Текст книги "Рассказы, повести, сценарии и другое"

(Опять звенит звонок. Маруся выходит. Входит Саша. Обхватив руками кастрюлю, протискивается в дверь, ставит кастрюлю на стол)

САША (Холодно – Тане) Привет. (Аннушке и Ивану Демьяновичу) Добрый вечер.

АННУШКА Что это у вас, Саша?

САША Сациви.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Откуда такая роскошь?

САША Как – откуда? Сам сделал! Что нам стоит дом построить?

АННУШКА Сейчас пир закатим!

САША Вакханалию…

(Все вместе, мешая друг другу, накрывают на стол)

САША (Тихо – Тане) Не передумала?

ТАНЯ Саша!

САША Если надумаешь – ни словом не упрекну.

ТАНЯ В чем?

САША В подлой измене.

ТАНЯ Мне ни прощение, ни упреки – не нужны.

САША Я все думаю – понять не могу – почему?

ТАНЯ Саша!

(Валера, застыв в глубине комнаты с чашкой в руке, смотрит на них)

САША. Все. Больше ни слова. (Помолчав) Но почему – это-то я имею право знать?

ТАНЯ (Берет его за рукав, отводит к книжным полкам) Я скажу – только ты все равно не поймешь.

САША Пойму. И тогда ни разу…

ТАНЯ Ты громогласный – он тихий, ты длинный – он…

САША Карманный мужчина…

ТАНЯ Не перебивай – не буду говорить… А, ладно. Ты без меня прекрасно проживешь.

САША Ты уверена?

ТАНЯ Сашенька, прости, но это ведь так?

САША А он – нет?

ТАНЯ Нет.

САША Это тебе только кажется, Танюша.

ТАНЯ Пусть так.

АННУШКА Саша, пожалуйста, принесите тарелки, они на нижней полке в шкафу.

(Саша выходит)

АННУШКА А вот бокалов нет.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Ничего, из стаканов можно.

(Возвращается Саша. Расставляет тарелки. Все рассаживаются. Аннушка смотрит на часы)

САША Мы ждем кого-нибудь?

АННУШКА Н-нет. Давайте начинать.

(Саша открывает шампанское. Разливает. Встает)

САША Хочу тост произнести.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Поперед батьки в пекло не лезь. Пусть Анна Николаевна скажет.

АННУШКА Нет, нет, увольте. Не умею.

САША (Взвинчено, срываясь) Выпьем за любовь, за честность и чистоту. За то, чтобы не было обмана и невесты не уходили от женихов!

ТАНЯ Саша!

САША (Шутовски) Номер не прошел. Ладно – давайте поднимем. (Смотрит на стакан) эти хрустальные, сверкающие бокалы за тех, кого нет с нами… и, к счастью, уже не будет! Опять не подошло? (Посерьезнев) Тогда так – выпьем за то, чтобы мы всегда были вместе, и за то, чтобы не пробегала между нами черная кошка, а еще за то, чтобы мы научились прощать друг друга…

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Вот это уже другой разговор!

(Пьют, принимаются за еду) (Некоторое время длится тягостная пауза)

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Что это вы, друзья, совсем веселиться не умеете? Хоть анекдот рассказали бы, что ли!

САША Это мы – пожалуйста. Кончил лектор читать лекцию…

ВАЛЕРА Слыхали.

САША Ладно. Идет как-то крокодил и держит на поводке…

ВАЛЕРА Бородатый – еще при Ное…

САША Тебе не угодишь. Сам тогда рассказывай.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Скучные вы люди, молодежь! Ну-ка, Аннушка, тряхни стариной – спой.

САША Анна Николаевна?

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Да-да! Бывало, только свободная минута – к ней в землянку набьемся и поем. Спой, Аннушка.

АННУШКА Хотите? (Оглядывая всех)

ТАНЯ Конечно.

АННУШКА Хорошо. (Начинает петь сначала тихо, как бы пробуя голос)

 
СРЕДИ ЗИМЫ ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ!
Спаси людей от сна!
Заставь плясать меня и тень,
Что плачет у окна!
 

(Обрывает песню, грустно) Не получается.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ А ты спой – нашу, любимую.

(Аннушка поет песню «Темная ночь». Постепенно и ребята начинают подтягивать. Открывается дверь. Входит Тамара. Сидящие за столом не видят ее. Поют. Тамара в красном платье. В опущенной руке букет привядших цветов. Стоит в дверях, смотрит на поющих, потом осторожно кладет цветы на краешек кушетки, стоящей у двери. Выходит. Аннушка поет. Свет постепенно меркнет. Потом на сцене темно)

 
ГЛАВА 15. Через полчаса
 

(Свет зажигается. В комнате кроме Аннушки и Ивана Демьяновича уже никого нет. Они убирают со стола. Аннушка выходит. Иван Демьянович прохаживается по комнате, останавливается возле письменного стола, смотрит на фотографии. Возвращается Аннушка. Замечает букет)

АННУШКА Кто-то цветы принес. Увяли совсем… Жалко… Ничего у меня не получилось. Да, комбат?

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ И хорошо, что не получилось.

АННУШКА (Задумчиво) Нетерпимость молодости или молодая нетерпимость?

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ А тебе бы хотелось – вокруг маленькие старички, от всего уставшие, все прощающие?

АННУШКА Нет.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Вот то-то, что нет. Тамару звала? Звала. Слава богу, сама сообразила – не пришла. Чего ты ждала? Как в детстве, прикажешь им руки протянуть? Мирись-мирись, больше не дерись?

АННУШКА (Держит в руках увядшие цветы) Слава богу,..

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Жалко мне их. Нам проще было.

АННУШКА (Садится) Проще?

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Шла война. Ясность выбора: либо ты солдат, либо – дезертир. Мы защищали свою страну, свой дом, своих детей.

АННУШКА. (Тихо) Я шла не защищать.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Разве настоящим человеком можно родиться? Великое искусство – жить не только для себя. Этому учишься всю жизнь.

АННУШКА Я плохая ученица, комбат.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Но, любимая!

АННУШКА Не надо, Иван Демьянович.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Всегда (откашливается) мне хотелось видеть тебя вот так – сидящей передо мной. Утром, днем, вечером.

(Аннушка молчит, опустив голову)

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Словно стучусь, стучусь в дверь – в темноте. А когда зажигается свет – оказывается, это глухая стена.

(Встает, подходит к письменному столу. Два четких луча падают на фотографии. Иван Демьянович смотрит на фотографии. Говорит с болью)

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Посмотри – теперь он в сыновья тебе годится! Столько лет, как мальчишка, жду твоих звонков, твоей улыбки… тебя.

АННУШКА (Опустив голову, глухо) Разве я виновата?

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Мы уже пожилые. Нет, я – старый… И я смешон?!

(Горько) Бывший… бывший комбат, бывший инженер…

АННУШКА Не надо. Ну, пожалуйста, не надо!

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Ты запрещала мне говорить. И я молчал. Приходил к тебе. Видел на стене эти фотографии. И думал – он погиб, но она все еще любит его. Я подожду. Только сколько? Чего мне теперь ждать, Аннушка? Как ты пойдешь провожать меня на погост? Слез твоих?

АННУШКА Что с вами, дорогой? Я вас не узнаю.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ Прости. Когда-то же надо сказать все. Пока не поздно.

АННУШКА Пойдемте, выйдем. Тепло. Вечер светлый – как в белые ночи.

ИВАН ДЕМЬЯНОВИЧ (Тяжко вздохнув) Пойдем.

(Иван Демьянович выходит. Аннушка задерживается в дверях. Оглядывает комнату. Потом смотрит на фотографии, поворачивает выключатель. Гасит свет. Три острых луча освещают Аннушку и фотографии над столом. Потом гаснет луч, освещающий фотографию мужа. И Аннушка погружается в темноту. Третий луч становится ярче. Тихо закрывается дверь. На сцене совсем темно. Только тонкий, светлый луч. И слышна мелодия песни.

Слева зажигается свет. Пустой переулок. Четкий шум далекой улицы почти заглушает мелодию. Медленно идут Иван Демьянович и Аннушка. Она – чуть впереди. Потом Аннушка останавливается. Иван Демьянович догоняет ее. Аннушка берет его под руку, нежно, едва заметно, прислоняется к его плечу)

ЗАНАВЕС

Рассказы, проекты

Истории, рассказанные вечером
(Из цикла «Странные русские»)

Последние годы, как это ни печально, слово «Россия» ассоциируется с русской мафией, отмыванием грязных денег, нарушением прав человека, войной в Чечне, беженцами и нищетой. Всё это есть, но страна столь огромна, что в ней можно найти и многое другое. Цикл «Странные русские» – давний мой замысел. Кое-что удалось осуществить, однако, есть ещё многое, о чём можно снять фильмы, интересные не только российскому зрителю, но и зарубежному.

В литературе с давних времён использовался такой приём – вечером, у огня собиралась кампания и рассказывала всевозможные истории: весёлые или, приключенческие, познавательные или бурлескные… так складывались книги, литературные произведения. Этот приём (формально можно назвать его притчей, сказкой-былью) хотелось бы применить и для создания телевизионного сериала документальных фильмов. Продолжительность каждого фильма не более 52 минут. «Истории, рассказанные вечером» рассчитаны для показа очень широкой зрительской аудитории, ведь главными и основными героями там будут не те, кто «на слуху», не политики, не бизнесмены, а самые обычные люди. Особенность и «странность» их лишь в том, что они обладают уникальным даром – они научились наслаждаться жизнью, умеют находить радость в простых, столь знакомых нам всем вещах – работа, хобби, природа, любовь к себе подобным и всему живому. География фильмов – самая разнообразная. От Москвы и Санкт-Петербурга до Крайнего Севера России и глухих деревень в средней полосе.

Все названия фильмов, которые будут приведены ниже, условны.

• «Свет мысли». Предпринимателями мир не удивишь. Но в России всё в новинку. Да чтобы был производитель, а не посредник или биржевой маклер – в диковинку у нас. Владелец небольшого завода в центре Москвы А. Тихонов. Ему под 40. Организовал производство очистителей воздуха и специальных ламп. Поклонник философа Бердяева и великого учёного Чижевского, уничтоженного в сталинские времена в застенках Гулага. Изучив архив Чижевского, наш герой стал на своём заводе делать по чертежам учёного специальные лечебные лампы. Завод, хоть и мал, но процветает.

• «Арабские скакуны». Примерно в 300 километрах от столицы есть крохотный городок Мышкин. А если отъехать от городка ещё километров 50 на телеге (машина зимой или в дождливый день не пройдёт, так как асфальта нет), то попадаешь в поместье современного нашего землевладельца. А. Бирюков был когда-то геологом, но потом загорелся идеей отыскать своё родовое гнездо. Отыскал. Выкупил. Случайно у Бирюкова оказались несколько арабских скакунов – история этих коней сама по себе составит эпизод фильма. Теперь они во владении нашего героя. Постоянно в поместье Бирюкова приезжают друзья, помогают по хозяйству, которое по современным российским понятиям очень большое. Забрёл к нему как-то странник, человек бездомный и бессемейный. Остался, работает конюхом. Арабские скакуны требуют особого ухода. Время от времени Бирюков устраивает домашние «дерби», это чтобы кони форму не теряли. В соревнованиях участвуют не жокеи. А те, кто любит лошадей и умеет на них держаться.

• «Плотогоны». Далеко на Севере Уральского хребта есть норовистая речка Усть-Колва. А вокруг тайга, знаменитые лиственницы и корабельные сибирские сосны. И небольшой посёлок Рябинино. При Сталине там был лагерь для заключённых. Потом лесное промышленное хозяйство. Валят лес и сплавляют по реке. Фильм о плотогонах, об их повседневной жизни, поверьте, очень суровой жизни.

• «Помоги себе сам». В южной части России, вблизи города Белгорода, на плодородных почвах редко встретишь фермерское хозяйство. Муж и жена Блудовы несколько лет назад поняли, что спастись от неустроенности современной российской действительности они могут только сами. Не на государство надеялись, а только на себя. Оба их сына инвалиды. У нас в стране инвалидам жить бесконечно трудно. Практически им почти невозможно получить приличную профессию. Блудовы решили взять в аренду землю, научить детей растить хлеб и скот. Поначалу была у них одна лошадь и телега, которую смастерили сами. Теперь у них – 20 гектаров земли, 2 трактора, один грузовик, 5 дойных коров, молодняк, два десятка свиней, электрическая дойка, механизированная раздача кормов и так далее – всё, что необходимо для успешного ведения хозяйства и переработки выращенной и полученной продукции. Дети обучаются крестьянскому труду, поздоровели. И несчастными никто больше в семье себя не чувствует.

• «Мой доктор». Сколько уж фильмов сделано о врачах – не счесть, по крайней мере в России. Наш доктор – самый обычный скромный человек. Семья тоже вроде обыкновенная. Жена – архитектор, три сына. Семья Карпенко. Был когда-то доктор Карпенко нейрохирургом, жил во Владивостоке, где и родился, и закончил медицинский институт, потом оперировал в больнице. Потом увлёкся восточной медициной, уехал учиться и работать сначала в Польшу, потом в Крым. Романтическая история его женитьбы (об этом тоже будет рассказано в картине), жгучий интерес к восточной философии и совершенствование в восточной науке. Становление человека. Можно было бы проследить этот путь становления ретроспективно, с помощью приёма «возвращение во времени».

• «Адвокат». Одно «дело» адвоката. От его присутствия в милиции во время допроса предполагаемого преступника до судебного заседания. Есть в Москве юридическая фирма «Е. Г. Тарло и партнёры». В её ведении уголовные дела и дела о банкротстве. Но хотелось бы выбрать самое последнее – уголовное. И проследить за работой адвоката. И посмотреть, как он живёт, как общается с домашними, как поёт (почти на профессиональном уровне). Адвокат-бард. Разве это не любопытно?!

• «Богема». Петербург – город музеев, политиков и… художников. О петербургской богеме хотелось бы сделать фильм. Во главе молодёжной богемы – художник Кирилл Миллер. Он аккумулируют всю творческую молодёжь города, помогает деньгами, устраивает выставки, распродажи и показы. Эта пёстрая среда весьма разнообразна и экзотична. Нонконформисты мирно уживаются с модернистами, пуантелистами и реалистами.

• «Письмо Лешему». Есть такой город на севере, называется он Кудымкар. Живёт в нём народность коми-пермяки. И сказки у них свои, и мифы тоже – свои. И живёт в этом городе писатель Василий Климов. Родился там и по сей день живёт и работает. Недавно выпустил он книгу «Заветный клад», где собрал сказки и были своего народа. То, что было в далёком прошлом, живо и сейчас. И сегодня, как в древности, идя в лес, коми-пермяки оставляют Лешему – царю леса – письма, которые пишут крючком на содранной с берёзы коре, чтобы Леший их не обидел и помогал во время охоты или сбора грибов, ягод. Фильм этот должен быть не просто об этносе и традициях. Но и о том, как эти традиции живы по сей день, о верованиях, об их героях и богатырях, о культуре древнего маленького народа.

• «Сорок пять минут». Под Новгородом, в маленькой деревушке Березняки есть школа. В каждом классе учится не более 9 человек. И есть там совершенно уникальный учитель русского языка и литературы Василий Крылов. Он одинок, замкнут, эрудит, музыкально образован и вообще – сельский философ. В наших школах урок длится 45 минут. Сорок пять минут таланта, режиссуры, актёрского дарования и пиршество интеллекта. Сорок пять минут драматургического совершенства, в котором принимают участие дети. При школе есть этнографический музей. Со всей округи дети вместе с Учителем собирали прялки, предметы быта, произведения доморощенных художников, берестяные поделки и росписи, вместе с Учителем переносили из брошенных деревень избу и собирали её на территории музея. Трудно поверить, что в глухой российской провинции может жить и работать такой самородок. Но живёт же! Да за таким человеком просто ходить с киноаппаратом, снимать его урок, наблюдать – уже интересно!

• «Птица-тройка». Лаковая миниатюра России. Аналогов ей в мире нет. Даже более известные лаковые изделия Японии и Китая не могут с ней соперничать. Традиционный сюжет, изображаемый на шкатулках и медальонах, летящая, мчащаяся тройка лошадей, как её у нас называют, «Птица-тройка». Искусство это зародилось в посёлке Палех ещё в 16 веке, но и в других городах России работают с лаковой миниатюрой (Холуй, Мстера, Федоскино). В каждой художественной школе свои традиции, приёмы техники и свои художники. Судьба мастера палехской живописи Николая Зиновьева в фильме займёт ключевое место, но мы снимем нынешних художников, которые работают в Мстере и Федоскино.

• «Волшебство». Кто знает, что такое «коклюшка»? А «сколка»?! Да почти никто! Но кружево любят все и любуются им тоже все. И без этих загадочных предметов, изобретённых в России ещё в 17 веке, невозможно сплести эти замысловатые узоры и орнаменты. Школа мастериц кружевоплетения в городе Вологда. Фильм о семье мастериц Нестеровых и об искусстве плетения кружев.

• «Монастырская школа». Есть такой город Самара. И в нём живёт гениальная вышивальщица Любовь Тыринова. Ещё в пять лет её отдали в Иверский монастырь обучаться вышивке. Из поколения в поколение передавалось это искусство. Вышивали иконы, хоругви, церковную обрядовую одежду, знамёна. Когда в советские времена начались гонения на церковь, монастырь закрыли, монахинь отправили в ссылки и лагеря. Но вышивальщицы продолжали работать дома, тайком. В восстановленном нынче монастыре можно вновь увидеть иконы, ризы, вышитые Тыриновой и её молодыми ученицами. Чтобы вышивать для церкви, необходимо не просто владеть профессией и обладать талантом. Только по-настоящему верующий человек, знающий Священное писание, получивший благословение, может вышить икону, в противном случае она не получится. Из года в год Тыринова обучала искусству вышивания своих детей, выпестовала целое поколение мастериц, она и сегодня преподаёт.

• «Чугунный ветер». Если хоть раз человек побывал в Петербурге, он видел знаменитых коней скульптора Клодта. Но мало кто знает, что вылиты они были по его эскизам в маленьком сибирском городке Каслин. Ещё в середине 19 веке зародилось искусство чугунного литья, особого, каслинского. На Всемирной выставке в Париже в 1900 году, то есть ровно сто лет назад, построен был специальный чугунный павильон. И тогда каслинское литьё было удостоено Большой Золотой медали и хрустального приза «Гран-при». Хотите увидеть этот павильон? Приезжайте в Екатеринбург, в музей – туда его перевезли из Парижа, там им любуйтесь! Но фильм мы должны снять не исторический, а вполне современный – о том, что чугунное каслинское литьё живо по сей день. Узорчатые камины и решётки, скульптуры коней мастера (О. Скачков, А. Чиркин и др.) отливают и нынче. Чугун всегда ассоциируется с чем-то тяжёлым, мощным, помпезным. Но каслинское литьё – это ветер, полёт, движение.

Это лишь малая часть историй об удивительных и странных людях моей страны, рассказанных вечером, когда потрескивают поленья, за окном непогода, из дома выходить совсем не хочется, а у огня собралась компания друзей, каждому из которых есть что вспомнить и поведать.

Никитины кони

На уроке рисования Татьяна Георгиевна сегодня дала свободную тему. И теперь, дома, Никита сидел и рисовал то, что не успел в классе.

Учительница рисования была какая-то особенная. Никита никак не мог понять, бояться ее или нет. Высокая, сухонькая, в больших очках и подстриженная совсем как мальчишки из старших классов. Иногда они приходила в брюках, тогда Никите казалось, что она может превращаться в кого хочешь – в мальчика, в старую женщину и в девочку. В девчонку она превратилась один раз, еще зимой. Бабушка тогда послала его за хлебом, в булочную. Было уже совсем темно, а Никита не любил ходить и гулять в темноте. Но они с бабушкой боялись, что опять папа станет кричать: ничего в доме нет, и он всех кормит, и всё, что обычно он кричал по вечерам. Когда Никита был совсем маленький, он не понимал, прочему папа все время кричит и бросается всякими предметами, а мама все время плачет. А потом, когда подрос, понял, что папа кричит, когда пьяный и от него так противно и кисло пахнет.

Никита быстро бежал по пустынной улице, такой черной, такой тихой и совершенно пустой – без людей и домов, хотя и людей было много, и в домах горели разноцветные окна. И вдруг в этой пугающей немоте, которая охватила его на поздней улице, Никита услышал чей-то смех. Он дробился и распадался, как распадается иногда – это Никита давно заметил – звук рояля, если все время ударять то по одной, то по другой клавише.

Он остановился и увидел, что какая-то высокая тощая девчонка играет со старым дядькой в снежки. Никита подошел поближе и понял, что эта девчонка – Татьяна Георгиевна. Он убежал сразу, но после долго еще вспоминал, как она кидалась снежками и смеялась. И на уроках, когда она строго ему выговаривала, если он, по своему обыкновению, вместо того, чтобы срисовывать вазу или апельсин, рисовал что-то свое, совсем ненужное для урока. Никита уже не боялся ее, потому что ему вспоминался ее смех и то, как неловко, не далеко и не попадая в цель, она кидалась снежками…

Сегодня Никита сначала решил дорисовать коня. Конь был серебряный, а гриву он ему нарисовал красную и глаз – большой и черный. Он никак не мог придумать, как положить краску, чтобы глаз казался плачущим. И на отдельном листочке уже появилось больше двух десятков глаз, наполненных желтыми, синими, жемчужными слезами.

…Татьяна Георгиевна однажды попросила Никиту, чтобы его папа пришел в школу. Это было год назад, еще в третьем классе. Никита перепугался, заплакал как всегда тихо, не слышно. И не передал папе. Он никак не мог понять, в чем виноват, за что она вызывает отца. Никита врать не любил. Бабушка ему всегда говорила: «Все равно врать не умеешь, у тебя сразу уши красные делаются, так уж лучше не заводись с этим, все равно подловят». И Никита даже несколько раз врал самому себе, глядя в зеркало, хотел проверить. И действительно уши пылали. Но он считал, что не сказать – не значит врать. И потому молчал долго. Примерно через месяц после того разговора с Татьяной Георгиевной он как-то услышал звонок в дверь, но открывать не пошел, так как лепил из красного пластилина оленей и упряжку – на день рождения своего друга, Андрюшки из соседнего дома. День рождения должен был быть через неделю, но он лепил сегодня, потому что мало ли что произойти может! Раздался звонок, а потом бабушка, пришаркивая ногой, пошла открывать. У бабушки нога стала болеть недавно. Она аккуратно ходила к врачам, даже Никиту один раз с собой, чтобы по улице не болтался, а домой в тот вечер было нельзя – папа и мама скандалили и кричали так, что на улице было слышно. К врачам бабушка ходила, а вот лекарства не покупала, лечилась дедовскими методами. То из ромашки кашицы наварит, привяжет к коленке, а вчера собрала на пустыре лопухов и обвязала ими ногу. Нога стала толстая, неуклюжая и в коленке не сгибалась. Поэтому бабушка шаркала ею, когда шла. Она открыла дверь и Никита вздрогнул – услышал хриплый голос Татьяны Георгиевны. Он привстал и чуть было не уронил упряжку. Потом поставил упряжку на стол и тихо прокрался на цыпочках к двери, приложил ухо и стал слушать.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, голубочка миленькая. – Бабушка всегда так странно разговаривала с людьми. – Вы к кому?

– Вы Никиты Морева бабушка?

– Да, голубочка, деточка. Да, проходите, раздевайтесь. Чайку попьем. Что Никиточка набедокурил?

– Я уже несколько раз его просила, чтобы отец зашел, а он, верно, не передает. Спасибо, я сама. Вообще-то у нас теперь не в заводе на дом к ученикам ходить. Да тут случай особый. Спасибо…

А дальше Никите ничего слышно не стало, потому что бабушка повела ее на кухню. Вечно она: чуть что – чаю. Терпеть этот чай не мог Никита, особенно горячий. А бабушка его кормила и приговаривала: «С чайком хворь уйдет, с чайком и обида ускачет. Ты, Никиточка, деточка, попей, голубчик, попей, слезки в чай тоже – и нет слезок-то. Вот, бывало, приду с поля, на тракторе намаюсь, видано ли: девчонка, да трактористка? – чайку попью, и ручки-то не болят, ножки-то не гудят. И неправильно папка твой говорит: „Вы, мама, молчите, вы черные посконные землю пахали, а я есть рабочий с седьмого колена“. Неправильно-то папка говорит. Я землю-то пахала, а он хлебушек ест. Правда, Никиточка, голубчик?»

Вот и учительницу повела. Конечно, Никита знал: если заметят, что он подслушивал, плохо будет. Даже бабушка заругается, хоть она всегда его жалеет, от папы бережет, защищает. И от мамы, когда она на него сердита. А подслушивать да подвирать – это даже бабушка не простит. Но удержаться не мог. И сняв тапочки, тихонько, в одних носках подкрался к кухонной двери. Она была прикрыта, но не совсем. Э поэтому ему ясно услышалось.

Никита долго не мог забыть этот разговор. Он сначала от страха и ужаса ничего понять не мог. Только потом, вспоминая каждое слово Татьяны Георгиевны и бабушкино, он начал понимать. И становилось ему от этих слов то тоскливо, то жарко, то смеяться хотелось.

Бабушка часто-часто говорила, и Никита понял, что она волнуется и смущается.

– Никиточка, мальчик мой, хороший очень, Знаете, он, бывало, придет, такой большой уже, десять годочков, а все на ручки просится. Бабочка, говорит, подержи меня на ручках…

Никита даже зажмурился от ужаса. Вот сейчас она, Татьяна Георгиевна, смеяться станет. Но она почему-то молчала. Не смеялась. И не перебивала бабушку.

А бабушка немного успокаиваться стала. Тише да медленнее стала говорить.

– Так понятно же, миленькая, голубочка вы моя, Татьяна Георгиевна! Ласки-то нет у мальчишки. Он все кричит, а моя-то дура все воет. Я ей сколько раз говорила, просила: брось, выгони. Ирочка-то моя за него вышла, школу бросила. А теперь… А что вспоминать-то. А и то вспоминаю, видите…

– Ой-ой, – как-то по-детски сказала учительница, – ну, пожалуйста, не плачьте. И вообще при мне плакать, ну, совсем, совсем нельзя. Я… я не знаю, что говорить и делать в таких случаях.

– Ладно, – сморкаясь и, продолжала бабушка, – не буду, голубочка. Сдержусь. Но трудно, знаете. Трудно смотреть, как твое родное дитя, внучек единственный, по ночам не спит, дрожит, слушает, как они свои отношения выясняют да посуду колотят. Я Ирочке, поверьте, говорила: уж лучше бы ты какая гулящая была. Ох, простите вы меня. А Ирочка мне говорит: «Мама, он меня как погладит, как ласковым хоть денек побудет, – не могу. Ну, мама, не могу я его выгнать». И как ты ее поймешь? Вот я, когда землю-то на тракторе пахала, девчонкой совсем…

«Ну, завела, – подумал Никита – сейчас про трактор, потом про хлеб, который растила». Но бабушка вдруг осеклась и замолчала. А Татьяна Георгиевна и сказал вдруг:

– Вы, Марья Алексеевна, меня послушайте внимательно.

– Да, да, голубочка. Вы простите меня старую. Но мне с умным образованным человеком никак не удается поговорить. Надо же что-то делать. Ведь мальчик-то мой гибнет. Ночью стали кошмары сниться. Раньше в «Динамо» я его возила, в самбо. Так теперь отказался. Не хочет. «Бабулечка, – говорит – не поеду. Там меня бьют мальчики». Я пошла с тренером поговорила, он меня на занятия пригласил, чтобы посмотрела, какие там ребяточки. Нет. Не бьют его. Они, конечно, дерутся, так ведь не со зла – тренер их учит, как да что. А вот он бояться стал. Весь дрожит. Чуть где стукнет – вздрагивает, плачет. Это ведь не годится. Большой уже, десять годочков. А все почему – думаю я. Все потому что дома плохо. Вы, Татьяна Георгиевна, не думайте, Никиточка-то мой не врет совсем. Всегда правду… Да только вы кого просили «отца – в школу»? Так он его боится ужас как. Вот от страха… Вы уж его не ругайте, пожалуйста!

– Вы, Марья Алексеевна, успокойтесь. Я Никиту вашего ругать не собираюсь… Ведь я совсем за другим. Понимаете…

И тут она замолчала, а Никита даже дышать перестал… Стоял он на одной ноге, руками держался за стенку, чтобы в любой момент повернуться можно было да и сбежать, если они поймут, что он тут, возле двери. Нога затекла, и по ней бегали колкие мурашки. Но боялся сменить позу – вдруг услышат.

Понимаете, продолжала Татьяна Георгиевна, – у мальчика вашего – талант.

– Талант? – недоверчиво переспросила бабушка. – Талант?

– Да. И немалый. Я давно заметила. Еще когда он в первом классе был. Но наблюдала. Бывает, проходит бесследно. Так, яркие работы, а потом, когда ребенку десять, – все уходит куда-то. Я, конечно, занималась с ним. Но, знаете, выделять кого-то особо у нас возможностей нет. В классе тридцать пять учеников. Да и непедагогично. Правильно?

– Конечно, конечно, милочек.

– Ну, вот. Последнее время вижу – надо мальчиком заняться. По-серьёзному. Ну, я и поехала в школу, в художественную. Я ее сама кончила когда-то. Пришла к Василию Семеновичу, к директору, и показала два Никитиных рисунка. Сказала все, что про него думала. Ему работы показались интересными. «Интересные работы» – так он сказал. А для него это – похвала наивысшая. Но чтобы не ошибиться, он просил еще привезти. И лепку, и рисунки – побольше. Чтобы работ двадцать по рисунку и лепке. Вот я и хотела с отцом поговорить. Это поскорее делать надо. Сейчас его в подготовительный класс примут. А на будущий год, уже после четвертого класса, в школу. Вам, конечно, возить его очень далеко. Но, может быть, если участь семейное положение… В общем, при школе есть интернат.

Дальше Никита слушать не мог. Он подпрыгнул, закрутился на месте, забыв об осторожности, приплясывая, бросился к себе в комнату.

…Уроки делал он теперь наскоро. И ел наскоро. Гулять почти перестал выходить. Он рисовал, пока был свет, а потом зажигал настольную лампу и лепил. На этажерке стояло уже штук двадцать коней – они мчались, шли шагом, летели птицами. Они были гнедые, вороные, каурые, в яблоках.

Уже стемнело, и он зажег лампу. Но сегодня что-то не клеилось. Резало глаза и болела голова. Опять вчера допоздна папа кричал, даже соседи постучались. А мама сначала плакала тихо, а потом заголосила так страшно, что он выскочил в коридор и бросился опрометью к бабушке. Бабушка тоже не спала. Она сидела на краю кровати, свесив забинтованную, обмотанную шерстяным платком ногу, машинально заплетала и расплетала свою седенькую косичку. Никита вбежал к ней и прижался к худому, вздрагивающему плечу. Бабушка погладила его, уложила на свою постель, что-то приговаривая, пришептывая. Гладила и гладила по голове. А потом он быстро уснул, и, когда проснулся, надо было бежать в школу, а папа еще спал, и мама тоже, потому что была суббота, и им не нужно было спешить на работу. Никита даже обрадовался, что не видел их. Не хотелось ему видеть их.

И вот теперь, вечером, ничего у него с плачущим глазом коня не получалось. И он решил отложить, не рисовать больше. Пошел на кухню, бабушка готовила ужин и одновременно смотрела телевизор. Передавали концерт, и Никита сел и тоже стал смотреть.

Но тут хлопнула дверь, вошел папа.

– А, привет! – весело сказал он.

Никита решил, что сегодня папа добрый, и подбежал к нему. Но отец отстранил его и спросил:

– Каковы успехи, сынок?

Зачем только он спросил? Ведь теперь придется рассказывать про двойку по математике.

И Никита сказал про двойку. И тут он впервые по-настоящему пожалел, что бабушка разучила его врать. «Зачем ты разучила меня врать?» – подумал он.

А папа вроде и не сказал ему сначала ничего. Он долго смотрел на него, так пристально-пристально. Потом схватил за руку и поволок его в комнату. И, держа в одной руке сына, другой методично и совершенно беззлобно как-то стал сбрасывать Никитиных коней на пол и топтать их ногами. Те, что успели засохнуть, рассыпались в крошку, а другие размазывались под его каблуком.