Текст книги "Пэт из Серебряной рощи"

Глава XXXVI. Смех и слезы

Все закончилось. Винни уехала.

– Пэт, милая, – прошептала она, прощаясь, – все было чудесно. Это была прекрасная свадьба. Вы с Джуди отлично справились.

Пэт умудрилась улыбнуться, как велела Джуди, но потом, у развалин праздничного стола, призналась:

– Как хорошо больше не улыбаться. Надеюсь, что в Серебряной роще еще лет сто не будет свадеб.

– А я бы хотела каждый день по свадьбе, – сказала Крошка. – Думаю, следующей выйдешь замуж ты. Ну а потом я, если мне удастся кого-то найти, – задумчиво добавила она. – Не хочу быть старой девой.

– Нечего тут ранить мои чувства, – велела Джуди. – Я вот старая дева.

– Я всегда об этом забываю, – виновато пояснила Крошка. – Но ты совсем не похожа на старую деву. Ты просто Джуди.

– Мистер Рональд Рассел из Сент-Джона сказал мне, что никогда не видел такой красивой женщины, как мама.

– И ты за это будешь вечно любить мистера Рональда Рассела. Но он прав. Слыхала, как он спросил у Винни, собирается ли она сделать из Фрэнка пресвитерианина? А Винни ответила, что пресвитерианином можно только родиться. Вот это ответ так ответ. Ну зато аппетит у Рональда Рассела хороший, я люблю, когда у мужчины есть вкус к жизни.

– Он член парламента, – заметила Пэт. – Говорят, когда-нибудь он станет премьер-министром.

– Вот этот старый жирный коротышка Рассел? – презрительно спросила Джуди.

– Надеюсь, фотокарточки хорошо получатся, – сказала Крошка. – Я есть на всех.

– По крайней мере, Винни не снимали в обнимку с женихом, как Джин Мэдисон. Позор-то какой. Сейчас будем убираться, Пэт, или на утро оставим?

– Как хочешь, Джуди.

– Так ты же теперь хозяйка, раз Винни уехала, а маму нельзя тревожить. Ты раздаешь приказы, я их исполняю.

– Ерунда, Джуди. Разве я могу тебе приказывать?

– Должна приказывать, Пэт, – твердо сказала Джуди.

Пэт замялась. А потом поняла, что действительно владеет теперь Серебряной рощей.

– Хорошо, Джуди. Оставим все до утра. Мы устали. Помнишь вечер после свадьбы тети Хейзел, когда мы убирали столовую?

– Да уж, ты чуть не плакала тогда, как маленький раб.

– А ты рассказывала мне смешные истории. Давай лучше разожжем камин. Уже прохладно, а у камина очень хорошо сидеть. И ты снова мне что-нибудь расскажешь.

– Да ты все мои истории уже миллион раз слышала, Пэт. Разве вот только Джо Келлерс… он женился, потому что девушка его бросила, а жена пошла за него, потому что ее бросил Сэм Миллер с залива. И чего тут можно ждать?

– Что они будут не слишком счастливы.

– А вот тут ты ошиблась, золотко. Очень удачный вышел брак. Такова жизнь.

– Жизнь очень странная, Джуди. Вот Винни и Фрэнк. Она же совсем не сомневалась и не боялась. Я боюсь, что никогда не смогу понять, люблю ли я кого-то достаточно, чтобы выйти замуж. А сегодня я с ума сходила оттого, что Винни уезжает, но все равно немножко радовалась.

– Всегда что-нибудь смягчает боль, – мудро заметила Джуди. – Ничто не бывает таким горьким, как думаешь.

Хилари отвез на станцию нескольких гостей и вернулся. Храбрец, который весь день дулся, потому что им никто не восхищался, лег на коврик, подвернул под себя лапы, нос и хвост и смирился со своим положением. Со стен все так же смотрела королева Виктория, белые котята вечно играли между собой, король Вильгельм гордо ехал через Бойн. Пэт немного боялась воцарившейся в доме тишины и пустоты. Она почти до ночи задержала Хилари и была с ним так мила, что, прощаясь с ней на крыльце, под сенью тополя, он рискнул попросить ее о поцелуе.

– Конечно, я тебя поцелую, – согласилась Пэт. – Я сегодня столько друзей перецеловала, что мне уже все равно.

– Мне не нужен дружеский поцелуй, – ответил Хилари и ушел.

– Жалко тебе было его поцеловать? – спросила Джуди, которая всегда слышала все, до чего ей было дело. – Он скоро уедет очень далеко, бедняжка.

– Но я хотела его поцеловать! – воскликнула Пэт. – И вовсе его не прогоняла! Ну почему сегодня?

* * *

Поднимаясь в спальню, Пэт чувствовала себя очень одиноко. Без смеха Винни дом казался пустым. В этом зеркале раньше отражалось ее лицо. Маленькое кресло, в котором постоянно сидела Винни, стояло никому не нужное. Туфельки, которые могли бы уже научиться танцевать сами, так часто в них танцевала она, покоились под кроватью. Казалось, что она только что их сбросила. Ее запах чувствовался в комнате. Пэт не знала, как перенести все это.

Она высунулась из окна и долго глотала холодный воздух. Ветер завывал в кустах. В Ласточкином гнезде лаяла собака. Пэт думала, что, оставшись одна, она упадет на кровать ничком, всеми брошенная и измученная. Но лунный свет и совы никуда не пропали из мира. Дом остался прежним. И в самом деле, неплохо иметь собственную комнату.

Наутро после праздников дом всегда казался особенно жалким и одиноким. Пэт с удовольствием приводила его в порядок, весь, от подвала до чердака. Подарки упаковали и отправили за молодоженами. Читать о свадьбе в газетах оказалось очень весело.

«До свадьбы новобрачная была Виннифред Альмой, дочерью мистера и миссис Алек Гардинер». Это расстроило Пэт. Винни же осталась их дочерью? «Подружки невесты надели платья из розового креп-жоржета с розовыми шляпками и держали в руках букетики душистого горошка. Очаровательная малышка Эмми Мэдисон, одетая в розовый газ, разбрасывала цветочные лепестки». Повезло же Эмми, про нее написали в газете! «Мисс Патрисии Гардинер, сестре невесты, очень шел золотистый муслин». И – неужели! «Мисс Джуди Плам надела синее шелковое платье с украшенным розами корсажем». Это, вероятно, вставил Джек Рассел, негодяй такой. Джуди была непередаваемо довольна. Ее имя напечатали как положено, рядом с именем тетушки жениха, заносчивой миссис Рональд Рассел, в черном атласе с лиловыми орхидеями. Правда, Джуди сомневалась насчет корсажа. Слово казалось ей странным.

Потом начались визиты. Все помогали Винни обустроиться в большом белом доме у залива. У нее был яркий сад, обсаженный елями, там пел ветер и жужжали пчелы. Дом располагался так близко к берегу, что в нем никогда не умолкал гул моря. Пэт была бы счастлива, если бы сумела забыть, что Хилари ушел.

Глава XXXVII. Госпожа Серебряной рощи

Пэт чувствовала себя старухой лет пятидесяти. Жизнь вдруг стала пустой и холодной. Хилари уезжал в Торонто на пять лет, учиться архитектуре. Он коротко сказал Пэт, что это устроила его мать. С того тяжелого дня, когда Дорин Гаррисон окончательно отвернулась от своего малыша Джингла, Хилари никогда о ней не говорил. Пэт знала, что он не получил от нее ни одной весточки, не считая чеков на оплату обучения.

Пэт радовалась за Хилари. Он мог реализовать свои мечты и амбиции. Но собственная судьба казалась ей незавидной. Не с кем погулять, не с кем поделиться мыслями, которыми было так просто делиться с Хилари. Не с кем пошутить.

– Джуди, мы всегда смеялись над одним и тем же.

– Потому вы так и дружите, Пэт. Это правда важно. Мне тоже жаль, что Джингл уезжает. Он сделался настоящим джентльменом, весь такой высокий и статный. А теперь еще и архитектором станет. Надеюсь, не таким, как один архитектор из Ирландии. Он купил план большого дома у черта и в отплату отдал свою душу. Дом вышел на славу, но вот жить в нем никто не хотел.

– Я не думаю, что Хилари будет тратить душу на покупку планов у черта, – ответила Пэт с вымученной улыбкой, – он сам способен придумать что угодно. Но, Джуди, как мне это пережить? Бетс умерла, Винни уехала, а теперь и Хилари.

– Ну так напасти всегда по три идут, Пэт. И теперь долго ничего дурного не случится.

– Но жизнь станет совсем пустой.

– Он вернется.

Пэт покачала головой. Разговоры о возвращении Хилари были бессмысленны. Она знала, что он никогда не приедет обратно, разве что на каникулы, на месяц-другой. Счастливая дружба закончилась, закончились часы в Счастье и прогулки по полям и по берегу. Детство миновало.

– А что будет с Макгинти? Хватит с нас одного пса с разбитым сердцем…

– Хилари отдает его мне. Сердце у него все равно разобьется, но если любовь может помочь…

Пэт осеклась. Она представила глаза Макгинти в день, когда Хилари не будет рядом.

– Это хорошо. Не люблю, когда дом без собаки. Кошки – интересные твари, как Крошка говорит, но все же в собаках что-то есть. Да и кости будет кому погрызть.

Пэт знала, что Хилари ждет ее в Счастье. Они договорились попрощаться там, пока Хилари не уедет ночным поездом. Она медленно двинулась туда. Все вокруг цвело яркими красками, но в сладком воздухе уже чувствовался намек на будущий мороз. Вечернее солнце грело старые серые амбары. Идя через Иордан, она увидела две темных ели, которые торчали между золотистых кленов, как указующие персты. Хилари любил эти ели. Он говорил, что это шпили таинственного закатного храма.

* * *

Хилари ждал ее в Счастье, сидя на старом замшелом камне, который ничуть не изменился за все эти годы. Рядом с ним сидел счастливый маленький песик, но его веселье уже скрывало грусть. Макгинти чувствовал: приближается что-то бесформенное и ледяное, но это не имело значения, пока любимый хозяин был рядом.

Хилари коротко вздохнул. Глаза его засияли. Девушка в желто-оранжевом свитере шла к нему через поле. Осеннее солнце делало ее темные волосы и янтарные глаза золотыми. Нежное смуглое лицо будто бы просило о поцелуях, вся она напоминала юный тополь, который ветру так просто не сломать.

 
Смугла, надёжна и верна
С глазами чёрными, она –
Друг преданнейший мой.
 

Почему это сказал Стивенсон, а не он, Хилари? Это же было сказано о Пэт, а не о ком-то другом. Почему он не мог сказать ей все те важные и горькие слова, которые он придумывал по ночам, но не мог произнести наутро?

Пэт села на камень рядом с Хилари. Они обменялись несколькими неуклюжими фразами.

– Я больше никогда не приду в Счастье, – сказала Пэт.

– Почему? Я буду представлять, что ты сидишь тут с Макгинти.

– Бедный песик, – Пэт с отсутствующим видом погладила Макгинти по голове стройной смуглой рукой, бесконечно милой рукой. – Я не смогу приходить сюда без тебя, Хилари. Мы слишком часто здесь бывали. Слишком много лет дружили.

– Пэт, а мы можем быть не просто друзьями? – в отчаянии выпалил Хилари.

Пэт тут же замкнулась в себе, хотя щеки ее вспыхнули. Хилари был для нее другом, братом, но не возлюбленным. На этом она настаивала.

– Мы всегда так хорошо дружили, Хилари. Не порти это сейчас. Мы дружили с того дня, как ты спас меня на ночной дороге. Десять лет.

– Это были очень хорошие годы, – Хилари, казалось, принял отказ более философски, чем она боялась. – Но что будет дальше?

– У тебя все будет чудесно, Хилари. Ты добьешься успеха. И все твои бывшие друзья, особенно старая дева по имени Пэт, будут хвалиться, что когда-то тебя знали.

– Я действительно добьюсь успеха, – Хилари сжал зубы. – Если бы я мог, я бы рассказал тебе, что́ для меня значила наша дружба и жизнь рядом с Серебряной рощей. Именно ты не позволила мне стать злым и циничным. Ты всегда знала, что жизнь прекрасна, и поэтому я никогда не подвергал это сомнению и этого уже не изменить. Ты будешь мне писать, Пэт? Поначалу мне будет одиноко. Я ни одной живой души в Торонто не знаю.

– Конечно, буду. И, Хилари, не забывай, – Пэт засмеялась, – ты обещал построить для меня дом. Я буду в нем жить, когда Сид женится и выгонит меня из Серебряной рощи. Ты приедешь меня навестить. Я буду почтенной пожилой леди с седыми волосами, и налью тебе чаю из чайника бабушки Селби, и мы расскажем друг другу, что с нами произошло за эти годы, а потом притворимся, что это был сон, и мы по-прежнему Пэт и Джингл.

– Пэт, мой дом всегда будет там, где ты.

Ну вот, снова. Если бы им не предстояло надолго распрощаться, она бы на него разозлилась. Но сегодня она не могла злиться. Скоро он позабудет эту ерунду. В Торонто сотни красивых, умных девушек. Но все равно они навсегда останутся друзьями, лучшими друзьями – она не представляла, что может перестать дружить с Хилари.

Они пошли обратно, петляя вдоль Иордана и обсуждая былые времена. Очень приятно было вспоминать вместе. Вдоль тропинки цвели астры. Хилари хотел сорвать для нее очень редкую темно-синюю, но она не позволила.

– Не надо. Она быстро завянет. Давай оставим ее здесь и будем вечно вспоминать, как она цвела, красивая и свежая.

В этом была вся Пэт. Хилари вспомнил, что она никогда не любила собирать цветы. Он запомнит ее такой, стоящей над астрами, такой же красивой и таинственной, как осенние сумерки. Как она хороша!

Ручей лепетал что-то, будто шепчась сам с собой. Высокие елки, бывшие совсем крошечными, когда они впервые их увидели, протягивали над ручьем ветви, мох зеленел на берегах. В струях ручья звенели голоса их детства, давно забытые ноты сладкой печали, с какой всегда думаешь о прошлом. Двадцатилетний Хилари и восемнадцатилетняя Пэт чувствовали себя пожившими странниками, с грустью вспоминающими юность.

Они остановились на мостике через Иордан. Пэт протянула руки. Ей хотелось расплакаться у него на плече, но она знала, что делать этого не стоит. Он бы ее обнял тогда. Это было бы приятно, но…

Ей хотелось сказать ему, что она очень его любит. Гораздо сильнее, чем Джо, и даже сильнее, чем Сида. Ей хотелось поцеловать его, но ему были не нужны дружеские поцелуи. И все же они не могли расстаться вот так.

– Я не собираюсь прощаться полдюжины раз, пока не уйду окончательно. Так делает моя старая тетка Сара Гордон, – Хилари попытался улыбнуться. – До свидания, Пэт.

Но он, кажется, забыл отпустить ее руку. Она не могла больше это выносить.

– До свидания, Джингл. – Старое имя вспомнилось само. Она вырвала руку из его теплой, надежной руки и убежала навстречу луне.

Хилари стоял и смотрел ей вслед. Макгинти прижался к его ноге, дрожа. Макгинти чувствовал: что-то не так.

Хилари думал о доме, который построит для Пэт. Он почти видел его окна, горящие в сумерках. Где будет этот дом, в какой далекой стране? Он будет даже красивее Серебряной рощи. На мгновение Хилари возненавидел Серебряную рощу. Других соперников он не боялся. Потом он сжал зубы.

– Ты будешь моей, Пэт.

* * *

Пэт, спотыкаясь, брела по дорожке и по полю. Наконец она добралась до ворот и там дала волю слезам. Как она с этим справится? Все пропало. Кто смог бы это пережить?

Лунные лучи касались Туманного холма нежными серебряными пальцами. Ночь лежала на водах залива, как синяя жемчужина. Низкий неумолкающий гул прибоя заполнял воздух. Мирный спящий сад манил к себе. Жались друг к другу старые амбары, по которым, должно быть, носились призраки котят. Серебряную рощу освещали дружелюбные огни. Пэт вытерла слезы и посмотрела на дом.

На верный старый дом, который никогда не изменял тем, кто любил его. Стоило переступить его порог, как ты сразу становился его другом. В нем таились воспоминания о прекрасных днях и годах. В этом доме произошло очень многое, и он ничего не забывал. Любовь и печаль, трагедии и комедии. Тут рождались младенцы, мечтали невесты, моды приходили и уходили, а старые зеркала их отражали. Стены, казалось, впитали человеческие слезы и смех.

Этот дом помнил всю ее жизнь. Он всегда оставался прежним. Он не менялся по-настоящему, менялись только мелочи. Как она любила его! Любила во время розовых рассветов и золотых закатов, а сильнее всего – темными ночами, когда он смутно белел во тьме. Вся эта красота принадлежала ей.

Однажды кто-то сказал, что Патрисия Гардинер не от мира сего. Она засмеялась. Не от мира сего? Она принадлежит этому миру, своему миру. Ее охватило странное ощущение. Она была дома.