Текст книги "Петр Струве. Революционер без масс"

³ Исключением стали две статьи Плеханова июля и октября 1898 года, параллельно с тем, как Бернштейн обратился к Штутгартскому съезду СДПГ 3–8 октября 1898 г. с изложением своих взглядов, выступившего на защиту марксистского материализма, словно Бернштейн был первым, кто не видел непременной связи между марксизмом и материализмом. Среди первых упрёков Бернштейну громче всего из уст Плеханова прозвучал династический argumentum ad hominem, обнажая претензию на некую персональную передачу догматической благодати от признанного вождя к его верному наследнику: «Г. Бернштейн много лет жил в ближайшем общении с Фр. Энгельсом и не понял его философии. Он, который мог обеими руками черпать из великой сокровищницы великого мыслителя (…) В 1889 г. я, побывав на международной выставке в Париже, отправился в Лондон, чтобы лично познакомиться с Энгельсом. Я имел удовольствие в продолжение почти целой недели вести с ним продолжительные разговоры на разные практические и теоретические темы. Однажды зашёл у нас разговор о философии…» (Г. В. Плеханов. Бернштейн и материализм [1898] // Г. В. Плеханов. Против философского ревизионизма. М., 1935. С. 40, 51).

⁴ О едва ли не партийном совещании «идеалистов» накануне одного из собраний для формирования «Союза Освобождения» летом 1903 года на границе Германии и Швейцарии в Шаффгаузене, в котором они также приняли весомое участие, подробно вспоминал Франк: «Сначала съехалась в Штутгарте [где издавалось «Освобождение»] небольшая группа ближайших единомышленников П.Б. [Струве] – из «интеллигентов» и так называемого «третьего элемента»; в их числе я помню С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева (с которым я тогда впервые познакомился), В. Я. Богучарского, С. Н. Прокоповича, Е. Д. Кускову, Б. А. Кистяковского…» (С. Л. Франк. Биография П. Б. Струве. Нью-Йорк, 1956. С. 38).

⁵ «Не подлежит сомнению, что главная роль «легального» марксизма, как идейного движения, состояла в направленном против народнической идеологии историческом оправдании капитализма в России. Русский «легальный» марксизм 90-х годов в сущности выполнял ту функцию, которая в других странах была историческим призванием и свершением экономического либерализма. И при том он выполнял её в обоих направлениях: и в отношении промышленного, и в отношении аграрного развития страны. Русский «легальный» марксизм явился истолкованием и оправданием индустриальной политики Витте; он был замечательным предвосхищением аграрной политики Столыпина» (Пётр Струве. Карл Маркс и судьба марксизма [1933] // Исследования по истории русской мысли. [4] Ежегодник за 2000 год. М., 2000. C.328–336).

⁶ П. Борисов. В чём же истинный национализм? // Вопросы философии и психологии. Сентябрь – октябрь 1901. Кн. IV (59). I о. С. 493, 494, 495, 506–507, 508–509, 511–512, 517, 528. Публикация статьи под псевдонимом, вероятно, была вызвана политической эмиграцией Струве за границу в декабре 1901 года (но в менее подверженном цензуре сборнике «На разные темы» (1902) С. уже переиздал эту статью под своими именем). Современный авторитетный исследователь в самых превосходных степенях описывает историческое значение русского опыта применения «естественного права» к либеральной философии и практики: «Конфликт права и этики, обозначившийся с развитием русского пореформенного общества, вызвал к жизни три направления русской философии права начала ХХ в. Они оказали несомненное влияние на мировое конституционно-правовое развитие. Это этическая (деонтологическая) теория, психологическая теория права и социологическая теория права. Первое направление, определявшееся как «возрождение естественного права», противопоставляло нравственный идеал и позитивное право. К этому направлению, наиболее видным представителем которого стал П. И. Новгородцев, принадлежали или разделяли его идеи другие крупные русские юристы начала ХХ в. – В. Гессен, И. Покровский, князья С. и Е. Трубецкие. Опираясь на философию неокантианства, данное направление стремилось переосмыслить существующее (позитивное) право с позиций высокого нравственного идеала, противопоставить сущему – должное (идеал справедливости), действующей правовой системе русского самодержавия – концепцию либеральных правовых реформ. (…) Это направление наиболее близко деонтологическим трактовкам права, ставшим основой современной (сформировавшейся после Второй мировой войны) доктрины прав человека, положенной в основу Всеобщей декларации прав человека (1948 г.), всех международно-правовых актов в этой области и национальных конституций, признающих их верховенство» (А. Н. Медушевский. Российская правовая традиция – опора или преграда? М., 2014. С. 51–52).

⁷ Продолжение этой риторической традиции см. также статьях авторов, которые, несомненно, были знакомы с текстом С.: С. Котляревский. Об истинном и мнимом реализме // Вопросы философии и психологии. Ноябрь – декабрь 1904. Кн. V (76). II о. С. 613; С. Ф. Ольденбург. Барон Врангель и истинный национализм // Венок Врангелю от Общества защиты и сохранения в России памятников искусства и старины. Пг., 1916; Н. А. Бердяев. Об истинной и ложной народной воле // Народоправство. М., 1917. № 14. 30 октября 1917; Н. С. Трубецкой. Об истинном и ложном национализме // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София, 1921; В. Э. Сеземан. Об истинной и ложной терпимости // Вестник самообразования. Берлин, 1923. № 8.

⁸ «Национальность не состоит в тех или других исторических пережитках, но представляет собою положительную духовную силу, которая требует их устранения для своего полного и свободного проявления (это основное требование истинной политики национализма с большим публицистическим подъёмом было сформулировано в статье «В чём же состоит истинный национализм?») (…) До такой высоты в национальном вопросе ещё ни разу не поднималась европейская мысль за все века своего существования, в частности в ХIХ веке: стоит лишь вспомнить ограниченный патриотизм Фихте и Гегеля. Национальный вопрос решается в настоящее время или в духе космополитизма, или зоологического патриотизма. Соловьёв показал возможность высшей точки зрения, устраняющей ограниченность предыдущих, поставив и разрешив вопрос в духе положительного христианского универсализма» (С. Н. Булгаков. Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьёва? [1903] // С. Н. Булгаков. От марксизма к идеализму. Статьи и рецензии 1895–1903 / Сост. В. В. Сапова. М., 2006. С. 634, 627).

⁹ «Прощением» А. Л. Волынского прозвучало принятое Бердяевым от имени направления имени «борьбы за идеализм» (в статье 1901 года в журнале «Мир Божий»), прямо и прежде монопольно связанное с именем Волынского и сборником его критических трудов «Борьба за идеализм» (1900). Это внешнее сближение вызвало критику в радикальной среде, но обнаружило суть раскола между прежней радикальной общественностью и интересами философии и новой культуры, ситуативно выраженными в фигуре Волынского. С., все 1890-е гг. осознанно преодолевавший это раскол, вспоминал в эмиграции о Волынском так, косвенно излагая свои культурные амбиции: «Либералы и радикалы возненавидели его за развенчание русской либерально-радикальной традиции в журналистике и литературной критике. Сейчас можно и должно сказать, что, развенчивая, Волынский был прав. Конечно, русский радикализм был философски малообразован и даже убог. Волынский вскрыл это убожество, и в этом его несомненная отрицательная заслуга. У него были философские знания и какая-то, казавшаяся в своё время кощунственной, неустрашимость суждений. Но, развенчивая, Волынский сам ничего не построял» (П. Б. Струве. О Фете – прозевала ли Россия Фета // П. Б. Струве. Дух и слово: Статьи о русской и западноевропейской литературе / [Сост. Н. А. Струве]. Париж, 1981. С. 225).

¹⁰ «Я веду культурную историю данного молодого поколения с 1892 г., когда Д. С. Мережковский издал свой «манифест» «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». Мне пришлось столкнуться с этими литераторами, свергавшими «старые цепи» для «новой красоты», как раз когда они перенесли свои упадочные настроения из литературы в политику. Таким являлся поворот к религиозно-философскому «идеализму» в сборнике 1902 г. – и уже совершенно открытое нападение того же круга на политику в сборнике «Вехи»» (П. Н. Милюков. Воспоминания. С. 176–177).

1901–1905: «идеалистическое направление» в русском социализме

¹ Идеалистическое направление [в освободительном движении (социализме)] – это самоназвание движения социалистических участников сборника «Проблемы идеализма» (1902)

С., Бердяева, Булгакова, Франка, поддержанное Новгородцевым и С. А. Котляревским было актуализировано автором этих строк для обозначения того образа направления, которое приняла для себя, прежде всего, группа этих бывших «критических марксистов», чтобы придать своей коллективной эволюции терминологически внятную динамику. См. М. А. Колеров. Не мир, но меч. Русская религиозно-философская печать от «Проблем идеализма» до «Вех», 1902–1909. СПб, 1996 (раздел «Идеалистическое направление (1902–1906)»); М. Колеров. «Идеалистическое направление» и «христианский социализм» в повременной печати: Новый Путь (1904) Вопросы Жизни (1905); Народ (1906); Полярная Звезда (1905–1906) Свобода и Культура (1906); Живая Жизнь (1907–1908). Росписи содержания // Исследования по истории русской мысли. [3] Ежегодник за 1999 год. М., 1999. В историографии, в отличие от истории права, это понятие, однако, не получило развития, если не считать его простого воспроизведения (без ссылки на литературу) в статье: Е. Л. Рудницкая. Трактовка социализма «идеалистическим направлением» общественной мысли России. С. Н. Булгаков / // Вопросы истории. М., 2006. № 5 (вошла в сб.: Е. Л. Рудницкая. Лики русской интеллигенции. М., 2007). О связи идеалистического направления в целом с социал-либеральной правовой мыслью в трудах Новгородцева, Е. Н. Трубецкого, Кистяковского, Г. Ф. Шершеневича, Л. О. Петражицкого: А. В. Попова. Неолиберальная модель государственного и общественного устройства России на рубеже XIX–XX вв. М., 2012. С. 71–94 (Гл. II. § 1. Предмет философии права в трактовке представителей позитивистского и идеалистического направлений неолиберальной правовой доктрины).

² Несмотря на свой университетский статус приват-доцента и профессора, Новгородцев с середины 1890-х стоял очень близко к текущей общественной полемике, явно выделяя в ней и разделяя позицию «критического направления» в марксизме. В 1901 г. он защитил и в 1902 г. издал докторскую диссертацию, в которой, рискуя навлечь на себя критику за бедность привлечённой литературы, сконцентрировал актуальные проблемы соотношения этических и общественных факторов в новейших трудах А. Д. Градовского, Милюкова, Б. Н. Чичерина, С.Н. и Е. Н. Трубецких, Булгакова, Кистяковского, С., Д. М. Петрушевского, Р. Ю. Виппера, И. М. Гревса, В. С. Соловьёва, включая внутримарксистскую полемику Булгакова и Струве 1896–1897 гг. о «свободе и необходимости» (П. И. Новгородцев. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве [1902]. СПб, 2000). Фокусирование внимания Новгородцева на «критических марксистах» одновременно с вождём новейшего русского идеализма Соловьёвым и его последователями Трубецкими – не могло звучать иначе, как беспрецедентный аванс академической науки идеалистическому радикализму и прямая ему поддержка, вокруг которого созрело авторское ядро будущего сборника «Проблемы идеализма». Выступая за возрождение «естественного права», Новгородцев изначально вполне изящно обходил сложнейший вопрос о его возникновении, утверждая, что самостоятельная нравственная оценка явлений важнее условий образования права и за обоснованием её философии не к кому более обратиться, кроме как к Канту (Там же. С. 30–31). Новгородцев специально осветил политический смысл своего философского творчества, будучи известным практиком легальной и нелегальной либеральной оппозиции. Символически изображая Канта как основателя философии либерализма, а Гегеля как основателя философии социализма, Новгородцев искал между их крайностями линию социал-либерального баланса и для этого, хоть и выводил идеи из подчинения общественно-политическому контексту, подчёркивал их политические, прикладные роль и генетику. Здесь он прибегал к формуле Виппера: «политическая идея есть действительно абстракция, хотя она… продукт некоторого сложного состояния, целой совокупности данных…» (С. 39). И резюмировал: «Иногда теоретик идёт в своих желаниях далее распространённых взглядов своего времени, иногда он только прикрывает громкими фразами свои партийные цели» (С. 67). Именно этот конфликт идей и практики в ходе реализации требований «естественного права» превращается в подобие революционной теории: «сущность естественно-правовой идеи состоит прежде всего в её критическом духе. Она знаменует собою независимый и самостоятельный суд над положительным правом. Это призыв к усовершенствованию и реформе во имя нравственных целей. (…) Самый факт критики, самая идея суда над положительным порядком имеют огромное знание» (С. 225). И Новгородцев вполне революционно заключает, что в таких требованиях права «обыкновенно находили себе место идеальные стремления и самостоятельные и прогрессивные начала, которые не получили доступа в положительное право и существующий строй. Иногда заявления о естественной справедливости свидетельствуют о готовящихся конфликтах государственной жизни, о тех потрясениях, через которые она должна пройти, прежде чем проникнуться новыми началами. Соответственно степени обострения этих практических конфликтов возрастают пафос и красноречие теоретических построений, переходящих порою в пропаганду революционных идей» (С. 113).

³ Он, в частности, сказал, апеллируя к связанной в русском сознании с Герценом культовой фигуре религиозно-социалистического национального освобождения и объединения Италии Дж. Мадзини: «Я вспоминаю, что Д. Мадзини пишет в сочинении своём «Об обязанностях человека»: (…) какова бы ни была цель, для которой мы созданы Богом, но достичь её мы можем только развитием и постоянным упражнением своих способностей» (Из русских изданий // Образование. СПб, 1902. № 7–8. III о. С. 97). «Ярким знамением времени» назвал речь М. А. Стаховича и консервативный издатель правой газеты «Новое Время» А. С. Суворин (А. С. Суворин. Дневник. М., 2015. С. 332).

⁴ Н. Рожков. Значение и судьбы новейшего идеализма в России (По поводу книги «Проблемы идеализма») // Вопросы философии и психологии. Март – апрель 1903. Кн. II (67). II о. С. 315–316, 318–319. Эпоху спустя известный советский большевик и марксист чутко обнаружил доминирующую социалистическую, социал-демократическую тенденцию в этой эволюции С. и его круга, помещая её в контекст германской социал-демократии: «В настоящее время вся социал-демократия окрашена в один ревизионистский цвет (…) идеологи социал-демократии, освободившись от марксистского «груза», заняты не более и не менее, как созданием новой социалистической религии. (…) Подобно русским Булгаковым, Струве и Булгаковым, идеологи немецкой социал-демократии разочаровались в науке и находят единственное спасение уже не в этике, а просто в религии» (А. М. Деборин. Последнее слово ревизионизма [1924] // А. М. Деборин. Философия и марксизм. Изд. 3. М., 2011. С. 71).

⁵ В своей авторецензии на сборник в журнале «Освобождение», названной «О чём думает одна книга?», С. написал: ««Проблемы идеализма» знаменуют собой укрепление и расширение того союза между идеализмом философским и идеализмом практически-политическим, начало которому положил своей блестящей публицистической деятельностью Владимир Соловьёв. Этот союз нужен и для философской мысли, и для дела освобождения» (Цит. по: М. А. Колеров. Не мир, но меч: русская религиозно-философская печать от «Проблем идеализма» до «Вех», 1902–1909. СПб, 1996. С. 48).

⁶ И наблюдали это ещё с первого эпизода сотрудничества – с полемики С. и Булгакова в 1896–1897 гг.: «Когда в недрах марксизма зародилось течение, нашедшее потом своё выражение в лозунге «назад к Канту», П. Б. Струве и некоторые другие видные тогда марксисты, перенёсшие свои изыскания на философскую почву, начали печатать свои статьи в журнале, выходившем под редакцией С. Н. Трубецкого. Известный дотоле только специалистам, журнал появился в более широких кругах читающей публики. Преклонявшиеся в ту пору перед г. Струве, русские ученики Маркса готовы были, казалось, с головой уйти в увлёкшую его «гносеологию». Но это продолжалось очень недолго. Область была слишком специальна и экскурсии в неё для непосвящённых были слишком утомительны» (А. В. Пешехонов. Накануне [Сборник статей из журнала «Русское Богатство», 1904–1905]. СПб, 1906. С. 156. [«Памяти парламентёра», октябрь 1905]).

⁷ Объявление о продаже нераспроданной книги С. «На разные темы» публиковалось в «Освобождении» три года спустя, летом 1905 года (Освобождение. 19 (6) августа 1905. № 75), а журнал С. «Полярная Звезда» такое объявление публиковал даже весной 1906 года, когда путь С. от марксизма к социал-либерализму был пройден до конца, а названная книга лишь описывала его эволюцию от партийного социал-демократического марксизму к внепартийному социализму, то есть его устаревшим автопортретом (хотя, может быть, эмиграция С. в 1902–1905 гг. и не позволяла ранее рекламировать книгу столь широко). Авторские сборники С. вообще продавались плохо, что лишь подчёркивало резкий контраст между его широкой известностью и малой популярностью, делавшей С. авторитетным лишь для узкого круга компетентных читателей, которые интересовались нюансами соединения социализма с либерализмом и дальнейшей эволюции этого синтеза к внепартийному государственничеству. Поэтому новый (и последний) сборник статей С. тоже провалился в продаже – теперь уже без политических ограничений. Сборник «Patriotica: Политика, культура, религия, социализм (1905–1910 гг.)», вышел в свет в марте 1911 не маленьким, но вполне умеренным тиражом в 2100 экземпляров: более пяти лет спустя после выхода его из печати он всё ещё рекламировался в журнале «Русская Мысль» (Русская Мысль. М.; Пг., 1916. Кн. XI. Отд. V. С. 4). Это значит, что целевая аудитория произведений С. (учитывая, что наиболее демократическая часть читателей, обеспечивавшая в публичных библиотеках до 15–20 прочтений на один номер толстого журнала, не входила в число поклонников журнала С.) составляла заметно менее 2000 человек.

⁸ В течение середины XIX в., на глазах поколения родителей С. прошло успешное объединение Германии и Италии в национальные государства. Даже такой вполне холодный в отношении пафоса национального возрождения и прямо враждебный к русскому национализму и особенно враждебный к славянской национально-освободительной борьбе в её сербском примере, как Милюков, разделял общее для русской оппозиции восхищение прежними образцами национального возрождения в Европе, также сопряжёнными с государственным объединением, но – в отличие от сербского – поддержанного именно революционной, а не официальной Россией. Он вспоминал: «я переживал душой итальянское risorgimento и триумф национального принципа в годы объединения Италии» (П. Н. Милюков. Воспоминания. С. 432).

⁹ «Усложнение жизни» («усложнение национальной культуры») – одно из центральных общественно-политических понятий С. 1890–1900-х гг., позволявших ему соблюсти цензурные требования «эзопова языка» и одновременно выразить некоторую доктрину («удачное понятие, – говорил С. позже, – innuce содержит в себе целую научную теорию»). Понятие «усложнения», связанное с интенсивной русской идейной традицией «сложности» (начиная с М. Погодина («Дела становятся час от часу мудрёнее, отношения сложнее; а мы хотим пробавляться не только старыми людьми, но и старыми формами»), опираясь на «сложность» зрелости и демократии у К. Н. Леонтьева («Византинизм и Славянство»), имея в виду и то, что писал в своём «Московском сборнике» К. П. Победоносцев (1896) «как усложняются формы быта общественного» и др.), С. впервые применил в описании и развитии экономической жизни капитализирующейся и индустриализирующейся России в «Критических заметках» и затем в журнале «Новое Слово» (П. Б. Текущие вопросы внутренней жизни // Новое Слово. СПб, 1897. № 6. II о. С. 157). Одним из манифестов С. для перехода от «критического марксизма» к «идеализму» стал его специальный комментарий к понятию («Усложнение жизни» («Северный Курьер», 1899). И позже С. сохранял верность этому понятию. В дебютной статье С. как редактора «Освобождения» говорилось: «Усложняющаяся жизнь великого народа требует широких политических форм, свободы и простора для личной и общественной самодеятельности» (П. Струве. От редактора // Освобождение. 1902. № 1. 18 июня). Постфактум, после революции 1905 года, отметившей крах усилий самодержавия избежать политических перемен, С. вернулся к этой формуле и в своей статье в сборнике «Вехи:» «Крушение этой политики было неизбежно, и в связи с усложнением общественной жизни и с войной оно совершилось очень быстро». См. также: «Эра Витте [дала] усложнение экономической жизни» (Patriotica. С. 212. «Чрезмерность полиции и к чему она приведёт?», 1908). В. И. Ленин летом 1917 года в своём знаменитом трактате «Государство и революция» критически писал, что на вопрос о природе идущей в ходе мировой войны милитаризации государств, обществ и экономик некий «филистер» «склонен отвечать… ссылкой на усложнение жизни, на дифференциацию функций».

¹⁰ Развивая «право на прожиточный минимум / существование» Г. Еллинека в «минимум Добра» В. С. Соловьёв (см.: Е. А. Прибыткова. Несвоевременный современник: философия права В. С. Соловьёва. М., 2011. Глава III) предопределил внесение русскими «возродителями естественного права» этой новации «право на достойное существование» (см.: Там же. Глава IV. § 2) в фундамент современного, социализированного либерализма и затем – в основу современного цивилизованного права. См. также специально об этом: Е. А. Прибыткова. В поисках «этического минимума»: Г. Еллинек, Э. ф. Гартман, Вл. Соколов // Исследования по истории русской мысли [8]. Ежегодник за 2006–2007 год. М., 2009. К исследованию Е. А. Прибытковой следует добавить и толкование «права на достойное существование» социалистом С. И. Гессеном: С. И. Гессен. Правовое государство и социализм [1924–1925] // С. И. Гессен. Избранные сочинения / Сост. А. Валицкий, Н. Чистякова. М., 1998. С. 187–189.

¹¹ П. И. Новгородцев. Два этюда. 1. Перед завесой. 2. Право на достойное человеческое существование // Полярная Звезда. СПб, 1905. № 3; И. Покровский. Право на существование // Свобода и Культура. СПб, 1906. № 4. См. также: И. А. Покровский. [Рец.:] Р. Штаммлер. Учение о справедливом праве // Вестник права. СПб, 1904. Переизд.: П. И. Новгородцев, И. А. Покровский. О праве на существование. Социально-философские этюды. М., 1911. См. также: «Человек борется не просто за своё существование, а за достойное существование» (С. Н. Булгаков. Очерки по истории экономических учений. I. (1913)). См. формулировки Новгородцева со ссылкой на детализацию этого права в «Оправдании добра» В. С. Соловьёва: «Среди тех прав, которые помещаются обыкновенно в современных декларациях, нет одного, которое по всем данным должно бы найти место в символе веры современного правосознания: это – право на достойное человеческое существование. А между тем, если есть какая-либо яркая и отличительная черта нового воззрения, которое всё более даёт себя знать в различных общественных заявлениях, так это именно – признание за указанным правом не нравственного только, но и юридического значения. (…) Речь идёт в данном случае, очевидно, о том, чтобы обеспечить для каждого возможность человеческого существования и освободить от гнёта таких условий жизни, которые убивают человека физически и нравственно» (П. И. Новгородцев. Право на достойное человеческое существование [1905] // П. И. Новгородцев. Сочинения. С. 321–322).

¹² Его выступление здесь библиографически давно известно, но до сих пор не привлекло внимания ни издателей наследия, ни биографов Гершензона: [М. О. Гершензон и П. Б. Струве] Письмо с берегов Женевского озера N.N. и ответ на него редактора «Освобождения» // Освобождение. Кн. I. Stuttgart, 1903. Об этом с указанием на признание авторства см.: К. Ф. Шацилло. Русский либерализм накануне революции 1905–1907 гг.: Организация, программы, тактика. М., 1985. С. 1985. При этом важно, что интенсивная литературная связь Гершензона с московскими университетскими либералами Новгородцевым, Л. М. Лопатиным, С. Н. Трубецким, Вернадским, П. Г. Виноградовым (его секретарём в 1890-е был Гершензон), С. А. Котляревским (см. обширные литературные и театральные обозрения Гершензона в их журнале «Научное Слово», 1903–1905), по-видимому, оказалась для С. более весомой, чем более давняя его марксистская связь с Булгаковым (см.: М. А. Колеров. Гершензон и марксисты: к вопросу об идейной свободе писателя // Исследования по истории русской мысли. [3] Ежегодник за 1999 год. М., 1999).

¹³ Группа «Credo», «экономисты», выступавшие в силу неразвитости рабочего движения за союз социалистов, демократов и либералов, были подвергнуты за это внутри марксистского движения резкой критике как якобы «бернштейнианцы» и покинули партийные ряды социал-демократии в конце 1890-х и «до известной степени осуществили свои задачи в «Освобождении», – этом союзе радикальных, земских и демократических элементов» (Ек. Кускова. О старой вере (А. Н. Потресов) // Современные Записки. Кн. LXV. Париж, 1937. С. 396).

1905–1908: культура и социал-либерализм

¹ П. Б. Струве. Избранные сочинения. С. 454. С. переживал свой отказ от доктрины коммунистической революции как «теории катастрофы» (Zusammenbruch) и позже, почти в финале своей быстрой эволюции к апологии этатизма. Он и в 1907 году продолжал (себе, в первую очередь) напоминать резюме своей «Марксовой теории…»: «Вера в близкое, полное, механическое осуществление социализма, вообще в его «осуществление» рушится или, вернее, уже рухнула» (Patriotica. С. 64–65. Facies hippocratica. К характеристике кризиса в современном социализме, 1907).

² С. стал вместе с М. В. Пирожковым, видимо, миноритарным «пайщиком» (совладельцем) «Полярной Звезды», выплатив ему в сумме 1000 руб лей (23 ноября, 25 ноября, 15 декабря 1905: ГАРФ. Ф.604. Оп.1. Ед. хр. 6. Лл. 1, 2, 3. Но финансовая основа издания оставалась столь зыбкой, что С. пробовал привлечь в «пайщицы» журнала О. Н. Попову, в издательстве которой во второй половине 1890-х гг. работал редактором и составителем книжных серий, но с которой вступил в конфликт вокруг издания книги Н. А. Бердяева со своим монографическим предисловием «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н. К. Михайловском» (СПб, 1901): однако она, хваля политическую позицию С., вежливо отказалась: «Денег ниоткуда достать нельзя» (О. Н. Попова. Письмо к П. Б. Струве, 19 ноября [1905] // РО РНБ (АДП). Ф.753. Ед. хр. 84).

³ Милюков, упорно строивший центральный орган кадетской партии и нашедший его в буржуазной газете «Речь», ревниво отвергал медийные интеграционные усилия С. и назвал «Полярную Звезду» – «личным органом» С., а его проповедь компромисса – «идиллией» (П. Н. Милюков. Воспоминания. С. 238). И в этом Милюков был прав: С., похоже, не замечал, что компромисс монархии с нацией и буржуазии с пролетариатом вокруг ценностей свободы и справедливости проповедовался от лица самого С., не претендовавшего однако на положение общенационального вождя и духовного авторитета, как, например, итальянский революционер и объединитель Мадзини.

⁴ Полный текст подписанного академиками А. С. Лаппо-Данилевским, Ф. И. Успенским и М. А. Дьяконовым представления от 8 марта 1917 к избранию академиком РАН опубликован: А. Л. Дмитриев. Экономические воззрения П. Б. Струве // Факты и версии. Кн. II. Из истории экономики. СПб, 2001. С. 99–101; по другой копии источника здесь: М. А. Колеров. Пётр Струве как мыслитель: историографические итоги // Русский Сборник: Исследования по истории России. ХI. М., 2012.

⁵ Подробно об этом см.: М. А. Никитина. Русская мысль // Русская литература и журналистика начала XX века. 1905–1917: Буржуазно-либеральные и модернистские издания / Отв. ред. Б. А. Бялик. М.,1984; А. А. Гапоненков. Журнал «Русская Мысль» 1907–1918 гг. Редакционная программа, литературно-философский контекст: Диссертация… доктора филологических наук. Саратов, 2004. См. также: М. А. Колеров. Журнал «Русская Мысль» (1907–1918) и библиография русской периодики // Русский Сборник. Исследования по истории России. Том XXI. М., 2017.

⁶ Средний тираж книги близкого по качеству аудитории к этому журналу некоммерческого издательства «Путь» (оно целиком было актом благотворительности М. К. Морозовой) составлял 2.000–3.000 экземпляров, а в годы его наибольшей активности общий тираж его изданий достигал в 1910 году – 11.000; в 1913–24.500 (Евгений Голлербах. К незримому граду. Религиозно-философская группа «Путь» в поисках новой русской идентичности. СПб, 2000. С. 235–236) Для сравнения: годовой тираж всех номеров «Русской Мысли» в указанном 1909 году можно счесть в количестве 30.000 экземпляров. Таким образом журнал, видимо, полностью выбирал свою специфическую читательскую аудиторию, учитывая её значительное увеличение благодаря коллективному чтению в библиотеках.

⁷ В. Быстренин. Настроения пореволюционной деревни // Русская Свобода. СПб, 1917. № 2, № 6, № 12–13, № 16–17, № 20–21. О такой же пореволюционности в эмиграции ярко говорил и один из евразийцев, прямо используя образ Струве (из его статьи «Материнское Лоно и Героическая Воля» 1923 года): «Как в СССР, так и в эмиграции очень легко различимы два лика эпохи. Один обращён к прошлому, другой – к «после» революции. (…) дело идёт здесь не об «обиженных отцах» и «дерзких детях», но о размежевании двух эпох: до и после-революционной. (…) смешны претензии тех, кто обрушивается на представителей новой эмиграции с обвинениями в отступничестве от русских традиций и каком-то нарочитом выходе из материнского лона общей культуры. (…) разве первое по возникновению а наиболее широко разработанное учение евразийцев не представляет собою сочетание величайшей революционности духа и мысли с прочной укоренённостью в родную почву России-Евразии?» (К. А. Чхеидзе. О двух поколениях [1931] // Константин Чхеидзе. Путник с Востока. Проза, литературно-критические статьи, публицистика, письма / Сост. А. Г. Гачевой. М., 2011. С. 347, 351).