Текст книги "Петр Струве. Революционер без масс"

Провинциальный киевский журналист, позже получивший некоторую известность в качестве религиозно ищущего революционера, восторженно приветствовал «идеалистически» поиск бывших «критических марксистов» и основанное ими направление. Особую роль в этом деле он отводил и своим землякам-киевлянам, ставшим таковым либо по праву рождения / воспитания Аскольдову, Кистяковскому и Бердяеву, либо по месту профессорской службы Е. Н. Трубецкого и Булгакова (к ним можно добавить и уроженцев малороссийской Екатеринославской губернии Новгородцева и Лаппо-Данилевского). Он писал: «я отметил тот отрадный для киевлян факт, что большинство лучших статей в новом сборнике передовых русских учёных и философов – „Проблемы идеализма“ – принадлежит киевлянам». Но центром тяжести в этой апологии было не краеведение, а вполне искреннее признание того, что идеализм служит от века человеческим стержнем борьбы участников освободительного движения против самодержавия и за социализм: «Идеализм – синоним прогресса, – мне думается, что эта истина, несмотря на все печальные исключения из неё, имевшие место до сих пор, сделается в близком будущем всеобщим достоянием»[212]212
  И. Книжник. Философствующий «туризм» в роли прокурора // Киевская газета. № 36. 5 февраля 1903. С. 2.


[Закрыть].

Тем временем именно «свобода совести» была дебютной организующей идеей сборника «Проблемы идеализма», с инициативой которого осенью 1901 года выступил С., затем попросив главного энтузиаста возрождения «естественного права» Новгородцева стать его титульным составителем².

Традиционно видя образец достижения целей политического либерализма в религиозном и институциональном опыте Британии, С. просил принять участие в сборнике только что эмигрировавшего в Англию историка-англомана П. Г. Виноградова, но тот отказался.

Под впечатлением от выступления предводителя дворянства Орловской губернии М. А. Стаховича[213]213
  А. Б. Гуларян. М. А. Стахович: политические взгляды и общественная деятельность // Российская история. М., 2012. № 2.


[Закрыть] в защиту свободы совести³, осенью 1901 года С. начал организацию «идейного сборника» – «в защиту идеализма», впоследствии получившего название «Проблемы идеализма» (издан на средства Д. Е. Жуковского под эгидой Московского психологического общества Московского университета в ноябре 1902), в котором, поручив официальное ведение дела либеральному правоведу Новгородцеву, объединил своих немногочисленных единомышленников по русскому «критическому марксизму» и «идеалистическому направлению» Кистяковского, Булгакова, Бердяева, Франка и своих новых политических союзников в среде либеральных философов-соловьёвцев – С. Н. Трубецкого, Е. Н. Трубецкого и др. В своей статье сборнике С., укрывшийся за криптонимом (П.Г.), вновь сводит счёты с Михайловским за его позитивизм, хваля его за поиск «целостного миросозерцания» понимаемого как поиск идеальных, абсолютных основ мировоззрения. Выступая с фактически автобиографической рецензией на формально избранную им книгу о Михайловском[214]214
  С. П. Ранский. Социология Н. К. Михайловского. СПб, 1901.


[Закрыть], С. дал первый в таком роде очерк собственной идейной эволюции как примера и части идейной борьбы в стране («К характеристике нашего философского развития»). К такому, лишённому скромности жанру описания истории русской общественной мысли конца XIX–XX веков сквозь призму своей биографии, С. впоследствии прибегал не раз. С. здесь от имени «критических марксистов» щедро признал важной идею Михайловского о независимости «должного» от «сущего», ещё недавно служившей ему примерно субъективистского произвола народников-социалистов перед лицом марксистского «объективизма», и провозгласил, что теперь «критическими марксистами» открывается «широкая область метафизического творчества» на основе онтологии и этики В. С. Соловьёва, системы Б. Н. Чичерина, панпсихизма А. А. Козлова (в сборник был приглашён его сын С. А. Аскольдов), «конкретного идеализма» С. Н. Трубецкого.

Несмотря на то что центральную роль в его составлении сыграл именно С., сборник «Проблемы идеализма» был издан под титульной редакцией Новгородцева, а самому С., как политическому эмигранту и публичному редактору выходившего в эмиграции с лета 1902 г. и нелегально распространявшегося в России журнала-газеты «Освобождение», пришлось скрыть своё участие в сборнике под узнаваемым псевдонимом. Это не помешало С. сформировать влиятельное лобби «практической философии», заинтересованное в практическом соединении философского идеализма с политическими либерализмом и радикализмом. Философски ангажированный марксист, не разделяя заявленной, по его мнению, более всего в статьях Бердяева, Булгакова, Новгородцева и Жуковского, позиции «Проблем идеализма», вполне адекватно изложил идейную суть и политические пределы перемен в лагере революционеров, вступивших в коалицию с либералами: он увидел прежнее единство авторов сборника с традиционными революционерами в «практических вопросах», которое укрепило «психологический» успех книги в среде интеллигенции. Сборник в его изложении всего лишь установил приоритет должного над сущим и отказался от позитивизма потому, что он был признан неспособным обосновать моральный идеал революционеров, за обоснованием которого они обратились к религии и философскому идеализму⁴.

В свою очередь, либеральный критик и идеалист, в главном повторяя марксистского критика, внятно определил вес и непосредственную причину названного успеха:

«Эта книга обратила на себя особенное внимание русского общества; ею заинтересовались даже те, кто вообще не склонен раскрывать сочинения философского характера. (…) Объясняется это, конечно, тем, что центр тяжести этой объёмистой книги лежит не столько в достоинствах её философского содержания, сколько в тех общественных воззрениях и симпатиях, которыми проникнуты её авторы – в своём большинстве, недавние или новые гости в доме отвлечённого мышления. Не то, что говорит эта книга, а то, „о чём она думает“⁵ – вот для многих её притягательная сила. Если бы «Проблемы идеализма» написали исключительно философы-специалисты, мирные деятели учёных кабинетов, то они, бесспорно, не вызвали бы такого шума и страстей. Но самые имена писателей, которые до сих пор известны были своей работой в иных областях теории и практики и которые чаще всего примыкали к действенному марксизму, – самые эти имена сосредоточили вокруг себя новый и обширный контингент читателей. (…) «Проблемы идеализма» хорошо показывают, что служение передовым гражданским идеалам и спиритуалистическое мировоззрение вполне совместимы. Но кто знаком с историей философии, тот в этом никогда и не сомневался»[215]215
  Ю. Айхенвальд. [Рец.:] Проблемы идеализма. Сборник статей под редакцией П. И. Новгородцева // Вопросы философии и психологии. Март – апрель 1903. Кн. II (67). II о. С. 333, 356.


[Закрыть].

Редакция издаваемого Московским психологическим обществом журнала «Вопросы философии и психологии» в это время широко открыла свои страницы для представителей «идеалистического направления», главой которого в России, в отсутствие С., стал Булгаков, – для самого Булгакова, Франка, Бердяева, близкого к ним правоведа С. А. Котляревского, который в те дни ярко заявил о себе диссертациями о католическом социализме и религиозном факторе национального освобождения. Вплоть до издания журнала «Вопросы Жизни» в 1905 году (и осенних месяцев журнала «Новый Путь» 1904 года) этот журнал стал фактически философским органом направления, что было замечено не только критиками, но и радикальной аудиторией⁶. Кроме того, в одном номере с текстами Булгакова, Новгородцева, Аскольдова, Е. Н. Трубецкого немедленно по выходе в свет «Проблем идеализма», не опасаясь эмигрантского статуса С. и демонстрируя солидарность с его новым политическим идеализмом, «Вопросы философии и психологии» опубликовали неумеренно апологетическую рецензию другого соавтора С. по «Проблемам идеализма», Франка, на сборник С. марксистского и «критического» периодов «На разные темы» (1902), прямо называя автора по имени. Франк с наибольшей точностью выразил, очевидно, оригинальный пафос и основные тезисы авторского мифа С. о своём призвании и задачах развиваемой им русской политической мысли, воспринятые рецензентом «из первых рук». Франк тем активней форсировал свой апологетический тон, что честно признавал факт невнимания общества и печати⁷, с которым была встречена эта книга. «Весьма крупную величину» 33-летнего С. в русской современности Франк первым из биографов С. увидел (и превратил эту формулу в банальную) в соединении в проповеди С. «науки и публицистики, теории и практики, отвлечённой и прикладной мысли», которое оказывалось ответом на давнюю проблему, поставленную «субъективным методом» Михайловского так, как её акцентировал сам С. (а позже довёл до хрестоматийного звучания Бердяев в статье «Философская истина и интеллигентская правда» в сборнике «Вехи»). В творчестве С. этот ответ Франк обнаружил в том, что его «искание практической правды – правды социально-политической, этической и отчасти даже (в последнее время) религиозной… [при том что у других деятелей] жажда «правды – справедливости» (термин г. Михайловского), потребность найти нравственно удовлетворяющие ответы на «проклятые вопросы»… редко уживается мирно и гармонически с влечением к «правде – истине»» – и достигнутое С. соединение морали, политики и науки[216]216
  С. Франк. [Рец.:] П. Струве. На разные темы (1893–1901 гг.). Сборник статей. СПб, 1902 // Вопросы философии и психологии: Книга 66(1). Январь-февраль 1903. М., 1903. С. 96–97 (с неточным названием переиздано в: С. Л. Франк. Русское мировоззрение / Сост. А. А. Ермичев. СПб, 1996. С. 481–486).


[Закрыть]. Пример такого соединения апологет увидел в «Критических заметках» С., где «вывод о неизбежной европеизации русской экономической жизни» опирался одновременно на экономический анализ и теорию познания.

Примечательно, что «критический» сборник С. приветствовал и его политический оппонент, марксист-бернштейнианец Прокопович в марксистском журнале «Образование». Он писал, также прямо приветствуя эмигранта: «Сборник статей П. Б. Струве представляет собою самое крупное литературное явление за это год. Струве по праву занимал и занимает первое место среди молодого поколения писателей, вступивших в литературу в середине 90-х годов. Его кругозор гораздо шире поля зрения его соратников по перу; он уважает и ценит теоретическую мысль и литературу вообще и имеет смелость додумывать свои мысли до конца…». Прокопович точно вычленил в целом томе написанных по случаю статей С. его новую программу: в апелляции «назад к Лассалю и Фихте» – развитие мысли Фихте о том, что «конечная цель» – «устроить всеобщую жизнь и ввести человеческий порядок вещей»; в признании о новой основе своей этики: «Я признаю истину не потому, что она выражает точку зрения класса, представителем которого я себя чувствую (…) я выбираю эти идеалы потому, что они выражают то, что я считаю ценным. Моя интеллектуальная совесть и моя этическая совесть сами дают себе законы». Обоснованно привлекая к анализу не вошедшее в сборник обширное предисловие С. к книге его протеже Бердяева о Михайловском, Прокопович вычленяет из него формулу нового, этического и идеалистического социализма: «Социальный идеал должен быть подчинён идеалу этическому, социальная политика должна быть подчинена этическому началу (…) Мораль свободно выполняемого долга, состоящего в осуществлении абсолютного блага, есть единственная мораль, способная создать нового человека и новое общество…»[217]217
  С. Прокопович [Рец.:] П. Струве. На разные темы (1893–1901 гг.) Сборник статей. СПб, 1902 // Образование. СПб, 1902. № 10. III о. С. 80–81, 82, 84.


[Закрыть]. Далее, защищая Бернштейна от «сектантских» претензий С. к нему как к «филистеру» и осуждения им экономических интересов пролетариата как буржуазных и их обслуживание ревизионистами, критик, однако, поддерживает С. в том, что его внеклассовая этика смыкает социализм с либерализмом: «Идею либерализма Струве вполне основательно видит в защите естественных прав человека, а не классовых интересов буржуазии»[218]218
  Там же. С. 85.


[Закрыть].

«Проблемы идеализма» – как действие по сути коалиционное, объединившее недавних марксистов, а ныне – радикальных социалистов, с политическими либералами и политическими философами-наследниками В. С. Соловьёва и сторонниками «возрождения естественного права» – заметно отодвинули в тень самоорганизацию круга С., который в сентябре 1901 г. успел выступить с менее громким, но вполне громким манифестом, скандально посвящённым фигуре несомненного лидера радикальной оппозиции Михайловского в дни широкого празднования 40-летия его общественной деятельности[219]219
  Сорокалетие литературной деятельности Н. К. Михайловского отмечалось 16–17 октября


[Закрыть], – книгой Бердяева «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» и большим предисловием к ней С. (С. обнаружил в ссыльном марксисте Бердяеве близкие настроения и помог ему дебютировать в печати с проповедью соединения социал-демократии с философским идеализмом). В своём предисловии (написано ещё в сентябре-октябре 1900) С. прямо провозгласил от имени своих единомышленников, что книга Бердяева, имеющая своей целью «внести идеалистическую струю в марксизм», —

«знаменует собой в нашем направлении умственную жизнь и критическое движение, противополагающиеся духовной смерти и догматическому застою (…) В предлагаемой книге то практическое направление, появление которого в России относится к 90-м годам, составляя самый крупный факт в умственно-общественной жизни этого десятилетия, совершенно открыто и решительно делает поворот к философскому идеализму и вступает, таким образом, в союз с духовными силами, которые до сих пор лишь по историческому недоразумению считались ему враждебными (…) Исторически – мировоззрение Маркса вызрело из оппозиции всякой идеалистической философии, в частности и гегелевскому логизму. С идеалистической философией у марксизма обще лишь стремление к широкому синтетическому построению мирового целого, т. е. обща лишь голая форма целостного миросозерцания. И то эта формальная связь сознательно устанавливается лишь во второй период литературной деятельности Маркса, когда его материализм становится диалектическим, когда происходит синтез материалистической метафизики и диалектической логики.

Важный шаг в деле критической перестройки марксизма на основе идеалистической философии делает книга Бердяева. Его критика, обращённая против г. Михайловского, направляется против ограниченности всякого позитивизма вообще… если отбросить скудную диалектику и ещё более скудный материализм, то и ортодоксальная форма марксизма представится нам в образе позитивизма»[220]220
  Пётр Струве. Предисловие // Н. А. Бердяев. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н. К. Михайловском [1901]. С. 8, 5, 10.


[Закрыть].

Развивая свою личную критику Михайловского, уже расставшись с классовым марксизмом, но вновь присягая «бесподобному научному зданию» Маркса в области социальной философии, С. вновь возвращается к проблеме сущего и должного – и здесь вынужден солидаризоваться с прежним и нынешним оппонентом против себя самого, прежнего марксиста середины 1890-х:

«Как классовая точка зрения не есть критерий истины, так интересы класса не суть критерий должного. Я признаю истину не потому, что она выражает точку зрения класса, представителем которого я себя чувствую, или благоприятна ему; наоборот, я потому стал на точку зрения этого класса, что в ней я нашёл истину. Я признаю такие-то идеалы ценными не потому, что они идеалы данного (моего) класса; наоборот, я выбираю эти идеалы потому, что выражают то, что я считаю ценным. Моя интеллектуальная совесть и моя этическая совесть сами дают себе законы, они – безусловно автономны. С точки зрения этих законов я исследую конкретную действительность и оцениваю её. Истина и идеал не заимствуют своего достоинства от классовой точки зрения, а сообщают ей это достоинство. Такова точка зрения философского идеализма. Принципиально, это – внеклассовая, общечеловеческая точка зрения, и было бы нечестно и смешно утаивать это. Г. Михайловский всегда совершенно правильно отстаивал самозаконность этической совести, о которой столь часто забывают ортодоксальные марксисты…»[221]221
  Там же. С. 24–25, 26.


[Закрыть]

Уже в этом тексте, стоящем на границе «критического направления в марксизме» и «идеализма», С. настойчиво закладывал основу для включения в свою будущую программу освободительной коалиции и «естественное право», видя в нём юридическую и философскую основу для борьбы за полное политическое освобождение, главным смыслом которого было бы не просто ограничение самодержавия, а признание полных прав личности независимо от форм ограничения монархии:

«Отказ от „естественного права“ представляется нам не только социологической или исторической ошибкой. Этот отказ для нас есть моральная невозможность. С той этической точки зрения, на которой мы стояли и стоим всегда, „естественное право“ не может быть уступлено ни за чьё и ни за какое „счастье“»[222]222
  Там же. С. 78.


[Закрыть].

Примечательно, что – как бы ни акцентировал С. внимание на необходимости этического обоснования социализма посредством права – он на деле нисколько не выходил за пределы доктрины позднего Энгельса, изложенной им в широко распространённом в марксистских кругах труде «Развитие социализма от утопии к науке». Именно здесь Энгельс детально излагал идейно-исторические предпосылки к тому, что в генезисе концепции «права на достойное существование» известно как требование existenz minimum'а:

«Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно… Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего… Мы знаем теперь, что это царство разума было не чем иным, как идеализированным царством буржуазии, что вечная справедливость нашла своё осуществление в буржуазной юстиции, что равенство свелось к гражданскому равенству перед законом… [Однако уже в утопиях XVI–XVII вв.] требование равенства не ограничивалось уже областью политических прав, а распространялось на общественное положение каждой отдельной личности; доказывалась необходимость уничтожения не только классовых привилегий, но и самих классовых различий»[223]223
  Ф. Энгельс. Развитие социализма от утопии к науке [1880] // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 19. М., 1961. С. 189–192.


[Закрыть].

Логично, что в этом известном тексте Энгельса родилась прославленная в России усилиями С. и особенно Ленина формула о том, что среди предшественников («источников») марксизма – не только социалисты-утописты, но и великие немецкие философы-идеалисты: «мы, немецкие социалисты, гордимся тем, что ведём своё происхождение не только от Сен-Симона, Фурье и Оуэна, но также и от Канта, Фихте и Гегеля»[224]224
  Там же. С. 323 (Предисловие к немецкому изданию, 1882).


[Закрыть]. Можно сказать, что из этого положения вышло не только правило Эрфуртской программы СДПГ (1891) о религии (философии) как «частном деле» партийца, но многочисленные попытки синтеза религии и философского идеализма с марксизмом, включая сборник «Проблемы идеализма»[225]225
  Об этом подробно: М. А. Колеров. Сборник «Проблемы идеализма» (1902): история и контекст. М., 2002.


[Закрыть]. Дополнительным импульсом к этому могло служить и то, что как раз в 1901/1902 гг. в немецкой партийной печати были опубликованы замечания Энгельса к названной программе, в которых не нашлось ни единого замечания против провозглашения «частного дела»[226]226
  Ф. Энгельс. К критике проекта социал-демократической программы 1891 года (1891) // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 22. М., 1962.


[Закрыть].

За два месяца до выхода в свет московского сборника «Проблемы идеализма», 22 сентября 1902, главный пропагандист «возрождения естественного права» Новгородцев, как лицо будущего идейного события и представитель московской университетской либеральной школы права, выступил в Санкт-Петербургском университете с речью «О задачах современной философии права», в которой впервые заявил сложившемся направлении в философии права и политике, не останавливая внимания на различиях их составных частей, либеральном праве и социалистической практике[227]227
  Санкт-Петербург был «идейным доменом» многолетнего оппонента «естественного права» Новгородцева – Л. И. Петражицкого. О длительной полемике между ними по этому, и близким вопросам см.: Е. В. Тимошина. Идея справедливости в дискурсе петербургской школы философии права // Исследования по истории русской мысли [10]. Ежегодник за 2010–2011 год. М., 2014.


[Закрыть]:

«Мне приятно думать, что в настоящее время то идеалистическое направление философии права, к которому я принадлежу, не представляет исключительного достояния какого-либо учёного, но объединяет под общим знаменем целый ряд представителей нового поколения юристов и публицистов»[228]228
  П. И. Новгородцев. О задачах современной философии права [1902] // П. И. Новгородцев. Сочинения / Сост. М. А. Колеров, Н. С. Плотников. М., 1995. С. 300.


[Закрыть].

Новгородцев, довольно холодно заметив о марксистском прошлом своих новых единомышленников «мы уже пережили эпоху крайних увлечений историческим принципом и социологической методой», вновь (как и в своей диссертации о Гегеле и Канте) вывел за пределы анализа происхождение «идеальных начал» естественного права, подтверждая «необходимость понять и обосновать нравственную проблему, как самостоятельную и независимую от всяких исторических и социологических предпосылок. Это стремление находило для себя, прежде всего, опору в самом факте нравственного сознания, которое возвышает свой голос над несовершенной действительностью, как бы ни казалась она необходимой для теоретических размышлений»[229]229
  Там же. С. 301, 304–305.


[Закрыть].

Радикальная апелляция к независимости нравственного сознания, столь близкая С. того времени, однако, в строе рассуждений Новгородцева уже имела перед собой готовый горизонт социал-либеральной доктрины, которую С. ещё только предстояло достроить, основываясь на своём социалистическом опыте. Новгородцев говорил:

«То, что мы вносим, то, что мы предлагаем, существует не со вчерашнего дня. Это не туманная социальная динамика, относительно которой ещё не известно, есть ли она или нет; это – вечные основы морального сознания, принципы равенства и свободы, справедливости и любви»[230]230
  Там же. С. 305–306.


[Закрыть].

То есть Новгородцев в это время уже имел ясный образ должного там, где С., как ни странно, не мог (и, думаю, так и не смог никогда) предъявить того главного, что собственно и требовалось от человека с марксистским опытом и социалиста, – внятного пафоса социальной справедливости.

Возглавив и отчасти породив русский марксизм как течение, С., по оценке Франка, встал к нему же в оппозицию, породив течение «критического марксизма», которое (видимо, к моменту составления «Проблем идеализма») начало строить «самостоятельную общественно-философскую программу». «Новый строй идей» С., который он поторопился изобразить в качестве итоговых фрагментов своего марксистского сборника статей за 1893–1901 гг., явно со слов самого С., Франк находил в статьях «Право и права» (1901) и «В чём же истинный национализм?»[231]231
  Формула «истинного национализма», ретранслированная С. для поколения первой трети ХХ века, вошла длительной модой (мемом) в его интеллектуальную литературу. См., например: Н. Бердяев. Об истинной и ложной народной воле // Народоправство. 30 октября 1917. № 13. С. 7–9.


[Закрыть], в которых материалистически-классовое обоснование политической (социалистической и либеральной) программы заменялось «философско-этическими» моральными правами и абсолютной ценностью личности. И гласное, что, согласно апологии, объединяло прежний марксизм С. (где свобода личности была подчинена и реализована в следовании научной закономерности) с его «новым строем идей» (где свобода личности ставилась выше материального вообще) – это «последовательное и решительное западничество» и «идея культуры и культурного развития»[232]232
  С. Франк. [Рец.:] П. Струве. На разные темы (1893–1901 гг.). С. 100–102, 99.


[Закрыть]. Здесь же Франк высказал надежду, что, как и прежде, идеи С. окажут «сильное воздействие на общественное мнение» и «увлекут за собой». Но на практике оказалось, что новое обоснование социального идеала на принципах свободы личности и приоритета культуры пришлось повторить ряд лет спустя, уже в иную эпоху, убеждаясь, что политическая практика перекрывает перспективы свободного творчества. Франк в своей апологии посетовал на отсутствие в сводном сборнике С. его преимущественно научных трудов: предисловия к книге Бердяева о Михайловском, немецкой статьи «Учение Маркса о социальном развитии», работ о крепостном хозяйстве, немецкого же критического отклика на ревизионистскую программу Бернштейна.

В начале 1901 г. в либеральной газете «Право» С. выступил с по необходимости кратким манифестом о том новом образе общественно-политической борьбы, ради которого он разрывал свои партийные связи с классовым марксизмом и вступал в коалицию с земскими, традиционно вполне умеренными либералами. Здесь он, укрывшись за стилистически узнаваемый криптоним, опубликовал статью «Право и права». Находя политическое вдохновение в образце британского парламентаризма и фигуре русского либерального историка П. Г. Виноградова, образ национального возрождения и социалистической политики С. находил в германской практике[233]233
  В историческом понятии «Германия» в дореволюционной России традиционно соединялись объединённая Пруссией Германия и её предшественники – и Австрия внутри Австро-Венгрии. Яркий пример этого см. в очерке из представительной серии: А. К. Дживелегов. История современной Германии. Часть I (1750–1862). СПб, 1908 (История Европы по эпохам и странам в средние века и новое время / Под ред. Н. И. Кареева и И. В. Лучицкого).


[Закрыть]. Именно вновь апеллируя к ценностям «естественного права», национального освобождения⁸, С. предлагал традиционному либерализму преодолеть партийные рамки[234]234
  В газетной версии статьи С. обращался к «каждой здравомыслящей политической партии» (Стлб.89), а при переиздании её в своём сборнике «На разные темы» уже заменил надпартийный образ «всех здравомыслящих людей» (С. 522).


[Закрыть] своей борьбы за историческое обусловленное право. Он писал: «правовой порядок ценен не только потому, что он выражает собой господство объективного и бесстрастного права, а и потому, что, благодаря господству этого… права, обеспечиваются важнейшие интересы человеческой личности». Полноту прав человека он соединял с исторической традицией русской «национально терпимой и сильной национальности», но ожидая «усложнения национальной жизни»⁹– одновременно отвергал и славянофильское отрицание самоценности прав личности, и позитивистскую успокоенность на достижении набора формальных прав, ставя задачу масштабного социалистического и либерального синтеза в понятии достойной жизни (и лица, и нации, намеченного В. С. Соловьёвым¹⁰ и впоследствии развитого в дни Революции 1905 г. именно в журнале С. Новгородцевым и И. А. Покровским¹¹ и сподвижником С. по «критическому марксизму» Кистяковским): «Никакая техника и никакой объективный правопорядок не достаточны для великой развивающейся и усложняющейся национальной культуры современной России. (…) Кто мнит задачу достойной[235]235
  В газетной публикации ошибочно «достойную». Исправлено по переизданию в сборнике «На разные темы».


[Закрыть] национальной жизни разрешить путём усвоения промышленной техники (…) тот питает мечту, которая была бы пагубной и грозила поставить нашу родину… спиной к Европе, если бы она не была совершенно утопической»[236]236
  П. И. Право и права // Право. СПб, 1901. № 2. 7 января. Стлб. 88–91.


[Закрыть]. Этот новый манифест С. встретил идейную поддержку в либеральной среде. Постфактум С. кратко определил эту свою социал-либеральную программу как революционную борьбу во имя права, а себя отнёс к числу «идейных и практических революционеров во имя начал права, понимаемого в двуедином смысле «Прав» (т. е. неприкосновенных прав личности) и «права» (т. е. возможной допустимости только правового преобразования правовых норм). Лежащие в основе этих положений мысли я (…) сформулировал в статье «Право и права», которая появилась в 1901 г. (…) и тогда же ветераном русской либеральной публицистики и большим юристом К. К. Арсеньевым была признана целой программой. (…) В эту эпоху я был ещё социалистом, но в своей духовной жизни и в своей политической деятельности я и тогда был уже движим прежде всего и более всего любовью к свободе и правовому государству. С тех пор возникла не теория, а практически огромная и роковая проблема соотношения между свободой и социализмом. Эту проблему поставил русский опыт»[237]237
  П. Б. Струве. О непримиримости (10 ноября 1935) // П. Б. Струве. Дневник политика. С. 813.


[Закрыть]. Несмотря на острые идейные и личные разногласия с политически близкими ему ортодоксальными марксистами Потресовым, Плехановым, Лениным, удивительно откровенно и эмоционально описанные последним по итогам переговоров с С. и Туган-Барановским об организации газеты «Искра» в декабре 1901, социал-демократическая партийность С. в целом не подвергалась сомнению даже его критиками: даже в ходе II съезда РСДРП в августе 1903 г. Ленин выражал надежду, что «Струве сорганизуется и войдёт в партию»[238]238
  В. И. Ленин. Заметки о прениях по § 1 устава // В. И. Ленин. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 7. С. 430. Об этом см.: В. Измозик, Б. Старков, Б. Павлов, С. Рудник. Подлинная история РСДРП – РКП (б) – ВКП (б). Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций. СПб, 2010. С. 71.


[Закрыть].

Перспективы творчества были принесены С. в жертву политической борьбе. Проведя лето 1901 в Твери и Тверской губернии, С. вступил в соглашение с земскими либералами, которые предложили ему организовать и возглавить в эмиграции аналог знаменитых изданий Герцена – финансируемую ими вместе с Д. Е. Жуковским двухнедельную газету «Освобождение» (Штутгарт – Париж, 1902–1905). Поначалу кандидатом на руководство изданием выступал Милюков, не имевший значимого редакторского опыта, но, не желая повторить «судьбу Герцена»[239]239
  П. Н. Милюков. Воспоминания. С. 141.


[Закрыть] – то есть на возможно пожизненную эмиграцию, отказался, порекомендовав вместо себя С. Выехав за границу для организации издания, С. совершил вояж по европейским общественно-политическим столицам, где заручился моральной поддержкой со стороны практически всех знакомых ему ведущих социалистов и решил начать издание в Штутгарте, где издавался теоретический орган СДПГ «Neue Zeit», в партийном издательстве СДПГ. «Освобождение» стало большим и тиражным предприятием, полови на тиража которого реализовывалась в зарубежной Европе, а половина – ввозилась в Россию[240]240
  Специально подготовленный для нелегального, контрабандного ввоза в Россию через границу, журнал печатался на тонкой, «папиросной» бумаге, чтобы физический объём его был минимальным и мог быть скрыт в дорожных вещах.


[Закрыть], которое, точно так же, как «Искра», создало вокруг своих корреспондентской и читательской инфраструктуры прообраз социал-либеральной партии – «Союз Освобождения» (1904), в России превратившийся в конституционно-демократическую Партию народной свободы (1905). В приложении к газете, получившей в России, несмотря на нелегальность, чрезвычайно широкое распространение, издавались оперативные «Листки Освобождения» и сборники «Книжки Освобождения», в которых, в частности, в развитие коалиции социалистов и либералов внутри «Проблем идеализма», в качестве политического мыслителя анонимно дебютировал яркий представитель круга московских университетских либеральных интеллектуалов и друг Булгакова Гершензон, вступив в полемику со С. в защиту приоритета морального переворота от его проповеди политической революционности¹² и создав тем самым идейную основу для будущего сотрудничества с ним в деле организации сборника «Вехи». Ближайшими редакционными сотрудниками С. в журнале стали историк А. А. Корнилов и Франк. Благодаря «Освобождению», по свидетельству современницы, близко стоявшей к доставке и распространению издания в России, «кружковая известность [С.] в марксистских кругах превратилась в широкую общерусскую известность»[241]241
  А. Тыркова-Вильямс. На путях к свободе [1952] // А. Тыркова-Вильямс. Воспоминания. То, чего больше не будет. М, 1998. С. 268.


[Закрыть].

Учредительный съезд «Союза Освобождения» состоялся в швейцарском Шафгаузене в начале августа 1903 года: С. удалось ввести в число его делегатов, кроме себя лично, весь свой круг бывших социал-демократов (в том числе так называемых «экономистов», авторов партийной платформы «Credo»)¹³, ныне внепартийных социалистов, яркой идейной демонстрацией единства которых стало их авторское участие в сборнике «Проблемы идеализма» (1902) – Бердяева, Булгакова, Д. Е. Жуковского, Кистяковского, Франка. Кроме того, в съезде приняли участие другие социалисты – В. В. Водовозов, С. Н. Прокопович, Е. Д. Кускова, – и близкие С. социал-либералы В. И. Вернадский, Д. И. Шаховской, Новгородцев и С. А. Котляревский. Первый съезд «Союза Освобождения» нелегально прошёл в Санкт-Петербурге в январе 1904 года и избрал его руководящий Совет, в который вошли социалисты Булгаков, Прокопович, В. Я. Яковлев-Богучарский, А. В. Пешехонов, а заместителем председателя стал социалист Н. Ф. Анненский. Логично, что параллельно с этой консолидацией леволиберальной части русского освободительного (то есть антисамодержавного) движения шла организация революционной социал-демократии (РСДРП), перед которой стоял центральный вопрос её самоидентификации как части общего «либерально-демократического» освободительного движения. Проходивший в конце июля – начале августа 1903 года в Брюсселе и Лондоне II съезд РСДРП решал этот вопрос, определяя критерии членства в партии (нормативного или заявительного), которые одновременно либо отделяли, либо не отделяли членов РСДРП от идейных, но не партийных социал-демократов, идущих на политический союз с либералами ради свержения самодержавия. Политическим символом таких социал-демократов и социал-демократической интеллигенции (то есть, прежде всего, столичного студенчества) для делегатов съезда выступал С.: Л. Д. Троцкий говорил на съезде, что задача нормативного членства – отделиться от:

«Тех политически развратных и политически развращающих субъектов „интеллигентной“ среды, которые называют себя социал-демократами, группируют молодёжь и предают её Петрам Струве»[242]242
  Второй съезд РСДРП. Июль-август 1903 года. Протоколы. М., 1959. С. 275.


[Закрыть].

Обсуждая проекты резолюции о либералах, делегаты съезда РСДРП вступили в полемику о роли С. в деле политической ориентации социал-демократии. Авторы одной резолюции – Потресов, Л. Д. Троцкий, Мартов и др. видели простор для политического соглашения с либералами в борьбе против самодержавия и, может быть, именно поэтому не затрагивали персонально фигуру С., авторы другой – Плеханов, Ленин и др., допуская лишь ситуативную и критическую поддержку либеральной оппозиции, уделяли С. особое внимание. Видимо, Плеханов и Ленин, в отличие от Потресова, оценивали влияние С. на интеллигенцию и близкие ей круги рабочих как значительное, угрожающее влиянию РСДРП. Когда на съезде грузинский делегат Н. Н. Жордания выступил с утверждением, что «имя Струве ничего не говорит рабочим», его опроверг Ленин, имевший личный опыт подпольной революционной работы в столице: «Имя Струве слишком известно, и рабочие знают его. (…) нам нужно определённое принципиальное и тактическое отношение [к его деятельности]»[243]243
  Второй съезд РСДРП. С. 402–403.


[Закрыть].