Текст книги "Четыре сестры"

15
Летние каникулы подходят к концу…

…но не лето… которое здорово придумало закончиться в сентябре!

Базиль принес второй чемодан с одеждой. Ее было чуть больше, чем требовалось на каникулы.

В конце июля, как и было условлено, Женевьева закончила продавать мороженое на пляже. Месье Мепулед вручил ей чек, сказав, что готов нанять ее и на следующий год.

Что же до Виль-Эрве, его судьба решалась в августе, со всеми визитами, которых не ждали, всеми явлениями, появлениями и исчезновениями…

Однажды утром в воскресенье, когда Роберто и Гарри были единственными представителями мужского пола в доме – Базиль дежурил в больнице, – из Тупика вырулил мопед и остановился у крыльца.

С него спрыгнул парень и снял шлем, из-под которого тут же вылетел воробей. Он открыл багажник, выпустив белку, цыпленка, утенка и кота.

Беттина взвизгнула, вскочила, оставив чашку кофе с молоком, стремглав промчалась через террасу, сбежала с крыльца и, не обращая внимания на ошеломленные лица сестер и мужской части, встретила вновь прибывшего веселым смехом.

Остальные приблизились, осторожно, из-за всех этих крылатых, пернатых и мохнатых, разгулявшихся на свежем воздухе.

– Огюстен! Это Огюстен! – крикнула им Беттина. – С Гримасом! И Воробьем! И Утенком! И Цыпленком! И…

Гарри подоспел быстрее всех. Утенок? Воробей? Цыпленок? Он выронил свой очечник, откуда вылетели тридцать шесть мух. Беттина всех познакомила.

– Здравствуйте, – пробормотал Огюстен, краснея и стесняясь.

– Что ты здесь делаешь? – спросила его Беттина.

– Я уехал с фермы, – ответил он.

– Почему?

На Огюстена не стоило полагаться для подробных объяснений. Он пожал плечами, фыркнул – пффф – и договорил:

– Я получил твое письмо.

Беттина в свою очередь порозовела.

– Кофе с молоком? – спросила Шарли. – Чаю?

– Кофе без молока, – кивнул он.

Гарри, очень заинтересованный, вертелся около клювов, перьев и лап.

– Они твои?

– Нет, – ответил Огюстен. – Животное никогда не принадлежит человеку. Мы просто дружим.

Гарри пристально посмотрел на него.

– У меня были мухи, – сказал он. – Они улетели.

– Вот видишь.

Шарли переглянулась с Женевьевой. Гортензия принесла чашку, Беттина – кофейник.

– Ты еще побудешь здесь? – спросила она Огюстена. – Я позвоню Денизе, Бео. И даже Сюзи позову.

Огюстен обмакнул в чашку тост, который Энид успела намазать для него маслом. Он огляделся, увидел женские по большей части лица, приветливые и дружелюбные. Довольно вздохнул и откусил кусок хлеба.

– Может быть, ты расскажешь нам об этом месье? – сладким голосом сказала Шарли Беттине.

Вечером того же дня Юпитер выписали из больницы. Базиль привез ее на машине. Ее хорошенькое смуглое личико как будто стало меньше, не таким круглым, волосы были коротко острижены, но глаза блестели. Она расцеловала детей, твердя:

– Я здесь. Мама вернулась.

Чтобы отпраздновать ее возвращение, Огюстен испек торт на кокосовом молоке, а Базиль приготовил фрикасе из овощей с эстрагоном. Они поужинали в беседке, по которой уже карабкался виноград, а молодая олива вытягивалась над своим горшком, как довольная кошка или восточный паша.

Назавтра Огюстен устроил им барбекю из креветок, которых наловил рано утром. На следующий день он приготовил сорбет из лесной земляники. Потом макаруни с ароматом мимозы, потом фаршированные помидоры, потом…

Две недели спустя он все еще гостил в Виль-Эрве. И вся его живность тоже. Никому и в голову не приходило, что они могут уехать. Даже Ингрид и Роберто, которых тронуло барбекю из креветок.

Третье явление случилось на днях вечером, у въезда в Тупик.

* * *

Шарли в широченной футболке – левый рукав был разрезан из-за объемистого гипса, – в зеленой парусиновой шляпе катила единственной рукой мусорный бак по Тупику, чтобы оставить его, как и каждый четверг, на обочине шоссе, где его опорожнит мусоровоз.

Было девять часов вечера, время между волком и собакой в середине августа. У въезда в Тупик темно-красная машина с зажженными фарами стояла на обочине, в том самом месте, что было предназначено для мусорных баков. Шарли остановилась, нахмурив брови.

Какой-то мужчина пытался прочесть поблекшую табличку «Виль-Эрве, Атлантический тупик», несколько букв на которой вообще стерлись от ветров, дождей и туманов.

– Я могу вам помочь?

Он обернулся. Шарли тут же пожалела о своем виде: разрезанная футболка, брюки в пятнах, рука на перевязи. Она хотела было поправить челку… Рука встретила зеленую парусиновую шляпу. Хоть плачь!

– Я ищу семью Верделен.

– Это здесь.

Лет тридцати, не больше, почти незаметное колечко в ухе. Мужчина бросил на нее лишь беглый взгляд, но она бы голову дала на отсечение, что он уже все знал о ее фигуре, цвете глаз, форме ногтей и родинке под подбородком. В три шага он вернулся к машине, погасил фары, закрыл дверцу и снова подошел к ней, держа руки в карманах кожаной куртки.

– Вы, должно быть, Шарли?

Она кивнула. Вдруг поняла, что все еще держит мусорный бак, и поспешила прислонить его к обочине. Отряхнула руки. Он протянул ей свою.

– Валери Клотильд. Именно в таком порядке: имя и фамилия. Мне пришлось позаботиться о Гортензии и ее кузенах в Париже. По правде сказать, я тот самый полицейский, который отправил их сюда. Я заехал справиться, как они.

– Вы специально приехали? А вы не знаете, что существует такая хорошая вещь под названием «телефон»?

Он одарил ее улыбкой, которую она нашла сногсшибательной.

– Вы простужены? – вдруг спросил он.

– Простите? Боже милостивый, нет! А что?

– Почему же тогда… Я в отпуске, – резко сменил он тему.

– В таком случае идемте! – сказала Шарли и первой свернула в Тупик.

Зеленую шляпу она поспешила потерять в зарослях.

* * *

Гортензия читала, зарывшись в подушки оранжевого дивана. Ее взгляд порой скользил поверх страницы и окидывал гостиную. Верхний край книги был ее горизонтом, границей между вымыслом и реальностью. Примерно как между экраном в кино и залом.

Конечно, бывает, что горизонт размывается. Вот как сейчас, когда она читала книгу «Волна любви на озере дружбы». И задавалась вопросами.

Кто, Базиль или Валери, был озером? Если посмотреть на все эти розовые пятнышки, расцветавшие в вырезе Шарли, с тех пор как полицейский приехал четыре дня назад, пожалуй, он мог быть волной…

Гортензия опустила глаза на страницу. Зазвонил телефон.

– Тебя! – крикнула ей Энид.

Гортензия встала. Звонил Мохаммед. С улицы Пилле-Виль. Из Парижа.

– Все хорошо?

– Угум. А у тебя?

– Нормально. Кстати, правда, что ты живешь у моря?

– Из моего окна можно прямо в него нырнуть.

– Вот здорово!

– Хочешь, приезжай, посмотришь. Пляж большой.

– Я не могу оставить маму.

– Приезжай с ней.

– Правда? У вас есть место?

– Пока еще не полный комплект.

– Позови Юпитер. Мама хочет с ней поговорить. Узнать, как она. Пока.

– Пока.

Через три дня приехали мадам Эссаира с Мохаммедом.

С чердака принесли матрас. Беттина предложила уступить им свою комнату и поставить палатку в парке с Денизой и Беотэги. Сестры не поверили своим ушам. Беттина? Уступает свою комнату? Они не догадывались, что эта внезапная тяга к природе была напоминанием о прекрасном июле…

* * *

Полмесяца спустя, когда Энид и Гулливер играли в кости с Гарри и Дезире – все четверо сидели на ступеньках крыльца, как ноты на разлинованной бумаге, – шорох шагов по гравию заставил их поднять головы.

Перед ними стоял незнакомый парень, одним пальцем придерживая переброшенную через плечо куртку. Он улыбнулся, и дети заметили, что лицо у него слегка осунувшееся.

– Добрый день, – поздоровался он. – Женевьева дома?

– Смотря какая, – ответила Энид. – Тебе нужна Женевьева, которая стирает белье белее белого? Женевьева, у которой мерцают серебристые блестки в глазах, когда она говорит «Фрисби Рикики»? Та, что может быть похожей на Мэрилин Монро, когда надевает каблуки? Или моя сестра, которой шестнадцать лет?

Парень рассмеялся, смех его был почти не слышен, зато очень хорошо виден.

– Все, если можно, – ответил он.

Но идти за сестрой не пришлось. Женевьева мыла окна в комнате наверху, она спрыгнула с табуретки, побежала в ванную, чтобы сполоснуть руки и пальцами пригладить волосы, и кубарем скатилась по Макарони к крыльцу.

– Здравствуй! – сказала она, когда подбежала, запыхавшись, к незнакомому парню.

Они одновременно улыбнулись. И, под неодобрительными взглядами мелких, бросились друг другу в объятия, как будто каждый был для другого Огюстеновым пирожным. Гулливер, Дезире, Энид и Гарри, стыдливо опустив глаза, вернулись к партии в кости. Дезире и Энид успели трижды крикнуть: «Кости, мой ход!», прежде чем старшие разомкнули объятия. Наконец Женевьева, обняв одной рукой незнакомого парня, сказала:

– Вот. Это Виго.

Четверо мелких вежливо поздоровались. Энид с самым приветливым видом спросила:

– Надо будет достать еще матрас?

16
Валькирия Вагнера

Ежемесячный чек от тети Лукреции пришел с опозданием и с извинениями. Тетя проходила курс талассотерапии на острове Джерба, у нее просто вылетело из головы, но, когда вернется, она их навестит, обязательно…

– Боже мой, только не это! – проворчала Беттина.

Шарли быстро составила в уме список всего, что на данный момент в Виль-Эрве могло ужаснуть тетю до потери разума:

• пернатая живность;

• мохнатая живность;

• люди;

• посторонние;

• молодые;

• веселые;

• толпа;

• бардак.

Шарли позвала четырех сестер на чердак, единственное место в доме, где еще можно было собраться, не споткнувшись о матрас, багаж или живность.

Она окинула пронзительным взглядом Энид, Гортензию, Беттину и Женевьеву – взглядом, самую малость драматическим, она готова была это признать. Потом помахала чеком от тети Лукреции и царственным жестом разорвала его на восемь частей. После чего, довольная произведенным эффектом, провозгласила:

– Избавимся от тети Лукреции!

В ответ пронесся испуганно-восхищенный шепоток.

– Ты хочешь ее ликвидировать?

– Да.

– То есть?..

– Покончить с ней, ее собакой, ее певцом, ее деньгами.

– Ты предлагаешь… что?

Шарли снова обвела их тем же драматическим взглядом, для разнообразия в обратную сторону. Достала из кармана книгу и показала обложку. На ней было написано: Путеводитель по уютным домам.

– Ты хочешь убить ее книгой?

– Не такая она толстая.

– А череп у тети твердый…

– У Роальда Даля для этого используют замороженную баранью ног у, – внесла предложение Гортензия.

Шарли пожала плечами.

– Кто говорит об убийстве, криминальные ваши мозги? Я только хочу, чтобы она никогда больше не была нам нужна! Виль-Эрве может стать уютным домом с гостевыми комнатами! Мы будем видеть людей! Людей со всего света! И это принесет нам деньги.

Сестры молчали, переваривая услышанное. Первой нарушила молчание Беттина:

– Огюстен будет старшим кондитером.

– Базиль – старшим доктором кускусных наук.

– Виго – старшим мастером на все руки.

– Юпитер – старшей хостесс.

– А ты, Шарли? Что будешь делать ты?

– Я буду старшей над старшими.

Они вздохнули.

– Это было бы здорово.

– Очень-очень здорово.

– Просто суперздорово.

– Кто за?

Все руки взметнулись вверх.

Шарли торжественно подняла палец к потолочным балкам чердака.

– Итак, я объявляю о начале операции «Уютный дом»! С сегодняшнего дня мы…

– Тс с.

– Слушайте…

Все прислушались. Содрогнулись. Застонали. Не поверили своим ушам.

– Кто первой произнес ее имя?

– Та ведьма!!!

Они пробежали два этажа по лестнице и оказались снаружи, когда «твинго» тети Лукреции въезжал в ворота.

– Запомните: ни под каким видом не пускать тетю в дом!

Свамп-терьер Делмер выскочил из открывшейся дверцы. За ним вышла тетя Лукреция, очень элегантная в костюме от Кристиана Какбишьего. Всем было известно, что это Кристиан Какбишьего, потому что инициалы Кристиана Какбишьего стояли на пуговицах. Тетя загорела, похудела, талассотерапия явно пошла ей на пользу.

Делмер завертел головой во все стороны в поисках своих заклятых (пока невидимых) врагов, Роберто и Ингрид.

– Я привезла вам сувенир с Джербы!

Поцеловаться с тетей Лукрецией значило столкнуться с ней щеками, слушая пустопорожнее чмоканье в точности у ваших ушей. Пять сестер покорно подставили щеки и уши. Шарли ловко вывела ее на террасу.

– Хочешь посмотреть новую беседку, тетечка? Идем, посидишь в тенечке…

Тетя Лукреция дала отвести себя в беседку и уселась на один из стульев. Злобно свистящий клюв щелкнул на уровне ее ягодиц. Тетя потревожила сиесту утенка. За неимением кошек Делмер решил, что эта живность тоже сойдет. Он кинулся на него, но тотчас отступил. Пернатый был настоящим бойцом и нисколько не испугался мохнатого. Тетя прижала Делмера к сердцу.

– Это что еще такое? – прошипела она, показывая на Огюстенова утенка.

– Завтрашний ужин, – мрачно ответила Беттина.

Делмер, которому хотелось поужинать немедленно, перешел в атаку и погнался за утенком. Шум привлек Ингрид, которая была в парке, потом Роберто, который был в огороде, потом подоспел и Гримас, кот цвета то ли стейка, то ли томатного супа, который мирно дремал под лестницей. Не заставили себя ждать и воробей, белка, цыпленок. А из недр дома высунулись крысы, старые и новые, Майкрофт и Миледи, а заодно несколько тараканов с хорошей памятью.

Весь этот зверинец оказался на террасе и закружил бешеным торнадо писка и визга, лая и мяуканья, пуха, меха, клыков, хвостов и когтей вокруг оцепеневшей от ужаса тети.

Беттина подхватила одну полу костюма от Кристиана Какбишьего, Гортензия другую полу, Шарли потянула за плечи, Женевьева взялась за щиколотки, и так тетю вырвали из тайфуна живности, чтобы срочно отнести в дом. В гостиной ее опустили между подушек оранжевого дивана.

Бедняжка задыхалась и дрожала, как будто увидела Драгенштейна и Франкулу вместе взятых. Энид сжалилась над ней.

– Я принесу тебе холодного сока.

Тетя Лукреция всхлипнула. Глаза ее под полуопущенными веками остекленели.

– Что можно сделать, чтобы она успокоилась?

– Музыку?

– Тетечка, хочешь музыку?

– Но у нас нет диска Энгельберка Хамперпука.

– Хампердинка, – слабым голосом поправила тетя. – Энгельберта.

– Хочешь классику? Шуберта? Моцарта? Шейлу?

Тетя выпила холодного соку и привстала на подушках.

– Только одно меня успокоит, – простонала она. – Это…

Она умолкла. В дверях появились Мохаммед и Гарри. Шум прервал их исключительно успешную охоту на мух.

– Боже мой, – ахнула тетя. – Откуда взялся этот маленький… э-э… туземец? А второй… Не тот ли это… что в прошлый раз… с тараканами?..

– Сегодня у меня мухи! – радостно объявил Гарри и распахнул очечник, откуда вылетело черное жужжащее облако.

Тетя истошно завизжала.

Женевьева поспешно подтолкнула мальчиков к двери. Беттина сунула диск в пасть проигрывателя. Энид подлила тете холодного сока. Гортензия смотрела на нее с выражением ледяного презрения.

Тетя этого не замечала. С первыми тактами музыки она вздохнула и как будто немного успокоилась.

– Где Делмер? – дрожащим голосом спросила она.

Делмера поймали на террасе и водворили в ее объятия.

– Отдыхай, тетечка. Все хорошо.

Энид прибавила звук. Тетя закивала.

– «Полет валькирий» Вагнера, – сказала она. – То, что нужно. «Валькирия» Вагнера…

Мохаммед прыснул. Все сделали ему большие глаза. Но он продолжал смеяться.

Наконец все как будто устаканилось.

Вот только… На шум пришла Дезире. А следом за ней Огюстен. Потом Юпитер и мадам Эссаира, вернувшиеся с утеса. За ними Базиль и Виго, что-то чинившие наверху. Не хватало только Валери Клотильда, но он был на пляже.

При виде всех этих лиц, по большей части незнакомых, с тетей Лукрецией сделались судороги. Женевьева подумала, что у тети аллергия не только на перья и кошек, но, скорее всего, на все человечество.

– Кто эти люди?

– Наши друзья, тетечка.

Тетя Лукреция села, изо всех сил стараясь показать себя светской дамой. Она наобум протянула свои сухие пальцы к рукам, но не пожала их.

– …очень приятно……ятно……ятно… – бормотала она в такт «Валькирии».

Она приподняла Делмера и, движимая внезапно обретенной силой, встала на ноги. Помахала рукой всем сразу и никому в отдельности, улыбнулась, кинулась к двери и выбежала из дома со всхлипом облегчения.

На террасе она старательно разминулась с утенком, цыпленком, котами и прочей нечистью… И порысила в спасительное убежище своего «твинго».

В эту минуту у Шарли зазвонил мобильник. Она чертыхнулась с раздраженным видом, как человек, у которого в неподходящий момент звонит мобильник. Но ответила. Как все, у кого звонит мобильник, в любой момент.

– Алло?

Голос отца, Фреда Верделена, зашептал ей в ухо.

– Я с тобой всем сердцем. Ликвидируем ее. Я и сам никогда ее на дух не переносил.

– Пап… – начала она, готовая рассмеяться.

Потом вдруг вспомнила. Огляделась. Это было все равно что с крачкой. Как выдать такую информацию земным людям?

– Пожалуйста – сказала она в трубку. – До свидания.

– Кто это был? – спросила Энид, всегда подозрительно относившаяся к замешательству сестры.

– Это… ошиблись номером, – ответила Шарли и поспешно добавила: – Я была права! Удалим эту зануду из нашей жизни! Даю нам полгода. Ну, скажем, семь месяцев. Чтобы за это время Виль-Эрве стал как новенький!

Юпитер обняла Гарри.

– Никаких больше мух, понял? – шепнула она ему.

– Понял? – сказала мадам Эссаира своему сыну.

Мохаммед прыснул. Гарри тоже. Оба убежали на простор.

– Я же тебе говорил, – хихикнул Гарри, – смешная эта тетя.

– Ага, – прыснул Мохаммед. – У нее вальс киряет в ватер… клозете?

Эпилог
22 сентября, последний день лета

Было воскресенье. Поэтому с ними был Валери. Он приезжал из Парижа каждый второй уик-энд. Каждый второй уик-энд садился в поезд и останавливался в отеле «Гранд Фау» или «Пляжном». Ему так удобнее, уверял он, хотя места в Виль-Эрве хватало. Все догадывались, что это из-за Базиля.

«Ну почему эти взрослые дела такие запутанные?» – думала Гортензия, лежа рядом с Энид.

Пять сестер, одни на пляже, наслаждались прекрасным летним днем, последним в этом году.

Беттина мазала ноги кремом. Шарли, сидя на песке, заплетала Женевьеве волосы.

– Смотрите! – воскликнула Энид, показывая пальцем на небо. – Похоже на старый папин «вольво».

Они подняли головы, приставили ладони козырьком к глазам, глядя на плывущие облака, легкие, как дым от маленьких поездов.

– А по-моему, это профиль той певицы из телевизора, – сказала Гортензия. – Как бишь ее зовут?

– Астрида, – подсказала Беттина, знавшая всех певиц из телевизора.

– У нее же борода, – заметила Женевьева.

Она увидела у соседней скалы Люси Верделен, свою маму: в длинном платье из синего атласа и изящных золотых лодочках та собирала ракушки в пластмассовое ведерко.

– Что…

Женевьева осеклась. Никогда еще мама не являлась ей на людях. Она молча уставилась на нее. Мама повернулась к ней и показала полное ведерко.

– Смотри, – сказала она. – На ужин.

– На ужин, – машинально возразила Женевьева, – Огюстен приготовит нам жареную рыбу.

Гортензия удивленно посмотрела на Женевьеву.

– И что? – спросила она. – Мы знаем.

Женевьева бросила на маму укоризненный взгляд. Как бы ей сказать, что атласное платье и лодочки – не самая подходящая одежда для рыбалки в скалах?

Тут появился Фред Верделен и сел рядом с Энид и Гортензией.

– Уступите мне уголок вашего полотенца? – попросил он.

Гортензия подвинулась на десять сантиметров.

– Еще немного, – сказал он. – Тут я едва умещусь половинкой зада.

– Десять сантиметров на полотенце шириной в сорок – это много, – буркнула Гортензия.

– Ты что? – спросила Энид. – С кем ты разговариваешь?

Гортензия покраснела. Объяснять она не собиралась.

Фред и Люси придвинулись ближе и слегка толкнули Энид. Та откатилась на песок и вскочила, пылая гневом.

– Прекрати! – крикнула она Гортензии.

– Я ничего не делала! – запротестовала та.

Тут и Энид увидела родителей. Оба посмеивались.

– Хватит, – сказала она. – Вы взрослые, а ведете себя как малые дети!

Шарли уставилась на сестру, раскрыв рот.

– С кем ты разговариваешь?

Занятно, что остальные сестры очень заинтересовались ответом Энид и повернули головы.

Энид заерзала на полотенце.

Она посмотрела на улыбавшегося ей отца. На нем был рабочий комбинезон, поверх него тренчкот без пояса, кроссовки на меху.

– Валяй! – ласково подбодрил он ее. – Я никогда не запрещал тебе говорить о наших с тобой беседах.

Энид повернулась к сестрам, которые по-прежнему смотрели на нее.

– Это папа, – призналась она. – А иногда мама. Они здесь. Они со мной разговаривают. Глупо, да?

Сестры молчали с застывшим на лицах странным выражением.

– Я не чокнутая! – воскликнула Энид. – Я отлично знаю, что их нет. Но вот так оно и есть, правда.

Беттина вдруг рухнула на полотенце и расхохоталась. Ее примеру почти сразу последовала Гортензия. И Шарли. И Женевьева. А на скале держались за бока от смеха Люси и Фред Верделены.

– Вы смеетесь надо мной! – пискнула Энид с обидой и гневом.

Шарли встала и обняла сестренку.

– Нет, – сказала она, – ты не чокнутая. Или тогда мы с тобой обе. Я тоже вижу папу. И маму.

– Я тоже, – сказала Гортензия.

– Я тоже, – сказала Беттина.

– Я тоже, – сказала Женевьева.

Сестры переглянулись. Они еще смеялись, но как-то неуверенно.

– Вот сейчас, например, – снова заговорила Гортензия. – Вы их видите?

– Они здесь. На скале.

– Нет. Они сидят рядом с Женевьевой на полотенце.

– А для меня, – сказала Гортензия, – они вон там, у воды. И держатся за руки.

– А на маме, – с интересом спросила Женевьева, – синее атласное платье и золотые лодочки?

– У меня нет, – ответила Шарли. – Мама в цветастом платье. В том, которое она носила, когда ждала Энид.

– А у меня сейчас она в джинсах и розовой футболке.

– А папа?

– Неописуем!

– Как пиковый туз. Вы же знаете.

Они снова от души рассмеялись. Фред и Люси устроились в середине круга, который они образовали за разговором, придвигаясь друг к другу.

– Сегодня особенный день, – сказал Фред.

– Последний день лета, – отозвалась Гортензия. – Двадцать второе сентября.

– Не только, – вмешалась Люси. – Мы тут решили, в общем…

– Что вы все уже выросли. Мы убедились, что вы отлично справляетесь без нас.

– Мы никогда не справимся без вас! – воскликнула Гортензия.

– И все же! – вздохнула Люси, взяла ее за руку и крепко сжала. – Именно поэтому мы решили оставить вас в покое.

– Ты больше не увидишь меня одетым… как ты говоришь, Беттина? Будто кур воровал?

– Мы больше не будем докучать вам нашими появлениями и исчезновениями.

– Мне очень нравится, когда ты одет, будто кур воровал, – сказала Беттина, смахивая слезы.

– А мне нравится, когда мама собирает ракушки в вечернем платье, – прошептала Женевьева.

– Мы еще вернемся, – сказала Люси. – Раз или два в вашей жизни. Не больше. И только в исключительных обстоятельствах.

– Значит, – вздохнула Шарли, – будем прощаться?

Отец кивнул. Мама улыбнулась.

– Вы просто так не уйдете. Поцелуемся.

– Поцелуемся! – воскликнул Фред, пожалуй, чересчур весело.

Они поцеловались. То есть Фред и Люси Верделен четыре раза поцеловали каждую щеку каждой из своих дочерей. Было немножко щекотно, будто их ласкал ветерок, как раз сейчас поднявшийся над морем.

Еще долго, после того как родители исчезли, растворившись в пейзаже, все пятеро молчали.

– Жаль, – вздохнула Беттина, опять укладываясь на полотенце, – жаль, что мы заговорили об этом только теперь. Я хочу сказать, между нами.

Энид тоже вздохнула и снова уставилась на облака.

– Эй! – воскликнула она. – А вот это похоже на Базиля!

Они посмотрели.

– Тогда уж на Базиля в костюме маркизы эпохи Людовика Пятнадцатого! – хихикнула Беттина.

Базиль-маркиза проплыл, вытянулся и растаял.

– Слушайте. Море шипит как лимонад, если встряхнуть бутылк у, – сказала Гортензия.

– А мальчики не собирались к нам присоединиться? – спросила Шарли.

– Они работают не покладая рук, – ответила Гортензия. – Пилят, строгают, сколачивают, месят цемент и гипс, сносят стены, шпаклюют, красят и…

– Скоро, – вздохнула Женевьева, – скоро Виль-Эрве станет уютным домом.

– Да, скоро, – тихо сказала Энид.

Они закрыли глаза, наслаждаясь последними лучами солнца.

Энид вдруг вскочила, пораженная внезапной мыслью, и посмотрела на четырех пригревшихся на солнышке сестер.

– А Кэри Гранта, я хочу сказать, Гнома Спуска Воды… Его вы тоже видите?

Конец