Текст книги "Что может быть лучше? (сборник)"

Также я наблюдал на экране, как несколько незнакомых парочек набредали друг на друга в лесу и, вместо того чтобы броситься врассыпную, устремлялись навстречу, как давние влюблённые после долгой разлуки, и устраивали спонтанные оргии.

Я почуял запах денег, которые, в отличие от денег в казино, были беспроигрышными. Я открыл несколько сайтов в Интернете, где за небольшие деньги люди могли посмотреть на искренне и отчаянно совокупляющихся людей, не подозревающих, что их любовные утехи можно увидеть в любой точке земного шара. Неподдельность и бесстыдство страсти, а также экзотичность лесной обстановки были мгновенно оценены мировой общественностью, и деньги потекли с такой скоростью, что за один месяц я выплатил свой долг банку за оборудование, а за второй месяц заработал свою трёхлетнюю зарплату.

Чтобы избежать недовольств в юридической форме со стороны любовников, не подозревавших о своём интерконтинентальном бесстыдстве, я ретушировал лица до неузнаваемости, а также уничтожал особые приметы на телах вроде татуировок, родимых пятен и прочих легко опознаваемых знаков.

Раз я пригласил Алекса посмотреть на то, что вытворяется в его елях. Он не замедлил приехать, как всегда в пиджаке с непристойным цветком в петлице. Алекс бегло посмотрел на череду совокуплений моих соседей, которую я недавно записал, и, не желая говорить о деталях, дал мне понять, что всё так и должно быть, и попросил одну кассету с записями, чтобы продемонстрировать её у себя в лаборатории. Я отказался дать ему выносить кассету из дома и предложил его коллегам стать моими заказчиками и посетить сайты, где эти записи можно будет им изучать у себя в лаборатории. Алекс ухмыльнулся, взглянул на меня укоризненно, будто я зарвался, и распрощался.

Но самое удивительное и приятное влияние чащи, помимо создания тишины, отражалось на мне самом. Малина и ели как бы благодарили меня за заботливое продолжение их рода. От меня стал исходить лёгкий запах хвои или чего-то ещё, связанного с лесом. Только этим я могу объяснить, что женщины начали проявлять ко мне острый интерес: они сами подходили ко мне на работе и в общественных местах, даже прямо на улице, заговаривали и давали понять, что хотят со мной установить интимные отношения, причём как можно быстрей. Когда я провозил на машине очередную гостью по асфальтовой дорожке в гараж, сквозь гущу моего леса, женщины, поражённые чащей на фоне окружающей её «пустыни», сразу сбрасывали с себя одежды, чуть переступив порог, и бросались ко мне в объятия, полностью позабыв о якобы необходимом для них процессе соблазнения, к которому мне через силу пришлось привыкнуть за долгие годы плаваний в женском океане. Но теперь, к моему великому счастью, этот подлый ритуал был полностью изжит и заменён продолжительными совокуплениями с всегда жаждущими меня женщинами.

После того как мы с очередной любовницей наедались очередным блюдом похоти, я включал свои лесные камеры и мы забавлялись зрелищами, наблюдая за кишащими парочками в моём лесу. Вокруг них лисы носились за зайцами, с веток на них глазели совы, подвывая стонам влюблённых, а на самом верху светила луна. Если начинался дождь, то и он был не страшен любовникам под плотными еловыми ветками, которые служили непротекаемой крышей.

Как всегда, нашлись анонимные ненавистники, которые стали требовать, чтобы я спилил лес на своём участке и восстановил траву. Но так как закона против леса не имелось, а имелся только против высокой травы, то решили устроить городское собрание, на котором проголосовать за новое распоряжение по запрете леса на участках в нашем городке. Однако перед голосованием во время обсуждения я взял слово и заявил, что мой лес не только никому не мешает, а, наоборот, привлекает множество жителей нашего городка для весёлого лесного времяпровождения, и я прозрачно намекнул, что многим жителям станет не по себе, если они примут решение о запрете моего леса. Так что за предложение запретить мой лес проголосовало невзрачное меньшинство.

После этой победы мой лес стал пользоваться ещё большей ночной популярностью, а мои видеозаписи происходящего продолжали раскупаться в огромных количествах как лучшие образцы любительского порно.

Теперь у меня было достаточно денег, чтобы не волноваться о финансовой стороне своего существования. Я подал в отставку, и наступил последний рабочий день. Я обошёл залы своего казино, и привычный шум игральных автоматов вдруг напомнил мне ненавистный шум косилок, который раньше преследовал меня. Теперь я избавлялся от всех шумов, и меня охватила радость от свободы, которая прежде всего воплощалась для меня в тишине. Лесной тишине.

Я ехал домой, предвкушая встречу с любовницей, с которой мы последнее время пристрастились совокупляться под одной из елей – ощущения от сближений в лесу были особой остроты, чем когда мы совокуплялись в доме.

За несколько кварталов до моего дома я заметил необычное оживление среди соседей, прекративших косить траву и смотрящих в направлении моего дома, а также обилие машин на близлежащих улицах. И вскоре я увидел, что у моего участка стоят пожарные машины, а дом мой весь на виду – его больше не скрывали ели, так как вместо них дымились обгорелые пни. Я выскочил из машины и бросился к дому. Полицейские остановили меня, но, убедившись, что я владелец дома, пропустили. Дом, к счастью, оказался не тронут огнём – пожар успели потушить вовремя. Он начался с четырёх внешних сторон моего участка и продвигался к середине, к дому. Оказывается, вертолёт, который был вызван пожарными, вылил на дом специальную огнеупорную жидкость, и активные действия пожарников не дали огню перекинуться на дом. Но все ели были уничтожены, не говоря уже о малине.

Вокруг стояли соседи, и у многих я заметил на глазах слёзы. Я, ошеломлённый случившимся, ходил по дому и раздумывал, как мог произойти пожар и что теперь делать. Приехавшая возлюбленная, увидев сгоревший лес, попыталась утешать меня, но я видел, что интерес её ко мне заметно ослаб, и она даже решила не оставаться на ночь, что раньше для неё было делом чести.

Позвонил Алекс и осведомился, всё ли у меня в порядке. О пожаре он уже знал. Мне он посоветовал продать дом и уехать.

– Кто же купит у меня дом на горелом участке? – спросил я его. – Мне сначала нужно всё привести в порядок.

– Я куплю, – ответил Алекс.

– Ты? – воскликнул я в удивлении.

– Ну, не я, а компания купит на моё имя. Нам нужно закончить эксперименты.

– Какие эксперименты, когда всё сгорело?

– Пусть тебя это не волнует. Мы заплатим тебе значительно выше рыночной цены.

«Ну и прекрасно, – обрадовался я. – Теперь я могу купить поместье в несколько гектаров – в лесу, чтобы рядом со мной не было ни одного соседа с косилкой».

Я уже давно подумывал об этом, но всё никак не мог привыкнуть к наличию у меня больших денег и не мог решиться разом истратить огромную сумму.

Грохот разнообразных косилок снова пронзал мой обнажённый дом со всех сторон. Я вспомнил, что у меня есть мешочек с шишками от моих елей, которые я смогу посадить в своём будущем заповеднике.

Это наполнило меня ещё большей радостью и облегчением. Действительно, всё шло к лучшему, даже пожар пошёл мне на пользу. Жить в настоящем лесу было моей мечтой с детства, стоило мне подметить, что когда ты осенью окружён лесом, то деревья, обнажаясь, открывают лишь новые деревья, стоящие за ними. В городе же обнажившиеся деревья открывают дома и строения, которые летом прячутся за листьями. Другими словами, зимой город становится ещё более городским, а лес – ещё более лесным.

На следующий день приехал Алекс с подготовленной купчей на мой дом. Орхидея в петлице его пиджака теперь меня уже раздражала. Однако цена, которая была проставлена в бумагах, оказалась настолько щедрой, что я сразу их подписал.

Алекс доверительно сообщил мне, что ели начали выходить из-под контроля и их пришлось усмирить.

– Так это вы?! – воскликнул я в удивлении.

– Везде мы, – твёрдо и многозначительно произнёс Алекс.

Выждав паузу, пока я переварю эту информацию, Алекс добавил:

– Трава, которая растёт у твоих соседей как сумасшедшая, – это тоже мы.

– А зачем вам всё это? – только и смог я произнести от удивления.

– Я же говорил тебе, что мы занимаемся сексопатологией растений, – объяснил Алекс и, не прощаясь, вышел из дома, бодро шагая по сгоревшей чаще.

Офонарение

Ольге Воздвиженской

Впервые опубликовано в General Erotic. 2003. № 99.

Жила-была Марья – губа не дура. Большая. А малая у неё тоже хитро болталась сладким вареником.

Неподалёку жил-был Иван, совсем не дурак, а красивый мужик. Его большой член был у всех на устах.

Научился он ебле ещё в первом классе, со своей преподавательницей, которая всем ученикам давала. Потому все её звали «преподавалка». А потом бегал Ванька к старому пруду, где русалка жила, вытаскивал её за хвост на берег и в рот ебал, потому как больше некуда.

Шла однажды Марья по мосткам, а Иван подъехал вплотную на «мерсе», представился и сразу залез к ней под юбку, стал за любовь хватать. Чем дальше в лес, тем больше лез. Тут же и произошёл торжественный съём трусов, ибо открылся Марьин поистине величественный зад. И вообще, трусы ей были не к лицу. Вскоре влюблённые лежали кучкой. Изучает Иван Марью методом тыка, а народ проходит мимо и из зависти сам внутри себя ебётся и кончает себе в мозги.

Разомкнулись наконец наши въеблённые, одежку оправили, пожали друг другу руки и разошлись восвояси. Так они стали случаться каждый божий день, ёлки-палки, и на Новый год подарил Иван Марье вместо ёлки – палки. Целых восемь за ночь.

Ну, а Марья только рада и выкрикивает: «Ох и хорошо же моей ощущалочке!»

Быть женской натурой – значит платить натурой, и Марья по-дружески целовала Иванов хуй.

Когда у Марьи начинались месячные, Иван всё смеялся: «Эх, дырявые вы, бабы!» – и сразу всовывал свою затычку, приговаривая: «Нельзя вас пускать на самотёк».

И так Иван Марью полюбил, что когда других баб обрабатывал, то ебал их без всякого на то удовольствия, а лишь из сожаления – ведь умоляли, стоя на коленях, держа его хуй за зубами.

Иван часто в столицу на заработки сбегал, и оставалась Марья одна, наедине с порнографией. А для отдыха от картинок она эротику читала – серию «Улица Красных Фонарей». Время от времени выбегала Марья из дома, шлялась по улицам, искала, где же они, фонари-то. У них в городке не то что красных, а вообще фонарей только два было, да и то разбитые. Бляди на тёмных углах стояли, карманными фонариками себе на пизду светили и на красавицу Марью косились, как на конкурентку. Да только Марье не до того было. Не выдержала Марья тоски-разлуки, подалась в столицу Ивана разыскивать. Пришла в трактир у вокзала, спрашивает, где Иван. Говорит ей половой, половой член пряча из скромности, что все Иваны ушли на улицу Красных Фонарей, одни Васьки остались.

– Где же эта улица такая, уж будьте добреньки, покажите, – обрадовалась Марья.

Половой (Васькой звали) сразу васькаться с ней стал, вызвался проводить. Так он, пока шёл, Марье палец в жопу вставил, сказал, что так направлять её легче будет к нужной краснофонарной улице. Марья бежит вприпрыжку, и вдруг красный жар на неё набросился из-за угла – глядь, а там улица, все фонари на ней красные, и толпа мужиков бегает от одного дома к другому, а все мужики тоже красные то ли от фонарей, то ли от похоти. Васька привёл Марью к нужному дому и в толпе растворился без всякого осадка, а мужики, как увидели Марью, так обступили со всех сторон и деньги предлагать стали, чтоб она юбку задрала. А один кричит, давай её под трамвай пустим. Марья испугалась, у них в городе трамваев не было, бросилась в парадный подъезд, ворвалась, а там гостиная, а в ней офицеры и гражданские сидят на диванах, а на коленях у них полуголые девицы ёрзают. Марье они показались дамами, со скоростью полусвета исполняющими танец пустого живота.

Тут подходит к Марье баба сильно постарше, в кудельках, видно начальница местная, и спрашивает так по-матерински:

– Ты, красавица, заблудилась, что ли? Как тебя зовут?

Марья книксен сделала, чуть не упала с непривычки и отвечает:

– Марьей меня звать, да я мужиков испугалась, окружили меня, деньги предлагать стали, чтоб юбку подняла, щиколотки показать. А один под трамвай меня бросить хотел.

– Аа… щиколотки, говоришь, трамвай… – понимающе протянула хозяйка, с удовольствием оглядывая Марью. – Иди сюда, отдохнёшь чуток, – предложила добрая женщина.

Привела она Марью на кухню, налила ей стопку водки и тарелку щей с мясом.

Марья насытилась, раскраснелась, спасибо говорит, а хозяйка спрашивает, зачем она в столицу приехала. Вот Марья и рассказывает, что Ваньку, своего ухажёра, искать – сказали ей, что он на улице Красных Фонарей прохиндеется. Ухмыльнулась хозяйка и говорит:

– Повезло тебе – никуда ходить не надо, Ванька твой сам сюда придёт, жди его здесь – не разминёшься. Я тебя пока в комнату сведу, там отдохнёшь, а коль Ванька твой зайдёт – я тебе враз скажу.

Повела она Марью наверх по лестнице, а там коридор и много дверей в комнаты по бокам ведёт. То из одной мужчина выйдет с женщиной, то женщина в другую мужчину ведёт. И женщины все красивые и почти голые, как будто так и надо.

Открыла одну дверь хозяйка и впустила Марью в комнату. Та даже ахнула от красоты: кровать стоит большая с подушками пуховыми и покрывалом огненным, зеркало высокое и на столике чего только нет – и румяна, и вода лавандовая, и много бутылочек разных незнакомых. Налила хозяйка в бокал чего-то и протягивает Марье, говорит, сладкое. Как глотнула Марья, так у неё сразу голова от счастья закружилась.

– Разденься, ляг на кровать, а я посмотрю, какова ты на тело, – хозяйничает хозяйка.

У Марьи голова сладко кружится и не стыдно ей раздеваться стало, уж голая совсем, а хозяйка приговаривает, хороша, хороша, а ну-ка повернись, да наклонись, да сядь, да встань, да ноги разведи. Осмотрела она Марью по-всякому, а у ней голова летает и наплевать ей на всё, только Ивана своего захотелось в себя принять.

Тут хозяйка и говорит:

– Гость у меня, офицер молодой и статный. Как увидел тебя на кухне за щами, так взмолился, хочет с тобой познакомиться.

В эту секунду дверь открывается, входит красавец гусар и смотрит на Марью горящими глазами, а та только сама себе дивится, что не стыдно ей, голой, и не страшно. И забыла она сразу про своего Ваньку. А офицер шепнул что-то хозяйке, та вышла за дверь, а он как схватил Марью в объятья, да как прильнул к её устам, сразу к четырём – Иван никогда её так не целовал. Задрожали у неё ноги и развелись широко сами собой, и полетела она с офицером на седьмые небеса, и гуляли там они всю ночь, засыпая на минуты, но летая часами. Научил её офицер счастью, что в каждой пизде есть изюминка клитора. А в Марьиной роще – уж точно.

Проснулась Марья утром и понять не может, где она, приснилось ли ей небо седьмое или впрямь оно такое высокое и прекрасное.

Вошла в комнату хозяйка с подносом в руках, на котором чаи с калачами и сосисками для настраивания Марьи на нужный лад. Хозяйку звали Фаина Артуровна, и Марья не сразу выговаривать научилась. Но как врезала ей Фаина Артуровна хлыстом по жопе, так сразу научилась. Показала Фаина Артуровна Марье джакузи, биде и дырку в полу для сранья, что за дверью были, которую Марья по похоти не приметила – всё писала в раковину умывальника и волновалась, что же со сраньём делать, когда время придёт?

Хозяйка объявила, что Марья ей должна за наслаждения с офицериком и за пересып в комнате да за ужин с вином волшебным 500 долларов и что ей придётся их отработать – всё равно не сегодня-завтра Ванька её придёт сюда, а ей поджидать его здесь удобно и приятно – не идти же ей на панель, где можно под трамвай попасть.

Марья подумала и согласилась пожить у Фаины Артуровны да подзаработать.

– А как зарабатывать-то буду, чтобы отдать тебе пятьсот зелёных? – недоумевает Марья.

– Да ебись ты в рот! – конкретно ответила ей Фаина Артуровна и дала ей бумагу подмахнуть, что, мол, договорились. Ну Марья и поставила крестик – не хотела свой почерк засвечивать, как Иван учил.

Потом повела хозяйка Марью в гостиную с подружками знакомить. Было их двенадцать – Марью тринадцатой взяли, на счастье. Подружки одна другой краше, но Марья краше всех. Стали они Марью привечать, обнимать, целовать. Марье приятно, да удивительно – никогда девки с ней так ласковы не были, а эти: одна в губы целует, другая в одну сиську, третья – во вторую. А ещё одна задрала ей юбку и зализала быстро-быстро, так что Марья сразу лужицу под собой сделала. А остальные девицы не нарадуются, глядя на то, как Марье сладко – уж такими альтруистками Фаина Артуровна их воспитала. Марья только и успела подумать, что жить в этом доме совсем неплохо, и сразу в сласти передёрнулась.

Тут и время обеда наступило. А за обедом Марья спрашивает, почему на улице столько фонарей и все красные. Вот девица одна черноокая и статная отвечает с хитрецой:

– А мы вот книжки любим читать, все они из серии Улица Красных Фонарей, и так нам эти книжки нравятся, что мы в честь каждой книжки по красному фонарю на улице поставили.

– Это и мои любимые книжки! – вскричала Марья. – А можно мне их почитать?

– Конечно, – закивали девицы, и одна вытащила из корсета небольшую такую в мягкой обложке Женщины Русских Столиц. Взяла Марья книжку, а она ещё тёплая от тела девьего. На обложке написано «Надя. Наташа». Эту она ещё не читала.

«Хочу, чтобы обо мне книжку такую написали, чтоб называлась она “Марья”», – с жаром подумала девушка и решила познакомиться с писателем, чтобы о ней книжку написал, и все бы про неё читали, и её бы хотели, а она там свой адрес укажет, и все к ней в гости придут.

Так и сказала всем и хозяйке, как писатель придёт, чтоб её звать для разговора.

Скоро вечер наступил, и стали приходить гости. Марья искала глазами офицера, чьего имени она даже не запомнила, летая с ним в небесах, а звала она его только ласковыми словами: «милый», «медок мой», «вкусненький хуище мой». Но не было среди мужчин того офицерика. Зато были другие. И штатские тоже были. Марья заодно и про Ивана не забывала, каждого спрашивала, не Иван ли.

Тут и сюрприз настал – хозяйка взяла Марью за руку и подвела к курчавому чернявому господину, тощенькому, маленького росточка, который сидел грустный весь и точил ногти пилочкой. Фаина Артуровна шепнула на ухо Марье: «Будешь делать всё, что этот господин захочет, – я с твоего долга 50 зелёных скошу».

Обрадовалась Марья, думает, как поразвлечь гостя. А хозяйка говорит тощенькому:

– Пётр Петрович, вот моя новенькая Марья, читать любит, красавица. Всем услужит вам ради великой русской литературы.

Пётр Петрович встрепенулся и говорит Марье:

– Садись ко мне на колени, про пиздмудернизм поговорим.

Марья села, а лицо у Петра Петровича тёмное, бакенбарды торчат, губастый, как пизда. Но что-то в нём Марью притягивало.

– Читать любишь? Что читаешь? – спросил курчавый.

Марья вытащила из-за пазухи книжку из серии Улица Красных Фонарей, что ей подружка дала почитать, и суёт в нос гостю.

Взял он книжку, ухмыльнулся и стал листать.

Вдруг чувствует Марья, под ней гостевой хуй вздыматься начал, Пётр Петрович и говорит Марье:

– Пойдём-ка в твою комнату, я тебе стихи почитаю, а потом мы поэзией займёмся. И вообще, с тебя оргазм.

– А вы кто будете? – скромно так спрашивает Марья.

– Я – великий русский поэт Шляпентох.

Марья обрадовалась, что гость – сочинитель. Может, он про неё книжку напишет, как она мечтала. И повела она радостно Шляпентоха в комнату, а гость рад – восьмая читательница образовалась.

Вошли они в комнату, а тут Фаина Артуровна за ними с подносом, на котором бокалы с вином. Пётр Петрович с хозяйкой пошептался, что-то ей в руку положил, а Марья за бокал хватается – наверно, такое же вкусное питьё, как давеча.

Писатель лишь пригубил вина, а Марья всё заглотала, и стало ей внутри жарко и воздушно. Поцеловала она поэта в красные губы, а он ей руку между ног заправил, нажал куда-то, и Марье опять сплошной изюм. Слышит, что писатель шепчет ей:

– Как ты хороша, Марья. Знаешь ли ты, что красота – непристойна? – а сам уже хуй свой длинный и толстый под самый дых Марье вставил.

Марья рот от счастья раскрыла и выдохнула вопрос:

– А вы про меня стишок сочините?

– Не стих, а поэму про тебя напишу, – шепчет ей в ухо Пётр Петрович и бакенбардой щекочет.

Обрадовалась Марья, что её мечта свершится, и полетели они в седьмые небеса с большой скоростью. Счёт пошёл на оргазмы. Началась жизнь от счастья к счастью. Пётр Петрович был для неё перст судьбы, которым он проник ей в зад.

– Ты мне все мечты сбыл, – шептала ему Марья, гуляя по-бабьи – лёжа.

У курчавого поэта Петра Петровича голова всегда работала в направлении пизды. И писал он только ёмбами и хуреями. Вот он в перерыве между палками написал экспромт на туалетной бумаге, назвал его «Пизда Марья Ивановна» и протянул рулон Марье. Прочла она и вопрошает:

– А откуда вы моё отчество знаете?

– А какое ещё оно у тебя может быть? – лукаво так поэт отвечает и подкручивает правой рукой левый бакенбард. – У меня, – говорит, – есть знакомый издатель, стихи про пизды издаёт, я его для простоты называю: пиздатель.

– Скоро ли пиздадите? – не терпится Марье.

– Скоро, – говорит поэт, – скоро. Но я сначала на интернет засажу.

– Только ты мой здешний адрес укажи, глядишь, мой Иван прочтёт твою поэму и меня узнает, вот по адресу меня и отыщет. Он ведь из порносайтов не вылазит.

– Хорошо, – говорит поэт, – вставай, подмывайся, рабочий народ, – и потащил Марью в джакузи, а рулон поэмы на шею повесил.

А на следующий день на сайте http://poidu.pos.ru поэма появилась, за которую его в Сибирь на каторгу к декабристам погнали. И торчал там Шляпентох, пока крепостное право не отменили и крестьянки давать перестали.

Так Марья и жила, припеваючи-проедаючи-приебаючи. Неделя прошла, ей чем больше, тем дольше нравится – мужчины разные военные и гражданские, представительные и щедрые – и догадывается Марья, что для понимания жизни все гости изучают пизды первоисточник. Именно в её русло стекаются все хуёвые ручьи, а те мужики, что гондоны надевали, еблись по-вегетерьянски. Их Марья не уважала, так как мясо во как любила!

Однажды зовёт Фаина Артуровна Марью, а Марья только на своё любимое седьмое небо поднялась со статским советником. Влюбилась в него Марья с позавчера, когда он впервые в ней расположился, и теперь Марья Анной на шее висела, которая в этом доме была его любимицей до Марьи. А советник-то оказался американским славистом, русский язык зубрящим, и по-настоящему звать его «Штатский советник». Он приводил с собой собачку и на Марью спускал. Пса и сам. Пёс этот ебал Марью и не тявкал, а штатский советник умилялся, глядучи, и звал Марью не иначе как «дама с собачкой». По Чехову диссертацию писал.

Вдруг дверь вышибается, и на пороге Иван стоит, красивый, голубоглазый, широкоплечий, с хуем наперевес. А перед ним Марья, и вся её женская оснастка наружу. Штатский советник соскочить успел и в джакузи нырнул с головой. Еле потом вынырнул, в Нью-Йорк умотал диссертацию защищать, но прорвали его защиту, так как состояли все его материалы из матерщины.

– Ты чего здесь делаешь, Марья?! – вскричал Иван.

– Тебя искать приехала, а пока здесь живу, всяко лучше, чем в нашем райцентре.

– Хуй ищет, где глубже, а пизда – где лучше, – раздумчиво произнёс Иван.

– А ты бы меня ещё на дольше побросал, ведь я всё равно тебя верно искала.

Иван почесал затылок и молвил:

– Муж в отлучке, жена – в случке.

– Какой ты мне муж! – парировала Марья, но тут же спохватилась и сказала умильным голоском: – Давай, Вань, поженимся.

Встала Марья голая на кровати и как станет танец типа живота плясать, чтобы Ваньку соблазнить. А по ляжкам течёт у неё семя последних трёх гостей, не считая собаки.

– Красиво танцуешь, – признал Ванька и наставил на неё хуй в упор.

Марья не могла от него глаз оторвать – с точки зрения мяса, он был прекрасен.

Стали они дёргаться в самом популярном танце, и так Марья соскучилась по Ивану и так её сегодня гости завели, что уписалась впервые в половой жизни.

– Давай сотню, – сказала Марья, переведя дыхание, – мне долг отдавать Филини Халтуровне надо, – опять оговорилась Марья.

Хозяйка услышала – врывается с плёткой в комнату, чтобы Марью проучить, а Иван Артуровну в угол положил плашмя и обратился к Марье.

– Я покупаю весь этот «большой красивый красный дом, похожий на дворец», – объявил Иван, – и будешь ты моя жена, и мы с тобой мульоны делать будем, как детей.

Оказалось, что заработки у Ивана были соответствующие – он выводил женщин на большую дорогу, на которой они мужиков любовно грабили. Некоторые, оказавшись на большой дороге, шли по ней семимильными шагами к карьере. И с каждой Иван скромный процент брал. Красив и умён был Иван – соблазнял всех женщин повально и, как жратву, заготавливал их про запас, прикосновенный запас.

Но жениться, он знал, нужно только на Марье, на бабе из родной деревни – тогда никаких семейных разностей не будет.

Поднял он Фуину Ауровну на кривые ножки и говорит ей:

– Хотел я с тобой торговаться, но ради жены моей будущей, – и хуем на Марью повёл, – за то, что ты пристроила её, пока меня дожидалась – не буду я торговаться, дам тебе, сколько просила, – и протягивает Артуровне карточку Американ Экспресс, золотую.

– Я чичас, – засуетилась Фаина-хозяйка, – только в банк позвоню, дождусь, пока деньги переведут. – Побежала она с карточкой в свой офис к компьютеру, карточку прокатала, бежит обратно с квитанцией. А Иван уже опять на Марью забрался, и Марья голосит и плачет от счастья. Положил Иван на живот Марье квитанцию, расписался и ещё чаевых сотню за Марью вписал для Фаины, уже не хозяйки. Та, кланяясь в пол, задом пятится к двери и бормочет: «Я вот на пенсию уйду, цветы растить задумала, выведу цветок пиздообразный и назову его в вашу честь «Иван на Марье».

На следующее утро Иван, новый хозяин, смотр блядям в доме делал – ходил с хуем, стоящим по стойке смирно, перед вольно лежащими пиздами.

И Марья легла со всеми в ряд, для честности. Окунул он хуй в каждую пизду по паре раз, чтобы почувствовать душу каждой женщины, а кончил он в Марью.

Так, покрыв женщин, стал Иван их законным покровителем. А женщины все были добрые и жадные до денег. Тут Иван и объявил всем, что Марья его невеста и что в честь неё он устанавливает на улице новые десять красных фонарей. А Марья пошла в магазин «Еблиоёбус» и накупила целую стопку книг – лучший подарок Ивану на свадьбу, и все из серии Улица Красных Фонарей.

Сыграли Иван да Марья элитную свадьбу, и на каждый крик гостей «Горько!» жених и невеста на столе еблю творили.

Дела у молодожёнов пошли так хорошо, что вскоре они купили ещё пять домов на той же улице, так что всякий столичный муж перестал жить в четырёх стенах одной жены и валил толпой на улицу Красных Фонарей, где встречали их Иван да Марья с хлебальными да солёными пиздами.

И я туда ходил, их бабий мёд и пиво пил и наёб материал для следующего романа со счастливым концом, который есть хуй, в пизду пролезший, что в философском переводе означает: женщина – это душегубка, но телогрейка.

Вот такая история вышла.

Из меня.