Текст книги "Итальянское каприччио, или Странности любви"

Они вошли в просторный холл. Наташка целовала всех подряд, приговаривая:

– Какие молодцы, что догадались приехать пораньше, пока народы не появились, – познакомимся, поболтаем…

Подарки она складывала на подзеркальник, а картину Платона, не разворачивая, прислонила к стене.

Хозяйские хлопоты Наташи Аня видела как бы краем глаза, потому что внимание ее привлек жених. Он стоял в центре холла с улыбкой на лице. Отлично сшитый смокинг, рубашка с пластроном, бабочка придавали ему какой-то недомашний вид. На неприметном, простоватом, но хорошо отмассированном лице – большие темные глаза с цепким, оценивающим взглядом.

– Знакомьтесь, мой муж Дмитрий Дмитриевич. А это – Лена, Аня, Деля.

– Я догадался. Милости прошу, Лена, Аня, Деля.

– Олег Иванович, муж Ани, – продолжала знакомить Наташа.

– Очень приятно.

– Платон, художник, – сам представился Платон и стиснул руку Дмитрию Дмитриевичу так, что тот чуть поморщился.

– Друзья зовут меня Дим Димыч, – пояснил хозяин, помогая дамам раздеться. – Надеюсь, мы будем друзьями.

Аня оглядела холл, обставленный уютными, мягкими, обтянутыми черной кожей креслами, на стенах – картины, светильники, полки и полочки с вазами, вазочками, бронзовыми скульптурами, фарфоровыми безделушками…

Наташа, сияя счастьем, повела их по квартире. Огромная кухня, оборудованная так, что любая женщина могла бы провести здесь целый день, изучая и разглядывая каждый предмет. В кабинете, где Дим Димыч предложил мужчинам сигареты, Аня отметила неплохой подбор книг в высоких, до потолка, старых застекленных книжных шкафах. Потом спальня, словно перенесенная сюда из какого-то американского фильма о миллионерах, гостиная, также роскошно обставленная. Наконец они заглянули в столовую: там царил огромный раздвинутый стол, а вокруг него хлопотала, наводя последние штрихи, пожилая женщина в переднике. Судя по тому, что ее не представили, она была прислугой.

В целом вся квартира поражала богатством и обилием дорогих вещей. Соседствовали совершенно несовместимые предметы, которые каждый в отдельности – могли бы стать украшением любого дома.

Наташа с Дим Димычем извинились и ненадолго оставили их в гостиной, чтобы закончить приготовления.

– У меня такое ощущение, – негромко заметила Деля, – как будто квартира задумывалась не для жизни, а только чтобы ошеломить гостя.

– Точно, – согласился Платон, – оглоушить – и все. А ты еще шумела, что неприлично дарить им такую картину.

– Какую? – спросила Аня.

– Ту, что мы привезли, – ответила Деля. – Мне она казалась слишком эпатирующей, фривольной, поэтому я и не стала ее сразу разворачивать.

– Делечка, не вибрируй, – вмешалась Лена со своим любимым словечком, – в этом доме ничего не может эпатировать больше, чем сама обстановка.

– Мне она напоминает комиссионный антикварный магазин, – сказал Олег.

– И все-таки любопытно, где он работает? – спросила Лена.

– Наташка говорила, в каких-то сферах, – ответила Аня.

– То-то внизу машина с шофером, ясное дело, – буркнул Платон.

– Бог с ним, не будем обсуждать. Единственное, что мне не очень нравится, так это история с болезнью жены, из-за которой якобы они не регистрируют брак.

– Получается, что-то вроде свадьбы вокруг ракитова куста, – заключил Платон.

– Ребята, мы, кажется, сплетничаем, а ведь нас пригласили на свадьбу, – заметила Аня.

Вернулась Наташа, весело оглядела всех, спросила:

– Не скучаете?

– А родители твои будут? – спросила Деля.

– Нет, мы уже с ними и с родственниками отметили. Сегодня только друзья.

Стали приезжать гости Дим Димыча – в основном солидные, великолепно одетые, уверенные в себе люди, и все, как на подбор, с молодыми и эффектными дамами в шикарных туалетах и украшениях.

«Неужели у них у всех жены больны?» – подумала Аня, разглядывая яркую брюнетку на добрых два пальца выше своего спутника, увешанную бриллиантами, как елка игрушками.

Олег быстро оказался центром внимания дам, он умел занять женщин легким, остроумным разговором. Аня откровенно любовалась им и гордилась и в который раз пыталась понять, ревнует ли она хоть чуточку. Подумала, не подойти ли к нему, не взять ли его под руку, заявив тем самым свое право на него, но решила, что не стоит – пусть купается в женском восхищении.

Что-то ее беспокоило. Она не сразу поняла и, только поймав на себе взгляд Дим Димыча, сообразила: он с самого их прихода как будто следил за ней, и когда ненароком они встречались глазами, он чуть заметно, как сообщнику, улыбался. Это было неприятно. «Очень странное поведение для жениха», – подумала она и направилась к Лене.

Лена, как всегда, словно магнитом притягивала к себе мужчин. Они собрались вокруг нее, оставив Олегу своих жен или любовниц, кто их разберет, и пожирали глазами так, что было ясно: каждый думал, нельзя ли подкатиться к этой одинокой красавице? А она, видимо, отвечая на чей-то вопрос, говорила:

– Нет, у «Максима» я бываю только по долгу службы и не так часто, как вы думаете. Мы связаны с разными фирмами, приходится много работать.

– В Париже? Работать? – нарочито удивлялся тот, что пришел с высокой брюнеткой.

Лена стрельнула в него глазами.

– Не работать можно только в Москве. А в Париже, Лондоне и других столицах можно только работать, чтобы потом ездить в другую страну туристом.

Аня восхищалась подругой, её умением не лезть за словом в карман.

Чтобы смягчить свою резкость, Лена улыбнулась обаятельно и обезоруживающе и добавила:

– Когда у меня появится время и возможность ездить в свое удовольствие, а не по работе, я прежде всего отправлюсь в Италию – вот где мне больше всего нравится.

– Итальянцы – страстные любовники, – заметил игриво другой гость.

– Самый лучший любовник – любимый человек, – немедленно отпарировала Лена.

Вошла Наташа. По выражению ее лица можно было понять, что она страшно горда тем, как ее друзья завладели вниманием гостей. Она подмигнула Ане и громко объявила:

– Прошу всех к столу!

Платон попросил гостей, прежде чем они перейдут в столовую, задержаться на минутку и принес оставленную в холле картину.

Дим Димыч присоединился к обществу, и теперь все с любопытством ждали, пока художник готовил ее к демонстрации.

Трудно сказать, делал ли он это нарочно или вся процедура входила в ритуал дарения, но на глазах у собравшихся разыгрывался настоящий моноспектакль. Что-то бурча или напевая – сказать трудно – себе под нос, Платон медленно разворачивал картину, бережно снимая один слой полиэтиленовой пленки за другим, словно раздевал кочан капусты для голубцов, боясь повредить лист. Наконец картина освободилась, и Платон, повернув ее к себе, сказал:

– Смотреть надо сидя, потому что еще и подумать нужно – это вам не Шишкин. А стоя вообще-то думать нельзя…

Как ни странно, косноязычие Платона все поняли и расселись. И тогда он поднял обеими руками картину над головой, подержал так немного и поставил на спинку дивана, прислонив к стене. Сам отошел в угол гостиной и стал, склонив голову и прищурив один глаз, рассматривать ее, словно видел впервые и сейчас примеривался – купить или не купить, дарить или оставить себе.

На полотне в верхнем правом углу в реалистической манере был изображен земной шар, летящий в темную бездну космоса, усыпанную яркими звездами. У Земли торчали две прекрасные женские груди. Одну из них страстно целовал стройный обнаженный юноша, тоже устремившийся в бесконечную Вселенную. Вместо члена у юноши был тюбик, из которого капала вниз изумрудно-зеленая краска, туда, где расстилалась бескрайняя и бесплодная пустыня. Там, куда попадала краска, зеленела трава и раскрывались фантастические цветы.

Молчание затягивалось. Казалось, гости подчинились требованию художника и теперь напряженно думали.

Аня еле сдерживала смех и наблюдала за хозяевами и гостями. Наташа стояла, широко раскрыв глаза, словно ждала указания невидимого режиссера, готовая исполнить любую отведенную ей роль. Дим Димыч, напряженно-сосредоточенный, играл желваками и поглядывал то на картину, то на Аню. Лена сияла ослепительной улыбкой, как будто картина символизировала ее собственный триумф. Дамы с ничего не выражающими глазами робко жались к своим покровителям, а те глубокомысленно рассматривали полотно.

Олег, оценив ситуацию, пошел, как говорится, на амбразуру.

– Грандиозно! – воскликнул он. – Поздравляю, Платон, ты превзошел самого себя. От всей души поздравляю!

Лена без особого усилия над собой сменила сияние на задумчивость и добавила:

– Теперь я понимаю, почему иностранцы раскупают твои картины – у них на таком уровне сейчас никто не пишет.

Дим Димыч расслабился, стал благодарить Платона, а Наташа кинулась его целовать, приговаривая:

– Мы повесим ее в спальне, прямо над кроватью. Гости зашумели, выражая свои восторги, и направились в столовую.

Приехала припозднившаяся супружеская пара – полная блондинка бальзаковского возраста со следами былой красоты с седым красавцем лет пятидесяти. Их посадили напротив Ани с Олегом. На необъятном бюсте дамы, как на подносе, лежал кулон с таким большим бриллиантом, что в другом месте его наверняка можно было принять за стекляшку, но здесь, в этом доме…

– Посмотри, – шепнула Аня мужу, накладывая на тарелку салат из креветок. – Мне так и хочется положить рядом с ее камешком креветку. По-моему, будет хорошо смотреться.

– У тебя появился вкус к натюрмортам.

– Влияние Дели, – улыбнулась Аня.

За столом наступила небольшая пауза – мужчины наливали себе и дамам, разбирались с закусками. Работница принесла глубокие соусницы с какой-то подливой. Аня снова ощутила на себе внимательный взгляд Дим Димыча. Она посмотрела ему в глаза, но он не смутился, не отвел взгляда, а опять едва заметно улыбнулся, взял Наташкину руку и поцеловал, не спуская глаз с Ани.

Платон, мучительно пытавшийся отыскать среди батареи бутылок с французскими коньяками и итальянскими винами свой любимый напиток, наконец углядел родимую, потянулся за ней, налил себе и зычно провозгласил:

– Горько!

…Когда возвращались домой, Лена, наклонившись вперед, шепнула Ане:

– Странно вел себя этот Дим Димыч.

– Ты заметила?

– Конечно. Глаз с тебя не спускал.

– Вы о чем шушукаетесь, красавицы? – спросил Олег.

– О том, что когда роскоши переизбыток, она утомляет, – ответила Лена. – Ты за дорогой следи, я поглядывала на тебя, ты хорошо налег на коньячок.

– Чистейшей воды клевета, Леночка, я воспринимаю только французские духи, а коньяков их не люблю, предпочитаю любимый напиток Черчилля.

– Черчилля? – удивилась Лена.

– Он, как и я, обладал отменным вкусом, поэтому он пил только армянский. У Дим Димыча его не было – видимо, он считает отечественный коньяк непрестижным.

– Не скажи, – возразил Платон, – водочка стояла нашенская.

На этом его участие в общем разговоре временно исчерпалось: он задремал.

– Интересно, как буквально в одночасье образуются такие богатства? – спросила Аня.

– Если бы знал, я бы ездил не на «Москвиче», а на «Мерсе», – вздохнул Олег.

– Может, у него и раньше было, откуда мы знаем, – предположила Деля.

– Ты как маленькая, – накинулась на нее Лена, – ни для кого не секрет, что все фирмы, фонды, коммерческие банки создаются на партийные, кагэбэшные или комсомольские деньги. А дим-димычей вокруг них или в них всегда хватало.

Платон, уютно прислонившийся к Деле, вдруг открыл глаза и заявил:

– Период первоначального накопления капитала есть период бандитизма в государственном масштабе.

. Все рассмеялись.

– Если ты еще скажешь, что точно так было в Америке в начале века… – начала Аня, но Платон перебил ее:

– Нет уж, я скажу. Вот Олег, помню, сделал не одну передачу о защите Белого дома, о Ельцине на танке и все такое. Аня с Делей бегали туда, бутерброды носили защитникам, подкармливали. Моя пигалица даже этюдник с собой прихватила, и когда эту банду с дурацким названием… как ее…

– Гэкачепэ, – подсказала Лена.

– Вот-вот! Когда эту чепе разгромили, все радовались. А чему? Что теперь путь открыт подобным сволочам, ворам и мафиози? Те нажрались, теперь эти жрут. Такую страну развалили…

– Погоди-ка, Платон, что ты вдруг взрыднул о старых временах? – возмутилась Лена. – Не ты ли в нищих и запрещенных ходил, нигде не выставлялся, из-под бульдозера спасал свои полотна? А теперь продаешь свои картины на «зеленые», выставляешься в лучших залах, имя у тебя на Западе известное и, главное, ничего и никого не боишься! Только свистни – тебе помогут в любую страну переехать…

– Не собираюсь, – буркнул Платон.

– Это твое дело. Мы не о том. Я хочу спросить – разве ты не выиграл при новых властях?

– Слишком серьезный вопрос, чтобы на пьяную голову решать, – вмешался Олег, – выиграл, проиграл, обрел, потерял… Рулетка…

– Я совершенно трезвая, – заявила Лена.

– А я, как всегда, не пьян, – рассмеялся Платон. – И потом, такие вопросы только на пьяную голову и решать, – добавил он нелогично. – Я все понимаю, но как взгляну на этих царей нашей жизни, так руки чешутся и к коммунякам хочется примкнуть.

– Да, коммунисты только на словах за прошлое, на деле они стоят за спинами Дим Димыча и ему подобных.

Аня слушала и думала, что такого рода бесконечные разговоры, вспыхивающие то и дело в их среде – в учительской, дома во время визитов к родителям, в Доме кино – бессмысленны, ни к чему не ведут и повторяются, как заезженная пластинка. Она устала, и ей хотелось спать.

Машина подъехала к их старому дому.

– Может, забежим ко мне, посидим еще? – спросила Лена.

– Спасибо, у меня завтра съемки, – извинился Олег.

– Лен, я совершенно засыпаю, давай в другой раз, – и Аня поцеловала на прощание подругу.

Аня пылесосила квартиру. В последнее время она обнаружила, что делает это с удовольствием и тщанием, которого раньше в себе не замечала. «Обабилась или старею?» – думала она, буквально вылизывая блестящий, без пылинки паркет.

Только что забегала Деля, попросила проросшую луковицу для натюрморта.

– Понимаешь, все мертвое, а луковица живая, с зеленым росточком.

Аня сказала, что понимает, луковицу нашла. Деля посидела минут десять, пожаловалась, что с Платоном что-то происходит, даже пить перестал. С утра уезжает в Союз художников – там у них бесконечные распри, ругань, домой возвращается злой, взвинченный, совершенно не работает…

Уже уходя, спросила:

– Олег говорил тебе, что мы вчера с ним встретились в ресторане Дома художников?

– Он еще не возвращался, у него ночная съемка. Деля остановилась в дверях в замешательстве, потом сказала:

– Знаешь, он был с интересной дамой.

– Слава богу, что не с уродиной, – засмеялась Аня. Деля ушла рисовать свой натюрморт с луковицей… Олег действительно не ночевал дома. Так бывало не раз, когда у него шли ночные съемки. Аня привыкла и даже радовалась, что иногда можно заняться уборкой в отсутствие мужика, который обычно слоняется как неприкаянный по квартире и только мешает. Но сегодня Делин рассказ ее немного удивил.

Зазвонил телефон. Она сняла трубку. В мембране что-то затрещало, и все разъединилось. Звонили явно из автомата.

Она продолжала уборку.

В дверь позвонили.

Аня открыла.

Перед ней стояла Ирина.

– Олег дома? – спросила она.

Аня уставилась на нее, пытаясь понять, есть ли какая-нибудь связь между тем, что рассказала Деля, и визитом Ирины.

– Может быть, ты меня пустишь в квартиру? – спросила Ирина с той повелительной интонацией, которая так раздражала Аню в те далекие дни на стройке.

– Это вы сейчас звонили по телефону? – спросила Аня.

– Можешь ответить – Олег дома? И впусти меня в квартиру в конце концов! Смешно разговаривать через порог.

– Входите, – отступила в сторону Аня, – но я что-то не припомню, чтобы мы с вами были на «ты».

– Да брось ты. Я тебя в третий раз спрашиваю: Олег дома?

Аня молча заперла входную дверь и прислонилась к ней спиной.

– Ну что ты молчишь, как партизан на допросе! – сорвалась на крик незваная гостья.

Аня быстрым пружинистым движением повернулась к двери, отперла и распахнула настежь.

– Отчего вы замолчали? Продолжайте – теперь вас будет слышно на всех этажах.

– Вот же сумасшедшая, – пожала плечами Ирина.

– Либо вы немедленно уйдете, либо извольте вести себя приличней и никаких «ты».

Голос Ани был спокойным, но решительным.

– Хорошо, если вам так угодно, – с усмешкой произнесла Ирина, делая ударение на слове «вам».

– Да, – отозвалась Аня, – именно так мне угодно.

– Мне нужен Олег.

– Я поняла. Его нет дома.

– Где он?

– Не думаю, что должна вам докладывать.

– Можно пройти в квартиру? – спросила Ирина.

– Наденьте тапочки и проходите.

– Идеальная хозяйка, – бросила Ирина с издевкой, переобулась и прошла на кухню, критически осматривая все. – Я звонила на студию, его там нет.

– Значит, он по пути домой. Хотите чаю? Кофе?

– Кофе.

Ирина бесцеремонно достала сигареты, закурила. Аня молча открыла настежь створку окна.

– Извините, я забыла, что вы спортсменка, – сказала Ирина. – Вы все еще играете в волейбол?

– Последние три года в теннис.

– Не поздно начинать в таком возрасте?

– В моем – нет, – не удержалась Аня.

– Вы уверены, что Олега нет дома? – снова начала Ирина.

Аня рассмеялась:

– Расположение комнат вы знаете, туалет и ванная – там. Приступайте к обыску, я согласна без понятых.

– Нечего юродствовать! Мне сказали, что он после ночной съемки ушел в восемь утра домой.

У Ани возникло беспокойство: Олег хоть и великолепно водил машину, но в последнее время на улицах Москвы случалось так много аварий, что можно было предположить, что угодно.

– Может быть, вы знаете лучше меня, где сейчас Олег? – спросила она.

– Почему я?

– Вы же вчера ужинали с ним в ресторане Дома художников, не так ли?

– Вот же деревня Москва – все про всех всё знают! Ну, ужинала. Что из того? Он должен перед ночной съемкой поесть.

– А я ничего и не говорю. Я просто констатирую. Аня подала кофе.

– Вы могли бы мне сказать, почему так срочно понадобился Олег?

– Могу. По делу. У меня есть предложение. Аня выжидательно посмотрела на гостью.

– Снимать телевизионный художественный фильм в Одессе.

– С вами?

– Конечно! Деньги и спонсоров обеспечиваю я. Он всю жизнь мечтал снять полнометражный художественный фильм.

Аня знала.

– Он уже в курсе вашего предложения?

– Нет. Вчера я только намекнула, потому что финансирование фильма стояло под вопросом. А сегодня утром с деньгами все окончательно решилось.

– И вы сразу же прибежали?

– У меня назначена встреча с главным спонсором на двенадцать ровно. Я должна их познакомить, а Олег – очаровать спонсора. На все двадцать минут.

– Нам остается только ждать, – констатировала Аня.

– Что с ним могло произойти? Если авария, уже бы позвонили на студию или домой… – Ирина погасила сигарету, потянулась к телефонной отводной трубке, висевшей на кухне. Сняла. Положила.

– Нет. Позвоните вы. Я уже звонила час назад. Аня взяла трубку, набрала номер. Пока раздавались гудки, беспокойство нарастало, она почувствовала легкую дрожь внутри. Наконец на том конце провода сняли трубку. Она спросила, не звонил ли Олег Иванович, ей ответили, что он как уехал утром, так и не звонил, и что предупредил: будет отсыпаться после ночной съемки.

Аня положила трубку и пересказала разговор.

– Голос был женский, такой, с хрипотцой? – спросила Ирина.

– Да…

– Она так и сказала – отсыпаться?

– Да. А что?

– Скорее всего отвечала Мурочка, секретарша на студии. Она всегда в курсе. Значит, наш Олежек кого-то прихватил с собой и решил расслабиться после ночной работы.

Ирина произнесла это так буднично, что Аня не сразу уловила истинный смысл ее слов.

– Не может быть, – тихо проговорила она.

– Что, в первый раз?

Аня с ужасом смотрела на сидящую перед ней циничную, торжествующую, исходящую злостью женщину.

– Долго же он продержался. Он обычно с одной не может быть больше месяца, ему необходим, так сказать, монтажный перебив. Не знали? Я в свое время не возражала – подумаешь, очередная сикушка с хлопушкой… Я и против вас тем летом не возражала бы…

– Убирайтесь из моего дома!

Ирина не шевельнулась.

– Я же сказала, что в двенадцать важная встреча… Раздался звонок в дверь.

– Он? – вскочила Ирина.

– У него ключ, – бросила Аня и пошла открывать. Ее трясло от злости и беспомощности.

Оказалось, опять пришла Деля. Ей понадобилась еще одна луковица. Она заглянула на кухню и сразу же, сделав большие глаза, зашептала:

– Та самая, что вчера в ресторане…

– Я знаю. Она по делу.

Пока Аня доставала вторую луковицу, отбирая такую, чтоб с зеленым язычком молодого побега, Ирина разговаривала по телефону. Аня проводила Делю, вернулась на кухню, встала над Ириной, показывая всем своим видом, что ждет, пока та умотается.

– Вы же понимаете, у Олега Ивановича жесткий съемочный график. Как только он закончит, мы едем прямо к вам, – ворковала она по телефону. – Я вас хоть раз подводила? Мы обязательно приедем. Ради бога, не волнуйтесь – если у вас начнется совещание, мы зайдем с Олегом Ивановичем напротив, пообедаем… – Ирина прикрыла трубку ладонью, как ни в чем не бывало шепнула Ане: – Спонсор! – и продолжала в трубку: – Еще раз извините…

Она положила трубку.

– У таких людей весь день по минутам расписан, а тут жди нашего бабника.

– Я требую, чтобы вы немедленно ушли. – В голосе Ани прозвучали угрожающие нотки.

Ирина встала.

В это время хлопнула дверь. Обе женщины застыли.

– Аня, кто у нас? – раздался голос Олега. – Чьи тут туфли?

Он вошел в кухню, увидел стоящих друг против друга женщин, сразу почувствовал грозовое напряжение в воздухе, широко улыбнулся:

– Вот и хорошо, что кофе пьете. Налейте и мне.

– Ты где был? – спросила Аня.

– Задержался в монтажной.

– Не надо врать, Олег, ты в восемь утра уехал…

– Нам Мурочка рассказала, – подхватила Ирина.

– Что она могла сказать? – насторожился Олег.

– То, что она обычно сообщала мне в таких случаях.

– Замолчи немедленно! – рявкнул Олег.

– И не напоминать тебе, что нас ждет спонсор и мы уже опаздываем?

– Спонсор ждет? Ты вчера говорила…

– Вчера говорила – сегодня уже уговорила.

– Анечка, – обратился Олег к жене, словно ничего не произошло, – налей скорее кофе.

Но Аня стояла, не двигаясь, и молчала: она понимала, что если сейчас произнесет хоть слово, произойдет жуткий, отвратительный, унизительный скандал.

– Я же попросил тебя, – налей мне кофе. Ты разве не понимаешь, что от предстоящего разговора зависит вся моя дальнейшая жизнь! – закричал Олег и побежал в спальню. Через мгновение он вернулся, натягивая на ходу чистую рубашку. – Ты еще не налила?

Аня все так же стояла без движения.

Олег схватил кофейник, выцедил остатки вместе с гущей, выпил тремя большими глотками и поморщился:

– Брр, гадость… Пожелай мне ни пуха ни пера.

– Ни пуха ни пера, – произнесла механически Аня.

– Ехать далеко? – спросил Олег у Ирины.

– В центре.

– Он знает, что съемки на Одесской киностудии?

– Вот это-то его и прельщает. Почему – непонятно. – Последние слова Ирина произнесла уже у входной двери. – Чао, бамбино! – пустила она последнюю отравленную стрелу.

Дверь хлопнула. Все.

– Еще один жизненный эпизод отснят, – произнесла Аня. Она подошла к телефону, сняла трубку. Задумалась… Позвонить Деле, посоветоваться? О чем? Может быть, Наташе? Бессмысленно… Ей так нужна сейчас Лена, но Лена в Италии. И она позвонила домой, родителям.

Трубку взял отец. Мать была на работе.

– Добрый день, пап. Пап, ты очень расстроишься, если я отберу у тебя твой кабинет?

Отец ответил не сразу и очень осторожно:

– Если в результате ты станешь жить с нами, то совершенно не расстроюсь, даже наоборот, мы с мамой будем рады.

– А твои воспоминания?

– Ты же знаешь, что я мастер устного рассказа. На машинке у меня все как-то вянет и приобретает вид осетрины второй свежести, словно я все уже где-то пробовал.

– Тогда я буду через час.

– Жду.

Аня положила трубку. Как хорошо и просто с отцом… «По идее я должна заплакать, – подумала она. – Просто я еще не верю до конца… то есть совсем не верю. Почему же тогда позвонила отцу?»

Аня вошла в спальню. На кровати валялась скомканная рубашка, которую сменил Олег. Она механически взяла ее, чтобы сложить и бросить в грязное. От рубашки пахнуло пряными незнакомыми женскими духами.

«Вот теперь все стало на место, как в плохом романе», – подумала Аня.

Она подошла к туалетному столику, нашла листок бумаги, написала: «Твоя очередная сикушка с хлопушкой, по выражению Ирины, душится очень стойкими духами», приколола булавкой записку к рубашке, положила обратно на кровать, принялась торопливо собирать большую спортивную сумку, складывая в нее самое необходимое на первое время.

Отец ни о чем не стал ее расспрашивать, только поцеловал крепче обычного, обнял и не сразу отпустил.

Пишущая машинка и стопка его бумаг уже исчезли с письменного стола.

Мать, вернувшись с работы и все узнав, всплакнула…

Поздно вечером примчался Олег.

Родители закрыли дверь в свою комнату, чтобы не мешать разговору.

Олег был подвыпивший. Они со спонсором так понравились друг другу, что тут же отменили все назначенные встречи и просидели в ресторане допоздна.

Он сразу же возбужденно все выложил Ане, не замечая, что она никак не реагирует, а молча стоит у письменного стола, перекладывая свои книги и тетради с места на место.

Наконец он, словно спохватившись и оценив реальную ситуацию, закричал:

– Неужели ты придаешь такой ерунде серьезное значение? Надо быть идиоткой, чтобы верить Ирине! Она же тебя ненавидит с того самого лета – помнишь, как ты предложила ей самой поваляться в пыли на волейбольной площадке? Можешь себе представить, каким для нее шоком стала моя женитьба именно на тебе! Да она этого пережить не может до сих пор! Кому ты поверила! Она же все придумала. И фильм пробила, только чтобы увезти меня и вместе работать. А я уже договорился со спонсором: всю бригаду формирую я сам, включая директора фильма. Я не буду с ней работать, понимаешь? Ты слышишь меня? Нет, ты ненормальная! Я клянусь, что у меня ничего не было с этой…

– Хлопушкой… – тихо подсказала Аня.

– Ну все, все! Не глупи. Собирайся, поехали домой. Через несколько дней мы летим в Одессу, ты возьмешь в школе отпуск за свой счет, я все улажу. – Он подошел к ней, обнял.

Аня отстранилась.

– Никуда я не поеду. Неужели ты еще не понял, Олег, – все кончилось.

Он вдруг встал на колени.

– Анечка, прости меня. Я умоляю, прости! Я сам не понимаю, как все произошло. Я люблю тебя, это я знаю твердо. С первой же нашей встречи ты привлекла меня… Сама знаешь, как я шалею от тебя. Твоя внешняя сухость, сдержанность, за которой таится такая безудержная чувственность… поверь мне, ни одна баба с тобой не может сравниться…

– Это какая-то мелодрама, – замотала Аня головой.

– Что? Ты простила меня? Поедем, я прошу тебя… поедем домой… все уладится, вот увидишь.

– Встань, Олег. Все слишком картинно. Я не вернусь.

«Уходи. Уходи!» – Аня вдруг вспомнила истошный крик Ольги Николаевны, подслушанный в далеком детстве, ее лицо с безобразно отвисшей нижней губой и непроизвольным движением зажала себе рот рукой.

Олег тяжело поднялся на ноги, сделал два не очень твердых шага к двери, остановился и заговорил не оборачиваясь:

– Я действительно люблю тебя, хотя и полигамен по натуре… прости. Еще раз прошу тебя, пойми – мне никто, кроме тебя, не нужен. Не решай все сгоряча, остынь, подумай еще. Не стоит так вот с маху зачеркивать почти три года счастливой жизни.

Он вышел из комнаты.

Хлопнула входная дверь.

Аня села на тахту, отняла руку ото рта. Мелькнула мысль: «Почему нет слез? Что-то во мне ненормально…» Еще раз подумала о том, как же она нуждается сейчас в Ленкином трезвом уме, ее совете и поддержке. А Лена застряла в Турине – поехала от своей фирмы на две недели, а потом какой-то доктор Франко сделал ей приглашение на месяц… еще целый месяц… Она звонила Ане и несла такую восторженную ахинею, что не оставалось никаких сомнений – Ленка влюбилась.

На следующий день после работы решила зайти к Деле – она должна выговориться, поплакаться, иначе просто не выдержит. Но вдруг поняла, что не в состоянии даже приблизиться к ее дому, к дому, где он живет. Позвонила из учительской Деле, чтобы встретиться, но не застала ее и поехала домой.

Отец по-прежнему не задавал никаких вопросов. Он отложил в сторону какие-то газетные вырезки, поцеловал Аню, повел на кухню и торжественно сообщил, накладывая на тарелку тушеные овощи:

– Я создал шедевр кулинарного искусства в твою честь.

– Пахнет умопомрачительно, но что это, как называется? – поинтересовалась Аня.

– Назовем мое блюдо «Свободу домохозяйке».

– Странное название.

– Зато полностью соответствует идее.

– Идее? Пап, какая может быть идея в тушеных овощах? – спросила Аня, чувствуя, что отец вовлекает ее в ничего не значащий разговор, чтобы хоть как-то отвлечь.

– Гениальная и одновременно простая. Я беру все овощи, которые есть дома, – картошку, баклажаны, помидоры, лук, перец, морковь, мою все, складываю, не очищая и не разрезая, в большую кастрюлю, посыпаю солью, поливаю маслом и ставлю на самый маленький огонь. Все! Остается только потерпеть часика полтора. А если есть мясо – кладу его предварительно на дно кастрюли. Вкусно, и экономия времени колоссальная.

Ну как?

– Обалденно! – восхитилась Аня, распробовав стряпню отца. – Папа, если я приглашу сегодня Делю с Платоном, хватит твоего шедевра на всех?

– Конечно, с избытком, я наготовил на Маланьину свадьбу.

Раздался телефонный звонок.

Деля изменившимся глухим голосом сказала, что говорит из больницы, с автомата. У Платона обширный инфаркт, его привезли на «скорой». Врач рекомендует достать во что бы то ни стало американский препарат, которого, конечно, нет ни в больнице, ни в аптеке. Она звонила Наташе, чтобы попросить Дим Димыча – он наверняка сможет помочь, но там занято, и она просит Аню дозвониться и передать ее просьбу.

Хлюпая носом, Деля продиктовала название лекарства. Тотчас же, как порой бывает, чужая беда отстранила на время свою, тем более что Деля, такая беззащитная и непрактичная, нуждалась сейчас в помощи. Аня принялась звонить Наташе – телефон был занят. После нескольких попыток дозвониться она решила, что быстрее доехать, потому что Наташка способна висеть на телефоне часами.

Дим Димыч встретил Аню радушно. Наташи дома не было.

– У нее сегодня репетиция, – сказал он.

– Выходит, я напраслину возвела на Наташку – телефон ваш был насмерть занят, и я подумала, что эта она повисла.

– Грешен, – улыбнулся Дим Димыч, – иногда приходится и мне подолгу разговаривать.

Аня рассказала о Платоне, о лекарстве. Дим Димыч сразу же куда-то позвонил, переговорил и сообщил Ане, что лекарство привезут ему через час.

– Надо бы Платона перевести в приличную клинику, – предложил он.

– Не знаю, кажется, с инфарктом нельзя перевозить до определенного времени, – возразила Аня.