Текст книги "Рунные витражи"
Автор книги: Марина Ясинская
Жанр: Социальная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
– Три дюжины? – растерялся от размера заказа мастер Тельман.
Но генерал-аншеф не услышал вопроса големщика; ему вдруг открылись новые, совершенно грандиозные перспективы, и он был полностью ими захвачен:
– А если таких не три дюжины вырастить, а десять дюжин? Это же целая рота идеальных солдат! Да что десять дюжин? Сто – и вот тебе полк! А ещё лучше – целая армия! Да мы ж с такой армией – весь мир!
Генерал-аншеф пришёл в страшное возбуждение и повернулся к големщику. Мастер Тельман, уже почуявший, куда ветер дует, аж немного присел.
– Мастер Тельман, как насчёт армии из твоих биоголемов? Ну, или для начала – хотя бы полк?
– Ваше высокоблагородие… превосходительство… высокопревосходительство… да у меня ж всего пять органистических купелей. Вырастить гомункулуса – это недели две, я вам при всём желании так много произвести не смогу.
– А я у казны затребую субсидий. Чтоб, значит, тебе денег дали на полсотни этих твоих купелей. Так дело-то быстрее пойдёт! – не увидев радости на озабоченном лице мастера, генерал-аншеф добавил: – А ты будешь… как же это… э-слезивный производитель. То есть все деньги тебе пойдут. Ты хоть понимаешь, как ты разбогатеешь?
– Понимаю, – механически отозвался мастер Тельман, попавший в плен пугающего видения: армия послушных гомункулусов, наученных ничего не бояться и никогда не отступать, марширует от города к городу, сметая всё на своём пути.
– И я вот что ещё тут подумал, – продолжал возбуждённый генерал-аншеф, – Мастер, а можешь ты над гомункулусами своими ещё поколдовать, чтобы они выходили у тебя огнеупорные и картеченепробиваемые, как обычные глиняные големы? И чтобы могли очень чутко слышать, очень зорко видеть и очень тихо ходить, а двигались чтобы гораздо быстрее людей. Я б из таких такую разведку организовал – ах!
В видении мастера армии марширующих гомункулусов сменились отрядом огнеупорных, зорких, быстрых биоголемов, незамеченными проникающих во вражеский лагерь и вырезающих стражу… а потом и весь лагерь.
Мастер Тельман вздрогнул – он почему-то не подумал о том, как могут пригодиться его гомункулусы на войне.
* * *
Пару месяцев спустя у мастерской Тельмана стали регулярно околачиваться какие-то странные личности с невнятными плакатами, называющие себя активистами. Они забрасывали дверь мастерской тухлыми яйцами и помидорами, мазали ступени коровьими лепёшками, а когда любопытствующие прохожие пытались дознаться, в чём дело, отвечали:
– Простому честному работяге из-за тельмановских гомункулусов скоро работу будет совсем не найти. Теперь везде будут брать биоголемов, нас погонят, и что нам тогда делать – с голоду умирать? А детишкам нашим? Вот и мы протестуем против выпуска гомункулусов.
Вероятно, активисты вызывали бы больше симпатии и сочувствия, не рази от них самогоном и не признай народ среди них известных пьяниц, бездельников и пустобрехов, которых работающими никогда и не видели.
И всё же, наслушавшись бездельничающих около мастерской активистов, кое-кто начинал беспокоиться. Ну и что с того, что обычные големы уже давно существуют, а работы для людей по-прежнему хватает? Ну и что с того, что ещё никто из-за гомункулуса не потерял работу? А вдруг это всё-таки случится?
* * *
Мастер Тельман не любил, чтобы гомункулусы задерживались в мастерской – он к ним слишком быстро привязывался, давал им имена, и расставаться с ними потом было тяжело. Вот и весёлого добродушного Яшку, которого заказал себе какой-то богатый купец, но потом раздумал покупать, продавать было жалко.
Яшка прожил в мастерской почти три недели, помогал по хозяйству, сдружился с Пеблином, пристрастился к волшебным историям, которые по вечерам мастер рассказывал внукам, когда они ночевали у деда. И когда в один прекрасный день в лавке появился разодетый скользкий тип, представившийся тайным советником Типуновым, мастер продал ему Яшку скрепя сердце и прятал глаза от грустного, тоскливого взгляда гомункулуса, когда новый хозяин выводил его из мастерской.
А ещё через две недели глубоким вечером кто-то тревожно постучал в чёрный ход дома мастера. Открывший дверь Пеблин испуганно заухал: «Гхмук! Гхмук!» – и мастер Тельман тут же явился на шум. И замер от неожиданности: на пороге стоял Яшка – грязный, осунувшийся, в лохмотьях, синяках и каких-то подозрительных бурых потёках.
Увидев мастера Тельмана, гомункулус бухнулся на колени и протянул:
– Всё, что захотите, делать буду, только не возвращайте!
Из сбивчивой речи вздрагивающего от каждого звука и резкого движения Яшки мастер Тельман к утру составил себе примерную картину случившегося, побелел и тихо пообещал гомункулусу, что никому его не отдаст.
Вышел на кухню, попросил Пеблина принести ему чарку водки и тяжело осел за столом. Слышал он, как благородные господа развлекаются, слышал про разные вертепы и про тайные сообщества, на которых балуются чёрной магией, государственными заговорами, разными жестокостями и непотребствами. Слышал, но верить не торопился. Однако теперь, после истории Яшки!..
И тут мастер Тельман просто вскипел. Да разве можно так с живым существом? Животину домашнюю – и ту жалко, а гомункулус ведь совсем как человек, он всё понимает и всё чувствует. А то, что он всё-таки биоголем, а не человек – ну и что с того? Иной гомункулус ещё получше какого человека будет. Да что гомункулус – даже его страшный Пеблин куда больше человек, чем да вот хоть даже бывший Яшкин владелец!
Скособоченный Пеблин заметил, что хозяин словно застыл с чаркой в руках, в ярости глядя на огонь в камине, неловко присел на корточки, заглянул ему в лицо и встревоженно ухнул:
– Гхмук?
* * *
Как нарочно, следующим же утром к безработным активистам, целыми днями околачивающимся без дела у мастерской Тельмана, присоединились шумные, воинственно настроенные женщины из недавно созданной ассоциации защиты големов и гомункулусов, сокращённо – «Го-Го», и принялись протестовать против жестокого обращения с големами и гомункулусами.
После вчерашней истории с Яшкой мастер Тельман разделял их протест всем сердцем и душой. А вот народ, проходивший мимо, слушать дамочек слушал, но особого сочувствия и понимания не выказывал. И тогда, чтобы привлечь внимание к проблеме, женщины решились на радикальные меры: они запели – прямо на людной улице! – непотребную песенку и при этом плясали, непристойно задирая юбки.
Радикальные меры сработали – внимания дамочки привлекли даже больше, чем рассчитывали. Правда, внимания не к проблеме, а к ним самим – до самого вечера город обсуждал только эту выходку, напрочь позабыв о главной причине, ради которой женщины затеяли свои песни и пляски.
Мастер Тельман, ещё поутру собиравшийся присоединиться к ассоциации, после принятых дамочками радикальных мер испугался – вдруг и ему придётся плясать, приспустив портки? – и раздумал.
* * *
Тайный советник Типунов заявился в мастерскую ближе к вечеру и поинтересовался, не появлялся ли Яшка.
Когда мастер Тельман, сделав невинные глаза, спросил, что случилось, тайный советник смерил его недовольным взглядом и сказал:
– С гнильцой у тебя товар, мастер. Хорошее имущество от своего хозяина не бегает.
«От хорошего хозяина, может, и не бегает», – очень хотел ответить мастер Тельман, но промолчал. Типунов – хоть и гнусное, но всё ж таки его превосходительство, а простому смертному превосходительствам и прочим высокородиям правду о них самих в лицо лучше не говорить – осерчают.
* * *
Вслед за активистами и дамочками из «Го-Го» в один прекрасный день у мастерской появились церковники. Бородатые, округлые и праведные, они под угрозой анафемы потребовали прекратить производство гомункулусов, потому как мастер Тельман, считай, создаёт жизнь, а это кощунственно и противоестественно, ведь творить жизнь – прерогатива бога.
С прерогативой бога мастер Тельман был не совсем согласен. Люди испокон веков рожали детей, создавая таким образом жизнь, и бог, похоже, был не против. Да и к големам претензий тоже пока не было, а они ведь, хоть и глиняные, но всё равно живые.
Однако в глубине души мастер понимал, откуда идёт беспокойство. Глиняный голем – это одно, а органистический гомункулус – совсем другое. Он вроде как взрослый, но по сути – ребёнок: ни тот, ни другой не знают разницы между хорошим и плохим, пока им не объяснят. А что, если объяснят неверно? Ребёнок-то что, он много вреда не принесёт, он ведь маленький. А вот гомункулус может натворить тех ещё дел! Совсем как человек…
* * *
То, что неизбежно должно было случиться, случилось – гомункулус убил человека.
Да, все знали, что тот биоголем принадлежал Большому Панкрату, знали, что Панкрат за человек и чем занимается. Знали, что убитый тоже был преступником и что между этими двумя издавна шла вражда. Понимали, что Панкрат просто использовал гомункулуса, как использовал бы меч или арбалет. Или наёмного убийцу.
Каждый из собравшихся у тела людей это понимал – но только поодиночке. Стоило образоваться толпе – и от понимания не осталось и следа.
– Караул! Убивают! Гомункулусы людей убивают! – заголосил кто-то – и запалил пожар народной истерики.
Толпа тут же припомнила, что из-за гомункулусов честные люди направо и налево теряют работу, и что церковники называют биоголемов существами не богоугодными и противоестественными. Что по сравнению с обычными големами эти гомункулусы больно умные, а ум, как известно, не к добру, от ума всегда одни беды; так вот посидят эти гомункулусы, посидят да и решат, что не хотят больше слушаться своих хозяев – что тогда? Вот, уже одного убили, и то ли ещё будет!
Не прошло и нескольких минут, как потерявшая остатки здравомыслия толпа уверилась в великом заговоре гомункулусов против людей и рванула к мастерской Тельмана, намереваясь стереть её с лица земли. А заодно и изничтожить всех гомункулусов, что есть в городе – в превентивных целях.
Толпа растерзала попавшегося на пути биоголема, гулявшего с детишками коллежского ректора. Толпа разорвала нагруженного продуктами гомункулуса, возвращавшегося с рынка к хозяину в известную своими кулинарными шедеврами таверну. Толпа едва не растоптала лысого и тем немного похожего на гомункулуса аптекаря – тот чудом вырвался.
И толпа не успокоилась. Только захотела большего.
* * *
– Бежать вам надо, – настойчиво повторил Яшка, прислушиваясь к доносившимся издалека крикам. – Бежать, пока они ещё далеко.
– Гхмук! – подтвердил Пеблин.
Мастер Тельман только отмахнулся.
– Я отсюда – никуда. Тут всё дело моё – не брошу!
И как ни умолял Яшка, как ни ухал просительно Пеблин, мастер Тельман стоял на своём.
– Идите в подпол спрячьтесь, – приказал он, когда толпа показалась на улице. – Мне-то они ничего не сделают, они ж все меня знают. А вот вы – вам укрыться надо.
Мастер Тельман был прав – его действительно знал каждый горожанин. Но он совершенно не подумал о том, что толпа – совсем не то же, что отдельный человек. Она не слушает, не узнаёт и не понимает. И порой совершает такое, на что один человек ни за что не пошёл бы.
Големщик встретил горожан, смело стоя в дверях мастерской. Он даже приготовил небольшую речь и собирался обратиться с нею к толпе, но не успел – народ был слишком распалён, чтобы остановиться и послушать, подумать и понять.
Толпа волной хлынула в двери, просто снося мастера Тельмана с пути. И, наверное, затоптала бы его насмерть, не выскочи из подпола ослушавшийся приказа Яшка и не подними мастера Тельмана на ноги.
– Гомункулус! – заорал народ и бросился на Яшку, пока тот отчаянно пробивался к дверям, прикрывая собой хозяина.
Десятки рук ухватили Яшку и оторвали от мастера Тельмана. И пока толпа отвлеклась на гомункулуса, из подпола неуклюже выбрался Пеблин. Тихо ухнул: «Гхмук», – и заторопился нескладным приставным шагом к големщику. Ухватил его, оглушённого, за руку и скорее потащил за собой, прочь из мастерской.
* * *
Мастерская горела долго и ярко; огонь унялся к вечеру, и вместе с ним унялась ярость толпы. Люди словно просыпались после страшного сна и недоумённо оглядывались, а потом испуганно смотрели друг на друга, безмолвно спрашивая: «Неужели это всё мы?» И, стыдливо отводя глаза, расходились.
К вечеру же прибежал перепуганный Корней. Уставился на догорающую мастерскую и в ужасе схватился за голову:
– Папка, да как же это, а?
– Гхмук, – тихо ухнул кто-то сзади.
Корней обернулся и вздрогнул, увидев испачканного гарью Пеблина. Тот ухватил его за руку и потянул за собой.
Пеблин привёл Корнея в тихую подворотню неподалёку. Там, прислонившись спиной к забору, сидел на земле мастер Тельман.
Корней облегчённо выдохнул и бросился к нему:
– Пап, ты как?
Мастер не ответил. Он смотрел куда-то в ему одному видимую точку и то горестно бормотал, то яростно восклицал:
– Ах, вот вы как, значит, да? Ну, погодите, я такого гомункулуса выращу, что вам мало не покажется!.. А Яшку, Яшку-то за что?.. Армию! Целую армию! Слезами… Кровью умоетесь!
– Пап, – Корней осторожно потряс мастера за плечо.
Големщик медленно сфокусировал взгляд на сыне и спросил:
– Зачем они так, а?
Корней пожал плечами и присел рядом. Он прекрасно понял вопрос.
– Испугались, наверное, – предположил сын.
– Чего испугались-то? От гомункулуса ведь столько пользы, если его научить правильно! Вон, возьми хоть Яшку. Или Пеблина.
– Ответственности испугались, вот чего. Мы ведь, по сути, как они – если нас правильно научить, тоже будем очень полезными. Ну, а если неправильно, то ужас что натворить можем! Отсюда и страх – мы ведь себя знаем как облупленных, знаем, на что мы способны. А ну как насмотрятся они на худшее в нас и станут повторять?
– Может, ты и прав, – согласился мастер Тельман. Ярость в глазах потухла, он как-то сразу сник и надолго замолчал.
Не зная, как заполнить тишину, Корней несколько раз прочистил горло и, наконец, сказал:
– Ты не расстраивайся, отстроим мы твою мастерскую. Только… наверное, гомункулусов тебе больше лучше не создавать.
– Наверное, – печально отозвался големщик; ему так не хотелось расставаться с самым лучшим, самым удачным своим творением, которое могло бы принести людям столько пользы! Потом он вскинул глаза на сына и с отчаянием спросил: – Неужели всё это было зря?
Корней на миг растерялся, но тут выручил Пеблин. Он неловко присел перед мастером Тельманом на корточки, заглянул в лицо и, покачав головой, с чувством ухнул:
– Гхмук!
И расплылся в доброй улыбке, жутенько смотревшейся на его раскроенном лице.
12
Беркана – Райдо
Трепет по отношению к жизни, ценность существования как такового. Доступ в иную реальность, к привидениям, призракам, духам.
♂ Маски красной Луны
Вот уже целый месяц в городе жил охотник на привидений Виктор Валентайн, и это было вдвойне неприятно. Во-первых, охотился он на меня, а во-вторых, расположился в доме бургомистра, мешая мне выиграть спор с Капитаном. Мы с покойным воякой побились об заклад, что до восхода кровавой луны я смогу напугать дочку бургомистра, несравненную фройлен Анну, и надо же такому случиться, что на следующий день прикатил этот самый Валентайн – притча во языцех.
Ночью во время охоты он всегда носит красную полумаску, отчего получил прозвище Дзанни.[4]4
Дзанни – персонаж комедии дель арте.
[Закрыть] Из-за его странной привычки скрывать лицо долго ходили слухи, что Валентайн сам является призраком. Говорят, он развоплотил столько нашего брата, что получившейся астральной пылью можно замостить извилистую горную дорогу от Фрайлассинга до Мюнхена. Использует Дзанни эту пыль как приправу для обацды, пьет только святую воду (кроме пива, конечно) и под подушкой держит духовой пистолет, заряженный пулями против призраков. Правда это или нет, сказать затруднительно, но Белая дама – гроза всех окрестных привидений – с самого его появления сидит в своем подвале и старается лишний раз не шевелиться, чтобы не греметь цепями и не привлекать внимания.
«Герр Доктор, – сказала она, когда я побывал у нее в гостях после спора с Капитаном. – Вы, конечно, хороший человек, чтоб вы сдохли во второй раз, но вам с Валентайном не справиться. Спрячьтесь и сделайте вид, что вас нет. Мой кузен Джейкоб, да будет он есть небесную манну в окружении ангелов, вот он когда-то решил, что сможет его напугать. И чтобы вы думали? Где теперь мой бедный Джейкоб? Так что сидите тихо и не щелкайте своим длинным клювом».
«Сколько раз вам повторять, фрау, это не клюв. Во-первых, в моей маске находились травы, которые защищали от миазмов, а во-вторых, своим видом я мог напугать болезнь».
«Ну и дураком были, герр Доктор. Вы комара – и того не испугаете».
Смех у Белой дамы такой, что любой сдрейфит. Особенно когда фрау поднимает руки и гремит обрывками цепей. При этом обычно черные прорези ее мертвенно-бледной маски светятся красным огнем. Поговаривают, что Белая дама умерла от голода, прикованная неверным мужем в подвале своего дома. С тех пор мужчин она недолюбливает, а ее аппетит развился настолько, что на охоту она выходит едва ли не каждую ночь. Мне же достаточно энергии одного напуганного раз в несколько дней – я же не обжора. Еще и смотря какая энергия. Если как у несравненной фройлен Анны, то ее хватает на целую неделю. Одно представление о громком девичьем визге заставляет любого местного призрака трепетать в предвкушении. Мы ведь питаемся страхом людей, впитываем его астральный след.
Но Белая дама давно предупредила, чтобы никто не смел пугать «милое дитя», чьему роду она оказывает покровительство.
«Птичка не твоего полета, – сказал Капитан. – Сколько ты там людей при жизни ни отравил, но этого воробышка пугать не тебе».
«Спорим?»
«Спорим».
Поспорили.
Как назло, фройлен Анна заболела и уже неделю не выходит из дома, вокруг которого Валентайн поставил защиту из порошка del morte. А сил, чтобы ее преодолеть, у меня практически не осталось, ведь в последний раз мне удалось напугать торговку яблоками целых три дня назад. Ее занесло к моим развалинам не иначе как после кружки-другой крепкого пива. С некоторых пор люди стараются миновать остатки дома, где когда-то жил «этот проклятый чумной доктор».
Кровавая луна восходит сегодня ночью, а я сижу в своих развалинах и клюв за порог не высовываю. То есть не клюв, конечно, а маску. Уже и не помню, какое лицо у меня было при жизни. Вообще мало что могу вспомнить. Лежащая в подвале вывеска «Доктор медицины, герр Шварценгофф» говорит мне о том, что когда-то в славные добрые времена я был врачом, и фамилия моя звучная и запоминающаяся. Остальное подернуто смутной дымкой и затеряно в веках. Даже имя. Остался лишь страждущий дух в черной одежде и страшной маске.
Постепенно мы все забываем себя – кем были, как жили и ради чего остались на земле. Последнее – самое скверное. Я не помню, какую цель преследовал, не отправившись в загробный мир. Может, это существование с обрывками воспоминаний и есть мой персональный ад? Возможно, стоит со всем покончить? Призрак, которого коснулась святая вода, развоплощается, оставляя после себя лишь горстку астральной пыли. Ни ад, ни рай – небытие.
Говорят, если избавишься от своей маски, скрывающей твое «я», то сможешь уйти, но это лишь красивая легенда.
Мой друг Капитан, при жизни – итальянский наемник-кондотьер, – тот не унывает, хотя даже не помнит своего имени. Знает лишь, что бежал от преследования врагов и погиб на дуэли далеко от родины. Потом, когда за ним явилась адская карета, поубивал охрану, а самого Кучера долго гонял по берегу вокруг Кёнигсзее, хотя верится в его рассказы с трудом.
Мы с Капитаном из здешних старожилов, если к призракам подходит такое слово. Мы – и еще Белая дама. Ну, она-то точно стала призраком, чтобы отомстить своему муженьку, но, наверное, не вышло, раз до сих пор по земле бродит в цепях и тревоге. Остальные – молодежь, которая и свое астральное тело от распада толком поддержать не может, не то что обрести видимую плоть или передвигать предметы. Слабаки.
Я вышел из развалин на дорогу. Мой дом располагался на самой окраине Фрайлассинга, где заканчивался пригород и начинались горы. Над черными пиками выглядывала красная, словно наполненная кровью, луна. Багровый свет заливал выложенную камнем мостовую, струился между зарослей чертополоха по неряшливой сельской дороге и терялся в колючей разлапистой лесной мгле. Говорят, что в лесу находится проход в ад. Возможно, так оно и есть, ведь прислужники преисподней всегда въезжают в город по этой дороге.
Сегодня ночь кровавой луны, когда зло беспрепятственно может властвовать на земле. Призраки проклятых помечают души людей, за которыми вскоре является адский Кучер. Грешник ты или праведник – в ночь кровавой луны ты бессилен против зла.
Среди колючих кустов бродил Капитан. Шел, размахивая рапирой, словно сражаясь с невидимыми врагами.
Теперь же появляйся грозно,
О шпага верная моя!
– выкрикивал он.
– Ты что здесь забыл? – спросил я.
Капитан повернул ко мне голову. Его маска меняла цвет, словно заморская ящерица, подстраиваясь под настроение своего хозяина. Только что багряно-красная, сейчас она становилась неприметно-серой.
– Ты видел черных призраков, мой друг? Приспешники дьявола! – погрозил Капитан своим оружием. – Проклятые прошли в город, а я не успел их остановить. Лишь призрачные тени мелькнули по дороге, – начал декламировать он, запнулся и стал подыскивать рифму: – По дороге… остроге… – посмотрел он на кончик рапиры и пожал плечами. – Да и вечер сегодня чудесный. Захотелось навестить старого приятеля, полюбоваться восходом луны, написать стихи. Как там у старины Шекспира?
– В общем, испугался Валентайна и не захотел охотиться в городе, – перебил я его.
Капитан сел на землю и принялся чертить рапирой узоры в пыли, делая вид, что не услышал моего вопроса.
– Тут не так людно, чтобы делиться даже с другом, – продолжил я. – Кажется, мы договаривались? Тебе – центр, мне – окраина.
– Ты его не видел, – сказал Капитан, взмахивая рапирой. Призрачный клинок потерял плотность и беспрепятственно скользнул сквозь ветви чертополоха. – Дзанни. Он прошел мимо меня. Совсем близко. Я знал, что стоит шевельнуться, как он без раздумий всадит в меня пулю. Это страшно. Очень.
Некоторое время мы сидели в молчании. Багрово-черные тени от кустов всё удлинялись. Разговаривать не хотелось.
– Ты проиграл спор, – наконец сказал Капитан, кивая на красную луну, которая выглянула из-за гор. – Белиссимо!
Но в его словах не было особой радости. Я не ответил, прислушиваясь, как где-то кричит разгневанная женщина.
«Чтоб ты развалился по дороге, старый хрыч! Чтобы твои кости скрутило ревматизмом, и ты не смог слезть со своей кареты!»
– Кажется, фрау не на шутку разошлась, – нахмурился Капитан.
Белая дама шла по дороге, размахивая руками с обрывками цепей, и кого-то костерила на чем свет стоит.
– Чтоб ты сдох во второй раз, – прокричала она свое коронное проклятие, села на дорогу и заплакала.
Слезы потекли по ее белой маске.
– Представляете, – всхлипнула фрау, глядя на нас, – их не остановили даже знаки Валентайна.
– Кого?!
– Черных призраков. Они оставили метку на фройлен Анне.
– Не может быть! – воскликнули мы одновременно с Капитаном. – Она же только простудилась! Она не должна…
Глаза Белой дамы сверкнули огнями.
– Кучер забирает даже тех, кому не пришел срок. Мы его остановим, – в ярости прошептала она. – Мы же не пропустим Карету к фройлен Анне, правда? Мы будем драться!
Я бросился к развалинам своего дома, скользнул сквозь дубовую дверь в подвал. За прошедшие века никто не нашел мой тайник. Мыши – и те не селятся здесь из-за пропитавших воздух миазмов. Всё осталось целым. Даже мертвое тело в черном плаще. Высохшее, оно лежало на полу, широко раскинув руки. Маска с птичьим клювом валялась рядом с головой мертвеца. Костлявая рука сжимала разбитый пузырек с ядом, который давно высох, оставив после себя лишь темное пятно.
Но меня сейчас интересовали не мои бренные останки, а полки с множеством алхимических снадобий. Здесь, за портретом девушки в деревянной рамке, лежали высушенный корень мандрагоры и фолиант, между страниц которого хранились цветы черноцвета, стояла бутыль с залитой уксусом двухголовой змеей, пустые колбы и реторты. Но мне нужна была склянка из дальнего угла, упакованная в темную бумагу, самая опасная, ведь пыль del morte, смешанная со святой водой и маслом купины, взрывается от малейшего лучика света. Призраку не стоит приближаться к этому снадобью.
Я сосредоточился, становясь материальным. Тело сгустилось и обрело плотность, достаточную, чтобы можно было схватить склянку.
– Я думал, что ты сбежал, – глухо сказал Капитан, когда я вернулся, открыв дверь из подвала.
Его маска по бледности могла соревноваться с саваном Белой дамы.
– Здесь del morte, смешанное со святой водой, – сообщил я, опуская склянку на землю. – Сделал когда-то еще при жизни. Мы взорвем Кучера вместе с его каретой.
– Но…
Договорить Капитан не успел. Послышался стук копыт. Призрачная карета, запряженная шестеркой черных коней, въезжала в город. Восседающий на козлах Кучер казался пятном мрака. Свет луны блестел на его похожей на череп белой маске. Из-под черной треуголки свисали космы длинных седых волос.
– Стой! – закричал я.
Карета не остановилась. Кучер никогда не остановится, пока не приедет к своей жертве. Гад! Герр думкопф! Размахнувшись, я метнул зелье в карету. Но сил не хватило – склянка не попала в Кучера. Она разлетелась на осколки под копытами призрачных лошадей. Вспышка! Взрыв! Ржание! Когда дым рассеялся, карета лежала на боку и ее переднее колесо всё еще безостановочно вращалось. Кони, те, которые не рассыпались астральной пылью, разбежались по округе. Кучер поднимался на ноги. Он вставал медленно, словно над землей вырастал черный гриб.
– Уходи! – сказал я. – Убирайся! У меня еще много взрывчатого зелья!
Голос показался мне тихим, словно моя душа давно находилась где-то далеко-далеко от этого места.
– Ты за это ответиш-ш-шь, – прошипел Кучер.
Движение черной руки – и призрачная карета растеклась мглой. Кучер поковылял к лесу. Я без сил опустился на землю.
– Он вернется, – сказала Белая дама. – Вернется к исходу ночи, и придет не один.
– Где Капитан? – прошептал я.
– Здесь, – кондотьер появился из зарослей чертополоха. Его маска была бледной, как белая роза в предрассветный холод. – Ждал, что он подойдет ближе.
Капитан посмотрел на рапиру в своей руке и спрятал обратно в ножны.
– Нам нечем сражаться, – сказал я. – У меня больше не осталось взрывчатого состава.
– Но мы ведь не отступим? – с надеждой спросила Белая дама.
Трое против адской когорты, причем одна из нас женщина. Что мы можем сделать?
– Вы, фрау, соберите, кого сможете. Зовите Рыбака и Висельника, в общем, всех, кто откликнется. А мы с Капитаном идем на старое кладбище за del morte.
Итальянец отрицательно покачал головой. При этом его маска покрылась красными пятнами.
– Я не пойду, у меня не осталось сил, Док.
– Ладно, – кивнул я. – Тогда иду сам. Встречаемся здесь через час. Надеюсь, мы успеем.
* * *
Собранной пыли хватало на десяток снадобий. Из последних сил я дотащил ее до дома.
– Помогите, фрау, – прокричал Белой даме, которая ждала меня на месте сбора.
Ее саван дрожал, как паутина на ветру, цепи безвольно повисли и волочились по земле.
– Больше никто не пришел, – грустно сказала она. – Я звала, но они не откликнулись. Они не хотят сражаться. Теперь каждый сам за себя.
– Я всегда говорил, что на молодежь нельзя рассчитывать, – как можно бодрее произнес я. – Идемте, фрау.
Она последовала за мной в подвал и вскрикнула, увидев мое мертвое тело.
– Не обращайте внимания, фрау, – сказал я. – Держите склянки, и будем готовить смесь. У нас мало времени. Где Капитан?
Белая дама пожала плечами.
– Но без него мы не справимся! С ним что-то случилось! Видите, что я делаю? Продолжайте размалывать, потом затолкайте в банки и залейте раствором со святой водой. Осторожнее! Спасибо, фрау, я сейчас вернусь.
Я выскочил наружу и поспешил к центру Фрайлассинга, где в подвале ратуши обитал Капитан. В голове билась одна мысль: Валентайн! Он нашел моего друга! Часы на ратуше пробили дважды, из открывшихся створок под циферблатом вышел Скарамуш, сменив Арлекина, и мне показалось, что я слышу шаги Валентайна. Его фигура скрывалась в темноте подворотни, подкладка черного плаща сверкала разноцветными треугольниками, стоило ветру отклонить длинные полы. На красной маске оседали блестки кровавой луны. Но охотник был лишь иллюзией, которую рисовала моя разыгравшаяся фантазия.
Я нырнул в подвал ратуши. Капитан был цел. Он сидел на полу, забившись в угол своей берлоги.
– Я думал, что ты попался Валентайну, – сказал я, проходя сквозь запыленную паутину, на которой висело высохшее паучье тельце.
Ветхость и запустение. Серая маска Капитана словно подстроилась под окружающий мир.
– Нет, – покачал головой мой друг. – Дзанни не так давно прошел мимо как ни в чем не бывало. Я не могу, герр Доктор! – вдруг воскликнул он. – Какой мне резон лезть в драку? Белая дама покровительствует ее роду, ты в нее влюблен… Не спорь! Я не дурак и не слепец. Но мне-то зачем? И вообще, кто такая эта фройлен Анна? Очередной смертный. У нас нет шансов на победу.
Его маска меняла цвета так быстро, что трудно было уследить за ее переливами. Белая, красная, черная… Словно праздничные огни. Всплеск эмоций.
– Не знал, что ты трус, – тихо сказал я.
– Ну и что?! Да – я трус и врун, – алая вспышка. – Я не дрался с Кучером, я спрятался так, что меня не нашли. Забился в щель, словно крыса. Я всю жизнь только и делал, что боялся и бежал. Это ты у нас храбрец-отравитель и герой-любовник в одном лице, а не я! Но зато я живой, а тебя там убьют!
– Мы уже мертвы, Капитан, если ты забыл, – сказал я. – А единственный, кого я когда-то отравил – это самого себя.
Затем повернулся и вышел на улицу. Остановился посреди городской площади, поднял голову и улыбнулся кровавой луне.
– Сволочь! – сказал я. – Сволочь и последняя шлампэ.[7]7
Шлампэ – (нем.) шлюха.
[Закрыть]
* * *
Когда я вернулся, Белая дама уже закончила работу и рассматривала портрет на полке.
– Капитан не придет, – тихо сказал я.
– Жаль, – проговорила фрау. – Как она похожа. Девушка на картине. Копия фройлен Анны. Это ваша невеста, герр Доктор?
– Не помню, – буркнул я.
– Вы не умеете врать, герр Доктор, – сказала дама. – Вы не забыли, нет. Вы ведь до сих пор ее любите и вините себя, что не смогли спасти.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.