Текст книги "Всё будет хорошо"

– Виктор, – буркнул он, входя в камеру. – Здрасте.

– Здравствуйте, – вежливо ответил ему один из сидевших, толстый мужик лет пятидесяти, но имени своего не назвал. Второй, молодой, примерно одних лет с Виктором, с ежиком светло-русых волос и внушительными по ширине плечами, только мазнул по новичку глазами и ничего не сказал. Просто кивнул. Виктор молча прошел и забросил свои вещи на свободное место. Потом поискал глазами, где бы сесть. Наверх, в самую духоту, лезть не хотелось, но он не рискнул беспокоить спящего и в конце концов притулился на корточках рядом с койкой. Двое напротив продолжали о чем-то тихо беседовать. Виктор ожидал, что они все-таки обратят на него внимание, но так ничего и не дождался. Устав сидеть в неудобной позе, он полез наверх.

Вечером раздали какую-то баланду, но Виктор ее есть не смог. Проснувшийся угрюмый мужик снизу съел его порцию. Курить хотелось до ужаса, но сигареты забрали. Он попил воды из помятой алюминиевой кружки и снова лег. Парочка внизу, толстяк и плечистый, как окрестил их Виктор, наговорившись, села вместе ужинать, сдабривая казенную баланду явно домашней колбасой. Поев, они снова принялись что-то обсуждать. До Виктора долетали слова «презумпция невиновности», «пенитенциарная система» и «исходя из нижесказанного». Говорил в основном маленький и толстый, а плечистый слушал и изредка шепотом что-то уточнял. Пожилой мужик на койке под Виктором после ужина снова улегся, накрыв голову пиджаком. Кашуба лежал, глядя в серый потолок и на тусклую лампочку в сетчатом колпаке. Никто его ни о чем так и не спросил.

Утром пожилого мужика куда-то надолго увели, а парочка снизу продолжила свою беседу, причем толстый опять сыпал непонятными словами, а молодой слушал и кивал. Наконец они замолчали. Виктор слез со своей койки, где было страшно душно, и уселся на пустующее место угрюмого. Им по-прежнему никто не интересовался, и это было даже как-то обидно. Он покашлял и спросил:

– Мужики, закурить не найдется?

– Бери. – Плечистый протянул ему пачку. Сигареты были у него хорошие, «Мальборо». Видно, ему не стали здесь морочить голову, что «положено без фильтра». Везде блат! Даже здесь. Впрочем, здесь блат особенно нужен… Виктор с наслаждением затянулся.

– Спасибо.

Качок ничего не ответил, только снова кивнул. «Неразговорчивый какой, – подумал Кашуба, разглядывая сидящих напротив. – Интересно, за что они здесь?» Но спросить он не успел, потому что железная дверь со скрежетом распахнулась и привели назад соседа снизу. А молодого наоборот – забрали.

– Пинчук, к следователю! – равнодушным голосом прокричал в камеру разводящий.

Плечистый встал, а толстяк засуетился и стал что-то быстро шептать ему на ухо. Пинчук кивал, и до Виктора донеслись его слова: «Понял, все понял». Он еще раз кивнул толстяку, и дверь с визгом захлопнулась. Толстяк зачем-то потер руки, уселся поглубже на койке и развернул газету. Мрачный мужик посмотрел на сидящего на его месте Виктора и предложил:

– Хочешь, я наверх лягу? Мне все равно.

– Спасибо. – Виктор немного растерялся. – А как же… – но мужик уже забрался на верхотуру и лег, привычно закрыв голову мятым пиджаком. Виктор сидел молча, раздумывая над тем, что прошли уже почти сутки, а его никуда не вызывают и ни о чем не спрашивают. Толстяк читал свою газету, изредка шелестя страницами. Когда он отложил прочитанное в сторону, Виктор спросил:

– Можно мне вашу газетку почитать?

– Берите, молодой человек. – Толстяк вежливо пододвинул к нему разрозненные листы.

Кашуба принялся было читать, но тут же с сожалением положил газету обратно – сплошные экономические прогнозы, биржевые сводки и все в таком же духе. Толстяк покосился, но ничего не сказал. Кашуба сидел, изнывая от полной неизвестности и безделья, к которому не привык; мужик наверху спал, а толстяк с упоением читал свои биржевые новости, не обращая ни на кого внимания. Часа через три дверь снова распахнулась и ввели Пинчука. Тот сиял, как именинник, и сразу кинулся к толстяку. На этот раз он не шептал, а довольно громко объявил:

– Спасибо, Аркадий Борисович! С меня причитается! Выпускают пока под подписку. Но я думаю, что… – Тут он снова понизил голос, а толстый Аркадий Борисович довольно внятно проговорил:

– Держитесь той линии, Саша, что я вам советовал. И адвоката обязательно, обязательно… – Он скороговоркой назвал длинную фамилию. Виктор, как ни вслушивался, не разобрал и обиженно отвернулся.

Плечистый между тем быстро собрал вещи и ушел. Дверь за ним захлопнулась, и они остались в камере втроем. Виктор сидел, глядя в пространство и размышляя, почему же за ним до сих пор не приходят.

– Извините, – обратился он к толстяку, – а вы не знаете, за что он сюда попал? Ну, который сейчас ушел? Пинчук, кажется?

– Молодой человек. – Толстяк отложил газету и скептически прищурился на него маленькими глазками. – Я же не спрашиваю, за что вы сюда попали?

– А ты спроси! – Мрачный мужик на верхотуре вдруг сел, стащив с головы свой пиджак. – Ты спроси! А то все: шу-шу-шу, шу-шу-шу! О Господи! – Он сидел, раскачиваясь из стороны в сторону. – Сил моих больше нет. Счас сам попрошусь и все подпишу. Два года я ее, стерву, умолял! На коленях стоял! Два года! Два года я ее каждый день убить хотел! Два года! И убил, – добавил он с каким-то упоением. – Все подпишу, к чертовой матери. Сил больше нет тут сидеть.

– Что вы, Алексей Иванович! – Толстяк даже всплеснул полными ручками. – Что вы такое говорите! Как это – подпишу? Что вы два года убить хотели, подпишете?

– Подпишу, – решительно заявил сверху мужик, которого толстяк назвал Алексеем Ивановичем.

– Это же самоубийство! – Толстяк с хрустом сложил свою толстую газету пополам. – Вы хоть это понимаете? Вы подумайте, что вы делаете, Алексей Иванович! Одно дело – убийство в состоянии аффекта. Крим пассэ, так сказать, преступление страсти! Отсидите немного, будете себя хорошо вести и выйдете через пару лет, а то и через полгодика по амнистии какой-нибудь. А другое – «два года хотел». Это уже с заранее обдуманным намерением! Это же статья какая, Алексей Иванович! Это ж от звонка до звонка! На что вы себя обрекаете! Вы же голову на плаху кладете!

– Я бы ее, суку, еще раз убил, – мрачно заявил Алексей Иванович.

Толстяк буквально онемел, а потом шепотом сообщил Кашубе:

– Он жену с любовником зарезал. Двадцать семь ножевых ранений. И это только у жены!

Мужик вдруг снова улегся и закрыл голову пиджаком. Виктор сидел молча, переваривая услышанное. Толстяк все осуждающе покачивал головой и закатывал маленькие глазки. Потом снова потянулся к своему чтиву.

– Извините, Аркадий Борисович. – Виктор вдруг решительно встал и пересел на койку толстяка. – Вы меня не проконсультируете?

– Витя, Витя, – осуждающе шептал Аркадий Борисович, – ну что вы как маленький, ей-богу! Зачем вы их покупали, пистолеты эти! И сколько! Это же незаконное хранение оружия! Криминал! Статья! – Он сокрушенно покачал лысой блестящей головой. Лишь по краям обширной прогалины слабо кудрявилась неопределенного цвета поросль. – Молодость! Романтика! Я все понимаю. – Он положил второй подбородок на жирную грудь и прикрыл глаза. – Детство без игрушек. Наверное, и без отца…

– Без отца, – подтвердил Кашуба. – Мать только у меня, инвалид второй группы. В деревню переехала четыре года назад. Тетка домик ей отписала. Огород там у нее, свиньи… – Виктор, промолчав больше суток, теперь испытывал потребность выговориться.

– Это очень хорошо, очень хорошо, – зашептал толстяк. – Не то, конечно, хорошо, что вы, Витя, без отца выросли, нет, Боже упаси! Но то хорошо, – продолжал он, – что вы у матери один. Вы ведь один?

– Один, – подтвердил Кашуба.

– Прекрасно! Прекрасно! Так вот. Вы один, мать инвалид второй группы. Вы – единственный ее, так сказать, кормилец. Вас, наверное, и в армию не призывали?

– Не призывали, – подтвердил Виктор. Аркадий Борисович расцвел.

– Замечательно! Замечательно! Единственный кормилец в семье. Тяжелое детство. Матери было не на что купить вам игрушки. В армию вас тоже не взяли, хотя вы рвались послужить отчизне. Так?

– Так. – Кашуба неопределенно пожал плечами.

– Вот! Вот! – Пух вокруг лысины Аркадия Борисовича воспарил. – Вы, уже повзрослевший, но в душе такой же ребенок, как и раньше, покупали себе игрушки и играли в этом своем подвале. Никому не делали плохого. Просто играли! По голове вас никогда не били? – поинтересовался толстяк.

– Боксом занимался, – пожал плечами Виктор. – Так как же не били?

– Очень хорошо! Очень хорошо! Толковую психиатрическую экспертизу! Да! Да! У хорошего адвоката зал будет рыдать! Отделаетесь условным сроком, это я вам говорю, Аркадий Борисович! – Толстяк потирал руки. – Вы ведь по живым людям никогда не стреляли, правильно?

– Да вроде нет, – с некоторым сомнением в голосе подтвердил Кашуба. – Только по мишеням, к-хм. – Он неожиданно закашлялся. – Курить так хочется, сил нет! Они деньги у меня нашли, – сказал он, понижая голос.

– С ними можете попрощаться. – Толстяк загнул вниз уголки губ. – При любом, так сказать, даже самом благоприятном стечении обстоятельств их вам не вернут. Издержки, так сказать, пенитенциарной системы.

Ладно, черт с ними, с деньгами, главное сейчас, чтобы мать поскорее приехала из этой своей деревни и наняла адвоката. Всех денег они все равно не нашли. А вот подвал! Дурак, дурак, сам им свет еще включил! Делал вид, что ничего не боится. Еще раз помянув недобрым словом эту «старую курицу», бабку Полину, он несколько успокоился. Этот Аркадий Борисович, похоже, большой дока. Интересно, он-то за что здесь сидит?

Между тем день совсем уже склонился к закату. Снова принесли баланду, а за Виктором так никто и не пришел.

На этот раз он сам съел свою порцию, к неудовольствию хмурого Алексея Ивановича, который, выхлебав быстро все из своей миски, безучастно отправился наверх. Кашуба все посматривал на двери. Наконец он не выдержал.

– Аркадий Борисович, – спросил он привычным уже шепотом, пододвигаясь ближе к толстяку. – Чего они меня не вызывают? Что, ночью будут допрашивать?

– Что вы! Что вы! – замахал ручками Аркадий Борисович. – Ночью допросы строжайше запрещены! Только в особо важных случаях и только с санкции прокурора! Эта та маленькая, но сладкая косточка, которую бросает нам их пенитенциарная система! Ночью всем надо спать. – Он поднял вверх пухлый нечистый палец. – Пока они сделают экспертизу по всем вашим… игрушечкам. – Он многозначительно покосился на Виктора. – Пока заключение выдадут эт цетера, эт цетера. То есть и так далее, и так далее, – перевел он Кашубе. – Им торопиться некуда! Жизнь проходит, Витенька. – Он поджал губы и поморгал такими же неопределенного цвета, как и пух вокруг лысины, глазками. – А системе подавления личности нет до этого никакого дела! Мы с вами невелики птицы, с нами можно не торопиться! Ну вот, стихами заговорил, – расцвел он.

– А вы, – осторожно спросил Виктор, – за что здесь, Аркадий Борисович?

– Аферист он, – вдруг заявил с верхотуры хмурый мужик и стащил с головы пиджак. Он, оказывается, не спал и все слышал. – Сволочь! Что вы его все слушаете! Ничему хорошему он тебя не научит. Сволочь поганая! Я вот честно пойду и скажу – да, я убил! И хотел убить. Два года хотел! Честно пойду и скажу! И буду сидеть! А он – аферист! Ничего напрямую не говорит! Все шепотком! Все с подковырочкой! Нормальный человек ничего и не разберет. Сволочь! Всегда выкрутится! – Мужик наклонился, и Виктору показалось, что он сейчас плюнет Аркадию Борисовичу на лысину. – Не слушай ты его, парень! А!.. – Он умолк на полуслове, лег и снова закрылся пиджаком.

– Нервный срыв, – прокомментировал Аркадий Борисович шепотом. – Боже мой, боже мой… Несчастный человек. Давайте спать, Витюша.

* * *

Оптимистические прогнозы Аркадия Борисовича так успокоили Виктора, что он было пропустил самое важное. Три «тэтэшника», два «Стечкина», ПСМ и «Хай Пауэр». «Хай Пауэр» был его гордостью, его он держал, так сказать, для души, а не для дела. И вдруг он почувствовал себя так, как будто пропустил прямой в голову. Три «тэтэшника»! Три! Откуда – три? Он точно помнил, что их должно было остаться два. Сначала четыре, потом три, потом два. Два, а не три! Им его не запутать. Откуда взялся третий? Менты, падлы гребаные, подкинули! И он только сейчас заметил, а там, дома, все подписал!

– Интересная какая картинка, – радовался носатый, сверкая пронзительными голубыми глазками. – Целый склад оружия, патроны, глушаки! А мишени, мишени какие! Может, ты маньяк?

– Не маньяк я, – буркнул Виктор, не зная, как начать говорить про тяжелое детство и готовность послужить отчизне. – Просто стрелять люблю. Там и обычные мишени были, – с вызовом сказал он, глядя куда-то мимо остроносого.

– Были, были, – согласился капитан Лысенко. – Все внесли в протокол, не волнуйся. И обычные были, как же. Аккуратные такие. Сам рисовал?

Виктор снова промолчал, но носатый, видимо, и не ждал ответа, а разливался прямо-таки соловьем.

– Мне лично вот эта особенно понравилась. – Он достал из ящика стола изрешеченный лист и аккуратно его расправил. – Глянь, Коль! Майкл Тайсон! – радовался он. – Ну, точно, маньяк! Покупал плакаты и шмалял в свое удовольствие. Под психа не хочешь закосить, а? Так нам даже интересней будет. Там еще и братья Кличко были. Тоже не в лучшем виде. Их-то ты за что? А вдруг они узнают? – скоморошничал голубоглазый, явно наслаждаясь ситуацией.

Кашуба обиженно отвернулся. Второй находящийся в комнате, огромный, под два метра ментяра, назвавшийся майором Банниковым, снисходительно смотрел на это представление.

«Нет у них больше ничего, – с облегчением подумал Кашуба, – пугают они меня. Прав был Аркадий Борисович».

– Ну, это все цветочки, – вдруг продолжил длинноносый капитан, – ягодки у нас на закуску будут. Всю твою коллекцию, стрелок, мы проверили. И оч-чень интересный пистолетик там нашли. Правда, к сожалению, только один. Но зато очень интересный. Системы «ТТ». Ничего нам не скажешь по этому поводу, стрелок, а? Может, чистосердечное оформим? Не хочешь?

Кашуба молчал.

– Значит, не хочешь, – сделал вывод длинноносый.

– Я буду разговаривать только в присутствии адвоката, – вдруг вырвалось у Кашубы.

Длинноносый совсем развеселился.

– Ой, Коль, ты глянь, какие клоуны, – протянул он. – В присутствии адвоката! Больно умный. Будет тебе адвокат, – неожиданно рявкнул он на Кашубу, – потому что он тебе очень нужен! Жаль, мораторий, а то бы тебе точно вышак вломили. Ну, ничего. Будет тебе пожизненное. Вот заключение экспертизы. – Лысенко торжествующе выложил на стол какую-то бумажку. – На этом вот самом пистолетике – твои пальчики. А из него, между прочим, ты грохнул не кого иного, как господина Шумейко Юрия Григорьевича. И дело это на контроле у прокурора города. Так что будет тебе белка, будет и свисток. Узнаешь? – Он еще раз залез все в тот же злополучный ящик стола и со стуком выложил перед Виктором пистолет «ТТ», упакованный в пластиковый пакет.

Виктор впился в него взглядом. Не может быть! Стол медленно поплыл у него перед глазами. На дуле пистолета была характерная царапина. И именно этой стороной длинноносый и выложил перед ним пистолет. Это был тот самый «тэтэшник», который он передал напарнику. Тот сказал, что бросил его в речку, как они и договаривались. Даже если менты его оттуда и достали, то на нем не может быть никаких отпечатков пальцев. Не может! Во всяком случае, его, Виктора, отпечатков.

– По лицу вижу, что признал, – удовлетворенно констатировал капитан. – Так что, звать адвоката или как-нибудь сам?

– Это не мой, – хрипло сказал Кашуба.

– Враги подбросили! – совсем развеселился Лысенко, и Банников в своем углу тоже улыбнулся. – Твой, твой! Не сомневайся. Изъят по всем правилам, в присутствии понятых. Да и без этого пистолетика улик на тебя, голуба, достаточно. Твоя машина стояла на месте убийства Шумейко. – Он шлепнул на стол еще одну бумажку. – На которой вы с корешком твоим и укатили. Также и окурочки, которые ты там побросал. На них твои пальчики, между прочим, да и все остальное полностью совпадает. Что ж ты срешь там, где работаешь, а?

Кашуба молчал, подавленный происходящим. Внезапно он все понял. Напарник, падло! Это он, он принес к нему домой паленую волыну и подложил к остальным. Не бросил в речку, как договаривались, а спрятал! И принес потом ему, Виктору! Хотел из «Хай Пауэра» его пострелять, сволота! А он, дурак, и уши развесил: «Классная вещь, никогда такого не видел!» Да, это он, гад, подбросил ему этот сраный «тэтэшник», из-за которого теперь ему, Витьку, светит пожизненное. К остальным, чистым, подбросил, сука. И царапина, главное, царапина на дуле какая приметная! Как он мог еще раз взять его в руки! Твою мать! Из-за этой царапины он и отдал тогда именно его. Как он мог недосмотреть!

– Ну, что скажешь? – наконец заговорил молчаливый майор.

– Ничего. – Кашуба упрямо сидел на стуле, уставившись в одну точку. – Ничего я вам не скажу.

Молчаливый майор нажал какую-то кнопку. Через минуту в комнате появился конвой.

– В камеру его, – сказал майор брезгливым усталым голосом, рассматривая Кашубу как какое-то противное насекомое. – Пусть посидит.

Когда он вернулся в камеру, угрюмого мужика уже там не было. «Наверное, таки признался, дурак», – подумал Кашуба. Аркадий Борисович приветливо покивал ему от стола, где читал свою газету. Кашуба, не обращая внимания на эти знаки внимания, прошел к своей шконке и плюхнулся на нее. Ему внезапно захотелось лечь и закрыть голову пиджаком, как это делал Алексей Иванович. Но пиджака у него не было. Тогда он, сгорбившись, облокотился спиной о холодную стену и закрыл глаза. Да, объяснение могло быть только одно. Эта тварь подбросила ему пистолет. И теперь он будет тянуть срок, как пить дать, будет! А если и впрямь пожизненное? Всю жизнь просидеть в тюрьме! Его передернуло.

– Что с вами, Витя? – Аркадий Борисович деликатно присел рядом. – Вам нехорошо? Духота и впрямь такая… Вот смотрите, Пинчук нам посылочку передал! В знак благодарности, так сказать. По английской пословице: почеши мне спину, а я тебе почешу. Сигаретки, колбаска, печеньице. Чайку попьем.

– Я попал, Аркадий Борисович, – сказал Кашуба, открывая глаза. – Вот попал, твою мать! – закричал он почти в полный голос.

– Тише, тише! – Аркадий Борисович бросил на него укоризненный взгляд. – Что вы, Витя! И у стен есть уши! Что-то не так? Чем вы так расстроены?

«Нужно рассказать ему все. – Кашуба смотрел, как проворные пальцы Аркадия Борисовича вытаскивают для него из пачки «Мальборо», чиркают спичкой. – Или почти все. Он что-нибудь придумает».

– Да, это плохо. Это очень плохо, – шепотом выговаривал ему Аркадий Борисович, косясь на новенького, который с шумом устраивался на том самом месте, с которого забрали Алексея Ивановича. – Очень плохо, но поправимо.

Новенький все никак не мог угомониться – крутился на шконке, вздыхал, чесался, как собака. На вшивого он вроде был не похож, но на всякий случай Виктор вновь переселился на новое место – над Аркадием Борисовичем. Хоть и душно наверху, но никакая мерзость ночью не упадет на голову. Он рассказал Аркадию Борисовичу все – и про допрос, и как носатый все доставал и доставал из ящика свои бумажки, и под конец – пистолет.

Аркадий Борисович вздыхал, сочувствуя:

– Понимаю, понимаю… Ящик Пандоры…

Витек, конечно, не понял, чей там ящик, но осознал одно: дело пахнет керосином. Когда же он рассказал про напарника, какая тот сволочь, Аркадий Борисович нервно поскреб лысину – тот, вшивый, на месте Алексея Ивановича, видно и его достал своей почесухой.

– Давайте с вами подадим это так. – Аркадий Борисович придвинулся к Кашубе почти вплотную и стал излагать свой план.

Продираясь сквозь непонятные термины, которыми в изобилии пересыпал свою речь Аркадий Борисович, Витек все же легко уловил суть: никакой он не убийца, в лучшем случае – свидетель. Единственное, в чем нужно безоговорочно сознаваться и каяться, – это в приобретении и хранении оружия. Но за это много не дадут. А если слить остальных, он вообще пойдет как свидетель. Короче, менты тоже люди и с ними можно договориться. По-хорошему. А рассказать ментам нужно не все, все никакой дурак не рассказывает. Он заметно повеселел. Свидетель – это вам не по мокрухе сидеть. Даже если и впаяют ему пару лет за хранение, это ж не пожизненное! Отсидит год и откинется по половинке. Или вообще условно получит. Они с Аркадием Борисовичем и чайку попили, и колбаски поели. Витек рассказал своему советчику пару анекдотов, Аркадий Борисович вежливо смеялся. Чесоточный наверху притих – наверное, заснул. Жизнь налаживалась.

* * *

– Ну, что, надумал наконец? Адвокат не нужен? – Ненавистный остроносый капитан сегодня, похоже, был настроен благодушно. Второй, огромный майор, сидел в своем углу со скучающим видом, как будто ему и дела никакого не было, будет Витек говорить или нет.

– Я ни в чем не виноват… – с порога начал Кашуба.

– Мы просто были в этом уверены, – съехидничал капитан.

– Ну, что ты, Игорь, вечно всех перебиваешь. Пусть сам нам расскажет. Что ты всех со своей колокольни… Может, он и вправду не при делах.

Кашуба бросил благодарный взгляд на майора. Может, он ошибся в нем сразу? Остроносый, конечно, сука редкостная. А этот, может, и человек.

– Можно, я с вами говорить буду? – спросил он майора, не догадываясь, что попался на старую, как мир, удочку под названием «злой мент и добрый дяденька милиционер».

– Как хочешь. – Майор пожал необъятными плечами. – Ты, Игорь, – обратился он к остроносому, – посиди немножко тихо, а мы вот с Виктором Петровичем за жизнь поговорим.

Остроносый вроде как обиделся, уселся за свой стол, достал какие-то бумажки и принялся их изучать. Виктор вздохнул.

– Ну давай, Витя, рассказывай, – поощрил майор Кашубу. – Ничего, если я диктофончик включу?

Кашуба покосился на диктофон, но ничего не сказал. Главное, сейчас не сбиться. И не брякнуть лишнего.

– Ну, подбросили мне этот ствол, – начал он. – «Тэтэшник» то есть. Я его сразу признал. У него на дуле царапина. Я его дал просто так, типа как бы взаймы. Я ж не знал, что из него этого Шумейко грохнут. Правда! А потом он мне его вернул. Я ж ничего не знал, клянусь! Я б его в руки не взял! Что я, пальцем деланный, не понимаю, что ли?

– Да, – сказал задумчиво Банников, – это надо последним дауном быть, чтобы пальцы свои оставить. Тем более на таком паленом стволе. Это как-то не вяжется.

– А я что говорю, – вскричал Витек. – Не знал я ничего! А на речку купаться это он меня пригласил.

– В шесть утра? – с сомнением в голосе спросил майор.

– А когда ж мне еще купаться? Я же с семи уже на базаре. Я туда часто езжу. Ну и этот напросился, типа по банкам пострелять. Я ж не знал, что Шумейко там тоже купается! Я и внимания не обратил. Я вообще этого Шумейко не знаю и не видел никогда. Окунулся пару раз, посидел, покурил и поехал на работу. И эту сволочь обратно в город подвез. А он мне волыну паленую отдал, гад.

– А чего ты у себя возле дома не купаешься? – спросил противный капитан из своего угла. – Ты ж возле самого пруда живешь?

– Там вода не проточная, – не растерялся Витек. – И вообще, пляж плохой. Бабки гусей выгоняют.

– Игорь, – повернулся к нему майор, – я же тебя просил. Пляж совершенно к делу не относится. Человек может ездить купаться, куда ему нравится. Хоть на Карибские острова.

– Все правильно. – Кашуба с уважением посмотрел на майора. Сразу видно, что человек хороший. – Так что я к этому пистолету никакого отношения не имею, то есть имею, – запутался Витек. – Он из моей… коллекции. Но к убийству этого самого Шумейко я никакого…

– Ну, хорошо, хорошо, понял, – перебил его майор. – Сейчас я тебе дам бумагу, ты нарисуй подробненько, где машина твоя стояла, где ты купался и в какую сторону обманщик этот твой пошел. И крестиком пометь, где ты курил.

– Только я рисую не очень хорошо, – заявил Кашуба, принимая от майора карандаш и бумагу.

– Ничего, мы разберемся, – заверил его тот.

Пока Кашуба изображал, помечал крестиками, ставил стрелочки и писал внизу свои объяснения, майор внезапно спросил:

– А с братом убитого у тебя какие дела?

– А какое это имеет отношение…

– Да нет, ничего, – пожал плечами майор. – Никакого отношения к твоему делу это, конечно, не имеет. У тебя же с ним чисто деловые контакты, я так понимаю?

– Только деловые. – Витек облегченно потянул носом воздух. – А к убийству его брата – я ни сном ни духом, клянусь!

– А к кому ты в гости приходил? – задушевным голосом спросил майор. – И назвался почему-то телемастером. Это еще зачем?

Витек заметался.

– Это когда я в гости приходил? Не приходил я ни в какие гости!

– Это ты запамятовал, – укоризненно глядя на него, спокойно сказал майор. – Ходил ты, Витя, в гости.

– Когда это было? В какой день?

– 7 сентября, в двадцать часов тридцать минут. В деле у нас имеются показания вахтерши. Она тебя запомнила и в журнальчик точное время записала. На основании ее показаний мы составили фоторобот, а уж по фотороботу на тебя и вышли. Не хочешь посмотреть?

– Какой еще фоторобот? – совсем растерялся Кашуба.

– Вот этот. – Майор достал какой-то листок и положил перед ним. – Не узнаешь?

Кашуба осторожно взял листок, как будто тот был заминирован, и посмотрел. Точно, он. Черт его дернул тогда заговорить с этой вахтершей! Можно, наверное, и так было проскочить.

– Не похож, – решительно сказал он, кладя листок на место. – И вообще, я такого не помню.

– Придется опознание по всем правилам проводить, – скучным голосом сообщил ему майор. – Она тебя хорошо запомнила. Ты же, Виктор, вроде нормальный человек. – Майор посмотрел на него тяжелым взглядом. – Пригласим ее сейчас, посадим человек пять, она тебя запросто опознает, раз твой портретик так хорошо срисовала. Что ж ты, Витя, сначала все так вспоминал хорошо, а теперь вдруг испортился?

Кашуба расстроился. Этот Банников, похоже, такая же сука ментовская, как и остроносый. Думал он, что сейчас этот покладистый майор все запишет и на этом его мучения и кончатся. Но, видать, нет.

– 7 сентября, 7 сентября, – забормотал он, как бы вспоминая. – Да! 7 сентября я со своей девушкой, со Светкой то есть, в кино ходил. Вечером. На сеанс в девятнадцать часов. Кинотеатр «Парк». Можете проверить.

– Со Светкой, говоришь? Фамилия, адрес. Билеты у тебя случайно не сохранились? Какой фильм был?

А может, и проскочит еще. Вон как этот майор за все хватается. Конечно, там-то он не наследил, туда-то они не знают, как его и пришить. А он им помогать не будет. Если Светка скажет, как договаривались, он точно проскочит. А она скажет. Он же с ней встречается больше года. Она, дура, замуж за него хочет.

– Фильм? «Титаник», а что? А билеты – билеты я дома поискать могу, но, по-моему, нет, не сохранились. Это ж не документы. Разве я знал… А может, у Светки? Светлана Владимировна Бездетко, – услужливо диктовал Кашуба, – въезд Матросова, дом пять.

– Совсем рядом, – удовлетворенно проговорил майор, записывая Светкины данные. – Можно сказать, на соседней улице. А сейчас она где может быть, не знаешь? Она работает, учится?

– Она у меня работает, – пояснил Кашуба. – На лотке стоит. Сейчас, наверное, дома. Я ж не торгую…

– Телефончик есть у этой Светланы Владимировны?

– Телефон? Конечно, есть. У меня все реализаторы с телефоном…

Пока он диктовал, а майор записывал номер, он лихорадочно думал. Пока Светку найдут, пока вызовут… Его, наверное, сейчас отправят обратно в камеру. А там Аркадий Борисович подскажет, как себя вести, что говорить. Не думал он, что эта старушенция подслеповатая его запомнит.

Майор между тем не спешил вызывать конвой, а вместо этого придвинул к себе телефон и стал накручивать диск.

– Квартира Бездетко? – услышал Виктор. – Светлану Владимировну пригласите, пожалуйста. Кто спрашивает? А это из милиции звонят…

«Хоть бы Светки дома не оказалось, – с тоской подумал он. – Свободный же день. Хоть бы она по магазинам пошла».

– Это Светлана Владимировна?

«Дома». – Кашуба быстро вертел в пальцах огрызок карандаша, которым рисовал свой план. Потом он заметил, что остроносый из своего угла наблюдает за ним, и с равнодушным видом положил карандаш на стол.

– …на полчаса буквально, – между тем разговаривал со Светкой майор. – Вы ведь сейчас свободны? Или вас нужно повесткой вызывать? Ага. Хорошо. Да, конечно, тут буквально два квартала. Вас внизу встретят и проводят. Скажете, что вы к майору Банникову.

«Сейчас придет, – с тоской подумал Виктор. – А ладно, чем раньше, тем лучше».

Светка действительно пришла очень быстро. Не прошло и сорока минут, как какая-то рыжая, которой, видимо, майор отдал распоряжение встретить, привела ее в кабинет.

Она с порога уставилась на него испуганными глазами, а он чуть заметно ей кивнул. Следом за ней в кабинет зачем-то ввалилась ее мамаша.

– Вы к кому? – спросил у нее майор строго, и Кашуба обрадовался, что Светкину мать сейчас вытурят. Он ее не любил. Впрочем, чувства были взаимны.

– Я вот с дочкой, – пояснила Светкина мать.

– Она у вас что, несовершеннолетняя? Светка пожала плечами.

– Ладно, оставайтесь, – буркнул майор.

Рыжая услужливо усадила Светкину мать возле остроносого.

– Вы, Бездетко Светлана Владимировна, – скучным голосом начал майор, заполняя какую-то бумажку и зачем-то листая Светкин паспорт, который она ему услужливо протянула, – тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения…

Светка послушно кивала головой.

– …утверждаете, что 7 сентября этого года, в девятнадцать часов, с этим молодым человеком, – кивнул он на Кашубу, – были в кинотеатре «Парк», где смотрели фильм…

– «Титаник», – подсказала Светка.

– Подпишите здесь. – Майор ткнул Светке бумажку. – О том, что вы предупреждены об ответственности за отказ от показаний и за дачу ложных показаний.

Светка поставила закорючку на бумажке. В это время ее мать в своем углу вскочила и заголосила:

– Светка, зараза, не подписывай ничего! Сюда захотела?! Из-за этого самого, – метнула она взгляд на Кашубу, – засранца! Да не женится он на тебе никогда. Голову только тебе морочил. Тюрьма по нему плачет! Ты себе еще порядочного найдешь…

Светка опустила голову.

– Седьмого мы в кино ходили, – тихо проговорила она. – В кинотеатр «Парк».

– Не было такого, – торжествующе заявила Светкина мать. – Не слушайте вы ее. Чего она там подписала? Порвите вы эту бумажку, я вас Христом Богом прошу! Она ж вообще ничего никогда не помнит. Может, они в другой день ходили. А седьмого вечером мы все дома были. Я точно помню. Шестого понедельник был, она выходная была. – Бездетко-старшая подбородком указала на дочь. – А седьмого, во вторник, я с суток пришла и весь день дома была. И вечером. И она весь вечер дома была, никуда не выходила. Если мне не верите, так к нам соседка еще заходила, сериал с нами смотрела, во вторник как раз новый сериал начался, а у нее телевизор поломался. Мастера она вызвала, да он сразу не пришел, так она первую серию никак пропустить не хотела. Я правду говорю, – орала Светкина мать на весь кабинет. – А потом все вместе чай пили. А после новостей еще фильм смотрели, этот, как его? Ага, «Менты»! Что, не так?