Текст книги "Петр Струве. Революционер без масс"

Свою ключевую роль в формировании программы либеральной партии в это время С. использовал для внесения в среду умеренного земского либерализма социалистических требований по разрешению аграрного и рабочего вопросов[244]244
  П. Н. Милюков. Воспоминания. С. 166.


[Закрыть]. Но три года напряжённого политического журнализма бесследно прошли для идейного творчества С. После «кровавого воскресения» 9 января 1905 года (его С. отметил никогда им затем не переиздававшейся статьёй «Палач народа»[245]245
  П. С. Палач народа // Освобождение. № 64. Париж, 25 января (12 января) 1905. С. 233: (Исследования по истории русской мысли. [4] Ежегодник за 2000 год. М., 2000. C.326–327). Под впечатлением от расстрела 9 января С. позже прямо апеллировал к революционному насилию против царской династии: «День 9 января создал кровавую традицию. И это – страшная сила, господа Романовы!» (Освобождение. № 65. Париж. 9 февраля (27 января) 1905. С. 241).


[Закрыть]) растущий революционный процесс и явочное облегчение цензуры в России не дали эмигрантской газете успевать за событиями и конкурировать с легальной прессой внутри России.

Летом 1905 Карл Каутский в русской марксистской газете – нелегальном двойнике нелегального социал-либерального «Освобождения» – «Искра» (№ 97) заявил о С., что тот, по его мнению, даже в либеральной среде «остался социал-демократом». Это вызвало заинтересованное разъяснение самого С., который словно ждал такого повода, чтобы объясниться. С. заявил о себе в третьем лице:

«Социал-демократом он не остался, потому что он отрешился от самых основ социал-демократического мировоззрения. Не перестав быть социалистом в том смысле, в каком были социалистами, например, Милль и Ланге, он критически перестроил всё своё философское, социальное и политическое мировоззрение»[246]246
  П. Струве. Из русской заграничной печати // Освобождение. 20 (7) мая 1905. № 69–70. С. 333.


[Закрыть].

Продолжая начатую в редакции «Освобождения» (1902–1905) и в «Союзе Освобождения» (1904–1905) борьбу за внесение социал-демократических программных требований в области рабочего вопроса, социалистических установок в области вопроса аграрного – в программу русских либералов, после образования кадетской партии, членом ЦК которой он стал в 1906 году, С. не оставил этих усилий, с согласия партии став её главным экспертом и стратегом в рабочем и аграрном вопросах[247]247
  Протоколы Центрального комитета и заграничных групп Конституционно-демократической партии, 1905 – середина 1930-х гг. В 6 тт. / Т. 1. Протоколы ЦК Конституционно-демократической партии. 1905–1911 гг. / Сост. Д. Павлов. М., 1994. С. 47–48, 114, 140, 147–148, 169, 176, 178.


[Закрыть]. Здесь С. предлагал начать партийную пропаганду либеральной программы в среде крестьян и рабочих, сотрудничая с социалистами, лоббировал проведение по спискам партии в Государственную думу рабочих и крестьян[248]248
  В. В. Шелохаев. Конституционно-демократическая партия в России и эмиграции. М., 2015. С. 52, 157–159.


[Закрыть].

В контексте усилий С. в рабочем вопросе остаётся без исследования замалчиваемая всеми без исключения участниками, свидетелями и мемуаристами (и особенно самим С. и его ближайшим другом, сотрудником и внимательным биографом Франком) деятельность С. во главе ежедневной петербургской газеты «Рабочее Слово» и опубликованные им в ней тексты, являющие собой редкие образцы адресованной массам агитационной литературы, вышедшей из-под пера С. Неизбежно утрируя свою мысль и форсируя пафос, он, однако, не может его полностью выдумать, не разделяя его. И потому этот простой жанр неожиданно открывает нам традиционно скрывавшуюся Струве под рационально продуманной риторикой свободы – подлинную страсть справедливости. Можно вполне содержательно реконструировать модерный, культурный, энциклопедически фундированный, национально окрашенный и западнически цивилизованный пафос жизненной борьбы С., как это сделал Франк в своих классических воспоминаниях. Но, думается, и ему не удалось описать не менее важное в С. и в себе самом, то, что сделало их революционерами и социалистами, а затем – подвижниками культурного и религиозного дела, – жажду справедливости. Агитационно искусственные тексты С. об этом в названной газете обречены были трактовать именно справедливость – как бы то ни было – проговаривать подлинное чувство С.

«Ежедневная общедоступная общественно-политическая и литературная газета» «Рабочее Слово» выходила в свет с 31 марта по 16 мая 1906, одновременно с газетой «Дума»[249]249
  Начала выходить в свет одновременно с началом заседаний I Государственной Думы 27 апреля и прекратилась 13 июня 1906 года.


[Закрыть], которую вёл С., и еженедельником «Свобода и Культура»[250]250
  1 апреля – 31 мая 1906.


[Закрыть] во главе с Франком, основанном в продолжение закрытого властями еженедельника «Полярная Звезда»[251]251
  15 декабря 1905–19 марта 1906.


[Закрыть], главный редактор которого – С. – попал под уголовное преследование за призывы к неповиновению власти и более не мог возглавлять издание. Логично предположить, что редакционно эта газета управлялась теми же С. и Франком. Программа новой газеты, несомненно, написанная лично С. в его узнаваемой стилистике, гласила:

«"Рабочее Слово", не примыкая ни к одной из существующих политических партий, ставит своей задачей содействие борьбе рабочего класса за его политическое и экономическое освобождение. Борьба эта должна быть озарена светочем великого и всеобъемлющего идеала социализма – или основанной на социальной справедливости трудового общества. (…) Становой хребет всякого крепкого рабочего движения должны составлять профессиональные рабочие организации»[252]252
  [П. Б. Струве]. Рабочее Слово // Рабочее Слово. № 1. 31 марта 1906. СПб. С. 1. Полностью публикуется в приложении к настоящему тексту. В этом же номере была опубликована справочно-пропагандистская статья Франка, не представляющая особенного интереса: С. Франк. Социализм и профессиональное движение // Рабочее Слово. № 1. 31 марта 1906. СПб. С. 2–3.


[Закрыть].

Заявление внепартийного характера газеты, конечно, было лукавством. И не только потому, что она была основана членом ЦК кадетской партии С. и следовала его названным усилиям по привлечению рабочих к этой партии, но и потому, что газета сама не скрывала своё связи с кадетами. Она неизменно публиковала текущую информацию о работе кадетской партии в массах, в первую очередь – среди рабочих. Неоднократно газета печатала и рекламные объявления о подписке на партийное кадетского издание – «Вестник партии Народной Свободы»[253]253
  См., например: Рабочее Слово. № 6. 8 апреля 1906. СПб; Рабочее Слово. № 11. 14 апреля 1906. СПб.


[Закрыть]. Не для рабочего, а для интеллигентного взгляда ясна была и прямая преемственность проповеди С. против взаимно разрушительных действий правительства и революционеров, которые в ходе всеобщей политической забастовки работников в ходе революции 1905 года и её подавления действительно парализовали многие сферы жизни страны. Но С., пожалуй, был единственным оппозиционным политиком с социалистической репутацией, который прямо обвинял революционеров в нанесении экономического ущерба государству. Умалчивая о них, в «Рабочем Слове» С. живописал тяжёлые последствия этого ущерба для самих рабочих, вступая на скользкий путь отрицания забастовочной борьбы – и тем самым на путь прямого содействия капиталистам в их экономических интересах и властям – в их интересах экономических и политических[254]254
  См. его центральный текст на эту тему, опубликованный за несколько месяцев до выхода газеты: Пётр Струве. Два забастовочных комитета // Полярная Звезда. № 3. 30 декабря 1905. СПб.


[Закрыть]. С другой стороны, С. в программе газеты едва ли не впервые в России выступает с проповедью классовой самостоятельности пролетариата, независимого от партийных манипуляций революционной интеллигенции (имеется в виду – подстрекательства к политическим забастовкам) и в этом качестве предвосхищает анти-интеллигентскую социалистическую публицистику Евг. Лозинского[255]255
  Евг. Лозинский. Что такое, наконец, интеллигенция? Критико-социологический опыт. СПб, 1907.


[Закрыть], и отчасти повторял анти-интеллигентскую «махаевщину», если она была ему известна. Ясно, что здесь лишь излагает социальную историю инфраструктурной самоорганизации германской социал-демократии того времени, когда ей была воспрещена политическая деятельность в эпоху Бисмарка. Это самоорганизация действительно стала главной основой парламентского успеха СДПГ, надежд Энгельса на мирный переворот и ревизионизма Бернштейна, а затем и прихода СДПГ к государственной власти в Германии в результате революции 1918 года. Несомненно и то, что чрезвычайно влиятельные в России 1917 года профсоюза тоже создавались на глазах С. и создавались как неполитические организации. Ясно и то, что и в этой газете привлекаемая им в предшественники фигура Герцена, равно дорогая социалистам и либералам, в другой, интеллектуальной и политической публицистике используется для формулирования доктрины «компромисса», а не просто исторической глубины революционной борьбы. Но то, что именно С. посреди своей либеральной политики – в специальной газете для пролетариата уделяет всему этому такое внимание, – заставляет думать о не только не отброшенном в ходе эволюции социалистическом слое его мировоззрения, но о вполне живой социал-реформистской природе его убеждений и после революции 1905 года.

Адресом редакции газеты «Рабочее Слово» был объявлен дом 58 по Литейному проспекту Санкт-Петербурге – соседний с домом 60, в котором в 1890-х годах жил сам С. и в котором в 1900-х продолжала жить его бывшая покровительница и спонсор марксистских изданий, включая «Искру», просветительница Калмыкова.

Итак, центром идеологического вещания газеты стал «великий и всеобщий идеал социализма», реализуемый в эволюционной борьбе пролетариата на основе профсоюзного движения. С. (при формально объявленных редакторе А. Тенсе и издателе И. Венедиктове) удалось привлечь к (официально объявленному) сотрудничеству в газете таких опытных и признанных социалистических политических и экономических авторов (В. С. Голубев, Л. Я. Гуревич, В. Э. Ден, Туган-Барановский, Франк, В. В. Хижняков, М. И. Фридман, Г. Н. Штильман, А. А. Яблоновский), что само это исключало «притворный» характер издания, что, кстати, подтверждало и карательное внимание цензуры, конфисковавшей воскресные номера газеты: № 7 от 9 апреля и № 13 от 16 апреля.

Публично, под своим именем, С. и Франк выступили в газеты лишь по одному разу. С., в частности, поделился с рабочими читателями своим социалистическим воспоминанием, которое очень напоминает мемуарное свидетельство Франка и тем указывает, что Франк, утаив свидетельство о газете, невольно воспроизвёл эмоциональный заряд, руководивший С. в тщании быть искренним в этом социал-реформистском проекте, мимикрирующем под классовый орган промышленного пролетариата, при том, что сам С. к 1906 году уже ряд лет как порвал с классовым пониманием марксизма и социализма вообще. Франк вспоминал в 1944 году, тщательно подбирая слова и невольно склеивая в одно свидетельство и (1) марксистскую партийность, и (2) свой со Струве радикал-демократизм периода «Освобождения» и (3) проблему социалистического идеала, который в реальности столь упорно стремились идеалистически обосновать в 1900-е годы Струве и Франк и теоретическое «уничтожение» которого как «конечной цели» отталкивало их от ревизионизма Бернштейна, и (4) вполне ревизионистское «повышение уровня» борьбы рабочего класса ради достижения политической свободы:

«В своей юности П.Б. был, действительно, довольно короткое время сторонником социалистического движения в той форме, которую оно имело в Германии в лице социал-демократической партии (с некоторыми членами этой партии он тогда находился в дружеских личных отношениях). Но эта немецкая социал-демократическая партия, подобие которой русские марксисты, в том числе и П.Б., пытались тогда создать в России, была по своему конкретному содержанию и политической практике просто радикально-демократической партией, опиравшейся на рабочее движение и стремившийся к повышению экономического и культурного уровня рабочих масс. Собственно социалистический идеал фигурировал, как известно, только в её «программе-максимум», то есть как конечная цель, осуществление которой преподносилось в неком туманно-отдалённом будущем…»[256]256
  С. Франк. Умственный склад, личность и воззрения П. Б. Струве [1944] // С. Франк. Непрочитанное… Статьи, письма, воспоминания / Сост. А. А. Гапоненкова, Ю. П. Сенокосова. М., 2001. С. 563–564. О таком же восприятии социализма С. в образе респектабельных вождей германской социал-демократии см. его собственные свидетельства, подчинённые тоже вполне агитационной, но иной задаче: Пётр Струве. Отпрыск буржуазной культуры. Памяти Августа Бебеля // Русская Мысль. 1913. Кн. VIII.


[Закрыть].

В единственной в этой газете своей статье, подписанной своим именем, С. приветствовал пролетарских политиков, приводя им в пример свои впечатления 1890-х гг. о первых экономических забастовках, словно реабилитируясь за своё собственное отрицание пользы забастовочной борьбы в первом номере газеты и с удивительной наивностью полагая возможным удовлетворить социально-политические амбиции рабочих доступом в депутаты Государственной Думы[257]257
  Пётр Струве. Привет // Рабочее Слово. № 3. 5 апреля 1906. СПб. С. 2–3. Полностью публикуется в приложении к настоящему тексту.


[Закрыть].

Не исключено, что из видимой двойственности её позиции газета шла трудно. Хотя, конечно, более всего на её судьбе сказался видимый дефицит средств, не дававший газете времени даже на первоначальный старт. Это, в частности, нашло своё отражение в том первом признаке «умирания» периодического органа печати, который отражал его отказ от расширения и просто удержания своей аудитории путём объявления известных целевой аудитории авторитетных имён среди постоянных авторов издания. Знаком такого отказа было прекращение публикации списка заявленных авторов уже с 5 мая 1906.

Последний известный номер газеты вышел в свет 16 мая 1906 – и на этом она, видимо, прекратилась, не оставив, несмотря на усилия, никакого заметного следа и никаких по себе воспоминаний, которые захотели бы годы спустя восстановить в памяти и на бумаге её главные создатели – С. и Франк. Весьма значительный денежный долг за печатание газеты повис лично на С., что ясно доказывает тот факт, что именно он был издателем и единственным собственником издания (может быть, тщетно надеясь частично финансировать газету за счёт финансируемой известным издателем массовой литературы И. Д. Сытиным газеты «Дума», вскоре тоже прекратившейся).

Последний день платежа, сделанного С. в адрес типографии, был зафиксирован 15 мая 1906. Расплатиться окончательно он не смог и 11 августа 1906 полиграфисты писали С.: «Товарищество Художественной Печати до сих пор не получило по расчёту с редакции газеты "Рабочее Слово" в сумме Рб. 2458,45»[258]258
  РНБ. АДП. Ф.753. Ед. хр. 123.


[Закрыть]. Других сведений о деле мы пока не имеем, что даёт основания полагать, что С. закрыт этот проект для тяжёлыми убытками для себя лично[259]259
  Начало этому положено в публикации: М. А. Колеров. Утаённый социализм Струве и Франка: газета «Рабочее Слово» (1906). Приложение: 1. [П. Б. Струве] Рабочее Слово; 2. Пётр Струве. Привет! // Исследования по истории русской мысли [14]. Ежегодник за 2018 год. М., 2018.


[Закрыть].

Так в 1906 году рухнули все издательские предприятия С. или с ним во главе: еженедельник «Полярная Звезда», газета «Рабочее Слово», еженедельник «Свобода и Культура» и вечерняя газета «Дума». Видимо, прав был Франк, вспоминая об этом времени и сытинской газете «Дума»:

«Газета эта была полной неудачей… Струве, обладая сам замечательным дарованием журналиста и умением привлекать сотрудников и организовать их работу, по всему своему духовному складу был существом прямо противоположным типу успешного и умелого редактора газеты. Он не умел и даже не хотел приспособляться к вкусам массового читателя… Сытин, сначала так охотно пошедший навстречу П.Б., увидав, что терпит на ней убыток, сразу же её прекратил, и притом в мужицко-грубой форме – в одно прекрасное утро [то есть 14 июня – М.К.] Струве, придя в типографию, был встречен лаконическим сообщением: „Иван Дмитриевич приказал прекратить печатание газеты“»[260]260
  С. Франк. Воспоминания о П. Б. Струве // С. Франк. Непрочитанное…С.430–431.


[Закрыть].

Лишь в конце 1906 смерть многолетнего редактора толстого московского ежемесячного журнала «Русская Мысль» В. А. Гольцева передала журнал в руки известного кадетского деятеля, приват-доцента истории А. А. Кизеветтера, и тот пригласил в соредакторы С., что дало ему заработок и печатный орган в управление, позволило сделать его своеобразным убежищем для биографически и идейно близких сотрудников[261]261
  Даже многолетним и бессменным вплоть до 1918 года секретарём редакции при С. стала участница марксистской части русского революционного движения, с января 1900 г. известная полиции в связи с эмигрантским социал-демократическим журналом «Рабочее Дело», который в будущем послужил предшественником меньшевизма, Ю. Г. Топоркова (ГА РФ. ДП-ОО. 1898. Ед. хр. 5, ч. 45, т. 3. Л.9)


[Закрыть]. На руководство газетой вплоть до 1925 года он уже не претендовал.

Вплоть до весны 1908 года, когда политическая активность С. в рамках партии иссякла (и практически прекратилась с осени 1909, когда партийное большинство выступило против сборника «Вехи»), С. возглавлял партийную «рабочую комиссию» и был единственным лоббистом темы социальной политики в партии по германскому образцу. В это время, когда русская социал-демократия переживала период «ликвидаторства» нелегальной партийной инфраструктуры, С., не возвращаясь на классовые позиции, тем не менее публично выступал за необходимость и возможность в России «классовой рабочей партии» – «социал-демократической партии в западном смысле»[262]262
  Patriotica. С. 431. «На разные темы» (1908).


[Закрыть] (которая, как и преследуемая в 1870–1880-х гг. СДПГ, не обходилась без нелегальной работы).

Кроме того, наряду с Милюковым, С. был главным инициатором обсуждения и создания партийной платформы в области внешней политики[263]263
  Протоколы Центрального комитета и заграничных групп Конституционно-демократической партии. С. 79, 133.


[Закрыть], которая отныне стала предметом его творчества одновременно с созданием по британскому имперскому образцу доктрины «Великой России» как внешнего могущества и национальных интересов, независимых от вопросов внутренней политики и партийных пристрастий, символизированных будь то в парламентской Англии или монархической Германии, как развивал эту мысль С. А. Котляревский[264]264
  С. А. Котляревский. Русская внешняя политика и национальные задачи // Великая Россия. Сб. статей по военным и общественным вопросам. М., [1911] С. 57.


[Закрыть] в одном из томов составленных (при помощи С.) и изданных В. П. Рябушинским сборников «Великая Россия». При этом в практических вопросах, в тени империалистической риторики в печати, во внутрипартийных дискуссиях, С. демонстрировал приверженность традиционным для оппозиции принципам пацифизма. Например, 1 марта 1909 года, в связи с присоединением Боснии к Австро-Венгрии, он предупреждал ЦК своей партии: «будь у нас правильная, основанная на действительных интересах народа политика, мы не имели бы никаких поводов к войне с кем бы то ни было. (…) А случись война, побиение России было бы грандиозное и невиданное в мире»[265]265
  Протоколы Центрального комитета и заграничных групп Конституционно-демократической партии. С. 343.


[Закрыть].

Скрыто полемизируя с «Очерками философии культуры» С. и Франка, марксист и диалектический материалист А. М. Деборин в теоретическом органе СДПГ «Neue Zeit» выступил с очерком, в котором чутко уловил идейное отличие их проповеди «культуры» как цивилизации от революционных инспираций того времени: «Революция и культура! Эти понятия представляются современным буржуазным идеологам диаметрально противоположными (…) по их мнению, революция стремится к уничтожению „культуры“, а „культура“ требует сохранения существующего строя»[266]266
  А. М. Деборин. Революция и культура [1907] // А. М. Деборин. Философия и марксизм. Изд. 3. М., 2011. С. 1.


[Закрыть].

В своём идейном развитии С., несмотря на попытки найти широкую философскую основу для «освободительного движения» против самодержавия, казалось, демонстративно предпочёл самоценность своих теоретических решений и быстро утратил социального адресата своей проповеди, рискуя быстро политически маргинализироваться в своём индивидуализме. Это вынуждало его искать новую, внеклассовую социальную опору в обществе, тщетно апеллируя к концепту «культуры» как системы преемственного цивилизованного развития. И лишь почти полное отсутствие в рядах русских либералов специалистов по рабочему вопросу (наиболее опытные эксперты по этому вопросу, работавшие в «Союзе Освобождения», внепартийные социал-демократы Кускова и Прокопович не вошли в кадетскую партию, сочтя её, подобно Бердяеву, слишком «буржуазной») заставляло С. сохранять рабочий вопрос в своей повестке дня (во многом как образ и практика СДПГ, перед которыми С. благоговел, даже став правым либералом), что, впрочем, почти не отражалось на его актуальном идейном творчестве.

Став одним из ключевых организаторов широкой нелегальной антисамодержавной коалиции либералов и социалистов в основанном при помощи газеты «Союзе Освобождения» (1904–1905), в момент легализации оппозиции в России после 17 октября 1905 года в виде конституционно-демократической партии С. вместе с Милюковым пытался организовать партийную печать, действовал по её избирательному списку в составе II Государственной думы (1907), но – после провала посреднической миссии между кадетской партией и главой правительства П. А. Столыпиным, в которой, кроме С., участвовали М. В. Челноков, Булгаков и В. А. Маклаков[267]267
  Об этом подробно: Ф. А. Селезнёв. О переговорах Столыпина с кадетами в апреле-июне 1907 года // Вопросы истории. М., 2002. № 12.


[Закрыть], – уже с 1908 года отошёл от активного участия в делах партии, где очень быстро осознал себя в идейной изоляции и политическом одиночестве. Мемуаристка свидетельствовала:

«Он всё проверял, переворачивал, перекапывал. Начав с марксизма и материализма, он через радикализм и идеализм дошёл до православия и монархизма. Немало образованных людей нашего с ним поколения прошли через этот путь. Но Струве шёл впереди. Он первый находил оправдание, объяснение, выражение для ещё не оформленных изменений в общественных настроениях… Это привлекало к нему как к мыслителю, как к публицисту, но мешало ему стать влиятельным политиком, именно своеобразный дар умственной неугомонности и политической дальнозоркости мешал Струве стал руководящим политиком»[268]268
  А. Тыркова-Вильямс. На путях к свободе. С. 350, 468.


[Закрыть].

Срочно вернувшись из политической эмиграции сразу после провозглашения манифеста 17 октября 1905 года[269]269
  О прибытии Струве вместе с В. В. Водовозовым в СПб (В. А. Поссе поехал через Стокгольм и отстал) 25 октября 1905: Наша Жизнь. № 317. 26 октября 1905. С. 4. Со ссылкой на «Нашу Жизнь»: Новая Жизнь. Первая легальная с.-д. Большевистская газета. 27 октября – 3 декабря 1905 года / Под ред. М. Ольминского. Вып.1. Л., 1925. С. 16.


[Закрыть], даровавшего России основы политических свобод и теоретический фундамент конституционного строя, С. обнаружил, что за истекшие почти четыре года его отсутствия атмосфера вокруг его лидерства изменилась. Глава правительства всесильный Витте лично попросил императора амнистировать С[270]270
  О беседе С. и Витте по предложению Витте, прошедшей на днях: Наша Жизнь. № 5. 1 декабря 1905 // Новая Жизнь. Первая легальная с.-д. Большевистская газета. 27 октября – 3 декабря 1905 года / Под ред. М. Ольминского. Вып.1. Л., 1925. С. 121. со ссылкой на Magdeburg Zeitung – О беседе Витте с: Гучковым, Геденом, Стаховичем, Милюковым, Родичевым и Струве около 25 ноября: Наша Жизнь. № 24. 29 ноября 1905 // Новая Жизнь. Первая легальная с.-д. Большевистская газета. 27 октября – 3 декабря 1905 года / Под ред. М. Ольминского. Вып.4. Л., 1926. C.61.


[Закрыть]. Но его больше не ждали во главе крупных общенациональных изданий (а громкие слухи об этом остались слухами[271]271
  О том, что С. одна из петербургских либеральных газет предложила стать её редактором: Наша Жизнь. № 2. 28 октября 1905 // Новая Жизнь. Первая легальная с.-д. Большевистская газета. 27 октября – 3 декабря 1905 года / Под ред. М. Ольминского. Вып.1. Л., 1925. С. 42. О том, что С. 1 декабря 1905 становится редактором Биржевых Ведомостей: Наша Жизнь. № 26. 1 декабря 1905 // Новая Жизнь. Первая легальная с.-д. Большевистская газета. 27 октября – 3 декабря 1905 года / Под ред. М. Ольминского. Вып.4. Л., 1926. C.103.


[Закрыть]), его не ждали во главе политических партий, революционная молодёжь уже не заполняла восторженные аудитории, где оратором был С. Старый социал-демократ и университетский историк, при советской власти превратившийся в одного из руководителей идеологического сверхведомства Наркомата народного просвещения и главного историка СССР, М. Н. Покровский (1868–1932) дал такое яркое и резкое описание той новой атмосферы, в которой оказался С., честно сообщив о том, как С. искал в новой аудитории своей реализации как старого социалиста и революционера. Покровский, немного путаясь в датах (С. ещё не было в стране весной 1905 года), но очень точно в деталях, персоналиях и стилистике, свидетельствовал в московской легальной большевистской газете «Борьба» от 30 ноября (13 декабря) 1905:

«Бывавшим на профессиональных съездах (съездах профессиональных союзов – М.К.) нынешней весны, наверно запомнилась характерная фигура одного оратора. Он начинал обыкновенно с заявления, что он истинный, настоящий социал-демократ, близко знакомый с социал-демократическими партиями культурного Запада (в публике шептались, что он друг Каутского, пил чай с Бернштейном и чуть ли не на „ты“ с Бебелем). И вот он с грустью должен заявить, что русские социал-демократы совершенно его не удовлетворяют… Всё это не то, всё они делают не так, как нужно. (…) Прошло несколько месяцев… буржуа не без смущения прочёл сочувственные, иногда восторженные строки о русском пролетариате и его вождях, вышедшие из-под пера „самого“ Каутского и „самого“ Бебеля. (…) Остаться „за штатом“ в тот самый момент, когда вся страна встала как один человек, когда только что открылась возможность широкой политической работы, – быть „исключённым из революции“ – худшего ничего не могло бы случиться с человеком живого политического темперамента; а в нём нельзя отказать таким „истинным социал-демократам“, как г. П. Струве. Только взвесив всё это, можно оценить тот тон сдержанной ярости, какой звучит из каждой строчки его письма, напечатанного в № 314 „Русских ведомостей“[272]272
  Библиографиям Струве эта статья неизвестна. – М.К.


[Закрыть].

Когда-то вождь легального "марксизма" (в сущности развившего идеи революционеров <18>80-х годов, Плеханова и группы "Освобождение труда"), вождь, по крайней мере в глазах молодёжи, жадно ловившей каждое его слово, г. Струве уже в те времена вызвал у одного злого, но, как оказалось, проницательного, наблюдателя замечание, что "марксизм" г. Струве не столько пролетарский, сколько буржуазный. Может быть, это был неизбежное условие "легальной" пропаганды, но развитие капитализма ярче выступало в марксистской журналистике <18>90-х годов, нежели развитие тех сил, которые должны были подточить и разрушить капиталистический строй. (…) С плохо выделанным презрением "не замечая" русских социал-демократов, которые тем не менее поминутно попадаются ему под перо, г. Струве обещает буржуазным читателям "Русских ведомостей" подарить им, наконец, долгожданную игрушку – "настоящую" "европейскую" социал-демократическую партию, "вроде германской"… – скорее "вроде бельгийской", спешит он поправиться…»[273]273
  М. Н. Покровский. Марксисты, которые… // М. Н. Покровский. Историческая наука и борьба классов. Историографические очерки, критические статьи и заметки. Т. 2. Изд. 2. М., 2012. С. 77–80.


[Закрыть]

Впрочем, триумфаторское торжество М. Н. Покровского вскоре провалилось и минута его прошла: поднятое через две недели после его статьи социалистами вооружённое восстание в Москве – через неделю было утоплено в крови и для социал-демократов настал длительный период распада и отступления. Для широкой политической оппозиции это восстание так и осталось примером бессмысленной бойни, за которой не следовало ничего, кроме ужесточения правительственных репрессий и разгула малой гражданской войны с её ежедневными убийствами представителей власти и мало избирательными казнями по упрощённой процедуре.

С. пытался выступить с осуждением в равной степени и революционеров и власти, возлагая на них равную ответственность за взаимный террор, но «средней линии» между крайностями у него не получилось, а философия альтернативной философии компромисса и культурно-политического воспитания и строительства не нашла никакого спроса. Можно сказать, что в эти дни революции навсегда закончилось и реликтовое политическое лидерство С. как социалиста и создателя социал-либеральной партии.

В 1905 году, ещё до возвращения из эмиграции, С. вместе со своим ближайшим сотрудником Франком начал готовить к изданию общий труд «Культура и свобода», в котором, по свидетельству Франка, «должны были быть выражены основные общественно-философские идеи, к которым мы совместно пришли в то время (мы формулировали тогда нашу веру так, что определяющим началом её было несколько неопределённое понятие "духовной культуры", во всём многообразии её содержания)»[274]274
  С. Л. Франк. Биография П. Б. Струве. Нью-Йорк, 1956. С. 45. Переиздание с исправлением названия мемуаров в соответствии с авторской волей: С. Л. Франк. Воспоминания о П. Б. Струве // Семён Франк. Непрочитанное… Статьи, письма, воспоминания / Сост. А. А. Гапоненкова и Ю. П. Сенокосова. М., 2001.


[Закрыть]. Плодом совместных усилий стали лишь общие для авторов «Очерки философии культуры» и статья С. «Индивидуализм и социализм», которые призваны были выстроить систему «гуманистического индивидуализма»[275]275
  Реконструкцию проекта см.: П. Б. Струве. Избранные сочинения / Сост. М. А. Колеров. М., 1999. С. 127–160.


[Закрыть].

Франк вспоминал об этом замысле:

«Мы задумали написать такую книгу ещё в бытность Струве в Париже, летом 1905 г., распределили её по отделам между собой, вступление же писали так, что оба делали наброски и, сравнивая их, составляли окончательный текст. Это вступление и было напечатано в „Полярной Звезде“; главная часть текста его принадлежит мне. Книга никогда не была написана»[276]276
  С. Л. Франк. Предсмертное (Воспоминания и мысли) // Вестник РХД. № 156. Париж, 1986. С. 115.


[Закрыть].

При этом С. и Франк попытались выстроить прямую связь политического социализма с дисциплинарным философским идеализмом. С. писал в своей статье для этой книги:

«[Социализм] колеблется в истории между двумя идейными полюсами. В одном социализме идейною сущностью является подчинение личности целому: личность есть средство, общество – цель, или иначе, личность есть орган, общество же организм. В другой концепции социализма целью и венцом является личность, общество же есть лишь средство или орудие осуществления целей личности. Первый тип есть социализм принципиальный, философский. Это социализм Платона, Фихте, Адама Мюллера, Родбертуса»[277]277
  Patriotica. С. 571. «Индивидуализм и социализм», 1906.


[Закрыть].

Сверка с неполной авторизованной рукописью, хранящейся в фонде С. в РГАСПИ (Ф.279), даёт представления о планах дальнейшей работы соавторов и причинах её остановки:

Во втором параграфе главы «Что такое культура?» (фрагмент «Порвав внутренне с наивной верой…») в первой редакции было написано (в квадратных скобках восстанавливается опущенный авторами при публикации текст): «Порвав внутренне с наивной верой [в разные вещи (во что мы не можем в настоящее время верить, об этом ещё не раз будет речь ниже)], на чём же утвердит своё духовно-общественное бытие современный человек?». Кроме того, в отличие от опубликованного, окончание текста выглядело следующим образом: «Принцип личности и принцип культуры (…) сплетаются в цельное и внутренне-согласованное культурно-философское миросозерцание, которое можно назвать гуманистическим индивидуализмом. [Нам предстоит теперь развить это миросозерцание в его философских, моральных и политических разветвлениях и показать, какие точки зрения оно даёт для решения отдельных культурных и общественных проблем, волнующих современность]»¹

Видно, что авторы всё ещё продолжали исходить из уже давнего для 1905 года собственного отказа (1898–1902 гг.) от революционного пути к социализму, что они вполне серьёзно планировали в своём «гуманистическом индивидуализме» найти основу для общественно-политической программы в переживающей революцию стране. Неудивительно, что эти намерения победить политическую катастрофу монархии, и России в целом, на пути утверждения широко понимаемой культуры потерпели крах. И в первую очередь потому, как это хорошо видел сам С., что одномоментное, как флотоводческое «все вдруг», перенаправление общественной борьбы с «против» на «за» – было прямо противоположным всей предыдущей революционной борьбе, в том числе, самого С. Он писал об этом: «прежде [до 1905] можно было сказать – и, по крайней мере, психологически это было верно, – что никакой культурный прогресс невозможен без решительного, принципиального политического разрыва с прошлым»[278]278
  П. Б. Струве. Избранные сочинения. С. 80. «Интеллигенция и народное хозяйство», 1908.


[Закрыть]. Теперь культурному прогрессу тщетно устанавливались иные ориентиры.

Сохранив верность индивидуализму, который ярче всего проявился в его полемике с Мережковским вокруг революционной религиозности, С. вскоре начал окончательный отход от «гуманизма» в сторону всё более определённого этатизма, в котором целое было уже представлено не обществом, а государством, которое для С. в любом случае было «несомненнее» личности.

В 1908 году С. начал готовить к печати новую книгу «Государство, интеллигенция, революция», в которой намеревался дать очерк своего нового государственничества, политического национализма и новой революционности. Она реализовалась лишь в трёх статьях, одна из которых вошла в сборник «Вехи»[279]279
  Полный состав написанных к этой книге статей: «Интеллигенция и революция», «Великая Россия», «Отрывки о государстве». Этот проект реконструирован в: П. Б. Струве. Избранные сочинения. С. 163–210.


[Закрыть]. Идейный строй книги был реализован в публицистике С. в своём последнем сводном сборнике статей «Patriotica» (СПб, 1911), в котором представлены в основном статьи ноября 1905 – декабря 1910 гг., С. расширил свою идейно-философскую платформу, добавляя к реализованным в «Вехах» консервативной критике русского интеллигентского сознания и радикальной общественности и защите «личной годности», политической ответственности и пафоса государственного строительства. Восстанавливая баланс после общего предисловия Гершензона к «Вехам», где была заявлена преемственность авторов от Чаадаева, В. С. Соловьёва и Л. Н. Толстого, С. подтверждает особое признание революционно-демократических авторитетов: «традициям и идеям эпохи Станкевича – Белинского, философские увлечения которой были так плодотворны для русской культуры и в духовном творчестве которой… Михаил Александрович Бакунин сыграл такую крупную роль… присуща вечная ценность»[280]280
  Patriotica. С. 69. «Памяти А. А. Бакунина и П. А. Корсакова», 1907.


[Закрыть]. Здесь же С. систематизирует свою социал-либеральную критику «реального образа русской государственности» и «тех сил, которые заправляют судьбами государства», защиту политических прав и свобод «во имя идеалов демократии и социальной справедливости»[281]281
  Patriotica. С. 10. «От автора».


[Закрыть], ставит задачу превращения буржуазной леволиберальной кадетской партии в монопольную для внеклассовой «идейно интеллигенции», а затем – «народную, крестьянско-рабочую». Здесь С. продолжает говорить не только о своей приверженности социализму, но и о своём марксизме и «социал-демократизме» германского образца, отрицая марксистское качество большевизма[282]282
  Там же. С. 17.


[Закрыть]. Развивая свои прежние обвинения в адрес народничества как явления реакции, архаики, славянофильства и консерватизма, С. применяет их и к освободительному движению революции 1905 года в целом (именно как контрреволюцию С. позже оценил Октябрь 1917 года):

«Консерватизм русской революционной интеллигенции сказался в том, что в идейном отношении наша революция всецело была во власти славянофильски-народнической теории: русский народ есть народ избранный в социальном и политическом отношении; мы можем и должны перескочить через отвергаемые нашим интеллигентским сознанием „буржуазные“ фазы: мы как бы уполномочены историей шествовать по пути прогресса быстрее других народов»[283]283
  Там же. С. 42. «Из размышлений о русской революции», 1908.


[Закрыть].

После Манифеста 17 октября 1905 С. направился в Россию, намереваясь проникнуть в неё нелегально, но уже в пути, по личному докладу председателя Совета министров Витте императору, С. был им персонально амнистирован[284]284
  П. Б. Струве. Тем, кто «Возрождение» замыслили побить «Освобождением» (27 июня 1925) // П. Б. Струве. Дневник политика. С. 29.


[Закрыть] и немедленно вернулся из эмиграции[285]285
  О прибытии С. в Петербург вместе с В. В. Водовозовым и В. А. Поссе: Новая Жизнь. № 1. 27 октября 1905 // Новая Жизнь. Первая легальная с.-д. большевистская газета. 27 октября – 3 декабря 1905 года / Под ред. М. Ольминского. Вып.1. Л., 1925. С. 16.


[Закрыть]. Вернувшись в Россию, С. попытался капитализировать свою известность как редактора-издателя «Освобождения», которое в печати сравнивали с «Колоколом» Герцена, а самого – чаще критически – с Герценом[286]286
  Розанов назвал его «"маленький Герцен" наших дней» (В. В. Розанов. Струве о духовном сословии и духовной школе // В. В. Розанов. Полное собрание сочинений в 35 тт.: Т. 5. О писательстве и писателях. Статьи 1912–1918 гг. / Сост. А. Н. Николюкин. СПб, 2017. С. 406). См. также: А. Луначарский. Экскурсии на «Полярную Звезду» и в окрестности // Образование. СПб, 1906. № 3.


[Закрыть].