Текст книги "Живые и мертвые"

Ей отстегнули ремень безопасности, который уберег ее от более серьезных последствий, осторожно вытащили из разбитого «Порше» и положили на носилки.

– Я могу идти сама, – попыталась она вяло протестовать.

– Да, да, – ответили ей. Потом ей наложили шейный ортопедический воротник, и Каролина, прежде чем ее погрузили в карету «Скорой помощи», окинула взглядом местность. Улица перекрыта. Полиция. Пожарная команда. В этот момент прибыл ярко-желтый эвакуатор. В машине было светло. Ее пристегнули и поставили капельницу, чтобы вывести из шокового состояния. Врач спросил ее имя, адрес, сегодняшнее число и день недели. Он был доволен, когда она верно и без колебаний ответила на все вопросы.

Почему она так поздно увидела животное? Почему она ехала так быстро? Здесь она все вспомнила. Она искала визитную карточку комиссара! Но зачем она ей понадобилась?

– Мне нужна моя сумка и мобильный, – обратилась она к более молодому из двух ассистентов врача «Скорой помощи», который казался более доступным, чем его старший коллега. – Они должны быть в моей машине.

– Я попробую туда добраться, – пообещал он ей и исчез из поля зрения. Чуть позже он вернулся, и она с облегчением увидела в его руках свою коричневую сумку марки «Боттега Венета».

– Телефон я тоже нашел и положил в сумку, – сказал он и сел рядом с ней на запасное сиденье. Двери защелкнулись, и автомобиль тронулся с места.

– Спасибо. А портмоне и ключи?

Молодой человек порылся в ее сумке и кивнул.

– Все на месте, – подтвердил он, и она, успокоившись, закрыла глаза. – Мы отвезем вас в больницу в Бад-Хомбург. Надо кому-то сообщить о случившемся?

– Нет, большое спасибо. – Каролина попыталась улыбнуться. – Я потом сама позвоню.

Трясясь в автомобиле под звук сирены, она мысленно пыталась представить маршрут, которым они ехали. К счастью, у нее, кажется, не было серьезных травм. И сейчас ей было безразлично, что она не сделала покупки.

* * *

Нет ничего лучше хорошо продуманного плана. Строящееся здание – великолепная засада с идеальной возможностью отступления, это он уже дважды тщательно проверил. Автомобиль он припарковал около автозаправки ГEM, прямо у круговой развязки, по которой через пару минут попадаешь на трассу А5. Если это окажется рискованным, то он может оттуда поехать через поля в направлении Вайтерштадта или через промышленную зону в Бюттельборн и потом на трассу А67. Вокруг были только луга и залежные поля, а за ними недавно построили три дома. Он нашел удобную позицию: вместо двуноги решил использовать два мешка цемента, которые, кроме всего прочего, служили хорошей визуальной защитой. Только четверть десятого. Уйма времени. Лежа он привинтил к винтовке прицел «Калес» и посмотрел в него. Великолепная оптика! Он заглянул внутрь ярко освещенного дома, увидел хозяйку, которая вместе с другой женщиной стояла на открытой кухне. Они разговаривали и смеялись. Перед домом стоял автомобиль с номерами Грос-Герау, поэтому он предположил, что они пригласили гостей. Но это не меняет дела. Дети сидели в гостиной перед телевизором. Один ребенок – на полу, другой беспокойно ерзал на черном кожаном диване. Милые дети. Мальчик и девочка. Главу семьи он увидел на первом этаже с другим мужчиной. Вероятно, он с гордостью показывал ему свой новый дом. Они въехали сюда пару недель назад. К счастью! Если бы они еще жили в своей старой квартире в многоквартирном доме, было бы значительно сложнее найти подходящее место для выстрела. Конечно, он мог бы разделаться с мужчиной где-нибудь еще, например в машине, по пути на работу, на парковочной площадке, но он хотел, чтобы это было именно так. У нее на глазах, на глазах у их детей. Они должны видеть, как умер их отец, они должны ощутить ту же беспомощность, шок и отчаяние, что и Хелен! Они никогда не должны забывать эту картину, помнить ее всю жизнь.

* * *

Было начало десятого, когда они добрались до адвокатской конторы в Западном Нордэнде. Они вышли из машины. Ехавший следом полицейский патруль пошел за ними. Ригельхоффу потребовалось немало времени, чтобы найти пропуск и вставить его в лазерное устройство у застекленной входной двери – так сильно у него дрожали руки. При каждом взрыве петарды он вздрагивал. Боденштайн и Пия обменялись многозначительным взглядом.

Известная адвокатская контора HR&F Partner, в которой Ригельхофф был одним из старших компаньонов, располагалась на четырех верхних этажах современного бизнес-центра на Эшерсхаймер Ландштрассе. Архив занимал половину этажа, и Ригельхофф явно не был знаком с системой архивирования документов, так как прошло три четверти часа, пока он, наконец, нашел двадцать три папки, касающихся иска Штадлера к Франкфуртской клинике неотложной помощи.

В своем кабинете, располагавшемся в пентхаусе со стеклянной крышей и круговой террасой, Ригельхофф принялся за работу. Его жена между тем показала полицейским туалет и кофемашину и села позади письменного стола своего мужа.

– Если хочешь курить, выйди, пожалуйста, – сказал адвокат, не поднимая головы, услышав щелчок зажигалки.

Женщина недовольно фыркнула и встала. Зашелестело платье из тафты. Она отодвинула застекленную дверь, и в помещение ворвалась струя ледяного воздуха. Пия наблюдала, как фрау Ригельхофф ходила по террасе перед окнами взад-вперед, разговаривала по телефону и держала в другой руке сигарету. Красивая женщина, которой было совершенно безразлично, что занимало ее мужа, и в голове у которой была только вечеринка и угроза ее срыва.

– Почему у господина Штадлера была только одна папка по всему делу? – спросил Боденштайн.

– У его адвоката их было больше, – ответил Ригельхофф, – но сторона истца действительно получила не все документы. Существовали определенные внутренние протоколы, которых Штадлеры никогда не видели.

– Почему? – удивилась Пия.

– Потому что на самом деле что-то не сложилось, – сказал Ригельхофф. – Имели место неправомерные действия со стороны врачей, и поэтому клиника была очень заинтересована в том, чтобы заключить внесудебное мировое соглашение с истцами. Процесс вызвал скандал, следствием которого явилась серьезая утрата доверия и значительный экономический ущерб для клиники.

– Почему вы не сказали об этом раньше? – Боденштайн рассерженно поднял брови. Каждый, с кем он и ранее беседовал в ходе следствия, выкладывал правду не сразу, а мелкими дозами!

– Потому что Франкфуртская клиника неотложной помощи является нашим доверителем, и очень важным, – пояснил Ригельхофф. – Скорее всего у меня будут серьезые неприятности из-за того, что я дал вам просмотреть документы, но я не хочу быть виновным в смерти человека.

Или он внезапно обнажил свою совесть, или он просто подчинился неотвратимости при выборе из двух зол.

– Какую сумму получили Штадлеры при заключении внесудебного мирового соглашения? – поинтересовалась Пия.

– 50 000 евро, – ответил адвокат. – Но, насколько мне известно, семья Штадлер еще больше получила от господина Герке.

– Почему? – спросили одновременно Боденштайн и Пия.

– Этого я, к сожалению, не знаю. Но они были этим удовлетворены и отозвали свой иск, – сказал Ригельхофф, листая вторую папку. – Остальное было для меня уже неважно.

Звонок мобильного телефона Боденштайна нарушил тишину. Он передал бумаги Пии и нажал кнопку телефона.

– Боденштайн, – сказал он коротко.

– Это… это Каролина Альбрехт, – сказал, к его удивлению, женский голос. – Я дочь… профессора Рудольфа. Извините, пожалуйста, что так поздно беспокою.

– Я знаю, кто вы, – сказал Боденштайн. – Хорошо, что позвонили. У меня к вам есть претензии.

– Знаю, вы имеете в виду господина Герке. Мне очень жаль. Я не могла представить, что такое может случиться, – ответила фрау Альбрехт несколько невнятно. Она говорила заплетающимся языком, как будто уже выпила пару бокалов шампанского. – Но я звоню по другой причине. У меня оказался блокнот Хелен Штадлер, и здесь есть информация, которая, я думаю, для вас очень важна. Речь идет о списке смертников.

– О списке смертников? – переспросил Боденштайн. – Что это такое?

– Список с именами. Он начинается с Ингеборг Роледер. Потом следует имя моей матери, потом сына Фрица Герке и еще несколько имен, которые мне ничего не говорят. Ах да, доктор Бурмейстер и доктор Яннинг там тоже указаны.

Боденштайн на мгновенье потерял дар речи.

– Кроме того, я узнала, что Хелен не совершала самоубийства, – добавила фрау Альбрехт, – а была убита своим другом.

– Где сейчас этот блокнот?

– К сожалению, не знаю.

– Я думал, он у вас.

Пару секунд на другом конце провода стояла мертвая тишина, и Боденштайн испугался, что Каролина Альбрехт положила трубку.

– У меня возникла небольшая проблема. Я попала в аварию и нахожусь в больнице в Бад-Хомбурге. Блокнот был в моей машине, и куда его вместе с машиной доставили, мне, к сожалению, неизвестно.

– Где произошла авария? – Боденштайн быстро взял себя в руки. Через дежурный пост он выяснит все остальное. Она назвала ему место аварии, номера и тип автомобиля и описала блокнот. Боденштайн поблагодарил женщину и закончил разговор, чтобы сразу набрать другой номер.

– Говорит Боденштайн из отдела К‑11, – проговорил он в трубку. – Я хотел бы знать, куда был доставлен автомобиль, попавший в аварию.

Пия вопрошающе посмотрела на него.

– Авария произошла недавно на трассе К772 между Оберурзелем и трассой В455. Черный «Порше» с номером F – AP 341. Да, спасибо, я жду.

– Что случилось? – спросила Пия беззвучно, одними губами, но Боденштайн жестом показал ей, чтобы она подождала. Он беспокойно ходил по большому кабинету туда-сюда, пока дежурный вновь не заговорил.

– Автомобиль был эвакуирован службой H&K, – cказал он. – Обычно они оставляют автомобили, попавшие в аварию, у себя, на территории службы, до прихода эксперта.

– Очень хорошо. Так, значит, где автомобиль сейчас?

Коллега назвал ему адрес службы эвакуации, и Боденштайн повернулся к двум коллегам в униформе, которые сидели на диване в углу просторного кабинета и потягивали кофе. Он отправил их в службу эвакуации в Хёхст с заданием найти блокнот в «Порше» Каролины Альбрехт и как можно быстрее доставить его ему. Оба кивнули и исчезли, радуясь, что появилась хоть какая-то работа. Потом Боденштайн тихо рассказал Пии о том, что он только что узнал.

Ригельхофф обернулся к ним.

– Я нашел то, что искал, – объявил он и вынул из папки несколько листков. – Это протокол операции по эксплантации органов. Здесь указаны фамилии всех участников.

Пия подошла к нему и взяла документы. Села за стол и начала читать.

– «Профессор Рудольф, доктор Симон Бурмейстер, доктор Артур Яннинг и – Йенс-Уве Хартиг!» – Пия ловила ртом воздух, не веря собственным глазам. – Шеф, взгляните-ка! Хартиг указан здесь как один из хирургов, участвовавших в эксплантации органов Кирстен Штадлер! Почему он нам солгал?

Она придвинула Боденштайну папку.

– Но Кай ведь наводил о нем справки! Почему он не заметил, что Хартиг работал во Франкфуртской клинике неотложной помощи?

– Вероятно, по той же причине, по которой мы до сих пор ждем ответа от клиники, – ответил недовольно Боденштайн. – Я позвоню Хартигу и спрошу его.

Он набрал номер телефона Хартига, сохраненный в мобильнике. Хартиг не отвечал.

Пия между тем переписала все фамилии и попросила у Ригельхоффа разрешение просмотреть остальные папки.

– Если хотите, вы можете взять все папки с собой. – Адвокат пожал плечами, посмотрел на часы и только потом на свою разговаривавшую по телефону жену, которая прогуливалась на террасе. – Надеюсь, это поможет.

– Их слишком много! – Пия чуть растерянно посмотрела на свой список, который становился все длиннее. – Спорю, в папках мы обнаружим еще двадцать имен! Для чего нужно было задействовать двенадцать врачей?

– Речь идет о трансплантации нескольких органов, – объяснил адвокат. – И она должна быть проведена очень быстро. Иногда над тру… э-э-э… донором работают сразу пять или даже шесть бригад.

– Не намерен же он убить их всех! – Пия посмотрела в список.

– Если коллеги найдут блокнот, это облегчит твою работу, – сказал Боденштайн и посмотрел на часы.

– Лучше не стоит на это полагаться, – ответила Пия. Ей что-то пришло в голову, и она посмотрела на Ригельхоффа. – Иск Штадлера касался не изъятия органов как такового, а того, как обошлись с его женой, не так ли?

Ригельхофф кивнул.

– Значит, мы должны сконцентрироваться на лицах, ответственных за принятие решений, – сказала Пия. – Например, на тех, кто дал ложную информацию Йоахиму Винклеру. Кто в больнице отвечает за это? Кто беседует с родственниками пациентов? Врачи?

– В том числе, – подтвердил Ригельхофф. – Но в такой крупной организации, как Франкфуртская клиника, для подобных случаев есть персонал с психологическим образованием, а также люди, которые занимаются организацией и координацией трансплантаций органов.

– Кто это был в случае с Кирстен Штадлер?

– Я не помню точно. – Ригельхофф взял наугад следующую папку и открыл ее.

– Слишком долго! Сейчас половина одиннадцатого. У нас остается мало времени! – Боденштайн покачал головой. – Я позвоню профессору Рудольфу. Надеюсь, он вспомнит.

Он отошел в другой конец просторного кабинета и набрал номер Рудольфа. На сей раз ему повезло.

– Оставьте меня, наконец, в покое! – сказал профессор, когда Боденштайн назвал свое имя. – Уважайте, пожалуйста, мой траур!

– Я это и делаю, – ответил Боденштайн. – Тот, кто застрелил вашу жену, объявил, что сегодня ночью намерен убить еще одного человека. Мы узнали, что эти убийства связаны с событиями, произошедшими во Франкфуртской клинике десять лет назад. Мы сейчас в адвокатской конторе, которая тогда представляла клинику в процессе по иску господина Штадлера, и нам уже удалось выйти на некоторые имена. С кем в клинике Штадлеры имели дело? Кто, например, был ответственным за координацию по эксплантации органов?

На другом конце провода царило молчание.

– Господин профессор, прошу вас! – настаивал Боденштайн. – Помогите нам! Не допустите, чтобы погиб еще один человек!

Рудольф молча положил трубку.

– Негодяй! – вырвалось у Боденштайна. – С меня довольно!

– Что ты намерен делать?

Боденштайн снова набрал номер.

– Я распоряжусь, чтобы его доставили в комиссариат, – ответил он. – Он не должен уйти от ответственности.

Он попросил доставить профессора Дитера П. Рудольфа, потом убрал мобильный телефон и враждебно посмотрел на Ригельхоффа.

– Вы вспомнили, что могло потребоваться от вас Фрицу Герке? – спросил он резко.

– Нет, – ответил Ригельхофф и опустил глаза.

– Надеюсь, вам не придется однажды пожалеть об этом, – сказал Боденштайн холодно.

– О чем я должен пожалеть? – спросил адвокат.

– Вы скрываете нечто имеющее огромную важность. – Боденштайн повернулся. – Мы уходим. Документы берем с собой.

– А что делать нам? – спросил Ригельхофф.

– Можете идти праздновать, – ответил Боденштайн.

– Но если снайпер нацелен на нас? Мы получим, по крайней мере, защиту со стороны полиции?

– Мне жаль, но, к сожалению, нет. – Боденштайн покачал головой. – Если бы вы с самого начала более активно с нами сотрудничали, то, возможно, сегодня он сидел бы уже за решеткой. Так что, к сожалению, придется жить с риском.

* * *

Они поужинали. Тафельшпитц с картофелем и зеленым соусом. Сейчас сидели за столом в гостиной и пили калифорнийское вино – «Каберне-Совиньон» из долины Напа 2010 года.

Он мог даже прочитать этикетку, заглянуть к ним в тарелки, в их лица. Видел затылки друзей, сидящих спиной к окну и нежно держащихся за руки.

Видел каждую деталь. Жена пила чуть больше положенного, у нее раскраснелись щеки, и она много смеялась. Она то и дело смотрела на мужа влюбленным взглядом, а он – на нее. Эта гармония, это счастье – раньше его, возможно, это тронуло бы. Раньше. Когда он сам был в доме хозяином. Когда у него еще была семья. Мечты. Будущее.

До него доносились обрывки фраз, смех. Дети смотрели какой-то рисованный мультфильм, над которым весело смеялись. Идиллия. Счастливая семья в своем новом доме, которая после этой ночи перестанет существовать и которая никогда больше не будет счастлива.

Вот они встали. Начало двенадцатого.

Женщины убирали со стола, а мужчины отправились в гараж и вернулись с петардами. Дети вскочили и начали взволнованно суетиться вокруг. Он слышал их звонкие голоса.

Мужчины вышли на террасу и стали подготавливать петарды. Они попивали пиво, смеялись и вставляли ракеты в пустые бутылки. Даже не представляя, что всего лишь в пятидесяти метрах притаилась смерть.

Смерть, которую он несет.

Смерть, которая и есть он сам.

* * *

Первое, что бросилось Пии в глаза, был почерк. Это был тот же самый аккуратный почерк молодой девушки, которым был написан протокол слежки, который они обнаружили в доме Марка Томсена. Пия так часто смотрела на этот листок, что тотчас заметила определенные графологические особенности: вместо «i» автор ставила закорючку, буквы имели сильный наклон вправо, как это часто бывает у левшей. Пия лихорадочно листала черную книжку. А что она, собственно, ищет? Речь шла об именах, но где был тот самый список, о котором говорила Каролина Альбрехт?

Пия сидела в служебном автомобиле рядом с местом водителя, а Боденштайн и два коллеги в униформе, которые в рекордное время, используя мигалку и сирену, съездили в Хёхст и привезли ему блокнот, носили и укладывали в багажник его служебного автомобиля папки с документами из офиса Ригельхоффа. Шеф лишь мельком пролистал черный блокнот и тут же передал его Пии.

– При таком скудном освещении я не смогу расшифровать эти записи, даже надев очки, – сказал он. – У тебя глаза помоложе.

– Незначительно, – возразила она и взяла его очки для чтения.

Марк Томсен по-прежнему где-то скрывался, Дирк Штадлер так и не перезвонил, и Йенса-Уве Хартига, похоже, тоже можно было отнести к разряду провалившихся сквозь землю. Его дом, квартира и мастерская были под наблюдением, но пока безрезультатно.

И именно в тот момент, когда Боденштайн закрыл багажник, Пия нашла ту самую страницу. Она выскочила из машины.

– Я нашла его! – крикнула она взволнованно. – Фрау Альбрехт права! Она составила настоящий список смертников. Послушай!

Она торопливо прочитала Боденштайну имена и фамилии, которые Хелен Штадлер пронумеровала и аккуратно написала в столбик:

1. Рената Роледер (мать, собака)

2. Дитер Пауль Рудольф (жена, дочь, внуки)

3. Фриц Герке (сын)

4. Патрик Шварцер (жена)

5. Беттина Каспар-Гессе (муж, дети)

6. Симон Бурмейстер

7. Ульрих Хаусманн (дочь)

8. Артур Яннинг (жена, сын)

9. Йенс-Уве Хартиг (?)

– Она указала даже адреса! – сказала Пия. – От волнения она дрожала всем телом.

Вот оно! Это был прорыв!

– Хелен Штадлер скрупулезно следила за всеми людьми, которых считала ответственными за смерть своей матери! И теперь кто-то осуществляет за нее то, что она запланировала! Я только не понимаю, почему в списке имя Хартига!

– Об этом мы поразмышляем позже. – Боденштайн открыл дверь со стороны места водителя и взял рацию. – Если снайпер придерживается последовательности, в которой составлен список, то следующая жертва как-то связана с Беттиной Каспар-Гессе. Дай мне ее адрес.

– Штернгассе 118, Грисхайм, – прочитала Пия.

Боденштайн позвонил в диспетчерскую службу, передал информацию и два раза повторил фамилию женщины.

– Грисхайм под Франкфуртом или под Дармштадтом? – спросил он Пию.

– Понятия не имею, здесь это не указано, – крикнула она. – Пусть они проверят, где есть эта улица!

Она попыталась дозвониться Каю, и ей повезло.

– В Грисхайме под Франкфуртом нет Штернгассе, – сказал один из полицейских. – Я бы это знал после десяти лет работы в патрульной службе Франкфурта.

– Нет, не Оффенбах! – говорил одновременно Боденштайн в рацию дрожащим от нетерпения голосом. – Штернгассе, а не Штайнгассе, черт подери!

– Я разговариваю с Каем! – крикнула Пия шефу. – Он еще в офисе и сейчас займется этим!

– Когда вы все, наконец, выясните, пошлите туда кого-нибудь или лучше предварительно позвоните! Люди в доме должны выключить весь свет и спуститься в подвал, пока мы не приедем! – Он закончил говорить. – Садись в машину, Пия! Может, успеем!

* * *

Без двадцати двенадцать. Муж и его приятель установили все ракеты и приготовили петарды, жена в доме открыла шампанское. Через широко открытые двери террасы он услышал хлопок пробки. Телевизор включен. Трансляция новогоднего праздника у Бранденбургских ворот.

Начался обратный отсчет времени.

Дети взволнованно носились по дому. Они уже надели куртки. В комнату вошел приятель, наверное, чтобы помочь женщинам с шампанским.

Муж на террасе. Одна рука в кармане, в другой банка с пивом. Сделал глоток, откинул голову назад и посмотрел в ясное небо, в котором уже разрывались первые петарды. О чем он думает? Наверное, о чем-то приятном. Он гордился своим домом, они проводили великолепный вечер: прекрасное настроение в последние минуты жизни. Да, он, несомненно, умрет счастливым.

В доме зазвонил телефон.

– Кто это может быть в такое время? – крикнула женщина.

– Подойди! Наверное, это твои родители! – ответил мужчина и ухмыльнулся.

Обернулся и посмотрел прямо на него.

Неужели смог его увидеть, здесь, в строящемся здании, за мешками с цементом?

Телефон замолчал.

Он больше не смотрел ни налево, ни направо.

Положил палец на спусковой крючок.

Лицо мужчины было совсем близко перед ним, он видел каждую пору.

– Ральф! – крикнула женщина. Голос звучал пронзительно. – Ральф, иди сюда!

Он глубоко вдохнул и выдохнул.

Согнул палец и нажал спусковой крючок.

Вторник, 1 января 2013 года

Сообщение настигло Боденштайна как раз в тот момент, когда он выезжал с трассы А5 под Грисхаймом и вынужден был резко затормозить, чтобы на участке проведения ремонтных работ не съехать с полосы движения.

– Вы были правы, шеф. – Голос Кая Остерманна звучал подавленно. – Фрау Каспар-Гессе была следующей целью. Он застрелил ее мужа. Коллеги из Дармштадта были на месте через 11 минут после того, как им передали информацию, но, к сожалению, адрес был не актуальным. Семья Гессе месяц назад переехала и живет теперь на Тауберштрассе, 18. Коллеги позвонили, но было поздно.

– Черт! – закричал Боденштайн, дав волю своим эмоциям и ударив ладонью по рулю, и Пия отметила про себя, что никогда его таким не видела. – Черт, черт, черт!

– И хотя вся местность была тут же оцеплена, кажется, ему удалось скрыться, – продолжал докладывать Кай. – Где вы сейчас?

– Через пять минут будем на месте, – ответила Пия и быстро изменила место назначения в навигаторе.

Напряжение последних часов превратилось в глубокое разочарование. Все старания, все надежды – все было напрасно! Снайпер опять опередил их на самую малость!

– Что с вертолетом? – крикнул Боденштайн.

– Сегодня Новый год, шеф, – напомнил ему Кай. – Поэтому из-за петард запрещены полеты на низкой высоте.

– Хорошо, мы позвоним позже, – сказал Боденштайн, немного придя в себя. – Если ты дозвонишься Крёгеру, пошли его, пожалуйста, в Грисхайм, даже притом что коллеги обидятся.

– Хорошо, – ответил Кай. – Да, несмотря ни на что: с Новым годом вас обоих!

– Спасибо. Тебя тоже, Кай! – ответила Пия устало.

Когда Боденштайн на въезде в Грисхайм свернул на Северное кольцо, в ночное небо взмыли первые петарды, рассыпаясь многоцветным красочным каскадом, но, когда они объехали участок леса между трассой А67 и городом, фейерверк уже был в полном разгаре. За резким поворотом, который улица делала в этом месте, они наткнулись на первое заграждение. Боденштайн опустил стекло, предъявил полицейским служебное удостоверение, и они поехали дальше.

На третьем съезде круговой развязки он выехал на Эльбештрассе, от которой влево, к опушке леса вели несколько тупиковых улиц. Тауберштрассе была четвертой улицей в районе новостроек, в котором пока еще стояло лишь несколько домов среди незастроенных участков, так что было сразу ясно, в каком из домов произошла трагедия. Им открылась хорошо знакомая картина, с которой приходилось встречаться всякий раз, когда они выезжали на место преступления или обнаружения трупа: врач, карета «Скорой помощи» и полицейские машины с безмолвно мигающими проблесковыми маячками. Боденштайн остановил автомобиль перед последним заграждением, и последние метры они прошли пешком по дороге с временным асфальтовым покрытием. Холодный воздух был наполнен запахом пороха. Мимо них проехал автомобиль для перевозки трупов, а впереди, на улице, собрались первые зеваки.

Не было ни малейших сомнений в том, что и это убийство совершил «таунусский снайпер», и главный комиссар Гельмут Мёллер из Дармштадта, который обычно не занимался убийствами, но этой ночью, к несчастью, дежурил, был чрезвычайно рад, что может передать дело Боденштайну. Он разъяснил ситуацию и согласился с тем, что Боденштайн вызовет собственных экспертов.

– Ужасно, – постоянно повторял он. – Просто ужасно. Я еще никогда не видел ничего подобного. Быть застреленным на глазах у детей и жены.

Зазвонил мобильник Пии. Кристоф! Она отошла чуть в сторону и ответила на звонок.

– С Новым годом, дорогая! – радостно крикнул он в трубку. – У вас опять проблемы с мобильной связью?

– Кристоф, – сказала Пия, – тебя тоже с Новым годом! Я сейчас, к сожалению, на работе. Снайпер совершил очередное убийство. Давай я тебе перезвоню.

– О господи, бедняжка! – ответил Кристоф сочувственно. – А я думал, что вы с Ким уютно устроились дома и пьете шампанское. Конечно, позвони позже. Думаю о тебе!

– А я о тебе. И скучаю!

Пия глубоко вздохнула, внутренне подготовившись ко всему, что ждало ее в ближайшие часы, и последовала за шефом в дом. Ее опять ожидали ужас непонимания, боль, неизмеримое отчаяние, крики, слезы. Она уже едва могла это выносить. Боденштайн ощущал примерно то же самое, она это видела по глубоким складкам, которые в последние дни пролегли на его лице. Никому не под силу бесконечно выносить такую нагрузку, и не зря была предусмотрена психологическая помощь для лиц, оказывающих первую помощь, и полицейских, так как душевные страдания родственников не проходят бесследно даже для самых опытных среди них, прошедших огонь и воду.

Мощный прожектор, расположенный наверху под коньком крыши и реагировавший на датчик движения, ярким светом освещал труп Ральфа Гессе. Мужчина лежал на террасе перед белой каменной стеной, и вид его был ужасен. Кровь, мозговое вещество, осколки костей разлетелись до стены дома. Пуля попала прямо в лицо и вышла наружу, снеся полголовы.

Пия осмотрелась. Она увидела ракеты в пустых бутылках из-под вина, которые были воткнуты в землю еще не оформленного сада, разбитую бутылку из-под пива на терракотовой плитке. Позади соседнего незастроенного участка возвышалась коробка будущего двухквартирного дома.

– Вероятно, он стрелял из того строящегося дома, – предположила она. Боденштайн не отреагировал. Он стоял молча. Сунув руки в карманы пальто, подняв плечи и сжав губы в узкую полоску, он пристально смотрел на погибшего, лежавшего у его ног.

– Что может заставить казнить пять человек таким ужасным способом? – спросил он. – Убийство и нанесение смертельного удара в состоянии аффекта я до определенной степени еще могу понять, но такое… Планомерное, точно рассчитанное убийство характерно лишь идеологически ослепленным террористам.

Он поднял голову, и взгляд его замер.

– Мне всегда удавалось сохранять внутреннюю дистанцию, но на сей раз я на это не способен. Сейчас то, что сделала эта свинья, я воспринимаю как личную трагедию. Он издевается над нами, посылая эти сообщения! Если мы его задержим, горе ему!

Пия тронула его за плечо. Она понимала, что в нем сейчас происходило, и ощущала тот же гнев и бессилие, что и он.

– Давай поговорим с женой, – сказала она и с ужасом вспомнила июльский день два года назад.

Никогда не забудет она тот всепоглощающий страх, когда она обнаружила на дороге, ведущей к дому, мертвых собак и истекающего кровью Кристофа на полу в кухне, а чуть позже поняла, что была похищена внучка Кристофа Лилли. Для нее все закончилось благополучно, по крайней мере, в отношении Кристофа и Лилли, но Беттина Каспар-Гессе никогда больше не сможет обнять своего мужа, никогда больше не сможет рядом с ним заснуть и проснуться.

– Да, – кивнул решительно Боденштайн. – Пойдем.

Они вошли в дом через открытую дверь, выходящую на террасу. Телевизор по-прежнему работал, люди весело праздновали Новый год у Бранденбургских ворот. Боденштайн взял со стола пульт и выключил телевизор. Обеденный стол был убран не полностью, на кухне стопкой стояла грязная посуда, посудомоечная машина была открыта. На подносе стояли четыре бокала и открытая бутылка шампанского.

Темноволосый мужчина лет сорока пяти разговаривал с одним из полицейских и потом вошел в дом.

– Меня зовут Дариус Шеффлер, – представился он. – Мы с женой встречали Новый год у Ральфа и Беттины. Я как раз помогал отвести детей к соседям.

И хотя мужчина явно тоже пребывал в шоке, он отвечал на все вопросы, которые ему задавали Боденштайн и Пия. Шеффлер вместе с Ральфом Гессе готовили на террасе фейерверк, потом он пошел в дом, чтобы помочь женщинам открыть шампанское.

– Зазвонил телефон, – вспоминал он. – Беттина спросила, кто бы это мог быть в такое время, и Ральф крикнул, что это, наверное, ее родители. Она взяла трубку, ответила, потом сильно побледнела и закричала: «Ральф, Ральф! Иди сюда!», и потом… потом… я… я повернулся и увидел, как голову Ральфа… просто… вдруг снесло. Она полетела к стене, и… кровь… кровь брызнула вверх фонтаном.

Он замолчал, хватая ртом воздух сквозь рыдания, но при этом сохраняя хладнокровие.

– Кто-нибудь, кроме вас, это видел? – спросила Пия.

– Да, мы все, – подтвердил Дариус Шеффлер. – Когда Беттина закричала, мы все повернулись к Ральфу.

– Дети тоже?

– Нет, они как раз надели куртки, и я их вовремя успел схватить и удержать, чтобы они не выскочили на улицу. Они ничего не видели.

– Где ваша жена? – спросила Пия.

– Наверху, у Тины. Детей я отвел к соседям напротив, чтобы они при всем этом не присутствовали.

– Это хорошо. – Пия чуть улыбнулась. – Спасибо за информацию. Сообщите, пожалуйста, кому-нибудь из моих коллег ваши личные данные, мы еще свяжемся с вами.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Навстречу им шел врач «Скорой помощи», который, понизив голос, объяснил, что женщина находится в состоянии сильного шока, но отказалась от его помощи.

– Там с ней ее подруга, – сказал он. – И родители тоже едут сюда.

– Можно задать ей несколько вопросов? – спросила Пия.

– Если это необходимо. – Врач был не в восторге от намерения полицейских, и Пия чувствовала себя еще более скверно, чем если бы ей надо было сообщить о смерти.