Текст книги "Всё будет хорошо"

– Тут притормози. – Нина небрежно сунула пятерку водителю, сделала последний глоток из бутылки и вышла из машины. Бутылку она выбросила тут же, на дорогу. Она глухо звякнула. «Он меня запомнит, – подумала она, – но вряд ли это мне повредит. Скорее, наоборот». Она двинулась вдоль ряда вплотную стоящих друг к другу гаражей. Ага! – вот она – небольшая щель между пятым и шестым гаражом. Она хорошо помнила эту щель, потому что часто проходила тут с Димкой. Она сунула туда свою сумку со спортивным костюмом, предварительно вынув из нее пистолет и переложив его в лакированную сумочку на цепочке. Ключи от квартиры она тоже взяла – на всякий случай. Сумочка сразу стала тяжелой. Отойдя от гаражей, она оглянулась. Никого не было видно. «Только бы сумка не пропала, – подумала Нина. – Нужно побыстрее». От этого «побыстрее» мурашки побежали у нее по всему телу и даже по щекам. Она подошла к подъезду. Свет у них в окнах горел – и на кухне, и в гостиной. Зацепившись непривычной обувью за какую-то выбоину, Нина едва не упала у самого входа. Входная дверь была уже заперта на ночь. Она позвонила.

– Вы к кому? – Дежурная подозрительно смотрела на Нину из маленького окошка.

– Открывай. К Морозову. В сто тридцать вторую. – Тротуар под ногами слегка плыл от выпитого. Вдруг в голове что-то щелкнуло. – Я так мечтаю выйти за-а-амуж за Ма-арозова-а, – развязно пропела она, покачиваясь с пятки на носок у входа и снова рискуя упасть, – я так на-асить его фа-а-милию ха-ачу!

Лицо в окошке отодвинулось, замок клацнул.

Стоя у лифтов, она подумала, что сегодня дежурит интеллигентная Марина Илларионовна из соседнего дома. Она хорошо знает и ее, и Димку. «Она меня узнала, – вдруг пришло ей в голову. – Нет, она бы меня окликнула. По крайней мере, удивилась бы». Она нетерпеливо несколько раз нажала на кнопку и посмотрела на часы. Уже десять. Только бы никто не вошел сейчас в подъезд! Она не выдержит. Она просто не выдержит! Наконец лифт остановился и двери тихо разъехались. Ей казалось, что звуки чрезмерно громки, что стук ее чудовищных босоножек и шипение открывающихся дверей лифта слышит сейчас весь подъезд. И в каждом дверном глазке ей мерещился наблюдающий. Все. Наконец-то их этаж. Все знакомо до мельчайшей царапины у косяка – но почему-то кажется, что она не была здесь несколько лет. Нина позвонила. Потом еще, и еще раз. Почему он не открывает? Может быть, он там не один? Если он все-таки не один, все пропало. Где-то наверху хлопнула дверь и кто-то стал не спеша спускаться по лестнице. Паника охватила ее. Это Васька! Она ее узнает! Она еще раз лихорадочно вдавила кнопку. Невероятно обострившимся слухом она ловила каждый шорох. Шаги человека и шаги собаки! Когти цокали по бетонным ступеням. Слава богу, это не Васька! Человек просто идет гулять со своим псом. Сейчас он спустится сюда и увидит, что она звонит в дверь. Шаги на мгновение стихли, и послышалось громкое ругательство, сопровождаемое повизгиванием. Нина поняла, что собака запуталась в поводке. Она одним движением вытащила ключи из сумочки, вставила в замочную скважину ключ и провернула. На все понадобилось две, может, три секунды. Она влетела в квартиру и захлопнула за собой дверь.

Из гостиной доносился звук работающего телевизора. Она огляделась и прислушалась. Кроме телевизора, ничего не было слышно. Она достала пистолет. Руки дрожали так, что пистолет ходил ходуном. Она старалась идти бесшумно, но платформы бухали по ламинированному полу. Или это грохотало в ушах ее сердце? «Сейчас он выйдет мне навстречу. Сейчас…» – Она почувствовала, что тонкая струйка пота стекает между лопаток. Руки стали мокрые, и пистолет скользил и ерзал в них. Где-то в горле нарастал ком, и казалось – еще минута – и она захлебнется. «Я ненавижу его. Он сломал мне жизнь. Он выгнал нас на улицу. У меня нет ни работы, ни дома, ни здоровья. Он…» – Она дошла наконец до гостиной. И остановилась – там никого не было. Телевизор работал, на журнальном столике стояли стакан и бутылка вина, лежала початая плитка шоколада. Нина опустила пистолет вниз и перевела дух. Где же он? Она внезапно обернулась – ей показалось, что Сергей стоит у нее за спиной. Она почувствовала то, что всегда считала литературной метафорой – как волосы у нее на голове, придавленные париком, встают дыбом. Она издала чуть слышный звук, похожий на стон, быстро шагнула дальше – из гостиной к кабинету и толкнула дверь. Сергей, видимо не дождавшись жены, спал, положив голову и руки на черный компьютерный стол. Компьютер, переключившись в режим ожидания, уже не светился экраном. Горели только маленькие индикаторные точки процессора, монитора и клавиатуры. В остальном же в комнате было темно, и только свет из гостиной освещал спящего. Она видела его стриженый русый затылок, черный ворот водолазки слегка оттопырился. Она смотрела на него, не решаясь окликнуть. Вдруг ей показалось, что он шевельнулся. Не выдержав нечеловеческого напряжения, она вскрикнула, вскинула пистолет и выстрелила. От толчка вошедшей в тело пули компьютер резко щелкнул и включился, осветив Сергея призрачным голубоватым светом. Она еще раз вскрикнула, зажмурилась и от захлестнувшей ее волной паники выстрелила еще и еще раз.

* * *

– А теперь послушай, что я тебе скажу! – Гера нервничал. Может быть, зря он начал этот разговор? Видит Бог, он не хотел говорить это своему лучшему другу. – Ты с Нинкой сколько лет прожил – шесть?

– Пять, – глухим голосом ответил Сергей и не сдержался: – Слушай! Я тебя именно как друга прошу – не лезь не в свое дело! Я сказал – все уже решено! Лика ждет ребенка. Я хочу этого ребенка! Понимаешь – хочу! Своего ребенка!

– Так. Значит, своего ребенка? Да ты сядь. – Он легонько подтолкнул Сергея к стулу. – Не ходи все время. Мелькаешь перед глазами. Я к тебе как раз об этом твоем ребенке и пришел поговорить.

– Герочка, – иронически взглянул на друга Сергей, – а тебе не кажется, что это немного не твое дело? Что ты так суетишься? Что ты все время суешься ко всем со своими советами? – Он прикурил, дунул на спичку и выбросил ее в приоткрытое окно. – Она тебе кто? Сестра? Может, любовница? Что ты так о ней печешься? Я ей предлагал помощь… Я сам хотел, чтобы по-человечески…

– Дурак ты! – Герка беззлобно выругался. – По-человечески! Любовница! Да Нинка, может, самый порядочный человек, которого я знаю…

– Лика – тоже порядочный человек. – Сергей затянулся, выпустил дым.

– Да? – Герман напрягся. – Я тебе говорить не хотел, но ты сам как слепой, ей-богу! Хмырь этот, который за ней больше года на машине заезжал, – это кто? Брат ее? Сват? Или, может, они в детстве вместе в песочнице куличики лепили? Два раза в неделю? По вторникам и четвергам? Или как там они трахались?

– Слушай, я устал от этого разговора. – Сергей докурил сигарету и выбросил окурок туда же, куда и спичку, в окно. Видно было, что все это ему крайне неприятно. – Меня не интересует, кто у нее был до меня, понятно?

– Меня, собственно, это еще меньше интересует… Да ты погоди. – Он положил Сергею на плечо руку, удерживая его на стуле.

– Пусти меня! – Сергей попытался подняться и стряхнуть Геркину руку. – Мне все это до чертиков надоело! Если бы ты знал, как я влип… – Он осекся.

– Ну, ты понял? Ты понял, наконец?

– Что понял?

– Проверить все надо! Ты понял? Прежде чем жениться, разводиться… Анализы там всякие сделать. Я тебе уже полчаса толкую, и так, и сяк намекаю! Ты с Ниной сколько лет жил? Пять? И она не беременела? Да? А до этого забеременела, как с куста! Она ж здоровая как лошадь – мастер спорта! Ну?

– Что ну? – Сергей злобно посмотрел на пачку сигарет, как будто это она была виновна в этом неприятном разговоре, и щелчком вышиб из нее еще одну сигарету. – Спички дай.

Герка молча вынул зажигалку и щелкнул. Сергей прикурил.

– Ты помнишь, мы в пятом классе свинкой болели? Ну? Помнишь?

– И что? При чем здесь это? – Сергей непонимающе уставился на компаньона.

– А то. Помнишь, где у тебя потом опухло? Я-то сразу выздоровел, а ты еще потом долго в больнице лежал. И врачиха, которая к нам ходила, тогда сказала моей мамане, что у мальчика, у тебя то есть, – осложнение. Мать тогда забеспокоилась, как бы чего не проглядели, но врачиха сказала, что у меня все в полном порядке. А у того мальчика, сказала, теперь, может быть, детей никогда не будет. Я тебе говорить всего этого не хотел. Да, если честно, и не вспоминал никогда. Какие там мозги в пятом классе! А когда ты сказал, что Лика ждет ребенка, сразу само всплыло. Извини. Я бы тебе никогда не сказал. Но я же не слепой. Я видел, как она к нему бегала. И когда ты уже с ней встречался, он тоже приезжал. Машина у него такая – приметная. Извини. Я тебе говорил уже – не наступи еще раз на те же грабли. А ты не понял. Я в том смысле, что этот ребенок – он тоже, может быть, не твой…

– Не надо. – Сергей смотрел куда-то в пространство. – Не надо, Гера. Я все понял. Но сейчас я уже не могу ничего изменить. Или не хочу. – И вдруг он сорвался: – Это все не твое дело! Не твое дело, слышишь? И хватит меня учить! Все меня учат! Мне все осточертело, понял? Советы! Ремонты! Деньги! Истерики по три раза на день!

– Да не ори ты, – миролюбиво ответил Гера уже в дверях, – ухожу уже. – Он переступил через порог. – А ты, Серег, все-таки подумай…

– Пошел вон! – Сергей толкнул его в спину и изо всех сил хлопнул дверью.

Герка покрутил головой. Да, что-то Серега не в себе последнее время. Соседка, выносившая ведро к мусоропроводу, остановилась на лестнице и с интересом смотрела в их сторону.

* * *

Нина не помнила, как вышла из квартиры. Вернее, она все очень хорошо помнила, и видела, и понимала. Захлопнула дверь, предварительно протерев салфеткой дверную ручку изнутри и потом, когда вышла, – снаружи. Ведь если она не была здесь больше двух недель, откуда на ручке могут взяться ее отпечатки пальцев? Все это она затвердила себе еще в больнице. Больше ничего трогать не стала. Свет по-прежнему горел на кухне и в гостиной. Не дожидаясь лифта, она побежала вниз по лестнице. Пистолет сунула обратно в сумочку, и он буквально жег ее оттуда. Ей казалось, что он раскалился от выстрелов. На площадке второго этажа свет не горел, и она остановилась. Постояла немного и без сил опустилась на ступеньки. Ее колотил озноб. «Все кончено. Я должна уходить отсюда». В больнице ей казалось, что выйти из подъезда гораздо проще, чем войти. Но теперь она не могла как раз выйти. Как просто оказалось войти! Но выйти… Что, если Марина Илларионовна ее остановит? Она ее обязательно остановит! Она похолодела. Зачем Марина Илларионовна будет останавливать девицу, приходившую к Морозову, ей не пришло в голову. Через соседний подъезд! Она выйдет через соседний подъезд…

На крыше было ветрено и совершенно темно. Нина несколько секунд стояла, приглядываясь, наконец глаза привыкли. Она пошла по плоской неровной поверхности. Вот он, вход в соседний подъезд. Она быстро спустилась по железной лестнице, неловко цепляясь платформами и обдирая дешевый китайский лак, и толкнула дверь, ведущую на последний этаж. Потом толкнула ее еще раз – та была заперта. Секунду подождала, перевела дыхание и снова, обдирая обувь и колготки о лестницу, выбралась обратно на крышу. Еще один подъезд. Она уже была готова, что и эта дверь окажется запертой. Так оно и есть. Отчаяние овладело ею. Еще один подъезд, последний. «Пусть она будет открыта!» – взмолилась Нина неизвестно какому богу. Открыта. Открыта! Непослушными пальцами она нажала на кнопку вызова. Вниз, вниз! Нет – она надавила «стоп», а потом – снова на последний этаж. Выйдя, она сорвала с себя рыжий парик, стянула сетчатые колготки, а пиджак перевернула на черную сторону, начерно обтерев рукавом помаду. Подняла лацканы к горлу, и сейчас в сочетании с черной юбкой и примятыми короткими светлыми волосами это казалось вполне пристойным. Она обмотала парик колготками и сунула его под мышку. Медленно спускаясь по лестнице, на пятом этаже она остановилась, потому что силы покинули ее. Прошло минут пять, а она все стояла, прислонившись к стене, пачкая побелкой пиджак. Где-то, этажом или двумя ниже, хлопнула дверь, и какая-то шумная компания стала прощаться с хозяевами. Нина затаила дыхание. Слышны были шутки, смех, какая-то возня – наверное, прощальные поцелуи, и потом все начало удаляться. «Пошли пешком», – догадалась Нина и поспешила незаметно догнать компанию. Никто не обратил на нее внимания. Консьержка в своем аквариуме увлеченно смотрела телевизор. Все вместе они вышли из подъезда. Пряча лицо, Нина быстро повернула к гаражам. Скорее! Она и так потеряла кучу времени. В больнице могут заметить ее отсутствие. Она бы бежала, если бы не боялась упасть. Ссадины на теле, а хуже того – на лице вызовут ненужные вопросы.

Сумка оказалась на месте. Зайдя за гаражи, она быстро переоделась. Сложила все: юбку, колготки, босоножки, пиджак, лифчик, парик – в приготовленный заранее пакет. Туда же, глубоко в ворох вещей, затолкала сумочку с пистолетом. Подумала, подобрала валявшиеся у гаража несколько тяжелых обломков кирпича, и сунула туда же. Взлохматила ладонью волосы. Руки были до сих пор влажные и какие-то чужие. Она достала зеркальце и посмотрелась в него. В тусклом свете уличного фонаря лицо показалось ей чудовищным – черные стрелки, размазанные губы. Она снова открыла сумку и принялась рыться в пакете. Салфетка. Та самая, которой она протирала дверную ручку. Она стерла помаду и румяна и с ужасом уставилась на ткань – ей показалось, что она в крови. Со стрелками и тенями она не знала, что делать. Смыть их сейчас было нечем. Ошибка. Еще ошибка. Посмотрела на часы. Поздно. Очень поздно. Двери точно закроют! Она побежала к дороге и проголосовала. Машины ехали мимо. «Не нужно брать машину у своего дома, – запоздало подумала она, – это ошибка». Она уже опускала руку, как рядом остановился старенький зеленый «жигуль».

– Куда, красавица? – Пожилой дядька открыл ей дверь.

– Кафе «Нептун».

Нина не узнала свой голос – какое-то хриплое карканье. Она закашлялась.

– Простыла? – Дядька обернулся и сочувственно посмотрел на нее.

Почему он на меня так смотрит?! Спокойно! Спокойно…

– Так… на море простудилась. – «Боже, зачем я сказала ему про море?»

– Мои тоже три дня как приехали. – Дядька явно был из общительных. – И тоже все простуженные. В шторм купаться лазили. В Ялте отдыхала? – Водитель снова обернулся.

– В Ялте…

Водитель всю дорогу о чем-то говорил, не слишком слушая ее ответы. Наконец приехали. Нина расплатилась и вышла. Она стояла возле кафе, расположенного у самого края аквапарка, и не входила внутрь. Зеленый «жигуль» все не уезжал – видимо, водитель хотел и здесь взять клиента. Нина простояла еще несколько секунд и нехотя двинулась ко входу в кафе. В это время из него вышла парочка и, увидев машину, заспешила к ней. Нина встала у стены, куда отбрасывал тень козырек. Наконец словоохотливый водитель отъехал. «Видел он или нет, что я не пошла в кафе?» Она снова вышла на дорогу, но не стала голосовать, а быстро пошла по мосту через водохранилище. Пройдя метров двести, она остановилась почти на самой середине, как раз там, где не горело несколько фонарей подряд, и быстро раскрыла сумку. Достала пакет, взвесила его в руке. Секунду подумала, потом достала из него те самые колготки в крупную сетку и крепко обвязала ими пакет. И размахнувшись, бросила его вниз. Через мгновение она услышала глухой всплеск. Перегнувшись через перила, она некоторое время всматривалась в черную, тускло-масляно отсвечивающую воду, но ничего не увидела. Дойдя почти до конца моста, она снова проголосовала. Водитель на этот раз попался неразговорчивый. Он молча довез ее до самой больницы, молча взял деньги, развернулся и уехал.

Под липами на скамейке слышался приглушенный смех и виднелись тусклые красные огоньки – медсестры курили после ужина. Нина затаила дыхание. Пройти сейчас? А если ее окликнут? А потом они войдут внутрь и запрутся на ночь. Что делать? От двери до скамейки было метров двадцать, и Нина решилась. Она подошла и взялась за ручку так, как будто имела на это полное право. Свет от фонаря, висевшего над скамейкой в липовой листве, сюда почти не доставал. Окно пропускника, зашторенное плотной белой занавеской, тоже давало слишком мало света, чтобы рассмотреть входящего. Она судорожно потянула на себя ручку и открыла дверь. Никто ее не окликнул, видимо, хождение туда-сюда через пропускник было нормой. На столе все та же лампа, тот же журнал, заложенный шариковой ручкой. Остывающая электроплитка, стопка грязных тарелок, четыре чашки. Все это мгновенно запечатлелось у нее в памяти. Она быстро миновала комнату и вышла в коридор. Никого. Лестница. Еще один коридор – на этот раз ее отделения. Опять никого – только на столе дежурной горит неяркая лампочка. Должно быть, все там, внизу. Еще несколько шагов – и она возле своей палаты. Еще мгновение – и она вошла. В темноте еле различимо виднелась «голова» на подушке. «Спит». – Нина странно, одним углом рта, улыбнулась. Быстро переоделась в больничное, достала банку крема и сняла остатки макияжа, так мучившие ее всю дорогу. Торопясь, разобрала все на кровати, спрятала парик. Подумала, взяла салфетку, которой снимала макияж, мыло, полотенце и пошла в туалет. Там скомкала салфетку и спустила в унитаз. Неожиданно ее вырвало. В желудке ничего не было, но спазмы накатывали снова и снова. Наконец, постепенно ее отпустило. Она вымыла руки и лицо с мылом. Осторожно выглянула в коридор – он был по-прежнему пустынен. Почти бегом вернулась в свою палату и без сил опустилась на кровать. Достала тот самый шприц со снотворным, который подменила медсестре, и сделала себе укол. Легла в той самой позе, что и «кукла», которая была на кровати несколько минут назад. Натянула тонкое больничное одеяло почти до макушки. И почувствовала, что медленно, но неотвратимо проваливается в какую-то пропасть.

* * *

Из протокола осмотра места происшествия:

«…на теле убитого в следующем порядке расположены… проникающее огнестрельное ранение в голову… проникающее огнестрельное ранение в область сердца… проникающее огнестрельное ранение в левое предплечье на расстоянии… на полу возле убитого найдены стреляные гильзы: 2 – калибра 7,62 мм, 3 – 32-го калибра – а также пистолет марки “Мартиан”. Также обнаружены…»

– Кто его нашел?

– Мать его невесты, Николай Андреич. – Катя Скрипковская сочувственно взглянула на невыспавшегося начальника.

– Малышева Вероника Валерьевна, – пояснил Лысенко. – Ее Бухин на кухне валерьянкой отпаивает.

Вероника Валерьевна сидела на стуле, отодвинутом от кухонного стола, и плакала. Вид у нее был жалкий, так как плакала она довольно давно.

– Это все она, она! – Вероника Валерьевна комкала в руках насквозь мокрый носовой платок, как будто пыталась его отжать. – Это она! Змея эта подколодная, жена его бывшая. Звонила сюда по телефону, угрожала…

– Как именно угрожала? – Банников вошел в кухню. Саша Бухин капал в рюмку что-то едко пахнущее. – Погоди, Саня, – шепнул ему майор, сел напротив Вероники Валерьевны и спросил задушевно: – Так она вам угрожала? Или она зятю вашему будущему угрожала, Сергею?

– Угрожала. И не один раз. Я сама слышала.

– Так, – сказал Банников и отодвинул рюмку. – Так. С этого момента давайте подробненько. Хватит, Саня, поить даму отравой… Пальчики здесь сняли? Ага, тогда ты нам лучше по кофеечку сделай. А то я после суток на ходу сплю, – доверительно пожаловался он.

– Ах! – Вероника Валерьевна попыталась взбить прическу. – И мне покрепче, пожалуйста, молодой человек… Кофе вон там, – подсказала она, тыча пальцем в шкафчик.

– Вы умойтесь пойдите холодной водичкой, – посоветовал Банников, – сразу полегчает.

Кофеварка в умелых руках Бухина загудела и стала выдавать на-гора одуряюще пахнущий напиток, запах которого тут же перебил витающий в кухне аптечный дух.

– Что-то она там долго, – кивнул майор в сторону ванной.

– Женщина же, – сказал понимающе Бухин. – И возраст тоже…

– Вот про возраст ты ей, пожалуйста, даже не намекай. – Банников отхлебнул из чашки. – Ого! Вот что значит настоящий!

– Спасибо. – Вероника Валерьевна появилась на кухне освеженная, причесанная и даже благоухающая. Она уселась и придвинула к себе чашку. – Спасибо вам за участие. Моя дочь…

– Ваша дочь, – перебил ее Банников, – в квартиру заходила?

– Нет, конечно. Я ей не позволила. Она беременна, и в ее положении…

– Беременна от кого? От Кузнецова?

– А от кого же еще? – Вероника Валерьевна удивленно вскинула свежеподведенные брови.

– А почему вы не позволили ей войти в квартиру? Вы что, уже знали, что Кузнецов убит?

– Ну откуда я это могла знать? Э…

– Николай Андреич.

– Откуда, к примеру, я это могла знать, вы сами подумайте, Николай Андреич?

– Отчего же вы тогда дочери не дали войти в квартиру?

– Это все с самого начала было очень подозрительно. Телевизор слышно – а на звонки в дверь никто не отвечает! И утром телефон не отвечал. Ни мобильный, ни домашний. Ликуся звонила, звонила… Потом мы с ней поехали на работу, а там его нет. И Гера говорит, что с утра Сереженьку не видел. Да. Так мы сразу сюда. Я сразу поняла, что что-то случилось и отправила Ликочку вниз, во двор. А сама открыла дверь и вошла в квартиру… – Вероника Валерьевна закатила глаза.

– А бывшая жена Кузнецова, она когда звонила?

– Два дня назад. Часов так… э… после десяти вечера. Я как раз взяла трубку…

– И она сразу стала вам угрожать?

– Да! Я сразу поняла, что эта штучка хочет оттяпать и квартиру, и машину. У нее и так денег куры не клевали! И все было мало. Есть такие люди, знаете. Да! А теперь… теперь Ликусин ребенок останется без ничего!

– Так что она конкретно вам сказала? Что убьет кого-либо? Вашу дочь? Своего бывшего мужа?

– Он ей не бывший, – подал голос Бухин. – Они еще не развелись.

Банников сердито покосился на него.

– Она попросила позвать к телефону Сергея, – наконец выдавила из себя свидетель. – Совершенно наглым, возмутительным, угрожающим тоном! У нее ребенок совсем не от Сергея, представляете? – затараторила Вероника Валерьевна. – Неизвестно от кого. Да! А записан как его! И она еще от нас смеет требовать…

– Так что же конкретно она требовала? – начал терять терпение майор.

– Она хотела говорить с Сергеем, а я…

– Так вы позвали вашего будущего зятя или нет? Она угрожала ему или нет?

– Я его не позвала, – отрезала Вероника Валерьевна, – потому что не могла! Его не было дома. Он был в гараже. Возил куда-то этого своего жуткого друга, Герку. У него машина сломалась. У Герки то есть. Он живет, между прочим, с девушкой, и они не расписаны. Она беременна.

– Так ваша дочь тоже беременна, – снова подал свой голос Бухин, – и тоже не расписана.

Банников опять на него зыркнул, а Вероника Валерьевна взорвалась, как новогодняя петарда.

– Это совсем другое дело, молодой человек! У них любовь, у них высокие отношения!

Бухин отвернулся к стене и хрюкнул.

– А вы не в курсе, Вероника Валерьевна, на работе у них было все в порядке? Может быть, какие-то финансовые недоразумения? Ваш зять никому не задолжал?

– Я сама старший экономист, – напыжилась Вероника Валерьевна, – и могу вам со всей ответственностью сказать, что на работе, к примеру, было все в полном порядке. Я им много по родственному помогала… Да и здесь мы начали ремонт делать. Кучу денег вбухали. Так что нечего здесь этой интриганке делать было, я вам скажу…

– Значит, финансовых затруднений у Кузнецова не было?

– Никаких, – заявила Вероника Валерьевна. – Они даже отдохнуть на недельку с Ликусей съездили. В Турцию.

– А у компаньона его, Томашевского, тоже было все в полном порядке, не знаете? – неожиданно спросил Бухин.

– У Геры? – Вероника Валерьевна задумалась. – Я даже затрудняюсь ответить… Вроде бы да. Я, знаете, как-то меньше с ним общалась. У него такой характер… Трудный характер! Шутки, к примеру, какие-то идиотские, розыгрыши! Выпить он тоже не дурак, – добавила она с ехидцей. – И знаете, они несколько раз с Сережей очень ругались. Лика слышала.

– Извините, я понял, что она и Кузнецов жили вместе. Так почему сегодня она ночевала у вас?

– Сережа ее попросил… почему-то, – растерялась Вероника Валерьевна. – Наверное, он должен был с кем-то встретиться и не хотел, чтобы Ликуся… Я знаю, – внезапно вскричала Ликина мать, – конечно, это она! Ну кому еще Лика могла помешать в этом доме, как не ей! Это она, она его убила!

– Николай Андреич, там эксперты и следователь уезжают… – Катя Скрипковская заглянула на кухню.

– Никаких вопросов больше нет, Николай Андреевич? – Врач уже закрывал свой чемоданчик.

– Так ты говоришь, во сколько его убили?

– Где-то от восьми до половины одиннадцатого. Точнее скажу после вскрытия. И вот что еще странно – убийц, похоже, было двое.

– Почему это вы так решили? Криминалист охотно пояснил:

– Да потому, что стреляли из двух разных видов оружия. И характер стрельбы разный. Два выстрела, похоже, из того «Мартиана», который мы нашли на полу, – в сердце и в голову. Очень точно – зуб даю, стрелял профессионал. А еще три – из другого ствола. Навскидку – «Беретта». Ствол не нашли, но пули и гильзы присутствуют. Стрелок никакущий. Одни понты. Разброс – по всей комнате, и ни один выстрел не смертельный. Одно попадание – в предплечье. А два – мимо денег. Пули в мебели застряли. И еще есть определенные странности… Я все написал в заключении первичного осмотра.

– А с какого приблизительно расстояния стреляли?

– Метр-полтора. – Эксперт вздохнул.

– Отпечатков нигде нет?

– На «Мартиане» – женские пальчики. Попадаются по всему дому. Предположительно или жены его, или любовницы. Хотя дверная ручка и была протерта. На ней только пальцы этой Малышевой. Из стакана пил сам Кузнецов.

– Что-нибудь пропало, не знаешь?

– Малышевых надо поспрашивать и жену его. Следов взлома нет. Следов борьбы – тоже. Дверь открыли либо родными ключами, либо покойный сам впустил своего убийцу. Или убийц.

– А Малышеву-младшую как зовут? – неожиданно спросила Катя. – Анжелика?

– Да вроде. А что?

– Это не та самая Анжелика Малышева? Ну, невеста Олега Шумейко? Которая его бросила? Которой он машину покупал?

– Так она вроде невеста убитого? – засомневался майор.

– Да не важно, чья она там невеста! Важно то, что Кузнецов мог быть знаком с Шумейко. И смотрите, что получается. – Глаза у Катерины горели сыскным азартом. – Где Шумейко – там труп. Сначала Нечаев. Потом брат Шумейко. Потом этот Кузнецов. И я больше чем уверена, что и на этот эпизод у Шумейко – железное алиби.

– Посмотрим, посмотрим. – Невыспавшийся Банников, похоже, проснулся окончательно. – Это все, конечно, крайне любопытно. Или Шумейко кто-то подставляет по-крупному, или… Так, короче. Вы здесь надолго не рассиживайтесь. Все записи, книжки, блокноты, все до последнего листика – изымать. Компьютер тоже. Сашок, ты с Катериной порасспроси бабулю – ту, что вчера дежурила в интересующее нас время. Может, видела что. Это второе. И третье – компаньона его, Томашевского, вызвали сюда?

– Он здесь и живет, Коля. – Лысенко дернул бровями вверх. – На седьмом этаже, кажется. Уже должен быть дома.

– Хорошо. Я сам к нему поднимусь. Где жена его живет – ну, бывшая эта, которая от него ушла… – Он заглянул в записную книжку: – Кузнецова Нина Анатольевна, выяснили?

* * *

– Она нигде не живет. – Васька сидела растерянная, заплаканная, с опухшими глазами, еще в утреннем домашнем халате, который не успела переодеть. – Она в больнице лежит.

– То есть как нигде не живет? Она, как вы говорите, ушла от мужа примерно в конце августа. И что же, до сих пор нигде не живет?

– Это он от нее ушел, а не она от него. Подло так, понимаете, ушел. Как раз в этот день Нине и сказали, что у нее опухоль. Она сама не своя была. А потом… Или нет, не так. Сказали ей перед этим, а на следующий день Сергей от нее ушел. Да, точно. И с работы ее уволили.

– Так где же она все это время жила, я так и не понял? – Майор Банников сидел на уютной, чисто прибранной кухне Томашевских и снова пил кофе. На этот раз предложенный ему гостеприимной Васькой. Вообще, на этой паре глаз отдыхал, хотя Васька и была в халате и заревана, и пузо торчало вперед, как нос у ледокола, но она все равно нравилась майору. Он понимал в женщинах.

– Нигде она не жила. Через день они с Димкой – это ее сын, – пояснила Васька, – на море уехали. Это ей так врач посоветовал – отдохнуть перед операцией, сил набраться. А приехала она позавчера. А Димка еще там остался. У знакомых Нининых. Он болеет. Круп у него. Ложный. В общем, горло. А она переночевала у отца, а утром мы с ней в больницу ложиться поехали. То есть ее положили, а я просто с ней… Чтобы поддержать. Вы понимаете?

– Понимаю. – Майору все больше и больше нравилась эта девушка с огромным животом, бойкими каштановыми кудряшками и голубыми глазами, которые не смогли испортить даже слезы. – А чем она больна, простите? В какую больницу ее положили?

– В онкологию, в нашу областную. – Васька покосилась на Геру. – Она просила этого никому не говорить. Ну, теперь уже все равно…

– У нее что, опухоль? Злокачественная? Васька кивнула.

– Да. И оперироваться нужно было срочно. Так ей врачи сказали. Анализы были очень плохие. Только этот врач, хирург, с которым Нина договаривалась, он в отпуск уходил. И посоветовал и Нине отдохнуть.

– А когда вы в последний раз ее видели?

– Вчера. Я утром ей завтрак носила, посидела там с ней… Ну, примерно до обеда.

– Вы с ней близкие подруги?

– Очень близкие.

– Она вам не рассказывала, у мужа никаких проблем не было? Может быть, рэкет? Или задолжал кому?

– У нас никаких проблем не было, – подал свой голос Гера, – ни с рэкетом, ни с должниками. Ни мы никому не должны, ни нам. И вообще, я бы знал, если бы у Сереги были какие-то проблемы.

– У них вообще никаких проблем не было, пока эта, – Васька состроила гримасу, – не появилась. И что Сергей в ней нашел? А уж мамаша!..

– А что мамаша? – заинтересовался майор. – С Ниной ругалась?

– Она с ней не ругалась, она со мной ругалась. Нина оставила мне ключи – цветы поливать, Димкиных рыбок кормить. Ну, пока они на море будут. Так эта самая Ликина мать выкинула из квартиры все вещи. Ну, то есть не в прямом смысле – выкинула. А принесла нам. И ключи у меня забрала. Они там какой-то ремонт якобы делали. Какой там ремонт, когда квартира совсем новая? Мы с Нинкой только в прошлом году обои доклеили! Это просто предлог был, чтобы их выселить.

– А она выезжать не хотела? А муж настаивал?

– Она вообще ничего от него не хотела. Можете себе представить – вчера утром вам сказали, что у вас рак, днем уволили с работы, а на следующий день от вас ушел муж. Круто? Она даже застрелиться пыталась! Ой! – Васька ладошкой закрыла рот.