Текст книги "Клуб непобежденных"

– А что, если это какой-нибудь член семьи? Как насчет дяди, двоюродного брата, отца? Черт, может, какой-нибудь без вести пропавший брат?

Наполеон покачал головой:

– Мы получили предварительное совпадение взятых на месте преступления следов в семи пробах из семи. Мы, разумеется, отошлем их на дополнительные анализы, но все равно это удар под дых.

– Хорошо, а если пропавший идентичный близнец?

– У идентичных близнецов ДНК тоже различаются. Да, они были бы похожи, но абсолютное совпадение в семи пробах из семи...

Гриффин пробежался пятерней по волосам.

– Дьявол!

– Это не Эдди Комо, – пробормотал Фитц. – Не может это быть гребаный Эдди Комо!

– Хорошо, хорошо, все верно. – Гриффин поднял руку. – Давайте рассуждать логично. Допустим, что ДНК с места изнасилования Блэр действительно соответствует образцу, взятому у Эдди Комо. Что, если кто-то сохранил сперму Эдди Комо и размазал ее на новом месте преступления?

Они с Фитцем уставились на Наполеона, который делал вид, что старается рассмотреть такую возможность.

– Прежде всего на наличие спермы анализируются мазки с тела жертвы, чтобы определить, есть ли вообще материал для анализа ДНК, – вслух рассуждал Наполеон. – Теперь смотрите: тест на наличие сперматозоидов дает положительную реакцию только в течение семидесяти двух часов. Так что если кто-то, так сказать, достал «пробу» Эдди Комо, она должна была быть свежей. Иначе сперматозоиды погибли бы, анализ мазков на наличие спермы дал бы отрицательный результат, и больше ничего не стали бы делать.

– Человек находился за решеткой, – проворчал Фитц. – Как можно получить свежую сперму от того, кто сидит в тюрьме?

Гриффин выразительно уставился на него.

– Эй, успокойтесь, – бросил Фитц. – Я знаю, что в тюрьме больше секса, чем в борделях. Но мы толкуем не о том, что кто-то контрабандой вынес из тюрьмы запачканные простыни и подбросил их на место преступления. Совпадение составило семь случаев из семи, а это означает, что совпадают образчики с простыней, с ночной рубашки, с вагинальных мазков и т.д. и т.п. Как вы объясните этот расклад?

– Да, картина все более и более запутывается, – согласился Гриффин. – Эдди, очевидно, мог заранее сохранить образчик своей спермы. Я уж не знаю... может, спустил в тюремную кружку и потом отослал на волю?

Фитц вылупился на него:

– Интересно, с какой чертовой стати ему было это делать? Парень клялся всем и каждому, божился любому типу с микрофоном, что он невиновен. Разве бы он, мягко говоря, не удивился, если бы кто-то попросил его... э... выслать немного семенной жидкости?

– Визит супруги? – подал мысль Наполеон.

– Только не в следственном изоляторе.

– Это безумие, – пробормотал Фитц.

– Полная чушь, – подтвердил Гриффин – О'кей, что, если нам вернуться немного назад? Что, если подмена была сделана не на месте преступления? Что, если подмена произошла с пробой, взятой у Эдди Комо?

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, пробы с мест преступлений всего-навсего показывают совпадение с некоей другой пробой, имеющей бирку «Эдди Комо». Но что, если ошибка произошла именно в том месте?

– Ни в коем случае, – отрезал Фитц.

– Такого не могло случиться, – покачал головой Наполеон. – Вот как выглядит стандартная процедура выполнения предписаний ордера на получение проб ДНК: детектив Фитцпатрик и детектив Маккарти подхватили Эдди Комо и привезли его в «Рейган билдинг»[33]33
  Многофункциональное офисное здание в Вашингтоне.


[Закрыть], где ожидали мы с двумя клиницистами. Клиницисты нацедили у Комо два пузырька крови, выщипали несколько волос с его головы, затем, с помощью гребня, – некоторое количества растительности с лобка. Я лично упаковал каждый образец и снабдил его ярлыком, обозначающим улику, предназначенную для содержания под охраной. Так что вот вам пять человек, готовые поручиться, что в комнате был именно Эдди Комо...

– Я не о том, что ваши парни возились не с тем человеком, – перебил его Гриффин.

– А четыре пробы, – неумолимо продолжал сержант следственного отдела, – были все надлежащим образом запечатаны и с этикетками, которые в этом случае пришлось бы подменить. Какова вероятность всего этого?

– Это было бы нелегко, – нехотя согласился Гриффин.

– Скорее невозможно, – горячо возразил Фитц. – Чертовски невозможно! Мы умеем делать свою работу. Уж будьте спокойны!

– Тогда откуда взялись эти последние результаты? – тоже повысил голос Гриффин.

– Не знаю я! Может, это и был Эдди Комо. Мы не видели его тела.

– Эдди Комо мертв! Отдел судмедэкспертизы только что подтвердил идентичность отпечатков пальцев. Парень мертв, мертвее не бывает. Поэтому спрашиваю еще раз: каким образом, черт подери, его ДНК выскочила на месте нового изнасилования?

– Не знаю!

– Кто-то дурачит нас, потешается над нами, – сказал Гриффин. – Кто-то играет с нами. Черт!

– Что такое? – свирепо воскликнул Фитц.

– Черт! Черт! Черт! Я должен позвонить.

– Сейчас?

– Да, сейчас! Проклятие, где тут линия? Как, черт возьми, мне позвонить в город?

– Кому вы собираетесь звонить?

– Пасхальному кролику, кому бы вы думали? – Гриффин нетерпеливо тыкал в кнопки телефона.

– Детектив Уотерс, – через полминуты ответил Майк.

– Майк, это Гриффин. Ты поговорил с тюремным начальством? Что он там сказал?

– Прайс сказал... Прайс сказал, будто уже говорил тебе об этом и что по-прежнему ждет твоего визита.

Уже говорил тебе об этом... «Кто убил Сильвию Блэр, Дэвид?» – «Эдди Комо».

А, дьявол! Голова Гриффина поникла. Комната, в которой он находился, надвинулась на него и исчезла. Полтора года прошло. Восемнадцать месяцев, наполненных болью, усердными стараниями, осмотрительностью, работой над собой, пошли прахом, и он снова оказался там же, где и был. По колено увязнув в очередной запутанной и извращенной игре Дэвида Прайса. Гриффин сделал глубокий вдох, стремясь собраться с мыслями, встряхнуться. Мертвец не мог убить Сильвию Блэр. Тут произошло что-то другое. Нечто такое, благодаря чему на месте преступления оказалась ДНК Эдди Комо.

А потом в памяти опять всплыл тот разговор с Фитцем, в понедельник после полудня: «Так почему же Эдди, который не оставил после себя ни волосинки, ни частицы кожи, ни отпечатков, оставляет на месте преступления латексные жгуты? Почему он, с одной стороны, научился до тонкостей скрывать все следы, а с другой, оставляет вам буквально свою визитную карточку?»

Фитц тогда гневно заявил, что полиция Провиденса не подставляла Эдди Комо. Теперь же наконец Гриффин с ужасом и отвращением начал догадываться, кто это сделал.

Игры, головоломки... Нет, игры, судя по всему, были совсем не в духе Эдди. Но Гриффин знал другого человека – человека с еще более молодым лицом, который обожал играть в игры. Который также любил пользоваться письмами и телефонными звонками, только в отличие от Эдди в них он никогда не заявлял о своей невиновности. Человека, который вот уже два дня подряд заявляет о том, что владеет конфиденциальной информацией, и даже любезно прислал Гриффину открытку с поздравлением по случаю нового расследования.

А потом Гриффин стал опять думать про эту треклятую ДНК, про единственную улику, указывающую на Эдди Комо. Про ДНК, которая предположительно вымывалась из тела жертв с помощью гигиенического средства фирмы «Беркли и Джонсон»... Разве что... Какую худшую ошибку может совершить детектив? Позволить себе четкое и определенное допущение. А какое самое главное допущение все они сделали? Допущение о том, что спринцевание было применено с целью удалить ДНК с места преступления. Сукин сын!

Оставшиеся куски головоломки, щелкая, начали укладываться на свои места, и в какой-то момент... На короткий момент Гриффин почувствовал такое бешенство, что утратил дар речи.

– Что происходит? В чем дело? – вопрошал Уотерс с другого конца линии.

– Кто? Кто? – повторял рядом Фитц.

– К какому дню относится сообщение о первом изнасиловании? – хрипло спросил Гриффин. – Когда напали на Мег Песатуро?

– Одиннадцатого апреля прошлого года, – ответил Фитц. – А что? Что вам стало известно? Одиннадцатое апреля. Пять месяцев спустя после ноябрьского ареста Дэвида Прайса... Пять месяцев спустя после маленького срыва, приключившегося с Гриффином... Это представлялось невероятным. И тем не менее...

– Он использует нас в своей игре.

– Что ты имеешь в виду? – раздавался из трубки голос Майка.

– Кто? Что? – как заведенный неистово твердил Фитц.

– Тип, который предвидел, как все это будет происходить. – Гриффин в изнеможении и бессильной ярости прикрыл глаза. – Тип, который каким-то образом знает об этом деле больше, чем мы.

– Кто все это предвидел? – нетерпеливо спрашивал Фитц.

– Дэвид, – тихо ответил Гриффин. – Мой бывший сосед, садист и педофил. Старый добрый Дэвид Прайс.

Глава 31
Прайс

Гриффин яростно прокладывал путь сквозь лабиринт узких улиц Провиденса, направляясь к наклонному въезду на магистраль, и одновременно нажимал кнопки на своем сотовом телефоне. Тем временем сидящий рядом Фитц, вцепившись в приборную панель, негромко, но безостановочно сыпал цветистыми проклятиями. На том конце линии Джиллиан сняла трубку, и Гриффин с места в карьер перешел к делу:

– Джиллиан, мне необходимо, чтобы вы кое-что рассказали, и прошу вас быть откровенной.

– Гриффин? И вам тоже доброе утро...

– Я знаю, что вы сердиты на полицейских, – решительно перебил он ее. – Знаю, вы считаете, что ваша сестра погибла по нашей вине, и знаю, что у вас нет особого желания сотрудничать с нами. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Мне необходимо, чтобы вы ответили, встречались ли вы когда-либо с человеком по имени Дэвид Прайс. Только не лгите, Джиллиан. Это чрезвычайно серьезно.

На том конце провода повисло молчание. Сержант крепче стиснул руль, спрашивая себя, что это молчание означает. В голове у него уже набирал обороты знакомый мерзкий звон, и Гриффин внутренне молился, чтобы желудок не начало выворачивать наизнанку. Глубокий вдох – расслабление. Полтора года упорных трудов... Теперь только бы не соскочить с катушек.

– Имя звучит знакомо, – ответила наконец Джиллиан. – Погодите. Не ваш ли это бывший сосед? Гриффин, при чем тут он?

– Ваша сестра когда-нибудь упоминала его имя?

– Нет, никогда.

– Получала ли от него какую-то корреспонденцию? Может, что-то пришло по почте?

– Нет. Одну минуту. – Последовал смазанный звук – это она отодвинула трубку от уха. Потом он услышал, как Джиллиан крикнула: – Топпи! Вы когда-нибудь получали что-нибудь от человека по имени Дэвид Прайс? Спросите у мамы. – Еще один приглушенный звук, и затем в трубке снова раздался голос: – Они говорят, нет. Гриффин, ведь его арестовали, верно? Вы отправили его в тюрьму... уже давным-давно. Почему же вы теперь о нем спрашиваете?

Оставив без внимания ее вопрос, Гриффин задал свой:

– Каковы ваши планы на сегодняшний день?

– Я обещала маме отвезти ее к Триш. Гриффин...

– Не ездите.

– Не ездить?

– Не отходите далеко от дома. Или, еще лучше, вот что. Посадите Топпи и вашу маму в машину и увезите их в домик на взморье. Я пошлю пару патрульных встретить вас там.

– Он что, сбежал из тюрьмы? – тихо спросила Джиллиан.

– Нет.

– Но вы метите в него. Он как-то замешан в этом деле? Что, Дэвид Прайс каким-то образом навредил моей сестре?

– Именно это я пытаюсь сейчас выяснить. Что-нибудь слышно о Кэрол?

– Я как раз собиралась звонить в больницу.

– Я и туда пошлю полицейских, – невольно озвучил свои мысли Гриффин и тут же пожалел об этом.

Голос Джиллиан стал еще более мрачным.

– Что-то ведь случилось, правда? Что-то плохое?

– Я буду держать с вами связь, – сказал Гриффин. – И... Джиллиан... Будьте осторожны.

Гриффин щелчком отключил телефон. Главным образом потому, что не знал, что еще сказать. Или, может, даже толком не знал, что хотел бы сказать. Все равно сейчас было не время и не место, особенно когда рядом с красным измученным лицом сидел Фитц.

Он свернул на шоссе, которое должно было вывести их к Управлению исправительных учреждений, и перебросил телефон Фитцу:

– Теперь ваша очередь.

Фитц набрал телефонный номер дома Песатуро. Секунд тридцать спустя оба услышали, как трубку взяла Лори.

– Это детектив Фитцпатрик, – хрипло заговорил было Фитц и тут же прокашлялся. – Я... мне надо поговорить с мисс Песатуро, будьте так любезны.

– Детектив Фитцпатрик! – с необычной сердечностью отозвалась мать девушки. – Доброе утро. Как поживаете?

Фитц, держась грубовато-отстраненного тона, повторил все так же отрывисто:

– Миссис Песатуро, мне необходимо поговорить с Мег.

Лори Песатуро как-то странно запнулась. Со своего водительского сиденья Гриффин услышал замешательство в ее голосе, когда она взволнованно попросила Фитца минутку подождать. Прошло, однако, несколько минут, прежде чем женщина снова появилась на линии. – Прошу прощения, – чопорно произнесла она. – Кажется, Мег куда-то вышла.

– Она не дома?

– В настоящее время нет.

– А вы знаете, где она? – Фитц почуял недоброе.

– Сейчас – нет, – последовал еще более натянутый ответ.

Фитца охватила паника.

– Миссис Песатуро, вы когда-нибудь слышали имя Дэвид Прайс?

Пауза.

– Детектив, к чему эти расспросы?

– Пожалуйста, ответьте, мэм. Вы знаете или, может, когда-нибудь знали человека по имени Дэвид Прайс?

– Нет.

– Мег никогда не упоминала его имени?

– Я не припомню.

– Он никогда ничего не присылал на ваш адрес? Быть может, звонил?

– Если бы он это делал, – твердо ответила Лори Песатуро, – я бы тогда знала это имя, не так ли? А теперь я еще раз спрашиваю вас, детектив. Что произошло?

– Я бы хотел, чтобы вы нашли Мег, миссис Песатуро. Я бы хотел, чтобы сегодня вы не отпускали ее далеко от дома. Вообще-то было бы неплохо, если бы ваш муж взял сегодня отгул и провел день с семьей. Пожалуй, не повредило бы вам, всем вместе, нанести визит дядюшке Винни. Что-нибудь в таком духе.

– Детектив...

– Это просто мера предосторожности, – тихо добавил Фитц.

Еще одна пауза. Затем прозвучало:

– Хорошо, детектив. Спасибо за звонок. Вы еще позвоните?

– Надеюсь снова связаться с вами во второй половине дня, мэм.

– Спасибо, мы бы были вам очень признательны.

– Отыщите Мег, – настойчиво повторил Фитц, и тут они свернули на широкую территорию, внутри которой располагалось все тюремное ведомство.

Гриффин отыскал здание административного корпуса из красного кирпича, где размещались тюремный отдел специальных расследований, а также часть тюрьмы, находящаяся в юрисдикции полиции штата. Завел машину на парковочную площадку, выключил зажигание. Он уже больше не смотрел на Фитца. Он был весь, целиком, сосредоточен на сковывающем напряжении в плечах и на том самом, нарастающем в ушах звоне. Глубокий вдох – расслабление. Глубокий вдох – расслабление.

– Послушай, Гриффин, дружок, как ты считаешь: это плохо? Хочу рассказать тебе о твоей жене...

Фитц выбрался из машины. Через несколько секунд Гриффин последовал за ним.

* * *

Тюремный городок раскинулся на площади более четырехсот акров. Обнесенная колючей проволокой с торчащими кирпичными вышками, заметными от самого шоссе, тюрьма представляла собой полудюжину зданий, угнездившихся среди полудюжины других административных учреждений. В любое время в пенитенциарном учреждении находятся более четырех тысяч заключенных, и они подают немалое количество жалоб и прочих юридических исков как внутреннего, так и внешнего характера. Во всяком случае, вполне достаточное, чтобы занять полный рабочий день шестерых специальных следователей тюремного ведомства и двух детективов от полиции штата. Специальные следователи – это первая инстанция, рассматривающая жалобы заключенных друг на друга, то есть внутритюремные иски. Однако в криминальных случаях, когда речь идет о физическом насилии, заказном убийстве, торговле наркотиками и т. п., расследование возглавляет полиция штата.

В промежутках между этими делами детективы полиции штата отвечают на телефонные звонки от многочисленных заключенных, стремящихся настучать на собратьев по самым разным поводам. Здешние детективы получают уйму звонков. Однако лишь очень немногие из этих жалоб выводят на что-то действительно серьезное.

Именно на это и надеялся Гриффин, впервые услышав об обращении Дэвида Прайса. Но теперь он был уже не так в этом уверен.

Капрал Шарпантье, встретив Гриффина и Фитца в вестибюле красного кирпичного здания, провел их этажом ниже, где в полуподвальном офисе размещались служащие полиции штата. Гриффин поморщился, почуяв спертый воздух, а Фитц и вовсе отпрянул в отвращении.

– Знаю, знаю, – сказал Шарпантье. – Теоретически эти конструкции сейчас не содержат асбеста. Однако на самом деле, когда вдохнешь... – Конец фразы повис в воздухе. Гриффин и Фитц поняли. У обоих уже начинала болеть голова.

Шарпантье прошел в конец зала, открыл дверь и впустил их в крошечный кабинет. Два письменных стола стояли друг напротив друга, а на них громоздились терминальные компьютеры, желтые картонные скоросшиватели и множество всевозможных бумаг. Остаток и без того стесненного пространства занимали два офисных кресла и серо-стального цвета стенка из картотечных ящичков. Никаких жизнерадостных растений в горшках. Только кремово-белые стены из шлакоблоков, серый, казенного вида, ковер и тускло-желтое освещение. Вот такой яркой, завлекательной жизнью живут офицеры полиции.

– Его приведут в задний зал. – Шарпантье опустился на стул и жестом предложил им сесть. – Минут через десять, – добавил он.

– Отлично, – сказал Гриффин, так и не сев. Он опасался, как бы кто-нибудь не заметил, что у него начинаются судорожные подергивания.

– Думаю, ни хрена он не знает. – Шарпантье бросил на Гриффина внимательный взгляд.

– Как он адаптируется к тюремной жизни? – спросил тот.

– Лучше, чем можно было ожидать. – Шарпантье откинулся на стуле и пожал плечами. – Он молодой, мелкий, хлипкий, осужден за педофилию. Откровенно говоря, у него прямо на лбу написано «тюремная сволочь». Но... я и сам не пойму. Я слышал от одного из надзирателей такую историю. Якобы в тюремном душе Дэвида Прайса окружили шесть парней. Собирались устроить ему маленькую идеологическую обработку. Показать ему, как здесь обходятся со щуплыми, слабосильными детоубийцами. И тут Дэвид заговорил. Болтал, и болтал, и болтал. Конечно, сбежались охранники, ожидая увидеть кровавую баню. А вместо этого увидели, что Прайса окружают шестеро парней, которые его вовсе не бьют, не метелят, а покатываются со смеху и дружески похлопывают его по спине. По сути дела, минуты за три, а то и меньше он превратил громил в шестерых своих новоиспеченных друзей. – Шарпантье покачал головой. – Сам не понимаю, как это у него получается, но, полагаю, еще через годик он будет тут заправлять. Станет самым маленьким тюремным паханом.

– Он умеет ладить с людьми, – заметил Гриффин.

Шарпантье кивнул и подался вперед, видимо намереваясь сообщить что-то экстраординарное. Взгляд его перебегал с Гриффина на Фитца и обратно.

– Хотите услышать кое-что страшноватое? Число случаев физического насилия в тюрьме строгого режима удвоилось с тех пор, как здесь водворился Прайс. Я только сегодня снова просматривал статистику. Нештатные ситуации почти каждый день за последние девять месяцев. У них там все словно с цепи посрывались. Настоящий сезон охоты. А единственное отличие, по-моему, – это появление человека, который по-прежнему покупает себе одежду в «Гаранималз»

– Вы считаете, что он причина всего этого? – спросил Фитц.

Шарпантье пожал плечами:

– Мы не можем ничего доказать. У наших парней всегда есть причины делать то, что они делают. Но уж слишком много Дэвид болтает языком. Без умолку. Словно какой-нибудь чертов политикан. Всюду рыщет, передает записки по всему блоку. А в следующий момент – это уж известно – жди какой-нибудь пакости. Причем крупной. Вроде того, что человек кончает жизнь в лазарете, пропоротый острыми предметами. Не знаю, что именно говорит этот Прайс или делает, но в нем есть что-то жуткое.

– Он умеет расположить к себе людей, – повторил Гриффин.

– Хочу рассказать тебе о твоей жене...

На столе у Шарпантье зазвонил телефон. Капрал снял трубку.

– Хорошо. Они готовы привести его.

* * *

Здание тюрьмы максимальной охраны, иначе говоря «Олд Макс», представляет собой особенно внушительное сооружение. Это трехэтажное строение, возведенное еще в 1878 году, венчает громадный, выкрашенный в белый цвет купол. В старые времена в этом куполе горел огонь: зеленый – если все было в порядке, и красный – если что-то случилось. Тогда из Провиденса высылали коляску с лошадью, чтобы проверить, в чем дело.

Тюрьма также может похвастать старейшими в стране, но действующими и по сей день техническими системами. Многие тюрьмы в наши дни оснащены электроникой. Нажми кнопку – и с легким жужжанием откроется дверь камеры А или дверь блока Б. Однако в «Олд Макс» для открывания толстых стальных дверей до сих пор применяют механические рычаги. Заключенные, возможно, не в состоянии оценить такие вещи, но это поддерживает живой огонь под старой исторической оболочкой.

А главное, «Олд Макс» обладает безусловной и ярко выраженной харизмой. Толстые каменные стены выглядят именно как тюремные. Массивные стальные камеры – шесть футов на восемь, сбитые в блок, в три этажа высотой и в тридцать три камеры длиной – выглядят именно как тюремные помещения. Выкрашенные черной краской стальные двери, с тяжким стоном раскрывающиеся перед тобой и с треском захлопывающиеся у тебя за спиной, производят впечатление именно тюремных дверей. Выдержанный букет запахов: пота, мочи, свежей краски, аммиака, человеческого тела – ощущаются именно как тюремные запахи. Да и все остальные звуки: человеческие крики, рев телевизора, звяканье металла, потрескивание радиоприемников, журчание водопроводной воды и струй мочи – все это воспринимается как типичные звуки тюрьмы.

Десятки тысяч мужчин прошли через эти ворота за последние сто лет. Насильники, убийцы, наркобароны, мафиози, воры. Если бы эти стены могли говорить, то это были бы отнюдь не слова. То были бы пронзительные крики, вой и скрежет.

Гриффин и Фитц оставили свои подписи в помещении при входе. Вообще-то посетителей, так сказать, гражданских лиц, обязывали пройти через металлоискатель. Однако как представители правоохранительных органов они были избавлены от этой процедуры и в сопровождении капрала Шарпантье немедленно пропущены через пару ворот, с жужжанием отворившихся перед ними, после чего попали в зону главного контроля. Меры безопасности все еще оставались жесткими. Полицейским пришлось подождать, пока ворота закроются за ними. Затем тюремный надзиратель, сидящий в закрытой будке, жестом велел Гриффину и Фитцу положить свои значки в укрепленный на вертлюге металлический лоток. Офицер подогнал лоток к себе, внимательно изучил идентификационные удостоверения, кивнул, бросил туда же два красных пропуска для посетителей и снова крутанул его, отправляя обратно.

Лишь после того как Гриффин и Фитц прикрепили пропуска к своим рубашкам, стальные ворота перед ними медленно отъехали, пропуская посетителей в замкнутое пространство, своего рода загон. Там им снова пришлось постоять, ожидая, пока ворота закроются сзади и очередные ворота откроются впереди. Только тогда они наконец на законных основаниях оказались в задней приемной «Олд Макс».

С полдюжины охранников расположились по периметру выстланного красными плитками помещения с белыми крашеными стенами. Слева находилась дверь, ведущая в камеры левого крыла здания. Дальше, за ней, размещался кабинет лейтенанта, где два надзирателя контролировали с помощью монитора банк камер особого режима, находящихся под неусыпной охраной. Прямо впереди был коридор, ведущий в кафетерий. А направо находилась комната для посещений, используемая тюремщиками для разных официальных процедур. Там, за дверью, сейчас сидел закованный в кандалы Дэвид Прайс. Снаружи перед дверью дежурили еще два надзирателя. Они подняли глаза на Гриффина, один раз кивнули, затем демонстративно уставились в сторону.

Неужели они думают, что он снова собирается напасть на этого типа? Или тем самым они намекали, что если такое случится, то им на это плевать? Похоже, Прайс держал всю тюрьму на ушах – и не важно, могли надзиратели что-то доказать или нет. Даже в тюрьме повышенно строгого режима заключенные добрых восемь часов в день проводили за пределами камеры – принимая пищу, работая, встречаясь с посетителями, болтаясь по двору и т. д. Другими словами – масса возможностей общаться с другими заключенными и масса времени, чтобы доставлять неприятности тюремщикам.

Да, это место поистине было слишком хорошо для Дэвида Прайса.

Капрал Шарпантье открыл дверь. Гриффин и Фитц последовали за ним.

Сидящий внутри Дэвид Прайс, в коричневатом тюремном комбинезоне, не походил на большинство узников. Впрочем, и никогда не походил. При небольшом росте пять футов восемь дюймов и весе сто пятьдесят фунтов, он все равно выделялся бы в толпе. Светло-каштановые волосы, темно-карие глаза, мягко очерченное круглое лицо – все это делало его похожим на семнадцатилетнего юношу, хотя ему было около тридцати двух. Не красавец, но и не урод. Приятный молодой человек – вот как охарактеризовали бы его женщины.

Пожалуй, даже Синди имела в виду именно это, сказав в тот первый день, когда он заглянул к ним:

– Гриффин, иди познакомься с нашим новым соседом Дэвидом Прайсом. Интересно, что делает такой славный молодой человек в таком месте, как это?

Сейчас сидящий в кандалах Дэвид Прайс опять улыбался.

– Хорошо выглядите, – приветствовал он Гриффина. Казалось, он не замечал ни капрала Шарпантье, ни детектива Фитца. Они не имели отношения к тому делу, которое сейчас занимало его. Гриффин это понимал, они, вероятно, – тоже. «Господи, смилуйся, убереги меня, не дай мне убить Дэвида Прайса».

А тот все улыбался. Дружеской, приветливой улыбкой. Так мог бы улыбаться паренек своему старшему брату. Это было очень похоже на Прайса. Он никогда не бросал открытого вызова, особенно тем мужчинам, которые были крупнее его. Он любил прикидываться закадычным другом, преданным учеником, верным товарищем. Он вел себя всегда уважительно, но не сентиментально, без нежностей. Он был любезен, но без слащавого лицемерия. Поначалу вы не придавали ему значения, потом он завладевал вашими мыслями все больше и больше, а еще через некоторое время вы понимали, что ищете его общества, даже ждете его похвалы и одобрения. И ситуация начинала потихоньку меняться. И менялась до тех пор, пока становилось уже не ясно, кто главный, а кто наперсник. Но, так или иначе, вы об этом уже не слишком задумывались. Потому что вам казалось, будто вы делаете что хотите – пусть даже раньше вам никогда не хотелось ничего подобного.

Мужчины любили Дэвида – он был для них идеальным другом, скромным и непритязательным. Женщины любили Дэвида – он был и для них идеальным другом, совершенно безопасным. Дети любили Дэвида – он был для них настоящей находкой, добрым дядюшкой, какого они никогда не имели.

Ну почему, почему Гриффин не убил его, имея такую возможность?

– Ну как, уже нашел замену Синди? – светским тоном осведомился Дэвид. – Или нет такой женщины, которая могла бы с ней сравниться? Должно быть, не так просто найти еще одну родственную душу.

– Заткни хлебало! – рявкнул на него Фитц.

– Расскажи нам о Сильвии Блэр. – Гриффин выдвинул стул, но не сел.

Дэвид склонил голову набок. Он был не готов к серьезному разговору. Гриффин на это и не рассчитывал.

– А знаешь, я скучаю по обедам в вашем доме. Я любил наблюдать вас вместе. Синди-и-Гриффин, Гриффин-и-Синди. Это убеждало меня, что в мире есть что-то настоящее. Надеюсь, что когда-нибудь вот так же кого-нибудь полюблю.

– Как его имя?

– Эй, Гриф, послушай, это немного невежливо, тебе не кажется?

– Мне нужно знать имя человека, который изнасиловал и убил Сильвию Блэр. – Гриффин уперся ладонями в стол и многозначительно подался вперед.

Дэвид обезоруживающе улыбнулся и поднял свои скованные наручниками руки.

– Эй, Гриф, нет никакой нужды прибегать к физическому воздействию. Я совершенно беспомощен. Разве ты не видишь? – Последовала еще одна из его проклятых фирменных улыбок.

Голос Гриффина помимо воли стал громче.

– Назови мне имя.

Вместо этого Дэвид посмотрел на Фитца.

– Вы не из тех, кто придет на выручку парнишке, – отметил он совершенно прозаически, как бы просто фиксируя факт. – А вот Майк Уотерс – тот был человек. Пантерой ринулся вперед и, что называется, принял удар на себя. А ваш приятель Гриф, он умеет приложить. Вы, случайно, не видели, как выглядело после этого лицо Майка? – Молодой человек негромко присвистнул. – Можно было подумать, что он выдержал десять раундов с Тайсоном. Не удивлюсь, если ему понадобилась потом какая-нибудь первоклассная пластическая операция, и, возможно, даже за деньги налогоплательщиков. Вам не вредно иметь это в виду, мистер городской коп. Впрочем, вам и так не помешала бы пластическая хирургия, по крайней мере слегка удалить жир там и сям. А потом – еще разок. Вот интересно, ваша любимая еда, случайно, не картофельные чипсы или еще что-то в этом роде?

– А ну говори имя, сукин сын! – прорычал Фитц.

Дэвид вздохнул. Вульгарная враждебность всегда вызывала у него скуку. Он повернулся к Гриффину:

– Я думал, ты хотя бы напишешь.

– Ты сейчас расскажешь нам все, что знаешь, – тихо произнес Гриффин. – Мы оба знаем, что ты это сделаешь. Иначе просто лишишь себя желанного удовольствия.

– Ты получил мои письма?

Гриффин запер рот на замок. Ему следовало сделать это раньше. Чтобы играть в свою любимую игру, развлекаясь за чужой счет, Дэвиду нужна подпитка извне. Перестань ему подыгрывать – и он лишится возможности манипулировать тобой. Все, никаких больше милых семейных шуток. Никаких веселых школьных приколов.

– А знаешь, здесь не так уж плохо. – Прайс изменил стратегию. – Кормят очень хорошо. Я понимаю так, что эти паразиты-надзиратели сообразили: лучше позаботиться о том, чтобы звери в зоопарке были сыты. Это удержит их от того, чтобы точить клыки друг на друга – или на них. Я здесь учусь обретать мир с самим собой, проводя бесценные часы в позе лотоса. И – можешь себе представить? – у меня открылся настоящий талант к столярному делу. Вот что, Гриффин, я сделаю для тебя стол. А на нижней стороне вырежу твое имя. В память о старых временах. Да-да, правда, заказывай любой размер.

Фитц открыл было рот, но Гриффин бросил на него быстрый предостерегающий взгляд; детектив нахмурился, но промолчал.

– У-х ты, прямо как дрессированный тюлень, – усмехнулся Дэвид. Он радостно, по-мальчишески, улыбался – весь состоящий из гладких круглых щек и огромных карих глаз. Он был омерзителен. Господи Боже, он выглядел едва ли лет на шестнадцать!