Текст книги "Всё будет хорошо"

– Вот это номер! Ты уверена?

– Абсолютно. Мы вчера с ней два часа проговорили. Она сама мне сказала, что убила своего мужа. Хотела, чтобы я ее немедленно арестовала.

– Что ж она, слепая, что ли! – не выдержал Бухин. – Не видела, что в покойника стреляет?

– Там темно было, в кабинете, а он так и сидел, как его Малышева потом нашла. Кузнецова подумала, что он спит. И водолазка, опять-таки, на нем была черная – ни крови, ничего не было видно. И на черном столе кровь тоже не видна. К тому же она его видела только в свете из гостиной. Да и волновалась очень.

– Ну, в другой раз волноваться уже меньше будет. Дело наживное. Интересная какая дамочка! Будить, значит, не захотела!

– Игорь, дай Катерине договорить! А обратно? Она не из своего подъезда вышла?

– Да, Николай Андреич, через крышу и первый подъезд.

– Молодец, Катерина! – Бармалей был весьма и весьма доволен. – Одна ты ее и подозревала. Следак только для проформы в больницу и посылал. Это плохо, конечно, что не она… Да нет, для нее-то это хорошо… Хоть нам от этого ни холодно, ни жарко. А с чего ты вообще подумала, что это она, а, Катерина?

– А мы когда их дежурную опрашивали, Степан Варфоломеич, она сказала, что эта рыжая ей кого-то напоминает. Я потом еще раз к ней приходила – может, вспомнит. Но она так и не вспомнила. Зато я выяснила, что в их доме настоящий рыжий только один – сын Кузнецовой. Вот я и подумала, между матерью и ребенком должно же быть сходство? Обычно сын на мать похож. И если Кузнецовой надеть рыжий парик, она станет похожа на своего сына. Вот и все.

* * *

Парень был маленький, щуплый и в совершенно отвязных шмотках. Какая-то дикая оранжевая с зеленым кофта, исписанная типографскими шрифтами. Широченные штаны со множеством карманов, чудом держащиеся на заднице. И действительно, чем-то неуловимо напоминал Децла. И это владелец трех кафе! Увидев фоторобот, он сразу же заявил:

– А, так это Витька Шуба! Он мне тогда, кстати, их и присоветовал. Продвинутые пацаны. Скидку мне конкретную сделали.

– А Шуба – это фамилия?

– Это ник. Фамилия его – Кашуба, кажется.

– А где его найти, чем он занимается? Телефон есть у него? – Саша Бухин стал похож на гончую, которая наконец взяла след.

– Телефончик, телефончик… Где-то был нарисован. Щас пошуршу. – «Децл» достал электронную записную книжку, «пошуршал» и нашел. – Вот его телефон. А это мобила. А занимается он чем? Так он хавчик толкает на Благбазе. В железе не прет совсем, но так – ничего, контачить можно.

– А знакомых его не знаете?

– С кем он тусуется, точно не скажу. Работы много, мне по залу некогда шариться. Видел только, что с мочалкой одной крашеной иногда приходит.

– С девушкой? Вы ее случайно не знаете?

– Не в моем вкусе. Дылда двухметровая.

– А с кем-нибудь другим она приходит?

– Нет, всегда только с Витьком. Верная.

– Скажите, пожалуйста…

– Гарик. – Децл протянул Бухину маленькую широкую руку. Пожатие его оказалось на удивление крепким.

– Гарик, отчего у этого Шубы нос вроде бы как перебит, не знаете?

– А он боксом, кажется, раньше занимался.

– Разряд у него есть, не знаете?

– Не люблю мордобой. Ни в каком виде.

– А вы никогда не видели его с Олегом Шумейко?

– Я и самого Олега Шумейко никогда не видел. – Гарик оскалился, показав в улыбке белые крупные зубы. – Это кто?

– Вот, смотрите, его фото.

– Не, вроде не видел. А вот фамилия как будто знакомая! Шумейко, Шумейко… Знаю! Это которого замочили месяц назад, так?

– А вы откуда знаете?

– Какой-то чел говорил. Может, и Витек.

* * *

– Виктор Кашуба, говоришь? Адрес его пробил?

– Все сделал, Николай Андреич. Машину его установил, на всякий случай. «Жигули» семерка.

– Молоток, Саша. Прямо сегодня наружку пустим. У нас по нему ничего нет, проверял?

– Обижаете! Первое, что сделал. Пока ничего.

– Ого! Откуда такой оптимизм?

– Ну, если не жена его убила, то кто?

– В этом плане мне как-то больше по душе Томашевский. У него мотив железный.

– А я как-то Томашевскому теперь верю, Николай Андреич. Жена у него такая… располагающая. И вообще… Дружили они с первого класса с Кузнецовым. Неужели он своего лучшего друга мог убить? И алиби у него нет. Я думаю, если бы это Томашевский, то он бы себе прежде всего алиби обеспечил. Он же понимал, что показания жены не в счет. И тест парафиновый показал, что он не стрелял. И не нашли мы у него ничего подозрительного. А мотив…

– Денежки, Саша, денежки. Опять же, магазин. Люди не через друзей – через родных перешагивают. Так что мотив у него имеется. Серьезный мотив. Взрослый. Он и не своими руками мог Кузнецова завалить – свои ручки зачем же марать? Вполне мог убийцу в квартиру Кузнецова впустить, ключики-то у его жены ведь были? Сама нам сказала, что дубликаты незадолго до смерти Кузнецова сделала. Взял с полки ключики, жена, может, и не заметила. Потом проскользнул тихонько и сел телевизор дальше смотреть. А руки он, умный, может, сразу спиртом вымыл, вот тест твой и не показал ничего. А одежду выбросил.

– Я думаю, у этого Шубы тоже должен быть мотив.

– У Шубы? – заинтересовался Банников. – Это погоняло его?

– Да. Так его этот Децл называл. Кашуба – Шуба. И в компе, помните – «В. Ш.» – скорее всего, Виктор Шуба.

* * *

Виктор Кашуба вдруг ясно почувствовал, что за ним следят. Он не знал, откуда оно взялось, это паскудное чувство, и с чего это ему такое показалось. С утра он был очень занят – завозил товар в свои продуктовые палатки, потом ездил на оптовую базу. Обедал он тут же, на рынке, в маленькой задрипанной забегаловке-стекляшке, оставшейся еще с советских времен. Кормили здесь, впрочем, очень и очень неплохо. Скоро дела у него ого как пойдут в гору! Так что можно и расслабиться, поесть как следует, отдохнуть и подумать о том, как поедет забирать свою новую тачку. И не какое-нибудь подержанное барахло, побывавшее в трех наводнениях и двух землетрясениях. Нет, Феликс покупал машину в салоне, это точно. Она и пяти тысяч еще не прошла. Самое что ни на есть новье. Так что он поедет и заберет. И сделает это на нынешней неделе. Может, и сегодня. Виктору не нравилось, что его новая тачка до сих пор стояла в чужом гараже. Договор договором… Да, нужно забрать именно сегодня. И тогда оттянуться по полной программе…

А парня в синей куртке, который сидел за ближним к двери столиком, он сегодня уже где-то видел. Причем не один раз. Кажется, он околачивался возле его палатки, когда разгружали товар. И потом, идя сюда и оборачиваясь на приветствия многочисленных знакомых, он тоже несколько раз зацепил его глазом. Но, снова и снова исподтишка бросая на подозрительного типа осторожные взгляды, он говорил себе: «Да нет, не видел». Мало ли синих курток на базаре? Он бы его запомнил. «Что-то я дерганый стал, – подумал Виктор, нервно двигая по столу пластиковую солонку. – Выпить, что ли? Или не нужно? Еще на ментов напорешься, домой ехать скоро». Но противное чувство все сосало. Парень в синей куртке сидел развалясь и лениво ковырял зубочисткой в зубах. «Нет, где-то я все-таки его видел», – решил Кашуба, и настроение испортилось окончательно.

– Сто пятьдесят перцовки, – бросил он подошедшей за расчетом официантке.

Парень наконец расплатился и вышел. «Нет, нигде не видел. Рожа просто противная». В несколько торопливых глотков Виктор выпил принесенную ему водку, вышел из забегаловки и спустился по скользким ступеням в промозглую осеннюю сырость. Перцовка уже растеклась горячей волной в желудке и мягко двинулась дальше. Нужно идти снимать кассу. Хотя приятная истома после водки и хорошей еды действовала расслабляюще, он все-таки пару раз оглянулся. Той самой синей куртки нигде видно не было.

Пересчитав и спрятав деньги, он отпустил продавцов и, пока шел к стоянке, еще раз проверился. Никого подозрительного в поле зрения не было. «Померещилось», – решил Виктор.

* * *

– Катерина, я полный идиот!

– Ты чего, Саня?

– Пошли к нам, я тебе там объясню. Помнишь, у Томашевского обыск делали?

– Ну, помню, и что? Ничего ж не нашли.

– В том-то и дело, что не нашли. А там, в коридоре у него, туфли стояли. Помнишь, я еще за тумбу для обуви полез – некоторые любят оружие пластырем с обратной стороны прилепить…

– И что? Недосмотрел? Там что-то было?

– Ничего там не было.

– Саш, я не понимаю…

– Я тебе сейчас объясню. Там у него туфли стояли. Они тогда еще упали. Какой я идиот! На подошве одной из пар рисунок… Помнишь след с убийства Шумейко? Интересный такой след – с перевернутой буквой «W»?

– Ну? – отозвалась Катерина. – Ты не тяни, Саня, помню я все.

– А я, идиот, оказывается, не помню! Сейчас только осенило, где я эту букву «W» видел! – Он сел на стул и замолчал.

– И что теперь? – спросила Катя, чувствуя, как вдоль позвоночника разливается неприятный холодок.

– А теперь если он не идиот, то эти туфли уже выбросил!

– Может, он не заметил, что ты … заметил, а? Он с женой в комнате сидел…

– И что делать?!

– Выемку, Саня, если эти туфли еще на месте, – спокойно сказала Катя.

– Нет их там! Я уверен, что уже нет. Мне этот Томашевский с самого начала не понравился!

Катя Скрипковская не стала напоминать, что он уже несколько раз менял свое мнение о Германе Томашевском, и только вздохнула.

* * *

Он уже доехал до самого дома, когда увидел на улице незнакомую машину. Раздолбанная «шестерка», такое же старье, как у него самого, только зеленая, стояла метрах в десяти от его ворот так, что из нее хорошо был виден весь дом. Первой мыслью было развернуться и уехать. Пересидеть где-нибудь пару-тройку часов, а потом по темному вернуться. Он обругал себя и не спеша подъехал прямо к гаражу. В зеленой машине сидели два каких-то мужика, курили и разговаривали. Мало ли мужиков в городе! Приехали к кому-нибудь, стоят, ждут. Он с грохотом закрыл ворота и сплюнул. Точно, лечиться надо. Никуда он сегодня не поедет. Не хватало только на новой тачке врулиться кому-нибудь в зад. Нужно чего-нибудь выпить. Но сначала позвонить.

Он прошел в дом, на веранде сбросил грязные ботинки, рабочую куртку и в одних носках прошлепал по чисто вымытому полу в комнату. Отогнув край шторы, он осторожно выглянул на улицу. Зеленая машина уехала. «Вот суки!» – выругался он, имея в виду сразу всех – и мужиков в зеленой машине, и покупателей, не спешивших сегодня разбирать его товар, и вообще все. Настроение совершенно испортилось. Так выпить или поехать все-таки за тачкой? Если он сейчас выпьет, то точно сегодня уже не поедет. А если поехать… Еще не поздно. Завтра он бы повез Светку кататься. Плюнул бы на все и устроил себе выходной. Он набрал нужный номер и долго слушал тяжелые длинные гудки. Когда он уже хотел положить трубку, неожиданно ответили.

– Але, привет, это я, – несколько растерянно сказал он. – Я насчет тачки звоню. Сегодня можно забрать?

– Тебе что, не терпится? Мы же с тобой договаривались…

– Да знаю я, – перебил он собеседника. – Просто у меня сейчас свободное время, и я думал…

– Ты откуда звонишь? – поинтересовался голос. – С мобильника?

– Я из дому звоню, – ответил он, и неприятное ощущение в желудке вернулось. – Я мобилу в контейнере случайно оставил…

– Ну ты и… Мы как с тобой договаривались? Звонишь только по мобиле. По мобиле, понял?

– Понял, – ответил он зло. – Я не по делу звоню, а насчет тачки. Мне ее забрать нужно. Сечешь? Если ты передумал, я могу бабками взять.

– Я с тобой по телефону говорить не буду. Тачка мне эта на фиг не нужна. Ты что, пару месяцев еще подождать не можешь? Девочек катать приспичило? Или что?

– Слушай, давай я подъеду…

– Дома сиди!

Отбой и короткие гудки. Он с остервенением бросил трубку. Он ему кто? Мальчик на побегушках? Туда иди. Сюда не иди. Наобещал с три короба. Тачка! Начальник охраны! А он, как лопух зеленый, развесил уши… «Нужно все-таки выпить, успокоиться, – решил он. – Сегодня никуда уже не поеду. А может, все-таки подъехать? Взять пузырь, посидеть, поговорить?» Он снова поднял трубку, пару секунд подержал ее в руке, а потом осторожно положил обратно. Ничего, завтра перезвонит с мобилы, а если что не так, то и подъедет. Пару месяцев! Ни хрена себе! Чего ждать? Зачем? Все и так спокойно. Через пару месяцев будет зима, а зимой начинать ездить на новой машине он не хотел. Пока привыкнешь, обкатаешь… По зимней соли и колдобинам такую красавицу гонять жалко. То ли дело сейчас. А зимой он будет добивать свою «старуху». Он представлял, как летом махнет куда-нибудь со Светкой. Классная тачка, все люксы, с кондиционером… Он прошел обратно на веранду, где стоял холодильник, и достал початую бутылку водки. Налил в стакан чуть больше половины, залпом выпил. В животе потихоньку теплело и отпускало, пока не отпустило совсем.

* * *

– …участвует в микоризе. Гименофор складчатый…

– Игорь, ты что, «Камасутру» с утра читаешь? Что у тебя там за складчатый?

– Гименофор какой-то, а не то, что ты подумал. – Лысенко со страдальческим видом перевернул страницу. – Пишут, пишут! На хрена мне их гименофор! Лучше бы написали, какие симптомы и чем лечиться! – Он с досадой отбросил книгу «Грибы лесных биоценозов. Атлас».

– Игореша, зачем тебе эти грибы сдались? – поинтересовался Банников, беря в руки книгу. – Или ты за грибами собрался? Самое время, конечно. У нас столько дел…

– Сходил уже, – мрачно сообщил Лысенко. – Из туалета не вылезаю. Сейчас живот опять прихватит, чувствую. И тошнит.

– Слушай, ты часом не траванулся? – встревожился Банников. – Ты что за грибы ел?

– Выясняю. – Лысенко отобрал у Банникова книгу и принялся листать дальше.

– Что значит – выясняю? Ты по-человечески сказать можешь, где грибы взял?

– Ой, ну, где взял, где взял! Не купил, конечно. О-о-о, точно сейчас сдохну! – Лысенко схватился за живот и опрометью выбежал из кабинета.

Банников снял трубку.

– Катерина? Зайди к нам. Потом скажу, зачем.

– Вызывали?

– Заходи… Игорь Анатольевич, кажется, грибами отравился. – Банников поморщился. – Ты в грибах разбираешься? А в отравлениях грибами?

– Мы по токсикологии проходили растительные яды. Но как их определяют… Можно у токсикологов уточнить, если нужно. А какие у него симптомы?

– Понос у него. И тошнит.

– А какие именно грибы он ел? И где он их взял?

– Сейчас узнаем. – Майор кивнул на буквально вползающего в кабинет бледного до зелени Лысенко.

– Что, Игореша, совсем худо?

– Проливной, – сообщил тот, косясь на Катерину.

– Игорь Анатольевич, а вы какие грибы ели?

– Белые, – просипел Лысенко, валясь кулем на свой стул.

– Н-у-у! – Катерина с облегчением махнула рукой. – От белых ничего не будет, не волнуйтесь. Это, наверное, от чего-то другого. Вы фталазола выпейте сразу две таблетки, и как рукой…

– Сроду я никаких таблеток не пил, – пробурчал Лысенко. – Ну, чего вы все сбежались? Чего на меня уставились? Интересно? – Он страдальчески сморщился. – Вот такие примерно грибы, белые. – Он ткнул пальцем на фотографию в атласе. На картинке был изображен симпатичненький беленький грибок, а внизу мелким шрифтом шла подпись – «Поганка бледная».

– Точно этот? – побледнела Катерина, хотя, конечно, до «поганки бледной» ей было еще далеко.

– Ну откуда я знаю – точно, не точно! Похожий. Их тут целая книга таких. Разобраться невозможно. Заумь какая-то.

– Игорь Анатольич, давайте «скорую» вызовем.

– Ну да, конечно! А если это не от грибов? Я еще сало вчера ел и яблоки немытые. Да я их сроду никогда не мыл! «Скорую»! Такое погоняло прилепят, век потом не отмоешься. Все Управление смеяться будет. – Он облегченно вздохнул. – Кажется, отпустило…

– Ты бы, Игорь, все-таки к токсикологам сходил, показал им этот… гименофор складчатый.

– Поганка бледная, Николай Андреич, – уточнила Скрипковская.

– Узнаешь там сразу, что и как. Катерина, проводи Игоря Анатольевича, чтоб не потерялся.

– Сам дойду, – буркнул Лысенко.

* * *

– Маша! – позвал капитан от двери.

Марья Васильевна Камышева, не отрываясь от окуляра микроскопа, махнула рукой.

– Маша! – еще раз, уже тише, позвал Лысенко. – Гостей принимаешь?

– Иди ты, Лысенко, сам знаешь куда. И без тебя завал. Ну не могу я без очереди, даже не проси. Приходи завтра.

– Завтра меня схоронят, – мрачно заверил Камышеву капитан, держась за косяк. – Я к тебе как к другу пришел, а ты меня прогоняешь. На похоронах плакать будешь, каяться, а будет поздно.

– Слушай, надоели твои приколы хуже… Ой, а что это ты такой бледный? Аж зеленый? – Маша наконец оторвалась от микроскопа. – Ты чего, Игорек?

– Что у тебя есть по грибам? Я в библиотеке взял, но что-то не пойму ни черта. – Лысенко протянул ей атлас.

– А зачем тебе грибы? У вас что, опять труп?

– Похоже, скоро будет. – Лысенко вяло помахал рукой. – Я вчера грибов поел, а сегодня мне что-то… того. Хреново мне очень, Машунь. Я как человека тебя прошу.

– Каких ты грибов поел, горе мое?

– Жареных, Машунь. Белых. Вот таких примерно. – Капитан раскрыл атлас на заложенной бумажкой странице с поганкой бледной.

– А где ты их взял? На рынке?

– На каком рынке! Сухою корочкой питаюсь, ты ж знаешь, Машунь. Работы невпроворот. Некому меня накормить, согреть, так сказать, женским теплом…

– Трепло, – беззлобно сказала Камышева. – Тебе жениться давно надо, чтоб не жрать что попало. Ты лучше говори, где эту гадость взял. А то смотри, и до больницы не доедешь.

– Я вчера на труп выезжал, так там в посадке грибов этих самых – видимо-невидимо. Дожди же были, – начал рассказывать капитан. – А сейчас тепло. Участковый говорит, бабы собирают. Ну, я и набрал полный пакет, а дома поджарил. С лучком. И съел.

– Все съел? – поинтересовалась эксперт.

– Все, – вздохнул капитан. – Ты посмотри еще раз, Маш. «Гименофор складчатый» – это как?

– Не бойся, на тебя не перейдет. У тебя, по слухам, с гименофором все в порядке.

В глубине комнаты прыснули. Лысенко покрылся пятнами сложноидентифицируемого цвета.

– Ты проверь, Маш, – еще раз попросил он натужным голосом.

– Старая я уже проверять. Лет пятнадцать назад я бы, может, и проверила…

За стеллажами, перегораживающими комнату, дружно захохотали. Лысенко раздулся как индюк.

– Я к тебе пришел за советом, а ты… Может, мне в санчасть сходить?

– Ладно. У тебя конкретно какие симптомы? – спросила Камышева, влезая на стремянку и деловито роясь на стеллаже. – Понос, рвота? Температура? Онемение конечностей? Замедленный пульс, холодный пот? В обморок не падал?

– Понос у меня. – Лысенко понизил голос, чтобы подслушивающим не было слышно. – Ну просто ужас какой-то. Не знаю, как и на работу доехал. Буквально каждые пятнадцать минут. Хорошо, что хоть в метро туалет есть. – Он покосился в сторону, но за стеллажом было тихо: там внимали рассказу капитана. – И тошнит, кажется. А больше вроде ничего, – подумав, сообщил Лысенко.

Маша, забравшись на самый верх стремянки, согласно кивала, отчего стремянка под ее полным телом скрипела и шаталась.

– Вот! – Она вытащила на свет божий огромный том. – Я тебе по секрету скажу, Лысенко, только ты больше никому не говори, ладно?

– Лады, – согласился заинтригованный капитан.

– Все грибы съедобные…

– Да ну! – удивился Лысенко. – Так что, можно не беспокоиться?

– …но некоторые – только один раз.

За стеллажом захихикали. Глядя на вытянувшееся лицо капитана, Камышева смягчилась.

– Это самый полный, – сказала она, слезая со стремянки и протягивая фолиант. – Давай смотреть. Ты хорошо помнишь, как они выглядели?

– Да грибы как грибы. Я в них не разбираюсь.

– Зачем тогда ешь, если не разбираешься? Смотри: этот? Этот? – Она перелистывала страницы.

– Похож, похож, – согласно кивал головой Лысенко.

– Слушай, так дело не пойдет. Ты на все сразу киваешь. Может, в больницу все-таки тебя отправить, промыть желудок? Нет, желудок промывать поздно, – вздохнула она. – Если токсин был, все уже давно всосалось в кровь. Ты ж небось их еще и под водку употребил?

– Само собой, – пожал плечами Лысенко.

– Теперь только под капельницу.

– Маш, я к тебе как человек к человеку, а ты сразу – желудок промывать, под капельницу! У меня дел навалом. Мне отчет, между прочим, сдавать. Можно ж какими-то народными средствами?

– Ты же только что умирать собирался? – напомнила ему Камышева. – А теперь – народными средствами. Из народных средств ты только водку признаешь! – Она рассердилась. – Слушай, ты чего вообще приперся? Морочишь мне голову! У меня, между прочим, тоже работа срочная. С утра на меня все насели! Всю жизнь работа срочная, всю жизнь завал, дома борща некогда сварить, а они грибы жрут! Возле трупов собирают! Пластинки внизу какие были – розовые или белые? Не помнишь? – Маша снова открыла свой талмуд. – На ножке пленка была? Хлопья на шляпке? – Она показывала ему все новые и новые фотографии, пока Лысенко вконец не запутался.

– Да почем я знаю! – рявкнул он. – Они в пакете все переломались! Я их помыл и пожарил. И все.

– Иди в санчасть. – Камышева с треском захлопнула книгу. – И там морочь голову. Я тебя лечить не собираюсь. Я могу только анализ сделать на токсины, и то только потому, что не хочу мучиться совестью на твоих похоронах.

– Да мне вроде и легче уже, – с сомнением в голосе проговорил Лысенко, разворачиваясь к двери. – Спасибо за консультацию. Помогла. С меня бутылка.

– Касторки себе лучше купи, быстрей все выйдет. Будешь в городе, заезжай.

– Ну, что, полечился? Лучше тебе? Определили, чего ты наелся? – Банников встретил друга градом вопросов.

– Полечился. – Лысенко помотал головой. – Ни хрена они не определили, эксперты! Даром хлеб казенный жрут. Извлекут потом этот самый токсин из моего трупа.

– Игорь, ты с этим не шути. Давай езжай все-таки в больницу.

– Да все уже, все, – отмахнулся Лысенко. – Дозвонился до участкового. Лесной шампиньон какой-то, говорит. Просто я их много сразу на голодный желудок съел. И с салом. А в санчасти мне хрень какую-то дали и с собой еще два фталазола, как Скрипковская прописала! Я на всякий случай их тоже уже выпил. И вообще, сказали, если бы я бледной поганки наелся, то уже на том свете в домино бы играл. Печень у меня не в порядке, вот и все. А грибы – пища тяжелая. Больше их в жизни в рот не возьму!

– А хороши грибки белые с лучком, со свининкой, – мечтательно протянул Коля Банников. – И сметанкой их залить. Особенно под водочку, под душевный разговор…

– Колян, я тебя как друга прошу – прекрати.

* * *

– Гражданин Томашевский, это ваши туфли?

– Мои, – растерянно сказал Герка.

– Понятые, – пригласил Бухин, – распишитесь здесь и здесь. Мы их забираем, – удовлетворенно объявил он Томашевскому. – Вот постановление о выемке.

Герка пожал плечами.

– Берите…

– Ничего не хотите заявить, гражданин Томашевский? – спросил Бухин.

Герка снова пожал плечами:

– А что я должен заявлять?

Подавленная Васька стояла рядом. Она, конечно, все понимает. Сергея убили, и теперь они, похоже, взялись за Герку. Вместо того чтобы искать настоящего убийцу, они подозревают ее мужа. Даже Нину – а это вообще ни в какие ворота! Теперь пришла, видно, Геркина очередь. Кто будет следующий? Неужели она? Пропади он пропадом, этот бизнес. Она положила руку на живот. Ребенок внутри нетерпеливо поворачивался. Он вообще был очень прыткий, их с Геркой будущий ребенок. Наверное, все-таки мальчик. Она улыбнулась сквозь набежавшие на глаза слезы.

– Так, значит, ничего? – еще раз поинтересовался Бухин. Этот ей даже понравился. Он был не такой… наглый, что ли, как остальные, которые рылись в их вещах, отодвигали мебель и оставили после себя такой бардак, что Васька едва-едва за два дня привела все в порядок. Неужели и сейчас будут искать? Второй такой уборки она не переживет. И девушка рыжая тоже с интересом рассматривает эти чертовы туфли. Чего они в них нашли?

– Это мы вдвоем с Ниной покупали, – внезапно сказала она, глядя, как туфли упаковывают в пакет. – Гере и… Сереже. На 23 февраля. – Она сглотнула почему-то образовавшийся в горле комок.

– С гражданкой Кузнецовой? – зачем-то уточнила рыжая.

Васька молча кивнула. Понятые, или как они там еще называются – короче, соседи их по лестничной клетке, – бочком вышли из квартиры. Васька видела, что им неловко. Эти тоже вышли, неся несчастные Геркины туфли как в бою добытый трофей. А она их даже не помыла! Через пакет Васька видела присохшую на подошве грязь. Она вздохнула. За всем не усмотришь. Похоже, сегодня не будут все снова перерывать. Спасибо и на этом. Рыжая, которая выходила последней, внезапно мягко коснулась Васькиной руки.

– Извините, – сказала она ей таким же мягким, как и ее рука, голосом. – До свиданья.

Этой рыжей, похоже, стало жалко ее, Ваську. Что она делает в этой своей милиции, если всех жалеет? Васька захлопнула за визитерами дверь.

– Гер, – спросила она, – туфли твои им зачем?

– Черт их знает, – ответил Герка. – Может, думают, я к Сергею в них ходил.

– Ты не расстраивайся, – посоветовала Васька.

– Я тебя люблю, – сказал он и крепко прижал ее к себе. Живот почему-то им нисколько не мешал.

* * *

Когда его наконец совсем отпустило, на пустой веранде гулко задребезжал старый звонок, поставленный, наверное, еще его покойной бабкой. Только сейчас он заметил, какой противный звук у этого звонка. «Завтра же куплю новый, – машинально подумал он, идя открывать, – на двадцать мелодий».

За калиткой стоял их участковый, дядя Вася, и те два мужика, которых он видел в машине. И еще какие-то, вылезшие из неизвестно откуда взявшегося микроавтобуса. И почему-то соседи – бабка Полина со своим глухим дедом, у которого в волосатое ухо был заткнут слуховой аппарат.

– Здрасте, теть Поль, – сказал он и внезапно все понял. Глухой дед закивал, и вся компания ввалилась к нему во двор.

– Кашуба Виктор Петрович? – спросил его один из мужиков.

– Да. А что… – Он не договорил, а участковый зачем-то поковырял пальцем табличку «Осторожно! Злая собака».

– Пес-то твой где, Витек? – спросил он.

– Так в прошлом году еще сдох, – ответил он. – Все нового никак не заведу…

– Ну-ну! – Участковый бочком пролез вслед за всеми. – Злющая была скотина…

– Вот постановление о вашем задержании, – сказал мордатый тип с острым носом и противными голубыми глазками. – А вот на обыск. Ознакомьтесь.

– Заходите, – кивнул он.

Но им, похоже, и не требовалось вежливого приглашения. Вся компания, оставляя грязные следы, быстро рассредоточилась по дому.

Он молча, безучастно наблюдал, как они роют, перетряхивают шкаф, выворачивают карманы, откладывают зачем-то в сторону его вещи. Сняли с полки немногочисленные книги, которые мать поленилась везти с собой в деревню; нашли его заначку, пересчитывают, пишут в протокол. Бабка таращит глаза на невиданные доллары, а ее глухой дед все время у нее все переспрашивает, как будто он еще и слепой. В спальне тоже перевернули все вверх дном, поотодвигали мебель. Лазили даже в печку, которой он сто лет не пользовался – на их улице давно был газ. На веранде остроносый углядел в полу люк, и он почувствовал, как по спине сбегает холодная, предательская струйка пота.

– Это что? – спросил капитан Лысенко.

– Погреб. – Он старался говорить как можно спокойнее, и, кажется, ему это удалось.

– Откройте.

Он пожал плечами и откинул крышку. Двое начали спускаться в подпол, светя фонариками.

– Не нужно, я вам свет сейчас включу, – проговорил он, шагнув к выключателю.

– Ну, включи, – разрешил остроносый.

Он нажал на клавишу выключателя и ощутил легкое покалывание в подушечках пальцев. Двое внизу звякали банками с засолкой, которые он каждый год привозил из деревни от матери, и переговаривались глухими голосами. Остроносый капитан сверху давал руководящие указания.

– Нет ничего, – наконец сказал один. Второй вылез молча, отряхивая брюки. Бабка Полина все заглядывала в подпол, видно, любопытно было, чего Виктор навозил от матери.

– Чегой-то, Витюша, подпол у тебя вроде как другой? – наконец изрекла она. – При покойнице Клавдии, царствие ей небесное, огроменный подпол какой был! И капусту квасили по три бочки, и огурцов стольки же, и помадоров, и арбузов соленых! Яблоков-то скольки моченых, и картохи, бывалоча, по три-чатыри тонны с деревни привозили и торговали усю зиму! Мы с ими вместя дома-то строили, с бабкой твоей покойницей, и с Семеном, покойником-то. У нас подпол как подпол, у футбол играться можна, хоча и держать в нем нынче нечего. Силов, считай, уж и торговать нет. А ты чего перегородил подпол-то? Для тепла или как? – все допытывалась она у Виктора.

– Какой вы говорите, подпол был? – заинтересовался остроносый мент.

Словоохотливая бабка объяснила:

– Да, почитай, под всем домом-то, милок!

– Ну-ка, ну-ка… – Остроносый, несмотря на солидную комплекцию, горохом скатился по ступеням, следом спустились и другие двое. Вскоре из подпола послышался голос капитана:

– Понятые, попрошу вас сюда!

«Нашли, – затравленно подумал Витек. – Старая курица, кто ее за язык тянул!» Он невозмутимо отодвинул стул и сел. Закурил и не почувствовал привычного вкуса сигареты. Участковый пялился в раззявленный люк, силясь разглядеть, что там обнаружили. «Старая курица», шустро перебирая ногами в обрезанных валенках, полезла вниз, а глухому деду, как всегда, пришлось все повторять. Наконец он спустился тоже. Виктор с надеждой посмотрел на незапертые двери, на калитку. «Если сейчас выбежать, – пришло ему в голову, – пожалуй, не поймают. А дальше? Голому, без денег? И куда?» – Он тоскливо прислушивался к доносящимся снизу голосам. Особенно его раздражал этот, остроносый.

– Давай его сюда, – прокричал он участковому, высунув голову из люка.

– Пошли, Витек. – Участковый небольно хлопнул его по спине. – Потом докуришь.

Он снова бросил быстрый взгляд на прикрытую дверь, примерил расстояние до калитки…

– Не дури! – Участковый еще раз подтолкнул его в спину. – Чего у тебя там?

Он зло промолчал. Внизу хрупало под ногами стекло, остро пахло специями и рассолом – менты, суки поганые, таки переколотили материнские банки, небрежно скидывая их вниз со стеллажа, который и был дверью в большую часть подпола. Он с силой наступил на крупный осколок. Тот треснул с резким звуком, так похожим на выстрел.

* * *

– Ты смотри, какой запасливый! Целый арсенал. Три «тэтэшника», ПСМ, два «Стечкина» и даже один «Хай Пауэр». Этот-то у тебя откуда? Патронов валом. На вес, что ли, их покупал? Кашуба молчал. Около трех суток он просидел в камере изолятора предварительного содержания. Наслушавшись про уголовников, которые непременно устроят ему какой-нибудь подвох, он твердо решил держать язык за зубами, ни с кем в разговоры не вступать, в карты не играть и вести себя предельно осторожно. Ничего этого ему не понадобилось. Камера была хоть и маленькая и душная, но находилось в ней всего три человека. Он стал четвертым. Никто из этой троицы не обратил на вновь прибывшего никакого внимания. Никто его ни о чем не спрашивал, ни с подвохом, ни без. С правой стороны на нижней койке спал какой-то пожилой мужик, закрыв голову пиджаком. На левой сидели двое и тихо о чем-то разговаривали.