Текст книги "Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Том 1"

– Премного благодарен старейшине, – с улыбкой ответил Ло Бинхэ. Он в самом деле не желал даровать звание учителя никому, кроме Шэнь Цинцю.

Не утрать Мэнмо материальную форму, при виде этой довольной физиономии его собственную перекосило бы страшным образом.

Что ж, в этом был весь Ло Бинхэ: перед учителем он был сама воспитанность и покладистость – чем вам не белоснежный цветочек? – однако всем остальным этот бутончик при случае готов был задать жару, если что-то приходилось ему не по сердцу. Воистину, будто два разных человека!

Старый демон был вне себя от ярости!

Глава 4
Собрание Союза бессмертных

Время летело подобно стреле, солнце и луна носились туда-сюда, будто ткацкий челнок.

…На самом деле Шэнь Цинцю крайне неохотно применил эту избитую метафору, но ничего более удачного на ум не шло.

День за днём он играл на цине[95]95
  Цинь 琴 (qín) – общее название ряда струнных музыкальных инструментов, распространённых в Китае. Наиболее известны семиструнный цинь – цисяньцинь (古琴 (gǔqín) – гуцинь) и двухструнный смычковый матоуцинь. В классическую эпоху под цинем прежде всего подразумевали «древний цинь» (гуцинь), считающийся одним из немногих исконно китайских инструментов. Более позднее, «варварское» происхождение имеет группа тицинь 提琴 (tíqín) – переносных («подъёмных») инструментов, зачастую смычковых, широко использующихся в китайском театре (матоуцинь, эрху и др).
  В строгом смысле слова цинь подразумевает группу инструментов типа цитры, принявших классическую семиструнную форму. В литературе зачастую упоминается вместе с сэ (25-струнной цитрой) – как символ гармоничного союза между мужем и женой.
  В настоящее время цинь имеет значение музыкального инструмента вообще, чаще всего означая фортепиано.


[Закрыть], читал, практиковался в каллиграфии, живописи, боевых искусствах, занимался совершенствованием, время от времени журил Ло Бинхэ, когда блюда приходились ему не по вкусу, и изредка пререкался с Лю Цингэ, чтобы потом помериться с ним силами. Периодически он заходил к Юэ Цинъюаню, чтобы представить доклад о своих достижениях, – так и пролетали его дни в полном соответствии с поставленной целью «в довольстве вести бессмысленную жизнь, покуда есть возможность».

Пока не пришло время отправляться на собрание Союза бессмертных.

Вот этот день и настал. Вольготное течение жизни на пике Цинцзин настолько усыпило бдительность Шэнь Цинцю, что он совершенно упустил из виду первую полноценную кульминацию книги.

А ведь это первая ступенька к обретению читерских способностей Ло Бинхэ, его женитьбе на состоятельной красотке и неизбежному погружению этой прекрасной яростной души в непроглядный мрак – и как он умудрился об этом забыть?!

Потому-то полученное им приглашение с золотым тиснением на какое-то время погрузило Шэнь Цинцю в полную прострацию.

Собрание Союза бессмертных было не только кульминацией «Пути гордого бессмертного демона», но и по совместительству переломным моментом сюжета.

Целью проводившегося раз в четыре года собрания Союза бессмертных был отбор молодых талантов, что давало отличную возможность заявить о себе. Формат собрания менялся раз от раза – решение об этом принималось на совете старейшин, – но, независимо от места проведения, центром всеобщего внимания был список, в который золотом заносились имена победителей.

Ведь, невзирая на то, принадлежишь ли ты к именитому роду или же являешься лихим выходцем из мира цзянху[96]96
  Цзянху 江湖 (jiānghú) – в букв. пер. с кит. «реки и озера», означает мир свободных людей, от шарлатанов и шулеров (к примеру, гадателей и алхимиков), до мастеров боевых искусств, обычно – головорезов и грабителей, но они могут быть и благородными героями.


[Закрыть], отличившись на собрании Союза бессмертных, ты войдёшь в список избранных и сможешь быть уверен, что твоё имя прогремит по всему миру.

Поначалу «Путь гордого бессмертного демона» был принят публикой весьма прохладно, однако как только речь зашла о собрании Союза бессмертных, отзывы, рецензии, награды и подписки стремительно взлетели!

Секрет этого крылся не только в том, что начиная с этого эпизода великий эксперт Сян Тянь Да Фэйцзи наплевал на жалкие остатки своих моральных устоев и принялся клепать на бесконечном мэйнстримном конвеере грациозных, словно ручеёк, сестричек, выдавая здоровенные куски текста на грани цензуры, от которых уши читателей пылали, а сердца колотились как сумасшедшие, – была и ещё одна немаловажная причина, благодаря которой, собственно, Шэнь Юань кое-как добрался до конца этого невыносимого словоблудия.

Это проработанная система демонических тварей!

Великий эксперт-Самолёт, Стреляющий в Небеса, который так и не удосужился толком разобраться, что такое духовное совершенствование, путаясь даже в том, находятся его герои на стадии заложения основ или на стадии формирования изначального младенца, тем не менее весьма редко подвергался едкой критике за подобные ляпы именно потому, что его книга привлекала массового читателя вовсе не этим.

Хотя «Путь гордого бессмертного демона» и носил громкое звание «романа о совершенствующихся», куда правильнее было бы отнести его к разряду «мистических слэшеров»[97]97
  Слэшер – жанр компьютерных и видеоигр, основанный на сражениях с применением холодного оружия.


[Закрыть], потому как описания боёв в нём явственно превалировали надо всем связанным с совершенствованием. В качестве романа о совершенствующихся книга годилась разве что для поджигания пятых точек, однако в качестве бестиария представляла собой определённый интерес.

А это значило, что совсем скоро Шэнь Цинцю предстоит столкнуться лицом к лицу со всеми разновидностями лютой нечисти, измышленной автором.

И, что ещё важнее, он будет вынужден собственноручно сорвать покров с демонического происхождения Ло Бинхэ, чтобы потом безжалостно столкнуть ученика в Бесконечную бездну.

Итак, колесо его судьбы (вернее, корявого сюжета) начало свой неумолимый поворот…

Шэнь Цинцю довольно долго хранил молчание. Наконец он швырнул приглашение Мин Фаню, чтобы тот убрал его на место.

Каждую ночь Ло Бинхэ прилежно осваивал науку Мэнмо и прогрессировал с необычайной быстротой. Он уже давно вышел за рамки ученичества и мог действовать самостоятельно. Шэнь Цинцю радостно препоручил ему мелкие повседневные дела хребта Цанцюн, а потом, когда Ло Бинхэ стал старше, позволил ему спускаться с гор, чтобы истреблять нечисть и черпать счастье в помощи простым людям. Не последнюю роль в этом решении сыграла надежда, что занятый делом ученик наконец перестанет с утра до вечера липнуть к учителю.

Хоть его забота делала жизнь весьма приятной, Шэнь Цинцю начинал беспокоиться, что развитие ученика идёт куда-то не туда. Не слишком ли сильно Ло Бинхэ к нему привязался?.. Не пора ли Шэнь Цинцю должным образом очернить свой образ, чтобы доказать Системе, что он по-прежнему прочно стоит на идейной платформе гнусного злодея? В противном случае, если так и дальше пойдёт, где ему взять решимость, чтобы, когда настанет время, столкнуть Ло Бинхэ в Бесконечную бездну?

И всё же всякий раз после подобных мыслей при виде невинного лица своего усердного ученика Шэнь Цинцю по привычке тут же одаривал его похвалой: «Уже переписал свитки / протянул руку помощи простым людям / нашёл то-то и то-то / приготовил еду? Что ж, недурно», совершенно позабыв про свои изначальные намерения…

Тем временем Мин Фань уже успел убрать приглашение. Украдкой глянув на лицо учителя, он заметил, что его цвет оставляет желать лучшего. А всё из-за этого мелкого проныры Ло Бинхэ – с тех пор, как тот покинул гору, учитель только и делал, что ворчал по поводу блюд с общей кухни. За последние дни он почти ничего не ел, и потому Мин Фань всё же решился спросить:

– Учитель, дозволите этому ученику приготовить вам немного каши?

Однако все эти размышления определённо не шли на пользу аппетиту Шэнь Цинцю.

– В этом нет нужды, – отмахнулся он. – Можешь идти.

Не решаясь ничего добавить, Мин Фань послушно удалился. Пусть он сделал всё возможное, чтобы не выказать своего разочарования, в душе он обливался слезами. Воистину, за последние годы этот паршивец Ло Бинхэ занял первое место в сердце учителя, изрядно потеснив остальных учеников. Подумать только, теперь учитель даже ложку каши из его рук принять не желает!

Разумеется, Мин Фаню не приходило в голову, что, быть может, проблема кроется вовсе не в нём, а в его кулинарных навыках.

Спустя некоторое время за дверью вновь послышались шаги.

– Разве я не сказал, что мне ничего не нужно? – сварливо бросил Шэнь Цинцю.

– Этот ученик промчался тысячи ли, чтобы вернуться сюда, – ответил ему юношеский голос. – Неужто учитель так и отошлёт его, не позволив даже взглянуть на себя?

В этом чистом голосе и безупречно вежливом тоне всё же угадывался оттенок обиды. При первых же его звуках Шэнь Цинцю чуть не свалился на пол вместе со стулом. Кое-как восстановив равновесие, он порывисто обернулся к двери. Высокий семнадцатилетний юноша в белоснежных одеяниях держался с безупречным достоинством. Его лицо светилось таящейся в уголках губ полуулыбкой, глаза сияли радостью встречи.

За спиной Ло Бинхэ виднелся драгоценный меч Чжэнъян, полученный им на пике Ваньцзянь. Имя меча, «сила полудня», прекрасно подходило к темпераменту юноши. Божественный свет, источаемый клинком, свидетельствовал о его превосходных качествах. Это первоклассное оружие Ло Бинхэ извлёк из скалы под восторженное ликование сотоварищей, и всё же этот прославленный меч не шёл ни в какое сравнение с тем, что был предназначен юноше судьбой.

Вернув себе самообладание, Шэнь Цинцю спросил:

– Как это ты обернулся так быстро?

Усевшись рядом, Ло Бинхэ аккуратно налил учителю чай и пододвинул к нему чашку.

– Задание не представляло особых сложностей. К тому же я так скучал по учителю, что мчался обратно день и ночь без остановки.

В этих словах сквозила некая фривольность, однако Ло Бинхэ не был бы главным героем, если бы в его устах даже легкомысленный тон не наполнялся неподдельной теплотой и искренностью, бьющей в сердце без промаха. И, по мнению Шэнь Цинцю… этот навык определённо был весьма эффективен!

Подняв чашку, мужчина отпил глоток ароматного чая со снежных вершин пика Цюндин, но совсем не ощутил вкуса.

– Близится собрание Союза бессмертных, – бросил он как бы невзначай.

Разумеется, Ло Бинхэ и сам давно знал об этом.

– Этому ученику надлежит подготовить список участников от пика Цинцзин и передать учителю, чтобы он просмотрел его?

Последние несколько лет Шэнь Цинцю и вправду предпочитал сваливать все организационные дела, как большие, так и малые, на Ло Бинхэ – в конце концов, тот, будучи послушным, смышлёным и услужливым, выполнял любые поручения с неизменным рвением и скрупулёзностью. В самом деле, к чему удручать себя скучными повседневными делами, когда ученик счастлив взять их на себя?.. Отчитываясь о выполненной работе, Ло Бинхэ никогда не забывал самокритично просить учителя, чтобы тот всё проверил на предмет недочётов; при этом Шэнь Цинцю едва удерживался от восклицания: «Хэй, парень, зачем ты всякий раз спрашиваешь, всё ли правильно, если на самом деле разбираешься в этом куда лучше моего?!»

– Когда закончишь, просто передай список главе школы, – велел Шэнь Цинцю.

Ло Бинхэ молча кивнул. Он хотел ещё что-то добавить, но тут его посетило какое-то странное ощущение. Юноше вдруг почудилось, что сегодня наставник уделяет ему особое внимание. Не удержавшись от улыбки, он спросил:

– Почему учитель так на меня смотрит? Неужели он тоже успел соскучиться по этому ученику?

– Я что, не имею права смотреть на своего воспитанника? – отозвался Шэнь Цинцю.

– Разумеется, имеете, – радостно рассмеялся Ло Бинхэ. – Учителю нравится то, что предстаёт его глазам?

Шэнь Цинцю с улыбкой покачал головой. Тщательно обдумав свои слова, он произнёс:

– Бинхэ.

Почувствовав, что учитель, должно быть, собирается сказать что-то важное, Ло Бинхэ вмиг сделался серьёзным:

– Да?

Глядя ему прямо в глаза, Шэнь Цинцю спросил:

– Ты хочешь стать сильным? Настолько сильным, что никто под небесами не посмеет тягаться с тобой?

Ло Бинхэ давным-давно решил для себя этот вопрос. Оправив полы одежды и торжественно выпрямившись, он без колебаний ответил, глядя прямо в глаза наставнику:

– Да!

При виде подобной уверенности Шэнь Цинцю испытал некоторое облегчение.

– А если бы тебе пришлось ради этого пройти через жестокие страдания, бесчисленные препятствия, опасности, грозящие твоему телу и душе, дойти до самой крайности, ты бы решился на это, чтобы стать самым сильным?

– Никакие препятствия и страдания не страшат Бинхэ, – медленно произнёс юноша. – Лишь бы он мог обрести силу, чтобы защитить всех и всё, что ему дорого!

Этим ответом он несколько успокоил мятущееся сердце Шэнь Цинцю.

«Верно, Ло Бинхэ, ради своего будущего и защиты своего бережно лелеемого несметного[98]98
  Несметный – в оригинале 三千后宫 (sānqiān hòugōng) – в пер. с кит. «трёхтысячный гарем».


[Закрыть] нефритового цветника ты непременно должен стать сильным!»

Пусть Шэнь Цинцю было по-прежнему трудно принять это, он вынужден был смириться с тем, что главный герой непременно должен пережить это горькое перерождение, подобно тому, как бабочка вылетает из кокона.

И всё же, несмотря на высокий уровень, которого Шэнь Цинцю достиг в искусстве промывки собственных мозгов, он не мог ощутить маломальской радости при этой мысли, сколько бы её ни мусолил.

Вскоре каждый из двенадцати пиков хребта Цанцюн собрал в дорогу своих учеников, которые удостоились чести войти в список участников, и три дня спустя все они дружно отбыли на собрание Союза бессмертных.

На сей раз оно должно было состояться в ущелье Цзюэди – горной долине со сложным рельефом, простирающейся на много ли.

Те совершенствующиеся, что уже успели сделать себе имя и добиться высокого положения – как, скажем, главы пиков хребта Цанцюн и прочие наставники, – никогда не принимали участия в собрании, ведь соперничать с младшими за внимание сильных мира сего было ниже их достоинства. Верхняя граница числа участников была весьма высока – собственно, чем больше явится, тем лучше, – и в итоге к ущелью Цзюэди направилась грандиозная процессия из сотни полностью экипированных участников.

Ну а поскольку такое количество летящих на мечах совершенствующихся доставило бы слишком много беспокойства простым людям, всё-таки было принято решение отправиться в путь в повозках.

Подумать только, в романе жанра сянься все герои с утра до вечера разъезжают верхом или трясутся в повозках! По правде говоря, Шэнь Цинцю никогда не понимал, с какой стати Сян Тянь Да Фэйцзи прибег к такому авторскому решению, однако, хоть его претензии были вполне обоснованными, после того, как он три года кряду плевался на эту книгу, будто забарахливший фонтан, у него попросту не осталось слюны – так что теперь ему было совершенно до лампочки.

Подавляющее большинство выбирает верховую езду исключительно ради героической позы. Однако поскольку Шэнь Цинцю, во-первых, не горел желанием углублять знакомство с отрядом непарнокопытных, рискуя при этом сломать себе шею, а во-вторых, считал, что, подставляя лицо всем горным стихиям, не обретёт ни достоинства, ни комфорта, он на глазах у всех забрался в крытую повозку.

Однако там уже успел устроиться кое-кто другой; стоило вееру Шэнь Цинцю коснуться дверной занавеси, как изнутри раздался презрительный голос:

– Такой здоровый мужик – и собрался потеснить хрупкую женщину!

Обладательницей прекрасного лица, роскошных волос, собранных в высокую причёску, и не менее роскошной груди оказалась не кто иная, как глава пика Сяньшу, Ци Цинци.

В оригинальном романе её отношения с Шэнь Цинцю были довольно прохладными, так что они редко пересекались. Но за последние годы, поработав с ней бок о бок, он проникся уважением к её прямоте и грубоватой откровенности, так что, можно сказать, они неплохо поладили. В ответ на её упрёк Шэнь Цинцю невозмутимо помахал веером, веля ей подвинуться:

– Прошу госпожу снизойти к слабости больного.

Признав за ним это право, Ци Цинци и в самом деле подвинулась, но всё же не удержалась от замечания:

– Ты окончательно распустился, пользуясь своим отравлением, бережёшь себя, будто младенец или трепетная дева! Ты вообще совершенствующийся или как? Может, тебе ещё и закусок поднести?

– И то верно. Благодарю шимэй за напоминание, – отозвался Шэнь Цинцю, будто его осенило, и постучал ручкой веера по стене повозки.

Вскоре занавес приподнялся, чтобы явить им улыбающееся лицо Ло Бинхэ.

– Чего пожелает учитель: закусок, воды? Или, быть может, у него ломит поясницу?

Сам ученик восседал на высокой белой лошади, словно подчёркивающей его одухотворённую красоту. Под яркими лучами солнца он весь так и сиял, подобно драгоценному камню.

– Твоя шишу Ци желает отведать закусок, – велел Шэнь Цинцю.

Ло Бинхэ тотчас извлёк из-за пояса изящно перевязанный свёрток, словно только этого и дожидался.

– Если у учителя будут ещё какие-то пожелания, просто позовите меня, – попросил он, перед тем как опустить занавесь.

Проезжавший мимо Лю Цингэ демонстративно фыркнул, подхлёстывая лошадь.

– Конечно же. – Шэнь Цинцю склонился над свёртком, разворачивая его. – «Борода дракона»[99]99
  «Борода дракона» 龙须酥 (lóng xū sū) – в букв. пер. с кит. «усы дракона», лёгкие сладкие рулетики, чем-то похожие на сахарную вату, иногда с начинкой, например ореховой.


[Закрыть]. Неплохо. – Протягивая его Ци Цинци, он предложил: – Хочешь попробовать?

…В этот момент она затруднилась бы подобрать слова, чтобы описать обуревающие её чувства. Её распирало что-то вроде праведного негодования: как мог столь прекрасный ученик, наделённый мощной духовной энергией и при этом такой заботливый, вопреки всему взрасти под крылом этого бездельника Шэнь Цинцю?

На самом деле это было не просто негодование. Разумеется, она не могла знать о существовании метафоры, прекрасно отражающей её эмоции, но неизвестной ей в силу своей анахроничности: «кровь из глаз».

Поглощённая этими переживаниями, Ци Цинци даже не взглянула на то, как Шэнь Цинцю уплетает «Бороду дракона», но всё же решилась на последнюю отчаянную попытку усовестить его:

– Даже Минъянь едет верхом!

Если ей удастся хоть немного смутить Шэнь Цинцю, это станет настоящим триумфом!

Поскольку ему всё равно было нечем заняться, он выглянул из-за занавеси: Лю Минъянь и впрямь восседала на лошади в своей неизменной вуали и с мечом Шуйсэ. С каждым дуновением ветра белоснежная вуаль трепетала, порождая ощущение божественной лёгкости и радости.

Эта картина была чересчур притягательна. Шэнь Цинцю не отказал себе в удовольствии поглазеть на девушку лишнюю пару мгновений, после чего мечтательно вздохнул:

– Глаз не в состоянии объять эту красоту.

– Прекрати пялиться на мою любимую ученицу! – скривилась Ци Цинци.

Надо же было случиться, чтобы эта беседа достигла ушей держащегося поблизости Ло Бинхэ. Лицо юноши моментально потемнело.

Разумеется, Шэнь Цинцю не обратил внимания на перемены в выражении лица ученика – он как ни в чём не бывало уписывал лакомство, чувствуя себя зрителем, который сидит в кинотеатре и, поедая поп-корн и попивая колу, ждёт окончания рекламы. Ведь перед ним – Лю Минъянь, а значит, главный герой и главная героиня вот-вот окажутся в одном кадре! Как тут обойтись без потока искр в ознаменование зарождения романтических чувств?!

При виде того, как учитель уставился на Лю Минъянь, Ло Бинхэ невольно стиснул поводья с такой силой, что костяшки побелели.

«„Глаз не в состоянии объять эту красоту“? – кипятился он про себя. – Да учитель её физиономию толком не видел! А если б и видел, не может же она быть такой же красивой, как я?»

На самом деле это вовсе не было следствием самовлюблённости – Ло Бинхэ лишь правдиво судил о собственной внешности: он никогда не был склонен ни принижать себя, ни предаваться нарциссическому самолюбованию.

Время шло, а Шэнь Цинцю по-прежнему не мог оторвать взгляда от этой девчонки. Будучи не в силах этого вынести, Ло Бинхэ слегка подхлестнул лошадь и, поравнявшись с Лю Минъянь, одарил её лёгкой улыбкой:

– Шимэй Лю.

Та сперва удивлённо застыла, затем осторожно кивнула в ответ:

– Шисюн Ло.

«Вот оно! Вот оно!» – возликовал про себя Шэнь Цинцю.

Он и мечтать не мог, что однажды собственными глазами узрит прекраснейшую сцену романа: красавец-герой и его красотка-возлюбленная гарцуют друг подле друга. Не в силах противиться охватившему его предвкушению, Шэнь Цинцю высунул голову из повозки.

Боковым зрением Ло Бинхэ приметил, что учитель не только не сменил объект интереса, но и воззрился на девчонку с таким видом, словно на ней белый свет клином сошёлся. На чело Ло Бинхэ набежала тень, грудь стеснило, а зубы сами собой со скрипом сжались. Тем не менее юноша как ни в чём не бывало рассмеялся и принялся болтать, подгоняя лошадь, чтобы незаметно увлечь за собой Лю Минъянь. В конце концов они удалились настолько, что Шэнь Цинцю мог видеть их спины, лишь наполовину высунувшись из повозки, – только тогда он сдался, разочарованно откинувшись на сиденье.

Как он мог забыть: воркующая парочка никогда не думает о том, чтобы одарить светом своей любви третьего лишнего, а также других докучливых зевак. Однако этот мальчишка и вправду вырос, раз научился прятаться от старших, когда речь заходит об амурных делах… неужто и впрямь настало время для юношеского бунта?

Ущелье Цзюэди.

Ущелье Цзюэди простиралось вдоль семи горных вершин, покрытых пышной растительностью. Помимо лесов, местность изобиловала прозрачными источниками, водопадами, скалами причудливой формы, потаёнными долинами и теряющимися в облаках пиками, чередующимися в произвольном порядке. Как и предполагало название – «глухой тупик», – со стороны казалось, что эта местность совершенно отрезана от окружающего мира, однако в следующее мгновение вы могли увидеть извилистую горную тропу, будто воплощающую собой принцип «безвыходных положений не бывает», с точки зрения Шэнь Цинцю, полезный не только для путешественников, но и для заядлых домоседов.

Согласно плану, участвующие в собрании Союза бессмертных молодые таланты выстроились в безупречное боевое построение вокруг огромной каменной платформы, расположенной перед входом в ущелье.

Среди участников тон задавали адепты четырёх главенствующих школ. Лидировал хребет Цанцюн, за ним следовали монастырь Чжаохуа, обитель Тяньи, а также дворец Хуаньхуа.

Из всех школ хребет Цанцюн считался наиболее многогранным. Каждый из его двенадцати пиков, имея свои сильные стороны, развивал определённые направления. Как и следовало из названий, монастырь Чжаохуа и обитель Тяньи представляли собой средоточия буддизма и даосизма соответственно. С дворцом Хуаньхуа дело обстояло сложнее, поскольку в его учении смешивались самые разные течения: его представители всецело овладели искусством исчисления судьбы[100]100
  Исчисление судьбы – в оригинале 奇门遁术 (qí mén dùn shù) – другое название для техники «цимэнь дуньцзя» 奇门遁甲 (qímén dùnjiǎ). Изначально так называлась старинная книга, которая считалась книгой предсказаний, однако некоторые полагают, что цимэнь дуньцзя – сумма накопленных знаний по преодолению сил природы, полученных благодаря длительным наблюдениям и многократной проверке на практике. Существует также мнение, что цимэнь дуньцзя – это подлинные методы тренировки с целью совершенствования.


[Закрыть] и поддерживали наиболее тесные контакты с миром простых людей. Пусть подлинный уровень их заклинательского мастерства был не вполне ясен, одно оставалось несомненным: эта школа была самой состоятельной из всех, а потому каждый раз выкладывала кругленькую сумму на организацию собраний Союза бессмертных.

Помимо этих мастодонтов, на собрание стекались представители бессчётных средних и малых школ; в конечном итоге число тех, кто выразил желание участвовать и прибыл к ущелью Цзюэди, перевалило за тысячу.

Пустота и безмолвие горловины ущелья внезапно сменились шумной толчеёй, распугавшей прежде не ведавших людского присутствия диких зверей. Куда ни брось взгляд, повсюду царило бурное оживление.

Вокруг входа в ущелье заблаговременно воздвигли высокие террасы, откуда не принимающие участия в состязаниях совершенствующиеся смогут без помех наблюдать за происходящим; на крышах трепетали пёстрые флаги всех собравшихся школ. Для глав наиболее влиятельных школ предназначались места на самом верху террас – туда и провёл своих спутников глава хребта Цанцюн Юэ.

Шэнь Цинцю занял место в заднем ряду, подле статного величественного старика с белыми, словно журавлиные перья, волосами. Тот уже поприветствовал прочих глав пиков хребта Цанцюн и теперь учтиво кивнул Шэнь Цинцю:

– Бессмертный мастер Шэнь.

Старый глава дворца Хуаньхуа некогда был наставником матери Ло Бинхэ, и потому Шэнь Цинцю оказывал ему почтение, будто особе императорской крови.

Вскоре на каменную платформу вышел представитель дворца Хуаньхуа. Поскольку именно они раскошеливались на это помпезное мероприятие, никто и не думал оспаривать их право на проведение всех церемоний. Тысяча с лишним участников, окруживших платформу, мало-помалу притихла, почтительно внимая адепту, оглашающему правила проведения соревнований.

То, насколько хороши основы проводящего церемонию, было ясно хотя бы по мощи его лёгких и силе дыхания: его голос без труда достигал даже верхних уровней террас.

– Собрание продлится семь дней. После того, как господа участники войдут в ущелье Цзюэди, оно будет накрыто магическим барьером. На протяжении семи дней участники будут полностью отрезаны от окружающего мира, без возможности связаться с теми, кто останется за пределами барьера. Наблюдатели, однако, смогут беспрепятственно следить за происходящим с помощью парящих над местом соревнования духовных орлов. В ущелье предварительно выпущено свыше сотни разновидностей монстров, общим числом около пяти тысяч. Побеждая монстров, господам участникам следует собирать с их тел духовные бусины чёток – чем выше уровень монстра, тем больше духовная сила полученной бусины. У всех имеется золотая нить на запястье?

Участники тут же одновременно вскинули руки, демонстрируя опутавшую запястье золотую нить. Это было прекрасное и величественное зрелище.

Распорядитель продолжил:

– Добывая бусины, господам участникам надлежит нанизывать их на нить, при этом ваши достижения автоматически отобразятся в рейтинговых списках на этих щитах.

Упомянутые им щиты были водружены напротив террас для наилучшего обзора. Хоть всего их было восемь, всеобщее внимание было приковано к сотне имён на первой доске, а то и только к их первой десятке. Потому-то и говорят, что среди учёных не бывает первых, а среди воителей – вторых.

Под конец представитель дворца Хуаньхуа сурово подчеркнул:

– Схватки за бусины между членами различных школ строжайше запрещены! Участники, уличённые в том, что отнимали бусины силой или заполучали их с помощью иных подлых приёмов, будут немедленно исключены и впредь лишены права участвовать в собрании Союза бессмертных на три периода!

Что значило – на двенадцать лет.

Это собрание молодых талантов было весьма разнородным: многие из них были не видевшими мир юнцами, однако среди участников затесалось немало «лежалых пирожков», которые успели сполна вкусить превратностей жизни, и потому устроители собрания не без оснований опасались, что эти тёртые рыбёшки воспользуются неопытностью и наивностью юных благородных драконов. Не наложи они подобного запрета, честное состязание превратилось бы в беспорядочную потасовку с неминуемыми человеческими жертвами, а потому подобное правило было жизненно необходимо.

Тем временем Шэнь Цинцю отчаянно скучал от безделья. Хотя со стороны казалось, что всё его внимание поглощено происходящим на платформе, на самом деле его мысли давно блуждали в совершенно иных сферах. Внезапно поблизости от него две женщины-наставницы принялись беззастенчиво шушукаться:

– Из какой школы этот ученик? Он необычайно хорошенький!

– Ему так к лицу эти белые одежды, не меньше, чем старшему ученику Гунъи!

– Однако старший ученик Гунъи отличается не только незаурядной внешностью, но и непревзойдённой духовной силой – как можно их сравнивать?

– Ай-ай, ты просто не можешь вынести, когда кто-то выставляет старшего ученика Гунъи не в лучшем свете, не так ли? Тут же с эдаким пылом бросаешься на его защиту – просто признай это!

– Ч-что признать? Что за глупости ты городишь, негодница? Только посмей повторить это ещё раз!

Вскоре вспышка порождённого стыдливостью гнева благополучно перешла в шутливую перебранку. Шэнь Цинцю с первого же взгляда определил, о ком идёт речь – в толпе явственно выделялась исполненная возвышенности и изящества фигура Ло Бинхэ.

На самом деле эти наставницы были отнюдь не единственными, кто тайком рассматривал и обсуждал его: даже среди окруживших платформу учеников не было недостатка в девицах, которые украдкой поглядывали на Ло Бинхэ, причём их нефритовые щёчки рдели подобно нежным цветам.

Хоть наставницы переговаривались шёпотом, совершенствующиеся с их обострёнными чувствами не могли их не расслышать. Однако, похоже, эти женщины были слишком молоды, чтобы беспокоиться о приличиях, позволяя всем и каждому слушать их болтовню. По счастью, другие представители старшего поколения вошли в положение старого главы, который, подперев лоб рукой, делал вид, что дремлет, – и также притворялись, будто ничего не слышат, стараясь даже не глядеть в сторону двух сплетниц.

Наконец кто-то из этих невольных слушателей, чтобы выпутаться из неловкого положения, с улыбкой предложил:

– В этот раз нашим глазам предстанет немало новых участников. Давайте, как обычно, попробуем угадать, что за таланты родятся на этом собрании Союза бессмертных?

При этих словах Шэнь Цинцю тут же оживился.

Ведь это «попробуем угадать» подразумевало не старое доброе гадание на пальцах[101]101
  Гадание на пальцах, или «счёт на пальцах» 掐指 (qiāzhǐ) – гадатель указывает большим пальцем руки на суставы других пальцев и методом подсчёта согласно китайской системе счёта «десять небесных столпов» (используется в цикле летоисчисления в сочетании с двенадцатеричным циклом) предугадывает счастье или несчастье.


[Закрыть], а вполне реальные ставки!

Проще говоря, ты мог поставить на то юное дарование, которое видится тебе наиболее перспективным.

А чего вы хотите – совершенствующимся тоже нужно как-то развлекаться. При этом они отнюдь не ограничивались низменными материями вроде золота и серебра, с азартом ставя на кон талисманы, духовные камни и даже количество мест для «стажировки» учеников в других школах. Разумеется, они не стали бы рисковать по-настоящему важными вещами, однако всё же не могли отказать себе в этом невинном удовольствии, ставшем неотъемлемой частью собраний Союза бессмертных.

Разумеется, почтенные главы школ вроде Юэ Цинъюаня, блюдя репутацию, не опускались до подобных развлечений, но среди остальных нашлось немало желающих поддержать компанию. Не прошло и пары мгновений, как смотровая площадка прямо-таки задымилась от охватившего её азарта, ставки делались десятками. Само собой, многие ставили на многообещающих учеников собственной школы: Ци Цинци, к примеру, поставила на то, что первое место займёт Лю Минъянь.

Шэнь Цинцю же, не задумываясь ни на секунду, поставил пять тысяч духовных камней на Ло Бинхэ!

Подобная расточительность породила расходящийся кругами потрясённый шёпот. Даже Юэ Цинъюань, прервав вежливый обмен приветствиями с настоятелем монастыря Чжаохуа, повернулся к Шэнь Цинцю, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Тот, видя это, поспешил заверить:

– Глава школы, я просто хочу поразвлечься, а также немного поощрить Бинхэ.

– Поразвлечься, говоришь, – холодно усмехнулся Лю Цингэ. – На этом твоём пике Цинцзин хоть тысяча-то камней наскребётся?

Шэнь Цинцю только и оставалось признать, что Лю Цингэ попал в яблочко: да откуда же им там взяться?!

Чтобы сделать ставку, достаточно было просто начертать несколько слов и ждать результата; если потом она и впрямь приносила плоды, никаких дополнительных доказательств не требовалось: поскольку все присутствующие дорожили своей репутацией, можно было не бояться, что в последний момент кто-то из них откажется платить по счетам. Зная, что он может получить верный выигрыш одним росчерком кисти, Шэнь Цинцю не удержался от того, чтобы взвинтить ставки, – так или иначе, никто не мог знать, какими средствами он на самом деле располагает.

По всей видимости, Юэ Цинъюань боялся потерять лицо перед другими школами, а потому поспешил примирительно заверить:

– Хорошо-хорошо, говори потише. Разумеется, всё, что нужно, найдётся.

– Глава школы, ты готов за него поручиться? – напрямик спросила Ци Цинци.

– Готов, – тут же отозвался Юэ Цинъюань.

– И кто заплатит в случае проигрыша? – вмешался Лю Цингэ.

– Я, – во всеуслышание заявил Юэ Цинъюань.

– А кому достанется выигрыш? – не преминул уточнить Шэнь Цинцю.