Текст книги "Живые и мертвые"

– Я только задаюсь вопросом, зачем он запер нас в котельной и скрылся. – Пия включила поворотник и свернула на парковочную площадку на Унтертор.

– Он же сказал. Знал, что вы его подозреваете, и не хотел попасть за решетку, не сделав чего-то важного и не поговорив с Бурмейстером, – ответила Ким. – Если бы у него было рыльце в пушку, вряд ли бы он позвонил в полицию и сообщил, где вы находитесь.

Пия кивнула. Боденштайн настолько был уверен, что в лице Томсена он арестовал снайпера, что совершенно не учел эту оправдывающую Томсена деталь.

– Как только что сказал Оливер, Томсен – разочарованный бывший полицейский, которому жизнь принесла много зла, – сказала Ким. – Я верю ему в том, что у него вообще нет никаких амбиций и желания провести оставшиеся годы жизни за решеткой. Идиотом его не назовешь!

– Но почему тогда он вычистил свой дом и выбросил записи Хелен в мусорную корзину? Если ему нечего скрывать, ему не нужно было бы этого делать! Может быть, он кого-то покрывает? Возможно, настоящего снайпера?

Пия посмотрела на сестру, как будто она могла прочитать в ее глазах ответ на свои вопросы.

– Подумай-ка хорошенько, сестренка! – призвала Ким Пию. – Что больше всего прочего занимает Томсена?

Пия постучала указательными пальцами по рулю, пристально разглядывая отвратительный фасад торгового центра «Бух».

– Это общество ПРУМТО, – сказала она, немного подумав.

– Точно. Членов ПРУМТО в первую очередь возмущает бесчеловечность, с которой во многих клиниках относятся к родственникам доноров органов. Они хотят это предать гласности, и для этого им нужна общественность, – уточнила Ким. – Во Франкфуртской клинике положение, похоже, наиболее удручающее.

– Верно, – кивнула Пия. – Беттина Каспар-Гессе назвала Бурмейстера коршуном. Ее практически вынудили обмануть Винклеров, чтобы получить органы Кирстен Штадлер. И это был не единичный случай.

– Я думаю, что Томсена прежде всего интересовало именно это. Не конкретно Кирстен или Хелен Штадлер. Я почти уверена, что он и Хелен вышли на след другого дела, в котором были замешаны те же Фуртвэнглер, Герке и адвокат. Тебе надо еще раз поговорить с этим Фуртвэнглером. Спроси его совершенно конкретно, что их связывает с Рудольфом и почему он тогда был вынужден уйти из Франкфуртской клиники неотложной помощи. Я думаю, что это и есть ключ к разгадке тайны.

В тишине у Пии в желудке громко забурчало.

– Но сейчас мне просто необходимо много калорий, – сказала она. – Пошли, надо привезти народу еды.

* * *

Ее отца задержали, потому что полиция подозревала его в убийстве женщины – супруги и матери двоих подростков. Он ее не зарезал, не застрелил, не задушил, нет, он просто оставил ее умирать, хотя мог спасти ей жизнь. Почему он сделал это? Он же врач, хороший врач, тот, кто живет ради своей профессии! Как только совесть ему это позволила? Из жадности и тщеславия. Так написал «судья», который застрелил ее мать, чтобы отомстить за то, что сделал с этой женщиной ее отец. Пошел ли он на это впервые, чтобы прослыть спасителем тех, кому он дал новую жизнь, пересадив им донорские органы? Или его впервые уличили в том, что он ускорял угасание человеческой жизни, чтобы возродить другую? Как мог человек самостоятельно принять такое решение? У мертвых нет лобби. Близкие люди лишь изредка сомневаются в том, что говорят врачи в больнице, особенно когда им противостоят такие корифеи, как профессор Дитер Пауль Рудольф, который своим спокойным проникновенным голосом заверяет их, что не было никаких шансов.

Каролина Альбрехт сидела как оглушенная за обеденным столом в доме своих родителей и не знала, что делать. Ее отец, которым она восхищалась всю свою жизнь и которого почти до отчаяния любила, оказался убийцей. Бессовестный эгоист злоупотребил ее доверием и обманул ее. Вместо того чтобы признаться в содеянном, он пытался скрывать правду. И в этих попытках он провел последние несколько дней, вместо того, чтобы оплакивать свою жену и заниматься ее похоронами. Как низко он лгал и боролся, всеми средствами, не испытывая угрызений совести. Для чего он все это делал? Ради денег? Ради славы и чести?

Каролина захлопнула папку, в которой она обнаружила переписку между правлением фирмы «САНТЕКС» и ее отцом, и встала. У нее все болело, но еще больше, чем тело, у нее болела душа. Ей не с кем было поговорить обо всем этом, некому было открыть свое сердце, чтобы хоть кто-то понял, что она ужасно одинока. Матери, единственной опоры, больше не было. Близких подруг нет, как нет друга или возлюбленного, которому она могла бы сейчас позвонить. Только дом, в котором неуютно, работа, приносящая лишь деньги и успех, и ответственность за травмированного ребенка.

Пожалуй, она вызовет сейчас такси и поедет домой, чтобы опять лечь в постель. Хотя можно взять машину мамы, она наверняка бы не возражала. Каролина неловко надела пальто, сковывающий движения лечебный воротник сегодня после принятия душа она накладывать не стала. В верхнем ящике комода нашла ключи от BMW. Она вышла из дома и нажала кнопку датчика ворот гаража, который висел на ключе от машины. Ворота открылись с хорошо знакомым клацаньем, и Каролина тут же почувствовала едкий запах гари, который довольно быстро улетучился. Откуда этот запах? Может быть, какая-нибудь куница в капоте одного из автомобилей явилась причиной возгорания кабеля? Она в нерешительности остановилась, потом направилась к BMW матери и споткнулась о что-то мягкое.

– Черт! – выругалась Каролина. Она чуть не упала, а это при ее сотрясении мозга не пошло бы ей на пользу. Она наклонилась и увидела голубой мешок для мусора, который стоял у заднего колеса черного «Мазератти» отца. Каролина взяла мешок, чтобы поставить его в сторону, и поморщилась. Именно он был источником запаха! Она с любопытством открыла мешок и, к своему удивлению, обнаружила там одежду отца: темно-серый кашемировый пуловер, рубашку, серые брюки от костюма, пару туфель. Ничего не понимая, она рассматривала одежду. Почему отец запихнул вещи в мешок для мусора? И для чего?.. И как молния в ее голове пронеслись слова комиссара: В доме Герке в камине было сожжено много документов. Каролина прислонилась к багажнику автомобиля, так как вдруг почувствовала слабость в ногах. Для нас очень важно узнать, о чем он говорил с Герке вечером накануне своей смерти.

Раздался треск, и лампочка в гараже погасла. Каролина стояла совсем тихо и размышляла. Фрагменты паззла, которые до сего времени беспорядочно вертелись в голове, сложились сами собой в единую картинку.

* * *

Не так просто найти открытый беспроводной скоростной Интернет. Даже в лавках, где торгуют шаурмой, в турецких кафе и дешевых отелях все чаще для защиты компьютерных сетей использовали пароль. Сегодня у него нет времени, чтобы ехать в одно из двух мест в деловом квартале Франкфурта, где он без всяких проблем войдет в систему прямо на улице. Но сейчас это неважно. Он поднялся в кафе и удивился, что он чуть ли не единственный посетитель. Это его не очень устраивало, но уходить было поздно. Официантка направлялась к нему. Он снял куртку, заказал кофе, кусок торта «Франкфуртский венок» и спросил пароль.

– Очень простой, – сказала она и подмигнула ему. – 123456.

– Да, это я могу даже запомнить, – ответил он и улыбнулся. – Спасибо.

За столиком наискосок пожилая пара. Смотрят они на него или ему это кажется? Не стоит недооценивать впечатлительность людей. Ему немного не повезло, и они подловили его сейчас, когда цель в непосредственной близости. Хорошо, что он везде оставил ложные следы. Если полицейские нашли гараж, то они найдут и бутылку с отпечатками пальцев Томсена. Он отправил сообщение до того, как официантка принесла кофе и торт. Сердце бешено колотилось. Старики опять посмотрели на него и зашептались друг с другом. Боже, он всюду видел призраков! Надо отсюда уходить. Неважно, что они о нем подумают. Он положил купюру рядом с тарелкой, хотя не притронулся ни к торту, ни к кофе, взял куртку и вышел.

* * *

– Но если это не Томсен, то кто же? – спросила Катрин Фахингер, когда Пия пункт за пунктом изложила своим коллегам, почему она сомневается в виновности Марка Томсена. Они сидели за сдвинутыми, усеянными пятнами от кофе резопаловыми столами в центральном офисе Специальной комиссии – раздраженная, утомленная от недосыпания и совершенно выбившаяся из сил команда, которая в течение двух недель терпит одно поражение за другим. Воодушевление первых дней давно прошло, как и боевой дух и твердая убежденность, что убийца будет в ближайшее время арестован. Боденштайн взял крендель с подноса, на котором Пия разложила купленную ей в булочной-пекарне выпечку. Его взгляд блуждал по уставшим лицам своих сотрудников. После разговора с Марком Томсеном он испытывал смешанное чувство подавленности и яростного протеста. Каким-то странным образом потерял ориентиры и ощущение времени. И не высыпался, а неупорядоченный день выбивал его из колеи. Условия явно не для нормальной работы. С другими было точно так же. Они все стали тонкокожими, даже Кай Остерманн, обычно надежная опора, на многое реагировал с раздражением.

– Тогда остается только Хартиг, – сказал Кай, продолжая жевать. – Он все равно мой фаворит.

– Или же Винклер? – с сомнением произнес Джем.

– Ни тот ни другой, – покачала головой Пия и мельком взглянула на Боденштайна. – Есть еще кое-кто. Мы недооценили его, но у него при этом, как и раньше, самый серьезный мотив из всех подозреваемых.

Откуда только черпает эта женщина свою энергию. Она спала не больше, чем он, но выглядела как огурчик, сохраняла остроту ума и помнила мельчайшие детали, о которых он давно забыл.

– Но против него так много фактов, – сказал он, потому что знал, о ком говорит Пия.

– Кого вы имеете в виду? – спросила Николя Энгель. Она единственная цивилизованно ела бутерброд с сыром, который положила на тарелку.

– Дирка Штадлера. – Пия вытерла руки бумажной салфеткой и скомкала ее. – Даже если Томсен представляется нам идеальным убийцей, мое внутреннее чувство подсказывает мне, что это не он. Он слишком… правильный убийца! Очень просто, а простые решения всегда вызывают у меня недоверие.

Боденштайн вынужден был согласиться, что аргументация Пии была достаточно убедительной.

– У меня скорее создается впечатление, что кто-то намеренно подставляет Томсена. Например, в случае с арендованным гаражом! Заказ делается по электронной почте. Потом кто-то, кому не надо удостоверять свою личность, сует другому, которому все безразлично, пару купюр и – хоп! – получает договор аренды.

– А как тогда объяснить отпечатки пальцев Томсена на бутылке воды, которую мы нашли в гараже? – спросил Крёгер скептически.

– У Штадлера и Хартига нет проблем найти какой-нибудь предмет с его отпечатками пальцев, – ответила Пия. – Они все друг с другом знакомы и раньше постоянно виделись в связи с Хелен. Кто знает, какого срока давности эта бутылка!

– Дирк Штадлер инвалид и не может бегать, – заметил Нефф. – Кроме того, у него есть алиби на время совершения убийств. Он тогда работал.

– Вы это проверяли? – спросила Пия и подняла брови.

– Да. – Нефф смущенно уклонился от ее взгляда. – Но не непосредственно.

Глаза всех пристутсвующих устремились на него.

– Что значит – не непосредственно? – Боденштайна сначало бросило в холод, потом в жар. Он полностью сбросил Дирка Штадлера со счетов как возможного убийцу только потому, что был уверен, что у того есть твердое алиби на время совершения убийств! – Вы наводили справки о Штадлере, и когда я вас спросил, все ли данные вы проверили, вы ответили мне «само собой разумеется»!

– Я проверял его по Гуглу. – Нефф покраснел до корней волос. – И там было указано, что он работает во Франкфурте, в Строительном департаменте. Был приведен даже номер телефона.

– Вы туда звонили? – Ярость Боденштайна, которая до этого бурлила в его жилах, неожиданно сосредоточилась в желудке, как огненный шар.

– Н-нет. – Нефф неловко повернулся на своем стуле.

– В Интернете имеется всякая информация, независимо от того, какой она давности. – Кай не мог удержаться от язвительного намека. – Это мог быть старый сайт из кэша.

Пия недолго думая потянулась к телефону, сняла трубку и попросила диспетчера соединить ее со Строительным департаментом Франкфурта.

В комнате воцарилась мертвая тишина, пока она ждала, чтобы на том конце провода сняли трубку.

– Эккель, Строительный департамент Франкфурта, – ответил женский голос.

– Говорит Пия Кирххоф из Уголовной полиции Хофхайма, – представилась она, не спуская глаз с Неффа. – Я бы хотела поговорить с господином Дирком Штадлером.

Боденштайну показалось, что у него под ногами разверзлась бездна, когда женщина ответила, что в их ведомстве нет сотрудника с таким именем.

– Вы совершенно уверены? – переспросила Пия. – А кто ваш начальник?

– Доктор Хеммер. Начальник отдела строительства.

– Соедините меня, пожалуйста, с ним.

Прошло некоторое время, и раздался мужской голос. Доктор Хеммер подтвердил, что Дирк Штадлер был уволен из Строительного департамента Франкфурта два года назад в связи с незаконными действиями.

– Вы имеете в виду приговор за уклонение от налогов?

– Да, это было причиной увольнения, – сказал Хеммер.

Пия поблагодарила и положила трубку.

– Я же не знал, что это устаревшие сведения! – попытался оправдать Нефф свой провал. – Я здесь всего лишь в качестве консультанта, а не следователя. Это вообще-то не моя задача, и я полагал, что кто-нибудь это перепроверит. Ведь Остерманн это делает постоянно и…

Кай жадно глотнул воздух, но прежде чем он успел что-то сказать, Боденштайн потерял самообладание и его ярость вырвалась наружу. Он ударил ладонью по столу, и Нефф остановился на полуслове.

– Вы сами взяли на себя эту миссию, причем добровольно! Вы хвастали вашими связями, и я положился на вас! Люди из одной команды должны слепо полагаться друг на друга, вам это понятно? Если бы я мог все делать сам, мне не нужны были бы сотрудники и вся команда! Вы своей грубой небрежностью добились того, что Штадлер исчез из поля зрения! Это непоправимый провал следствия! Я обещаю вам, Неф, если окажется, что Штадлер убийца, я лично позабочусь о том, чтобы вы лишились своей должности!

Он отодвинул стул и встал.

– Пия, позвони немедленно доктору Бурмейстеру. Мы приставляем к нему охрану, – распорядился он. – Кай, Джем и Катрин, вы собираете о Дирке Штадлере всю информацию, какую только удастся получить.

Названные Боденштайном сотрудники поднялись со своих мест и вышли.

– Но я ведь… – начал было Нефф, который, вероятно, и перед судом настаивал бы на своей невиновности, даже если бы его застали с окровавленным ножом в руке рядом с трупом. Боденштайн воспользовался своим преимуществом в росте и сверху вниз посмотрел на Неффа.

– За-мол-чи-те, – сказал он угрожающим тоном человеку, который со своим гипертрофированным тщеславием и чрезмерной самовлюбленностью ничего не привнес в команду, кроме беспокойства, и даже препятствовал ведению следствия. – Скройтесь с глаз моих долой. И как можно быстрее. Пока я не вышел из себя.

Потом он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

* * *

Пия еще в коридоре набрала номер мобильного телефона доктора Симона Бурмейстера. Кровь так громко стучала в висках, что она едва могла ухватить четкую мысль. Неужели она в самом деле оказалась права? Она вспомнила, как Штадлер в пятницу, незадолго до того, как застрелили Хюрмет Шварцер, сказал по телефону, что находится на франкфуртском Главном кладбище, чтобы проверить прочность надгробий. Почему они ему так легко поверили? Но, с другой стороны, почему они должны в этом сомневаться? В пятницу вечером они еще раз разговаривали со Штадлером, и Пия лихорадочно пыталась вспомнить, как вел себя тогда мужчина. Бурмейстер не отвечал. Было двадцать минут одиннадцатого, и он, вероятно, был занят в клинике. Пия отправилась в свой кабинет и села за письменный стол, через несколько секунд появился Кай.

– Эта левая сволочь хотела ведь все свалить на меня! – проворчал он и опустился на стул возле своего письменного стола. – Только и умеет устраивать шоу, болтать попусту, ничем себя не связывать и нести тупую, примитивную бредятину!

Кай был в ярости, но у Пии не было слов, чтобы подбодрить коллегу, потому что она и сама испытывала нечто подобное. Она злилась, что тоже доверилась Неффу и попала впросак со Штадлером, хотя интуиция подсказывала ей, что это не так!

Она нашла в своем телефоне сообщение Хеннинга с номером телефона доктора Фуртвэнглера и позвонила врачу в Кёльн, но на звонок ответила его жена и сообщила, что мужа нет дома и у него нет с собой мобильного телефона.

Пия положила трубку. Ей не хотелось больше слушать ложь и бесконечные увертки. Она снова набрала номер Бурмейстера, и опять безуспешно. И тогда она позвонила во Франкфуртскую клинику неотложной помощи и попросила доктора Бурмейстера. Ей пришлось долго ждать, пока к телефону подошел кто-то из руководства клиники.

– Доктор Бурмейстер пока, к сожалению, не приехал, – сообщила ей дама раздраженным голосом. – Но мы ждем его с минуты на минуту. У него в десять часов важная операция.

Пию охватило нехорошее предчувствие.

– Вы уверены, что его нет в клинике? – переспросила она.

– Я ведь вам сказала! – ответила резко нервная дама. – Вы считаете, что я не знаю, что говорю?

– Доктор Бурмейстер в большой опасности, – сказала Пия настойчиво. – Как только он появится в клинике, он должен немедленно мне позвонить. А пока мне нужны номера телефонов, по которым я могу связаться с доктором Яннингом и профессором Хаусманном.

– Они оба, к сожалению, пока в отпуске, – сообщила дама ледяным тоном. – Я не уполномочена предоставлять вам какую-либо информацию…

И Пия взорвалась.

– Послушайте, это экстренный случай! – Она не пыталась больше быть вежливой и приветливой. – Если вы еще не поняли, я главный комиссар уголовной полиции Пия Кирххоф, из комиссариата по убийствам Хофхайма! Речь идет о пяти жертвах и, возможно, о предотвращении еще двух убийств! Еще раз, дайте мне, черт подери, немедленно номера телефонов, иначе я распоряжусь о вашем задержании за препятствие следствию!

Кажется, женщина, наконец, поняла. Явно перепугавшись, она продиктовала номера телефонов, и Пия поспешила в кабинет к Боденштайну. Едва она собралась постучать, как дверь распахнулась, и она чуть было не угодила в его объятия.

– Я не дозвонилась Бурмейстеру, – сообщила она ему. – В клинику он до сих пор не приезжал, хотя он…

– Мне только что позвонила фрау Альбрехт, – перебил ее Боденштайн. – Она нашла в доме своего отца документы и одежду, сильно пропахшую дымом.

Пия, которую беспокоил Бурмейстер, не поняла, о чем идет речь.

– Мы едем в Оберурзель, – сказал Боденштайн, на ходу натягивая пальто. – Поторопись!

– Но мы же не можем сейчас… – начала она, но Боденштайн не дал ей договорить.

– Герке сжег документы, – сказал он нетерпеливо, – но в его бронхах и легких не было обнаружено включений дыма. Или он надевал респиратор, или был уже мертв, когда документы жгли в камине. Одежда Рудольфа пропахла дымом, и фрау Альбрехт нашла несколько папок, которые очевидно принадлежат Герке.

– Я понимаю. – Пия перенесла запланированные звонки на более позднее время. – Дай мне минуту, я только возьму вещи.

* * *

– Фриц Герке стал жертвой попытки скрыть какие-то махинации. – Каролина Альбрехт перешла к делу без прелюдий. – Когда он обнаружил то, чем занимался мой отец, он умер.

На большом обеденном столе лежали папки, которые она нашла в машине отца, мобильный телефон и прочие вещи. У нее был совершенно изможденный вид, но факты, которые ей удалось раздобыть благодаря своим поискам, она излагала с точностью, вызывавшей у Боденштайна уважение. На его вежливый вопрос о самочувствии она ответила лаконичным «уже ничего». Левая половина лица у нее опухла, от виска до подбородка тянулась огромная гематома, но даже это обезображение не испортило заметной симметрии ее лица. Интересно, как она выглядит, когда смеется?

– Моей главной целью является не поиск убийцы моей матери, – сказала она. – Это ваша задача. Я хочу выяснить, чем занимался мой отец и почему мама стала жертвой его действий. Фактом является то, что мой отец распорядился тогда отключить аппарат искусственной вентиляции легких у Кирстен Штадлер. К диагностированию смерти мозга относится так называемый апноэтест, при котором оценивается способность пациента самостоятельно дышать. Его отключают от аппарата искусственной вентиляции легких, и если в течение пяти минут он не начинает дышать самостоятельно, то это считается одним из признаков смерти мозга. Но Кирстен Штадлер еще могла дышать сама как при первом, так и при втором тесте, которые, как правило, проводятся с интервалом не менее двенадцати часов нейтральными врачами, которые не имеют отношения к возможной эксплантации. Понимаете?

Боденштайн и Пия кивнули.

– Первое нарушение действующих законов в случае с Кирстен Штадлер заключалось в том, что тесты были проведены с недостаточным интервалом. Причиной была ее группа крови. При подготовке донора было установлено, что у нее нулевая группа, и это означало, что ее сердце подходит любому реципиенту.

– Совместимость группы крови! – воскликнула Пия. Это было именно то, что вот уже несколько дней вертелось у нее в голове, но она не могла ухватить эту мысль. Она вспомнила разговор с Хеннингом. На их с Ким вопрос, мог ли профессор Рудольф за деньги осуществлять трансплантацию органов, он объяснил, что именно при трансплантации сердца это очень проблематично из-за несовместимости групп крови. – Сердце нельзя пересаживать любому реципиенту, должны совпадать группы крови. А с А, В с В и так далее. Исключение составляет нулевая группа крови. Сердце донора с этой группой крови подходит любому реципиенту!

– Совершенно верно. – Каролина Альбрехт кивнула. – Нулевая группа крови была смертельным приговором для Кирстен Штадлер. С молчаливого согласия заведующего отделением реанимации по распоряжению моего отца были отключены все аппараты поддержания жизнедеятельности, и спустя час ее мозг из-за недостатка кислорода был окончательно и необратимо поврежден.

– Откуда вы это знаете? – поинтересовался Боденштайн.

– Случаю было угодно, чтобы позвонил упомянутый заведующий отделением реанимации, – объяснила Каролина Альбрехт. – Доктор Артур Яннинг хотел поговорить с моим отцом. Раньше они были близкими друзьями, но история с Кирстен Штадлер их рассорила. До этого уже была пара случаев, в которые он не вникал, но эта история переполнила чашу его терпения.

– Но почему ваш отец отдал такое распоряжение? – спросила Пия. – Это же убийство!

– Что такое убийство по сравнению с Нобелевской премией по медицине? – Каролина Альбрехт фыркнула. – Мировоззрению моего отца присущ цинизм. Я всегда восхищалась отцом за его мастерство, но им руководили совсем другие мотивы, нежели я предполагала. Возможно, он не один раз способствовал преждевременной смерти человека, чтобы воспользоваться его органами!

– Кирстен Штадлер должна была умереть, чтобы он имел возможность пересадить ее сердце сыну его друга Фрица Герке, – сказала Пия.

– Верно. – Каролина Альбрехт кивнула и глубоко вздохнула. Она, казалось, дошла до точки, находящейся далеко за пределами каких-либо ощущений, где можно было только продолжать расследование, какой бы страшной ни оказалась правда. – Но за этим, похоже, кроется нечто большее. Мой отец помог Максимилиану Герке не из чисто дружеских отношений, а потому что боялся, что фирма Герке «САНТЕКС» как спонсор его исследовательских проектов может прекратить финансирование.

Она хлопнула ладонью по одной из папок.

– Эти папки из дома Герке, – сказала она. – Я не знаю, что доказывают эти документы и доказывают ли они вообще что-нибудь. Здесь протоколы, документы, касающиеся трансплантаций, историй болезней пациентов, полная переписка между моим отцом, доктором Фуртвэнглером и Фрицем Герке.

– Что связывало Фуртвэнглера с вашим отцом? – спросила Пия.

– Он – гематолог. – Каролина Альбрехт пожала плечами. – Область его занятий – человеческая кровь. Они вместе с отцом проводили исследования в Кёльне. Какие именно – мне, к сожалению, неизвестно.

Боденштайн откашлялся.

– А почему вы думаете, что именно ваш отец убил Герке? После стольких лет?

– После того, как я сказала господину Герке об извещении о смерти, где был указан мотив убийцы, он начал звонить. Доктор Яннинг сказал, что в прошлую субботу вечером Герке очень долго разговаривал с ним и выложил ему все, что уже много лет лежало у него на душе. После этого Герке, похоже, был вне себя и позвонил моему отцу. – Каролина Альбрехт кивнула на смартфон. – Это тайный мобильник, который я нашла в его сейфе. Герке позвонил моему отцу в субботу вечером около 20 часов.

– Он поехал к нему, усыпил его хлороформом и вколол избыточную дозу инсулина, – продолжила Пия. – Потом он нашел все нужные документы, большинство из них сжег, а эти папки привез сюда. Для нас это должно было выглядеть так, будто Герке из-за отчаяния все уничтожил и после этого покончил с собой.

– И он этого чуть было не добился, – сказала Каролина Альбрехт приглушенным голосом и встала. Она подошла к окну и посмотрела в сад. – Мой отец из чистого тщеславия прошел по трупам. Даже по трупу моей матери.

Она скрестила руки на груди, глотнула воздух, но потом все же сдержала свои эмоции.

– За то, что он сделал моей матери, дочери и мне, он должен отправиться в ад, – воскликнула она. – Все горе, которое он приносит людям, не компенсируется тем добром, которое он, несомненно, тоже делает. И чем лучше я понимаю его намерения, тем яснее мне становится, что он никогда не видел за историями болезней судьбы, а только новые возможности для себя. Его сочувствие никогда не было искренним. Для него всегда были важны только признание, слава и честь. Надеюсь, что до конца своей жизни он будет сидеть в тюрьме.

На ее лице и в осанке отражались сильные душевные переживания, которые она подавляла благодаря своему достойному восхищения самообладанию. Гнев, боль, разочарование, печаль.

– Если мы сможем уличить его в убийстве Герке, то он на очень долгое время отправится за решетку, – сказал Боденштайн. – Но пока, к сожалению, у нас есть лишь подозрительные обстоятельства, которые умный адвокат превратит в пыль.

Каролина Альбрехт вернулась к столу, открыла свой обтянутый кожей ежедневник и вынула из него листок бумаги. Ее лицо дернулось.

– Я знаю, что должна была предоставить это вам, но я… я тем не менее сама занялась поиском, – сказала она тихо. – Вот адрес свидетеля, который видел моего отца, который в воскресенье в 0:35 выходил из дома Герке. Это сосед Герке. Он в этот поздний час выпускал в сад свою собаку. Он сумел очень точно описать моего отца. Так что наряду с этими документами и одеждой, пропахшей дымом, у вас будет достаточно доказательств.

* * *

– Чем занимался Рудольф? – гадала Пия, когда они сели в машину и Боденштайн включил двигатель. – Может быть, он пытался своими исследованиями преодолеть ограничения по группе крови?

– Мне это напоминает доктора Франкенштейна, – сказал Боденштайн скептически.

– Но это вполне вероятно! Почему тогда он работал с таким корифеем гематологии, как Фуртвэнглер? Хелен Штадлер могла докопаться до этого. Ее краткие тезисы явно касаются этой темы.

– Бурмейстер и Хаусманн – врачи, которые заинтересованы в том, чтобы Франкфуртская клиника неотложной помощи соответствовала самому высокому уровню медицинских исследований, – размышлял Боденштайн вслух. – Это невероятно повысило бы репутацию клиники и обернулось бы звонкой монетой. Но потом у Рудольфа возникли неприятности, и он вынужден был уйти из клиники. Основанием, видимо, послужила история с Кирстен Штадлер.

– А этот доктор Яннинг, который раньше был в дружеских отношениях с Рудольфом, решил облегчить душу перед Герке и рассказал ему всю правду, – сказала Пия. – Но тем не менее он значится в списке смертников Хелен и соответственно с большой долей вероятности и в списке снайпера. Почему?

– Потому что он, по их мнению, также был виновен, – ответил Боденштайн.

– Я сейчас позвоню Хаусманну и Яннингу! – Пия порылась в своем рюкзаке и нашла листок, на который записала номера телефонов.

– Будь осторожна, – предупредил Боденштайн. – У нас еще недостаточно информации, чтобы посвящать их в историю Рудольфа. Если они в курсе дела, значит, они соучастники преступления и могут замести следы.

– Но ведь они уже давно это сделали! – ответила Пия.

Сначала она набрала номер мобильного телефона профессора Хаусманна, который сразу ответил и откровенно признался, что ему уже сообщили о звонке Пии. Это ее не особенно обрадовало, но она на это рассчитывала. После нескольких формальных фраз она объяснила ему суть дела.

– Почему профессор Рудольф вынужден был тогда уйти из клиники? Что произошло на самом деле? – спросила она.

– Одну минуту, пожалуйста.

Она услышала шаги, потом хлопнула дверь.

– На него постоянно поступали жалобы, – сказал профессор приятным низким голосом. – У Рудольфа был абсолютистский стиль руководства, который стал неприемлем для современной клиники. Со стороны врачебного и сестринского персонала возникали все более серьезные протесты. В конце концов мне не оставалось ничего другого, как предложить ему расторгнуть трудовой договор только для того, чтобы в жизни клиники настал покой.

– Это действительно истинная причина? – настаивала Пия. – А не было ли это связано с историей, произошедшей осенью 2002 года с пациенткой Кирстен Штадлер?

Хаусманн на долю секунды насторожился.

– Этот случай раскалил и без того напряженную атмосферу, – элегантно вышел он из затруднительной ситуации. – Один молодой врач из команды Рудольфа обратился к руководству клиники и в Федеральную ассоциацию врачей, поскольку он критиковал действия Рудольфа, и тот его прессовал.

– В чем конкретно это выражалось?

– Я не знаю всех деталей, но в первую очередь речь шла о личной душевной нерасположенности. У Рудольфа очень тяжелый характер, и молодым самоуверенным врачам с ним нелегко.

Обе фразы были ложью, и Пия это поняла.

– Что хотела от вас Хелен Штадлер, когда в августе прошлого года приходила к вам? – спросила она.

– Кто ко мне приходил?

– Дочь Кирстен Штадлер. По нашим сведениям, она разговаривала с вами пару месяцев назад.

И вновь едва уловимая заминка.

– Ах да. Молодая дама. Я сейчас уже не помню.

– Я предполагаю, – сказала Пия, которая ни на секунду ему не поверила, – она пыталась на вас давить, потому что узнала от господина Хартига подробности, которые вы хотели сохранить в тайне. Но для нас это как раз не играет никакой роли. Вам уже наверняка известно из прессы, что в последние две недели застрелили пять человек. Постепенно мы установили мотив действий убийцы. У всех жертв были родственники, которые имели отношение к истории с Кирстен Штадлер. Так что ситуация требует от вас объяснений, поскольку трое из пяти жертв связаны с Франкфуртской клиникой. Вам надо немедленно прервать отпуск и уволить секретаршу, поскольку она должна была проинформировать вас о нашем звонке еще несколько дней назад, когда мы хотели первый раз поговорить с вами; тогда мы при определенных обстоятельствах смогли бы предотвратить два убийства.