Текст книги "Пэт из Серебряной рощи"

Глава XVIII. Тучи сгущаются

В середине сентября Длинный Алек неожиданно объявил семье, что после сбора урожая навестит брата, который уехал на Запад много лет назад. Пэт восприняла это на удивление спокойно. Папа сам сказал: «Кто не уезжает, тот и не возвращается». К тому же у нее было дел по горло. Повсюду жгли осенние костры. Джингл мастерил изящный скворечник и собирался повесить его на клен у колодца. Мистер Уилкокс обещал отвезти ее и Бетс на выставку в Шарлоттауне. Пэт раньше никогда не бывала на выставках. Для детей из Северной долины посещение выставки было таким же великим событием, как для взрослых – путешествие в Европу. Все эти чудесные планы отвлекали Пэт от мыслей об отъезде отца. Зато Джуди страдала, и Пэт не понимала, почему. Всю неделю перед отъездом Длинного Алека Джуди все время ворчала и спорила сама с собой. То и дело Пэт слышала от нее какие-то обрывочные фразы.

– Что из этого выйдет? И какая муха его укусила? Это все кровь Бешеного Дика, не сидится ему на месте. Не иначе мир перевернулся.

Пэт спросила, что случилось, но Джуди отрубила:

– Не задавай лишних вопросов и вранья не услышишь.

Папа уехал пасмурным, ветреным сентябрьским утром. Дядя Том и тети проводили его. До «Запада» был неблизкий путь, и все были грустны и подавленны.

– Дай нам всем, Господи, здоровья, – бормотала Джуди, вернувшись в кухню и яростно натирая плиту.

Пэт уселась в автомобиль и проводила папу до самой дороги. Она смотрела ему вслед, пока автомобиль не исчез из виду, а потом поплелась домой, чувствуя комок в горле. Когда солнце пробилось через тучу и осветило Серебряную рощу, Пэт в очередной раз убедилась, что ее дом, спрятанный под голубым Туманным холмом и окруженный золотыми деревьями, поистине прекрасен.

– Какой ты красивый! – крикнула она, раскидывая руки ему навстречу, из глаз у нее полились слезы. Плакала она вовсе не из-за отцовского отъезда. Ее пронзила короткая сладкая боль, какую она всегда испытывала при виде красоты. Боль эта была мучительной и светлой в одно и то же время.

Прошла выставка, и Пэт провела два чудесных дня с Бетс, а потом ей на голову свалились неприятные новости. Как всегда, она узнала обо всем от Мэй Бинни, которая сообщила, что семья Пэт скоро переедет на Запад, купит ферму и останется там жить. Пэт охватила странная холодная дрожь. Раньше ничего подобного с ней не случалось.

– Ты врешь! – крикнула она.

Мэй засмеялась.

– Все уже знают. Винни знает. Тебе боялись сказать, чтобы ты не устроила сцену.

Пэт тяжелым взглядом оглядела ухмыляющуюся Мэй.

– Ты сказала мне об этом с удовольствием. И я ненавижу тебя за это.

Мэй нервно рассмеялась, а Пэт вернулась домой, совершенно измученная.

– Мама, это правда?

Мама сочувственно посмотрела на несчастную Пэт. Семья скрывала эту новость, надеясь, что все обойдется. Папа мог передумать уезжать. Но всем было ясно, что если он примет решение, то никто не сможет его переубедить. Все в Серебряной роще это знали.

– Пока ничего не известно, милая. Он мечтал уехать на Запад много лет назад, вместе с Алланом, но не смог оставить родителей. Пэт, ты должна быть храброй. Запад – чудесное место. Для мальчиков там будет больше возможностей…

Мама замолчала. Возможно, больше ничего говорить и не стоило.

– Узнала? – только и спросила Джуди, когда смертельно бледная Пэт вошла в кухню.

– Джуди, это невозможно! Господь этого не допустит.

Джуди покачала головой.

– Длинный Алек все решает сам, у Бога не спрашивает. Мы живем в мужском мире, остается только подчиняться.

– Но это же конец всему, Джуди!

– Или всему начало, – буркнула Джуди. – И это разобьет мне сердце.

Вслух Джуди не сказала самого главного: что она сама не поедет с Гардинерами на Запад. Покидать Серебряную рощу для Джуди было еще горше, чем для Пэт. Поэтому она договорилась с Гардинерами, что переедет на Ферму у залива, во флигель кузена Дэна, и будет ухаживать за старой Ханной, которая, по всей вероятности, собирается жить вечно.

Джуди хотела только одного: работать у Гардинеров, пока держат ноги, и она сердилась на Длинного Алека за его упрямство.

– Весь в деда, – ворчала она. – Тому, говорят, тоже взбрела охота уехать с Острова, но он был человек благоразумный. Обрил себе голову, и пришлось ждать, пока волосы не отрастут. А к тому времени он уже успел передумать.

– Когда мы уедем, Джуди? – спросила Пэт.

– Не знаю, золотко. Длинный Алек обещал, что напишет. Хуже ничего нет, чем ждать.

Пэт дрожала. Сколько еще ждать? С каждым днем ожидание становилось все горше и тяжелее.

* * *

Следующие несколько недель Пэт была молчалива и печальна, но ее чувств никто не разделял. Сид предпочел бы остаться в Серебряной роще, но был не против уехать. Джо надеялся, что они уедут. Винни полагала, что это будет весело. Мама не показывала своих желаний, оставаясь уравновешенной, как всегда. Джуди мрачно молчала. Бетс и Джингл были в отчаянии, но Пэт не могла с ними ничего обсуждать, слишком болезненной была для нее эта тема.

Она едва дождалась окончания уроков и отправилась бродить по Серебряной роще как несчастное маленькое привидение. Она не могла читать. Любимые книги потеряли смысл и превратились в отпечатанные буквы. Они с Бетс прочли половину «Ветра в ивах», сидя под сосной на вершине холма, но теперь книга валялась в шкафу в Длинном домике. Пэт не могла играть с Бетс или Джинглом, ее все время преследовала мысль, что скоро она расстанется с ними навсегда. Она не могла играть с Сидом, потому что ее возмущало его безразличие. Она не могла играть с Солью и Перцем, потому что они были веселы и беспечны. Один Макгинти понимал серьезность ситуации и понуро бродил вслед за опечаленным Джинглом.

Пэт плохо спала и почти ничего не ела.

– Надо с этим что-то делать, – жаловалась Джуди миссис Гардинер. – От нее кожа да кости остались. Увозить этого ребенка на Запад – значит ее убить. Она не выживет вдали от Серебряной рощи.

– Хотелось бы мне, чтобы она не так любила этот дом, – вздохнула мама. – Ничего, она еще ребенок и забудет обо всем. Мы, взрослые… – она осеклась, не желая делиться своими мыслями, как истинная Селби. Ранимым, прямодушным Гардинерам порой казалось, что у нее вовсе нет никаких чувств.

Зато у Пэт чувств было много, и все они причиняли ей боль. Она с тоской ходила по комнатам и думала, что они промерзнут зимой, потому что некому будет зажечь камин. Она представляла, что окна, всегда залитые светом, потемнеют, а из трубы больше не будет подниматься дым. Еще бо́льшую горечь ей доставляли мысли о новых жильцах. Неужели в ее комнате будет спать чужой человек? Неужели незнакомец будет хлопотать и стряпать в кухне Джуди? Никто не будет разговаривать с цветами в саду. Нарциссы и водосборы расцветут весной, но она их не увидит. Пчелы будут жужжать в колокольчиках, тополя будут шептаться между собой, но она этого не услышит. Крошечные остренькие красные почки проклюнутся на розовых кустах, но она не срежет ни одной розы. Может быть, новые жильцы Серебряной рощи вообще вырубят старый сад. Пэт слышала, как дядя Брайан называл его заросшими джунглями и требовал, чтобы Алек привел все в порядок. Новые жильцы все испортят. Пэт не могла этого вынести!

– Дом никогда не будет им принадлежать! – упрямо шептала она. – Никто не сможет завладеть душой Серебряной рощи. Она всегда будет моей.

Вот только ее самой здесь не будет. Не будет веселых ужинов в старой кухне, рассказов Джуди на ступеньках, охоты за котятами в амбаре, чудесных дней и ночей в Длинном домике, походов к Иордану, не будет Счастья, Тайного поля и Туманного холма. Холмов вообще не будет – ее ждут пустынные прерии… Нет, это дурной сон! Нужно быстрее проснуться!

Одноклассницы в школе обсуждали предстоящий отъезд Гардинеров и завидовали Пэт. Джин Робинсон сказала, что мечтает выбраться из этой скучной дыры. Мэй Бинни сообщила, что ее семья собирается купить Серебряную рощу.

– Поверь, мы сумеем привести ее в порядок, – пояснила она Пэт. – Па говорит, что срубит старые деревья в саду, все вспашет и засеет бобами. Выстроим веранду, само собой. И березы эти дурацкие срубим. Па говорит, что такое количество деревьев – это нездорово.

Она нарочно смаковала каждую деталь, зная, что Пэт больно ее слушать.

– Бинни срубят все березы, Джуди.

– Это уж как Господь даст, – мрачно сказала Джуди.

Она не сомневалась, что мистер Бинни ждет не дождется, чтобы войти в Серебряную рощу как хозяин. Ей передавали, какие усовершенствования он собирается ввести в усадьбе Гардинеров.

– Старый боров, – бурчала Джуди. – Лучше бы своих пустоголовых девчонок совершенствовал. На мою кухню пустить миссис Бинни? Чтоб на месте старого Селби за столом сидели эти выскочки? Мир с ума сошел, истинно говорю вам.

– Джуди, я больше никогда не буду смеяться, а ведь совсем недавно я была так счастлива!

– Никогда не говори никогда, золотко.

– Я ненавижу Мэй Бинни, Джуди!

– Нет толку в ненависти, золотко. Жизнь короткая, не трать времени на злобу.

– Если бы мы могли что-то сделать, – всхлипывала Пэт.

Джуди покачала головой.

– Был бы здесь колодец желаний, как в старой доброй Ирландии, уже бы все уладили. Надо только пойти к колодцу в лунную ночь, да и дело с концом. Но в Канаде не получится. На краю света не допросишься ни у Бога, ни у дьявола.

Ночью Пэт дошла до Счастья и загадала желание над Быстрым ручьем. А вдруг? Она не могла больше жить в страхе и напряжении. Первое письмо от папы пришло, когда она была в школе. Джуди первым делом сказала ей, что новостей пока нет. Длинный Алек писал, что Запад – чудесное место и что дела у Аллана идут отлично. Но он еще не принял решения, о котором обещал сообщить в следующем письме.

– Не реви, Пэт. Надежда еще есть.

– Когда надежда кончится, будет еще хуже, – всхлипывала Пэт. – Это слишком больно.

– Мала ты еще для таких разговоров, – бурчала Джуди.

Она со злостью месила тесто, мечтая, чтобы это был Длинный Алек. Что удумал? В его-то возрасте бросать хорошую ферму на Острове и тащить с собой большую семью черт знает куда!

* * *

Была суббота. Пэт проснулась еще на рассвете. Шел серый, моросящий дождь. Все в Серебряной роще ожидали письма и никто не говорил об этом ни слова. Пэт показалось, что дождь – дурное предзнаменование.

– Ночь темна перед рассветом, Пэт, – сказала Джуди. – Встряхнись, золотко.

Дождь прекратился к полудню, хотя темные тучи низко висели над холмами. К воротам подъехал старый почтальон, маленький сгорбленный человечек с седой бородкой. На своей неизменной гнедой кобыле, запряженной в скрипучую телегу, он развозил письма многие годы. Судьба Пэт лежала в одном из его мешков. Бледной тенью девочка двинулась к почтальону, и он передал ей письмо. Оно было адресовано на имя мамы, и с этого момента до того, как его распечатали, жизнь Пэт словно замерла. С письмом в руке она медленно побрела назад. На полпути остановилась у бело-золотых иммортелей, цветущих в сентябре. Колени у нее дрожали.

– Милый Бог, пусть в этом письме не будет плохих новостей, – прошептала она. И отчаянно добавила: – Милый Бог, это Пэт Длинного Алека из Серебряной рощи.

Она боялась, что Бог перепутает, потому что у старого Алека Гардинера в Южной долине тоже была дочь Патрисия, замужняя дама средних лет.

Почему-то все собрались в кухне. Джуди с размаху плюхнулась на стул. Запыхавшаяся Бетс прибежала из Длинного домика, завидев почтальона. Джингл и Макгинти торчали у дверей. Макгинти повесил уши. Мама – у нее горели глаза, а на щеках краснели странные пятна – взяла письмо и обвела взглядом напряженные лица вокруг себя, но в глаза Пэт она посмотреть не смогла.

Это было в тысячу раз хуже того случая, когда пришло письмо о том, что тетя Хелен хочет забрать к себе Винни.

– Мы должны быть храбрыми. Даже если папа велит нам ехать, – тихо сказала она.

Она открыла письмо и проглядела его. Казалось, что замерли даже деревья за окном.

– Слава Богу… – прошептала она.

– Мама…

– Папа возвращается. Запад показался ему хуже Острова. Он говорит, что счастлив будет снова оказаться дома.

В это мгновение солнце, как будто ожидавшее сигнала, вышло из-за туч и залило кухню золотым светом. На полу затанцевали тени листьев.

– Ясно, – угрюмо сказал Джо, свистнул Шалуна и вышел.

Пэт и Бетс горько зарыдали, сжимая друг друга в объятьях. Джуди, кряхтя, встала.

– Плясать надо, а не плакать!

– Ты сама плачешь, Джуди, – Пэт рассмеялась сквозь слезы.

– Такой у меня нрав. Если кто ревет рядом, я тоже реву. Что ж, теперь нам черт не брат. Ох, а пироги-то, верно, и сгорели уже. Ладно, новые напечем. У нас тут было много пирогов, а будет еще больше Божьей милостью. Неделька выдалась тяжелая, но все хорошо закончилось.

Пэт задумалась, умирают ли люди от счастья.

– Пэт, я бы не перенесла, если бы ты уехала, – всхлипывала Бетс.

Джингл ничего не сказал. Он отчаянно пыхтел, уверенный, что никто не должен увидеть его слез. Поэтому он убежал, упал лицом вниз на берегу Иордана и хорошенько выплакался в одиночестве. Только Макгинти мог бы рассказать, что он делал. Но Макгинти помалкивал. Уши у него снова поднялись торчком: раз его друг снова счастлив, значит, и он тоже счастлив.

* * *

Вечером Пэт сбежала вниз по холму, почти не касаясь ногами земли. Она задержалась под сосной, чтобы окинуть Серебряную рощу любящим взглядом. Все пошло своим чередом. Из трубы по-прежнему шел уютный дым. Старые амбары выглядели основательными. Ветер пел в ветвях. Над головой раскинулось глубокое нежное небо. Каждое поле в округе было ей другом. Астры вдоль тропинки сами просились в стихи. Она как будто перестала быть Пэт Гардинер из Серебряной рощи, а стала природой – тростинкой в пруду, ветром в саду, звездами и дальними огнями!

– Милый Бог, ты создал чудесный мир, – прошептала она.

– Ты бы еще в полночь явилась ужинать, – проворчала Джуди.

– Я забыла о времени, Джуди. Не хочу, чтобы этот день заканчивался. Я счастлива! И мне даже страшно, вдруг запрещено быть такой счастливой.

– Ох, детка, не отказывайся от радости, пока дают, – мудро заметила Джуди. – А теперь ешь и быстро в постель. Мама уже спит вместе с Крошкой. Она всю неделю плохо ела. Она же Селби – все держит при себе. По-нашему, выходит, мадам Бинни осталась с носом, а, Мистер Том?

– Я тоже сегодня не засну, Джуди. Так здорово, когда не можешь заснуть от счастья.

Когда Джуди зашла в ее комнату, чтобы принести сестрам по второму одеялу, потому что ночь была прохладной, Пэт так крепко спала, что даже похрапывала.

– Прежней она уже не будет, – прошептала Джуди. – От такого даже дети стареют. Вот бы выпороть Длинного Алека, как я его в детстве порола!

Глава XIX. Джуди, я уродина?

Пэт впервые в жизни собиралась на праздничный вечер. Его устраивала тетя Хейзел в честь двух племянниц мужа, приехавших погостить. Дядя Том назвал вечеринку «двуствольной», потому что на нее позвали мальчиков и девочек возраста Винни и Джо для Эльмы Мэдисон, и младших, десяти-двенадцатилетних, для Кэтлин. Сид притворялся, что ему не нравится эта идея, и клялся, что никуда не пойдет, до самой последней минуты, когда он передумал. Возможно, из-за того, что Винни его дразнила за хандру – ведь Мэй Бинни не пригласили.

– Ишь, чего удумал! – свысока заявила Джуди. – Это с каких пор Бинни – ровня Гардинерам или хоть Мэдисонам, я вас спрашиваю?

Пэт обрадовалась, что Сид передумал. У Бетс была ангина, а Джингл не смог пойти, даже если бы и хотел, потому что вырос из своего единственного приличного костюма. Он надеялся, что к Рождеству мама пришлет ему денег на новый, но Рождество миновало, как всегда – без подарка или письма от нее.

– Джуди, мне почти одиннадцать, – сказала Пэт. – Я почти взрослая девушка.

– Да уж, – вздохнула Джуди.

Раньше Пэт только наблюдала, сидя на кровати, как наряжается Винни, а теперь с удовольствием наряжалась сама.

– Твой цвет – желтый, золотко, – сказала Джуди, с одобрением рассматривая девочку в праздничном платье из лимонного муслина. – Твоя мать хотела купить желто-зеленое, но я настояла на своем. У тебя одно зеленое уже есть. Помнишь, сколько горя было, когда ты его надела на свадьбу?

– Конечно, Джуди. Я тогда разбила мамину тарелку из Дерби, поссорилась с Сидом, порвала чулок прямо в церкви и переперчила репу, когда к ужину пришла тетя Френсис.

– Зеленый тебе не к лицу. Всегда выбирай желтый – и будешь в нем танцевать как цветочек.

– Я не буду танцевать, Джуди. Я еще маленькая. Мы просто поиграем. Надеюсь, играть в «холодно-горячо» там не будут. В школе часто играют, и я ненавижу эту игру, Джуди! Ни один мальчик меня ни разу не выбрал. Я некрасивая, ты же знаешь.

Пэт сказала это без горечи. Собственная внешность ее нисколько не беспокоила. Но Джуди недовольно поджала губы.

– Вот пусть подождут, когда ты в возраст войдешь, умники! На-ка вот, капни духов на платочек.

– И еще за уши капельку, Джуди.

– Ну уж нет. За ушами душиться неприлично. Только на платочек, ну еще на мех. Смотри, это для тебя голубой песец. Правда, не пойму, почему это он голубой, но тебе идет. Держи голову высоко и не забывай, что ты из Гардинеров. Ты будешь читать стихи?

– Да, меня тетя Хейзел попросила. Я тренировалась перед маленькими елочками за курятником. Бетс собиралась петь, но у нее горло болит. Как жалко! Лучше бы мы пошли вдвоем. Мне будет одиноко, я никого из Сильвербриджа не знаю и буду скучать по Бетс. Она очень милая, Джуди. Говорят, что Кэти Мэдисон хорошенькая, но я уверена, что она хуже Бетс.

Сверкающим зимним вечером Джо, Винни, Сид и Пэт поехали в Сильвербридж. Над дорогой склонялось кружево веток, чернеющих на фоне неба. Это зрелище увлекало Пэт. Вечер поначалу тоже был веселый. Кэтлин Мэдисон оказалась самой красивой девочкой, которую Пэт видела в жизни. У нее были стриженые темно-золотые кудри, бело-розовая кожа, алые губы бутончиком и сияющие синие глаза. Пэт слышала, как Чет Тейлор из Южной долины сказал, что стоило пройти три мили, чтобы на нее посмотреть.

Ну и ладно. Это не волновало Пэт. Вечер шел своим чередом. В «холодно-горячо» все равно играли, но Марк Рэдсон попросил Пэт сесть рядом с ним, так что те полдюжины мальчиков, которые сражались за внимание Кэти, не имели никакого значения. Пэт веселилась.

А потом она уронила бант и побежала наверх, чтобы приколоть его на место. Там была Кэти Мэдисон – подкалывала кружева на платье. Когда Пэт подошла к зеркалу, Кэти приблизилась к ней. Марк Рэдсон был единственным мальчиком, который понравился Кэти. Поэтому она сказала:

– Правда, очень приятный вечер? И платье у тебя красивое. Только почему ты решила, что желтый подходит к такой темной коже?

И с Пэт что-то произошло. Глядя в зеркало на себя и на Кэти, она испытала мгновенное, безумное отчаяние. Это была не зависть и не ревность. Рядом с красивой девочкой она вдруг увидела себя невзрачной, почти уродиной. Блеклые волосы, загорелое лицо, прямой и слишком длинный рот. Пэт вздрогнула.

– Что случилось? – спросила Кэти.

– Ничего. Локтем ударилась, – мужественно ответила Пэт.

Вечер был испорчен. Она возненавидела Марка Рэдсона – наверное, он сел рядом с ней из жалости или потому, что ему так велела тетя Хейзел. Кусок не лез ей в горло, ужин казался безвкусным, и стихи она промямлила совсем невыразительно. Дядя Роберт сказал, что в ее исполнении не хватает задора. Задора! Пэт чувствовала, что никакого задора в ее жизни больше не будет. Ей хотелось домой. На обратном пути она тихо плакала, не обращая внимания на морозный вечер, на залитые лунным светом дороги, на черный бархат древесных стволов. Вся красота зимы ускользнула от Пэт, которая не видела ничего, кроме себя и Кэти – в зеркале.

Вернувшись домой, она проскользнула в Поэтическую комнату, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркало. Ничего не изменилось. Она уродина. Нет ничего страшного в том, чтобы быть не очень красивой. Когда дядя Брайан уезжал последний раз, он сказал ей: «Постарайся к следующему моему приезду выглядеть получше». Пэт рассмеялась. Все рассмеялись, кроме Джуди, которая метнула в Брайана мрачный взгляд.

Она уродина, вот в чем дело. В глазах Пэт стояли слезы. Лучше бы она никогда не видела себя рядом с Кэти. Теперь она знала правду. Никто ее никогда не полюбит. Бетс не может любить некрасивую подругу, а Джингл наверняка потешается над ней, когда говорит, что у нее красивый нос и чудесные глаза. Желто-коричневые глаза, как у кошки! Разве можно их сравнить с огромными синими глазами Кэти? А какие у нее ресницы!

«Даже будь у меня длинные ресницы, я бы не умела ими так взмахивать», – безутешно подумала Пэт, забывая, что ресницы не помогли Кэти привлечь Марка Рэдсона.

Кровать Пэт стояла около окна. Просыпаясь рано, она всегда видела рассвет. На следующее утро алый горизонт над заснеженными полями совсем ее не тронул. За завтраком она молчала. Тихо сказала Джуди, что вечер был очень приятный. Потом отправилась в школу, не обращая внимания на опаловое зимнее небо и танец снежинок над лугами. Она держалась поодаль от девочек, которые тоже были на вечере. Они обсуждали Кэти. Пэт не могла этого вынести.

Раньше она никогда не завидовала чужой внешности. Бетс была красивая, и Пэт ею гордилась. Она всегда терпеть не могла Норму, но только потому, что ее считали красивее Винни. Интересно, Джингл знает, что она уродина? В гостиной Гордонов на стене висела раскрашенная хромолитография. На ней была изображена девочка, которой Джингл всегда восхищался, потому что считал ее похожей на свою маму в детстве. Но Пэт этого не знала. Она совсем упала духом, когда вспомнила, что девочка на картинке была вылитая Кэти. «Значит, все вокруг считают меня уродиной…» Старик, который каждую неделю приносил рыбу в Серебряную рощу, всегда называл ее «милашкой». Но он всех так называл. Раньше Пэт не думала о своей внешности, но теперь все ее мысли были только об этом. Никто никогда ее не полюбит, Сид и Джо будут стыдиться своей уродливой сестры.

– Патрисия, ты закончила сочинение?

Патрисия не закончила. Как можно писать сочинения, когда у тебя разбито сердце?

* * *

В Серебряной роще к ужину были гости. Джуди хлопотала в кухне, поглядывая на Пэт, которая помогала мыть посуду. Обычно она делала из этого целую историю. Ей нравилось мыть красивую посуду. Она любила все, связанное с домом, но особенно посуду. С любовью погружала ее в горячую мыльную воду и отмывала дочиста. Сначала она всегда мыла самые любимые предметы. Те тарелки, которые ей не нравились, лежали последними в очереди. Она воображала, как они недовольны, что им каждый раз предпочитают что-нибудь другое. Коричневая тарелка с обколотыми краями наверняка сходила с ума от злости. «Сейчас моя очередь! Я пятьдесят лет провела в этой семье! А эта выскочка с незабудками по ободку – только год!» Но ей всегда приходилось ждать до самого конца. Сегодня Пэт вымыла ее первой. Бедной тарелке тоже тяжело было жить уродиной.

Когда пришла пора ложиться спать, Пэт безропотно отправилась в спальню, улеглась и долго всматривалась, как собираются под сугробами за колодцем фиолетовые тени, как западный ветер безжалостно терзает березы. А потом Джуди, которая закончила доить коров, решительно вторглась в спальню.

– Что такое, Пэт? Ты весь день ходишь как в воду опущенная, даже собаке словечка не скажешь. Ну-ка, золотко, рассказывай.

Пэт села.

– Джуди, так ужасно быть уродиной. Я очень страшная?

– Это еще что такое? И кто тебе сказал, что ты уродина?

– Никто. Но на празднике Кэти Мэдисон встала рядом со мной перед зеркалом, и я все сама увидела.

– Ой, да любая девушка рядом с этой Кэтлин будет выглядеть похуже, чем всегда. Да, она красотка. И мать у нее была красотка. Но что-то мужей у нее было не больше, чем у ее неприметной сестренки. Один всего и был, да и тот так себе. И красота ей не помогла. Женятся не на красивых, Пэт. Вот возьми Кору Дэвидсон с залива. Она была так хороша, что кавалеры с ума сходили. И что? Мне ее мать сама говорила, что ей предложение сделал только один-единственный. И то, в среду сделал, а в четверг его забрали в сумасшедший дом. Да-да! А ты слыхала, что стряслось на свадьбе ее сестры Эни? Когда невеста при гостях разрезала торт, заказанный в Шарлоттатуне за неделю до свадьбы, оттуда выскочила свора мышей и разбежалась по столу. Да-да, разбежалась! И что это за свадьба такая? Дэвидсоны после этого сидели ниже воды, тише травы.

В этот раз истории Джуди не могли отвлечь Пэт.

– Джуди, мне стыдно, что я уродина. Меня будут звать «та страшная дочка Гардинеров». Минни Фрейзер тоже уродина, и поэтому на прошлой неделе на ярмарке пирогов в Сильвербридже у нее никто не покупал пироги.

Голос Пэт дрогнул, и Джуди поняла, что нужно действовать тоньше. Она уселась на кровать и любовно посмотрела на Пэт: «Какая она хорошенькая, эта крошка, какая у нее широкая дружелюбная улыбка, как будто хочет обнять весь мир, какие золотые глаза! И она считает себя уродиной! Наткнулась на зазнайку на первой же вечеринке и разбила свое маленькое сердечко».

– Пэт, не скажу, что ты красавица, но ты и не уродина. Подожди годик-другой, пока у тебя руки-ноги на место не встанут. С такими глазами и улыбкой ты заполучишь мужа получше многих, если повезет.

– Джуди, да не в мужьях дело, – нетерпеливо сказала Пэт. – Не нужно мне быть красавицей. Мы с Бетс читали книжку про такую красивую девушку, что вокруг нее собирались толпы, а король умер от любви к ней. Я так не хочу. Мне нужно быть хорошенькой, чтобы людям было не противно на меня смотреть.

– Кому это противно на тебя смотреть? – возмутилась Джуди. – Если эта Кэти Мэдисон…

– Джуди, она сказала, что у меня темная кожа. Как будто я индианка. Джуди, это уже не исправить?

– Да смуглая кожа лучше всего! У этой Кэти летом, небось, всегда веснушки.

– А еще я глупая, Джуди. Я умею только любить все вокруг, и больше ничего.

– Это великий дар, золотко. Не все это умеют. Давай-ка посмотрим, какая ты из себя. Глаза у тебя красивые, как твой Джингл говорит…

– И нос ему нравится. Он красивый, Джуди?

– Да. И брови тоненькие, ровные. И ушки маленькие, как розовые раковины. Поверь уж, у твоей Кэти уши никуда не годятся, раз уж она из Мэдисонов.

– Она их прячет под волосы, но я видела, как ухо выскочило, – призналась Пэт.

– Ну вот! Рот у тебя широковат, но зато как красиво изгибается, когда ты смеешься. Ты вообще хорошо смеешься. И лодыжки у тебя тоненькие, как у козочки. У Кэти побольше мяса на ногах.

– Да, у Кэти толстые ноги, – Пэт стало легче. – Зато волосы очень красивые. А у меня прямые, как солома, и желтые.

– Волосы у тебя потемнеют, золотко. Ты все лето бегаешь под солнцем босиком и без шляпы. Твоя мать всегда носила зонтики от солнца.

– Но я так люблю солнце и ветер!

– Тогда не жалуйся, что ты сама черная, а волосы выцвели. Яичницу не приготовишь, не разбив яиц.

– У Винни красивые кудряшки, а у меня нет.

– Потому что Винни – чистая Селби. А ты – Гардинер. Зато говоришь ты очень сладко, а когда улыбаешься, у тебя искры в глазах, как у бабушки Гардинер. Вот это была красавица так красавица! И ты умеешь так стрельнуть глазами, что сердце замирает. Видела я лицо твоего Джингла, когда ты на него так взглянула.

– Правда, Джуди?

– Ну может, надо было мне промолчать, но ты сама это когда-нибудь узнаешь. Твой взгляд, Пэт, стоит всех голубых глаз и алых ротиков в мире. Такой же был у твоей матери.

– Папа говорит, что мама в юности была красавицей.

– Еще бы! Уж он за ней долго увивался! Все думали, что она пойдет за Фреда Тейлора. Но как до дела дошло, она твоего папашу выбрала. На ее свадьбе многие парни сидели набравши в рот воды.

– Но она была красивая, Джуди.

– Да. Но ее сестра, твоя тетка Дорис, был невзрачная, а женихов у нее была целая уйма. Верно, потому, что она была вечно сонная и парни мечтали ее разбудить. Она была страшно ленивая, но все ее любили. У твоей тетки Эвелин руки и плечи были хороши, и у тебя такие будут, когда что-нибудь на костях нарастет. Твоя тетка Флора была кокеткой и любезничала со всеми подряд. И какая теперь разница, золотко? Кто-то один возьмет тебя за руку, а до остальных тебе дела нет. Не забывай это.

– Кэти сказала, будто Джим Мэдисон залез на самое высокое дерево в Сильвербридже, чтобы достать ей звезду.

– Ну и что, достал? – хмыкнула Джуди. – Ложись-ка спать. Прошла твоя хандра?

– Да, Джуди, спасибо. Но я ведь и вправду очень смуглая.

– Я тебе расскажу один старый секрет. Когда придет весна, выходи каждое утро и умывайся росой. Может, и не побелеешь, как Кэтлин, но кожа будет атласная.

– Правда, Джуди?

– Я это в книге вычитала. Завтра покажу тебе.

– А почему ты так не делаешь, Джуди?

– Меня уже ничто не проймет. Надо было смолоду начинать. Джорджи Шортрид всегда так умывалась и нашла хорошую партию, а ведь у них в семье через одну были старые девы. Я тебе рассказывала, как ее сестра Китти упустила свой единственный шанс? Был у нее только один кавалер, молодец лет пятидесяти, который был не прочь жениться на ней. И вот он однажды пришел к ним домой весь нарядный, надел свой единственный парадный костюм. И стоял на крыльце – набирался, значит, смелости, чтобы постучать. А Китти в это время открыла дверь и облила его помоями с ног до головы. У Шортридов всегда выливают воду куда попало… А рассказывала я тебе, как старый Дик Шортрид поссорился с соседом Абом Боллингером из-за курицы?

– Нет. – Пэт устроилась поудобнее, готовая слушать сказки Джуди.

– Они три года бранились из-за курицы и даже пошли из-за нее судиться в магистрат. Вся округа над ними смеялась. Столько денег извели, что можно было купить целый курятник. Не знались друг с другом много лет. И чем кончилось? Дочь Аба Боллингера вышла за сына старого Дика Шортрида. Пришлось им помириться.

Когда Джуди ушла, Пэт подбежала к окну и долго смотрела на сияющие поля. Винни еще не пришла, и ночь была очень тихой. Пэт любовалась ровным снегом, тенями на Шепчущей дорожке и серебряной бахромой сосулек на церковном амбаре. В Длинном домике светилось окно Бетс. Пэт снова подружилась с миром. Какая разница, если она не очень красива? В ее распоряжении красота серебристых лужаек, лунных полей и Серебряной рощи. И все же, забираясь под одеяло, она с удовольствием вспомнила, что у Кэти уши Мэдисонов.