Текст книги "Петр Струве. Революционер без масс"

1908–1918: религиозный индивидуализм, политический национализм и путь к контрреволюции

¹ П. Б. Струве. Великая Россия. Из размышлений о проблеме русского могущества [1908] // П. Б. Струве. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм [1911]. М., 1997. С. 50–63. Риторически и конъюнктурно (признание в этом: С. 234 – январь 1909) привязав формулу «Великой России» к выступлению председателя правительства П. А. Столыпина 10 мая 1907 года (С. 50; 79–18 марта 1908), Струве не уставал напоминать, что её подлинным формальным источником была книга лекций – «историческое евангелие английского империализма» – британца Сили (J. R. Seeley, 1834–1895) «Расширение Англии» (Expansion of England, 1883) – русский перевод вышел издательстве О. Н. Поповой (где перед тем работал Струве и, возможно, был инициатором перевода) в переводе тестя и под редакцией шурина Струве: Дж.-Р. Сили. Расширение Англии: Два курса лекций / Пер. В. Я. Герда, под ред. и с прим. В. А. Герда. СПб, 1903 (С. 79; 225 – март 1908; 118 – 18 апреля 1908). Именно русские переводчики создали прототип для струвианской аналогии, переведя Greater Britain оригинала как «Великая Англия» (С. 225).

² Помимо публикации целого ряда статей, в которых он развивал эту теорию и которые аккуратно собрал в своём сборнике «Patriotica» (1911), Струве вдохновил В. П. Рябушинского составить и издать два тома «идейного сборника» «Великая Россия» (1910–1911): это стало частью усилий Струве (и Булгакова) по внесению в сознание и движение русской крупной буржуазии национал-либеральной идеологии. Уже без участия Струве, но, несомненно, под его определяющим идейным влиянием, был создан и журнал «Проблемы Великой России» (1916). Роспись его содержания см. в сборнике: М. А. Колеров. От марксизма к идеализму и церкви (1897–1927): Исследования, материалы, указатели. М., 2017. С. 295–300.

³ «Русская оппозиция, по соображениям вполне реалистическим может только приветствовать всякий акт, в котором выразится политическое сближение и согласие между Россией и Англией, как государствами. (…) Внешняя политика не безразлична для внутренней; но их соотношение гораздо сложнее, чем это рисуется вульгарному радикализму. (…) В германской социал-демократии одно время было традицией – всё русское считать реакционным. С этой точки зрения Маркс и Либкнехт выступали туркофилами не менее ярыми, чем Пальмерстон и Биконсфильд (…) Пусть эта агитация совершенно бескорыстна (русофобия и славянофобия Маркса и Либкнехта питалась бессознательным немецким национализмом), она от этого исторически не менее ошибочна. Для крупных линий русской истории англо-русское сближение гораздо важнее и ценнее, чем самая эффектная демонстрация против внутренней политики современного русского правительства. (…) политическое сближение России и Англии должно быть расширено и углублено до сближения реально-экономического и культурно-морального. (…) Именно у англичан с их вековой дисциплиной воли и характера, основанной на глубоком проникновении религиозным началом, есть чему поучиться (в истинном смысле этого слова) нам, русским» (Пётр Струве. Размышления. V // Слово. СПб. № 465. 24 мая (6 июня) 1908. С. 2).

⁴ С. Котляревский. Подъём производительных сил // Слово. СПб, № 688. 24 января (6 февраля) 1909. С. 2. Ср. «обезвреженные» с точки зрения политической цензуры и «эзопова языка» положения об экономической проблеме «Великой России»: «Проблема русского политического прогресса стоит для меня теперь в 1908 году принципиально так же, как она ставилась мною в 1894 году в «Критических заметках». И в самом деле: мёртвая точки абсолютизма была 1904–1905 гг. преодолена не только на отрицательной почве, – не только благодаря жестокостям русско-японской войны, но и на положительной почве всего того усложнения экономической жизни, которое дала эра Витте. И только так будет преодолена и мёртвая точка лжеконституционализма народного представительства, окружённого чрезвычайными охранами. Из такого понимания условий развития русской государственности и общественности вытекает определённая линия поведения независимых общественных сил» (Пётр Струве. Размышления. III // Слово. СПб. № 450. 7(20) мая 1908. С. 1).

⁵ Позже Струве счёл важным минимизировать идеалистическое изображение национальных интересов России и поправиться, говоря о противодействии России враждебному вмешательству Австро-Венгрии в опоре на Германию в балканские дела и о судьбе Сербии, Черногории, Румынии, Болгарии, Греции как объектов ближневосточной политики России: «Я принадлежал и принадлежу к тем, которые признавали внешнюю политику русского правительства в балканском кризисе последовательной и честной. (…) Последовательность и правильность этой политики, её превосходство над увлекаемой «славянскими» симпатиями частью русского общественного мнения состоит в том, что правительственная политика, поддерживая славянские, или – общее и точнее – балканско-христианские интересы, ясно видит главное – интересы и задачи самой России. Правительственная политика не шла и не идёт на буксире отдельных балканских притязаний и требований. (…) Россия должна быть автономна в определении целей и этапов своей ближневосточной политики…». По напоминанию Струве, именно Россия создала Сербию, Черногорию, Болгарию, Грецию и отчасти Румынию «из уродливого антикультурного туловища османской монархии» и теперь необходимо «органическое оздоровление власти и народа [России] на упорной и систематической подготовке их к осуществлению великих мировых и в то же время подлинно национальных задач» (Пётр Струве. Власть и народ в серьёзный момент. I. Сейчас // Русская Молва. СПб. № 127. 20 апреля (3 мая) 1915. С. 3).

⁶ «Всё международное положение определяется соотношением двух руководящих и борющихся с европейскую гегемонию держав: Англии и Германии. За последнее время Россия довольно определённо движется в орбите Англии. По-видимому, это совершенно неизбежно и в то же время соответствует интересам России» (П. Б. Струве. 17 октября 1909 г. // П. Б. Струве. Patriotica. С. 154–155). В конце жизни, широкими мазками описывая всю историческую длительность России, Струве уточнил свою формулировку, но ещё теснее привязал перспективу России к британскому влиянию: «Взаимодействие мирового движения социализма» с русской революцией, писал он, «понять можно только в свете как многовековой социальной и экономической истории самой России, так и истории западного социализма, с его двумя фокусами, идеологическим, центром которого являются Англия и Франция, и институционным, центром которого являются Англия и Германия» (П. Б. Струве. Социальная и экономическая история России с древнейших времён до нашего, в связи с развитием русской культуры и ростом российской государственности // П. Б. Струве. Избранные труды / Сост. О. К. Иванцова. М., 2010. С. 61).

⁷ Впервые об этом я кратко писал здесь: М. А. Колеров. Анти-Аншлюс: «национальные государства» СССР против Польши (1920–1940-е гг.) // Россия и славянский мир в войнах и конфликтах XIX–XXI веков. Сб. статей / Науч. ред. А. Ю. Полунов. М., 2018. См., например, практику отнесения Балкан к Востоку в официальном издании НКИД РСФСР 1921 года: а именно включение новостей из Румынии, Болгарии, Югославии в рубрику «Восток»: Бюллетени Народного комиссариата иностранных дел [РСФСР] М.: № 102. 21 ноября 1921. С. 29–35; № 102. 28 ноября 1921. С. 40–43; № 105. 12 декабря 1921. С. 32–36; № 106. 19 декабря 1921. С. 29–37. В остальном в «Востоке» были представлены новости из Турции, Сирии, Палестины, Курдистана, Египта, Ирака, Персии, Афганистана, Индии, Тибета, Китая, Японии: Там же. №№ 101–106. 14 ноября – 19 декабря 1921. См. также более раннее отнесение к Востоку – Греции: В. Шуф (Борей). На Востоке. Записки корреспондента о греко-турецкой войне. СПб, 1897.

⁸ Так понимали содержание понятия издания, что использовали его для систематизации информации (его в таком виде не было, например, в крупных газетах «Московские Ведомости», «Русская Молва», а «Голос Москвы» использовала узкую рубрику «Балканы»). В специальную рубрику новостей «На Ближнем Востоке» большая московская газета «Утро России», включала, кроме азиатских территорий, самой Турции, Персии, материалы из Греции, Сербии, Болгарии (см., например: Утро России. М.: № 81–48. 15 января 1910. С. 4; № 83–50. 17 января 1910. С. 5; № 86–53. 21 января 1910. С. 4). В рубрику с тем же названием большая петербургская газета «Биржевые Ведомости», помимо иных, постоянно включала сообщения из бывших балканских владений Османской империи: Грецию, Албанию, Сербию, Черногорию, Болгарию, Румынию (см., например: Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб: № 20. 24 января 1914. С. 2; № 31. 6 февраля 1914. С. 2; № 68. 21 марта 1914. С. 2).

⁹ Patriotica. Там же. С. 117. В ответ на статью Мережковского «Борьба за догмат» (Речь, 14 декабря 1908) С. – официально объявляя о привлечении группы Мережковских к «ближайшему участию» в журнале, развивал свои идейный уличения: «Мережковскому нужна церковь, и потому ему (…) нужен какой-то идейный цемент, связывающий или склеивающий верующие души в некое соборное целое или единство. (…) Утопизм Мережковского, как религиозного мыслителя, и заключается в его (впрочем, отнюдь не оригинальной) попытке спасти от увядания и возродить социализм и материализм христианства, вдохнуть в него новую жизнь. (…) А для людей, стоящих духовно вне интеллигенции, религиозный социализм и религиозный материализм прямо невыносимы. (…) Двойной утопизм Мережковского обрекает всю его религиозно-общественную деятельность на неудачу. Тут для меня не может быть вопроса» (Пётр Струве. На разные темы // Русская Мысль. 1909. Кн. I. II о. С. 209–210).

¹⁰ Эту позицию, впоследствии им замалчиваемую, С. публично выразил именно в заседании Религиозно-философского общества, где общий тон задавали Мережковские, а инициативу христианского социализма пытался перехватить В. Ф. Эрн: «У нас есть одно крупное, так сказать, действительное религиозное движение, – которое выходит из сферы литературной, – это то, что можно назвать русским протестантизмом. Можно спорить о том, хорошо это или дурно, – но нельзя отрицать, что русское религиозное движение адекватно Толстому. Это учение вошло в жизнь, а ваше [В. Ф. Эрн] учение идёт поверх православия, но в жизнь не входит. Это – «литературщина», так сказать. Православие, конечно, в своё время вошло, создало крупные явления и огромные, так сказать, корни пустило. Но теперь обнаруживается огромное неудовлетворение. Ваше течение дальше литературы не идёт. Я думаю, что это неизбежно. Это не случайно. Это умерло, как и на Западе: там осталась только католическая церковь, но религиозное сознание приняло протестантскую форму. (…) всё наше движение, скажем, освободительное, – как принято теперь говорить и в кавычках, и без кавычек, – вся его слабая сторона в сравнении хотя бы с Английской Революцией заключается именно в отсутствии религиозного содержания. Этого отрицать нельзя (…) К сожалению, я вижу пока только литературщину, которая подымается над старой, уже загнившей почвой исторической церкви» (Прения по докладу В. Ф. Эрна «Идея христианского прогресса» на 6-м собрании Санкт-Петербургского Религиозно-философского общества, 3 февраля 1908 / Публ. О. Т. Ермишина, О. В. Лексиной, Л. В. Хачатурян // Вопросы философии. М., 2005. № 7. С. 101, 102–103).

¹¹ Например, такое вменение «Вехам» того, что было сделано до и помимо «Вех», из-под пера теоретика солидаризма в НТС: «Авторы «Вех» преследовали две главные цели: во-первых, указать на пути и возможности обоснования дела свободы не на материалистических и атеистических, а на религиозно-культурных началах. Во-вторых, обличить идолов левой общественности и указать на отрицательные черты русской интеллигенции, мешающих достижению именно тех социальных целей, которые она себе ставила. Именно эта вторая, обличительная сторона «Вех» и явилась тем бродилом, которое подстрекало возникшую полемику и способствовала сенсации вокруг сборника. Главная же, положительная задача «Вех» – призыв сменить идолов на идеалы, вернуть интеллигенцию на пути религиозного обновления и духовного обоснования общественного идеала – это главная цель была, в общем, мало замечена» (С. А. Левицкий. Очерки по истории русской философии [1968] / Сост. В. В. Сапова. М., 2008. С. 715).

¹² Осенью 1908 С. «стал вдохновителем» «экономических собеседований» под эгидой промышленников – сначала в особняке А. И. Коновалова, с 1909 – у П. П. Рябушинского под председательством Котляревского и при участии Новгородцева (Ф. А. Селезнев. Революция 1917 года и борьба элит… С. 26. Здесь же – подробные указания на литературу). См также: Дж. Л. Уэст. Кружок Рябушинского: русские промышленники в поисках буржуазии (1909–1914) // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период. Антология / Сост. М. Дэвид-Фокс. Самара, 2000. Об участии С. в совещаниях у А. И. Коновалова и П. П. Рябушинского 1908–1909 гг. см.: ОР РГБ. Ф.566. К.19. Ед. хр. 1. Лл. 230, 216 об.; РГАЛИ. Ф.1337. Оп.1. Д. 84 б. Л. 143 об. Об этом см. также: К. А. Соловьёв. Пётр Бернгардович Струве // П. Б. Струве. Избранные труды / Сост. О. К. Иванцова. М., 2010. С. 20–21.

¹³ Тогда же в специальной статье по этому вопросу С. писал: «Какой национализм должен проводить русский народ и русское государство? Национализм нового англосаксонского или старого еврейского типа? Первый национализм открыт для всех, не боится соперничества, сознательно задаётся прозелитизмом, потому что он верит в том, что он не растворится в море чужеродных элементов, а претворит их в себя и, во всяком случае, рядом с ними окажется более крепким и стойким. Не может быть никакого сомнения: свободный, открытый, завоевательный национализм есть свидетельство силы и здоровья большой нации (…) это есть вопрос о том, что быть или не быть Великой России (…) Отгораживаясь от других национальностей и охраняя себя от них государственным щитом, русская национальность не укрепляет, а ослабляет себя. Она не обогащается, а скудеет. (…) Вот почему торжествующий ныне официальный национализм прокладывает путь на национально-государственному объединению, а национальному автономизму. Он не собирает, а дробит государство» (Patriotica. С. 299–300, 301. «Два национализма», 1910).

¹⁴ Пётр Струве. Ближайшие задачи русской дипломатии // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 193. 14 августа 1914. С. 1. Говоря о возможном ближайшем вступлении Болгарии в войну на стороне Германии и Турции – против Сербии и России, Струве указывал на искусственность этой розни с точки зрения отношения России к Болгарии: «В широких массах России и в ответственных её политических кругах, за ничтожными исключениями, нет сербофилов или болгарофилов» (Пётр Струве. Болгария перед роковыми решениями // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 257. 19 сентября 1915. С. 1). Под «ничтожным исключением» Струве, конечно, имел в виду известного своими антипатиями к сербам и симпатиями к болгарам П. Н. Милюкова.

¹⁵ Пётр Струве. Ближневосточные перспективы вступления Турции в войну // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 263. 23 октября 1914. С. 1. Из заголовка статьи, трактующей об отношениях Болгарии и Турции, кстати, вновь ясно следует отнесение Болгарии к Ближнему Востоку. Призывая Болгарию отказаться от участия в антирусской коалиции и обещая ей посредничество России и болгарско-сербском споре, Струве не мог вновь не упомянуть «адвоката болгар» Милюкова (Пётр Струве. Россия и Болгария // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 268. 28 октября 1914. С. 1). Когда Болгария вступила в войну, Струве резюмировал: «Болгария есть для противогерманской коалиции теперь лишь продолженная на север и запад Турция, и борьба с Болгарией является расширением и усложнением союзнической кампании против Турции, как вассала Германии» (Пётр Струве. Болгаро-Турция // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 266. 22 сентября 1915. С. 1).

¹⁶ С. строго следил именно за таким расширенным толкованием как нормативным, а не формальным и осуждал, например, «любительскую и наездническую мобилизацию сил внутренней борьбы» (Пётр Струве. Ещё о речи Бетман-Гольвега // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 329. 30 ноября 1915. С. 1). См. также: Пётр Струве. Подъём организованного духа // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 245. 7 сентября 1915. С. 1; Пётр Струве. Мобилизация и организация патриотического духа // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 273. 5 октября 1915. С. 1. Ещё до войны слово «мобилизация», помимо его военного значения, иной раз использовалось для обозначения активизации, возобновления: Мобилизация русско-финляндской распри // Утро России. М. № 88–55. 23 января 1910. С. 1. Позже простое расширение использования женского и другого гражданского труда, как в Германии военного времени, а отнюдь не их призыв на государственную службу так же выражалось этим понятием: [Ред.]. Мобилизация труда беженцев // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 264. 26 сентября 1915. С. 1; N – ъ. Мобилизация женщин // Русские Ведомости. М. № 39. 17 февраля 1917. С. 5. Точно так же звучал призыв к активизации сообщества аграрных деятелей (не крестьян, разумеется): У. Медведицкий. Мобилизация аграриев // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 53. 24 февраля 1917. С. 1. Таким образом, понятие уже приобрело устойчивый расширительный смысл. См. также расширительное толкование понятия в других примерах: В. В. Святловский. Мобилизация земельной собственности в России (1861–1908). СПб, 1911; [Ред.]. Духовная мобилизация // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 170. 22 июля 1914. С. 1; Л. Яснопольский. Финансовая мобилизация // Русская Мысль. 1914. Кн. XI; К. Воблый. О мобилизации труда в сельском хозяйстве // Новый экономист. М., 1915. № 10; Тан. Сами себя мобилизовавшие // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 20. 22 января 1916. С. 5; С. Франк. Мобилизация мысли в Германии // Русская Мысль. 1916. Кн. IX. Наконец, в среде правящих большевиков: «Мобилизация духа и меры против распадения пролетариата могут избавить от гибели русскую революцию, по крайней мере, на ближайший период» (Протоколы съездов и конференций ВКП (б). Седьмой съезд. Март 1918 года / Под ред. Д. Кина и В. Сорина. М.; Л., 1928. С. 37 [выступление Н. И. Бухарина 7 марта 1918]).

¹⁷ В самых принципиальных формулировках о перспективах победы антигерманской коалиции С. демонстративно и неизменно избегал упоминаний о Франции (видимо, считая её пассивным, «младшим» участником коалиции), форсируя указания на равную британской роль России: и конкретные планы мирового устройства – «абсолютная жизненная необходимость для России и Англии», и «между интересами России и Англии в этой войне существует полная, до конца идущая солидарность, – недаром фронт войны вытянулся от Риги до Багдада» (Пётр Струве. Толки о мире // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 351. 22 декабря 1911. С. 1). Р. Пайпс тоже обратил внимание на то, что С., при описании мировой войны «перечисляя великие державы – Англию, Россию и Германию, – даже не вспоминал о Франции» (Ричард Пайпс. Струве: правый либерал, 1905–1944. С. 261), но предъявил С. комичную претензию за то, что тот при этом «полностью игнорировал Соединённые Штаты как фактор мировой политики» (С. 267), хотя США вступили в мировую войну лишь в июне 1917 года.

¹⁸ Пётр Струве. Судьбы Австро-Венгрии // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 213. 3 сентября 1914. С. 1. В разделе ослабленной Австро-В енгрии С. призывал принять участие и всё ещё нейтральные Италию и Румынию (Пётр Струве. Италия и Румыния // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 222. 12 сентября 1914. С. 1). См. также: Пётр Струве. Четверное согласие и нейтральные // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 29. 31 января 1916. С. 1. Говоря о том, что Австро-Венгрия даже как федерация, столь любимая в социал-либеральной среде, не имеет теперь права на жизнь, Струве самокритично признавался: «Вероятно, многим из русских интеллигентов до войны идеалом государственного устройства представлялась безнациональная Австрия, и для России виделся один путь развития – австрийский федерализм с его национальными автономиями. Война, однако, вскрыла с поразительной ясностью слабость австрийского государственного тела, лишённого национального духа, руководящей, единящей и творящей национальной идеи. (…) Многие, может быть, только на факте войны 1914 г. поняли, что Россия сильна, как национальное государство. Это ощущение России, как национального государства, есть правда национализма, как чисто политического начала. Россия есть Империя с национальным ядром (русским), неоспоримо первенствующим. Россия не просто национальное государство вроде Франции или Германии, а именно национальная Империя. Отсюда ненужность и невозможность для неё автономного строя, подобного австрийской действительности или австрийским идеалам» (Пётр Струве. Национальное начало в либерализме // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 309. 8 декабря 1914. С. 1).

¹⁹ Струве горячо поддержал воззвание императорской власти (верховного главнокомандующего вел. кн. Николая Николаевича) к полякам о будущем их объединении и национальном самоопределении под покровительством России от 1 августа 1914 как акт единства народа и власти (Пётр Струве. Исторические необходимости // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 187. 8 августа 1914. С. 1). Р. Пайпс указывает на мемуарное свидетельство самого С. о том, что он вместе с Н. Н. Львовым помогал Г. Н. Трубецкому готовить текст этого обращения: Ричард Пайпс. Струве: правый либерал, 1905–1944. С. 270, прим 25. О самом воззвании см. фундаментальное исследование: Александра Бахтурина. Воззвание великого князя Николая Николаевича к полякам 1 (14) августа 1914 г.: значение и политические последствия // Empires and Nationalisms in the Great War: Interactions in East-Central Europe / Acta Historica Universitatis Klaipedensis. XXXI. 2015: http://briai.ku.lt/downloads/AHUK_31/31_046–072_Bakhturina.pdf.

²⁰ Пётр Струве. Из галицийских впечатлений // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 29. 30 января 1915. С. 5. Чуткие оценки перспектив украинизации австрийской Галичины и русской Волыни не были чужды С. и прежде, когда он исследовал перспективы русской черносотенной пропаганды на Волыни. Ныне считается, что поворотным пунктом для политической украинизации Галичины и Волыни (давшей значительные всходы в межвоенном национал-социалистическом украинском движении) стало наследие Первой мировой войны, когда эти этнографические территории отошли от распавшейся Австро-Венгрии и в итоге были присоединены в Польше. Накануне войны С., несмотря на своё обычное разоблачение «украинства» как политической австрийской интриги, признавал, что на Волыни украинизация перестала носить административно-интеллигентский характер: «По мнению знатоков, листки Почаевской лавры нужно лишь слегка ретушировать, чтобы получить эсерские прокламации о земле, а сведущие в украинских делах люди уверяли меня, что написанные на малороссийском языке прокламации этого учреждения объективно подготовляют украинское возрождение в самом демократическом стиле» (П. Б. Струве. Размышления на политические темы. XIII. Две конверсии. Истина не только социологическая, но и полицейская // П. Б. Струве. Patriotica. С. 142 [9 мая 1909]).

²¹ Главные новации содержатся в новом прочтении корпуса ежедневных газет, прежде всего, «Биржевых Ведомостей» и именно их отдельного ежедневного «Второго издания». См. например: Пётр Струве. Листки // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 27. 29 января 1915. С. 1–2 (об отставке А. В. Кривошеина); Пётр Струве. Последние сроки // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 43. 14 февраля 1915. С. 1; Пётр Струве. Власть реальных задач // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 259. 21 сентября 1915. С. 1; Пётр Струве. Неотвратимое совершается // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 280. 12 октября 1915. С. 1; Пётр Струве. Реальное соотношение сил. Против малодушия и мелкодушия // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 301. 2 ноября 1915. С. 1; Пётр Струве. Оздоровление русского политического сознания // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 306. 7 ноября 1915. С. 1; Пётр Струве. Факты, о которых следует помнить и напоминать // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 320. 21 ноября 1915. С. 1; Пётр Струве. Листки // Биржевые Ведомости. 2 изд. СПб. № 322. 23 ноября 1915. С. 1.

²² Струве писал председателю Общества А. В. Карташеву 26 января 1914: «Глубокоуважаемый Антон Владимирович! В виду того, что в печать проникли невероятные сведения о моём отношении к вопросу об исключении В. В. Розанова из числа членов Религиозно-Философского Общества, прошу Вас в сегодняшнем заседании огласить настоящее моё письмо, как особое мнение (на особом листе я препровождаю это особое мнение для приложения к протоколу). Я высказался в Совете Общества, как его член, вполне определённо против исключения Розанова по двум основным соображениям. Во-первых. Поведение Розанова – и именно это я высказал совершенно категорически в своих последних статьях о Розанове, после которых я сознательно и последовательно не возвращался к суждениям о личности и поведении этого писателя – по-моему глубокому убеждению совершенно устраняет применимость к нему начала вменения. Я вполне определённо считаю Розанова морально невменяемым. Поэтому в его деле, на мой взгляд, отсутствует основное субъективное условие разумного суда над человеком. Во-вторых. Религиозно-Философское Общество само по своим задачам не может притязать на функции суда, хотя бы морального, над отдельными лицами. Таким образом исключение из общества, как действие дисциплинарно-судебное, есть действие, не соответствующее природе такого общества, как Религиозно-философское. В силу этого в данном случае отсутствует и основное объективное условие разумного суда. По этим двум соображениям я в Совете Общества высказался против внесения в Общее Собрание предложения об исключении В. В. Розанова. В настоящее время я считаю для себя необходимым огласить это моё особое мнение и одновременно выхожу из состава Совета Общества, о чём прошу Вас сообщить сегодняшнему Общему Собранию. Искренно Вам преданный Пётр Струве» (РГАЛИ. Ф.2176. Оп.1. Ед. хр.59. Л.1–1 об; также: Записки С.-Петербургского Религиозно-Философского Общества. Вып. IV. Пг, 1914–1916. С. 23–24). Подобное же письмо направил А. В. Карташеву и С. Л. Франк: «исключение их членов нейтрального в политическом и религиозном отношении Общества не есть целесообразная и надлежащая форма борьбы с тем злом, которое представляет литературная деятельность Розанова последнего периода» (РГАЛИ. Ф.2176. Оп.1. Ед. хр.61. Лл.1–2).