Текст книги "Живые и мертвые"

Четверг, 27 декабря 2012 года

Через день после Рождества на утреннее совещание специальной комиссии «Снайпер» команда K‑11 вновь явилась в полном составе. Джем Алтунай прервал свой отпуск в Турции, а Катрин Фахингер до некоторой степени восстановилась после болезни.

– Почему меня не проинформировали об убийстве в первый праздничный день? – набросился Андреас Нефф на Боденштайна. – Как я могу конструктивно работать с вами, если меня здесь унижают?

– Никто вас не унижает, – ответил Боденштайн. – Вам следовало бы оставить номер телефона, по которому вас можно было бы найти в праздничные дни.

– Но я оставил!

– Так вот, я много раз пытался вам дозвониться, – вмешался Остерманн, – но мобильный был выключен, а электронной почты у вас нет. Через «Фейсбук» я не хотел общаться.

Некоторые из присутствующих усмехнулись. Нефф проверил список звонков на своем мобильнике и смущенно промолчал.

В переговорную комнату вошла доктор Николя Энгель, и все разговоры затихли. Советник по уголовным делам остановилась у аудиторной доски и посмотрела на собравшихся.

– Я надеюсь, что вы все хорошо провели праздники и теперь готовы продолжить работу, – начала она свой монолог. – Сначала позвольте представить вам нового члена нашей команды: доктор Ким Фрайтаг, заместитель директора судебно-психиатрической клиники Оксенцолль в Гамбурге и опытный судебный эксперт. Она будет нам помогать как консультант.

– Сколько еще консультантов будет здесь задействовано? – проворчал Нефф.

– Вы аналитик преступлений, а фрау Фрайтаг – судебный психолог, – холодно осадила его Николя Энгель. – У вас и у нее совершенно разные функции в этом деле.

Боденштайн удивленно поднял брови. Еще ни разу в жизни ему не доводилось видеть, чтобы его начальница так решительно вступалась за внештатного консультанта! Он уловил секундный взгляд единомыслия, которым обменялись Николя и Ким Фрайтаг. Что произошло? Может быть, сестра Пии здесь не случайно?

– В самом деле, мы можем воспользоваться двойной помощью, поскольку в Министерстве внутренних дел и в прокуратуре не в восторге от того, что у нас уже третий труп и ни одного «горячего» следа. – Николя Энгель кивнула Ким. – Доктор Фрайтаг уже работала по нескольким аналогичным делам и может нам сейчас кое-что об этом рассказать.

Ким встала и откашлялась.

– Эти три дела, – сказала она, – существенно отличаются от большинства преступлений против жизни, с которыми вы обычно имеете дело. Из-за того, что убийца не приближается к своим жертвам, у нас отсутствуют следы, оставляемые преступником на трупе, которые в ином случае часто помогают изобличить убийцу. В нашей работе нам следует в значительной мере отказаться от улик. Мотив, который движет преступником в отношении своих жертв, также необычен. Его месть касается не тех, кого он лишает жизни, а их родственников. Мы должны исходить из того, что жертвы преступника не знали и, возможно, никогда с ним не встречались. Указывая нам на мотив преступления, он выдает нам некоторые данные о себе. Он не психопат, который действует из чистого желания убивать; совсем наоборот, хоть он и считает свои действия справедливыми и адекватными, все-таки у него есть понимание их неправомерности. Оценка поведения убийцы…

Ее взгляд упал на Андреаса Неффа, который стоял, прислонившись к стене со скрещенными руками, и при каждом ее слове закрывал глаза и тряс головой. Она остановилась.

– У вас другое мнение, коллега? – спросила она.

– Продолжайте, фрау доктор, – ответил Нефф с надменной улыбкой. – Я все это вижу несколько иначе, чем вы.

– Господин Нефф – корифей в области анализа преступлений с международным опытом, особенно в том, что касается серийных убийств, совершенных снайпером, – уточнил Остерманн. – Ведь он работал в ФБР.

– В самом деле? – Ким смотрела на Неффа с нескрываемым интересом. – Когда и в каком отделе вы там работали?

– Это не имеет сейчас никакого значения, – сказал поспешно Нефф.

– Он раскрыл дело «вашингтонского снайпера». Практически в одиночку, – добавил Остерманн и снискал уничтожающий взгляд Неффа, на который ответил невинной улыбкой.

– В 2002 году я работала в Куантико, в отделе анализа поведения при ФБР. А вы? – спросила Ким, наморщив лоб. – Вообще-то у меня хорошая память на имена и лица, но вас я не помню.

Остерманн язвительно ухмылялся, а Пия с трудом подавила усмешку.

– Я работал в группе окружного прокурора. – Загнанный таким образом в угол, Нефф то покрывался краской, то бледнел.

Боденштайн посмотрел на Николя Энгель, которая с любопытством следила за диалогом между своими внештатными консультантами, не пытаясь при этом вмешаться, чтобы защитить Неффа от прилюдного позора.

– Мы отклонились от темы, – сказал он. Ему хотелось, чтобы в его команде царил покой и концентрация на главной проблеме, а не беспорядок и уж точно не соперничество. – Спасибо за сообщение, доктор Фрайтаг. А теперь я хотел бы подытожить все имеющиеся у нас на сегодняшний день факты и сведения.

– Сегодня во второй половине дня состоятся похороны Ингеборг Роледер, – сказал Андреас Нефф, когда Боденштайн закончил. Он оправился от своего страха и, казалось, опять чувствовал себя уверенно. – Я исхожу из того, что убийца может там появиться.

– Не думаю, – возразила Ким.

– Он наверняка это сделает. – За рождественские праздники Нефф, очевидно, потерял свою улыбку и казался озлобленным. – Преступник жаждет себя в чем-то проявить, он ищет приключений и острых ощущений. Он относительно молод, подвижен, спортивен, с выраженными нарциссическими чертами характера. Он находит удовлетворение в своих поступках.

– Я это вижу совсем иначе, – ответила Ким. – Мы имеем дело с профессионалом.

– Профессиональным киллером? – Нефф насмешливо ухмыльнулся.

– Вы меня неправильно поняли, – возразила Ким дружелюбным тоном. – Я имею в виду, что он профессиональный снайпер. Возможно, служил в полиции или в бундесвере [22]22
  Вооруженные силы Германии.


[Закрыть].

– Как бы то ни было, – отмахнулся Нефф, – он появится на похоронах своих жертв. Возможно, замаскировавшись, но он захочет насладиться своей работой.

– Ни в коем случае, – Ким покачала головой. – Жертва перестала для него существовать, как только он лишил ее жизни, так как ему надо заняться следующей жертвой.

– Спасибо за ваши версии, – пресек Боденштайн вновь зарождающийся спор экспертов. – Нам нужна более подробная информация о Кирстен Штадлер, сердце которой в сентябре 2002 года было пересажено Максимилиану Герке профессором Рудольфом, супругом нашей второй жертвы. Эта параллель между жертвами Герке и Рудольф в настоящий момент – наш самый важный след. Пия, ты поговоришь еще раз с фрау Роледер. Нам надо выяснить, есть ли связь между Ингеборг Роледер и двумя другими жертвами. Катрин и Джем, вы поедете во Франкфурт в клинику неотложной помощи и попросите разрешения ознакомиться с документами. Скорее всего вам в этом откажут, поэтому Кай предварительно получит постановление прокуратуры. Все остальные отправятся в Келькхайм и опросят жителей квартала, в котором живет Герке. Да, и еще одно. Внештатные консультанты находятся здесь, чтобы оказывать помощь следствию. Мы – одна команда, и нам требуются значительные усилия и максимальная концентрация, чтобы раскрыть эти преступления как можно скорее. Я хочу, нет, требую, чтобы все делали одно общее дело, как здесь принято. Надеюсь, все поняли.

Последние фразы Боденштайн сказал с нетипичной для него резкостью, и каждый из присутствующих согласно кивнул.

– Совещание окончено. За работу, – сказал Боденштайн. Задвигались стулья, и под чуть слышное бормотанье все стали расходиться.

– А что делать мне? – спросил Андреас Нефф расстроенным голосом.

– Вы ведь хотели идти на похороны, – напомнил ему Боденштайн, потом он указал на коробку с дневниками Максимилиана Герке, которая стояла на одном из столов. – А после этого займитесь личными документами, которые мы обнаружили в квартире жертвы, – сказал он. – Нас интересует все, что происходило с 2002 года. Возможно, найдете связь между Максимилианом Герке и нашим убийцей.

* * *

– Моя мать никогда не лежала в клинике неотложной помощи во Франкфурте. – Рената Роледер, уже одетая в связи с похоронами во все черное, стояла за прилавком своего цветочного магазина, в котором кроме Пии, Ким и нее самой не было ни одного человека. – И она совершенно точно никогда не являлась донором какого-либо органа, и ей также никогда не производилась трансплантация. Я бы это знала!

– Вам говорит что-нибудь имя Кирстен Штадлер? – спросила Пия.

– Конечно. – Рената Роледер кивнула немного удивленно. – Раньше мы были почти соседями. Штадлеры жили через три дома. До того трагического случая. После этого они отсюда уехали.

– Что за трагический случай? – переспросила Пия.

– Ах, Кирстен однажды утром во время пробежки в поле просто упала, – рассказывала Рената Роледер. – У нее произошло кровоизлияние в мозг. Просто так, как гром среди ясного неба. Я хорошо помню этот день. Я как раз гуляла с собакой и здорово задержалась, потому что пес опять гонялся за зайцем. Вдруг ко мне подбежала Хелен, дочь Кирстен. Она была очень взволнована и кричала, что с ее матерью что-то случилось и не могу ли я ей помочь.

Язык тела Ренаты говорил Пии гораздо больше. Роледер нервничала. Она постоянно хватала себя за нос, проводила рукой по волосам и дергала себя за мочку уха – она чувствовала себя явно дискомфортно.

– И что? – упорствовала Пия. – Что вы сделали? Вы помогли соседке?

– У меня… у меня в этот день не было с собой мобильного телефона. – Рената Роледер неуверенно улыбнулась. – Мою собаку задела какая-то машина. У нее шла кровь, женщина, которая сидела за рулем, наорала на меня. Я обещала Хелен вызвать из дома «Скорую помощь», но… как-то забыла. Я бы все равно не успела, к тому же я подумала, что в поле ведь были и другие люди. Я… я не знала, что с Кирстен так плохо.

– Это называется «неоказание помощи», – заметила Пия.

– Да, да, возможно. – Женщине было явно неприятно говорить об этом случае. – Потом я ужасно себя упрекала. Кирстен была такая милая, я очень ее любила. Поверьте, эта история с тех пор снится мне по ночам. Через полгода после несчастья Штадлеры уехали из Нидерхёхстштадта, правда, я не знаю куда. Постепенно я перестала думать об этом каждый день, а потом… потом почти забыла о ней. Жизнь ведь продолжается.

– Я должна кое-что вам показать. – Пия достала из рюкзака копию извещения о смерти и протянула его фрау Роледер.

– Что это? – женщина замялась.

– Это нам прислал убийца, который застрелил вашу маму, – ответила Пия.

Фрау Роледер прочитала извещение. Она побледнела и уронила листок, как будто обрезалась о него.

– Нет! – прошептала она в ужасе. – Нет! Этого… этого не может быть! Фрау Кирххоф, вы… вы ведь не думаете, что я…

Она не решилась договорить до конца фразу, которая приписывала ей вину в смерти матери.

– Мы считаем это извещение подлинным, – сказала Пия рассудительно. – В отношении каждой жертвы мы получили аналогичное извещение.

Зазвонил дверной колокольчик, и в магазин вошла покупательница.

– Пожалуйста, зайдите попозже, – попросила ее фрау Роледер. Она вынула из кармана зеленого фартука, надетого на траурное платье, ключ, подошла к стеклянной двери и заперла ее. Потом она прислонилась к двери спиной, прижала руку к груди и на мгновение закрыла глаза.

– Это омерзительная ложь. Я этого не потерплю. Я подам заявление о клевете и оговоре в отношении неустановленных лиц. – В своем возмущении она смешала несколько составов преступлений. – Одна только мысль о том, что я виновна в смерти моей матери… Нет!

– В смерти вашей матери виновен только тот, кто ее застрелил, – возразила Пия. – Он лишил жизни уже троих невинных людей, и мы опасаемся, что продолжит серию. Убийца, возможно, относится к окружению Кирстен Штадлер. Фрау Роледер, вы знали семью Штадлеров и можете нам помочь. Кто мог бы совершить подобное преступление?

Рената Роледер с трудом сглотнула, провела рукой по лицу и собралась с духом.

– Она была… такой… такой безжалостной, – сказала она тихо. – Мне было по-настоящему жутко, когда она стояла здесь и говорила мне в лицо, что она позаботится о том, чтобы вся моя оставшаяся жизнь стала безрадостным существованием.

– О ком вы говорите, фрау Роледер? – продолжала допытываться Пия.

– О Хелен. Дочери Кирстен, – ответила она. – Пару месяцев назад она неожиданно появилась здесь вместе с каким-то мужчиной. Я сразу не узнала ее. Она упрекала меня в том, что я виновата в смерти ее матери. Как будто я явилась причиной того, что у Кирстен произошел инсульт!

– Вам был знаком тот мужчина, который ее сопровождал? – спросила Пия.

– Нет. Он не представился. – Рената Роледер покачала головой.

– Как он выглядел и сколько ему примерно лет?

– Не имею представления, по-моему, лет 25–30. – Ее передернуло. – Он был очень привлекательным, но в нем было что-то… мрачное и фанатичное. Я испугалась его, хотя он не сказал ни единого слова.

* * *

– Ты допускаешь, что наш убийца женского пола? – спросила Пия, когда они вышли из цветочного магазина и направились к машине.

– Если ты имеешь в виду дочь Штадлер, скорее нет, – ответила Ким, которая во время разговора Пии с фрау Роледер стояла в стороне. – Она, похоже, довольно импульсивная личность, которая с трудом контролирует свои чувства. Такие люди склонны к преступлениям в состоянии аффекта, но не к поведению, которое свойственно снайперу. Все совершенные преступления однозначно имеют мужской почерк. Женщины убивают иначе, чем мужчины, ты сама это знаешь. За двадцать лет работы я встречала множество озлобленных и неприятных личностей, но среди них ни разу не было женщины, которая бы убивала неугодных ей людей.

– Исключения подтверждают правила, – ответила Пия. – Вспомни хотя бы террористок-смертниц на Ближнем Востоке. Они не считаются даже со смертью невинных детей.

– Я считаю, что это исключено. В самом деле, Пия, забудь про дочь. – Ким покачала головой. – Чтобы совершить нечто подобное, нужно иметь очень крепкие нервы и массу терпения.

– Кем мог быть тот мужчина? – Пия остановилась возле машины.

– Об этом надо спросить Хелен Штадлер, – предложила Ким. –  Давай сядем в машину, иначе я отморожу себе задницу.

Пия усмехнулась и открыла дверцу. Ее сестра на первый взгляд не относилась к тем женщинам, которые используют подобные выражения.

– Так вот, я по-прежнему настаиваю на том, что действовал профессионал, – сказала Ким. – Вам надо бы навести справки в бундесвере и в полиции.

– А что надо искать? У нас еще слишком мало информации, чтобы задавать конкретные вопросы.

Зазвонил мобильный телефон Пии. Это был Остерманн, который сообщил, что разыскал супруга умершей Кирстен Штадлер через адресный стол. Его звали Дирк Штадлер, и он жил в Лидербахе.

– Надо туда ехать, – сказал Кай. – Шеф уже выехал.

– Все ясно. Мы едем, – ответила Пия.

Место по указанному Каем адресу оказалось старым поселком с таунхаусами, в котором проектировщики попытались избежать однообразия зданий, расположив их в шахматном порядке и обшив фасады деревянными панелями. Боденштайн уже ждал на углу улицы. Защищаясь от ледяного ветра, он поднял воротник пальто и сунул руки в карманы. Пия припарковалась за его служебным автомобилем.

– Роледер была шокирована, когда я показала ей извещение о смерти, – сообщила она шефу. – Кирстен Штадлер – в прошлом ее соседка, которую она довольно хорошо знала. Она прекрасно помнит тот день, когда умерла фрау Штадлер, и с тех пор в глубине души испытывает угрызения совести, потому что не оказала ей помощь. Она торопилась, потому что ее собака исчезла – ее задела машина, когда та перебегала перед ней дорогу. Скорее всего она бы ничем не смогла ей помочь, даже если бы пришла или вызвала «Скорую помощь», потому что у Кирстен Штадлер произошло кровоизлияние в мозг. Но ее дочь, Хелен Штадлер, восприняла все иначе.

– Пару месяцев назад она явилась в цветочный магазин в сопровождении какого-то мужчины и стала упрекать Ренату Роледер, – добавила Ким. – Если преступник в курсе этого, то он, должно быть, из ближайшего окружения семьи.

– Понятно, тогда давайте послушаем, что нам скажет на это вдовец Кирстен Штадлер. – Боденштайн убедился, что они свернули в нужный ряд домов, и через некоторое время нажал кнопку звонка на доме с номером 58f. Дверь им открыл худой, почти тощий мужчина с коротко остриженными седыми волосами и залысинами.

– Мое имя Боденштайн, я из уголовной полиции Хофхайма. – Боденштайн предъявил мужчине свое удостоверение. – Мои коллеги – фрау Кирххоф и фрау Фрайтаг. Нам нужен Дирк Штадлер.

– Это я. – Мужчина смотрел на них тем типичным взглядом, сочетавшим в себе недоверие и выжидательность, который был присущ почти каждому, у кого на пороге неожиданно появлялась уголовная полиция.

– Можно войти?

– Да, конечно. Пожалуйста.

Ему было лет пятьдесят пять. Серые вельветовые брюки и оливкового цвета пуловер с треугольным вырезом, надетый поверх рубашки. Чтобы посмотреть Боденштайну в лицо, мужчине приходилось поднимать голову.

– Сын пришел ко мне на обед, – сказал Дирк Штадлер извиняющимся тоном. Из коридора взгляду открывалось просторное помещение, которое объединяло столовую, гостиную и кухню. За обеденным столом сидел человек лет тридцати, который, не вставая, на мгновение оторвал взгляд от планшета и кивнул в знак приветствия.

– Мой сын Эрик, – представил его Дирк Штадлер. – Чем могу быть полезен?

– Речь идет о вашей покойной жене, – ответил Боденштайн.

– О Кирстен? – Мужчина с удивлением переводил взгляд с Боденштайна на Пию, а потом на Ким. – Это, должно быть, какая-то ошибка. Моя жена умерла десять лет назад.

– Вы наверняка слышали об убийствах, совершенных в последние дни, – продолжал Боденштайн. – В Нидерхёхстштадте и Оберурзеле снайпер застрелил двух женщин, а в Келькхайме утром после Рождества жертвой стал молодой человек.

– Да, я читал об этом в газете, – подтвердил Дирк Штадлер. – К тому же об этом постоянно говорят по радио и телевидению.

Его сын поднялся из-за стола, подошел ближе и встал рядом с отцом. Он был немного выше ростом, с такими же глубоко посаженными глазами и похожими чертами лица.

– Убийца вышел на нас, – сказал Боденштайн. – После каждого убийства он писал извещение о смерти, в котором обосновывал свое преступление. В дневниках его последней жертвы мы наткнулись на имя вашей покойной жены. Погибшему Максимилиану Герке было двадцать семь лет. До этого возраста он, вероятно, не дожил бы, потому что у него был врожденный порок сердца. Десять лет назад ему пересадили ее сердце.

Отец и сын побледнели и быстро переглянулись.

– Женщина, застреленная в Оберурзеле, была женой профессора, который тогда провел трансплантацию сердца.

– О господи! – прошептал Дирк Штадлер, пораженный услышанным.

– А первой жертвой снайпера была мать вашей бывшей соседки из Нидерхёхстштадта.

– Этого… этого не может быть! – пробормотал Дирк Штадлер. – Но почему? Спустя столько лет!

– Вот мы и хотим узнать, – кивнул Боденштайн. – На первый взгляд между этими жертвами не было никакой связи, но связующим звеном, похоже, является ваша супруга.

– Я… мне надо сесть, – сказал Дирк Штадлер. – Пожалуйста, пройдите и… раздевайтесь.

Пия заметила, что мужчина хромает, походка неровная. Скорее всего одна нога короче другой. Штадлер сел за обеденный стол, Боденштайн, Пия и Ким сели рядом.

Эрик Штадлер собрал грязную посуду и отнес ее на кухню. Белая глянцевая плитка, панель из темного гранита и множество элементов из высококачественной стали. Перед большой стеклянной стенкой в гостиной – украшенная рождественская елка, на придиванном столике – ваза с рождественским печеньем. Весь дом был обставлен строго, но с большим вкусом. Здесь доминировали черные, белые и серые тона. В отличие от виллы профессора Рудольфа со множеством цветов, с плюшевыми гардинами, выцветшими детскими рисунками и записочками, прикрепленными магнитами к холодильнику, здесь ощущалось полное отсутствие женской руки. Единственным предметом мебели, который вносил диссонанс в интерьер дома, был массивный старинный сервант со стоящей на нем фотографией светловолосой женщины в серебристой рамке, которая смеялась в камеру. Дирк Штадлер заметил взгляд Пии.

– Это Кирстен, – объяснил он глухим голосом. – Фотография сделана летом незадолго до смерти. Наш последний отпуск на побережье Атлантического океана, во Франции.

Сын сел на стул рядом с отцом.

– Я… я не могу поверить, что люди умирают из-за моей жены. – Дирк Штадлер откашлялся, заметно стараясь взять себя в руки. – Почему? Что за причина?

– На наш взгляд, в этих преступлениях все более отчетливо просматривается личный мотив, – ответил Боденштайн. – Убийца, похоже, жаждет возмездия, мести за смерть вашей жены. Это должен быть кто-то, кто был очень близок ей.

– Но моя жена умерла от кровоизлияния в мозг, – сказал Дирк Штадлер растерянно. – Это был трагический случай, несчастье, в котором никто не виновен. У нее оказалась аневризма головного мозга, и произошел разрыв. Такое могло случиться в любом месте и в любое время.

* * *

Он съел совсем немного и положил прибор на тарелку.

– Тебе не нравится? – спросила Каролина.

– Напротив. Очень вкусно. – На лице отца промелькнула улыбка. – Но у меня нет аппетита.

С ней происходило то же самое, но она заставляла себя что-то съесть. Так же, как заставляла себя жить дальше.

– Спасибо тебе за заботу, Каролина. Я очень ценю твою поддержку.

– Но я делаю это с удовольствием. – Ей удалось слегка улыбнуться.

Два дня и две ночи она ломала голову над тем, как ей выразить словами то, что ее занимало. Почему она не могла решиться поговорить с отцом о своих подозрениях? Куда делись ее красноречие и мужество? После смерти мамы они почти не разговаривали друг с другом, и она поняла, что, собственно говоря, так было и раньше. Иллюзия гармонии между родителями была исключительно маминой заслугой. Если бы не она, в доме царило бы молчание. У Каролины никогда не было сердечных отношений с отцом, возможно, потому, что он в период ее детства и юности не принимал никакого участия в ее жизни. Он был гений, один из лучших специалистов в своей области, и то, что он делал, было очень важно, так как он спасал жизнь смертельно больных людей. Она всегда очень гордилась им и радовалась, когда люди с восторгом отзывались об отце, но с годами дистанция между ними становилась все больше. Она разочаровала отца своим решением не идти по его стопам, и с тех пор в их отношениях образовалась трещина: особый конфликт, который предполагал только ссору или молчание.

Смерть мамы была для нее шансом сблизиться с отцом, но создавалось впечатление, что отец не хотел воспользоваться и этой возможностью. Любой разговор выливался в сдержанный диалог, в котором ощущался оттенок неловкости.

– Я хотела тебя кое о чем спросить, папа, – произнесла она, наконец, пока он не встал и вновь не уединился в своем кабинете.

– О чем же?

– В прессе утверждают, что мама была случайной жертвой этого снайпера. – Она не решалась посмотреть на него и тщательно подбирала слова, изо всех сил стараясь не вызвать у него ошибочного впечатления. – Но когда я начинаю размышлять об обстоятельствах произошедшего, то я перестаю в это верить.

Она подняла голову и увидела, что впервые за последние дни он посмотрел на нее.

– В таком случае что же предполагаешь ты? – спросил отец.

– Никто не приходил в наш дом случайно, – ответила дочь и положила свой прибор на край тарелки. – Кухонное окно выходит в сад, и за живой изгородью нет дороги, по которой кто-то мог бы пройти. Убийца должен был хорошо исследовать дом и местность и обнаружить при этом трансформаторную будку. Это не могло быть случайностью.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Мне кажется, он убил маму совершенно целенаправленно, – сказала Каролина. – Но я просто не могу себе представить, что за причина у него была. Разве только…

Она замолчала и покачала головой.

– Разве только – что?

– Разве только у мамы была какая-то тайна, о которой никто ничего не знал. Даже ты и я, – закончила Каролина фразу. – Я, правда, при всем своем желании не могу предположить подобного, но, видимо, это так.

Отец все еще смотрел на нее, потом взял свою вилку и начал ковырять еду, не отвечая на ее вопрос. Прошли секунды, превращаясь в минуты. Опять это проклятое молчание! Раньше она этого пугалась, но теперь он от нее так просто не отделается.

– Что хотела от тебя позавчера полиция? – упорствовала Каролина.

– Они ищут связь между убийствами, – ответил он наконец.

– И что? У них есть подозрение? Они уже установили эту связь? – спросила она.

Отец чуть замялся.

– Нет. Они все еще блуждают в потемках. – Он выдержал ее взгляд не моргнув глазом, и сознание того, что он лжет, она восприняла как удар пот дых.

– Я не верю. – Интонация оказалась более резкой, чем ей этого хотелось, но она терпеть не могла, когда ее держали за дурочку.

– Почему ты мне лжешь?

– А почему ты думаешь, что я лгу?

– Потому что ты уходишь от ответа, – сказала Каролина. – Я точно знаю, когда кто-то не хочет говорить правду. Что хотела от тебя полиция? Почему ты выпроводил меня из кабинета, как маленького ребенка?

К ее удивлению, он перегнулся через стол и накрыл своей рукой ее руку.

– Потому что я хотел защитить тебя и хотя бы на некоторое время отстранить тебя от всего этого, – сказал отец мягко. – Я ведь знаю, как сильно ты была привязана к матери и как ты беспокоишься за Грету.

На пару секунд она поверила ему, потому что хотела поверить. Но потом снова увидела в этом попытку манипулировать ею. Ее гнев смешался с отчаянием и горьким осознанием того, что во всем огромном мире у нее больше нет ни одного человека, которому бы она доверяла.

– Ты что-то недоговариваешь, и я спрашиваю себя, что именно и почему. – Дочь убрала свою руку и встала. – Но я это узнаю.

* * *

– Может быть, вы могли бы коротко описать нам обстоятельства ее смерти? – попросила Пия Дирка Штадлера.

Отец и сын попеременно рассказывали о том, что случилось 16 сентября 2002 года. Кирстен Штадлер в свои тридцать семь лет была абсолютно здорова и спортивна. Тем утром она, по обыкновению, отправилась на пробежку с собакой, после чего собиралась отвезти детей в школу. Когда мать не вернулась, как обычно, через час, Эрик и его сестра Хелен отправились на ее поиски и нашли ее без признаков жизни на полевой дороге. Рядом с ней сидела собака.

– Врач «Скорой помощи» отправил ее в клинику неотложной помощи, и там у нее обнаружили кровоизлияние в мозг, – сказал Дирк Штадлер. – Я в то время находился в командировке на Дальнем Востоке, и мне было сложно дозвониться. Тесть и теща поехали в клинику, чтобы помочь Эрику и Хелен.

– Это было ужасно, – стал вспоминать Эрик. – Мама лежала в реанимации, и казалось, что она просто спит, но врачи сказали нам, что ее мозг умер. Массивные кровоизлияния необратимо его повредили.

На мгновенье в воздухе повисла тишина. Ветер завывал в камине и раскачивал голые ветви чахлого фруктового дерева, росшего в саду на паре квадратных метров газона.

– Когда я через несколько дней вернулся из Китая, мои дети были совершенно сломлены, – продолжил рассказ Дирк Штадлер. – С тестем и тещей было не лучше. Под сильным давлением врачей они дали согласие на изъятие органов у дочери с умершим мозгом.

Он откашлялся.

– Жена отвергала трансплантацию органов по различным соображениям, у нее даже было распоряжение пациента [23]23
  Здесь – передача определенному лицу прав по принятию важных медицинских решений в случае утраты дееспособности.


[Закрыть], тогда еще вещь не настолько привычная. Врачи должны были дождаться моего возвращения, но они очень спешили. Так спешили, что не соблюли предписанный период времени между двумя исследованиями по определению смерти мозга. В протоколе клиники время было сфальсифицировано. Кроме того, они изъяли больше органов, чем было заявлено ранее. Не только сердце и почки, были изъяты практически все органы, даже глаза, кости, кожа и ткани. По этой причине я впоследствии вел судебную тяжбу с клиникой.

Он остановился и печальным взглядом посмотрел на фотографию своей жены, стоящую на серванте.

– Для меня до сих пор служит утешением то, что Кирстен, пожертвовав свои органы, спасла жизнь нескольким людям, – сказал он тихим голосом. – Но мой тесть был вне себя от боли и гнева. Он был твердо убежден, что его застали врасплох и обманули, так как он никогда не подписывал никакого согласия на эксплантацию, а только доверенность на лечение своей дочери. В итоге произошло то, что происходит обычно, когда ведешь судебный спор с больницей: Франкфуртская клиника неотложной помощи предложила мне внесудебное урегулирование с выплатой компенсации за ущерб. Я согласился, так как все равно не мог больше оплачивать услуги адвоката. Так что еще остались деньги, которые пошли на образование наших детей.

Пия внимательно наблюдала за обоими мужчинами, фиксировала каждый их жест и каждую формулировку, но не находила ничего особенного. Дирк Штадлер производил впечатление мужчины, который пережил очень тяжелую потерю и прошел все круги ада, но постепенно смирился со своим прошлым. Эрик Штадлер также казался невозмутимым и деловым. Он говорил вслух то, о чем Пия думала.

– Нам всем потребовалось немало времени, чтобы преодолеть все это, – сказал он. – Но маме не понравилось бы, если бы мы сидели здесь и рыдали. Она была жизнерадостным человеком, и такой она осталась в нашей памяти. Поэтому мы постепенно смогли вернуться к нормальной жизни. Все раны, даже глубокие, когда-нибудь заживают, надо только потерпеть.

– Я не могу себе представить, кто мог бы мстить людям, которые имели какое-то отношение к смерти Кирстен, – добавил Дирк Штадлер. – Мне кажется, я бы понял, если бы кто-то тогда сорвался в порыве гнева. Но сейчас, десять лет спустя?..

– К сожалению, мне нужно идти. – Эрик Штадлер посмотрел на часы и взял со стола свой планшет. – У меня фирма в Зульцбахе, и у нас в это время всегда много работы. Позвоните мне, если будут вопросы. – Он достал из чехла планшета визитную карточку и протянул ее Боденштайну, а тот дал отцу и сыну свою.

– Мы тоже не хотели бы вас больше задерживать. – Боденштайн поднялся, Пия и Ким последовали его примеру. – Если вы вдруг вспомните что-то, что могло бы быть для нас полезным, дайте, пожалуйста, знать.

Дирк Штадлер проводил их до двери.

– У вас травма ноги? – поинтересовалась Пия.

– Да, – ответил Штадлер и улыбнулся. – Правда, это было еще пятнадцать лет назад, на стройке в Дубае. Раньше я был инженером по высотному строительству и ездил по всему миру. К сожалению, с ногой теперь постоянные проблемы, особенно когда холодно и сыро.