Текст книги "Петр Струве. Революционер без масс"

Оставив ликвидировать дела «Освобождения» в Париже своей жене, С. обоснованно рассчитывал возглавить в России крупную политическую газету[287]287
  О том, что некая петербургская либеральная газета предложила С. стать её редактором. Новая Жизнь. № 2. 28 октября 1905 // Новая Жизнь. Первая легальная с.-д. большевистская газета. 27 октября – 3 декабря 1905 года / Под ред. М. Ольминского. Вып.1. Л., 1925. С. 42. Не подтвердившееся сообщение о том, что Струве с 1 декабря 1905 – редактор «Биржевых Ведомостей»: Новая Жизнь. № 26. 1 декабря 1905 // Там же. Вып.4. Л., 1926. C.103.


[Закрыть]: если не партийную кадетскую (будущую «Речь»), где в руководстве ею ему составил успешную конкуренцию Милюков, то любую иную общенационального масштаба. Например, московское «Русское Слово» И. Д. Сытина (весной 1906, одновременно с открытием заседаний Государственной Думы, Сытин предпринял опыт издания специальной вечерней газеты «Дума» во главе с С., но опыт оказался неудачным и газета закрылась. Зато после неё Сытин получил, по рекомендации Витте, «огромный, почти безграничный кредит» у А. С. Путилова, на который купил собственное бумажное и полиграфическое производство[288]288
  И. С. Розенталь. Н. Валентинов и другие. ХХ век глазами современников. М., 2015. С. 443.


[Закрыть].

Несмотря на множащиеся неудачи, в те дни политический вес С. был значителен, что подтвердил факт его участия в делегации либералов (среди которых он был единственным левым) на встрече с главой правительства Витте. Немецкая газета Magdeburg Zeitung сообщила тогда о беседе Витте с Гучковым, Гейденом, Стаховичем, Милюковым, Родичевым и С., состоявшейся около 25 ноября[289]289
  Новая Жизнь. № 24. 29 ноября 1905 // Новая Жизнь. Первая легальная с.-д. большевистская газета. 27 октября – 3 декабря 1905 года / Под ред. М. Ольминского. Вып.4. Л., 1926. C.61. О недавней беседе Струве и Витте по предложению Витте: Новая Жизнь. № 5. 1 декабря 1905 // Там же. Вып.1. Л., 1925. С. 121.


[Закрыть]. Но Сытин отверг кандидатуру С. на позицию главного редактора новой общеимперской газеты.

Чтобы преодолеть своё растущее политическое одиночество, С. пробовал развить миф о Герцене (содержащий прозрачную аналогию между С. и Герценом) как символе русского социалистического культурного западничества и начал редактирование так же отсылающего к фигуре предшественника и издаваемого специально под имя С. М. В. Пирожковым еженедельного журнала «Полярная Звезда» (декабрь 1905 – март 1906)², который под давлением карательной цензуры был вынужден преобразовать в такой же журнал «Свобода и Культура» (апрель – май 1906). Его главным редакционным сотрудником здесь и отныне (до лета 1917) стал Франк. Видимо, в сотрудничестве именно с Франком С. написал краткий манифест одновременно социалистического и либерального, национального социально-политического освобождения: «наш журнал… будет бороться за то, чтобы общественно-политическое бытие русской нации было непоколебимо утверждено на основах свободы, равенства и социальной справедливости. (…) Своё название наш журнал заимствовал у Рылеева и Герцена. Это значит, что мы желаем стать под знамя тех великих революционных и культурных традиций, которые связаны именно с этими славными именами»[290]290
  От Редакции // Полярная Звезда. № 1. 15 декабря 1905. СПб, 1905. С. 3–4.


[Закрыть]. В издании С. демонстрировал весьма широкий фронт авторов от земцев до социал-демократов и христианских коммунистов (В. Д. Набоков, И. М. Гревс, И. И. Петрункевич, Ф. И. Родичев, Котляревский, Кистяковский, Туган-Барановский, Бердяев, Булгаков, Вернадский, Ольденбург, Л. Галич, В. П. Свенцицкий), отстаивая свой проект кадетской партии (партии народной свободы) как широкой коалиции социалистов и либералов, построенной на практической философии компромисса, правового творчества, культуры и новой социальной доктрины «права на достойное существование» (И. А. Покровский и Новгородцев). В литературно-критической и философской части в этом издании были значимо представлены Розанов, Мережковский, Гиппиус, Д. В. Философов, Л. И. Шестов. Несмотря на попытку сформулировать идеологию общенародного социал-либерального компромисса, отказавшегося от революционной перспективы, С. не встретил в этом понимания ни кадетской партии в целом³, ни власти. Опубликованная уже в одном из первых номеров «Полярной Звезды» статья С. стала основанием для возбуждения против него уголовного дела[291]291
  По обвинению в совершении преступления, предусмотренного ст. 129 Уголовного уложения 1903 г. (составление, хранение, правка сочинений, возбуждающих к неповиновению власти). Чтобы остаться на свободе, 18 февраля 1906 г. С. как редактор «Полярной Звезды» внёс наличными залог в сумме 1000 руб лей судебному следователю СПб, окружного суда: ГАРФ. Ф.604. Оп.1. Ед. хр.5.


[Закрыть], длившегося по 1913 год, когда оно было прекращено по амнистии в связи с 300-летием династии Романовых (одновременно С. был награждён и памятной медалью в честь этого юбилея). В подпавшей под уголовное преследование статье С. возлагал равную ответственность за кровавые события революции в Москве на власть – и интеллигенцию и народ, писал о «чудовище самодержавия» и «бесчинствах» правительства во главе с Витте:

«С момента опубликования манифеста 17-го Октября я считаю, что в России есть конституция, а потому я полагаю, что в настоящее время я, „крамольный“ литератор Пётр Струве, – лояльный гражданин, а адмирал Дубасов и действительный тайный советник Дурново – бунтовщики…»[292]292
  П. Струве. Два забастовочных комитета // Полярная Звезда. СПб, 1905. № 3. 30 декабря 1905. С. 224, 226–227.


[Закрыть].

Социал-демократ (большевик) и марксист А. В. Луначарский в своей персональной рубрике, названной «Заметки философа», обоснованно оценил практику этой «Полярной Звезды» как завершение социалистического «идеалистического направления»[293]293
  Альтернативный вариант самоназвания, предложенный Франком, не прижился: С. Франк. О критическом идеализме // Мир Божий. 1904. № 12.


[Закрыть], начатого «Проблемами идеализма», в лоне общеевропейской эволюции[294]294
  «За последнее время в России много говорят и пишут об „идеализме“ и его „проблемах“. Но оживление интереса к этим „проблемам“ не составляет особенности только русской литературы; напротив, развитие этого направления в России стоит в несомненной связи с соответствующим течением западноевропейской мысли» (В. Хвостов. Идеалистическое направление в современной юриспруденции // Научное Слово. М., 1903. Кн. IV. С. 140).


[Закрыть] социализма и левого либерализма, как часть эволюции С. как «равноускоренного движения слева направо»: имея в виду, что журнал рассылался подписчикам в красной упаковке («под бандеролью»), он определил его партийный цвет как «розовый», а о его авторах в лице С., Бердяева, Франка, Новгородцева заключил: «им вовсе не хочется порвать всякую связь со знаменем, со словом, которое… является знаменем и лозунгом будущего»[295]295
  А. Луначарский. Экскурсии на «Полярную Звезду» и в окрестности // Образование. СПб, 1906. № 3. II о. С. 83, 86, 89.


[Закрыть]. Об обратном влиянии этого философски-политического идеализма, начатого кругом С., на революционную среду чуть позже вспоминал другой марксист:

«Российское „третье сословие“, в дни, когда развёртывалось революционное движение, увлекалось „проблемами идеализма“ и идеалистической „культуры“. Но теперь, вместе с ним, увлечению философией отдаются самые широкие слои интеллигенции, не исключая и таких, которые выделяли и продолжают ещё выделять из своей среды защитников пролетарских интересов»[296]296
  В. М. Шулятиков. Оправдание капитализма в западноевропейской философии: От Декарта до Маха [1908]. С. 8.


[Закрыть].

После нарастающего давления карательной цензуры, переименования журнала в «Свободу и Культуру», перемены главного редактора С. на его формального местоблюстителя Франка и отказа издателя Пирожкова от продолжения журнала, С. предложил продолжить издание его О. Н. Поповой, но она вновь отказалась[297]297
  О. Н. Попова. Письмо к П. Б. Струве, 6 июня 1906 // РО РНБ (АДП). Ф.753. Ед. хр. 84.


[Закрыть], готовя к изданию сборник процитированной и иных полемических работ Луначарского (в том числе – именно против «Полярной Звезды» С.)[298]298
  А. Луначарский. Отклики жизни. Сб. ст. СПб, 1906.


[Закрыть]. В результате С. лишился последних собственных проектов в периодической печати и фактически – стабильных средств к существованию. Одновременно с началом занятий Первой Государственной думы России, в апреле – июне 1906 года редактировал газету Сытина «Дума», но и она не стала для него местом долгосрочной занятости.

20 октября 1906 г. С. выступил Московском клубе партии с докладом «Идейные основы партии Народной Свободы», которому в печати придал ещё более широкий характер «Идеи и политика в современной России». Вменяя своей конституционно-демократической партии задачу стать общенациональным «блоком» либеральных и социалистических сил, не стесняясь его рыхлости и зыбкости и, видимо, уповая на то, что динамика развития событий сама скрепит его логикой борьбы, С., как социалист, искал в лице кадетской партии «внеклассового объединения демократических элементов на широкой либеральной и демократической программе». Принимая во внимание, что хоть трактат и не вызвал значимых откликов, а акцентированный в нём призыв к политическому компромиссу прозвучал едва ли не как призыв к капитуляции перед самодержавием, следует признать, что данный в нём образ социал-либерализма, либо «демократического социализма», во всяком случае, шёл в первом ряду истории тогдашних либерализма и социализма, из которых вскоре и выросла практическая «демократическая альтернатива» радикальному социализму и коммунизму, до сих пор питающая мировой консенсус вокруг идей социального государства. С. писал:

«Смысл социализма заключается, конечно, не в борьбе классов, а в творческом объединении и согласовании производительных сил всей нации (а, в дальнейшем расширении, – и всего человечества), в интересах всестороннего развития личности (…) В нашей партии могут быть и работать убеждённые социалисты, хотя доктринального лозунга социализма она и не написала на своём знамени. (…) Социализм в настоящее время должен бы уже перестать быть той сакраментальной формулой, на основании которой определяется доброкачественность человека, его приверженность к известным идеалам реально осуществляемым политикою. А с другой стороны, социализм должен бы перестать быть тем пугалом, каким он был прежде. Ибо в настоящее время, в начале ХХ столетия, после всего того огромного опыта, социального и политического, который имеет теперь человечество, после той громадной идейной работы, которую оно совершило, слово и понятие „социализм“ может смущать и пугать только, как бы выразиться деликатнее, только… старых и слабонервных дам обоего пола.

Происходит крушение доктринального социализма: всякий внимательный наблюдатель развития германского социализма должен констатировать неудержимую тенденцию в этом направлении. В связи с этим крушением должна измениться тактика германского социал-демократизма и должны открыться перспективы для создания именно того "блока": общественных сил, который в России считается непрочным. (…)

Быть настоящим социал-демократом, т. е. стоять за идею классовой борьбы, как руководящую идею политики, и в то же самое время начисто отрицать революционизм. (…) Наша партия либеральная: она отстаивает свободу личности. И в то же время она отстаивает начало свободы личности для всякой личности и потому она демократична. И, в силу этого, в реально-политическом смысле, она вовсе не отрицает, а наоборот, утверждает в своей программе действенную, практическую идею социализма. В то же время она есть партия не классовая, а национальная»[299]299
  П. Б. Струве. Идеи и политика в современной России // П. Б. Струве. Избранные сочинения / Сост. М. А. Колеров. М., 1999. С. 45–62.


[Закрыть].

Словно исполняя давний свой завет себе создать новое целостное миросозерцание, равно противостоящее филистерству Бернштейна, утопизму Каутского и Плеханова, социальному бесчувствию традиционного русского либерализма, равно поднимающего права личности против политической несвободы самодержавия и политического сектантства социал-демократии, пытаясь выстроить пока внерелигиозную идеологию национального и социального освобождения, которое было бы именно освобождением в духе социальной революции, а не разрушением в духе социалистического переворота, позже С. вновь встал перед необходимостью равно «достроить» и социализм, и либерализм, взаимно их дополняя доктринальными расширениями. В поиске идейных образцов национального и социального освобождения, С. и его единомышленники, вслед за Лассалем и Энгельсом, обращались к наследию Фихте, в первую очередь, к его «Речам к немецкой нации». Этот яркий пример, надо признать, мало впечатлял даже просвещённую часть русской интеллигенции. И, например, Булгаков – как другой, в 1902–1905 гг. равный С., лидер русского социального идеализма и «идеалистического направления», настойчиво обращался к наследию В. С. Соловьёва.

«До такой высоты в национальном вопросе ещё ни разу не поднималась европейская мысль за все века своего существования, в частности в ХIХ веке: стоит лишь вспомнить ограниченный патриотизм Фихте и Гегеля. Национальный вопрос решается в настоящее время или в духе космополитизма, или зоологического патриотизма. Соловьёв показал возможность высшей точки зрения, устраняющей ограниченность предыдущих, поставив и разрешив вопрос в духе положительного христианского универсализма»[300]300
  С. Н. Булгаков. Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьёва? [1903] // С. Н. Булгаков. От марксизма к идеализму. Статьи и рецензии 1895–1903 / Сост. В. В. Сапова. М., 2006. С. 627.


[Закрыть].

Но и пафоса Соловьёва было явно недостаточно для социального движения. Всех затмевала поистине народная и общенациональная фигура Льва Толстого.

Формулируя причины духовного лидерства Льва Толстого как анархиста, социалиста, но прежде всего – борца за свободу религиозной совести и личности, С. видит главный недостаток социализма в его безрелигиозности и неспособности предложить принципиальное обеспечение неотъемлемых прав личности перед лицом коллективизма (подразумевается: прав развитой культурной личности перед лицом принудительно примитивированного феодальной и капиталистической эксплуатацией коллективизма – прежде, чем этот коллективизм будет культурно воспитан в условиях политической свободы) и личной ответственности:

«По идее социализма стихийное хозяйственно-общественное взаимодействие людей должно быть сплошь заменено их планомерным, рациональным сотрудничеством и соподчинением. Я нарочно подчёркиваю слово сплошь, ибо социализм требует не частичной рационализации, а такой, которая принципиально покрывала бы всё поле общественной жизни. В этом заключается основная трудность социализма, ибо очевидно, что ни индивидуальный, ни коллективный разум не способен охватить такое обширное поле и неспособен все происходящие в нём процессы подчинить одному плану. Это вытекает из существа дела, и отсюда явствует, что с реалистической точки зрения речь может идти только о частичном осуществлении задач социализма, а не о всецелом разрешении проблемы социализма. (…) Очевидно, для рационализации общественной жизни первым условием является рационализация и дисциплинирование индивидуальной жизни. В настоящее время в обществе, основанном на свободной конкуренции, такое дисциплинирование достигается естественным подбором (…) Демократический социализм должен изменить этот общественный уклад, рациональное устроение общественных дел и в огромной мере также и индивидуальной жизни перейдёт при нём к большинству общества. (…) Социализм немыслим при ослаблении чувства и идеи личной ответственности, и, таким образом, эта идея и её крепость в человеке есть необходимое (хотя, по всей вероятности, и недостаточное) условие осуществления социализма»[301]301
  П. Струве. Лев Толстой. 1. Смысл жизни [1908] // П. Струве. Избранное. С. 109–114.


[Закрыть].

В отличие от своих многолетних единомышленников Булгакова и Бердяева, особенно в отличие от учительских претензий Мережковского, С. был убеждён, что даже великому духовному революционеру Льву Толстому, как и любому духовному вождю времени, было просто не под силу стать «великим религиозным реформатором»[302]302
  Там же. С. 107.


[Закрыть] и, видимо, сама невозможность религиозной революции в современности останавливала поиск С. там, где его продолжали Булгаков и Бердяев. Этому под стать был и чисто философский идеализм С. как революционера, и его типичный для революционера атеизм. Развитие С. по пути религиозного индивидуализма так и не дало заметных результатов вплоть до начала 1920-х гг., когда в эмиграции С. стал православным – и более всего именно политическим православным. Полемизируя с кругом Мережковского, тщащимся внести религиозность в революционное движение, он, вполне нелицеприятно идентифицируя себя с либералами в настоящем и с социалистами в прошлом, признавал, что секуляризованный либерализм бессилен перехватить у социализма его внедоктринальный, но от того не менее подлинный пафос справедливости, освобождения и жертвы, что либерализм не порождает религиозно окрашенного политического героизма:

«Не религиозной ли смертью либерализма объясняется то, что он оказывается идейно так беспомощен в борьбе с социализмом, который практически лишь гораздо последовательнее своего секуляризованного родителя, а идейно с ним совершенно тождествен?! (…) [Социализм] был верой в тысячелетнее царство, которое принципиально отличается от всей предшествующей истории; являясь, как с довольно забавной метафизической наивностью сказал Энгельс, «прыжком из царства необходимости в царство свободы». Именно эта формальная религиозность, этот энтузиазм, прикреплявшийся к социализму, представлял себе, вопреки принципу эволюции, будущее общество не просто как усовершенствованное, или преобразованное, а как совершенное, или преображённое»[303]303
  П. Б. Струве. Религия и социализм. Ответ З. Н. Гиппиус [1914] // П. Б. Струве. Избранное. С. 94–95.


[Закрыть].

Собственное кредо С. прозвучало в этом контексте действительно как рационалистическая «личная вера», не имеющая никаких шансов на её превращение в предмет общественной веры, фундамент социального движения, даже сколько-нибудь коллективного убеждения в рамках партийной ячейки. Есть подозрение, что эта «личная вера» была изобретена С. ad hoc, исключительно ради целей журнальной полемики:

«Я думаю, что на смену современному религиозному кризису идёт новое подлинно религиозное миросозерцание, в котором воскреснут старые мотивы религиозного, выросшего из христианства, либерализма – идея личного подвига и личной ответственности, осложнённая новым мотивом, мотивом свободы лица, понимаемой как творческая автономия. В старом религиозном либерализме недаром были так сильны идеи божественного предопределения и божественной благодати. Всю силу творческой воли этот либерализм сосредоточил в Боге. Современное религиозное сознание с таким пониманием Бога и человека мириться не может. Человек как носитель в космосе личного творческого подвига – вот та центральная идея, которая мирно или бурно, медленно или быстро захватит человечество, захватит его религиозно и вольёт в омертвевшую личную и общественную жизнь новые силы. Такова моя вера»[304]304
  Там же. С. 97.


[Закрыть].

Осенью 1906 возобновились прерванные революцией занятия в Санкт-Петербургском политехническом институте, основанном Витте в системе министерства торговли и промышленности. 25 ноября 1906 С. был избран здесь преподавателем. Не пройдя академической карьеры, он здесь был обречён позже своих сверстников достигать университетских званий, и позже обычного срока и в повышенном темпе защищать необходимые диссертации. Лишь 12 сентября 1908 он поступил сюда на государственную службу, когда был назначен доцентом по кафедре политической экономии, только 7 декабря 1913 получил степень магистра за диссертацию «Хозяйство и цена. Часть 1», 30 июня 1914 стал экстраординарным профессором, 17 февраля 1917 защитил докторскую диссертацию «Хозяйство и цена. Часть 2». На вакантное после смерти И. И. Янжула (октябрь 1914) место академика по политической экономии и статистике РАН единогласно избран 22 марта 1917⁴ (избрание утверждено 11 июня 1917[305]305
  Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф.4. Оп.5. Д.74/1006–1065. Лл.432–435 (Формулярный список о службе П. Б. Струве, 1917). См. также личное дело С. о службе в Политехническом институте: РГИА (СПб.). Ф.25. Оп.1. Ед. хр. 4336 (1909–1917 гг.); Ед. хр.5345 (1917–1918 гг.).


[Закрыть].

Сборник «Вехи», вышедший в свет в марте 1909 года по инициативе Гершензона, но вскоре идейно перетолкованный и перехваченный в своих интересах самим С., помимо широко известных внутриполитических вдохновений, нёс в себе явные следы внешнеполитического примера – «младотурецкой» революции в Османской империи 1908 года[306]306
  Честь открытия большого идейного веса «младотурецкого» образца для «Вех», не сводимого к газетной публицистике простых упоминаний, принадлежит Ф. А. Гайде, специально исследовавшему этот вопрос: Ф. А. Гайда. «Бескровная младотурецкая революция»: как реализовалась программа «Вех»? // Русский Сборник: Исследования по истории России. Т. ХIII. М., 2012.


[Закрыть], установившей конституционный строй, и широкой полемики о мобилизации русской молодёжи новыми политическими и религиозными силами. Перед лицом турецкой революции С. формулировал принципы, которым не суждено было надолго быть актуальными (режим в Турции вновь изменился), но которые хорошо отражали его поиск. Центральным нервом внешней стратегии России, поставившей себя под покровительство Британской империи (после англо-русского соглашения 1907 года), Струве мыслил:

(1) ликвидацию, с разрешения Лондона, османского присутствия на Чёрном море и Балканах, но не произносил пока прямых претензий России на контроль над Проливами;

(2) ликвидацию, без разрешения Берлина, присутствия Австро-Венгрии на Балканах;

(3) нейтрализацию Австро-Венгрии и сдерживание Германии с помощью союзной России независимой Польши[307]307
  «Растащить Австрию по кускам не так просто, как кажется… (…) Славяне должны овладеть Австрией и укрепить её как славянское государство. При условии прочного русско-польского примирения у Австрии будет и славянская политика» (П. Б. Струве. Размышления на политические темы. V. Славянские дни // П. Б. Струве. Patriotica. С. 125–126 (18 мая 1908)). Об этом подробно см. мой очерк в настоящем издании: «"Великая Россия" и Ближний Восток» П. Б. Струве: британские вдохновения и разрушение Османской империи и Австро-Венгрии (1908–1916)".


[Закрыть].

В конце 1906 года, после смерти редактора журнала «Русская Мысль» В. А. Гольцева, при котором журнал практически сошёл с общественной сцены, С. был приглашён известным историком и либеральным политическим деятелем, жителем Москвы Кизеветтером, которого издатели назначили новым редактором, разделить с ним редактирование классического либерального «толстого журнала» в качестве титульного соредактора, представлявшего петербургскую часть авторского коллектива и целевой аудитории. К этому времени журнал уже сместился на обочину общественного внимания, пропустив мимо своего внимания все ключевые дискуссии 1890–1900-х гг., а С. в свою очередь – после закрытия «Думы», «Полярной Звезды» и «Свободы и Культуры» – оказался без собственного печатного органа, в котором он мог бы проводить свои идеи и консолидировать сторонников интеллектуального движения, условно называемого «от марксизма к идеализму». При несомненном лидерстве С. как более опытного журнального организатора, соредакторство с Кизеветтером сохранялось до лета 1911 года, отчасти сдерживая дальнейший политический дрейф С. вправо и поддерживая верность «Русской Мысли» литературной непартийности в художественной части издания. В 1911 году Кизеветтер решил прекратить долго накапливавшиеся разногласия со С. и подал в отставку с поста соредактора, оставшись близким сотрудником журнала[308]308
  О предыстории этого см.: М. А. Колеров. О месте философии в «Русской Мысли»: из писем А. А. Кизеветтера к П. Б. Струве (1909–1910) // Исследования по истории русской мысли. 8. Ежегодник за 2006/2007 год. М., 2009.


[Закрыть]. С. стал единоличным редактором журнала, с 1912 года став уже редактором-издателем, каковым оставался до прекращения издания «Русской Мысли» в России летом 1918 года (и стал им при возобновлении его в эмиграции в 1921–1927 гг.). При этом С. не отказывался от партнёрства с теми, кто признавал его лидерство и, например, начиная с 1909 г. заключил соглашение с «Московским Еженедельником» Е. Н. Трубецкого (издатель – М. К. Морозова) о льготной совокупной цене на издания при одновременной подписке на оба журнала.

С марта 1907 в «Русской Мысли» появилась новая рубрика «Философия / Философия и религия», которую, однако, её основному автору Франку даже при расширении авторского коллектива за счёт Галича (Габриловича), А. К. Топоркова, Г. Г. Шпета, М. М. Рубинштейна, К. М. Милорадович, Лосского, С. И. Гессена, П. П. Блонского, Аскольдова не удалось поднять её до общественного звучания. С целью утверждения публичного веса философии, С. ввёл в РМ дополнительную рубрику для статей и обзоров «Философское движение» (с февраля 1911 по декабрь 1915), где, рядом с классическими текстами Франка, проявилась активная авторская «практическая философия» А. З. Штейнберга, Галича, Новгородцева, Г. Э. Ланца, И. А. Ильина, С. В. Лурье.

Именно в «Русской Мысли», рядом с последовательным отрицанием анархизма, народничества / славянофильства и социально-культурного мессианства, С. выступил с послереволюционным и постлиберальным альтернативным кредо, одновременно сопроводив его нелицеприятным признанием: «я западник и потому националист, я западник и потому – государственник»: и в результате уже фактом стало признаваемое им самим его «духовное одиночество в той среде, которую обычно зовут интеллигенцией»[309]309
  Patriotica. С. 116, 112.


[Закрыть]. Прямо противореча позднейшему автоапологетическому мифотворчеству периода эмиграции, С. трезво говорил о себе и своём круге ещё до скандала вокруг «Вех»:

«Нигде в мире действительно умеренные прогрессивные элементы не имели и не имеют так мало авторитета, как у нас [в России]. В эпохи [общественно-политического] подъёма они в общественном мнении стушёвываются пред крайними течениями; в эпохи реакции власть практически не ставит их ни во что»[310]310
  Patriotica. С. 203. «Нечто о моём мнимом импрессионизме», 1908.


[Закрыть].

С. легко признавал свою «непопулярность» после революции 1905 г.: в противоположность тому, что в 1890-е гг. он был «кумиром молодёжи», теперь «успеха я не имею (…) в „новые вожди“ я не попал и не попаду (…) той роли, которую я играл прежде и в русском марксизме, и в освободительном движении, я не могу и не хочу играть. (…) „Вождём“ можно быть лишь тогда, когда либо „толпа“ покорно следует за тобой, либо ты сам приспосабливаешься к толпе. (…) Когда я был руководителем Нового Слова и когда я был редактором Освобождения, я шёл в ногу с другими в своей деятельности осуществляя коллективное действие, был… в известной мере «артельным человеком». Это было нужно для дела и было нужно для меня», – писал он[311]311
  Patriotica. С. 426–427. «На разные темы», 1908.


[Закрыть]. Впрочем, это политическое одиночество нисколько не препятствовало С. в политически успешном руководстве РМ. Не было очевидным это одиночество С. и для полиции. В Справке Санкт-Петербургского Охранного Отделения Департамента полиции МВД от 30 мая 1911 года настойчиво сообщалось, что С. «добивается популярности среди студентов резкими порицаниями распоряжений правительства»[312]312
  ГАРФ. Ф.102. ДП-ОО. Д.59 л. А. Ч. 2 (1910). Л. 45 об.


[Закрыть].

В годы редакторского сотрудничества С. с Кизеветтером литературная часть «Русской Мысли»⁵ находилась под руководством Ф. К. Арнольда, С. В. Лурье, Ю. И. Айхенвальда (1907–1908)[313]313
  Результаты его деятельности как редактора литературного отдела журнала С. оценивал скептически: П. Б. Струве. Памяти Юлия Исаевича Айхенвальда [1928] // П. Б. Струве. Дух и слово. Статьи о русской и западноевропейской литературе / [Сост. Н. А. Струве]. Paris, 1981. С. 302. См. также благодарный некролог автора главному его поклоннику в РМ: А. М. Ремизов. Памяти С. В. Лурье // Звено. Париж, 1928. № 1.


[Закрыть], Мережковского и Гиппиус (1909), В. Я. Брюсова (1910–1912)[314]314
  См.: В. Я. Брюсов. Письма к П. Б. Струве / Публ. А. Н. Михайловой // Литературный архив. М.; Л., 1960. Вып. 5; И. Г. Ямпольский. Валерий Брюсов о «Петербурге» Андрея Белого // Вопросы литературы. М.,1973. № 6.


[Закрыть], Л. Я. Гуревич (1913–1914), Франка (1914–1918)[315]315
  См. об этом: М.К. С. Л. Франк. Из отзывов на рукописи в редакцию «Русской Мысли» (1915–1916) // Исследования по истории русской мысли. 6. Ежегодник за 2003 год. М., 2004.


[Закрыть]. В литературной части с 1907 года журнал был представлен сочинениями К. Д. Бальмонта, А. Серафимовича, Д. Мамина-Сибиряка, Гиппиус, Гершензона, Брюсова, Гуревич, Ф. К. Сологуба, С. Кречетова, Б. Садовского, М. Волошина, И. С. Шмелёва, И. А. Бунина, Б. К. Зайцева. В части философии и философской критики уже в 1907 г. журнал открылся для (кроме упомянутых выше) Бердяева, Булгакова, Е. Н. Трубецкого, Мережковского, Философова, Л. И. Шестова, Розанова, Франка, Кистяковского. В 1908 в нём появились Н. Минский, Вернадский, Ф. Ф. Зелинский, А. М. Ремизов, С. М. Городецкий, Н. С. Гумилёв, К. Чуковский. Затем: Б. В. Савинков (В. Ропшин), Блок, Андрей Белый, М. М. Пришвин, Вяч. Иванов, А. Н. Толстой, О. Д. Форш, Е. Г. Лундберг, С. Н. Дурылин, Н. Я. Абрамович, В. Ф. Эрн (в 1909-м); Ф. А. Степун, И. И. Лапшин, А. И. Введенский, В. В. Жаботинский (в 1910-м); Б. А. Грифцов, Ю. К. Балтрушайтис, П. С. Романов, С. Парнок, А. А. Мейер, А. М. Огнёв (в 1911-м); И. Г. Эренбург, А. С. Грин, В. Ф. Ходасевич (в 1912-м); Д. В. Болдырев, Н. К. Пиксанов, Н. В. Недоброво, М. А. Кузмин (в 1913-м); В. Н. Муравьёв, С. Сергеев-Ценский, А. А. Ахматова, В. М. Жирмунский (в 1914-м); П. Н. Савицкий, Г. И. Чулков, С. А. Есенин, Е. И. Замятин, Л. И. Каннегиссер (в 1915 м), Н. В. Болдырев, Н. В. Устрялов, Б. А. Пильняк (в 1916-м), И. И. Фудель, В. В. Зеньковский, В. А. Зоргенфрей, С. Я. Маршак (в 1917-м). Постоянно испытывая серьёзные финансовые трудности, РМ не могла платить большие, конкурентные на рынке авторские гонорары и потому в области «идейного вещания» более рассчитывала на философскую солидарность, репутацию издания, идеологически и художественного терпимого к разнообразию, личные связи и авторскую активность литературных редакторов. Но впервые опубликовав классические поэтические произведения Блока, Вяч. Иванова, Ахматовой, журнал так и не смог предъявить читателю яркие образцы художественной прозы[316]316
  На литературно-художественные усилия журнала дважды критически откликался В. А. Чудовский: Аполлон. СПб, 1911. № 8; 1913. № 2.


[Закрыть].

В принципиальной для периода интеллектуального самоопределения С. и важной для него по тематике своей рецензии на сборник Чехова «В сумерках» юношеский наставник С., редактор журнала «Вестник Европы» Арсеньев признавался: «Критический отдел наших периодических изданий давно уже не претендует на полноту, давно уже представляет пробелы, пополняемые более или менее случайно…»[317]317
  К. К. Арсеньев. Беллетристы последнего времени [1887] // А. П. Чехов. В сумерках. Очерки и рассказы / Изд. подг. Г. П. Бердников, А. Л. Гришунин. М., 1986. С. 295–296.


[Закрыть]. Поэтому представляется не случайным, что свою версию РМ С. снабдил значительно большими по сравнению с другими «толстыми журналами» объёмом и интенсивностью отделов рецензий, культурной хроники и (по образцу журнала «Мир Божий») энциклопедической по качеству библиографии, в этом смысле прямо наследуя недолговечному журналу Кистяковского, Гершензона и Е. Н. Орловой «Критическое Обозрение» (1907–1909) и журналу «Книга» («Новая Книга»)[318]318
  См. об этом: М. А. Колеров. Философия в «Критическом Обозрении» (1907–1909) // Логос. № 4. М., 1993. С. отозвался на этот жанр периодики в специальной рецензии о первых номерах «Критического Обозрения» и «Новой книги»: Русская Мысль. 1907. Кн. IX. III отд.


[Закрыть]. После прекращения «Критического Обозрения», с февраля 1911 С. ввёл в «Русской Мысли» постоянный раздел под таким же именем, соответствующий традиционному III отделу «толстого журнала», но оформленный как фактический «журнал в журнале», с собственной структурой и отдельным оглавлением. Этот раздел стал, вероятно, самой трудоёмкой и в этом – оригинальной частью «Русской Мысли» (близким к ней по вёрстке и спектру рецензируемой литературы; опытом такого внутреннего библиографического журнала был социалистический журнал «Мир Божий»): этот раздел и составлял весомую часть журнала вплоть до его закрытия летом 1918 года. Его беспрецедентно энциклопедический состав, отражая широкие интересы С., был неизменно представлен рецензиями на книги по естествознанию и точным наукам, статистике, политической экономии, финансам, медицине и гигиене, философии, праву, географии, этнографии, национальным проблемам, военному и морскому делу (где доминировали тексты А. А. Свечина), авиации, истории литературы, языкознанию (где с 1913 года, по рекомендации Гуревич, преобладали рецензии Б. М. Эйхенбаума и В. М. Жирмунского[319]319
  Об этом см.: Переписка Б. М. Эйхенбаума и В. М. Жирмунского / Публ. Н. А. Жирмунской и О. Б. Эйхенбаум, вст. ст. Е. А. Тоддеса // Тыняновский сборник: Третьи Тыняновские чтения / Отв. ред. М. О. Чудакова. Рига, 1988.


[Закрыть]), религии и церкви, педагогике и народному образованию, изобразительному искусству.

После отдельных публикаций из неопубликованного наследия Чехова, В. В. Стасова, Чайковского, Н. А. Римского-Корсакова, семьи Бакуниных, Г. И. Успенского, В. С. Соловьёва, специально для Гершензона в «Русской Мысли» был создан раздел «Материалы по истории русской литературы и культуры» (с первой книги 1911 года), в котором, однако, большее участие принял В. Я. Богучарский. В разделе вышли многочисленные архивные публикации о русской классике (Герцен, А. Н. Островский, Пушкин, Гаршин, М. П. Драгоманов, Тургенев, Достоевский, Огарёв, Салтыков-Щедрин, А. А. Григорьев, К. Н. Леонтьев, Л. Н. Толстой, Победоносцев, К. Д. Кавелин, В. С. Соловьёв, Бакунины, Д. В. Григорович, Грибоедов, Добролюбов, Чернышевский, Гоголь). Впрочем, историко-культурная часть «Русской Мысли» проиграла, и именно в избранной тематике, специальному журналу «Голос Минувшего», начавшему выходить в свет с 1913 года, и в дальнейшем не была отмечена значительными историко-культурными открытиями.

И всё же – в пору доминирования в России ежедневной печати, массовых ежедневных газет, в том числе – широко открытых для идеологической полемики и художественной литературы, судьба этого журнала как центра политического влияния была предрешена. Ему оставалось быть центром рафинированной идейной работы, и он стал им. В остальном, даже перед лицом других, более популярных «толстых» журналов, «Русская Мысль» проигрывала именно своей недостаточной политической определённостью.

Для понимания репутации журнала «Русская Мысль» под редакцией С. в кругу традиционного чтения интеллигентной публики характерен рассказ-карикатура (в будущем это назовут «комиксом») А. Иванова на последней странице обложки «Сатирикона» (№ 2 за 8 января 1911 года) «Духовная пища», о выборе буржуазным читателем Конопаткиным журнала для подписки и чтения. Согласно рассказу в картинках, к читателю домой приходят гости: журналы «Русская Мысль», «Вестник Европы», «Родина» и «Нива». В итоге такого представления символически побеждает журнал «Нива», заваливший подписчика горой бесплатных приложений из сочинений писателей. А «Русская Мысль» в узнаваемом образе её редактора-издателя С. приходит в дом первой и выступает с длинной тавтологической наукообразной речью, истекая изображённым потоком воды, то есть пустословием. В текстовом комментарии к изображению об этом визите рассказывается так:

«– Позвольте представиться – „Русская Мысль“. Надеясь, что самосознание масс, как показатель социальной эволюции на почве правовых отношений, правонарушение которых ведёт лишь к усвоению массой своих прав по существу…да заставит вас глубже и самосознательнее отнестись к интереснейшим…

Прошёл час, два… стало сыро… Конопаткину казалось, что он умирает»[320]320
  М. А. Колеров. Заметки по археологии русской мысли: Булгаков, Струве, Розанов, Котляревский, Флоровский, Бердяев, журнал «Скифы», ГАХН // Исследования по истории русской мысли. 11: Ежегодник за 2012–2014 годы. М., 2015.


[Закрыть].

Стержень своей редакционной политики С., очевидно, полагал вне партийных традиций и в этом принципиально спорил со сложившейся в России практикой. Он писал, едва приступив к руководству журналом: