианы», за Мэри Пардоу, которая жила с матросом и незадолго до завершения плавания родила ему девочку. После этого сожитель бросил ее, и Мэри перевезли на Норфолк.

Пятнадцатого апреля «Запас» вновь подошел к берегу острова. Первым на берег выгрузили отряд пехотинцев военного корпуса Нового Южного Уэльса, присланных из Лондона, чтобы сменить прежних. Впрочем, всем пехотинцам, отслужившим в колонии три года, предоставлялось право не только вернуться на родину, но и продолжить службу. Капитан Уилл Хилл, лейтенант Эббот, прапорщик Прентис и двадцать один рядовой заменили пехотинцев, служивших в колонии с момента ее основания; четыре офицера покинули остров вместе со своими подчиненными – трое по собственному желанию, а четвертый – по необходимости. Капитан Джордж Джонстоун увез свою любовницу-каторжницу Эстер Абрахамс и их сына Джорджа в Порт-Джексон, дружелюбный лейтенант Кресуэлл, основатель Шарлотт-Филда, отбыл в одиночестве, нелюдимый и мрачный лейтенант Келлоу забрал с собой любовницу Кэтрин Харт и ее двух сыновей, из которых младший был рожден от него, а лейтенанта Джона Джонстона доставили на борт «Запаса» безнадежно больным. Из прежнего состава на острове остались лишь майор Росс, старший лейтенант Кларк и младший лейтенант Фэдди. И, само собой, младший лейтенант Малыш Джон, сын Росса.

Зловещим предзнаменованием был сочтен приезд еще двух докторов – Томаса Джеймисона, отпуск которого в Порт-Джексоне завершился, и Джеймса Коллама с «Сириуса». Поскольку на острове уже были два доктора, Дарси Уэнтуорт и Денис Консиден, теперь медиков стало четверо, а численность населения уменьшилась на целых семьдесят человек.

– Похоже, как только из Англии привезут новую партию каторжников, у нас прибавится хлопот, – мрачно сообщил майор Росс Ричарду Моргану. – Его превосходительство дал мне понять, что он намерен отправить сюда неугодных – тех, кто убивает туземцев, разоряет окрестные деревни и насилует одиноких женщин. Губернатор считает, что за ними будет легче следить на маленьком острове. Значит, придется начать строительство надежной тюрьмы, притом немедленно – неизвестно, когда прибудет следующее транспортное судно. Лондон стремится поскорее избавить Англию от преступников, не заботясь о том, выживут ли они здесь. Поэтому продолжайте пилить лес, Морган, и как можно быстрее, а о том, чтобы закрыть хотя бы одну из лесопилок, даже не мечтайте.

– Как вам новые пехотинцы корпуса Нового Южного Уэльса? – поинтересовался Ричард.

– Я не вижу разницы между пехотинцами нового корпуса и моими подчиненными – все они отщепенцы, которым лишь случай помог ускользнуть от бдительного взгляда английских судей. Конечно, офицеры сделаны из другого теста, но их профессиональные качества оставляют желать лучшего. А я бы отдал все, лишь бы заполучить хотя бы одного землемера! Мне приказано выделить по шестьдесят акров матросам с «Сириуса», таким, как Драммонд и Хиббс, но землемера на острове нет. Брэдли – жалкий недоучка, Олтри еще хуже. – Он вдруг оживился: – А ты, случайно, не землемер, Морган? Ведь у тебя столько скрытых талантов!

– Нет, сэр, что вы! – засмеялся Ричард.

Кукурузные поля близ Шарлотт-Филда принесли огромный урожай. Десяткам каторжниц было поручено заняться чисткой початков и лущением зерен. Урожай пшеницы тоже был неплохим, несмотря на злые ветры и орды прожорливых гусениц. Но в Порт-Джексоне пайки опять урезали на одну треть, а это означало, что губернатору Норфолка придется сделать то же самое. К счастью, отплывший девятого мая «Запас» принял на борт столько пассажиров, что места для груза зерна не осталось. Остров Норфолк сохранил свой урожай – по крайней мере на время. В Шарлотт-Филде для Дарси Уэнтуорта и его семьи был построен просторный бревенчатый дом, но жена Дарси тосковала по Сидней-Тауну. Вскоре новое поселение переименовали: тридцатого апреля, в субботу, майор Росс официально объявил, что Шарлотт-Филд отныне будет называться Куинсборо, а Филлипберг – Филлипсбергом.

После прибытия «Сюрприза» прошло достаточно времени, чтобы семьсот с лишним жителей Норфолка успели перезнакомиться друг с другом. Остров полнился слухами. Лейтенант Ральф Кларк лично пустил несколько сплетен, и они, катясь по острову, быстро обросли вымышленными подробностями. Миссис Ричард Морган без стеснения делилась самыми пикантными новостями, почерпнутыми из разговоров в доме вице-губернатора, свою лепту в распространение подобных слухов вносила и мистрис Мэри Брэнхем из дома лейтенанта Кларка. Каждый поступок любого колониста, будь он вице-губернатором или каторжником, подробно и долго обсуждался. Если каторжник бросал свою женщину с «Леди Пенрин», увлекшись новой, молоденькой колонисткой с «Леди Джулианы», об этом становилось известно всем; все знали, что рядовые Эскотт, Ми, Бейли и Фишбурн варят пиво из местного ячменя и хмеля с «Юстиниана», что Малыш Джон Росс стал слишком бледным, что несколько каторжников взломали замок на дверях склада и попытались украсть то, что можно было продать. Виновники последнего происшествия, слуга мистера Фримена Джон Голт и каторжник Чарлз Стронг, были приговорены к тремстам ударам плетью: первую сотню им надлежало получить в Сидней-Тауне, вторую – в Куинсборо, а третью – в Филлипсберге. Но даже это страшное наказание, способное сделать их калеками, не заставило виновников назвать имя третьего сообщника. Однако это имя знала вся колония.

Несмотря на странные, почти дружеские отношения между теми, кого охраняли, и их стражниками, в тяжелые минуты в колонии отчетливо ощущалось неравенство. Когда пайки опять урезали и пехотинцы уже были готовы поднять мятеж, майор Росс не испугался, что каторжники воспользуются случаем. Как обычно, пехотинцев-мятежников возглавили Ми, Плайер и Фишбурн; бунтовщики отказались получать пайки на складе, жалуясь, что мука безнадежно испорчена и что им приходится выменивать на нее более съедобную свежую еду у каторжников. Но бунт был непродолжительным и неудачным. В ответ на все претензии подчиненных майор Росс назвал их ничтожными бездельниками и проходимцами, на которых не стоит тратить ни время, ни сочувствие. Если они желают есть досыта, то пусть сами выращивают овощи. Времени у них предостаточно, так что же им мешает взяться за работу? Бывший ординарец Росса Эскотт и еще несколько рядовых устыдились, бунт был подавлен в зародыше. Вскоре после этого пехотинцы снова стали ежедневно получать по большой кружке рома. Ничто не могло усмирить их так, как этот крепкий напиток. Росс понимал, что, поскольку пехотинцы вооружены, они опасны, а разоружить их невозможно. Следовательно, оставался единственный выход: подкупить их.

Само собой, отъезд Джонни Ливингстона не прошел незамеченным. Со Стивена Донована не спускали глаз, с нетерпением ожидая, когда он выберет замену Джонни. Но ожидания были напрасными: Стивен продолжал поддерживать с каторжниками почти дружеские отношения, хотя и соблюдал дистанцию, и в конце концов все пришли к выводу, что Джонни для него ничего не значил.

Гораздо больше любопытства возбуждали сплетни о Ричарде Моргане и его служанке Китти Кларк, которой он, повидимому, запретил приближаться к его постели.

– И поделом ей, – заявила миссис Ричард Морган, урожденная Лиззи Лок.

О дружбе Ричарда со Стивеном Донованом тоже знал весь остров, но те, кто помнил обоих друзей по «Церере» и «Александеру», клялись, что у Ричарда нет никаких противоестественных наклонностей. Хотя Уилл Коннелли и Недди Перрот по-прежнему избегали Ричарда, они не желали верить, будто между ним и Донованом есть интимная связь.

Те, кому удавалось заглянуть в дом Донована через незапертое окно, видели, как эта странная пара сидит за шахматной доской, или у очага, или за обеденным столом. Китти Кларк оставалась дома, под охраной Лоурелла и Мактавиша.

Стивен попал в затруднительное положение после того, как увидел румянец на щеках Китти на Рождество тысяча семьсот девяностого года. Только теперь он прозрел и заметил, как часто она посматривает на него, хотя и ее отношение к Ричарду слегка изменилось. До пикника Ричард внушал ей робость: Китти была застенчива по натуре и напоминала серенькую пугливую мышку – милую, но замкнутую и глуповатую. Стивен был уверен: не будь у Китти глаз Уильяма Генри, Ричард не удостоил бы ее даже взглядом. Сила Ричарда, его ум и скрытность вызывали у Китти уважение, побуждали относиться к нему как к отцу или даже к Богу. Она боялась его и повиновалась ему не рассуждая. А после пикника Китти в присутствии Ричарда стала держаться более непринужденно, и Стивен считал, что причиной тому – золотая цепочка, с которой она не расставалась. Подумать только, как женщины обожают блестящие побрякушки! А может, все дело в том, что эта побрякушка стоит огромных денег? Стивен знал, что Китти влюблена в него самого. Ошибиться он просто не мог. Он не понимал, чем внушил ей это чувство, хотя давно привык к знакам внимания со стороны женщин. «Вероятно, – думал Стивен, – я для нее – запретный плод. Женщины больше всего жаждут того, чего не могут заполучить». Однако Китти и в голову не приходило, что Ричард падет к ее ногам, стоит ей поманить его.

Как ему поступить? Стивен терялся в догадках. Как убедить Китти отказаться от напрасных надежд и обратить взоры на Ричарда?

Свернувшийся на коленях у Стивена Тобиас привстал, потянулся и лег поудобнее. Этот ярко-рыжий котенок с крупными лапами со временем обещал вырасти в настоящего великана. Стивен был безмерно благодарен Оливии за такой подарок. Именно о таком смышленом, хитром, своенравном, упрямом и обаятельном питомце он мечтал. А какими замечательными могли быть его отпрыски! Но Стивен, который предпочитал, чтобы его подопечный спал рядом с ним в гамаке, а не бродил по ночам по острову в поисках приключений, кастрировал котенка, не испытывая сожалений.

Задача Стивена оставалась неразрешимой до того времени, как в Сидней-Бей вновь вошел «Запас». Наступил май тысяча семьсот девяносто первого года. Как быстро пролетело время! Стивен вдруг понял, что знаком с Ричардом Морганом уже целых пять лет.

Стивену поручили проведение землемерных работ, поскольку он знал азы этого ремесла; вернувшиеся на «Запасе» колонисты требовали земли, и майор Росс спешил выселить их из поселка. Матросы с «Сириуса» охотно согласились поселиться в глухом уголке острова, подальше от людей, но у пехотинцев это предложение не вызвало энтузиазма. Такие колонисты, как Элиас Бишоп и Джозеф Макколдрен, неисправимые буяны и задиры, стремились поскорее продать полученную землю, вернуться в Порт-Джексон и на вырученные деньги приобрести участок и там, чтобы тут же продать его. Они жаждали прибыли, но терпеть не могли трудиться. Ожидая, когда им дадут обещанные участки, эти лентяи шатались по Сидней-Тауну, то и дело ссорясь с вновь прибывшими пехотинцами. Бедный майор Росс! В Порт-Джексоне и Англии заваривалась нешуточная каша, и он попал в самую гущу. Джордж Джонстоун и Джон Хантер, не говоря уже о разобиженном Брэдли, наверняка настроят против него губернатора Филлипа. Стивен уважал майора по тем же причинам, по которым питал уважение к Ричарду: сталкиваясь с неразрешимыми задачами, Росс не выказывал ни страха, ни отчаяния. У него не было любимцев, он предпочитал оставаться беспристрастным.

– Беда в том, – объяснял Стивен Ричарду, поедая жареную курицу с рисом, которую Китти умело приправила шалфеем, луком и перцем, – что для землемерных работ необходимы открытые пространства, а остров Норфолк почти сплошь покрывают леса. Измерить расчищенные участки мне еще под силу, но большую часть участков площадью шестьдесят акров занимает лес. Я мог бы отправить Элиаса Бишопа в Куинсборо, но Джо Макколдрен не желает переселяться в такую даль от Сидней-Тауна, а Питер Хиббс и Джеймс Проктор требуют участки посреди острова, по соседству друг с другом. Дэнни Стэнфилд и Джон Драммонд предпочитают жить близ Филлипсберга. К тому времени как раздача участков закончится, меня придется одевать в смирительную рубашку и заковывать в цепи. Надзор за Леном Дайером и ему подобными – детская игра по сравнению с этой головоломкой.

– Так, стало быть, Дэнни Стэнфилд вернулся?

– Да, он женился на Элис Хармсворт. Славный он человек.

– Лучший из всех пехотинцев.

– Если не считать Джуна Хейса и Джимми Редмена, – согласился Стивен.

В разговор вмешалась Китти.

– Вкусно? – с беспокойством спросила она.

– Бесподобно! – отозвался Стивен, не желая кривить душой и заявлять, что стряпня Китти никуда не годится. – Особенно после опостылевших всем птиц с горы Питта! Конечно, они помогли нам сберечь солонину, майор принял верное решение, понимая, сколько голодных ртов нам вскоре придется кормить, но признаться, когда я услышал, что птицы вновь явились на остров и их число ничуть не уменьшилось, меня чуть не стошнило. Зато, – добавил он с усмешкой, – птицы с горы Питта пришлись по вкусу Тобиасу.

– О Господи! А я думала, птиц запрещено скармливать кошкам. – Китти встревожилась. – Как бы вас не наказали за это, Стивен!

Ричард вступил в разговор, заговорив привычным наставительным тоном Бога-Отца:

– Мясо большинства пойманных птиц пропадает зря. Стивену незачем ловить их, чтобы накормить Тобиаса. Ему достаточно только собирать выброшенные тушки. Видишь ли, многие островитяне съедают лишь яйца, найденные в животе самок, а остальное выбрасывают.

– Ах, вот оно что! – Китти смущенно потупилась, схватила пустое ведро и покинула дом, торопливо пробормотав, что ей надо сходить к ручью.

– Ричард, иногда ты ведешь себя как набитый дурак! – заявил Стивен. Ричард удивленно заморгал. – Каждый раз, когда бедняжка осмеливается открыть рот, ты убиваешь ее своей железной логикой и здравомыслием! Она умудрилась приготовить из осточертевшего всем риса восхитительный ужин, а ты даже не поблагодарил ее. – Ведешь себя с ней, будто Бог-Отец!

Ричард приоткрыл рот и застыл.

– Бог-Отец?

– Да, это прозвище для тебя я придумал недавно. Знаешь про Бога-Отца, Бога-Сына и Бога Святого Духа? Бог-Отец восседает на престоле и раздает кары и награды, но сдается мне, он так же слеп, как любой судья-христианин. Китти – самая безобидная из всех его подопечных. Для влюбленного мужчины, Ричард, ты ведешь себя слишком неловко, ты словно превратился в мальчишку-подростка. Если она нужна тебе, почему же, черт побери, ты это скрываешь? – возмущенно закончил Стивен, выплескивая давно копившееся раздражение.

Не будь разговор таким серьезным, Стивен расхохотался бы, увидев появившееся на лице Ричарда выражение. Выслушав эту гневную отповедь, Ричард невозмутимо произнес:

– Я слишком стар. Ты прав, она относится ко мне, как к отцу, и это вполне понятно. Китти годится мне в дочери.

Этот ответ еще больше воспламенил Стивена.

– Тогда заставь ее относиться к тебе иначе, глупец! – выпалил он, дрожа от ярости. – Черт побери, Ричард, более красивого мужчины, чем ты, я никогда не встречал! Ты безупречен, я точно знаю это, потому что долго выискивал в тебе хоть один недостаток. Я влюбился в тебя еще до рождения и буду любить тебя до самой смерти. Но дело в том, что я – «мисс Молли», а ты – нет. А сердцу не прикажешь, в нем просто вспыхивает любовь, вот и все. Каким-то чудом нам с тобой удалось подняться над тем, что отличает нас, наша дружба слишком прочна, чтобы разбиться. Да, мне известно, что эта глупая девчонка воображает, будто влюблена в меня, поэтому перестань разыгрывать благородного старца! Китти повезло, что она вздумала влюбиться в меня. Иначе она осталась бы ребенком, а какому мужчине в здравом уме нужен ребенок в постели! – Его гнев вдруг иссяк, Стивен устало замолчал.

– Ты же сам сказал, Стивен: сердцу не прикажешь. Она выбрала тебя, а не меня.

– Нет, ты меня не так понял. Господи, Ричард, едва речь заходит о Китти, ты становишься сущим болваном. Я помог ей повзрослеть, пережить переход от детства к юности, я – ее первое девичье увлечение, без которого невозможно обойтись. Этот плод давно созрел, так сорви его, дружище. Однажды я видел, как она шла к складу, неся пустую корзину. Ветер дул прямо ей в лицо, бесформенное платье облепило тело, и если бы я был обычным мужчиной, я мгновенно бросился бы к ней. Не думай, будто остальные колонисты слепы! Ее лицо ничем не примечательно, только глаза хороши, зато она сложена, как Венера. Длинные стройные ноги, округлые бедра, тонкая талия, восхитительная грудь – настоящая Венера! Если она не станет твоей, Ричард, кто-нибудь украдет ее, не боясь твоей ярости. – Стивен поднялся. – Лучше мне уйти домой, пока она не вернулась. Скажи Китти, что я вспомнил об одном неотложном деле. – Уже в дверях он обернулся и добавил: – Ты чересчур терпелив, Ричард. Терпение – лучшая из добродетелей, но пока кот целый час подстерегает мышку, ястреб может упасть камнем с неба и утащить ее.

Китти застыла в тени под незакрытым окном. Не глядя по сторонам, Стивен Донован вышел из дома, прошагал мимо грядок и растворился в темноте. Едва он ушел, Китти побрела к ручью. Как жаль, что он неглубок, что в нем нельзя утопиться! Уходя за водой, Китти услышала, как Стивен назвал Ричарда набитым дураком, и в ней вспыхнуло любопытство. Позабыв о том, что подслушивать некрасиво, она подкралась к окну и навострила уши.

Возможно ли это? Неужели Стивен и вправду влюблен в Ричарда? У Китти стали путаться мысли, она ничего не понимала. Стивен, мужчина, любил и желал другого мужчину. Ричарда! А ее любовь он назвал первым девичьим увлечением, ее саму – ребенком. Он говорил о ней с нежностью и сочувствием, однако без всякой любви, описывал ее фигуру с отчужденным восхищением, какое она испытывала к Ричарду. А еще Стивен сказал, что Ричард тоже влюблен – в нее, в Китти. Но ведь Ричард годится ей в отцы! Он сам так сказал! Китти упала на колени и съежилась в приступе безмолвных рыданий. «Лучше бы мне умереть, лучше умереть…»

Ричард неслышно подошел к ней и присел рядом.

– Ты все слышала.

– Да.

– Хорошо, что ты обо всем узнала. Было бы хуже, если бы тебе попыталась открыть глаза моя жена, – произнес он, обнял ее за плечи и поставил на ноги. – Рано или поздно тебе все равно все стало бы известно. Пойдем спать. Здесь холодно.

Китти подняла голову; ее лицо было бледным и измученным, глаза Уильяма Генри казались огромными.

– Ступай спать, – бесстрастно и твердо повторил Ричард.

Не прекословя, она удалилась к себе в комнату. Ричард был прав – она успела замерзнуть. Дрожа, она переоделась в ночную рубашку, забралась под теплое одеяло и затихла, перебирая подробности разговора. Это была не ссора, а обмен чувствами и впечатлениями двух давних друзей, которые не обижаются на правду. Такой крепкой дружбы она еще никогда не встречала. Откуда-то в ее голове всплыло слово «зрелость» – оно подходило этим мужчинам. Почему они стали такими? Почему Стивен предпочитал любить мужчину? И почему он выбрал именно Ричарда? По какой причине назвал его Богом-Отцом? «Я совсем не знаю их, – думала она, до боли сжимая пальцы в кулаки, – я ничего не знаю о них, ничего!»

Желание умереть отступило и угасло. Китти вдруг поняла, что ее сердце вовсе не разбито. Да, она с сожалением услышала, что Стивен не любит ее, но она давно догадывалась об этом и потому почти не испытала разочарования. Ее скорбь растворялась, таяла, оказывалась погребенной под градом вопросов. «Может быть, мне хватит ума, чтобы начать учиться, – размышляла Китти, – а я даже не понимаю, какой урок должна усвоить в первую очередь. Всю жизнь я пряталась от суровой правды, но прятаться больше нельзя. Те, кто прячется, ничего не видят». Вдохновленная последней мыслью, она уснула.

Утром, когда она проснулась, Ричарда уже не было дома. Перед уходом он вымыл посуду, выгреб золу из печи, наполнил чайник водой, развел огонь и оставил на столе тарелку с холодной курятиной и рисом.

Китти заварила чай в глиняном чайнике и принялась за еду. События вчерашнего вечера отдалились, воспоминания о них были еще живы, но прежняя острота чувств исчезла. Чувства… Другого слова она подобрать не могла.

Вошел Ричард со своей обычной дружелюбной улыбкой – как будто ничего не случилось.

– Сегодня ты слишком задумчива, – заметил он.

Китти правильно поняла скрытый смысл его слов: Ричард не желал вспоминать о том, что случилось вчера. Чтобы что-нибудь сказать, она спросила:

– А как же работа?

– Сегодня суббота.

– Ах да. Вам налить чаю?

– Будь добра.

Она наполнила кружку, добавила в нее холодный сахарный сироп и снова села к столу, задумчиво водя ложкой по тарелке. Наконец Китти со звоном отложила ложку и уставилась на Ричарда в упор.