Текст книги "Живые и мертвые"

– Да, он хороший стрелок. У него есть достаточно серьезный мотив и нет алиби на время всех совершенных убийств.

– И все-таки это не Эрик! Он бы никогда не смог сделать ничего подобного!

Ни от Боденштайна, ни от Пии не ускользнула едва заметная нерешительность. Может быть, Дирк Штадлер все же не был твердо убежден в невиновности своего сына?

Штадлер поднялся с трудом, опираясь на трость, и направился в комнату. От его любезности не осталось и следа.

– Так вы хотите посмотреть комнату Хелен? – спросил он. – Вторая дверь справа, на втором этаже. Я, с вашего позволения, не пойду наверх, сегодня что-то очень болит нога.

– Да, конечно, – ответил Боденштайн.

Штадлер нагнулся к пылесосу, но потом ему, похоже, что-то пришло в голову.

– На вашем месте я бы поговорил с Йенсом-Уве. Или с Марком Томсеном.

– Кто это – Марк?

– Председатель ПРУМТО, – ответил Штадлер и горько усмехнулся. – Второй отец Хелен. Как будто она в нем нуждалась.

* * *

В технопарке «Зеерозе» в Эшборне царила суета. Здесь собралось множество любителей сенсаций. Люди приезжали отовсюду, и не для того, чтобы что-то купить, а чтобы посмотреть и сфотографировать место, где была убита Хюрмет Шварцер. Стекло витрины обувного магазина с отверстием от выстрела уже заменили. Булочная-пекарня, в которой работала жертва, также функционировала в нормальном режиме.

– Невероятно, – сказала Пия с отвращением, увидев из машины толпу людей, толкавшихся вокруг места убийства, покрытого пятнами крови. – Почему люди так себя ведут?

– Я тоже этого никогда не понимал. – Боденштайн покачал головой. – Я ужасно хочу есть. Давай где-нибудь перекусим?

– Хорошая идея, – согласилась Пия. – Может быть, вон там, в «Бургер Кинге»?

– Пожалуй, раз поблизости нет ничего другого.

Боденштайн не был любителем фастфуда, она это знала, но ей хотелось сейчас чего-то калорийного, мяса и майонеза. Альтернативой был «Кей Эф Си», но она его не любила. Некоторое время спустя они стояли в очереди в кассу.

Боденштайн со скептическим выражением лица изучал прейскурант, и, глядя на него, можно было подумать, что он оказался здесь совершенно случайно.

– Слушаю. – Молодой человек за кассой поставил перед Пией поднос, и она сделала заказ.

– Ты что-нибудь выбрал? – спросила она шефа.

– Пока нет. – Боденштайн задумался и повернулся к кассиру: – Что можете порекомендовать?

– А что вы любите? – ответил молодой человек, который слегка опешил, но быстро пришел в себя. – Вегетарианское?

– Нет. У вас есть этот… фиш-мак? – спросил Боденштайн.

– Нет, это ведь «Бургер Кинг»!

Пия боролась с приступом смеха, пока кассир описывал Боденштайну разные бургеры и перечислял их ингредиенты, а тот время от времени что-нибудь уточнял. Люди, стоявшие рядом и позади них, с удивлением наблюдали за этой сценой. Наконец Боденштайн решил взять «Биг Кинг ХХL» с картофелем фри и бутылку минеральной воды. Пия дала ему возможность заплатить, взяла поднос и направилась к свободному столику.

– Что они на меня так уставились? – спросил Боденштайн, усевшись напротив нее.

– Такого мне еще не приходилось видеть! – прыснула Пия и так расхохоталась, что у нее из глаз покатились слезы. – Что вы можете мне порекомендовать? Кто же спрашивает нечто подобное в заведении быстрого питания?

– Но я ведь не знал, какой у них ассортимент, – возразил Боденштайн, исполненный достоинства, но потом сам ухмыльнулся. – Фиш-мака здесь не бывает, верно?

– Нет! – Пия покачала головой и вытерла салфеткой слезы. – О боже, как этот парень смотрел на тебя, да я в жизни этого не забуду!

Боденштайн, улыбаясь, развернул бургер, критически его разглядывая, и откусил.

– Гм, довольно вкусно, – констатировал он. – На рекламном фото он, правда, выглядит совершенно иначе.

Пия, продолжая жевать, покачала головой. В комнате Хелен Штадлер они провели почти час и не обнаружили ничего, что могло бы им момочь. Большое количество книг, вещей, фотоальбомов, косметики, студенческих материалов. В шкафу в коробке лежали старые мягкие игрушки, в ящиках письменного стола всякие памятные вещи: использованные билеты на концерт, почтовые открытки, старые фотографии ее матери и всякие безделушки, которые люди обычно хранят только потому, что не решаются их выбросить. При этом не было абсолютно ничего необычного, но и того, что сегодня есть в комнате каждого молодого человека, а именно компьютера или ноутбука.

Штадлер сказал, что у Хелен был ноутбук. В день смерти он, как обычно, был у нее с собой, в рюкзаке, но он больше его не видел. Полиция, правда, после окончания расследования вернула ему рюкзак со всем содержимым, но ноутбука там не было. Странно. Дирк Штадлер предположил, что, возможно, в тот день она оставила его у Йенса-Уве.

Пия подбирала последние кусочки картофеля, когда позвонил Кай. Она просила его найти информацию о Марке Томсене из ПРУМТО.

– Какая-то ошибка, – сказал он. – В данном регионе нет ни одного человека с таким именем.

– Но это указано в разделе «Контакты» на сайте ПРУМТО, – напомнила ему Пия, зажав телефон между плечом и ухом.

– Все правильно. Здесь указано его имя. И Эппштайн. Но больше ничего, – ответил Кай. – Но, по сведениям адресного стола, в Эппштайне нет ни одного Томсена. В нашей базе данных он тоже не значится.

– Интересно. – Пия вытерла жирные пальцы свежей салфеткой. – Ты можешь позвонить Лидии Винклер, может быть, она что-то знает.

– Хорошо, позвоню. Да, есть новости о Патрике Шварцере. Представь себе, раньше он был альтернативщиком [31]31
  Человек, проходящий альтернативную военную службу.


[Закрыть] и ездил на машине «Скорой помощи».

– Дай угадаю, – сказала Пия. – Он дежурил 16 сентября 2002 года.

– Точно, – подтвердил Кай. – Накануне у него был день рождения, который он довольно бурно отпраздновал, поэтому на следующий день был под приличным воздействием остаточного алкоголя. При повороте машина «Скорой помощи», в которой находилась Кирстен Штадлер, съехала в кювет, из-за чего возникла задержка на добрых три четверти часа. Когда он понял, что это столь незначительное для него событие стоило жизни его жене, он сломался и заявил, что покончит с собой, поэтому Джем вызвал психолога и ждал до тех пор, пока не приехали отец и брат Патрика Шварцера.

«Виновные должны испытать ту же боль, что они причинили своим равнодушием, алчностью, тщеславием и неразумием», – процитировала Пия фразу из письма «судьи», которое ей дал редактор газеты.

– Своей цели киллер достиг, – сказал сухо Кай. – Он уже у финиша.

По пути к машине Пия сообщила шефу, что ей рассказал Кай о прошлом Патрика Шварцера.

– Это еще раз указывает на Эрика Штадлера, – предположил Боденштайн. – Он, должно быть, тогда об этом узнал.

– А что, если мы все же имеем дело с профессиональным убийцей, которого нанял один из Штадлеров? – ответила Пия и зябко поежилась. Арестовать профессионала, который к тому же, вероятно, прибыл из-за границы и снова исчез, так и не будучи опознанным, практически невозможно.

– В этом случае мы будем искать его заказчика. – Боденштайн всматривался в туман, который становился все более густым.

– В таком случае все соображения в отношении профиля убийцы несостоятельны, – заметила Пия. – Заказать убийство мог и старший Винклер или хромой Штадлер.

– Черт подери, – выругался Боденштайн. – Мы топчемся на том же месте, что и неделю назад! А время уходит!

– Нет. По крайней мере, мы знаем, о чем идет речь, – ответила Пия. Наполнив желудок, она опять могла нормально соображать. – Кирстен Штадлер и ее дочь являются причиной убийств.

– Но почему только теперь?

– Самоубийство дочери, возможно, явилось пусковым механизмом, – предположила Пия. Она подняла руку и пересчитала по пальцам подозреваемых. – Эрик Штадлер. Дирк Штадлер. Йоахим Винклер. Йенс-Уве Хартиг. Это наши главные подозреваемые, за которыми мы должны следить. Но еще важнее найти следующих возможных жертв, поэтому мы должны посильнее нажать на Штадлера-младшего, Хартига и Франкфуртскую клинику неотложной помощи.

– Так мы и сделаем, – согласился Боденштайн кивком головы. – Мы найдем проклятого убийцу.

Воскресенье, 30 декабря 2012 года

Смешанный сумеречный свет просачивался через щели жалюзи. Боденштайн открыл глаза и подождал, пока рассудок окончательно освободится от остаточных спутанно-реалистичных сновидений. У него редко случались дела, над которыми он работал не только днем, но и ночью, но на сей раз кое-кто из тех, что уже несколько дней являли собой загадку как для него, так и для его команды, прокрались в его сны, как будто хотели ему что-то сказать. Он повернулся на спину, наслаждаясь полной тишиной в доме. Ни ребенка, который постоянно зовет его, ни собаки, которую нужно вести гулять, ни Инки. Место рядом с ним пустовало. Накануне вечером она прислала ему СМС, в которой сообщала, что у нее экстренный вызов в Лимбург и она представления не имеет, когда освободится. Она не хочет его будить и поэтому переночует дома. Прозрачность ее обоснования огорчила Боденштайна, так как раньше она довольно часто приезжала к нему среди ночи, в конце концов, у нее был свой ключ. Почему она так поступила? Что случилось? В Рождество, кажется, все было в порядке, и вдруг она от него отстранилась. Может быть, он проявлял недостаточно внимания к ней? Или она сомневалась в их общем будущем? Он ведь знал, что у нее проблемы с Софией, но надеялся, что связь между ними достаточно крепкая, чтобы с этим справиться. С Козимой раньше часто случались мелкие ссоры и споры, с Инкой вообще никогда не было никаких конфликтов. Она просто молчала, если ей что-то не нравилось. То, что он с самого начала считал гармонией, все больше и больше представлялось ему следствием ее неспособности к конфликтам или еще больше – ее равнодушия. Инка была гордой и независимой, и за всю ее жизнь у нее не было длительных партнерских отношений, и, очевидно, она не жалела об этом. Почему же сейчас, когда ей уже за пятьдесят, надо было что-то менять? Неужели ей стало слишком тесно с ним, слишком обременительно? Или, может быть, ей было с ним скучно? Боденштайн посмотрел на цифровое табло будильника. Восемь часов. Сегодня утром он хотел заехать к Фрицу Герке, чтобы очень деликатно поговорить с ним об обвинении, которое предъявил ему «судья» в своем извещении о смерти. Он сел на кровати, перекинул ноги через край и отправился в душ.

Почему Инка не ответила на его СМС с пожеланием спокойной ночи?

Что их связывало? Вряд ли это можно назвать любовью, во всяком случае, это не было тем глубоким, теплым, вызывающим трепет чувством, какое он так долго испытывал к Козиме, пусть даже оно не было взаимным. Их отношения с Инкой возникли не в результате бурной влюбленности и страсти, а сложились как бы между прочим. Это была старая симпатия, которая возродилась благодаря браку их детей. У каждого из них была своя работа и своя жизнь. Они никогда не делали никаких взаимных признаний, не принимали никакого определенного решения. Инка просто постепенно перебралась к нему, и он смирился с тем, что она никогда не поставит последнюю точку, сдав свой дом в аренду, что придаст их взаимоотношениям официальный характер. После его расставания с Козимой и короткой интрижки с Анникой Зоммерфельд она всегда была готова выслушать его, они часами болтали по телефону или просто разговаривали при встрече. Однажды дело дошло до постели. Им было хорошо друг с другом и так привычно. Но, к сожалению, не более того, он вынужден был это признать.

Бреясь, он размышлял о том, что он, собственно говоря, почти не знает Инку. Существовала граница, которую она не позволяла ему переступать. У нее всегда была эта внутренняя осторожность, эта запретная зона, к которой она его не допускала. Он мог говорить с ней обо всем, но никогда о ней самой. До сего времени она не говорила ему, кто отец Тордис. Она никогда не рассказывала о своей жизни в Америке и никогда не упоминала в разговорах ни друзей, ни знакомых.

Ему не нравились эти мысли. Имел ли он право сразу ставить под сомнения их отношения только потому, что она не ночевала у него две ночи и не прислала эсэмэску? У нее просто было слишком много дел в ветеринарной клинике по лечению лошадей, как, впрочем, и у него, к чему она относилась с уважением. Хватит. И все же где-то внутри его терзали сомнения. Может быть, он уговаривал себя, потому что боялся узнать правду? Или его действительно устраивала легкость их отношений?

Боденштайн оделся и спустился вниз. Погруженный в свои мысли, он нажал кнопку кофе-машины и положил в тостер два куска хлеба. На мобильном телефоне от Инки сообщений не было. Он намазал на хлеб творожный сыр и клубничный мармелад, стоя съел тосты и выпил кофе. Небо было затянуто облаками, за окнами занимался новый мрачный день. Недавно он прочитал в газете, что декабрь 2012 года стал месяцем с наибольшим количеством пасмурных дней с начала метеонаблюдений в 1951 году. Возможно, отсутствие солнца и запутанность дела давили ему на психику, поэтому все рисовалось в черном цвете. Потом он опять вспомнил о предложении матери Козимы, о котором все еще не поговорил с Инкой и от которого постоянно отгораживался. Чем дольше он будет тянуть, тем сложнее будет это сделать. С другой стороны, он не хотел обсуждать второпях столь важные дела, тем более что она и без того слишком ревниво относилась ко всему, что было связано с семьей Козимы.

Он решил пока просто подождать. Завтра будет сочельник, а послезавтра – Новый год с новыми шансами и возможностями. Сейчас ему надо искать убийцу.

* * *

В доме было холодно, так холодно, что он видел свое дыхание в виде беловатого облачка. Под двумя одеялами он чувствовал приятное тепло и поэтому не торопился вставать, хотя испытывал болезненное давление в мочевом пузыре. Больше его ничто не занимало. Дни проходили в томительном ожидании подходящей погоды. Он надеялся, что вскоре, по крайней мере, рассеется туман! Вчера вечером читал детектив, пока не слиплись глаза. Одна из любимых книг, которая, без сомнений, написана довольно увлекательно, но у него вызывало отвращение подробное описание насилия, которое психопат применял по отношению к женщинам.

Взгляд блуждал по отвратительным выцветшим обоям, по окнам, на рамах которых облезла краска.

Он решительно сбросил одеяло, взял флисовую кофту, висевшую на стуле рядом с кроватью, и влез в сапоги на подкладке. В ванной и гостиной было так же холодно, как и в спальне, а ящик для дров рядом с печкой был пуст, черт подери! Он пошел в туалет, затем намотал шарф и натянул куртку, взял корзину и отправился на улицу за дровами. Под ногами заскрипели ступени деревянной лестницы. Со средней из трех высоких елей, каркнув, взлетела ворона. Над домами поселка все еще висел густой туман, окутывая все вокруг влажным холодом. Он обошел дом, взял несколько поленьев и вытащил топор из колоды для колки дров. Немного физической нагрузки ранним утром не помешает. Через десять минут он наколол дров, которых будет достаточно на два дня, и потащил корзину в дом. Через некоторое время в печи уже потрескивал огонь, распространяя приятное тепло. Он налил воду в дешевую кофемашину, положил кофе в фильтр и включил прибор. Прошлым летом он собирался привести дом в порядок, но потом появились более важные дела. Сейчас в этом уже не было смысла. Полиция рано или поздно разоблачит его, арестует и отдаст под суд. Люди будут его ненавидеть, считать больным или психопатом, и он после всего того, что сделал и еще сделает, не сможет им ничего возразить. Люди скажут, что этому нет оправданий – да, только ему все равно. Те, кто должен был умереть, приговорены к смерти их собственными отцами, супругами и детьми, а он всего лишь палач. Он тщательно все задокументировал. Все получат то, что заслужили: живые – свое наказание, мертвые – свое.

* * *

Ровно в девять часов утра Боденштайн припарковался у дома Фрица Герке и вышел из машины. На его звонок никто не отреагировал, поэтому он открыл калитку, поднялся вверх по ступеням и направился по дорожке к дому. На всех окнах были опущены жалюзи, и у Боденштайна возникло недоброе чувство. Пока он раздумывал, кому бы позвонить, чтобы найти Фрица Герке, к дому подъехал небольшой белый автомобиль с надписью «Сестры Хильдегард». Из машины вышла крепкого телосложения женщина с крашеными ярко-красными волосами и стрижкой «под мальчика». Она повесила на плечо черную сумку и энергичными шагами стала подниматься по ступеням. Под пуховиком у нее было нечто напоминающее униформу белого цвета и белые ботинки.

– Неужели для вас, газетных ищеек, даже воскресенье не помеха? – набросилась она на Боденштайна, прежде чем он успел что-то сказать. – Исчезните! Иначе я вызову полицию!

– Я не из газеты, а из уголовной полиции, – ответил Боденштайн и предъявил ей свое удостоверение. – А вы кто?

– О, не знала. Меня зовут Карин. Карин Михель. – На ее краснощеком лице появилось удрученное выражение.

– Разве вы не сестра Хильдегард? – улыбнулся Боденштайн.

– Мы все сестры Хильдегард. – Фрау Михель хитро улыбнулась. – Семь человек. Большинство из нас раньше были сотрудниками дома престарелых, но работать там долгое время довольно непросто. Мы, конечно, тоже испытываем стресс, но зато у нас остается больше времени на стариков, и они нам благодарны за это.

Она говорила, направляясь к дому, а Боденштайн следовал за ней. Потом она достала из кармана куртки увесистую связку ключей.

– Все жалюзи опущены, – сказал он, – и на звонок никто не отреагировал.

– Ну, это нормально, – возразила Карин Михель. – Извините, что я на вас так наехала. Но в последние дни сюда постоянно являются какие-то репортеры и досаждают бедному господину Герке. Как будто у него и без этого мало неприятностей.

Она нацепила на нос висевшие на шнурке очки и стала искать нужный ключ. Такие люди, как Карин Михель, вызывали у Боденштайна уважение. Совсем непросто заботиться о старых и больных людях и при этом оставаться радостным, сердечным и сострадательным.

– Я уже об этом забыл, – заверил он ее. – Как часто вы заходите к господину Герке?

– Утром и вечером. Бедняге сейчас так тяжело одному, – прощебетала она. – Макс каждый день приходил к отцу, и они часто вместе что-нибудь делали. То, что случилось, ужасно. Просто ужасно!

Наконец она нашла нужный ключ и открыла дверь. В лицо им ударила волна теплого воздуха. В доме стоял запах затхлости и дыма. Дурное предчувствие Боденштайна усилилось, но Карин Михель, кажется, не находила в этом ничего необычного.

– Господин Герке, это я, Карин, – крикнула она громко. – Ну вот, он опять сидит в темноте! Это часто бывает. Просто забывает включить свет и поднять жалюзи. Поэтому он однажды упал, к счастью, без последствий. – Она нажала переключатель, и все электрожалюзи в доме с треском стали подниматься вверх. – Я сказала Максу, чтобы он установил в доме датчик движения, но господин Герке не хотел об этом слышать. Слишком большой расход электроэнергии! Он 1931 года, военное поколение. Эти люди живут экономно – у меня много таких пациентов, как господин Герке.

Женщина была болтлива, но не любопытна. Она ничего не пыталась узнать у Боденштайна.

– Подождите, пожалуйста, здесь. Я поищу его и скажу, что вы хотите с ним поговорить.

– Договорились, – кивнул Боденштайн. – Спасибо.

– Не за что, – ответила Карин Михель, удаляясь и громко зовя старика.

Боденштайн беспокойно ходил взад-вперед по холлу. Вдруг он услышал крик и помчался на голос. Карин Михель шла ему навстречу с белым как мел лицом.

– О господи, о господи! – выдавила она из себя. – Господин Герке! Пойдемте!

Боденштайн мягко отодвинул ее в сторону и вошел в кабинет. Предчувствие не обмануло его. Фриц Герке был мертв. Он сидел за письменным столом, уткнувшись подбородком в грудь. На первый взгляд казалось, что он просто задремал и во сне мирно ушел из жизни, но Боденштайн увидел у Герке в руке шприц. Он обнял Карин Михель и повел дрожащую женщину на кухню.

– Садитесь, – сказал он, роясь в кухонных шкафах в поисках стакана. Налив воду из-под крана, он протянул стакан женщине. – Когда вы в последний раз видели господина Герке живым?

– Вчера. Вчера вечером, примерно около шести часов, – проборотала она, совершенно ошеломленная, и сделала глоток. Ее рука дрожала. – Он вел себя как обычно. Пожелал мне приятного вечера.

– Господин Герке не страдал диабетом? – поинтересовался Боденштайн.

– Да, у него был старческий диабет второго типа. Но он с этим хорошо справлялся. Он… был очень дисциплинированным человеком.

Неожиданно она начала плакать.

– Это не первый умерший, которого я вижу. – Она вытерла рукой слезы. – Но господин Герке был такой приятный мужчина. Такой мужественный. То, что случилось с его сыном, просто разорвало ему сердце.

У Боденштайна было совершенно иное подозрение, но он не хотел лишать женщину иллюзий и поэтому ничего не сказал.

* * *

В Нидернхаузене Каролина Альбрехт выехала на трассу А3. Она включила поворотник и нажала на педаль газа. Черный «Порше 911S» ускорялся как самолет, взревели его 400 «лошадей», и стрелка спидометра через несколько секунд уже показывала 150. Она всегда любила быструю езду. Ее первым автомобилем, который она приобрела сразу после сдачи экзамена на права, был «Гольф GTI». На «Порше» она ездила, поскольку ей как партнеру полагался служебный автомобиль этого ценового сегмента, хотя, по правде говоря, это было столь же излишним, как и ее роскошный дом. Если Грета действительно опять захочет заниматься конным спортом, который она бросила, когда стала жить в интернате, она сможет подарить ей лошадь. Мощный внедорожник с фаркопом [32]32
  Буксировочное устройство.


[Закрыть] тогда будет наверняка практичнее, чем спортивный автомобиль. Каролина несколько минут предавалась фантазиям о своем будущем и представляла себе дом, который она купит для Греты и для себя: старый деревенский дом с волшебным садом со старыми высокими деревьями и розовыми кустами и, возможно, с плакучей ивой над прудом, чтоб ветви свисали до самой воды. С деньгами, которые она выручит за свою хибару класса «люкс» в Келькхайме, она вполне может не работать пару лет, к тому же что-то ей достанется в наследство от мамы. Мысль о маме резко вернула Каролину в реальность. В районе Монтабаура ей пришлось сбавить скорость до ста километров. Вчера вечером позвонил Карстен и пригласил ее провести сочельник с ними у его родителей на Штарнбергер-Зее. Благодаря Ники, его второй жене, которая безо всякой неприязни приняла ее в их семью как мать Греты, она всегда была желанным гостем в доме родителей ее бывшего мужа. Но несмотря на это, Каролина вежливо отказалась от приглашения. Она не могла так просто уехать, по крайней мере, сейчас. Она должна была заняться подготовкой маминых похорон. И ей непременно надо выяснить, что случилось тогда, десять лет назад, иначе это будет мучить ее до конца жизни.

Она бросила быстрый взгляд на себя в зеркало заднего вида и увидела в себе хаос, печаль, тоску, ярость и боль – все те чувства, которые она так тщательно подавляла, опасаясь потерять над собой контроль. Сколько еще она сможет это выносить, пока не сложится, наконец, как карточный домик? Когда у нее иссякнут силы и железное самообладание?

Она уже давно научилась концентрироваться на главном и не замечать все остальное, и эта ее способность была необходима ей сейчас. Доктор Ганс Фуртвэнглер, до которого она, согласно навигатору, должна была добраться в 11:26, был одним из тех, с кем отец в последние дни говорил чаще всего. Беседы с Герке и Артуром, с которыми она встречалась вчера, были малоинформативны, и у нее появилась мрачная догадка, что это – старая вина, которая связывала ее отца и его друзей и коллег. Каролина не питала особых надежд, что узнает от Фуртвэнглера что-то новое, но любая, пусть даже самая незначительная информация может стать фрагментом, который в сочетании с удачей и умением комбинировать дополнил бы общую картину.

* * *

– Смерть Макса так его потрясла, что он не хотел больше жить, – всхлипывала в полной растерянности Карин Михель, теребя в руках мокрый носовой платок.

Боденштайн и Пия переглянулись. Стопка пустых папок и еще неостывший пепел в камине гостиной свидетельствовали о другом. Этикетки на корешках папок были тщательно удалены и тоже сожжены, и теперь понять, что находилось в папках, было невозможно. Фриц Герке скромненько, но со вкусом уничтожил документы и лишил себя жизни, введя себе сверхдозу инсулина. Прощального письма он не оставил, но на его письменном столе лежала копия извещения о смерти, которое прислал снайпер. Боденштайн намеренно скрывал извещение от него. Он действовал осторожно и намеревался только сегодня показать его ему. Кто-то его опередил, но кто? Это мог быть только Фабер, тот самый журналист, который, вероятно, самостоятельно решил вести расследование. Без сомнения, содержание извещения о смерти явилось причиной самоубийства Герке. Фабер мог сегодня увидеть небо в алмазах!

– У господина Герке есть родственники, которых нам следует оповестить о случившемся? – спросила Пия, которая уже надела голубые пластиковые бахилы и латексные перчатки.

– Насколько мне известно, у него где-то есть сестра, – ответила Карин Михель, уже немного пришедшая в себя. – Но она живет за границей, и ей тоже уже около восьмидесяти.

– Спасибо, мы ее обязательно найдем. – Пия что-то записала. – Вы можете идти, фрау Михель. Спасибо за помощь.

Женщина поднялась со стула и в сопровождении Пии направилась к входной двери. Перед выходом она отцепила от связки ключ от входной двери и протянула его Пии.

– Теперь он нам не нужен, – сказала она подавленно и вышла.

Между тем сотрудники из команды Крёгера делали снимки трупа и кабинета и проводили тщательное обследование. Доктор Фредерик Леммер, приехавший вскоре после Пии, вызвал одобрение Крёгера тем, что почтительно ждал, пока эксперты закончат свою работу. Как раз в тот момент, когда Пия вернулась в кабинет, двое мужчин осторожно подняли тело старика со стула и положили на ковер.

– Можно начинать осмотр? – спросил Боденштайн Крёгера.

– Да, мы здесь закончили, – добродушно кивнул шеф криминалистов.

Они осмотрели письменный стол и не были удивлены, что ни на столе, ни в ящиках не обнаружили ничего особенного. Фриц Герке провел основательную чистку.

Леммер измерил температуру трупа и констатировал наличие типичных серо-фиолетовых трупных пятен на ягодицах, спине, обратной стороне бедер и в нижней зоне ног умершего, так как кровь, как только перестала циркулировать, из-за собственного веса скопилась в самых низко расположенных участках тела.

– Трупное окоченение еще не наступило, – сказал он Боденштайну и Пии. – Я считаю, что смерть наступила между двадцатью двумя часами и часом ночи. Постороннее вмешательство, на первый взгляд, исключается.

Пия нажала пальцем на кнопку памяти телефона. Последний номер был набран в 20:48, и у него был код Оберурзеля, перед этим Герке разговаривал с кем-то из Кёльна.

– Я спорю, что это номер профессора Рудольфа, мужа нашей жертвы номер два, – сказала Пия.

– Почему ты так считаешь? – спросил с удивлением Боденштайн.

– Это всего лишь интуиция, – ответила Пия.

Неожиданно зазвонил телефон. Пия хотела снять трубку, но Боденштайн дал ей знак подождать. Звонили с номера с кодом Франкфурта. После третьего гудка включился автоответчик.

«Фриц, это я, – сказал мужской голос после сигнала. – Я только что прослушал твое сообщение. Фриц? Ты дома? Ну, хорошо, тогда я позвоню позже».

– Почему ты не захотел, чтобы я сняла трубку? – удивилась Пия.

– Чтобы еще кто-нибудь не сжег документы, – ответил Боденштайн и повернулся к Кристиану Крёгеру: – Вы не могли бы быстро проверить все телефонные номера, имеющиеся в памяти телефона? Входящие и исходящие разговоры?

– Нет проблем, – кивнул Крёгер. – Будет лучше, если мы возьмем телефон с собой.

– А можно сохранить соединение и переадресовывать все поступающие звонки? – спросил Боденштайн. – Пока никто не знает, что Герке умер, ему, вероятно, будут еще поступать звонки, которые для нас могут быть важны.

– Конечно, это тоже возможно. Я этим займусь.

– Было бы хорошо сделать это побыстрее. И дай список звонков Каю, чтобы он мог их проверить.

– Хорошо. Быстро, быстро, быстро, – ответил Крёгер рассерженно. – Все нужно быстро. Ты ведь знаешь, что я делаю все, что могу.

– Кристиан, ты самый лучший. Мы все это знаем. – Боденштайн хлопнул коллегу по плечу.

– Подкалывать я тоже умею, – проворчал шеф отдела криминалистической техники.

Зажужжал телефон Пии.

– Это Кай, – сказала она шефу и включила динамик, чтобы Боденштайн мог слышать их разговор.

– Я нашел Томсена, – сказал Кай, прежде чем она успела поприветствовать его. И он, человек, которого не так просто вывести из равновесия, был явно взволнован. – Вообще-то его зовут Маркус, а фамилия его Брехт-Томсен, так он, во всяком случае, сказал. Неудивительно, что я его вчера не нашел в системе «EMA-Check».

– Где он живет? – спросила Пия.

– Лэрхенвег, 12, Эппштайн-Фокенхаузен, – ответил Кай.

– Спасибо, – поблагодарил Боденштайн. – Тогда мы немедленно едем к нему.

– Подождите! – крикнул Кай. – Кое-что еще. Марк Томсен раньше был нашим коллегой! Он служил в Федеральной пограничной охране, даже в Группе охраны границ 9! [33]33
  GSG 9, антитеррористическое подразделение полицейского спецназа (во время его создания, в 1973 году, в Германии было запрещено создавать армейские спецподразделения).


[Закрыть] Таким образом, можно исходить из того, что он довольно неплохой стрелок.

Боденштайн и Пия вышли из дома Фрица Герке, им там было больше нечего делать. Джем и Катрин позже должны были опросить соседей и выяснить, не приходил ли кто-нибудь к Герке в последние дни и особенно накануне вечером.

– Довольно странно, что в этом деле мы постоянно натыкаемся на людей, которые умеют стрелять. – Пия села в машину Боденштайна. Свой автомобиль она припарковала чуть дальше, там его можно было оставить до более позднего времени.

– Как посмотреть, – ответил Боденштайн и отъехал назад, чтобы дать возможность припарковаться труповозке. – Мне кажется, в Германии достаточно людей, которые имеют дело с оружием. Охотники, спортивные стрелки или наши коллеги из полиции. Конечно, их не так много, как в Америке, но достаточно. При других расследованиях мы не задаем подобных вопросов, потому что для нас это не имеет значения.

– Звучит убедительно. – Пия наклонилась вперед и ввела в навигатор адрес, который им назвал Кай. – Сейчас меня интересует второй отец Хелен Штадлер и то, что он нам расскажет.

* * *

Дом по адресу Лэрхенвег, 12 в Эппштайн-Фокенхаузене был построен в виде бунгало, которое когда-то, видимо, было очень симпатичным. Сейчас же оно казалось запущенным – штукатурка облезла, крыша поросла мхом, сад перед домом был явно заброшен.

Боденштайн нажал кнопку звонка. Никто не открыл, но перед гаражом стоял грязный черный внедорожник, и в тишине солнечного дня раздавались удары топора.