Текст книги "Воина миров. Второе пришествие"

Глава 3

Из окна штабной столовой открывался восхитительный вид на прилегающий парк. на небольшой лужайке, поросшей английской газонной травой, совсем не замечающей наступления осени, стояло раскладное кресло. Над спинкой торчала копна черных волос, в которых легко играл прохладный осенний ветерок. Рука свешивалась, почти касаясь зелени краснокожей кистью с длинными тонкими пальцами.

Марсианин спал на свежем воздухе, утомленный прогулкой на планете с тройной силой тяжести. с каждым днем такие упражнения давались ему все легче, он не упускал возможности побродить по парку, любуясь радующей глаз краснотой кленовой листвы. Кажется, сегодня он немного перестарался и прошел больше обычного.

За столиком у окна сидел доктор Лозье и пристально изучал фигуру в кресле. Тяжкие размышления завладели им, обед в тарелке давно остыл, но Лозье не обращал на это внимания.

«Стоило убеждать их отправить меня сюда, чтобы оказаться в подмастерьях? Вместо того, чтобы уделять все свое время работе с этим уникальным существом, я вынужден выслушивать бредовые теории. Почему я, ксенобиолог, должен тратить время на лекции по гипотетической истории марсианской цивилизации?»

Негодование Лозье имело веское основание. Почти все время, прошедшее с того момента, как он вернулся в свою лабораторию, он был вынужден заниматься бюрократией, добиваясь разрешения работать в Лилле. Но как только приехал сюда, оказалось, что здесь заправляет невесть как сумевший прилететь из Англии вирусолог, профессор Персифаль Уотсон.

Перед Лозье открывалась перспектива участвовать в научных диспутах с профессором Уотсоном. Проводить собственные исследования будет уже невозможно. Исследовательский корпус, оборудованный сразу после доставки марсианина, был занят исключительно тем, чтобы залечить его ожоги и как можно скорее адаптировать к земному тяготению. Занимались этим не слишком понимающие в ксенобиологии армейские врачи, в то время как Уотсон в поте лица завершал построение своей теории происхождения чудовищ. Он словно специально оттягивал момент окончательного прояснения, говоря, что важнее добиться полной адаптации марсианина к земным условиям, а уже затем работать с ним так, как предполагает теория. Теорию, впрочем, никто так и не сумел осознать, но трепет перед заслугами именитого ученого заставлял соглашаться и верить, что он все делает правильно.

Профессор Уотсон нашел в лице доктора Лозье единственного достаточно компетентного собеседника и теперь проверял на нем правильность собственных умозаключений, не оставляя тому возможности проводить интересующие его эксперименты. Так продолжалось уже несколько дней, Лозье стремительно терял терпение.

«Светило науки! – возмущался Лозье. – Каким образом ему удалось убедить этих вояк, что он имеет больше прав на пришельца? Никого уже не интересует, что это я первым вступил в контакт! Господи, сколько времени упущено, вместо того, чтобы исследовать каждую клетку этого существа! Какие открытия я все еще не сделал?»

Он отвел глаза от окна и поковырялся в тарелке. Аппетита нет, настроение испорчено.

«Почему я должен поверить, что копание в древней истории марсиан поможет нам победить этих чудовищ здесь, на Земле? Что это за занятие для профессора биологии – построение гипотез о развитии марсианской цивилизации? Этот мсье Уотсон, должно быть, выжил из ума на почве счастливого спасения с острова, раз носится со своей идеей изучения марсианских сказок. Да что там изучение! Он даже не удосужился как следует поговорить с пришельцем! Заявляет, что еще не готов, что ему надо закончить теоретическую подготовку!»

Лозье устало закрыл глаза и попытался успокоиться. Практика медленного дыхания, к которой он часто прибегал в таких случаях, сегодня не принесла никаких плодов. от переживаний по поводу несправедливости начинала болеть голова.

«Уж если заниматься выслушиванием сказок, то пусть бы начал тогда с выяснения, откуда марсианин знает английский язык! Вот что следовало спросить в первую очередь, но нет! Он словно не замечает этого. Это что, и есть гениальность? К черту такую гениальность, если она не дает увидеть очевидные вещи!»

Лозье стал закипать. в нем все усиливалась решимость, теперь он был готов немедленно наброситься на профессора, чтобы расставить все по местам. Если не повернуть ситуацию в нужную сторону, время будет упущено безвозвратно. Лозье отодвинул остывший обед и собрался встать из-за стола, чтобы немедленно отправиться в лабораторию. Он не собирался уступать, пока не выяснит все.

Дверь столовой распахнулась, в проходе между столиками появился Уотсон. Несколько голов повернулись к нему, оторвавшись от созерцания мирно спящего в парке загадочного существа с Марса. Стремительной походкой профессор направился к Лозье, полы неизменного потертого пиджака развевались, из карманов торчали бумаги. Седые волосы взлохмачены, глаза за огромными линзами излучали восторг и желание срочно поделиться своими мыслями.

Лозье обреченно опустился на стул. Предстояла очередная беседа, которую будет так же трудно прервать, как и все предыдущие. Лозье поклялся себе, что это последний раз.

– Молодой человек, свершилось! – заявил профессор, усаживаясь напротив. – Теперь все встало на свои места. Теперь либо он подтвердит мою правоту, либо я зря ем свой хлеб!

– Неужели вы наконец готовы поделиться с нами, мсье Уотсон? – ответил Лозье, надеясь что его тон остудит пыл профессора.

– О, да! Теперь это поймет даже такой неуч, как эти штабные лекари. Но вы будете первым, кто услышит мою теорию целиком. Она не может не восхищать!

– Я заранее уверен в этом, профессор, – съехидничал Лозье, но Уотсон не заметил его сарказма.

– Все складывается как нельзя лучше. Иррат вполне восстановился и теперь окончательное прояснение ситуации окажется делом нескольких минут. То, что он сказал мне при первой встрече, действительно стало решающим недостающим звеном. Теперь, молодой человек, мы будем готовы к работе. Вы ведь за этим сюда приехали?

«Какая редкая проницательность! – Лозье чуть не сказал это вслух. – Он наконец заметил, что пора бы заняться практикой! Неужели все закончится, и мне не придется вдалбливать ему, что надо делать на самом деле?»

– Вижу, как вам не терпится, – продолжал Уотсон. – Вам, молодым ученым, вечно некогда заняться теорией. Но я намерен доказать вам, что только тщательная проработка теории обеспечивает успех дальнейшей практической работе.

«За кого он меня принимает? – подумал Лозье и невольно скривился. Прерывать профессора, однако, не решился. – Пусть лучше скорее переходит к сути, а не то мы опять увязнем в недостатках современной методики научной работы».

– Ну да ладно. Вот, извольте послушать, – сказал Уотсон, не обращая внимание на выражение лица Лозье. – Вы знаете, что я по образованию вирусолог?

– Мне известны некоторые ваши работы.

– Видя, какую потрясающую работу проделали за нас наши маленькие соседи, я начал заниматься причинами, по которым чудовища, напавшие на нас тогда, оказались бессильными перед земными микроорганизмами. Моя работа увела меня в до селе неизведанную область. Некоторые открытия, которые мне посчастливилось совершить в процессе исследований, вероятно и создали мне известность, но к завершению работы я подошел только совсем недавно. Это было перед тем, как они напали на нас второй раз. По этой причине я не имел возможности поставить в известность научное сообщество, как мне того хотелось бы. Вероятно, друг мой, вы будете первым, кто услышит это.

Лозье почувствовал неподдельный интерес, который пробудили в нем слова Уотсона. Как ученый, он не мог не отреагировать на заявление об открытии, совершенном только что, о котором еще никто не знает.

«Но при чем же здесь марсианские легенды, разговорами о которых он меня пичкал все эти дни? Мог ли я ошибаться в своих выводах?»

– Я весь внимание, мсье Уотсон, – ответил доктор.

– Так вот. Я задумался над тем, как вирусы влияют на нашу жизнь. Но не на повседневную, вашу или мою, а на жизнь всего человечества в течение значительного промежутка времени. Вы знаете, что такое вирус, молодой человек?

Лозье вопросительно поднял брови.

– Вирус – это минимальная порция информации, доступная всему живому для жизненной адаптации. То есть, это неисчерпаемый океан информационных ресурсов, самовоспроизводящийся, который позволяет всему живому адаптироваться к изменениям в окружающем мире. а «мелкие вредные микробы» тут совершенно ни при чем, молодой человек. Это относится как раз к расстройству иммунной системы.

Профессор сделал небольшую паузу, чтобы перевести дыхание и дать собеседнику переварить услышанное. Он хотел, чтобы Лозье соучаствовал в его монологе хотя бы тем, что прокручивал в голове новые факты и сопоставлял их со своим опытом. Критическая масса таких сопоставлений могла дать новый толчок мыслительной работе. Уотсон чувствовал, что помощь будет ему необходима.

– А что сказал бы по этому поводу Дарвин? – Лозье показалось, что он уловил интересный аспект. – Изменчивость, наследственность и естественный отбор. Вы говорите об адаптации…

– А Дарвин, мир его праху, был бы в восторге! – Уотсон довольно сложил руки на животе и откинулся на спинку стула. – Вирусы и есть тот фактор, который заставляет организмы пользоваться изменчивостью. О естественном отборе даже говорить не будем, гораздо интереснее третья составляющая.

– Наследственность…

– Именно. Вот на нее я и обратил внимание. Именно ей я и посвятил всю свою жизнь.

– Но неужели вам удалось…

– Да. Рискну заявить, что мне это удалось. и ключом к разгадке послужили трупы наших изумительных врагов. Мне посчастливилось поработать с ними, пока они были еще достаточно свежими.

«Изумительных? – Лозье был в ужасе. – Этих тварей можно назвать изумительными? Что же он обнаружил?»

– Я назвал это – ген.

– Ген?

– Я использовал греческое «genos», что значит «происхождение». Я назвал так единицу информации о наследственности. Чувствуете параллель с вирусом? Гены – это определенные участки одной замечательной молекулы. с вашего позволения, я не буду углубляться в технические детали. Моя задача рассказать вам о другом. Гены – это только один из шагов на пути к моему открытию.

– Профессор, да вы мастер интриговать! – воскликнул Лозье, но при этом подумал – «при чем тут марсианские легенды? не вижу никакой связи!»

– Продолжим. Я исследовал гены тех жалких обескровленных созданий, останки которых мы обнаружили в воронках, рядом со снарядами. Должен сказать, что никогда бы не подумал, как поразительно будет выглядеть живой экземпляр! Но причину этого, я надеюсь нам прояснит наш гость. Это потом. Так вот, к вашему сведению, друг мой, я обнаружил множество общих генов, которое роднит нас и марсианских гуманоидов.

– Роднит?

– Вы же не будете отрицать, что внешнее сходство просто изумляет? Две ноги, две руки, нос, уши и так далее. Красный цвет кожи, как вы знаете, в какой-то мере тоже встречается у землян. Да, есть и отличия – например, размер глаз. Но это, как раз, имеет отношение к естественному отбору.

– Пропустим это, мсье Уотсон. Я ксенобиолог, поэтому перейдем к следующему пункту.

– Ох уж эта молодецкая нетерпеливость! Хорошо. Вы не будете спорить, что и они, и мы – результат очень длительной эволюции?

– Не буду.

– Так вот, кое-что интересное произошло, когда я подверг анализу гены чудовищ.

– Вы хотите сказать… – Лозье вдруг показалось, что свет в помещении стал слабее.

«Этого не может быть!» – легкая тошнота подкатила к горлу, но он усилием воли сдержал приступ.

– Вы догадливы, молодой человек! – Уотсон наклонился поближе и чуть приглушил голос. – Их роднит с гуманоидами очень много генов. Слишком много, чтобы назвать это случайным совпадением.

«Этот сумасшедший определенно зашел слишком далеко! – Лозье сделал пару судорожных вздохов, чтобы унять тошноту. – Как можно говорить такие кошмарные вещи?»

– Ну-ну, молодой человек. не торопитесь с выводами. Мой рассказ еще не закончен.

– Что там еще? – не в силах справиться с собой проворчал Лозье. Больше всего ему хотелось, чтобы этого разговора никогда не было.

– Геном у них действительно общий. Но меня сильнее взволновало другое. Множество генов у этих чудовищ заблокировано. Я бы даже сказал, нейтрализовано. Как не трудно догадаться, это касается и внешнего вида, и внутреннего строения. Отличия же заключаются, например, в механизме воспроизводства и в областях, отвечающих за двигательный аппарат. Кстати, вы знаете, что при марсианской силе тяжести, чудовища способны вполне сносно передвигаться без помощи своих машин?

– В самом деле? – Лозье только что поборол тошноту и уже смог выдавить нечто язвительное. Однако, до сих пор не понимал, к чему клонит профессор.

– Но не будем отвлекаться. Я пришел к выводу, что подобные изменения генов, эти блокировки, заставляющие их из поколения в поколение быть просто ненужным балластом, не могут являться результатом эволюционного развития!

Уотсон опять сделал паузу, намекая на то, что только что сказал нечто потрясающе важное. Лозье задумался.

«Состояние их… как он сказал?… генома не является итогом эволюции? Но как же быть с теорией Дарвина? Если этого не делал естественный отбор, то что?»

Доктор Лозье поднял глаза и посмотрел на профессора. Тот сидел молча, давая собеседнику время на осмысление. Лозье перевел взгляд в окно. Марсианин в кресле вдруг зашевелился и изменил позу. Рука больше не свисала безвольной плетью, а покоилась на колене. Он почти скрылся от наблюдателя за спинкой кресла, только сильно искаженная тень на газоне давала представление о том, что в кресле кто-то сидит.

Доктор снова посмотрел на собеседника. в глазах Уотсона позади толстых линз читалось напряженное ожидание. Так ждет учитель, только что разжевавший туповатому ученику элементарное правило и ждущий, что тот наконец поймет.

«А ведь это революция! Но как тяжело с этим свыкнуться!» – подумал Лозье. Он медленно втянул носом воздух и сказал:

– Зачем гуманоиды сделали это с собой?

Профессор крякнул и хлопнул в ладоши. Люди на другом конце прохода обернулись на громкий звук, но ничто не задержало их внимания, и они вернулись к своим делам.

– Правильный вопрос, молодой человек, – сказал профессор. – Теперь вы понимаете, почему я не хотел сразу расспрашивать нашего гостя о его мире?

– Кажется, да.

– Если хочешь узнать что-то важное, сначала подбери правильные вопросы. Правильно заданный вопрос – это половина ответа.

«Какой я болван! – подумал Лозье. – Хотя, у меня еще есть шанс не выставить себя полным идиотом. Правильные вопросы, значит? Что ж, я смогу задать вам такой».

– Можно задать вам правильный вопрос, мсье Уотсон?

– О, я обожаю такие вопросы! – Профессор светился счастьем.

– Почему мы можем общаться с ним?

Уотсон секунду подумал, подняв глаза к потолку. Улыбка появилась на его лице, собрав старческую кожу сеткой морщин. Он снова откинулся на спинку стула и как-то по-новому посмотрел на Лозье.

– Вы быстро учитесь, молодой человек. За такое достижение вы зададите свой вопрос первым. а я, так уж и быть, потерплю. У меня был припасен этот вопрос, когда я пришел знакомиться к нему месяц назад. Но затем я нашел нужным спросить кое-что другое. Меня волновало завершение работы над теорией, я рассудил, что проблема языка может потерпеть. Уверяю вас, мы узнаем, что она не имеет отношения к тому, что я вам рассказал сейчас.

«Что ж, начало положено, – обрадовался Лозье. – Все оказалось не так плохо, как я ожидал».

– Как вы смотрите на то, чтобы задать наши вопросы немедленно? – Уотсон обернулся к окну. – Вы знаете, что такое исследовательский азарт. Думаю, мы сработаемся. – Профессор поднялся из-за стола. – Мне кажется, он уже достаточно отдохнул. Пойдемте, молодой человек.

Глава 4

Джек испытывал приступ дежавю. Глядя на улицу из щели между покосившейся дверью и косяком, он размышлял о странных повадках судьбы. Через узкое отверстие открывался вид на участок городской улицы, разделяющей здание очистного комплекса и стоящий напротив лондонский корпус Института Марса. Цель их вылазки была на той стороне, совсем близко, но преодолеть это узкое пространство требовалось с особой осторожностью.

Криспин, Джек и два добровольца только что покинули убежище, заняв наблюдательную позицию в помещении здания, выходящем прямо на улицу. Раньше здесь было что-то вроде холла, куда попадали работники комплекса, войдя в массивную парадную дверь. Теперь повсюду в беспорядке валялись несколько опрокинутых шкафов, один из которых подпирал изнутри входную дверь. от удара дверь сорвалась с верхней петли, но шкаф не дал ей распахнуться, и теперь партизаны использовали дверной проем, как наблюдательную амбразуру.

Джек вспомнил сцену, в которой участвовал ночью, сразу после выздоровления, когда Дикси повел их к вокзалу.

«История удивительно повторяется. За что судьба заставляет нас испытывать раз за разом похожие переживания? Может быть, существует какой-то урок, который мы все еще не усвоили? Или это непреодолимый закон природы?»

Впечатления Джека усугублялись еще и тем, что чуть в стороне от цели их операции, на перекрестке с улицей, отходящей от набережной вглубь города, лежал искореженный остов легкого самолета. Криспин сообщил, что это и есть один из немногих разведчиков, которых посылали европейцы, чтобы понять происходящее.

Вход в здание института отлично просматривался на той стороне. Выждав еще минуту, чтобы окончательно убедиться в безопасности броска, Джек подал сигнал к выходу.

Снаружи дул слабый ветерок, но воздух уже успел прогреться после первого ночного заморозка. Быстро, но аккуратно, стараясь не задеть мусор, разбросанный по проезжей части, группа добежала до массивной стеклянной двери институтского корпуса. Она не была повреждена, лишь слегка запачкана пятнами гари, и легко подалась внутрь, впустила отряд в просторный вестибюль.

Криспин оставил Джека проверить, все ли тихо снаружи, а сам подошел к указателю на стене – выяснить, где находится библиотека, в которой хранились документы, указанные в запросе из штаба. Задание, полученное по радио из Лилля, как нельзя лучше подходило для первого опыта. от них требовалось только войти в здание, найти документы и вернуться в бетонную нору форпоста. Очередная подводная лодка с партией грузов должна уже скоро причалить. Она повезет обратно то, что им сейчас удастся обнаружить.

Указатель гласил, что библиотека на десятом этаже, Криспин подал сигнал Джеку, отряд в полном составе стал подниматься по лестнице. Предстояло нелегкое восхождение, без лифта, давно лишенного энергии, с грузом необходимого снаряжения за плечами.

Коридор десятого этажа уходил темным туннелем вглубь здания. Чтобы хоть как-то ориентироваться, пришлось зажечь фонари. Немного рискованно, поскольку свет мог оказаться виден снаружи, случись им проходить мимо какого-нибудь окна.

Через несколько десятков метров лучи фонарей выхватили из темноты запутанную конструкцию, перегораживающую проход. При ближайшем рассмотрении это оказался участок стены, вывалившейся в проход под действием взрывной волны. Что-то страшное произошло в этой части здания, вызвав обрушение стены. в провале было светлее, Джек заглянул туда, но обнаружил только развалины внутренних перегородок и широкую плоскость, наклонно спускающуюся к дальнему концу видимого пространства. Джек догадался, что это потолок провалился из-за обрушения верхнего этажа. Здесь по коридору гулял сквозняк, пострадавшая часть здания сообщалась теперь с окружающим миром.

Отряд медленно пробирался вдоль упавшей части стены. То и дело приходилось останавливаться, чтобы фонариком осветить и выбрать лучшее место, куда можно поставить ногу среди кирпичных обломков. Дойдя до участка, где поперек прохода лежала массивная балка, партизаны остановились, чтобы решить, как удобнее ее преодолеть. в ту секунду, когда все сосредоточенно осматривали препятствие, повисла тишина, и Джеку почудилось, что он слышит вдалеке человеческий голос.

«Как причудливо играет ветер в этих развалинах. Словно они хотят рассказать нам, что произошло».

– Вы слышите, Джек? – спросил Криспин еле слышным шепотом.

– Ветер?

– Мне кажется, это с той стороны стены, – Криспин показал рукой туда, где здание не подверглось разрушению.

– Это легко выяснить, – ответил Джек и осторожно переступил через кусок кирпичной кладки, чтобы встать поближе к стене.

Он напряг слух и замер в ожидании. Ничего не было слышно. Джек решил, что им показалось, покачал головой и повернулся к командиру. Когда хотел сказать, что, вероятно, это все-таки ветер, снова явственно расслышал приглушенный человеческий возглас. Звук исходил действительно с этой стороны, Джек вновь вернулся, направил туда фонарь.

В ярком овале появился угол двери, придавленной всем весом балки, преградившей партизанам дорогу. Одним концом балка легла на дверную панель, полностью лишив ее возможности открываться. Дверь, как и положено на случай пожара, должна была открываться в коридор.

– За этой дверью, – Джек качнул фонарем, – разговаривает человек. Я не могу разобрать слов, но голос, кажется, принадлежит одному человеку.

– Нужно открыть, – сказал Криспин.

Они занялись тщательным осмотром балки, чтобы понять, хватит ли сил отодвинуть ее. По всему выходило, что усилий четырех человек будет достаточно. Ухватились за балку, натужно пыхтя оттащили в сторону и опустили на пол. Коридор наполнился гулким эхом. Из-за двери вдруг послышалось громкое шипение, переходящее в свист, а затем человеческий голос прокричал что-то, почти не различимое в продолжающемся шуме.

Криспин подскочил к двери, на ходу открывая поясную сумку.

– Это может быть черный газ! Марсиане могли забросить бомбу с газом в окно! Всем надеть противогазы! Надо немедленно войти туда, пока он еще жив!

Натягивая противогазы, остальные подбежали к двери и просигналили жестами, что все готово. По команде Криспина один из солдат распахнул дверь. в помещении царила непроглядная темнота, лучи фонарей утонули, не найдя противоположной стены. Криспин и второй солдат шагнули в черный проем, Джек и тот солдат, что открыл дверь, приготовились идти следом.

Сквозь наушники противогаза Джек услышал два глухих удара, почти одновременных, тут же из темноты вылетели два тела. Толкнув Джека, оба повалились навзничь, крепко приложились спинами об обломки на полу. Джек рефлекторно дернул фонарем, осветил упавших людей. Криспин заворочался и попытался встать. Противогаз съехал набок, перекрывая обзор, – удар пришелся в голову. в секундном замешательстве Джек и отскочивший в сторону партизан наблюдали за барахтающимися на полу товарищами.

– Ой, как неловко получилось! – прозвучал голос за спиной.

Джек обернулся. Противогаз не позволил его челюсти упасть от удивления. Луч фонаря, который так и следовал за движениями Джека, уперся в фигуру, стоящую на пороге. в ярком свете в мельчайших подробностях виднелся засаленный фартук, опускающийся до колен. Джек посветил вверх, его ждали неожиданные открытия. Он поднимал луч все выше и выше, пока не увидел огромный широкий мужской торс, перекрывающий почти весь дверной проем. Фартук сидел на нем как нечто совершенно неуместное, к тому же явно на несколько размеров меньше, чем следовало.

Джек задрал голову и наконец добрался до лица удивительного субъекта. Голова едва не касается притолоки, широкое открытое лицо, курносый нос. в голубых глазах отчетливо видна насмешка и следы недавнего удивления. Всклокоченные русые волосы торчат в разные стороны. Губы растянулись в виноватой улыбке и человек, глядя на Джека сверху вниз, произнес:

– Вы уж простите, ребятки…

Джек отошел немного назад, чтобы охватить говорящего одним взглядом, пытаясь одновременно понять, что ему мешает смотреть.

«Что за громадина! – подумал он. – Так это он свалил Криспина?»

Джек вдруг понял, что мешало – противогаз. Поведение великана явно говорило о том, что никакой опасности для дыхания здесь нет. Он рванул с головы резиновый колпак и сунул в петлю на поясе, стало видно гораздо лучше. Джек посмотрел на стоящего солдата. Тот был в еще более сильном шоке и до сих пор не пошевелился, держась за ручку открытой им двери, словно приглашая гостей сделать еще одну попытку.

– Дайте-ка, помогу вам, что ли, – сказал тем временем человек и наклонился к лежавшим на полу. Голос звучал глубоко и спокойно. Это навело Джека на мысль, что обладатель такого голоса вряд ли когда-нибудь встречал достойного своих возможностей противника.

Великан протянул руки к Криспину и партизану, которые так и не смогли самостоятельно встать, схватил за грудки и одним движением поставил на ноги, что не вызвало у него особенного напряжения. Криспин стянул противогаз, солдаты последовали его примеру. в свете фонаря Джека уставились на великана. Среднего роста, крепко сбитый, майор Криспин дотягивался тому до широкой как стол груди.

– Ну и встретил ты нас! – промямлил командир, приложив ладонь к щеке. Было заметно, что нижняя челюсть еще не совсем подчиняется. – Пригласишь войти?

– Милости просим, – радушно улыбаясь ответил великан и отодвинулся, освобождая проход.

В комнате было сумрачно из-за полуприкрытых жалюзи. Обоих солдат Криспин отправил дальше, на поиски библиотеки, а сам с Джеком остался выслушивать нового знакомого да ждать результата поисков документов.

Великан сидел на массивном металлическом столе перед партизанами и неторопливо рассказывал свою историю. Звали его, как оказалось, Иван Кулибин.

– Родом я из династии Кулибиных, русских инженеров, слыхали о таких? Ну так вот. Хоть боженька меня комплекцией не обделил, но к техническим наукам я с детства пристрастился, предки наши могут быть довольны. Поначалу в Петербурге учился, а потом оказия появилась, так я сюда приехал, марсианскую технику изучать. Вот и работал тут до поры. Лет-то мне уже тридцать в этом году стукнуло, пора серьезным делом заняться было.

Джек примостился на шатком стульчике и рассматривал руки русского инженера. в ладонь поместились бы обе ладони Джека, и он прикидывал, в каких случаях Кулибин мог бы обходиться вообще без инструмента? Пока выходило, что трубы гнуть мог бы наверняка.

– Дали мне тут лабораторию, ну я и ковырялся со своими железками. Решил как-то раз остаться ночевать, уж больно штука получалась интересная. Да и задремал после полуночи. Под утро – грохот, рев, взрывы. Кинулся к окну, а там эти поганцы вовсю хозяйничают! Кабины треножников перед самыми окнами – туда-сюда! Я к двери, а тут все здание как тряхнет, чуть на пол не повалился. Дверь дергаю – хоть ты тресни! Так я тут и застрял. Из окна не выбраться – высоко, да и тяжеловат я для таких подвигов. в дверь не выйти – капитально завалило.

Кулибин развел ручищами и опять широко улыбнулся, всем видом показывая, что все ему ни по чем, лишь небольшое приключение.

«Мне бы его оптимизм, – подумал Джек, глядя в простодушное лицо русского великана. – Как же он жил тут, целый месяц? Это же с ума можно сойти».

Тем временем, рассказчик пристроил руки на колени и поерзал, усаживаясь на столешнице поудобнее. Железный стол тоскливо заскрипел.

– Поначалу я, конечно, заскучал немного. а потом думаю: дай-ка займусь своей давнишней идеей, раз время теперь есть. Ну не верил я, что никто меня не найдет. Я по жизни везучий. Тем более, что вспомнил – тут рядом за стенкой какие-то опыты над собачками проводили, и были у ребят там запасы кормежки. а стенка хлипкая, там раньше дверь была, потом ее заделали. Ну я ее разобрал для начала.

Кулибин махнул рукой в направлении дальней стены. Джек посмотрел – в стене зияла огромная дыра, смутно виднелись белые шкафы и, кажется, прутья небольшой клетки.

– В общем, пропитание я нашел. Жаль вот только, собачки остались там, в клетках, брошенные. Уж как я ни старался экономить, но на всех не хватало. Быстро запасы наши кончились. – Кулибин вздохнул и почесал затылок. – Пришлось, в общем, взять грех на душу. Так вот и дотянул до сего дня.

Видно было, что его неподдельно огорчает участь несчастных животных. «Вот ведь какой человек интересный. Казалось бы, все ради своего спасения, а он до последней крошки старался все делить с ними. Вот она, настоящая человечность». Джек моментально проникся симпатией к этому гиганту.

– А что за шум мы слышали, когда открывали дверь? – Криспин хотел как-то вывести разговор на причину столь неординарного приема, устроенного горе-спасателям.

– А, так это штука моя, «ракета» называется. Я ж тут времени зря не терял. Мыслей полно в голове, а материалов под рукой не так чтобы много. Долго соображал, чем заняться. Решил модель построить, проверить – совсем идея дурацкая или есть в ней толк. Придумал, чтобы пар под давлением большим хранить, а выпускать тонкой струей, в одну сторону. Идея была, чтобы полетела эта штука.

– Как же она полетит, если у нее винта нет? – удивился Джек.

– А она от пара своего оттолкнется, – снова улыбнулся Кулибин.

– Ерунда какая-то. Это что же, как Мюнхгаузен, сам себя за волосы? – Криспин проявил образованность и решил вступить в спор.

– Эх, ребята, зря смеетесь, – добродушно рассмеялся великан. – Модель-то вон, в углу стоит. Я как раз ее испытывал. Она у меня чуть в окно не улетела, вот я и чертыхался. Это вы, наверное, тогда меня и услышали.

– Может быть, – Криспин решил все же прояснить последний волновавший его самолюбие момент. – А что ж ты бросился на нас?

– Да я, как услышал возню в коридоре, обрадовался – вот, думаю, спасение мое! Как раз вовремя. а то последняя собачка, того… – Кулибин замялся. – В общем, пошел я встречать спасителей моих, а тут дверь распахивается, и на меня чудища эти лезут, в намордниках, да с баллонами на спине…

– Какие еще чудища? – Криспин сперва не понял, о чем речь.

– Он имеет в виду этих вражеских гуманоидов, – поспешил напомнить Джек. – Они же в масках и с колбами за спиной. Это про них я рассказывал.

– А, так вы их тоже видели? – спросил Кулибин. – А я часто за ними наблюдал в окно, когда они по улицам расхаживали. У меня тут обзор сверху хороший получился. Вот я и подумал, что они меня тоже заметили и пришли забирать.

– Так ты что, принял нас за этих тварей марсианских? – До Криспина наконец дошло, почему он летел кубарем.

– Ага. Вы же в своих противогазах зачем-то были. Да рюкзаки ваши. Вот я в темноте и не разобрал. Извините, ребята. – Он снова развел руками. – Но я все-таки разглядел в последний момент, что тут что-то не то. Иначе в полную силу саданул бы.

– В полную силу? – Криспин поежился. Воспоминания о недолгом полете затылком вперед были еще очень свежими и болезненными.