Текст книги "Рассказы, повести, сценарии и другое"

– Слушай, а нельзя ли попроще?

– Попроще можно. Ты – часть общества. Ты – народ. Ты – поручил, доверил им работать на тебя. За это через налоги оплачиваешь их труд. Ты когда на завод нанимался, подписывал договор. Не выполняешь его условий, тебя увольняют. Власть не от Бога, она от нас с тобой. И мы можем лишить наших избранников своего доверия.

– Что ты мне мозги полощешь? Кто меня послушает?

– Одного – нет. Собери всех, кто проголосовал за этого человека…

– Да что мне, делать нечего?!

– Тогда терпи и хлебай дерьмо ложками.

На том они и прекратили все разговоры, а изображение на мониторе было уже несколько другое…

…Шахтёрская забастовка в Кузбассе… Шахтёры с касками перед домом Правительства…

…Храм Христа Спасителя ещё не полностью построенный, но уже били колокола…

…Мальчишки мыли машины на набережной…

…Рок-концерт на Васильевском спуске…

…Гонки на выживание в Крылатском…

…Реставраторы внутри Екатерининского дворца – высоко под потолком восстанавливали медальоны и плафоны…

…Извилистая, прозрачная река, белый песок. У кромки воды – выстроенный кем-то город со сторожевыми башнями, улочками, площадью. Набежала волна, приподнялась, вот-вот обрушится и смоет город. И – стоп-кадр…

(Практически всё, кроме нескольких планов, – это фильмотечные материалы из архива Телерадиофонда.)

А в фонограмме клубились обрывки, фрагменты музыки. Это должен быть свой музыкальный язык, который не просто иллюстрирует изображение, а как бы раскрывает более глубинный смысл этого небольшого эпизода.

…В подземном переходе нищие, тут и скрипач, что играл концерт Сарасате, и пенсионерки, робко предлагающие свой немудрёный товар, и книжный «развал». От разнообразия, пестроты, многоликости обложек в глазах рябило. А вот и торговец газетами. На складном столике разложено всё, что душе угодно. Журналов тьма и газет не менее. Даша и Антон шли мимо, остановились.

– Очуметь можно! – сказал Антон. – Неужели кто-то это всё читает?

– Нравится? – раздался из ниоткуда голос практикантки. – А вот не пойдёшь на выборы, за тебя отдадут голоса тем, кто тебе не по душе, кто устроит такую жизнь… Страшно подумать!

– Экая зуда, прямо, шмель, а не девка! – Антон вертел головой, старался понять, откуда голос.

– Ни в одной цивилизованной, демократической стране, – вдруг вступила в разговор, до того молчащая, Даша, – смена президента, правительства или представительной, то есть законодательной, власти не имеет права менять конституционный строй или политическое устройство страны.

– Приехали! А распад СССР? А вместо планового хозяйства – рынок? А институт президентства вместо политбюро, ЦК и первого секретаря?

– Я же говорю о демократии, а не о тоталитарном режиме.

– Ну, теперь это уж не вернётся.

– Как же! – ехидно заметил голос практикантки, а её по-прежнему видно не было, только слышно.

…И в этот момент исчезло всё: стало совсем сумеречно, погасли рекламы, витрины, исчезли торговцы цветами, видеокассетами, нищие, скрипач, исчезли книги на прилавках и сами продавцы тоже исчезли. Исчезли, будто ветром сдуло, почти все газеты, кроме, пожалуй, «Правды», «Советской России», неистребимого «Московского комсомольца», да «Комсомолки», да «Сокола Жириновского».

И краски исчезли – чёрно-белое изображение. И белая волна наконец-то обрушилась на бесцветный песчаный город и быстро его слизнула…

Антон и Даша ошарашено оглядывались. В подземном переходе пусто было – ни души.

– Вот и славно, – несколько растерянно произнёс Антон, – хоть нищих не стало. – Но что-то радости в его голосе совсем не было.

Они шли по совершенно пустому, знакомому, но чужому городу. Напротив гостиницы «Москва» на здании, где раньше было написано «Государственная Дума РФ», снова надпись «Госплан СССР»…

…Зияли чёрными провалами пустых глазниц окна витрин… Чудился звон разбитого стекла, хруст его под ногами… Крики… Выстрелы… Затем топот множества ног, а потом грохот сапог, стройный и чёткий… Но и он смолк…

…Они шли, взявшись за руки по улице, а дома только угадывались, видны не были. Проплыла мимо них с выключенными фарами милицейская машина…

…Каким-то чудом, так же не отпуская друг друга, держась за руки, Антон и Даша очутились в большом и пустом зале. Ряды кресел. Наверху, на колосниках лозунг: «Искореним наследие иуд-дерьмократов!». На сцене длинный стол президиума, покрытый кумачом, графин и стаканы. И за кадром возвышенно-экзальтированный голос, что говорил неразборчиво, как будто магнитная плёнка, пущенная в обратном направлении. И несколько раз эту скороговорку прерывали крики: «Да здравствует» или «Ура!»… И дружные, несмолкаемые аплодисменты…

…И вновь наши герои на улице. Уже чуть рассвело. Серое, дерюжного цвета небо… Серые дома…

…Разрушенная церковь с покосившейся маковкой… Изгаженные фрески, полустёртые лики святых. (Фильмотека.)…

…Переулок, круто взбирающийся наверх от тёмной громады высотного дома на Котельнической набережной. Антон и Даша прошли по переулку, остановились возле дома, на котором висела табличка: «Школа политических агитаторов СССР».

– Здесь был мой дом, – сказал Антон.

– Бежим скорей, – прошептала Даша, она была сильно напугана.

…Они бежали… Бежали… И слышали топот ног за спиной, и злобный лай собак, и крики: «Стой! Стрелять буду!»… Они свернули в какую-то подворотню, вжались в стену.

– Ужас, ужас, ужас! – всё повторяла Даша.

– Где твой приёмник? – прошептал, задыхаясь, Антон.

– Вот он, – Даша достала из сумочки портативный приёмник, – он у меня всегда с собой. Зачем?

Не ответив, Антон затащил Дашу вглубь двора, они спрятались за мусорным контейнером. Антон включил приёмник, покрутил колесо настройки. «Говорит голос Америки. После захвата диктатором… (Заработала глушилка, фамилию сквозь треск было не слышно) … власти и насильственного воссоединения… (опять глушилка) в стране началась гражданская война, ею охвачены все регионы, диктатура пока ещё держится в столице»…

Дослушать они не успели. Две фигуры в чёрных формах с автоматами и радиотелефонами схватили наших героев, вырвали приёмник, бросили его на землю, растоптал один из них каблуком, разлетелись осколки плат и корпуса. Даша бросилась на одного в чёрном, дралась, как умела, кусалась и царапалась, но и Антону, и ей скрутили руки сзади, надели наручники. Антон пытался повернуть голову, чтобы повнимательнее присмотреться к лицам людей в чёрном. Они были явно ему знакомы. И он вспомнил. Быстро-быстро промелькнули кадры: ночной клуб, рядом за соседним столиком два парня… завод из «воспоминания о прошлом», коридор, два дружинника, что тащат его от двери парткома…

…Антона и Дашу уже выволакивали из машины, скребли их ноги по бетонному полу… И потом на весь экран – колючая проволока, она пересекала всё пространство, пока не заполнила его полностью…

…И нарастал звук, что шёл, казалось из недр земли. Это был звук побоища, бунта, страшного народного гнева. Разорвалась колючая проволока. (Комбинированный кадр). А звук стал оглушительный…

…Летели камни… Взвивались и опускались велосипедные цепи… Кулаки, лица, удары… (Фильмотека)…

…И на весь экран, очень крупно – Антон:

– Домой хочу! Назад, в своё время!

…Они уже втроём, с практиканткой, стояли возле того же газетного киоска. И молчали. Практикантка махнула рукой, мол, пока, и исчезла, будто не было. А Даша с Антоном отправились в клуб, вошли, потоптались возле вахтёра-охранника, их пропустили. Музыканты «наяривали», грохот невообразимый, плясали посетители… Вихрь цвета, света и теней…

…Мчались, пылая фарами и катафотами, машины… Прогрохотала, мгновенно исчезнув, «стайка» рокеров на мотоциклах… Зажглись и мгновенно погасли окна домов… Взметнулась от взрыва земля… Беженцы шли по дороге… Дети с ними. Дети войны…

Хрупкая наша демократия, дитя, делающее первые шаги, подросток, мучающийся сам и терзающий окружающих, так как ещё не твёрдо знает, что есть добро и что есть зло… Первые её ростки, ещё кривенькие, слабые, но всё же – проросшие. Только бы не погубить её, не растоптать… Хрупкая наша свобода, качающаяся на тонкой нити… на грани меж прошлым и будущим… меж вчера и завтра…

…Вихрь света и цвета… Летела по лугу лошадь, без всадника и без седла. (Ускоренная съёмка) … Летели по небу, сталкивались облака… Взвивалась волна, вот-вот упадёт на песчаный город… Стоп-кадр. И уже медленно-плавно опустилась волна на берег, плыли облака, бежала по лугу лошадь, развевается её грива. (Рапид)…

…Окно с резными наличниками, за ним – лицо старой женщины…

…Крупно лица молодых – и тех, у кого брали интервью в фильме, и совсем незнакомые: весёлые, внимательные, печальные, недоумённые, злые, добрые, – всякие…

…Медленно танцевали наши герои, но уже не в клубе, не в темноте, а среди яркого дня, на улице, прямо посередине мостовой. (Рапид.) Но темп музыки убыстрялся, и движения убыстрялись… Вот на этом и появится последний титр.

1996 год

Консультант

доктор юридических наук

Веденеев Ю. А.

…На стадионе ли это происходило, или в концертном зале, но весь экран заполняли тысячи зрителей. Они держали зажжённые свечи, а может, просто горящие спички, которые снизу освещали их, они пели вместе с ансамблем, что выступал на сцене. Это была какая-то загадочная, мистическая общность, единение, не подвластная простому объяснению. Но если «высветить», выхватить из этой толпы некоторые лица, станет ясно, что не столько музыка, ритм, слова песни их объединяют. Все они – молоды…

…Лица… лица. …Красивые и некрасивые… добрые и злые… И среди них, вполне вероятно, мы заприметили, чуть подольше остановились на тех, с кем потом поподробнее познакомимся в фильме. А пока гремела, синкопировала, мчалась музыка. А пока – наезды, стоп-кадры, отъезды, укрупнения – глаза, улыбки, поворот головы, взмах рук… И на этом фоне возникли титры названия фильма: «Рождённые свободными».

…И сразу упала тишина, но в этой тишине возник шум шагов множества ног. И мы увидели (тоже во весь экран) высокую лестницу, совершенно пустую, с множеством ступеней. Лестница вела вверх, но куда – неизвестно, просто вверх, быть может, в небо. Появился этот кадр и почти сразу исчез. Вроде бы и необязательный и непонятно зачем взявшийся, но символ этот появится ещё, а тогда его зрителю и расшифровать будет просто…

…Выла сирена. Мчалась машина. Ныряла в темноту тоннелей. Выскакивала на проспекты и улицы, заполненные огнями рекламных табло, витрин и фонарей, крутилась по узким подворотням. Ночной город жил по своим законам. Кого преследовали бойцы «омона»? Это уж как повезёт в событийной съёмке. Будет ли перестрелка, или всё кончится благополучно, посмотрим. Нас же интересовало только одно – нужно было увидеть, как работает Сергей В. Только, к сожалению, лица он своего нам не открыл, оно маской было прикрыто. Ещё не остыл Сергей от горячки гонки, еще не отдышался, а мы уже к нему со своими вопросами. «Как живётся, можется?»

(Некоторая условность вопросов и ответов в сценарии объясняется просто – уточнения наступят в процессе съёмок, главное сейчас очертить круг проблем и тем, не выходящих за пределы замысла и идеи фильма/)

И ответил нам Сергей примерно так: «Нормально мне живётся. Трудно? А кому легко? Разве только детям новорождённым. И то только потому, что ещё не соображают. Что такое демократия? Не знаю, не думал об этом, а вот строгости побольше надо, распустился народец-то, от безнаказанности всё, разгильдяйства, а особенно… Да ладно… Почему боюсь сказать? Обнаглели чиновники всех калибров и рангов, гребут, воруют. Смотреть на всё это противно и обидно. Зарплата? Нормальная. Нет, другим делом заниматься не хочу. Страшно? Конечно, есть которые на всё способны, как звери, но если работаешь, времени на страх нет…»

Откинулся к стене (разговор-то наш происходил уже в отделении), прикрыл глаза, а нам только глаза его из-за маски и были видны, но тут же сработал сигнал тревоги, Сергей вихрем с места… Мчалась машина… Выла сирена… Огни погасли… Темно…

…Очень белые стены и очень яркий свет, лился он от большой сферической лампы на хирургический стол. Светло – салатные халаты врачей медсестёр. Бахилы. Маски. (Опять маски, но марлевые.) Шла операция, в тишине только реплики хирурга и анестезиолога слышались. Когда закончилась операция, хирург вышел «размываться». За окном – большой парк, огороженный металлическим забором. Скромное, двухэтажное здание больницы, крашеное жёлтой краской. Больнице стояла на горушке, а внизу видна была река, довольно длинный мост через неё да городок небольшой. (Боровичи Новгородской области). И мы тут же к нему с вопросом своим, мол, как живётся, можется. Отвечал нам хирург Александр Леонидович Н. уже в своём кабинете, пил чай, с чашкой расхаживал по небольшой комнате, сам он был высок, худ и тоже – молод. И вот что, примерно, он нам сказал: «Что меня раздражает, так эти ваши дурацкие вопросы! Как живётся? Ужасно! Медикаментов не хватает. Инструменты купить не на что, сами, поверите ли, мастерим, спицы из дерьма, а не из металла, ломаются, когда мы в суставы вводим. Политика? Да откуда у меня время на неё? Хоть криком кричи, власть нас не слышит, не хочет, не научилась ещё…» Но когда спросили мы, ходит ли на выборы, ответил, что обязательно, мол, «им» окорот нужен, а то сядут на голову, как раньше…

…Зал заседаний Съезда Советов… (1918—19гг.) Кадры кинохроники – подписание Союзного Договора (1922г.). Зал Верховного Совета… (1936—37гг.) Голосование. Аплодисменты. Восторг и энтузиазм на лицах. (В этом небольшом эпизоде придётся прибегнуть к дикторскому тексту).

Первая советская Конституция 1918 года лишала избирательных прав частных торговцев, торговых и коммерческих посредников, духовных служителей церквей и религиозных культов – не менее десяти категорий граждан. С подписанием Договора об образовании СССР 30 декабря 1922 года, государство, по-прежнему исповедуя диктатуру пролетариата, классовый подход, сохранило ограничение избирательных прав. Конституция СССР 1936 года, хоть значительно и расширила избирательное право, но возведя руководящую роль одной партии и единой идеологии в Закон, дала толчок для превращения выборов в иллюзию демократии, условность и ритуал.

…А вот и знакомая нам лестница, но ступени идут вниз, а не вверх. И в фонограмме топот множества ног. И меркнет свет…

…Из темноты – жёлто – медовая стружка вилась, кудрявилась, падала на пол, на гору других стружек, на опилки. Цех деревообрабатывающего завода полон света, да народа-то в нём мало… Доска плавно «подходила» под электрический рубанок, доску придерживал, поворачивал рабочий в защитных очках. На наш вопрос «как живётся – можется» он просто отмахнулся, мол, пойдите, не мешайте, отвалите. Но мы его всё же разговорили. Оказывается, не зарплата его волнует, а свобода. Сколько захочу, сколько смогу – заработаю. Куда хочу – поеду. И нечего (он, естественно, употреблял мало литературные выражения) злиться и завидовать. «Что там у вас в Москве делается? – возмущался Павел О. – Вопят-орут, флагами размахивают, лоботрясы!» Вот вам и весь сказ.

…Очень уж трясло на дороге, вернее на большаке. Тарахтел трактор. Поля кругом и лес на горизонте. Обычный русских пейзаж. Голое, в рытвинах и буераках поле, может, отдыхало, а может заброшено. Но почти впритирку с ним, отмеченное не забором, а межой – аккуратное, с уже взошедшими озимыми. И водил нас по своему полю, по свинарнику, телятнику, по строящемуся мясоперерабатывающему мини-заводу фермер Константин, офицер, ушедший в отставку. Потом Константин и его жена кормили и поили нас. Разговор вышел длинный и серьёзный, скорее, философский: о чеченском синдроме, о фермерстве, о немыслимых трудностях и великом счастье владеть своей землёй, работать на ней и иметь возможность оставить её детям и детям детей. «Земля – она живая, – сказал нам тогда Костя, – ты к ней с добром, она отдаст сторицей, ты ей зёрнышко – она тебе плод. Но было, было, хотели всё бросить. Налогами задушили, поджигали нас, стреляли, красного петуха пускали. Как выстояли? От упрямства. Извечного российского упрямства – чем труднее, тем слаще. Но зато никто не унизит, сам себе хозяин, сам отвечаю за всё»…

…И знакомая лестница с каменными ступенями, уходящими вверх, в небо…

…Это было на дискотеке. Диск-жокей, лучи прожекторов, оглушительная музыка, – весь набор. Вот только дискотека не в столице России, а в столице Карелии. Но это мы позже поймём. А пока «попристаём» к тем, кто здесь проводит свой досуг (так в раньшие времена говорили). От вопроса нашего, уже ставшего привычным, «как живётся-можется», одни отмахивались, другие вообще отворачивались. Ну, мы и замолчали, решили просто понаблюдать за молодыми людьми, которые так упоённо, страстно «дрыгались», так плясали, что можно было подумать – эту молодёжь ничего не интересует. Хоть гори всё синим пламенем. Но тут вошёл мэр города (уговорили мы его «сыграть», принять участие в этом постановочном эпизоде), вошёл, а на него никакого внимания. Он сам обратился к диск-жокею с просьбой объявить о себе. Смолкла музыка. Мэр представился: «Я глава местного самоуправления города Петрозаводска Катанадов Сергей Леонидович». (Мы выбрали именно его – молод, едва 30 исполнилось.) И тут началось! Вопросы – довольно язвительные. Требования – довольно жёсткие.

…А потом было синее, синее озеро, сосны с розовато-коричневыми стволами, мягкое иглище под ногами, рыбалка и тихий разговор о карьере, о будущем страны, о государственности и бремени власти…

…Ещё перед глазами рябила озёрная вода, но уже в фонограмме восторженный рёв ошалевших от восторга поклонников… Пугачевой. На сцене Алла, в зале – зрители. Вот запела новую песню Алла, смолкли зрители.

И исчез зал, сцена, лучи прожекторов. Потоки машин на улицах… Толпа в метро… Нищие в подземном переходе… Люди, лица, лики. И опять мы со своими вопросами, но уже в толпе. Один скажет, что это не жизнь, а каторга, другой, что только сейчас и зажил по-человечески. Один скажет, что ни за что и ни в чём не принимает участия, другой (или другая, как повезёт) наоборот – нечего валить с больной головы на здоровую, выбрал таких депутатов или такого президента, они перед тобой в ответе, а ты – за них, а коли не выбирал, позволил за себя твоё будущее решать, тут уж не ропщи, терпи.

Но тут нам точно повезло – остановился, прямо к камере направился молодой человек – аккуратненький, чистенький, причёсан волосок к волоску, вмешался в разговор, уловив лишь последние слова о выборах. И с бухты-барахты заявил, что русскому характеру свойственно только полное подчинение иерарху, диктатору, в лучшем случае самодержцу, никогда на Руси демократии не было и не будет…

…Бился, звенел, сзывал небольшой колокол, закреплённый между двух столбов, стоящих на земле. Колотится его язык о медные бока… А потом сверху мы увидели храм Святой Софии, Юрьевский монастырь, мост через реку Волхов… Памятник тысячелетию России. Новгород. Мы «спустились» вниз плавно-медленно, обошли не спеша памятник вокруг. И опять придётся прибегнуть нам к дикторскому тексту.

Вот те раз! Какая уверенность в собственной правоте! Вот уж точно – апломб рождается от дремучести. Позорно не знать историю собственной страны! Ещё на племенных сходках древних славян решались самые важные вопросы. А потом, уже в 11-м веке и особенно в 12-м народные собрания, получившие название вече от слова вещать, стали высшим органом власти в городах. В Новгороде на Ярославово дворище созывал городской люд на собрание колокол, вечевой колокол. И только в конце 15-го века, после объединения с Москвой, в Новгороде, Пскове и других городах вече было упразднено.

…Фотографии… Редкие кадры хроники… Титульный лист Манифеста об учреждении Государственной Думы 6 августа 1905 года… Титульные листы Закона и Положения о выборах.

В начале нашего века была сделана попытка привлечь русское общество к частичному участию в государственных делах. Первый шаг сделан – Николай II благословил превращение абсолютной монархии в монархию конституционную.

…Архивные материалы – фотографии. Тексты нормативных актов 1906 года… Охотный ряд… Конка…

Выборы, правда, со значительным ущемлением прав и свобод, но всё же состоялись марте-апреле 1906 и в феврале 1907.

…Списки членов Первой Государственной Думы… Титульные листы Указов царя о роспуске Думы первого созыва, затем второго созыва…

Но ни первая, ни вторая Государственные Думы не отработали положенного пятилетнего срока. Разногласия с правительством по аграрному вопросу и экономической политике были тому причиной. Как всё похоже! Не правда ли?

…Царский Указ, изданный З-его июня 1907 года… титульный лист Положения о выборах в Государственную Думу… Списки членов государственной Думы…

Третья Дума отработала весь положенный пятилетний срок, до лета 1912 года. Были назначены и проведены выборы в четвёртую Думу, но её век оказался совсем короток – с ноября 12-го года до сентября 15-го года.

Кадры… фотографии времён Первой мировой войны… Текст Положения о выборах в Учредительное собрание… Фотографии заседания Учредительного собрания… Титульный лист Декрета ЦИК, подписанный Лениным…

Но началась Первая мировая война. Николай Второй объявил перерыв в работе Думы, потом продлил перерыв, а затем уже Временное правительство в июле-сентябре 1917 года приняло Положение о выборах во Всероссийское Учредительное собрание. Это было поистине широкое, равное и прямое участие народа в делах руководства страной. Выборы состоялись 12 ноября 1917 года. 5 января 1917 года на первом своём заседании Учредительное собрание отказалось признать октябрьскую революцию и Советскую власть. Большевики не нуждались в парламентаризме, и уже на следующий день Ленин распустил Учредительное собрание. Прошло более полувека. И всё возвращается на круги своя… Мы снова делаем попытку вернуть Россию на путь истинного, а не провозглашённого народовластия.

…И бился язык колокола, но уже не в Новгороде, а в Москве, на колокольне храма Христа Спасителя. Ещё не полностью достроен храм. Среди рабочих мы выбрали самого-самого молодого. И сказал он нам о том, что пришёл на стройку не только ради заработка, хоть платят весьма прилично, а и потому, что верует.

И невдомёк ему, юному, что именно сегодня можно верить или не верить, можно молиться Аллаху, Христу или Иегове – за это никто в Соловки не отправит, или там в Сибирь. Но об этом мы говорили уже не с ним, а с академиком Лихачевым. И ещё академик сказал своим как всегда тихим, без нажимов и ажитации, голосом, что такое свобода и главное, как её надо оберегать, как зеницу ока. И состоялся этот разговор в кабинете Лихачева, где царствовали книги, и было покойно и славно…

…А толпа зрителей ревела на концерте, бросала на сцену цветы. Кланялась Алла Пугачева. Но концерт был не сольный, за кулисами мы встретили многих, кого и старшие, и молодые знают и любят. Что скажут они нам? Один вопрос – один короткий ответ. Вопрос простой и старый, как мир: «Что день грядущий нам готовит?» А уж ответы – как повезёт, что самое интересное выберем.

…И снова сцена. Пел ансамбль, может, «Гражданская оборона», или «Чайф», или «Моральный кодекс»…

…Ещё в фонограмме песня. А мы уже промчались стремительно по улицам, выскочили на шоссе, потом поворот. И мы оказались неподалёку от Москвы, в Черноголовке. Почти сразу, не въезжая в сам городок, посреди микрорайона – школа. И опять же почти сразу мы оказались в классе, где ученики и учитель. Идёт урок по «Граждановедению». Вероятно, в описании, на бумаге, это выглядит и скучновато, но поверьте, на самом деле ничего интереснее мы не видели. Это 9 класс – уже не маленькие, но и ещё и не взрослые. На доске – чисто. Парты сдвинуты по краям. Посередине несколько стульев. Учитель объявил задание: «Политический прогноз на ближайшее десятилетие?» Ребята быстро разбились на группы. Склонённые друг к другу головы. Камера как бы «нависла» над одной группой, потом над другой. Очень интересно было послушать, как идёт обсуждение. А потом, когда выбран из группы отвечающий, на место учителя выходил каждый представитель группы. (Учитель скромно встал у стены, стал незаметен). Но что отвечали и говорили ученики, мы в сценарии описывать не будем, это уж точно остро-событийная съемка. Но когда пройдёт время, они станут взрослыми, кто-то станет врачом, или рабочим, кто-то президентом, или депутатом, кто-то откроет своё дело, или будет землю пахать, хлеб сеять, кто-то станет торговать, рекламировать, снимать фильмы, писать стихи… Да всего не перечислишь, но одно ясно – это им страна вручает будущее. И нам, слушая их, было не страшно…

…А ступени лестницы, что вели вверх, вроде бы в никуда, упирались, или так только казалось, в небо… И стало темно… И вызвездило…

Так любезно сердцу и уму создавать мифы. И о нашей молодёжи тоже, конечно. Миф №1: они, то есть нынешнее поколение, равнодушны и политически вялы, апатичны, их жизненное кредо «пофигизм». Миф №2: она, то бишь, молодёжь, не желает трудиться, ей бы только покупать-продавать и мошенничать. Миф №4: они мечтают о диктатуре. Так ли это? Правда ли это?…

…А потом опять лица, лица, подсвеченные огнями зажжённых свечей… Укрупнения и стоп-кадр ы, во весь экран. Уже знакомые, встреченные на протяжении картины, лики и лица. И совсем незнакомые. А в фонограмме музыка, столь любимая нашей молодёжью.

1996 год