Текст книги "Всё будет хорошо"

– Извините. – Она чувствовала, что говорит очень тихо, и начала еще раз, погромче. – Извините! А доктор Емец скоро придет?

Фигура обернулась, и Нина увидела, что это и есть сам доктор Емец. В руках у него было что-то металлическое, блестящее. Свет сиял на этом блестящем, мешая Нине рассмотреть, что же он держит в руках. Откуда-то взялись еще люди – тоже все в белых балахонах и с масками на лицах. Нина не заметила, как они вошли, – глаза ее все это время были прикованы к металлическому, явно очень острому предмету в руках доктора.

– Ложитесь, больная. – Кто-то потянул ее за руку, и Нина послушно легла.

Она почувствовала, что ее ноги и руки привязывают к каким-то поручням по краям стола. Свет от ламп бил в глаза нестерпимо, но она почему-то больше всего боялась именно закрыть глаза.

– Все готово, – раздался чей-то голос. – Можно приступать, доктор!

Нина почувствовала, как чьи-то руки задрали у нее на животе короткую больничную рубаху и взбили ее под самый подбородок. И увидела, как доктор Емец придвинулся вплотную к столу. Его лицо было закрыто марлевой маской, из-за которой были видны только темные непроницаемые глаза. Но Нина никак не могла поймать его взгляд, как ни старалась. Руки в резиновых перчатках сжимали тот самый блестящий предмет, и Нина увидела, что это то ли нож, то ли скальпель – большой, тяжелый, странной замысловатой формы. Она дернулась, но веревки, которыми она была привязана, не пустили ее.

– Спокойно, спокойно, – сказал доктор Емец. – Чем меньше будешь дергаться, тем быстрее все закончится. Он опустил руку с ножом, и Нина почувствовала прикосновение ледяного металла к коже. Она содрогнулась. Острое и холодное разрезало ее кожу со звуком, напоминающим звук лопнувшего спелого арбуза, и что-то теплое полилось потоком, и лилось по ее животу, из живота, и с тяжелым звуком капало на плиточный пол, и она поняла, что это ее кровь. Сколько крови! Что они с ней делают? Неужели они не понимают, что она теряет много крови? Внезапно ей стало очень больно, что-то тянули у нее из живота, отрезали, резали прямо по живому. Она рванулась изо всех сил, и снова веревки не пустили ее. Тогда она закричала:

– Наркоз! Вы забыли наркоз!!! Как же без наркоза?!

– Наркоз? – весело переспросил доктор Емец, роясь у нее в животе, как в кошелке. – Какой наркоз? Бесплатно режем без наркоза. За операцию платили, голубушка? Нет? То-то же! Тогда лежите тихо. – Он снова опустил руку с блестящим окровавленным предметом куда-то в низ Нининого живота, и Нина поняла и почувствовала, что сейчас и произойдет самое страшное. Чья-то рука легла ей на глаза, пытаясь закрыть их, как покойнице, но она рванулась еще раз и закричала:

– Квартира! У меня есть квартира! Я продам квартиру! Я вам заплачу!

– У вас ничего нет. Вы нищая, голубушка.

– У меня есть, есть квартира! Я вам обещаю…

– Нет у вас никакой квартиры. – Глаза хирурга зеркально блеснули, отражая сияющий безжалостный свет ламп. – И денег тоже нет. Ничего нет. – Доктор мертвенно усмехнулся под марлевой повязкой. Она не видела его губ, но по выражению его лица поняла – он ей не верит. И он точно так же, как она, знает, что у нее ничего нет. Ей не обмануть его.

– Лежите тихо. Держите ее. – Хирург кивнул своим подручным, и чьи-то холодные руки снова легли ей на запястья. – Будем кончать…

…Она страшно кричала и проснулась от собственного крика. В предрассветных сумерках Нина увидела, что сидит на отцовском диване, прижимая ветхое одеяло к низу живота. Простыня сбилась и свесилась на пол, подушка лежала бесформенной грудой там, куда она ее отбросила. Металлический будильник на полу рядом с диваном громко тикал. Балкон она оставила на ночь приоткрытым, воздух был свежий и холодный. Она хватала его открытым ртом, тяжело дыша, ноги не слушались, когда она спустила их на пол. Она добрела до стены и щелкнула выключателем. Свет от висящей посреди потолка стосвечовой лампочки мгновенно залил всю комнату, и она застонала – доктор Емец из ночного кошмара в таком же ослепительном безжалостном свете, с окровавленным ножом в руке все еще стоял у нее перед глазами. Бок, надавленный вылезшей пружиной, саднил тупой болью. Нина провела взмокшей рукой по животу, и ей показалось, что там зияет разрез. Дрожь все сильнее колотила ее. Она бросилась обратно на диван и зарыдала.

– Я убью его!!! – Она плакала и комкала ночную рубашку, зачем-то закручивая ее жгутом. – Я убью, убью его!

* * *

– Нин, ты чего бледная такая, как не отдыхала? Ты завтракала уже? В больницу поедем? Димка как? – Васька встретила подругу градом вопросов.

– Спала плохо на чужом месте. В больницу поедем. Димка? Да вроде бы в порядке. Час назад с ним говорила. Нет, еще не завтракала, – механически отвечала на все вопросы Нина.

– Тогда давай я тебя накормлю и поедем. У меня давно готово. – Васька выставляла на стол тарелки, чашки, резала хлеб. Нина равнодушно взглянула на еду.

– Вась, ты без меня завтракай, хорошо? Мне что-то не хочется.

– Как так не хочется? Ты давай ешь без разговоров! В больнице тебя никто кормить не будет. Ну, кроме меня, конечно. – Васька самодовольно усмехнулась. – Нин, да не переживай ты так! – Она подошла и участливо обняла подругу за плечи. – Вот увидишь, все обойдется.

– Вась, ты меня извини. – На Васькином родном лице читались такие неподдельные забота и участие, что Нина немного оттаяла. – Мне с тобой серьезно поговорить нужно. Только давай так: как бы ты сейчас мне ни ответила – я не обижусь. В любом случае.

– А что такое? – Заинтригованная Васька с грохотом поставила чайник.

– Вась, все предельно просто. Мне нужны деньги на операцию, а у меня их нет. – Нина улыбнулась вымученной улыбкой. – И я прошу вас с Герой мне занять. На неопределенный срок. Потому что я не знаю, когда смогу выйти на работу.

– И из-за этого у тебя аппетит пропал? Значит, так. Давай действительно, чтобы без обид. Мы ж подруги? Сейчас мы завтракаем. Яичница, бутерброды, салат, кофе и пирожные. Причем съесть нужно все. А потом я даю тебе любую сумму, которая тебе нужна. Договорились?

– Вась, это очень большие деньги…

– Сколько?

– Большие, Вась. Так что сразу не обещай.

– Да не тяни ты! Говори, сколько тебе нужно?

– Тысячу доктору за операцию и примерно еще пятьсот на остальное.

– Да, сумма приличная, но, как говорится, не смертельная. – Васька покрутила головой. – Все равно, давай есть, а то у меня кишки уже марш Мендельсона играют. А к вечеру я тебе деньги привезу.

– У Геры возьмешь? Знаешь, мне не очень хочется, чтобы он знал.

– Потому что он может сказать Сереге, какое он дерьмо? – Васька проницательно посмотрела на подругу. – Ты не переживай так. Он, по-моему, все ему уже сказал.

* * *

Нина неприязненно посмотрела на знакомую табличку «Емец И. М. Зав. отделением», как будто табличка была виновата в приснившемся ей ночном кошмаре, постучала, услышала веселое «Да-да!» и решительно толкнула дверь.

– Здравствуйте!

– А, спортсменка наша. Сдаваться пришли?

– Да, Игорь Михайлович, пришла.

– Так-так! А что вид такой невеселый? Страшно?

– Страшно, – честно призналась Нина.

– Не страшно только дуракам, – изрек доктор, – а мы с вами – умные люди. И понимаем, что выход сейчас только один. Ну, что – оформлять?

– Оформляйте, – вздохнула она.

Доктор вынул из ящика бланк направления, поставил несколько нечитаемых закорючек, долженствующих означать диагноз, дату и подпись, и отдал Нине.

– Может, кофеечку? – кивнул он на стол, на котором дымилась огромная чашка с надписью «Лида».

– Нет, спасибо. – Нина улыбнулась. – Меня уже и напоили, и накормили. Извините, Игорь Михайлович, – внезапно спросила она, – а что это у вас чашки все сплошь с женскими именами?

– Так специфика такая, Ниночка, – расплылся в улыбке доктор Емец. – В среду вот, даст Бог, прооперируем вас, вы выздоровеете, приедете и подарите мне чашечку «Нина». Традиция! Смотрите: он раскрыл небольшой шкафчик, стоящий в углу. Две нижние его полки сплошь занимали чашки. У Нины зарябило в глазах от женских имен. – Видели? – Доктор, довольный, закрыл шкаф и усмехнулся. Вот это, называется, предоперационная психотерапия. – А дома еще сколько! C сердечками! С цветочками! А по отделению гуляет! Так что, Ниночка, не забудьте.

Сестра отвела Нину в самый конец коридора.

– Вот ваша палата. До среды будете лежать одна. Это у нас самая лучшая палата, – многозначительно сообщила она Нине. – Располагайтесь. Вещи можно в шкаф повесить. На тумбочку телевизор можно поставить, если хотите. Холодильник сразу за вашей дверью, в коридоре. Постелитесь сами?

– Да, спасибо.

Васька маялась в вестибюле. Увидев подругу, она встрепенулась:

– Что?

– Положили. Палата 12.

– А операция когда?

– Вроде бы в среду. Вась, давай я тебя провожу и езжай домой… Девушка, – обратилась Нина к спускающейся по лестнице сестре, той самой, что ее принимала, – мне гулять можно?

– Гуляйте на здоровье, – улыбнулась сестра Нине, – заодно и осмотритесь. Да! – спохватилась она. – Потом подойдете ко мне на пост, я вам дам список, что нужно для операции. Купить можно прямо в той аптеке, что в соседнем корпусе.

Они вышли на аллею и медленно побрели к выходу.

– Я утром приеду. – Васька смотрела на Нину круглыми печальными глазами. – Привезу тебе деньги и завтрак. Ты, пожалуйста, не волнуйся и ни о чем таком не думай.

– Я ни о чем таком и не думаю. – В этот момент это было почти правдой. – Это ты не волнуйся. Вон, смотри, маршрутка подъехала. Иди, Вась.

– Ну, я пошла. – Васька не тронулась с места. – Все будут хорошо, Нин, правда.

– Пока. – Нина повернулась и не оглядываясь ушла в свой корпус.

* * *

День тянулся бесконечно долго. Вчера она никак не могла уснуть в своей тихой палате. В отделении слышались разговоры, невнятный шум. Близко за стеной работал телевизор, но слов было не разобрать. Шлепала дверца холодильника, звякала посуда. Но постепенно к ночи все затихло, шаги в коридоре слышны были все реже. Потом выключили общий свет, оставили только лампу у дежурной сестры. Нина попыталась читать, но в голове назойливо всплывала все время одна и та же мысль – та, которая пришла вслед за ночным кошмаром: «Я убью его! Я убью его!» Это преследовало ее весь вечер, как звук какого-то дьявольского метронома, это заставило отложить книгу и напряженно всматриваться в ночное окно. Сплошная чернота, темень. И совершенно тихо. Сюда не проникали обычные ночные городские звуки – лязг трамвая, скрип тормозов, автомобильные гудки, музыка – ничего. Только несколько раз откуда-то она слышала неопределенные, приглушенные звуки разговора – это ночные сестры выходили подышать свежим воздухом, а проще говоря – перекурить. Наконец, заметив, что новенькая из двенадцатой палаты не спит, к ней постучала дежурная и предложила какую-то пахучую дрянь в пластиковом стаканчике. Нина отказалась, сестра настаивать не стала – просто оставила стаканчик и вышла. В голове все стучало: «Я убью его! Я убью его!»

Нина подумала и залпом выпила жидкость. Через некоторое время микстура подействовала, и она наконец с облегчением почувствовала, что засыпает.

Сегодня с утра приезжала Васька, привезла деньги и кучу еды. Долго сидела у Нины в палате. Большой ее живот смешно выпирал – она накинула белый халат, и средние пуговицы не застегивались. Нина равнодушно смотрела на домашнюю снедь, подержала в руках деньги и отдала их обратно:

– Спасибо большое, Вась. Только давай они пока у тебя побудут. Я сейчас какая-то рассеянная. Еще потеряю. После операции, если все будет хорошо, принесешь. Вперед – примета плохая. – Она помолчала, качая ногой и глядя в пол. – И потом – пообещай мне, если со мной что-нибудь случится, ты возьмешь Димку к себе. Я бы хотела…

– Ты что! – перепугалась Васька, хватая ее за руку, и из глаз у нее тут же брызнули слезы. – Что ты такое говоришь, Нинка! И думать не смей! Ничего с тобой не случится! – Она не выдержала и заревела во весь голос.

– Ну, прости, прости меня, пожалуйста, дуру. – Нина обняла подругу. – Действительно, что со мной может случиться?

* * *

– А оперировать под каким наркозом будут?

Молодой чернявый анестезиолог снисходительно посмотрел на Нину. Этот вопрос ему непременно задавал каждый пациент, и он всем терпеливо отвечал:

– Не волнуйтесь, Нина Анатольевна. Наркоз будет самый лучший. Ничего не услышите. Проснетесь уже в кровати.

– А когда мне его будут делать? Анестезиолог удивленно вскинул брови.

– Перед началом операции, конечно.

– Нет, – смутилась Нина, – я не это имела в виду. Просто я волнуюсь очень… Я вчера никак заснуть не могла.

– Не волнуйтесь вы так, Нина Анатольевна! Оперировать будет сам Игорь Михалыч… А чтобы вы так не переживали и выспались как следует… – Он достал из кармана небольшую пачку листков, аккуратно оторвал один и протянул Нине. – Вот вам рецептик. Пойдете сейчас в соседний корпус, там аптека…

– Я знаю, – перебила его Нина. – А что это?

– Это легкое успокоительное и немного снотворное. Мне уже доложили, что вы вчера долго уснуть не могли. Отнесете вот это на пост, – кивнул он на листок, – и сегодня вечером, часиков в восемь, вам сделают. Я распоряжусь. Будете спать как младенец.

– А может, не нужно? – Нина сомневалась.

– Нужно, Нина Анатольевна, нужно. Всем перед операцией делают в обязательном порядке. Это очень хорошее средство. Вы нам завтра нужны спокойная, и чтоб сердечко не шалило. Ну, я пошел. – Анестезиолог легко хлопнул ладонью по Нининой кровати и поднялся. – До свидания, Нина Анатольевна, до завтра.

Часов до трех она пролежала неподвижно, глядя куда-то в потолок. Молоденькая сестричка несколько раз заглядывала в палату: приглашала Нину обедать, но она отказалась – Васька нанесла всего невпроворот, да и перед операцией не рекомендовали много есть. Потом сестра забрала пакет с медикаментами, купленными Ниной по списку. Потом зашла, чтобы отдать лекарства, которые понадобятся Нине после операции. Сестричка была разговорчивая, миленькая, но Нина лежала на своей кровати молча, отвернувшись к стене, делая вид, что дремлет.

Наконец, пролежав так несколько часов, она поднялась и пошла в аптеку. Аптекарша еще вчера приметила эту молодую девочку, покупавшую стандартный набор для операции, и поэтому закивала Нине с порога, как старой знакомой.

– Забыли что-нибудь?

– Да. – Нина протянула листок. – Вот, доктор велел купить.

– Сей-час посмотрим… Ага! За-ме-чательно. Уже даю. – И выложила на прилавок лекарство и шприц к нему. – Завтра? – фамильярно спросила она, перегнувшись через прилавок.

– Что? – не сразу поняла Нина.

– Я спрашиваю, оперировать завтра будут? – Дама добродушно смотрела на Нину и почему-то кивала ей накрахмаленной шапочкой с замысловатыми прорезями «ришелье».

– Да, вроде. – Нина пожала плечами. – А что?

– А кто, – допытывалась досужая аптекарша, – сказали?

– Игорь Михайлович. – Нина покосилась на не в меру любопытную даму, взяла ампулу с прозрачной жидкостью и шприц и зачем-то стала их рассматривать. – А это хорошее лекарство? – с сомнением спросила она.

– Очень! Спать будете как дитя. И вот еще что. – Провизор наклонилась к Нине. – У многих после операции бывают проблемы с гм… туалетом. Так я вам советую взять это очень мягкое слабительное. Тоже очень, о-о-чень хорошее.

Аптекарша сложила все в веселенький пакет с цветочками.

– Удачи вам! Игорь Михайлович – очень хороший врач, – добавила она.

– Спасибо. – Нина выдавила из себя какое-то подобие улыбки для приветливой дамы и вышла на улицу. Снова идти в палату не хотелось. Посидеть здесь? Вот, видимо, та самая скамейка под окнами их корпуса, почти у самого санпропускника, где любят вечером отдыхать медсестры. Листья на липах уже желтеют. Нина села на скамейку, смахнув несколько золотых липовых сердечек. Нужно на что-то решаться. Собственно, она уже решилась. Она все равно умрет. И у нее просто нет выхода. Нет выхода.

* * *

Она все продумала еще раз тут же, под липами. В те несколько минут, которые она провела в аптеке, все сложилось в голове так, как будто она размышляла над этим много дней подряд. Вернувшись в палату, она достала мобильник и позвонила Сергею. Он долго не отвечал, и она уже было решила, что это судьба, и хотела дать отбой, но тут трубка вдруг сказала раздраженным глуховатым голосом Сергея прямо ей в ухо:

– Да!

– Сергей!

– Да, Нина, говори, быстрее. У меня трубка садится и очень мало времени.

Он, конечно, не хотел говорить с ней так резко, но долгие препирательства с прорабом, которому он хотел поручить ремонт квартиры, вывели его из себя. Да еще нужно было все утро любезничать с Ликиной матерью…

– Сергей, мне нужно с тобой поговорить. Желательно сегодня. И без присутствия этой твоей… невесты. И без ее матери тоже.

Да что за день такой! Прораб, Вероника Валерьевна, теперь еще и Нина!

– При чем здесь Лика и ее мать? – спросил он довольно холодно.

– Вот именно, они здесь совершенно ни при чем, – не выдержав, сорвалась Нина, – и поэтому я тебя убедительно прошу, чтобы их не было.

– Хорошо. Ладно! Во сколько ты придешь?

– От половины десятого до десяти. Тебя устроит?

– Да. – Он нажал на кнопку отбоя и с раздражением бросил телефон на сиденье рядом. Черт бы побрал все это!

* * *

– Ты меня слышишь?

– Да слышу, слышу я тебя, не глухой.

– Заедешь к нему сегодня вечером.

– Да ладно, сколько можно! Тёрли уже. Сегодня все сделаю. А если он не один будет?

– Так ты позвони и договорись, чтобы был один. Или тебя учить?

– Не учи ученого. – Витек недобро усмехнулся. – Что это ты так его не залюбил? Чего вы такого не поделили? Может, с ним просто потолковать по-хорошему?

– Ты что, совсем тупой? Не понимаешь ничего? Или, может, придуриваешься?

Тупой, тупой! Ничего он не тупой. Просто хотел как лучше.

Как будто прочитав его мысли, второй добавил:

– И без выкрутасов.

Вот как. Значит, без выкрутасов. Что ж, хозяин – барин. Кто платит, тот и заказывает музыку. А жаль. Витек старался все решать полюбовно. Тем более что тот, к кому его посылали, был ему вообще-то симпатичен. Но здесь его собеседник прав – слишком много уже знает тот, к которому его посылают. И он не профессионал. Как говорил незабвенный Мюллер, «очень сложно понять логику непрофессионала». Себя же Витек считал, несомненно, профи. И профи высокого класса. Поэтому он слегка потянулся, глянул искоса на своего партнера – тот, оказывается, тоже смотрел на Витька:

– Волына, как всегда, твоя. Есть у тебя чистая?

– Обижаешь! Всегда есть. – Витек хмыкнул. – За отдельные бабульки, разумеется. Какую будешь брать?

– Ладно, не обижу… торговец! Тэтэшку. А вот этот там оставишь. – Он протянул Витьку второй пистолет, завернутый в пакет. – Да не лапай так, пальцы сотрешь.

– Понял, – ухмыльнулся Витек. – Веселый розыгрыш?

– Вроде того. – Собеседник чуть брезгливо отдернул руку. – И давай все-таки без выкрутасов, Витя. Чтоб все чисто. Без всяких там душеспасительных бесед.

– Да ладно тебе грузить, понял. – Витек сплюнул на чистый плиточный пол веранды. – Солдат ребенка не обидит.

* * *

Она так ничего и не ела до самого вечера. И бесконечно прокручивала в голове свой план. Да, риск есть и, наверное, не самый минимальный. Но у нее нет выбора. Она выверяла план по часам, как когда-то по секундам рассчитывала свое выступление. Все должно сойтись. Нужно решиться и сделать это. Как будто атрофировалось что-то внутри, умерли все эмоции. Она с математической точностью снова и снова продумывала все детали. Она все взвешивала и взвешивала и, казалось, все никак не могла решить, но где-то глубоко внутри она уже знала, что решила. Даже не сегодня. Еще вчера. С одной стороны – жизнь Сергея, с другой – Димка. Если она умрет, а она была уверена, что очень скоро умрет, – то что будет с Димкой? Кому нужен чужой ребенок? Пожалеть, приютить на день, на два. А потом? Что будет потом? Воспитывать? Ведь это не неделю. Годы! На какие деньги? Все сейчас стоит денег. Садик. Школа. Образование. Да, конечно, есть Васька – добрая душа. Но у нее собственных доходов нет, а просить все время у Геры… Нет! Димка не будет жить в детдоме. И она, Нина, ни у кого больше не будет просить!

Приходила сестричка, та самая, молоденькая, разговорчивая, что заступила утром. Нина отдала ей ампулу и шприц, что купила в аптеке, и поинтересовалась:

– А колоть меня когда будете?

– Волнуетесь? – Сестричка сочувственно посмотрела на нее.

– Да так… – Нина неопределенно пожала плечами.

– Часиков в семь-восемь. Чтобы успели выспаться как следует.

– По-моему, я и потом успею выспаться. – Нина невесело усмехнулась.

– Сон очень полезен, – наставительно заметила молоденькая сестричка. Нина едва не фыркнула. Надо же! Сон, оказывается, очень полезен. Она и не знала. Впрочем, девочка очень миленькая. Наверное, сразу после медучилища.

– Так вы не забудете? – Нина сказала это уже в спину уходящей сестричке.

– Что вы! – Та обернулась и даже покраснела.

До шести Нина безвылазно сидела в палате. Потом вдруг подумала, что до сих пор не проверила, запирается или нет вечером вторая лестница, дверь на которую находится как раз перед ее палатой и которая ведет в коридор первого этажа. И вообще, это безумие. Все это происходит не с ней. Она сейчас ляжет спать, проснется завтра – и ничего этого не будет. Ни опухоли. Ни Лики. Ни Вероники Валерьевны. Может быть, и Сергея тоже не будет. Ничего не будет. Будут только она и Димка. Сейчас надо лечь спать и проснуться завтра. Прямо сейчас попросить сестричку вколоть это чертово лекарство. «Я сейчас подойду к ней и попрошу», – подумала Нина, выходя из палаты. Но повернула на лестницу.

Замок на двери присутствовал, но и только. Нина, взглянув, сразу поняла, что его никогда не запирают. Он был покрашен с торца вместе с дверью и, видимо, ни разу с тех пор не запирался. Иначе краска бы облупилась. Нина не спеша спустилась на первый этаж. Тут с замком та же картина. Очень хорошо. Так. Еще двадцать шагов по коридору – и дверь санпропускника. Он, похоже, тоже запирается только на ночь, то есть тогда, когда сестры и дежурные врачи поужинают, покурят, поболтают и отправятся спать. Это происходит, судя по вчерашним звукам, часов в одиннадцать-двенадцать. Даже позже. Она должна успеть. С колотящимся сердцем Нина снова поднялась к себе в палату. Как хорошо, что она здесь одна. Как плохо, что она здесь одна. Впрочем, у нее действительно не осталось выбора.

– Вот, Нина Анатольевна. – Сестричка вошла в палату к Нине с медицинским эмалированным лотком в руках. – Все как положено. А вы боялись, что я забуду! – Она поставила свой лоток на тумбочку.

Нина смотрела, как сестричка набрала лекарство в шприц, бросила в лоток пустую ампулу и намочила ватку в спирте.

– Одну секундочку. – Нина встала с кровати и улыбнулась сестричке. – Вас как зовут?

– Ира, – сестричка в ответ тоже улыбнулась Нине.

– Ирочка, у меня к вам небольшая просьба. – Нина подошла к встроенному шкафу, где висели ее вещи и стояла сумка. – Я вас сейчас кое о чем попрошу.

– Да?

– Вот сменное постельное белье и чистая рубашка – когда меня привезут с операции, может быть, понадобится? Чтобы вы знали, где лежит.

– Так меня завтра в это время не будет, я сменяюсь. – Медсестра Ира доверчиво посмотрела на Нину детскими серыми глазами в обрамлении черных ресниц и поправила прядку темно-русых волос, выбившихся из-под шапочки.

– Да, я все понимаю. – Нина покивала в ответ на этот взгляд почти детских серых глаз. – Не обижайтесь, пожалуйста, Ирочка, но я бы хотела, чтобы вы договорились с той сестрой, которая придет. Я ведь сама не успею. Чтобы перестелили, переодели и все такое прочее. У меня никого нет, кроме подруги. А она беременна, поднимать ей ничего нельзя. Вот. – Нина протянула медсестре несколько крупных купюр. – Это вам и вашей сменщице.

– Ой, что вы! – Ира смутилась, но деньги взяла и неловко положила их в карман халата.

«Не привыкла еще», – усмехнулась про себя Нина.

– А это… – Она достала из шкафчика большую коробку конфет, принесенную утром Васькой. – Это вам. Чайку вечером попьете.

– Что вы, столько не надо… – Медсестра Ира легко краснела и терялась. В то же время было видно, что такое внимание ей лестно. – Как же я по коридору с такой коробкой пойду? Больные сразу увидят…

– А я вам сейчас пакетик дам. – Нина извлекла пакет и вручила медсестре.

Пока медсестра Ира, вся покрытая розовым румянцем, неловко заталкивала коробку, Нина шагнула к тумбочке, молниеносно вынула из эмалированного лотка шприц со снотворным и положила заготовленный заранее такой же шприц с физраствором, набранным из большой бутыли из ее «операционного набора». Потом сняла халат и легла на кровать. Медсестра наконец справилась с конфетами и повернулась к Нине.

– Готовы, Нина Анатольевна?

* * *

– Ну, что ж, я готова. – Нина критически осмотрела лежащую в кровати «куклу» – саму себя, спящую глубоким сном. То самое постельное белье, которое она показывала медсестре Ире и толстый махровый халат – накрыты одеялом. Вместо головы – скатанный в комок тонкий свитер, взятый на случай внезапного похолодания. На свитере – парик, имитирующий Нинину стрижку. Он едва виднеется из-под одеяла – как будто она укрыта по самые глаза. Она купила парик там же, где продала свои волосы, – только, конечно, дешевый, не из натуральных волос. Но смотрелся он совсем неплохо. Продавщица тогда удивилась, зачем Нине именно такой парик – ведь обычно покупают что-нибудь другого цвета, с другой стрижкой. Но Нина помнила, как у матери после лечения выпали почти все волосы. Если и ее тоже ждет такое? Там же она купила еще один, сменный – рыжий, в крутых кудрях. Сначала она примерила его забавы ради, потому что его предложила та самая продавщица. В нем Нина показалась себе вульгарной, но хорошенькой и очень на кого-то похожей. Этот рыжий парик Нина сейчас положила в сумку. Там же лежал завернутый в полотенце тяжелый черный пистолет с глушителем, который Димка вытащил у доверчивого Вовы в Ялте. Только бы хватило времени на все. Хорошо, что медсестра явилась вовремя. Самой просить ее прийти пораньше – значило бы привлечь внимание. Она приоткрыла дверь в коридор и выглянула. Никого не было. Нина выскользнула за дверь и плотно закрыла ее за собой.

Лестница. Коридор первого этажа. Здесь расположены кабинеты физиотерапии и сейчас, похоже, вообще пусто – люди бывают только днем. Теперь самое сложное – санпропускник. Нина остановилась возле двери. Проще, конечно, было бы выйти прямо через большие стеклянные двери корпуса – но они уже закрыты, и гардеробщица тоже ушла. Нина прислушалась – вдруг на санпропускнике кто-то есть? Она осторожно постучала. Потом постучала еще раз – сильнее. Никто не ответил. Тогда она толкнула дверь и вошла. Комната была совершенно пуста. Настольная лампа освещала стол с телефоном и амбарной книгой, заложенной ручкой. Еще на столе стояла маленькая электроплитка, сейчас не включенная. «Ужин готовить собираются». – Нина осторожно подергала дверь, выходящую наружу. Она тоже была не заперта. «Входи, кто хочешь, бери, что хочешь», – вспомнила она популярный одесский анекдот. В данном случае – выходи, кто хочешь. Она осторожно вышла на крыльцо. «А если спросят – откуда идешь? Скажу, что приходила к медсестре Ире. Глупо. Глупо. Не продумала». Она остановилась. Но никто не спросил. Под липами, где она сидела днем, никого не было. Нина быстро пошла по аллее к выходу.

* * *

– Вот здесь остановите, пожалуйста. Спасибо.

– Не за что, – буркнул водитель, не оборачиваясь.

Нина вышла возле рынка. Сегодня оптовый день, рынок будет работать всю ночь. Когда-то они приходили сюда ночью с Васькой пешком, благо рынок всего в трех остановках от их дома. На оптовом все дешевле. Особенно дорогие вещи – зимние куртки, пальто, шубы. Но сегодня ей не нужны дорогие вещи. Она быстро шла вдоль рядов, высматривая то, что нужно. Поярче. Люди, как правило, не смотрят на лицо – только на вещи. Сначала – вещи, потом – лицо. Черная блестящая юбка «из кожи молодого дерматина». Босоножки на платформе – тоже черные, блестящие, с камушками. Самые дешевые. Главное, чтобы продержались час. Блузка-пиджак – яркая, красно-черная, двухсторонняя. Тоже с камушками и кружевами, имитирующими выглядывающее нижнее белье. Вызывающе вульгарная. Черная лакированная сумочка на золотой цепочке через плечо. Черный бюстгальтер с поролоновыми вставками, увеличивающими грудь. Черные колготки в крупную сетку.

В платном туалете возле стоянки никого не было. Бабка в окошечке сонно прищурилась на Нину, сунувшую в щель монету, и кивнула – проходи. Нина оторвала кусок туалетной бумаги и прошла внутрь. В кабинке она быстро переоделась. Юбка оказалась чуть велика в талии, но в целом – ничего. Брезгливо, стараясь не ступать босыми ногами на мокрый пол, она осторожно, боясь порвать раньше времени, надела колготки. Черный чудо-лифчик сразу увеличил небольшую Нинину грудь как минимум на размер. Она надела блузку, сложила спортивный костюм и кроссовки в сумку и вышла из кабинки. В туалете по-прежнему никого не было. Народ не заморачивался приличиями – темных углов на рынке ночью предостаточно. Она взглянула на себя в зеркало, достала из сумки рыжий парик и натянула его. Вот теперь то, что надо. Этот парик полностью соответствовал тому образу, который она задумала. Ярко-рыжая девица в зеркале явно работала на этом базаре. На ночном опте. Грудь ей показалась все же маловата, и она, порывшись в сумке, вытащила пакет гигиенических салфеток. Пожалуй, по три в каждую чашечку хватит. Вот так другое дело. Пиджак натянулся, заиграл в вырезе камушками, блестками. Фу, какая гадость. Теперь – накрасить глаза, наложить тени. Поярче, погуще. Румяна – именно такие, кирпичного оттенка. Вот теперь она точно рыжая от природы. Она критически оглядела свою работу. Чего-то не хватает. Наверное, нужно еще нарисовать стрелки. Предательски дрожат руки. Нина едва не расплакалась, когда стрелка поехала вбок. Она оторвала клочок туалетной бумаги, послюнила и аккуратно стерла неудавшуюся линию. Спокойно. Еще ничего не произошло. Даже если немного криво, густо наложенные темно-коричневые тени все скроют. Подкрасить карандашом брови. Она немного изменила их форму. Тем же карандашом, примерившись, нарисовала себе родинку у глаза. Хорошо. Теперь завершающий штрих – помада. Черт! Вот черт! Обычная ее розовая помада явно не шла под рыжие волосы. Еще одна ошибка. Ну, ничего. Это легко поправимо.

Она вышла из туалета. Бабка дремала, не обратив никакого внимания на то, что вошла одна девушка – неприметная тощая блондинка в спортивном костюме, а вышла совсем другая – яркая грудастая рыжая красотка, в блестящей черной юбке, на высоченных «копытах». Только в руках девушки держали одну и ту же большую черную спортивную сумку. Впрочем, у красотки болталась через плечо и маленькая лакированная сумочка. Лоточник, продавший Нине ярко-красную помаду и карандаш к ней, конечно же запомнит эту рыжую. Да мало ли лоточников на ночном базаре! Нина быстро накрасила губы, щедро увеличивая карандашом их размер. То, что нужно. Ярко-красная помада внесла последний штрих. Не думать. Она должна это сделать. Она все равно умрет – от рака нет никакого спасения, что бы ни говорили ей Васька, Валентина Яковлевна, доктор Емец… Уж она-то знает, видела. Зато Димка будет обеспечен. Внутри все противно дрожало какой-то мелкой дрожью и слегка подташнивало. По дороге к остановке она купила бутылку какого-то готового коктейля, кажется с текилой, и сделала несколько глотков прямо из горлышка. Коктейль, выпитый на голодный желудок, тут же ударил в голову. Она, репетируя образ, развязно улыбнулась охраннику на стоянке, мимо которой проходила. Да – теперь, с этой бутылкой в руке – она вылитая базарная прошмандовка. То, что и требовалось.