Текст книги "Петр Струве. Революционер без масс"

2 июня 1897 по всеподданейшему (адресованному лично императору) докладу министра финансов Витте император Николай II издал закон об ограничении и распределении рабочего времени в заведениях фабрично-заводской промышленности, который существенно развил начальные меры регулирования «рабочего вопроса» по законам 1882 и 1885 гг. и стал существенной основой для возможной социальной политики государства. Закон был воспринят обществом и особенно социал-демократами как серьёзная уступка правительства, вырванная у него забастовкой 1896 года, и внушила им большие надежды одновременно и на перспективы экономической борьбы пролетариата против капитализма (С. Н. Прокопович, Е. Д. Кускова), и на перспективы политического влияния социал-демократии, если бы она смогла возглавить рабочее движение и представить его интересы в широкой освободительной коалиции против самодержавия (Струве). Казалось, что именно социал-демократическая активность находит отражение в политике правительства. Примечательно, что именно тогда, 28 июля 1897 года, по распоряжению Департамента полиции МВД С. был поставлен под негласный надзор полиции[157]157
  Справка СПб. Охранного Отделения от 30 мая 1911 // ГАРФ. Ф.102. ДП-ОО. Д.59 л. А. Ч. 2 (1910). Л.46.


[Закрыть].

Тем временем в результате трёх волн арестов и ссылок петербургский «Союз» практически прекратил своё существование, выведя из активной деятельности тех его лидеров, кто стремился соединить практическую пропаганду среди рабочих с политической работой в кругах интеллигенции: в результате вне репрессий сохранились лишь практики низовой работы, обеспечивающие экономические интересы пролетариата и узкий круг социал-демократических публицистов, пропагандировавших в доступной ему печати идеи марксизма и обеспечивавших ссыльным марксистам доступ к легальной литературной авторской и переводческой работе, дававшей им серьёзный заработок. Во главе этого круга, несомненно, стояли Потресов, С., Туган-Барановский в Санкт-Петербурге и Н. В. Водовозов и Булгаков в Москве. Однако Потресов был вскоре арестован и сослан, Туган-Барановский не проявил организационных талантов, Водовозов скончался, Булгаков сосредоточился на переводческой работе в издательстве Водовозовой. В Санкт-Петербурге С. как политический социал-демократ остался практически в одиночестве.

Весной 1897 года издательница трудов Добролюбова, Михайловского, Н. В. Шелгунова, Кареева, Кривенко, научно-популярной литературы и ежемесячного журнала «Новое Слово» О. Н. Попова предложила его редактору, одному из лидеров народничества С. Н. Кривенко приобрести безнадёжно убыточный под его редакцией журнал. После отказа Кривенко и выхода всего коллектива народников из числа сотрудников журнала она продала его родственнику С. В. А. Поссе[158]158
  Владимир Александрович Поссе (1864–1940) – был участником демонстрации 17 ноября 1886 у Волкова кладбища в память Н. В. Добролюбова, был знаком с А. И. Ульяновым, за что подвергался аресту. Два старших брата Струве были женаты на сёстрах Поссе. Соучениками Поссе по университету были В. В. Водовозов, С.Ф. и Ф. Ф. Ольденбурги, В. И. Вернадский, В. В. Вересаев (В. А. Поссе. От Февраля до Бреста / Публ. В. Ю. Черняева // Русское прошлое. Кн. I. Л., 1991. С. 173–187).


[Закрыть], который пригласил возглавить редакцию противостоящих народничеству марксистов во главе со С. и Туган-Барановским при участии Калмыковой[159]159
  М. А. Колеров. Марксистское «Новое Слово» (1897). Роспись содержания // Исследования по истории русской мысли. 6. Ежегодник за 2003 год. М., 2004.


[Закрыть]. Марксистское «Новое Слово», несмотря на то, что никто из руководителей новой редакции не имел редакционного опыта, стал лучшим журналом этого направления до 1917 года, обеспечив на своих страницах консенсус всех наличных партийных и научных сил русского марксизма (кроме самих редакторов, Плеханова, Ленина, И. Гурвича, Булгакова, В. Я. Богучарского, Б. А. Кистяковского, Потресова, Е. Смирнова, Мартова, Х. Раковского, Л. Крживицкого, Е. Лозинского), деятельное сочувствие немарксистских сил. Член «Приютинского братства» востоковед С. Ф. Ольденбург свидетельствовал, что именно С. был центром редакционных решений, когда вспоминал, что именно на квартире Калмыковой, где жил С., проходили редакционные встречи с Лениным, В. В. Водовозовым, Потресовым[160]160
  С. Ольденбург. Памяти А. М. Калмыковой // Красная летопись. № 4(19). 1926. С. 143.


[Закрыть] (относительно Ленина, он, конечно, ошибся: встречи с ним здесь проходили ранее, а в момент издания «Нового Слова» Ленин был уже с февраля 1897 в ссылке).

Редакция С. обеспечила политическую актуальность «внутренних обозрений» самого С., следовавшего в этом образцу К. К. Арсеньева[161]161
  «К. К. Арсеньева я очень люблю, как человека, и высоко ценю, как учителя: на его „Внутренних обозрениях“ в „Вестнике Европы“ я получил своё политическое образование» (П. Струве. Нельзя молчать // Листки Освобождения. № 2. 18 февраля 1904. С. 1, прим.).


[Закрыть], единство петербургского и московского круга авторов, представительную провинциальную хронику, ряд значимых имён в целом пресного литературного материала и квалифицированный рецензионный отдел. С марта 1897 в литературной части новая редакция дебютировала сочинениями М. Горького, И. С. Шмелёва, Е. Н. Чирикова, И. Франко, В. В. Вересаева, М. О. Гершензона, Д. Н. Овсянико-Куликовского, архивными публикациями о Герцене. В майском номере (№ 8: подписной год начинался осенью) журнала С. поместил первую для марксистской критики положительную рецензию на сочинение Чехова – повесть «Мужики»[162]162
  Переизд.: Пётр Струве. На разные темы (1893–1901 гг.). Сб. ст. СПб, 1902 («"Мужики" г. Чехова" и "„Мужики“ Чехова и г. Михайловский»). В обширное собрание критики (А. П. Чехов: pro et contra. Творчество А. П. Чехова в русской мысли конца XIX – начала XX в. (1887–1914). Антология / Сост И. Н. Сухих. СПб, 2002) не включена.


[Закрыть], которую как неудачную оценил Михайловский, развязав полемику с рецензентом: С. приветствовал повесть как художественное свидетельство социально-культурной дифференциации деревни и крестьянства, обнаружив в Чехове крупного художника, а не простого бытописателя и юмориста. В этой ситуации С. единственный из политических авторов выступил в защиту Чехова от тех многих, кто увидел в повести измену «радикальному принципу»[163]163
  А. С. Суворин. Дневник. С. 210.


[Закрыть].

Вероятно, слабость собственных литературно-критических сил подвигла создателей «Нового Слова», при соучастии имевшего значительные личные средства инженера, писателя и марксиста, прежде содержавшего влиятельную и радикальную марксистскую газету «Самарский Вестник» (1896–1897)[164]164
  В ней успешно сотрудничали самарские марксистские учителя Ленина Н. Е. Федосеев и П. Н. Скворцов, яркие авторы П. П. Маслов, А. А. Санин, Р. Э. Циммерман. Ряд статей опубликовал сам С. Очевидно, при посредничестве С., в газете приняли участие его петербургский коллега В. С. Голубев, и иностранцы Л. Гумплович, Е. Филиппович, международные звёзды тогдашнего марксизма Плеханов, Каутский. О газете см. специально: А. Санин. «Самарский вестник» в руках марксистов (1896–1897). М., 1933.


[Закрыть], Н. Г. Гарина-Михайловского искать союза с признанным, но непрерывно существовавшим на грани банкротства журналом «Северный Вестник» Гуревич и Волынского. Гуревич свидетельствовала, что в 1897 году «одно время велись переговоры с Н. Г. Гариным-Михайловским. Струве и Туган-Барановский предлагали слить воедино „Северный вестник“ и „Новое слово“ ввиду того, что их журнал „эволюционирует в сторону идеализма“, а „Северный вестник“ в общественном отделе эволюционировал, как им казалось, в сторону марксизма. Но они ставили при этом условием, чтобы Волынский остался в журнале на правах обычного сотрудника, а не члена редакции, что было для меня принципиально неприемлемо, – и я отказалась»[165]165
  Л. Я. Гуревич. История «Северного вестника» // Русская литература ХХ века (1890–1910) / Под ред. С. А. Венгерова. В 2-х кн. Кн. 1. М., 2000. С. 250.


[Закрыть].

Учитывая, что редакции во главе со С. и Туган-Барановским удалось подготовить лишь 10 номеров журнала и обеспечить его идейный старт практически с нуля, успех журнала был огромным – тираж его номеров составлял от 4000 до 5600 экземпляров. Журнал, признавался позже марксист, «сразу же стал на такую высоту, которой впоследствии не достигало уже ни одно из периодических изданий русского марксизма»³⁸. В декабре 1897 он был закрыт решением Комитета министров как политически вредное издание.

Получив доступ к документам Комитета министров, С. позже опубликовал их в эмиграции. Журнал совещания министров внутренних дел, народного просвещения и юстиции и обер-прокурора святейшего Синода от 10 декабря 1897 года гласил о «Новом Слове»: «В статьях научного содержания последовательно проводится учение К. Маркса и Энгельса, в беллетристическом отделе первое место даётся таким произведениям, в которых раскрывается борьба классов и бедственное положение рабочего люда»[166]166
  Освобождение. Штутгарт. № 4. 2(15) августа 1902. С. 53.


[Закрыть].

С., несмотря на свои вполне свободные эстетические вкусы, делавшие его поклонником модерна эпохи Ницше и Метерлинка, с революционных 1890-х гг. близко общался с революционными писателями Гариным-Михайловским, В. В. Вересаевым, Максимом Горьким. Видимо благодаря знакомству с последним, у Струве установился и близкий контакт с Леонидом Андреевым. Опубликована дарственная надпись Л. Андреева на титуле книги Леонид Андреев. Новые рассказы. СПб, 1902: «Дорогому другу на память от Л. Андреева. 12 апр<еля> 1902»³⁹. Впрочем, в эмиграции С., известный своей исключительной памятью, почему-то сделал вид, что такого близкого контакта с Л. Андреевым у него не было⁴⁰.

Начатое в «Новом Слове» сотрудничество С. с О. Н. Поповой после закрытия журнала продолжилось: С. стал редактором, составителем, отчасти переводчиком обширной книжной серии под маркой издательницы. В ней, в частности, вышли: первый том «Капитала» Маркса в переводе под редакцией и с предисловием С., труды Туган-Барановского, серия переводов по истории индустриальной экономики Европы, западной философии и литературы, превратив санкт-петербургское издательство О. Н. Поповой (наряду с московским издательством Водовозовой, где редакторами работали Булгаков и Франк) в крупнейшее русское марксистское издательство 1890-х гг. За исключением, видимо, бездоходных «Критических заметок» С., все эти издательские предприятия, несмотря на очевидный дефицит оборотных средств у издателей, носили полноценный коммерческий характер и подразумевали выплату существенного гонорара авторам, переводчикам и редакторам, что стало весомым фактором финансирования социал-демократической партийной общественности. Книгопродавцы свидетельствовали о рыночной популярности марксистской литературы того времени: «Книги Бельтова и Струве расходятся в очень короткий срок и делаются библиографической редкостью», а беспрецедентные для тиража научной литературы – по официальным данным – 5012 экземпляров первого тома «Капитала» в переводе С. «разошлись за несколько дней»[167]167
  О. В. Монеров. Наше время и его отражение в книжной литературе // Известия книжных магазинов Товарищества М. О. Вольф по литературе, наукам и библиографии. Год II. № 1. СПб; М. Октябрь 1898. С. 12. Здесь тираж русского перевода первого тома «Капитала» указан в числе 3020 экземпляров.


[Закрыть].

В марте 1898 по просьбе члена ЦК новосозданной РСДРП С. И. Радченко, знакомому С. по группе Бруснева, «кружку технологов» и петербургскому «Союзу борьбы», С. написал «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии»[168]168
  В советской литературе формула «просьбы» была заменена формулой «поручения». О самом факте – прямое признание С., где Радченко назван – «инициатор „Манифеста“, написанного… П. Б. Струве по просьбе покойного по соглашению с ним» ([П. Струве] С. И. Радченко [Некролог] // Русская Мысль. М., 1910. Кн. Х. III отд. С. 44).


[Закрыть] (издан в апреле 1898), в котором суммировал, по его признанию, то, что было предметом консенсуса русских марксистов: в ходе политической борьбы «пролетариат улучшает своё положение и вместе с тем борется за своё конечное освобождение, против частной собственности и капитализма – за социализм». «Политическая свобода нужна русскому пролетариату, как чистый воздух нужен для здорового дыхания. Она – основное условие его свободного развития и успешной борьбы за частичные улучшения и конечное освобождение. (…) Русский пролетариат сбросит с себя ярмо самодержавия, чтобы с тем большей энергией продолжать борьбу с капитализмом и буржуазией до полной победы социализма»[169]169
  Опубликовано в многочисленных собраниях партийных документов в годы СССР. См. например: Всесоюзная коммунистическая партия (б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898–1932). Часть I: 1898–1924. Изд. 4, испр. и доп. М., 1933. С. 2–3.


[Закрыть]. Несмотря на позднейшие попытки С. задним числом преуменьшить свой социалистический радикализм и особенно – антибуржуазный радикализм написанного им манифеста, очевидец свидетельствовал, что и в своей частной жизни С. оставался вполне ортодоксальным революционером. Крупская вспоминала, как после 19 апреля (1 мая) 1898 года жена С. писала ей об их первенце: «каждый день подносим его к портретам Дарвина и Маркса⁴¹, говорим: поклонись дедушке Дарвину, поклонись Марксу, он забавно так кланяется»[170]170
  Цит. по: В. Т. Логинов. Владимир Ленин. Выбор пути: Биография. М., 2005. С. 312.


[Закрыть]. Примерно тогда же, в 1900–1901 гг. на стене кабинета Булгакова висели портреты Маркса и затем рядом – В. С. Соловьёва⁴², а знаменитую агитационную статью уже непартийного члена «Союза Освобождения» Булгакова «С Новым годом», опубликованную в газете «Юго-Западная неделя» 1 января 1904[171]171
  Она переиздана: О. К. Локтева [Иванцова]. Неизвестная статья С. Н. Булгакова (1904) // Россия и реформы. Сб. Вып. 2. / Сост. М. А. Колеров. М., 1993.


[Закрыть], Киевский комитет РСДРП отдельно перепечатал в виде листовки[172]172
  Центральный государственный исторический архив Украины. Ф.317. Оп. 1. Т. 2. Ед. хр. 2404 (сообщено О. К. Иванцовой).


[Закрыть].

В конце 1898 года написал и вскоре выступил в немецкой марксистской печати с трактатом, который на русском языке появился в неавторизованном и низко оценённом самим автором переводе Б. В. Яковенко лишь в 1905 года, когда споры «критического направления» в русском марксизме были уже делом истории. С., написав его, видимо, сразу на немецком языке, не приложил усилий к тому, чтобы сделать его доступным для русского читателя и, похоже, был вполне удовлетворён тем, что своим выступлением в ходе полемики о наследии Маркса заявил себя самостоятельно мыслящим критиком интернационального уровня, признанного в СДПГ. Пожалуй, лишь Плеханов тогда вовремя изучил этот текст С., но был, видимо, столь увлечён полемикой против Бернштейна, что надолго отложил сведение идейных счётов со С., с которым весь 1899 год вели общее партийное дело вокруг журнала «Начало», а в 1900–1901 гг. договаривались о коалиции для издания газеты «Искра». Это сделало «ревизионизм» С. либо «терпимым» как дело сугубо научных споров, либо известным для русской социал-демократии с большим опозданием, когда в 1899 году «критическое направление» было наконец замечено и Лениным. Фундаментом для «критического направления» стало вынесение социалистического идеала за пределы исторической закономерности и научного знания и отказ от «теории катастрофы», то есть коммунистической революции, которая одномоментно должна была соединить в себе политический и социальный переворот, став крахом для экономики капитализма. Историческое соседство критики С. с ревизионизмом Бернштейна сослужило С. дурную услугу: он так и не смог преодолеть поверхностных или недобросовестных уподоблений одного другому и в общих очерках идейной истории русской социальной мысли это сближение до сих пор доминирует. На деле же С., с точки зрения русских марксистов рискованно приветствуя Бернштейна за порыв к свободе мысли, постарался перехватить его критическую инициативу, чтобы укрепить и отстоять «конечную цель» – социалистический идеал как теперь уже независимый от практических приземлений. С. писал, сразу демонстрируя свой выбор в полемике вокруг Бернштейна, который противникам С. было угодно проигнорировать: «Буржуазный мир обнаруживает некоторого рода приятную взволнованность по поводу критического устранения марксизма. Оживлённо обсуждается "конец марксизма" и взвешиваются его благотворные последствия. Однако мне кажется, что здесь имеет место крупное заблуждение, и если бы я хотел дать своей статье громкое название, то озаглавил бы её скорее "Начало марксизма", или, лучше, "Марксизм и никакого конца"…».

Резюме трактата словами самого С. выглядит в целом так:

«Понятие революции изгоняется в ту область, в которой со времени Канта находятся свобода воли (в смысле беспричинного действия), субстанциальность души и т. п. – это в высшей степени важные практически, но теоретически непригодные понятия. (…) Если переход от капитализма к социализму следует признать необходимым, то его нужно представлять как общепонятный процесс, то есть нужно показывать постоянное и причинно обоснованное изменение общества. (…)

От многих противоречий не удастся избавиться, если не откинуть совершенно мысль о "социальной революции" как теоретическое понятие. Но с ней рушится и любая интерпретация капиталистического развития, которая в само развитие вкладывает абстрактную противоположность капитализма и социализма. Необходимость социализма обосновывается тогда не чудом "социальной революции", которая на место капиталистического общественного строя ставит социалистический, но единственно посредством постепенного развития экономических феноменов и их правового нормирования в капиталистическом обществе. (…)

Марксизм даже в его реалистическом понимании содержит не так много науки, чтобы кто-нибудь потерял живую радость творчества от того, что социальное будущее предстанет его сознанию полностью предопределённым. Но он достаточно научен, чтобы сделать истиной для своих адептов смелые слова Фихте: "Нужно желать не только борьбы, но и победы".

Утопические черты необходимо были присущи марксизму как теоретическому обоснованию социализма, поскольку он исходил и не мог не исходить из действительных предпосылок [18]40-х годов, то есть из теории обнищания. С тех пор, однако, стала явной реальная почва развития к социализму, иначе говоря, она впервые появилась. Я имею в виду действительное хозяйственное и политическое усиление рабочего класса в рамках капиталистического общественного строя. (…)

Так называемая "теория крушения", или теория социальной "революции", поэтому оказывается для нас понятийно-логически несостоятельным учением. Теория крушения в её новейших прочтениях почти без исключения привязана к учению о возрастающей анархии капиталистического производства в противоположность одновременно прогрессирующему обобществлению производства и росту производительных сил. Проклятие анархии согласно этой теории делается явным в кризисах. Однако у Маркса стихийность производства обосновывала лишь возможность, но не необходимость кризисов. (…)

…возьмём проблему социализма не как, или, лучше сказать, не только как историческую, но и как практически-политическую. Тогда отношение между конечной целью и движением переворачивается. Тогда конечная цель должна господствовать над движением. Здесь лежит ключ к гносеологическому объяснению и социально-психологической оценке эволюционно-исторического утопизма. Каждый социалист исходит из социализма как морально-политического идеала; он является для него регулятивной идеей, которою меряются и оцениваются отдельные факты и события с этико-политической точки зрения. Ничем иным не является он и у класса, который, будучи организован в партию, выступает вовне и внутри себя как единый этико‑политический субъект. Социал-демократическое движение должно быть подчинено, как идеалу, конечной цели, или – оно распадётся. Вера в конечную цель есть религия социал-демократии, и эта религия является не «частным делом», а важнейшим общественным делом партии… Содержание социал-демократической религии дано в движении, в его носителе – пролетариате, и в конечной цели.

И тут я должен сказать о книге Бернштейна, которая дала внешний повод к настоящим рассуждениям[173]173
  Излагаемые в настоящей статье воззрения по сути совпадают с общей идеей, которую я изложил в моей работе на русском языке «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», С.-Петербург, 1894. В предисловии к этой работе я уже защищался от упрёков марксистской ортодоксии. Несмотря на это, я продолжаю претендовать на то, что мои взгляды имеют название «марксистских». Они связаны именно с основным реалистическим положением Марксовой философии истории. – Прим. Струве.


[Закрыть]. Эволюционно-исторический утопизм, с которым борется Бернштейн, причём отчасти успешно, исторически теснейшим образом сросся с теоретически необходимым содержанием социал-демократической религии. Этот утопизм нельзя просто отсечь, даже располагая более острым духовным инструментом, чем Бернштейн. Для этого он слишком глубоко врос в социал-демократическое сознание.

И это вполне отвечает его великой исторической функции. Мысль, что только верные по содержанию или истинные идеи могут производить полезное действие на личную или общественную жизнь, есть рационалистический предрассудок. Научно ложные идеи могут, в силу своего психологически обусловленного действия, оказывать на общественную жизнь могущественное и благотворное влияние. Они могут приводить к политически верным действиям. Не только реалистические элементы марксизма, но и эволюционно-исторический утопизм имеет неоценимые заслуги в деле социалистической пропаганды и агитации (…) И в прошедшем периоде социал-демократического движения это было практически самым важным и наиболее ценным: это означало социал-демократическое воспитание пролетариата. Трудно судить, пережило ли себя это средство воспитания. В любом случае оно с течением времени стало традицией. Но традиция далека от того, чтобы быть для большинства тем, чем она стала для Бернштейна, – непереносимым Cant [молитвенным песнопением – М.К.]. Она ещё истинна для верующих, но не существует объективного Cant. Социал-демократическая религия, однако, может изменить своё содержание, оставаясь социал-демократической. И она изменит его. Со временем она сбросит эволюционно-исторический утопизм, ряд представлений, являющихся ныне религиозными, будет уничтожен или заменён иными, не носящими религиозного характера, представлениями. Видимо, произойдёт движение назад – на место уничтоженных ясных представлений придут неясные, вследствие их всеобщности, постулаты или же практические и, я бы даже сказал, мелочные программные пункты. Но так всегда происходит изменение религиозных или подобных религиозным идеологий. Да будет мне позволена одна аналогия: в некотором смысле социализм существует подобно идее бога. (…)

Бернштейн твёрдо стоит за социализм и классовую борьбу. Поэтому он остаётся социал-демократом, и этого, справедливости ради, не должны оспаривать его противники. Но от эволюционно-исторического утопизма он полностью отказывается. Все свои сомнения, полное разрушение и новый строй социально-политических воззрений он изложил в своей книге. Его книга является значительным симптомом преобразования социал-демократической идеологии и, в то же время, поскольку Бернштейн наряду с Энгельсом и Каутским является одним из основателей марксистской ортодоксии, событием, производящим сильное моральное впечатление. Но, чтобы её влияние сказалось, нужно время.

Научный социализм не является чистопородной наукой: как социальный идеал, он необходимо является сопряжением науки и утопии. (…) Утопия тоже имеет свои права. Она является самостоятельным, не растворимым в науке остатком социального идеала. Утопию утверждают в её правах, когда требуют её строгого отделения от науки. Утопия не должна противоречить науке, но в остальном она может и должна быть автономной. (…) социализм является социальным идеалом и, как таковой, обладает божественным правом на добрую долю утопии. (…)

Для каждого, кто чувствует себя социалистом, утопическое и революционное в нём так же дороги, или даже ещё более дороги, чем реалистическое. Ложен лишь тот утопизм, который выдаёт себя за науку. То, что Маркс и Энгельс были утопистами и революционерами, придаёт им человеческое и в значительной мере историческое величие. (…)

В заключение ещё раз подчеркнём одну мысль: если критический марксизм в своём дальнейшем достраивании Марксова учения хочет действительно твёрдо встать на ноги, то он должен придерживаться основного реалистического взгляда самого Маркса, его "материалистического", а правильнее, экономического взгляда на историю»[174]174
  Пётр Струве. Марксова теория социального развития. Критический опыт (1898) / Пер. с нем. А. В. Чусова под ред. Н. С. Плотникова // Исследования по истории русской мысли [4]. Ежегодник за 2000 год. М., 2000. Passim.


[Закрыть].

С января по май 1899 года С. и Туган-Барановский получили под своё руководство новый марксистский журнал «Начало», тайно для них и даже для цензуры специально организованный в провокационных целях полицейской агентурой во главе с М. И. Гуровичем. Журнал попал под жёсткое давление цензуры, сдвинулся в сторону большего академизма, что отразилось на его меньшем, по сравнению с «Новым Словом» тиражом в 3500 экземпляров, и не успел выявить своей работой социал-демократическую сеть (что было его задачей для полицейской провокации), но зафиксировал полное интеллектуальное лидерство марксизма в России. Параллельно он ясно продолжил избранный кругом курс на соединение политического радикализма с новыми течениями в литературе, предоставив страницы для сочинений не только социал-демократам Гарин-Михайловскому, Вересаеву, но и Д. С. Мережковскому, З. Н. Гиппиус, а также для обзоров З. А. Венгеровой о Метерлинке и Ницше. К участию в журнале С. лично пригласил Чехова и Ф. К. Сологуба[175]175
  12 января 1899 С. пригласил Чехова: ОР РГБ. Ф.331. К.59. Ед. хр.67; 14 января 1899 С. пригласил Сологуба: РГАЛИ. Ф.482. Оп.2. Ед. хр.24.


[Закрыть], принял предложение о сотрудничестве Гершензона[176]176
  13 апреля 1899 С. ответил в Берлин Гершензону согласием на его сотрудничество в «Начале»: ОР РГБ. Ф.746. К.41. Ед. хр.67. Л.4.


[Закрыть]. Здесь же С. впервые подробно в истории левой журналистики исследовал феномен В. В. Розанова («Романтика против казёнщины»)⁴³. Помимо текстов редакторов, в журнале было весомо солидарное присутствие марксистов независимо от их уже намечавшегося размежевания на «ортодоксальных» и «критических»: Плеханова[177]177
  Плеханов начал публиковать в этом журнале свой цикл статей об искусстве «Письма без адреса», который С. после закрытия журнала передал для печатания в «Научное Обозрение» М. М. Филиппова: [Е. С. Коц] Примечания // Г. В. Плеханов. Избранные философские произведения в 5 тт. Т.V. М., 1958. С. 773–776.


[Закрыть], Булгакова и ссыльного Ленина, успевшего разместить здесь шесть публикаций.

История «Начала» продемонстрировала новое качество марксистского движения. Оказалось, что в 1898–1899 годах Департамент полиции МВД назначил своего негласного сотрудника М. И. Гуровича издателем марксистского журнала («Начало») и обеспечил его значительными средствами. Его целью было сконцентрировать вокруг журнала все наличные руководящие силы русских марксистов и поставить их сначала под наблюдение, а затем под контроль. Первая задача была успешно решена: всё пишущее сообщество марксистов во главе со Струве, Туган-Барановским, Булгаковым и от эмигранта Плеханова до ссыльных Потресова и Ленина. Но ничего нового для полиции практически не было в этой выставке достижений русского марксизма: все авторы, выступавшие открыто и скрывавшиеся под псевдонимами, были уже известны полиции. Общественное (легальное) звучание марксизма, его влияние, его распространение вширь оказалось результатом активности публичных фигур, а не подпольных организаций. Численность активных членов этих организацией во всех России даже в 1900 году Фёдор Дан определил в 60 с небольшим человек⁴⁴. Здесь полицейские задачи и, прямо скажем, полицейский кругозор вступили в противоречие с политическим восприятием событий правительством. «Начало» было подвергнуто жёсткой цензуре и быстро, уже 22 июня 1899 закрыто решением Комитета министров (министров юстиции, внутренних дел, народного просвещения и обер-прокурора Св. Синода) а его номера было предписано изъять из публичных библиотек.

Политически острый, «боевой» журнал «Новое Слово», несмотря на сопутствовавший ему масштабный разгром марксистского подполья, был хорошо принят аудиторией как первый легальный, то есть легально действующий политический марксистский журнал в России. Ему сопутствовал «рабочий закон» 2 июня 1897 года, вскоре после его закрытия, в марте 1898 года С., в развитие журнальной проповеди написал уже нелегальный первый манифест РСДРП, в котором тоже акцентировал задачи социал-демократии как авангарда борьбы против самодержавия за политическое освобождения. В этом контексте журнал «Начало» в начале 1899 года, несмотря на то, что точно также аккумулировало все литературные марксистские силы в столицах, ссылке и эмиграции, прозвучало слабо, ибо оказалось слишком академичным и не смогло проявить особой политической остроты. Революционный брат писал о журнале Мартову: «Я слышал мнение многих, что оно значительно хуже "Нов. Слова"»[178]178
  В. О. Цедербаум – Ю. О. Мартову 12 мая 1899 // РГАСПИ. Ф.362. Оп.1. Д.27. Л.12.


[Закрыть]. К тому же в условиях широкой диффузии марксизма в периодической печати «Началу» стало невозможно соединить идейное лидерство с монополией на марксизм, в пространстве которого в 1899 году уже действовали журналы «Мир Божий» тёщи Туган-Барановского А. А. Давыдовой, В. А. Поссе «Жизнь», М. М. Филиппова «Научное Обозрение», а в ноябре 1899 – январе 1900 – петербургская газета «Северный Курьер».

Тем не менее, накопленный журналами опыт имел взрывной характер: марксистская наука и публицистика быстро разлилась по целому ряду общедемократических «толстых» журналов начиная с 1898–1899 гг. и с тех пор захватывала всё новые позиции в легальной печати, главным ограничением в которой был уже только отказ от прямых политических призывов, а «социалистическая наука» уже де-факто была признана легальной и легитимной. Последующая социал-демократическая деятельность в России развивалась уже в поле легальной практики широкой марксистской печати, марксистских книгоиздательств, а в тени этого, как известно, именно система распространения нелегальных эмигрантских изданий в России (социал-демократической «Искры» и социал-либерального «Освобождения») стала стержнем для создания подпольных партийных организаций.