Текст книги "Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции"

Если рассматривать итоги второй мировой войны с геополитической точки зрения, можно с уверенностью сказать, что хотя победа была одержана общими усилиями СССР и его союзников, а материально-техническая помощь с их стороны сыграла огромную, если не решающую роль в обеспечении советских войск, выиграна эта война с точки зрения обретения геополитических выгод только сталинским режимом, а все демократии мира потерпели в ней после победы страшное и жестокое поражение.

Западная Европа лежала в развалинах, и только помощь США по плану Маршалла позволила ей приступить к восстановлению технически совершенной по тем временам рыночной экономики. Ее лидирующее геополитическое положение в мире было полностью подорвано и утеряно, оно перешло к двум сверхдержавам – США и СССР. Кучка европейских демократических государств оставалась на очень небольшой территории на крайнем западе Европы, охваченная с востока громадными территориями новоявленного социалистического концлагеря. А с запада весь Иберийский полуостров вплоть до Гибралтара был занят двумя диктаторскими режимами – Франко и Салазара.

Танковые армады Сталина могли за считанные недели прошить остатки Европы и сбросить демократию в воды Средиземного моря и Атлантического океана. От этого соблазна советского властелина удержали только резкое падение мобилизационной активности людей после тотальной войны, полная разруха в экономике и появление в качестве мирного аргумента ядерного оружия.

В том, что в геополитические планы Сталина входило развязывание в наиболее удобный с геостратегической точки зрения момент третьей мировой войны, я не сомневаюсь ни минуты. Когда его геополитический вассал Ким Ир Сен напал на Южную Корею и начались корейская война, вождь половины мира проронил сакраментальную фразу о том, что войны с «империализмом» не нужно бояться, поскольку в данный момент Германия еще не оправилась от поражения, а Англия и США к такой войне недостаточно готовы. Мир спасло только то, что сталинская империя вплоть до смерти ее владыки была не готова к ядерной войне.

Безудержные геополитические амбиции сталинского руководства сочетались с третированием геополитики как «псевдонаучного учения, оправдывающего империалистическую агрессию». В конечном счете на смену сталинской пришла геополитическая доктрина Брежнева, сутью которой было сохранение «завоеваний социализма» в сочетании с геополитической экспансией развивающиеся страны.

После образования НАТО и Варшавского пакта геополитическое напряжение в мире постоянно сохранялось, то немного ослабевая, то вновь возрастая с огромной силой. Самой большой опасностью ядерной катастрофы был, как известно, чреват Карибский конфликт, разгоревшийся по поводу поставок советских ракет на Кубу. Геополитическое противостояние продолжалось на всех материках, морях и регионах планеты. Геополитические истоки ядерной катастрофы, нависшей над человечеством, были устранены только после исторически неизбежного распада того искусственного и насильственного образования, которое представлял собой «Союз нерушимый» и вассальная зависимость от него покоренных им стран Европы и Азии. Это вполне закономерно привело к изменению характера и содержания геополитики как совокупности претендующих на научность теоретических конструкций.

Современная геополитика – это не то, что думают о геополитике отечественные борцы с «империализмом» в отставке или при погонах, с учеными степенями или без оных. Это ведь их умные головы в полном расхождении с ранее любимым ими историческим материализмом генерируют утверждения о том, что Советский Союз пал жертвой предательства и идеологических диверсий, что идеи гласности и «перестройки» были подброшены спецслужбами западных стран, что идеи демократии и прав человека используются для того, чтобы геополитически обессилить Россию, развалить ее и окончательно подчинить и захватить богатства ее недр, поставив ее в положение полуколонии. А чтобы этого не случилось, необходим с их точки зрения возврат к разрушенной «дермократами» геополитической ориентации и геополитическому противостоянию.

Но это рецидивы прежней, уже пройденной человечеством геополитической ориентации. Геополитика только сегодня избавляется от конфронтационных, агрессивных, военно-мобилизационных ориентаций, приобретает тесное взаимодействие с геоэкономикой, становится теорией, обслуживающей не завоевательные устремления государств, а региональное или даже глобальное распространение товаров и услуг, миграцию производств, доступ к источникам сырья за деньги, а не путем грабежа недр завоеванных стран.

Геополитический ракурс рассмотрения необходим при создании системы эволюционного объяснения истории. Но при его использовании следует отрешиться от ксенофобских геополитических ориентаций и трезво взглянуть в лицо истории. Необходимо соблюдать научную объективность, отказавшись от прежней привычки геополитиков изображать свою страну в качестве героя или жертвы, а все остальные страны – в качестве злодеев или ничтожеств. Прежняя геополитика грешила сервильностью, лакейским прислуживанием власти по принципу: «Чего изволите?». Этим же грешили многие другие области науки и культуры. Необходимо прервать эту давнюю традицию.

Я стремлюсь объединить геополитическое видение происходившего в истории с эволюционно-мобилизационным подходом, базирующемся на принципах объективности, эволюционного детерминизма, конкретно-исторического рассмотрения, эволюционно обусловленного прогресса, экономической целесообразности, состояния и конкуренции мобилизационных структур. Наиболее важным вектором в современной геополитике России при общей многовекторности страны как одной из ведущих держав мира я считаю европейско-американский вектор. Там высокие технологии, развитые инновационные экономики, демократические институты, близкие не только по географическому положению, но и по традициям, культуре, материальным ценностям цивилизационные формы.

Даже с расовой точки зрения русские – это природные европейцы. Если Россия хочет интенсивно развивать инновационное общество и быть действительно сильной страной, а не оставаться на задворках Европы в качестве поставщика сырьевых ресурсов, ей необходимо оставить в прошлом рабские традиции и активно восстанавливать в себе европейскость. Сближение двух европейских интеграционных блоков – Евросоюза и того, что осталось от Содружества независимых государств – выгодно и полезно в первую очередь России. Французский президент, в прошлом неутомимый борец с фашизмом Шарль де Голль мечтал об объединении Европы от Гибралтара до Урала. Такой геополитический проект в условиях глобального противостояния остался лишь мечтой. Сегодня вполне актуальной становится идея Европы от Гибралтара до Владивостока. О нет, я не бесплодный мечтатель, не фантазер и не утопист. Я прекрасно понимаю, как далеко ушла Россия от Европы не в географическом положении, а в политической организации и в менталитете. Но это значит лишь, что настала пора возвращаться.

Так что сейчас самое время рассмотреть теорию менталитета – последнюю из теоретических конструкций, которые могут быть использованы в эволюционной объяснении истории наряду с марксизмом, цивилизационным подходом, теорией пассионарности и геополитикой. Слово «менталитет» происходит от латинского «менталис» – умственный. Понятие менталитета охватывает всю совокупность явлений массового сознания людей определенного общества. Менталитет можно определить как совокупность социально-психологических феноменов, обусловливающих господствующее умонастроение, отношение к происходящему, принятие решений и практические действия массы людей, принадлежащих к определенному сообществу.

Хотя понятие ментальности было впервые употреблено Р. Эмерсоном еще в 1856 г. и с тех пор неоднократно употреблялось как историками, так и философами, действительное значение менталитета в развертывании исторических процессов показали французские исследователи Марк Блок и Люсьен Февр, создавшие историческую школу анналов и издававшие журнал с тем же названием. Эти исследователи противопоставили категорию менталитета категории общественного сознания марксистского исторического материализма, которое, несмотря на свой активный характер в общем и целом определяется общественным бытием. Они рассматривали менталитет как социально-психологический институт, эволюционирующий по своим собственным законам и во многих отношениях определяющий общественное бытие и исторический процесс. Они настаивали на объективном и устойчивом характере менталитета как института, наличии в нем разнообразных тенденций, одни из которых поддаются быстрым изменениям и колебаниям, а другие упорно удерживаются и воспроизводятся, несмотря на все изменения общественной жизни.

Теория менталитета активно развивается французским историком и культурологом Жаком Ле Гоффом, который в настоящее время является безусловным лидером этого направления. Он рассматривает менталитет как связующее звено между эволюцией материальной цивилизации и поведением людей в исторических процессах. Анализируя историю Европы, Ле Гофф концентрирует внимание на том, как различные идеи, высказанные в разное время европейскими мыслителями и представителями культуры, преломлялись в уже сложившемся в ходе исторической эволюции менталитете, закреплялись в традициях и, приобретая общеевропейское значение, направляли дальнейший ход исторических событий. Философия, таким образом, способна оказывать существенное влияние на исторические процессы через формирование ментальных конструкций и их воздействие на менталитет.

С точки зрения эволюционно-мобилизационного подхода менталитет является важным фактором исторической эволюции. Он способен как ускорять, так и тормозить мобилизационные и экономические реформы, оказывать сопротивление действиям властей путем массового невыполнения законов, накапливать недовольство, прорывающееся в акциях протеста.

Менталитет представляет собой сложную систему, лишь частично поддающуюся социологическим обследованиям. Реакции менталитета могут быть крайне неожиданными. Будучи массовым явлением, менталитет до некоторой степени поддается управлению посредством суггестивных технологий, т. е. действующих посредством внушения, а не рационального убеждения. Впервые массовую психологию еще в конце XIX века исследовал французский психолог Ле Бон в книге «Психология масс».

Суггестивными технологиями хорошо владеют популисты, ловко подстраивающие свои действия под ожидания и настроения, господствующие в массовом менталитете. Они способны управлять менталитетом и с помощью пропагандистской машины мобилизовывать поддержку и доверие массовой аудитории, которая может феноменально долго не придавать значения сложной исторической реальности и видеть только то, что показывают по телевизору. В динамике менталитета огромное значение имеет мобилизационный фактор. При низкой мобилизационной активности менталитет может принимать застойный характер. Высокий же уровень мобилизационной активности может способствовать высокой динамике менталитета и быть использован для общественных преобразований.

Итак, эволюционно-мобилизационных подход стремится использовать и синтезировать рациональные наработки других подходов, сложившихся в философии истории – исторического материализма, цивилизационного подхода, теории пассионарности, геополитического подхода и теории менталитета, а также выявить и преодолеть их недостатки. Путь истории сложен, а человеческая жизнь недолговечна. Я уже не так молод, как мне бы хотелось. Самым большим моим желанием является то, чтобы увидеть распространение изложенных в этой книге идей, чтобы убедиться, что они приносят пользу ученым в их неустанном поиске истины и как можно более широкому кругу людей, стремящихся усовершенствовать себя и свое общество.

Многие места этой книги я сознательно построил так, чтобы вызвать, даже спровоцировать активную дискуссию. Пусть критикуют, даже ругают или извращают написанное мной, лишь бы не молчали. Я человек-дискуссия, и именно в живом общении в дискуссиях я нахожу и творческое наслаждение, и приток идей, еще более интенсивный, чем в диалоге с текстами авторов прочитанных книг.

Нечто подобное естественноисторическому процессу, хотя и на совершенно ином уровне, происходит и в природе. Общим для детерминации эволюционных процессов в обществе и природе, с точки зрения эволюционно-мобилизационного подхода, является функционирование сталкивающихся и как бы конкурирующих между собой мобилизационных структур, вносящих определенный порядок в мобилизационную периферию и находящихся в постоянном противостоянии с другими структурами. Космос действительно, в соответствии с концепцией М. Конашева можно с известной долей условности представить как своеобразное производство сталкивающихся между собой материальных систем.

С моей точки зрения это означает, что стихийно складывающиеся мобилизационные структуры различных материальных образований производят определенную спонтанную и бесцельную эволюционную работу, и эта работа способна производить эволюционную прибыль, приводящую к усовершенствованию, реорганизации этих структур и обеспечивающую возможность прогресса. Ядра галактик, звезд, планет, атомов можно представить как мобилизационные структуры, генерирующие порядок в своих системах посредством распространения гравитационных, электромагнитных, сильных и слабых взаимодействий. Поэтому я называю их мобилизационными ядрами, имея в виду значение термина «мобилизация» как направление и организацию движения. В неживой природе мобилизационные структуры не обладают устремленностью к сохранению и воспроизведению собственного состояния, их эволюционная работа спонтанна, рутинна, малопроизводительна, их эволюционная прибыль крайне низка и случайна. Но и такая низкая прибыль может стать предпосылкой для возникновения живой материи при складывании определенных условий.

С возникновением и развитием жизни на Земле вырабатывается совершенно новый тип мобилизационных структур, небезразличных к собственному состоянию, постоянно устремленных к оптимизации жизнедеятельности своих организмов, генерирующих порядок, который способствует выживанию и воспроизведению этих структур в постоянной конкуренции за жизненные ресурсы и борьбе за существование с другими структурами. Эволюционная работа этих структур и мобилизованных ими организмов принимает характер биологической работы. Понимание значимости мобилизационных структур и биологической работы в эволюции мира жизни привела меня к осознанию необходимости внести соответствующие преобразования в эволюционную биологию.

В эволюционной биологии с 80-х годов XX века царит тяжелый кризис. Господствовавшая с 1930-х годов синтетическая теория эволюции, созданная усилиями десятков замечательных ученых из разных стран, подверглась жесткой и достаточно справедливой критике, указывавшей на ее устарелость и неполное соответствие фактам, открытым наукой. Появился целый ряд альтернативных теорий, участились нападки на дарвинизм, в особенности на теорию отбора как движущей силы эволюции. Не будучи профессиональным биологом, я проработал и тщательно проштудировал всю литературу по эволюционной биологии, имевшуюся в доступных мне крупных библиотеках. В результате я пришел к выводу, что основной причиной кризиса в эволюционной биологии является геноцентризм – форма теоретического мышления, которая полагает в центр эволюционных преобразований изменения в генах, а не в биологической работе организмов и отборе наиболее эффективно работающих. Причиной всеобщего распространения геноцентризма в эволюционной биологии явились успехи генетики XX века. Открытие двойной спирали ДНК и генетического кода, используемого всеми без исключения живыми существами для производства белков и размножения клеток создало впечатление о совершившемся переломе в знании основ наследственности.

Успехи биотехнологии и генной инженерии как бы подтвердили это впечатление и распространили его в массовой аудитории. Однако наследственность оказалась гораздо более сложной, чем полагали генетики. Само развитие генетики и биохимии, расшифровка геномов человека и ряда других видов организмов показала, как мало мы еще знаем о природе наследственности. Тем не менее авторитет генетики, в какой-то мере заслуженно, утвердился в биологической науке на такой высоте, что авторы концепций в эволюционной биологии стали опираться на сообщения о манипуляциях в колбах и пробирках с генетическим материалом, позабыв о живых организмах.

Стремление объяснить эволюцию, исходя из развития живых организмов, присущее великому основоположнику эволюционной теории Чарльзу Дарвину, получило название организмоцентризма и стало рассматриваться в качестве устаревшей и отвергнутой гипотезы. Однако, опираясь на факты эмбриологии, биологии развития, палеонтологии и эволюционной морфологии, я утверждаю, что именно изменения организмов под действием измененной биологической работы в новых условиях, поддержанные отбором, лежат в основе генетических изменений, а не наоборот. Именно они являются источником преобразования видов.

Так, данные современной эмбриологии и биологии развития показывают, что развитие зародышей не определяется генетическим материалом, содержащимся в ядре первичной оплодотворенной клетки (зиготы), а зависит от конкретных взаимодействий клеток в процессе развития, т. е., фактически, от их мобилизации на специализацию в конкретной биологической работе организма. Открытый эмбриологом Шпеманом так называемый организатор, т. е. клеточная структура, обусловливающая направление развитие других структур, есть не что иное, как типичная мобилизационная структура, побуждающая клеточные образования к упорядоченной биологической работе.

Данные палеонтологии и эволюционной морфологии убедительно показывают, что мускулистые плавники кистеперых рыб могли преобразоваться в лапы наземных позвоночных только в результате изменения биологической работы, связанной с передвижением по суше. Отбор оставлял для жизни и размножения наиболее эффективно работающие и передвигающиеся организмы, а не просто обладающие случайно подобранными, удачно скомплектованными накоплением мелких мутаций комплексами генов. То же самое можно сказать и о всех без исключения видовых преобразованиях органов и целостных организмов.

Лошадиные копыта образовались из мягких ступней и пальцев лесных предков лошадей путей постоянного набивания о почву степей. Начался этот процесс с образования мозолей. Желудки травоядных сформировались посредством приспособления биологической работой к перевариванию жесткой травяной пищи. Лапы хищников есть результат крадущейся походки и отталкивающегося способа передвижения. Поэтому у них никогда не образуются копыта.

Крылья птиц есть результат преобразования передних лап их предков, передвигавшихся прыжками путем отталкивающих движений задних лап с вспомогательными резкими взмахами лап передних. Ноги человека есть результат прямохождения, что становится очевидным при сравнении с лапами его ископаемых предков. Руки человека – результат прекращения работы по лазанию по деревьям и постоянной работы с предметами. Сам человек есть результат биологической работы, переросшей в процессе эволюции в систематический труд.

Конечно, органы не преобразуются биологической работой сами по себе, их преобразование – лишь составная часть преобразования по-новому работающих организмов. Эволюционная морфология, наука о преобразованиях форм растений и животных, основателями которой были выдающиеся российские ученые А.Н. Северцов (не путать с его внуком А.С. Северцовым, тоже биологом-эволционистом) и его ученик И.И. Шмальгаузен сосредоточили внимание в своих многолетних исследованиях именно на выявлении динамики и соотношения форм в эволюции организмов. Иван Шмальгаузен показал, что изменение форм в эволюции происходит на основе регуляторных процессов в целостных организмах. Он вплотную подошел к пониманию ведущей роли в регуляции жизнеобеспечения и жизнепреобразования биологической работы, даже неоднократно употреблял в своих книгах слово «работа».

Да и как могло быть иначе? Ведущая роль в эволюции взаимодействия биологической работы и отбора прямо бросается в глаза при анализе морфологических изменений. Шмальгаузен исследовал корреляции, т. е. взаимозависимости частей и подсистем в системах целостных организмов. Корреляции были открыты и первоначально изучены еще великим французским биологом-креационистом Жоржем Кювье. Кювье рассматривал корреляции как реализацию замысла Творца, вносящего во все живое пропорциональность и гармонию для целесообразного осуществления жизненных процессов.

Шмальгаузен путем анализа огромного фактического материала наглядно продемонстрировал, что преобразование видов происходит путем распадения прежней системы корреляций и скоординированного образования новых корреляций. А что же обеспечивает скоординированность этих преобразований? Конечно же, не новый замысел Творца, а регуляторный процесс системного взаимодействия частей и подсистем в целостных организмах. То есть, иными словами, новая организация совместной работы органов и подсистем организмов по приспособлению к существенно изменившимся условиям, поддержанная и отшлифованная отбором.

Иван Шмальгаузен был одним из тех десятков ученых из разных стран, которые внесли вклад в создание синтетической теории эволюции. Он внес в синтетическую теорию понятие стабилизирующего отбора, который отсеивает (элиминирует) всех особей, которые по своим морфологическим свойствам отклоняются от установившейся под действием движущего отбора общевидовой нормы. Неутомимый борец с лысенковщиной, Шмальгаузен на протяжении многих лет отстаивал достижения генетики в условиях сталинского террористического режима и суровой хрущевской оттепели.

Будучи человеком своего времени, он как мог, пытался совместить понимание ведущей роли в эволюции морфологических преобразований, проявляющихся в ненаследуемых модификационных изменениях видов и концентрируемых отбором, с представлениями синтетической теории эволюции о ведущей роли отбора накопленных в генофондах популяций мелких мутационных изменений. Вопрос о наследственности наработанных морфологических преобразований Шмальгаузен решал в духе геноцентризма, но при этом категорически отрицал, что такие преобразования не имеют значения для эволюции. Он полагал, что модификационные изменения, образуемые в строении и свойствах организмов под влиянием внешней среды в рамках генетически закрепленных стабилизирующим отбором норм реакции, лишь указывают направление ведущему отбору и этим и ограничивается их ведущая роль.

В дальнейшем ведущий, движущий отбор отбирает для жизни и размножения организмы с наиболее перспективными комплексами генов (генотипами), что и позволяет унаследовать наиболее перспективные для выживания в новых условиях морфологические признаки. Это очень остроумный выход из положения, позволяющий скомпенсировать явное несоответствие геноцентрических объяснений эволюции фактам эволюционной морфологии. Преимущество этой попытки совместить несовместимое заключается также и в том, что она позволяет вписать открытия XX века в теорию Дарвина и подчеркнуть несостоятельность теории первого в истории биологии и всей мировой науки последовательного эволюциониста Ламарка.

Шмальгаузен был совершенно прав в том, что эволюция протекает по Дарвину, а не по Ламарку. Ламарк строил свою теорию эволюции прежде всего на представлении о стремлении всего живого к совершенству, заложенному Творцом. Ламарк совершенно не имел понятия о роли в эволюции естественного отбора. Главным положением теории Ламарка и его последователей неоламаркистов был тезис о наследовании приобретенных признаков. Этот тезис в поздних изданиях «Происхождения видов» был принят и Дарвином. Тогда никто не сомневался в справедливости этого тезиса. Однако в начале XX века убежденный дарвинист Август Вейсман доказал невозможность такого наследования. Он показал необходимость прочной изоляции наследственных структур от процессов, происходящих в остальной, соматической части организма.

В противном случае любые перенесенные при жизни травмы, результаты заболеваний, приобретенные недостатки накладывали бы отпечаток на всю череду последующих поколений. Передаются по наследству только наследственные заболевания, вызванные нарушением наследственных структур, позднее получившие название мутаций. Сын атлета никогда не становится от рождения атлетом, для этого необходимо заново проводить изнурительные тренировки. Концепция Вейсмана о ненаследуемости приобретенных при жизни признаков стала важной предпосылкой развития генетики и синтетической теории эволюции. Обоснованное в этой концепции положение о наличии мощной изоляции между всем телом организма и зреющими в этом теле, отделенными от него клеточными оболочками наследственными структурами, получило название барьера Вейсмана.

Барьер Вейсмана безусловно непроницаем, а приобретенные организмами признаки безусловно прямой передачей не наследуются. Все попытки неоламаркистов доказать в разнообразно поставленных экспериментах передачи каких-либо влияний на потомство приобретенных родительскими особями особенностей не увенчались успехом. Однако мы знаем, что в мире не существует абсолютно непроницаемых барьеров. В физике показано существование так называемого туннельного эффекта, в соответствии с которым электроны просачиваются при определенных условиях через непреодолимые преграды. Варвары проникали и через Великую китайскую стену, и через валы Адриана и Траяна в Римской империи.

Конечно, Ламарк был неправ. Моя концепция о ведущей роли в эволюции взаимодействия биологической работы и отбора не является ламаркистской, хотя обвинения в ламаркизме ее последующими критиками, по-видимому, неизбежны. Ламарк совершенно узко и примитивно понимал роль биологической работы, сводя ее к отдельным механическим усилиям. Классический пример – вытягивание шеи у жирафов, тянущихся за высоко растущими листьями, приведшее, по его мнению, к наследственному закреплению непропорционально длинных шей. Лишь отбор генотипов, наиболее длинношеих особей, из поколения в поколение работавших над обрыванием высоко растущих листьев мог сформировать такую неординарную корреляцию органов. Кроме того непонимание эволюционной роли биологической работы привело к тому, что исследователи, в том числе и Ламарк, совершенно не замечают другого, не менее важного адаптивного преимущества шей жирафов, открывающего перспективы для биологической работы по выживанию. Шея жирафов ведь не только длинная, но и гибкая, благодаря ей открывается круговой обзор для обнаружения подкрадывающихся хищников, она используется для достижения любой части тела, чтобы освободить его от грязи, от кровососущих паразитов и т. д.

Ламарк первым заговорил о решающей роли образа жизни в строении живых организмов, чем надолго опередил разработку эволюционной морфологии. Но в духе механистического материализма науки своего времени он совершенно не замечал, что биологическая работа всегда многофункциональна, как и любой сформированный ею орган, и что предрасположенность того или иного органа к эволюционным изменениям (преадаптация) приводит в процессе этих изменений к мобилизации и трансформации целостных организмов, а не отдельных органов.

Отличие моей концепции от всех вариантов ламаркизма заключается прежде всего в том, что я признаю в соответствии с основами современной генетики огромную роль в эволюции генетических изменений и абсолютную непроницаемость в обычных для вида условиях биологической работы в своей среде барьера Вейсмана. Но стоит существенно измениться этим условиям или произойти переселение вида в качественно иную среду, и происходит применительно к новой среде кардинальное изменение биологической работы.

Биологическая работа в новых условиях вырабатывает своеобразные «изобретения», которые я называю мобилизационными инновациями. Водные организмы, переселившись на сушу, преобразуют свои плавники в лапы. Наземные организмы, переселившись в воды океана приобретают обтекаемую форму и ласты – некие аналоги плавников. Что это, результат случайного подбора мелких полезных мутаций? Полный абсурд! Они были бы съедены хищниками еще в начале своих эволюционных преобразований, поскольку проявляли бы полную беспомощность в чуждой для них среде, если бы эффективно, с максимальной мобилизацией и напряжением сил не работали над ее освоением.

Если бы не коренное изменение форм и способов биологической работы, никакое накопление мутаций в популяциях не привело бы к появлению новых видов. Стабилизирующий отбор с непреклонным постоянством уничтожает любые отклонения от установившейся нормы. Отбор из генетически разнообразных форм помогает сохранить постоянство популяции, но никогда не приводит к ее преобразованию в новый вид. Но как все-таки быть с барьером Вейсмана, запирающим всякое влияние биологической работы на генетические структуры?

Уже Иван Иванович Шмальгаузен со всей ясностью показал, что любой организм формируется и развивается как целое, что его изменение и развитие представляет собой регуляторный процесс. Выпадают ли полностью клетки, содержащие генетический материал из связной целостности организма, огражденные барьером Вейсмана? Никоим образом. Современной наукой твердо установлено, что все регуляторные процессы в организмах обслуживаются специфическими веществами – гормонами и ферментами, которые свободно проникают через оболочки половых клеток и наводят порядок в их ядрах. Сами половые клетки не существуют иначе, чем в погружении в гормональные жидкости.

Гормоны представляют собой биологически активные вещества, выделяемые железами внутренней секреции или скоплениями специализированных клеток. Они обеспечивают рост и развитие организма, половые различия, процессы адаптации, стимулируют обменные процессы, пищеварение и половое взаимодействие. Рост мышц, необходимый при изменении биологической работы, стимулируется гормоном роста и тестостероном. Атлеты, регулярно занимающиеся упражнениями для роста мышечной массы, накапливают тем самым в своих организмах гормон роста и тестостерон, изменяя тем самым гормональную структуру своего организма.

Эти изменения безусловно действуют на генетические структуры всех клеток, в том числе и половых, но в минимальных масштабах, не позволяющих закрепить эти изменения в геномах и передать их потомству. Но радикальные изменения биологической работы больших групп организмов, популяций или целых видов не может не приводить и безусловно приводит к накоплению соответствующих изменений гормональной системы и их влияния на структуры геномов, их огромные резервные пространства, заполненные некодирующей белки ДНК.