Текст книги "Пэт из Серебряной рощи"

Глава XXXI. Изгнание

После смерти Бетс прошла неделя, но Пэт казалось, что она горюет долгие годы. По вечерам она бродила по полям, надеясь хоть что-то почувствовать. Где была Бетс, которая гуляла рядом с ней прошлой весной?

– Как бы я хотела ее забыть, Джуди! Помнить так больно! – воскликнула Пэт однажды. – Если бы существовал кубок забвения, как в твоей старой сказке.

– А потом что, золотце? Позабудешь всю радость наравне с болью, все веселье и счастье. Ты этого хочешь?

Нет, этого она не хотела. Она хранила счастливые воспоминания в сердце. Но как жить дальше…

– Помнишь, детка, когда тебе было четыре годика, ты подошла к двери, а на небе собрались тучи. Ты до смерти перепугалась. Побежала к маме и кричала, что небо пропало навсегда. И не поверила, когда мы сказали, что оно вернется. Но наутро оно уже тебе улыбалось.

Пэт не могла поверить, что голубое небо когда-нибудь вернется. Не могла поверить, что когда-нибудь снова станет счастливой. Да даже если и станет – как можно быть счастливой без Бетс, это же предательство. Любовь к дому осталась ее последней опорой. Она неосознанно черпала силу и спокойствие в этом старом, терпеливом, знакомом месте.

Весна прошла. Зацвели нарциссы, таволга, разбитое сердце и водосборы, которые Бетс очень любила. Цвели анютины глазки, которые почему-то не росли на склоне холма, а только в саду Серебряной рощи. Бетс сама их сажала и всегда приходила сюда, чтобы набрать букетик. Как ни в чем не бывало, зацвела огромная яблоня у Длинного домика. Вот только Бетс больше не сидела на ее ветвях и не читала стихи. Пэт не могла прикоснуться к книгам, которые они читали вместе с Бетс, и видеть подчеркнутые строчки. Казалось, что Бетс всякий раз снова умирала, когда Пэт хотела чем-то заняться вместе с ней – и не могла.

Наступило лето. Густая жимолость увила ограду кладбища. Подумать только, запах жимолости больше ничего не значит для Бетс, и нежные вечерние звезды тоже, и лунный свет на лепестках роз. Тропинка на холм зарастала травой, больше никто по ней не ходил. Уилкоксы продали ферму и переехали в город. Кто-то чужой зажигал там свет по вечерам, но в комнате Бетс всегда было темно. Хуже всего было по воскресеньям. Они с Бетс всегда проводили день и вечер вдвоем. Сид отказывался говорить о Бетс, скрывая, какую боль ему причинила эта смерть. А вот Хилари разговаривал с Пэт.

– Я бы не пережила это лето, если бы не Хилари, – говорила Пэт.

И все же жизнь продолжалась. Пэт снова почувствовала тягу к красоте. Она ненавидела себя за это, потому что смела получать удовольствие без Бетс.

– Джуди, мне кажется, что я не должна радоваться даже чуточку. Но сегодня на Тайном поле мне было хорошо. Я ненадолго забыла Бетс, а потом вдруг вспомнила. Очень грустно, что я могу ее забыть. А Тайное поле изменилось, оно стало еще красивее, но прежним больше не будет.

Джуди припомнила строчку из стихотворения, которое она когда-то учила в школе. Стихотворение давно забытого, вышедшего из моды поэта, которое все равно трогало душу. «Ты видел смерть со дня последней встречи», – мысленно произнесла она, а вслух сказала:

– Радоваться вовсе не стыдно, золотко. Бетс была бы довольна.

– Понимаешь, Джуди, сначала мне было больно думать о Бетс. Но теперь я нахожу в этом утешение. Я думаю о ней и обо всех наших местах. Сегодня, когда взошла луна, я подумала, что она стоит под сосной и ждет меня. Так приятно было представлять это хотя бы недолго. Но у меня больше никогда не будет подруг, Джуди, и это хорошо. Слишком больно их терять.

– Рановато ты это узнала, золотко, но все мы узнаем рано или поздно. А что до других… Ведь мы друзей не выбираем. Они или есть или нет. И приходят тогда, когда без них никак не обойтись.

Шло лето. Прежние деньки оживали в воспоминаниях. Впервые расцвели многолетние флоксы, посаженные от корешка, который подарила ей Бетс. Золотые и бронзовые георгины пламенели на фоне зеленой изгороди. Леса начали желтеть. Бетс ушла во тьму в венчике из роз, Джо покинул их, но Туманный холм по утрам все еще окутывала аметистовая дымка, Тайное поле оставалось прежним, а Серебряная роща принадлежала Пэт. Чудесная, прекрасная Серебряная роща. Смех Пэт снова зазвучал в кухне у Джуди, она снова стала обмениваться шутками с дядей Томом и проводить с Хилари долгие часы в Счастье, обсуждая будущую учебу. Мир снова стал чудесным.

 
Этот мир есть кормилец всего, что мы знаем,
Этот мир породил все, что чувствуем мы,
И пред смертью – от ужаса мы замираем,
Если нервы – не сталь, мы пугаемся тьмы,
Смертной тьмы, где – как сон, как мгновенная тайна,
Все, что знали мы здесь, что любили случайно.
 

Нет, не случайно. Девять лет, проведенных вместе с Бетс, никто у нее не отнимет. Джуди была права, как всегда. Никто не согласился бы испить из кубка забвения, даже если бы мог.

* * *

В августе пришли результаты вступительных испытаний, и они оказались очень достойными – и у Пэт, и у Хилари. Так что в сентябре обоих ждал колледж. Пэт думала, что ей там понравится, если смириться с необходимостью проводить за пределами Серебряной рощи две трети года. Она всегда сочувствовала жене Лота[23]23
  Жена Лота – библейский персонаж. Она ослушалась повеления ангела – оглянулась, навсегда покидая свой дом в Содоме, – и превратилась в соляной столб.


[Закрыть]. Неужели она виновата, что оглянулась в последний раз посмотреть на свой дом? Пэт утешало только то, что Хилари ехал вместе с ней, и они могли возвращаться домой на выходные.

– Джуди, у нас дома даже мебель живая. Старое кресло обнимает меня, когда я в него сажусь. Я это чувствую. Все стулья хотят, чтобы на них посидели.

– Да ведь в этом доме много любви, поэтому и мебель тут живая.

– Боюсь, Джуди, я безнадежная викторианка. Так говорит Норма. Я хочу жить в Серебряной роще, заботиться о ней и больше ничего не делать. Если я получу лицензию в следующем году и пойду работать в школу, то перекрою крышу красной и зеленой дранкой, как только мне заплатят за первый квартал. Представляешь, как красиво будет зимой, рядом с березами. И еще нужен новый ковер в маленькую гостиную. Джуди, ты же не забудешь, что дельфиниум нужно рассадить в октябре? Я боюсь, что никто не вспомнит, пока меня не будет.

Появились новые радости – нужно было купить новую одежду – и новые печали, потому что пришлось заниматься этим одной, без Бетс. Урожай в том году был плохой, поэтому для Пэт купили только самое необходимое. Дядя Том подарил ей пальто с пушистым меховым воротником. Тетя Барбара – маленькую шляпку коричневого бархата, которую полагалось носить, сдвинув на один глаз. Тетя Онория с Фермы у залива прислала вечернее платье. Джуди связала два красивых свитера. Тетя Эдит собиралась подарить племяннице шелковые ночные рубашки. Но Пэт воспротивилась, она хотела носить пижаму. Тетя Эдит не одобряла даже ночные рубашки, если они были в цветочек.

– Скажи на милость, Патрисия, – торжественно вопросила тетя Эдит, – если ты умрешь во сне, посмеешь ли ты предстать перед Создателем в пижаме?

Джуди взяла сторону Пэт, чтобы досадить тете Эдит. Решающий голос принадлежал маме, так что Пэт настояла на своем.

Перед отъездом Пэт пошла на Тайное поле попрощаться и на обратном пути надолго задержалась на вершине холма. Наступила осень, и воздух был полон ее тихой музыки. Старую ферму заливал золотой сентябрьский свет. Пэт знала каждый ее уголок. Каждое поле было ей другом. Пруд таинственно поблескивал. Круглое окошечко подмигивало. Выросшие деревья махали ей. Сад заполонили белые звездчатые космеи и строгие ряды щирицы.

Поскольку казна Серебряной рощи была почти пуста, Пэт пришлось жить в дешевом пансионе, где всегда пахло стряпней. Это был голый квадратный дом, стоявший на улице, где бывало тихо только по ночам. По улице гулял заунывный ветер, пробираясь в узкие щели, вместо того чтобы вольно летать над полями и бескрайним морем. Но, по крайней мере, пансион отличался от соседних домов. Пэт не смогла бы жить там, где все дома одинаковые. Неподалеку был парк с несколькими деревьями.

Когда Пэт осталась в комнате одна и оглядела грубый горчичный ковер, малиновые стены и нахальный будильник, одиночество затопило ее, как волной. Еще утром Джуди желала ей «удачи, да побольше», но Пэт уже казалось, что нигде, кроме Серебряной рощи, удачи ей не будет.

Она подбежала к окну. Неподалеку пыхтел поезд, ехавший на запад. Если бы только она могла сесть на него и вернуться домой! Луна освещала чужие холмы.

Она закрыла глаза и представила, что видит Серебряную рощу. Луна должна была светить на Тайное поле. Она слышала, как вздыхает залив среди старых елей и как шепчутся клены на холмах. Сквозь голубые сумерки серебрились листья тополей. Пэт подумала, что старое крыльцо прислушивается к ее шагам, а комната скучает по ней. Что Джуди вяжет в кухне, рядом сидят Мистер Том и Храбрец, а Крошка забилась куда-нибудь в угол, как в детстве забивалась она сама, Пэт.

Тоска по дому не давала ей жить. Пэт бросилась на узкую жесткую кровать и зарыдала.

* * *

Она уже понимала, что человек может пережить приступы тоски и одиночества. Но особенно грустила дождливыми вечерами, когда представляла, как стучит по крыше дождь и как капли сбегают по кухонным окнам, где прячутся от непогоды кошки.

Ей очень нравился колледж. Нравились все профессора, кроме одного, который взирал на все и всех со снисходительным интересом. Пэт казалось, что так же он смотрел бы и на Серебряную рощу. С учебой она справлялась неплохо. Единственным ее заметным талантом была способность глубоко ко всему привязываться, но эта способность не помогала ей с греческими глаголами или датами. Зато ей проще было находить общий язык с людьми. Пэт была популярна в колледже, хотя остальные студенты чувствовали, что она все время остается как будто в стороне. Ее избрали в клуб Субботних спутников, а к Новому году она стала звездой драматического клуба. Ее считали «не слишком красивой, но очаровательной». Гордой – ее узнавали издалека по манере держать голову. Замкнутой – у нее не было подруг. Странноватой – она предпочитала сидеть вечерами в ободранном парке у пансиона, а не ходить в кино.

Пэт действительно любила сидеть в сумерках под деревьями и смотреть, как зажигаются огни в домах на улице, в долине и на холме. Здесь стояли самые обычные дома, но кто знает, что происходит там внутри? Иногда вместе с ней сидел Хилари. Хилари был единственным мальчиком в мире, с которым она могла молчать. Они давно этому научились.

Пэт принимала Хилари как должное и совсем не думала о его внешности, разве что отмечала, что он не носит дурацких галстуков. Зато девушки из колледжа считали, что Хилари очарователен – пусть и не видит никого, кроме Пэт Гардинер, а ей на него наплевать. Хилари посвящал все время учебе и мало думал об общении, хотя он перерос свою неуклюжесть и робость. Поездки домой вместе с Пэт были единственным развлечением, которого он ждал.

Эти поездки всегда получались чудесными. Они ехали на поезде до Сильвербриджа, а потом шли домой пешком. Сначала по дороге. По одному длинному, заросшему елками холму, потом вниз, в зеленую долину, снова по холму, снова в долину…

– Ненавижу прямые и плоские дороги, – говорила Пэт. – Дорога должна изгибаться. Это моя дорога. Номинально она принадлежит городу, но на самом деле она моя. Я люблю ее всю, даже ту темную яму, которую Джуди зовет Лощиной самоубийц. Много лет назад она рассказывала мне о ней страшные сказки.

Потом они сворачивали с дороги и шли домой прямо через поля, мимо болота, через Тайное поле, по узким лесным тропинкам, которые как будто возникали сами собой. Иногда они видели полярное сияние или подернутый дымкой молодой месяц, иногда просто полупрозрачную синюю тьму. Ручьи звенели эоловой арфой. Звезды казались совсем близкими.

Если бы только с ними была Бетс! Пэт не могла идти домой и не думать о Бетс, могилу которой занесло опавшими листьями.

А потом они добирались до Серебряной рощи. Она возникала перед ними внезапно, стоило только подняться на холм. Она приветствовала их, как добрых друзей, и в ней светились все-все окна. Потом старые ворота скрипели, как и всегда, и самый счастливый пес в мире бросался к Хилари. Макгинти всегда встречал его в Серебряной роще. Он не пропустил ни одной пятницы. Потом они шли в кухню Джуди. Хилари всегда оставался на ужин, и Джуди обязательно подавала им горячий гороховый суп, чтобы немного согрелись после прогулки. Макгинти доставалась косточка.

Ветер шнырял вокруг дома, пытаясь расслышать все новости и узнать о диких выходках Храбреца. Три комочка мягкого меха кружились по полу. Серебряную рощу вечно наводняли котята, как презрительно говорила тетя Эдит. Храбрец как будто перестал быть котом и превратился в члена семьи.

В понедельник утром Джуди всегда давала им с собой пакет с припасами.

– Пока у человека есть что пожевать, он со всем справится.

Пэт не понимала, как живут студенты, которые ездят домой раз в год. Но с другой стороны, они ведь и живут не в Серебряной роще!

Глава XXXII. Одуреть от любви

Впервые Пэт повстречала его на вечеринке драматического клуба, когда они отмечали успех премьеры «Фрейлин». Пэт играла одну из героинь, и ее игру сочли очень неплохой, хотя в некоторых сценах ей не хватало «страсти», которая удовлетворила бы взыскательного режиссера. Незнакомый молодой человек подошел к ней и сказал, что собирается с ней потанцевать. Он никогда не приглашал девушек потанцевать или покататься, а просто говорил, что собирается это сделать. Девушки из колледжа говорили, что это его «стиль». Он был обеспечен и пользовался популярностью у противоположного пола, но девушки, на которых он не обращал внимания, презрительно отзывались о его пещерных манерах.

– Я весь вечер не мог понять, кто вы, – сказал он.

– Могли бы спросить.

– Может быть. Но я хотел узнать это от вас, наедине. Пойдемте на крыльцо, посмотрим на восход луны и выясним все подробности.

Пэт узнала, что его зовут Лестер Конвей, что он учится на третьем курсе, но пропустил год, потому что долго болел пневмонией. Также она выяснила, что он живет в Саммерсайде.

– Я знаю, что вы думаете о том же, о чем и я, – серьезно сказал он. – Мы всю жизнь прожили в десяти милях друг от друга, но ни разу не встретились до сегодняшнего дня.

По его тону можно было предположить, что жизнь они потратили зря. Все, что он говорил, казалось ей очень важным. А еще он умел так наклоняться к ней, что закрывал весь остальной мир.

– Как мне повезло. Мне было скучно, и я собирался уходить, когда появились вы. Я увидел, как вы спустились по лестнице, и с этого момента я боялся отвести взгляд, чтобы вы не исчезли.

– Вы говорите это каждой девушке через полчаса после знакомства? – спросила Пэт, надеясь, что звук ее голоса заглушает стук сердца.

– Я никогда не говорил этого ни одной девушке, и вы это знаете. Я думаю, вы меня ждали. Это так?

Пэт хватило здравого смысла оставить свое мнение при себе. Щеки ее залились румянцем. Ее французско-английско-шотландско-ирландско-квакерская горячая кровь быстрее побежала по жилам. Это была любовь. Без всяких там дрожащих коленей и эмоциональных качелей. Просто тихая и глубокая уверенность в том, что ты встретила свою судьбу. Человека, за которым готова пойти на край света.

Он сказал ей, что собирается отвезти ее домой, так и сделал. Ночь была лунная. Он сказал, что скоро снова увидит ее.

– Этот прекрасный день пришел и ушел, но ведь будет и другой, – сказал он тихо.

Последнее слово он вообще прошептал, как будто открывал страшный секрет… И все-таки Пэт прекрасно проспала всю ночь, видимо, потому что выросла и стала разумной девушкой.

Вскоре по колледжу распространились слухи, что у Лестера Конвея и Пэт Гардинер роман. В основном обсуждалось, каким именно образом она его приворожила, потому что Лестер Конвей никогда не влюблялся ни в одну девушку, хотя встречался со многими.

Он был темноволосый и смуглый – Пэт казалось, что она никогда в жизни не подпустит к себе блондина, помня о золотых кудрях Гарриса Джемюэля. Он был не слишком красивым, но Пэт давно поняла разницу между живыми людьми и кинозвездами. Впрочем, выглядел он вполне пристойно и умел напускать на себя мрачность и таинственность. Лестер полагал, что это сделает его более интересным, и не ошибался. Девушки гадали, как выглядит его улыбка, и, конечно, попадали в расставленные сети.

Он был невероятно умен и умел все на свете. Он танцевал, катался на коньках, играл в футбол, хоккей и теннис, пел, выступал на сцене, играл на укулеле[24]24
  Укуле́ле – четырехструнный щипковый музыкальный инструмент, разновидность гитары.


[Закрыть] и рисовал. Он нарисовал обложку к последнему номеру студенческого журнала «Светильник», очень футуристическую. А в февральском номере было напечатано его стихотворение «Дикой синей фиалке». Несмотря на старомодное название, было в нем несколько дерзких строк. Стихотворение вышло без подписи, и многие обсуждали, кто же автор и кого он называет дикой фиалкой. Пэт знала правду и благосклонно принимала данное ей имя. Хотя она была никакой не фиалкой, а скорее рыжим бархатцем. Ее немного удивило, что Лестер умеет писать стихи, но «Дикая фиалка» была написана верлибром[25]25
  Верли́бр – свободный стих, без размера и рифмы.


[Закрыть]. Лестер заверил ее, что все остальное безнадежно вышло из моды. Тирания рифмы ушла навсегда. После этого она не осмелилась сказать ему, что купила подержанный томик «Любовных стихотворений» и подчеркнула половину из них. Строчку «Если сердце забудет, прахом я стану» она подчеркнула дважды.

Она очень боялась, что недостаточно умна для него. Он изумил ее однажды, небрежно сославшись на теорию Эйнштейна – при этом он искоса поглядывал на нее, удостоверяясь, что она поражена должным образом. Пэт ничего не знала о теории Эйнштейна. Она не подозревала, что Лестер тоже ничего не знает, и большую часть ночи горевала о своем невежестве. Что он о ней подумает? Она отправилась в публичную библиотеку и попыталась почитать об этой теории, но у нее заболела голова, и она была безутешна до следующего вечера, когда Лестер сказал, что она прекрасна, как апрельский вечер в новолуние.

– Интересно, это только что пришло тебе в голову, или ты это заранее сочинил? – спросила Пэт.

Язык всегда оставался верен ей, как бы ни вело себя сердце. Она была снова счастлива, невзирая на Эйнштейна. Лестер редко говорил комплименты, так что их следовало ценить. Не то что Гаррис Хайнс, который придумывал что-нибудь лестное каждый раз, когда открывал рот. Джуди всегда говорила, что он поцеловал камень лести. Каким ничтожным по сравнению с Лестером ей казался Гаррис. Неужели он мог ей нравиться? Жалкое школьное увлечение! Гаррис ничего не понимал в красоте и считал, что Туманный холм зимней ночью похож на кекс с глазурью. То ли дело Лестер, который свысока раздавал указания и обо всем имел свое особое мнение.

Хилари снова пришлось уступить место другому. Никаких больше вечеров в парке, никаких совместных прогулок. Даже пятничные поездки домой закончились, потому что Лестер возил ее домой в своем маленьком красном автомобильчике. Ни у кого в колледже не было своей машины. Пэт молилась, чтобы он не заметил трещину на потолке в гостиной и чтобы Джуди не вздумала накормить его гороховым супом.

* * *

Джуди не слишком привечала нового кавалера. Даже когда Пэт сказала, что он один из саммерсайдских Конвеев, Лестер Б. Конвей, это не произвело на старую служанку должного впечатления.

– Ничего не скажешь, благородное имя. Б – это что? Не Бальтазар ли?

– Б – это Бранчли, – коротко ответила Пэт. – Его мать была Бранчли из Хоумберна.

– Уж конечно, я их знаю. Конвей и Бранчли. Пока старый Конвей не заработал кучу денег, его мать здесь часто гостила. Скромненькая была. Я миллион раз вытирала нос твоему Лестеру, пока он ростом был воробью по колено. А теперь он высоковат для меня, ничего не скажешь. Деньги – они многое меняют, но ты об этом уже и так успела подумать.

Иногда Джуди бывала невыносима. Заявить, что она, Патрисия Гардинер, выбрала Лестера Конвея только из-за денег! «Плохо же она меня знает», – обижалась Пэт, но все равно возвращалась в кухню, потому что ей не хватало Джуди. Если бы Бетс была жива! Она бы все поняла. Как чудесно было бы обсудить все проблемы с Бетс. Потому что проблемы уже возникли. Например, Лестер сказал, что она должна выйти за него замуж, как только закончит колледж. Смысла ждать не было. Он собирался работать вместе с отцом.

Это было нелепо. В ближайшее время она не собиралась выходить замуж. Ей нужно было стать учительницей, помочь семье перекрыть крышу в Серебряной роще, положить паркет в гостиной, купить новую дверную ручку и заплатить за Крошкины уроки музыки.

Лестер только посмеялся над этим на вечеринке, куда они отправились вдвоем.

– Ты слишком хороша, Пэт, чтобы торчать на этой нищей обшарпанной ферме, – заявил он.

Кровь бросилась Пэт в голову.

– Не смей больше никогда со мной разговаривать, Лестер Конвей, – сказала она, и каждое ее слово звенело, как капля ледяной воды, разбивающаяся о камень.

– Что я такого сделал? – искренне удивился Лестер.

Он даже не понял, что сделал! Пэт отвернулась от него и убежала наверх. Минута ушла у нее, чтобы надеть пальто, спуститься по черной лестнице и выскочить на улицу. Она побежала на Линден-авеню. Холодный воздух только усиливал ее гнев.

Лестер пришел на следующий день, еще более мрачный и таинственный, чем обычно. Он проигнорировал ссору, сочтя, что так будет лучше всего, и заявил, что собирается пойти с ней на пасхальный вечер.

– Спасибо, нет, – ответила Пэт. – И, пожалуйста, не трать больше на меня времени. Если я сказала, что все кончено, значит, все кончено.

Когда Пэт говорила таким тоном, ей всегда верили.

– Вы, девчонки, такие непостоянные, – заявил Лестер, точь-в-точь как Гаррис. Мужчины, оказывается, утомительно похожи друг на друга.

– Мне говорили, что я родилась в полнолуние. Поэтому изменчива. Никто не смеет оскорблять Серебряную рощу в моем присутствии. И я устала слушать, как ты всеми распоряжаешься.

Тут взыграл темперамент Конвеев, о котором Джуди могла бы кое-что рассказать.

– Да и пожалуйста, раз тебе это так важно, – неприятным голосом сказал он. – Кстати, я стал гулять с тобой назло Хилари Гордону.

Хорошо, что он это сказал. Этими словами он ее освободил. Она ненавидела его так остро, что ненависть мешала ей не меньше любви. Но теперь она легко от него избавится.

– Как Джуди говорит: «Одурел от любви»? – сказала Пэт сама себе, когда Лестер удалился, хлопнув дверью. – Ну вот и я одурела. Бывает.

* * *

Джуди посочувствовала ей.

– Пэт, детка, пусть у него денег полные карманы, но как ты могла с ним гулять, если Мистер Том его невзлюбил? На мой вкус, он вел себя по-хозяйски. Если уж парень ухаживает, он должен скромнее быть, а то что же будет дальше?

– Я никогда его не прощу, потому что он оскорбил Серебряную рощу.

– Видала бы ты халупу, в которой вырос его отец. У них труба на крыше лежала. Конвеи тогда были бедные, как церковные мыши. А какой был нрав у старика! Однажды ему не понравилась новая нижняя юбка у его жены. Она была зеленая, а он хотел красную. Так он отнес ее на чердак и выкинул из окна. Она повисла на дереве за домом и висела там все лето. Да еще на ветру развевалась, отовсюду было видать. Ее называли флагом Конвеев. И снять ее не могли, потому что дерево росло уже на участке Неда Орли. А с Недом они не ладили, и он не позволял лазать по своим деревьям. Говорил, что он-то настоящий ирландец, и немного зеленого не помешает.

– Лестер говорил, что его отец сделал себя сам, Джуди.

– Его бы слова да Богу в уши. Старый Конвей ничего сам не делал, ему все с неба свалилось. Заработал на своем магазине с зерном. Но надо сказать, что он был не такой жадный, как его братец Джим. Вот такого сквалыги еще поискать. Он когда помирал, велел лампу погасить, потому что помереть и при свече можно. Есть же странные люди на свете, – заключила Джуди. – А твой Лестер успокоился и теперь страдает. Боюсь я, ты совсем его замучила, Пэт. Он же думал, что тебе нравится.

– Я была полной идиоткой, Джуди, но все уже прошло. Если получится, я больше никогда не влюблюсь.

– Почему же, золотко? – рассмеялась Джуди. – Твоя тетка Хейзел всегда говорила, что скучно жить скучно. Только не заходи слишком далеко и не разбивай сердца, даже Конвеям. Есть же разница между «влюбиться» и «полюбить», Пэт.

– А откуда ты все это знаешь, Джуди? – дерзко спросила Пэт. – Ты сама когда-нибудь влюблялась?

– Некоторые и на чужих ошибках учатся.

– Но, Джуди, как понять, влюбился ли ты или полюбил?

– А тут нужен опыт, – призналась Джуди.

Пэт сожгла томик любовных стихов, наткнувшись на строчку «вода из разбитого кувшина», которую она раньше подчеркнула. Ничего эта любовь не стоит по большому счету.

На пасхальный вечер она пошла с Хилари.

– Бедный Джингл, – сказала Джуди Мистеру Тому. – И это уже второй раз. А ведь будет еще и третий.