Текст книги "Итальянское каприччио, или Странности любви"

Еще через день вечером без звонка приехал Дим Димыч. Сразу же в дверях вручил Ане букет цветов.

– С новосельем! Решили заскочить налегке, поздравить тебя, да вот Наташа что-то расклеилась, плохо себя чувствует, так что я пока в единственном числе.

– Спасибо, спасибо, – растерялась Аня. – Проходите… только я еще ничего не успела, толком не убралась…

– Уберешься потом, к официальному новоселью, – улыбнулся Дим Димыч, – а для своих можно и так. Ну давай, показывай хозяйство, – и пошел на кухню.

Он внимательно осмотрел все – газовую плиту, мойку, батарею отопления, потом заглянул в ванную, зачем-то открыл кран, посмотрел, как течет вода, снова закрыл, заглянул в санузел.

Тетя Поля выглянула из своей комнаты, увидав гостя, шмыгнула обратно.

– Что ж, – подытожил Дим Димыч, – примерно так я себе и представлял. Все нуждается в капитальном ремонте… Веди теперь в комнату.

Они вошли. Он скептически оглядел своим цепким взглядом спартанскую обстановку, сел на тахту, протянул Ане красивую фирменную сумку и сказал:

– Выгреби-ка оттуда все.

– Зачем?

– Я подумал, что ты еще не успела обзавестись хозяйством и… вот – предусмотрел кое-что.

В сумке лежали свертки со всякой всячиной – деликатесы, фрукты, бутылка коньяка и… тефлоновая гусятница с крышкой.

– Это мне? – удивилась Аня.

– Надеюсь, что в следующий мой приход в ней будет шкворчать и дымиться что-нибудь очень аппетитное.

– Дим Димыч, вы гений! Это же мечта любой хозяйки. Наверное, Наташка подсказала?

– Почему Наташка? Что, я сам додуматься не могу? – изобразил обиду Дим Димыч, но глаза его смеялись. – А где же у тебя стол?

– Вот, сервировочный, на колесиках.

– Не густо…

– Мне хватит.

– Ладно. Давай сюда тарелки, нож и все остальное. Аня извлекла нехитрый набор посуды. Дим Димыч откупорил бутылку, разлил в обычные стаканы за неимением бокалов, поднял свой стакан и провозгласил:

– Еще раз с новосельем!

Аня взяла стакан, хотела чокнуться, но он остановил ее:

– Э, нет, так не годится! Ты забыла, что мы с тобой так и не выпили тогда на брудершафт?

– Чего вспомнили! С тех пор целый год прошел, – с легкостью отмахнулась Аня.

– А я терпеливый.

– Но мы и так с вами… – начала Аня.

– Нет-нет, я лишь по праву старшинства обращаюсь к тебе на «ты», а нужно, чтобы все было на равных.

Дим Димыч по всем правилам округлил руку, пропустил Анину со стаканом через свою, выпил коньяк, глядя ей в глаза. Аня лишь пригубила, напряженно следя за ним. Он взял у нее стакан и поставил вместе со своим на столик. Потом притянул ее к себе и поцеловал в губы.

Поцелуй затягивался.

Аня попыталась отстраниться, но он плотно прижался к ней всем телом, одна его рука удерживала ее голову, а другая медленно спускалась по спине все ниже и ниже и наконец всей пятерней обхватила и стала сжимать ей ягодицы.

Она уперлась кулаками ему в плечи и сумела отодвинуться и откинуть голову.

– Мы так не договаривались! – выдохнула она.

– А как? – Глаза у него были дикие, он тяжело дышал. – Ты получила комнату без забот и хлопот, а я хочу получить твою благодарность. Вполне справедливо.

Он снова привлек ее к себе и стал целовать. Она оттолкнула его.

– Вы с ума сошли!

– Я давно схожу по тебе с ума… я хочу тебя. Аня разозлилась, вырвалась, крикнула:

– За кого вы меня принимаете?

– За женщину, которую я хочу, как никогда ни одной женщины не желал!

– Как вы можете говорить так! Наташка. . красавица… любит вас… Любой мужчина счел бы за счастье…

– Наташе наплевать на секс. – Дим Димыч пошел к ней как пьяный. – Когда я ее трахаю, она мне последний видик пересказывает.

Он схватил ее, потянул к себе. Аня опять уперлась руками ему в грудь, с некоторой брезгливостью ощутив, что грудь у него мягкая, жирная, как у бабы.

Он продолжал тянуть ее к себе. Ему удалось снова обнять ее. Он принялся целовать Аню, пытаясь повалить на диван.

Она с силой оттолкнула его. Он уцепился за нее. Тогда она схватила его за руки в области запястий, сжала изо всех сил и скинула вниз, а сама отскочила к двери.

Некоторое время он сидел молча, не сводя с нее своего колючего взгляда. Губы его дергались.

– Дим Димыч, не надо, – тихо, как с больным, заговорила Аня. – Ты чудесный человек, добрый, широкий, мы тебя все любим, но неужели ты не понимаешь, что такие отношения между нами категорически невозможны? Я не воспринимаю тебя как мужчину, а только как мужа моей близкой подруги. Разве я должна это объяснять? Пойми и не сердись. Я страшно благодарна тебе за все, что ты для меня сделал.

– Видишь, как хорошо, что мы выпили на брудершафт. Как бы ты смогла мне доходчиво объяснить, обращаясь на «вы»? – сумел взять себя в руки и пошутить Дим Димыч, но его напускная благостность не могла обмануть: глаза оставались колючими и злыми.

Он быстро собрался и ушел. Аня расплакалась – от унижения, бессилия и презрения к самой себе.

Наступивший день не предвещал беды.

Уроки прошли замечательно: контакт с ребятами был полный и, как бывает в удачные дни, изложение материала превратилось в маленький спектакль из прошлого. От таких уроков Аня получала огромное эстетическое и творческое удовлетворение.

В радостном, приподнятом настроении она шла к банку, широко шагая и неся свою неизменную спортивную сумку, которую в шутку называла «несносной» за то, что не было ей на самом деле сносу.

Она свернула во двор банка, где находился специальный вход для частных лиц, вкладчиков банка, и не придала значения тому, что там стоит непривычно большая толпа. Подумала, что придется стоять в очереди, и возможно, до конца рабочего дня она не успеет получить свои проценты.

Неожиданно услышала обрывок фразы:

– …это только говорят, что временно нет денег. Знаем мы эти временные сложности… Вон, нефтяной концерн уже прогорел…

– Простите, что вы сказали? – спросила Аня стоящего рядом с ней мужчину.

– Да вот, девушка, прогорели мы с вами…

– Почему прогорели? – растерянно спросила она, чувствуя, как падает куда-то сердце, словно она стоит на старте, грохочет выстрел стартера, а сдвинуться с места нет сил.

– Вы что, ничего не знаете? – заговорили кругом.

– Представитель банка выступал.

– Вон, специально динамик установили.

– Все обещал, обещал, призывал не волноваться…

– Простите, а почему не волноваться? – все еще не могла до конца осознать случившееся Аня. Она продолжала расспрашивать, надеясь, что вот кто-то все расскажет, и заблуждение, недоразумение непонимание рассеется.

– Бог мой, женщина, – сказал кто-то раздраженно, – неужели не ясно? На месяц откладывается выплата процентов по вкладам. Кто вчера получил – тот с деньгами, кто сегодня пришел – с фигой.

– Но точно на месяц? – упавшим голосом спросила Аня.

– Что может быть точного, когда речь идет о деньгах? – философски протянул один из тех, кто уже успел и пережить, и свыкнуться с мыслью о надвигающейся опасности развала банка.

Аня бродила в толпе, жадно прислушиваясь к любым слухам и думая, что же она скажет родителям, тете Поле, Деле.

Примерно год назад она прочитала об очень выгодных условиях вклада в одном вполне респектабельном банке. Она сразу же заинтересовалась, потому что за последнее время совершенно точно осознала – жить на учительскую зарплату не может. Ей пришлось постепенно отказываться от многих привычных трат: она перестала покупать книги, затем перестала ходить на концерты в консерваторию – Аня всегда любила классическую музыку, а с Олегом они стали завсегдатаями Большого зала, – потом пришлось пересмотреть траты на еду, в первую очередь отказаться от фруктов.

От некоторых своих коллег она уже слышала, как удобно положить деньги в банк и получать ежемесячно проценты с вклада, составляющие ощутимый приварок к зарплате.

Она сходила в облюбованный банк, увидела своими глазам многолюдные очереди: одни стояли, чтобы сделать вклад в валюте, другие – в рублях, а третьи – чтобы уже получить свои проценты. Все это убедило ее сильнее всяких рекламных объявлений – вот они, живые, реальные люди, получающие реальные деньги в банке. Она узнала, что с возрастанием вклада увеличивается и процент отчислений. И тогда она поговорила с родителями, у которых тоже наступила сложная пора из-за ухода отца на пенсию, с Делей, оказавшейся после смерти Платона в крайне тяжелом финансовом положении, и с тетей Полей, с трудом сводившей концы с концами и еле дотягивающей до очередной пенсии.

Труднее всего оказалось убедить тетю Полю в том, что можно, не работая и ничего не делая, каждый месяц получать деньги.

Но и тетя Поля в конце концов согласилась. У нее накопились сбережения, которые она называла «похоронные». Разумеется, ни на какие похороны денег не хватило бы, да и для банка они были слишком незначительной суммой – минимальный взнос значительно превышал возможности тети Поли. Ну а в общем котле они, эти крохи, могли приносить небольшую добавку к пенсии. Деля продала мебель, которую ей разрешили вывезти из квартиры Платона и которая перегружала ее крохотную комнату. Сама Аня продала два золотых кольца, подарок Олега, и кое-что из того, что дарили друзья в далекие перестроечные годы. Отцу пришлось расстаться со своими книжными раритетами основном первыми изданиями поэтов Серебряного века, и за них ценители выложили большие деньги.

На всю сумму Аня купила доллары и сделала вклад на полгода, проценты по которому она получала каждый месяц в рублях. А доллары сохранялись в неприкосновенности. В конце срока, через полгода, Аня получила доллары обратно и вновь сделала вклад.

«Роскошная» жизнь продолжалась почти год. А теперь выплаты приостановлены. И надо объяснить тете Поле, родителям, Деле… Нет, возвращаться домой просто так невозможно, нужно хоть что-нибудь еще узнать.

Она бродила около часа в толпе таких же, как и она, растерянных людей. Наконец, когда уже стемнело, смирилась и пошла домой.

Тетя Поля встретила ее вопросом:

– Что так припозднилась?

– Понимаете, тетя Поля, – начала Аня, глядя в глаза старушке, – понимаете…

– Значит, не к добру сердце ныло целый день, – сказала тетя Поля. – Выходит, все, лопнул наш банк?

– Нет-нет, не лопнул, но… просто у них сложности, и они временно приостановили выплату.

– Ну да, временно, до морковкиного заговенья. Пойду прилягу. Хорошо, в этом месяце зажалась, как чувствовала. Так что до пенсии доживу… – И старушка медленно побрела к себе в комнату.

Аня позвонила родителям. К телефону подошел отец.

– Пап… – сказала Аня и замолчала.

– Что случилось? – воскликнул отец. – Аня, с тобой что-нибудь случилось?

– Я в порядке, пап. Банк не в порядке, задерживают выплату процентов, и пока ничего неизвестно.

– Аня, ради бога, не волнуйся. Ничего страшного не произошло. Ну, задерживают, с банками такое бывает. Деньги у нас пока есть, мы не очень тратили свои проценты, даже немножко положили в сберкассу, – отец упорно не желал переходить на новое название Сбербанка, – так что нет повода для волнений. Все образуется.

– Я тети Полины деньги тоже положила…

– Она разумная женщина, поймет.

– Она поняла. Я не о понимании, я об ответственности…

– Не можешь же ты нести ответственность за банки.

– Не за банки, а за банк, который я выбрала и рекомендовала. Неужели ты не понимаешь? И Деля последние отдала…

– Подожди, Аня, не паникуй раньше времени.

– В толпе говорили, что наш банк не первый и не единственный в Москве. Это тенденция.

И все-таки после разговора с отцом она немного успокоилась. Позвонила Деле. Та отнеслась философски и сама утешала Аню, словно ребенка, обиженного взрослыми дядями.

На следующий день после уроков Аня снова побежала к банку. Потолкавшись в сильно поредевшей толпе, она узнала, что в три часа в окно второго этажа выставили динамик и выступил председатель правления банка. Он сказал, что трудности временные, что правление предпринимает срочные меры, что не надо паниковать, надо верить банку и что за текущий месяц выплатят компенсационные проценты сверх положенных по договору.

Домой Аня вернулась успокоенная.

Один месяц – не страшно. Рассказала тете Поле – та отнеслась к информации с недоверием: «Сказать-то можно, а денег, небось, не дадут…»

Позвонила родителям. Отец шумно обрадовался, слишком шумно, чтобы не догадаться – хочет успокоить Аню. Позвонила Деле. Она оказалась самым уравновешенным, спокойным и надежным человеком, говорила так, что постороннему могло показаться, будто эти деньги для нее ничего не значат. Они проговорили по телефону минут десять. На прощание Деля сказала:

– Я потеряла родителей, потом умерла бабушка, а теперь нет со мной Платона… Неужели ты думаешь, что потерю денег я должна воспринимать как большое горе? Успокойся, перестань считать себя виновной.

Казалось, ее слова должны были успокоить Аню, но на самом деле они произвели на нее удручающее впечатление: получалось, что ее подруга, потерявшая всех своих близких и любимых, теперь еще и обречена ею на полунищенское существование.

Аня поужинала, хотела почитать, но голова раскалывалась, буквы сливались, и она легла спать.

Через месяц банк не открылся. Поползли слухи, один страшнее другого: что правление банка давно уже прохлаждается в Штатах, что всех сотрудников распустили, а умные люди уже подали в суд и получили исполнительные листы на огромные суммы, включающие все проценты и даже возмещение морального ущерба.

Прошел еще месяц. Таяли последние деньги, последние надежды. Тетя Поля ходила тихой тенью, питалась кашами на воде и хлебом. Ане с трудом удалось уговорить ее готовить на двоих. Старушка сначала категорически отказывалась, говоря, что никогда в жизни не жила за чужой счет и теперь не станет делать этого, но потом Аня убедила ее, что поскольку тетя Поля возьмет на себя хлопоты по кухне, то она обязана чем-то компенсировать ее труд.

Теперь Аня покупала продукты, а тетя. Поля готовила. Идея «общего котла» немного оживила тетю Полю, но спокойствия Ане не принесла.

Особенно тяжело было в школе. Как ни старалась она, из ее уроков необъяснимым образом постепенно исчезли привычные блеск и яркость. Она стала рассеянной, не всегда до конца вникала в ответы учеников. Конечно, ребята это почувствовали, и сразу же что-то неуловимо разладилось в их доверительных отношениях. Видимо, эгоизм молодости или их детская неопытность помешали им разглядеть в любимом педагоге еще и растерявшуюся непрактичную женщину, которая оказалась в беде и так нуждалась именно сейчас в их поддержке.

Вскоре для нее стали недоступны и теннисные корты – за них приходилось вносить почасовую плату, которая росла с каждым днем. Аня лишилась еще одного любимого занятия.

Еще через месяц руководство банка вновь обратилось к вкладчикам с просьбой дать им четыре месяца для восстановления нормальной финансовой деятельности.

Это был конец всем надеждам…

Теперь уже Деля звонила ей и успокаивала. И родители пытались поддержать ее – просили чаще приходить, улыбаясь, говорили, что все образуется, но Аня видела, как тяжело начала складываться их жизнь. У отца опять запрыгало давление. Мать похудела, изнуряя себя на двух работах.

Такая жизнь довела Аню до нервного срыва, до бессонницы, до исступления. Она давно уже махнула рукой на свои пропавшие деньги и на мечту поехать в Италию – лишь бы вернуть стариковские…

Аня пошла в суд. Записалась на прием. Ее очередь к судье для подачи искового заявления могла подойти в лучшем случае через полгода. Она уточнила, когда ей приходить на перекличку, и побрела в школу пешком, чтобы хоть как-нибудь успокоиться.

Вечером позвонила Наташа:

– Анька, куда ты подевалась? Не звонишь, не заходишь. Спрашивала Дельку – она что-то бормочет нечленораздельное. Звоню тебе – не застаю. Что ты молчишь? Давай собирайся и приезжай к нам – посидим, потрепемся.

– Да нет, Наташка, я устала. Как-нибудь в другой раз. Спасибо.

– Что с тобой? У тебя голос какой-то странный.

– Может быть, перенапрягла связки – пришлось заменять заболевшего педагога в девятом классе.

– Анька, не ври! Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы верить твоей брехне. Говори, в чем дело, – настаивала Наташа.

– Уверяю тебя… – начала Аня, но телефон разъединился, и она обрадовалась, что получила небольшую передышку. «Сейчас перезвонит», – подумала она. Но телефон молчал, и Аня не стала сама перезванивать.

Не прошло и двадцати минут, позвонили в дверь. Аня открыла. На пороге стояла Наташа, взволнованная, взъерошенная.

Она бросилась к Ане:

– Как тебе не стыдно! Я понимаю, что у тебя проблемы, но не могу понять, почему нельзя поделиться со мной – разве я тебе не друг?

Они прошли в комнату, и Аня рассказала ей все. Скрывать не имело никакого смысла.

– Анька, дуреха ты моя родная, – кинулась ее обнимать Наташа, – что же ты столько времени молчала?

– Я и сейчас не убеждена, что следовало тебе рассказать. В этом есть что-то унизительное, чувствуешь себя последней дурой, которую на мякине провели.

– Я сегодня же поговорю с Димычем.

– Нет, ради бога, нет! – перебила ее Аня.

– Но почему? Он к тебе прекрасно относится и постарается помочь.

– Дело не в его отношении ко мне. Тут речь идет о несостоятельности банка. У них арестованы счета, а на счетах всего-навсего несколько десятков миллионов, в то время как они должны своим вкладчикам миллиарды! Да еще ведь брали долларами, а их на счету-то и нет. Зачем зря беспокоить Дим Димыча, если дело безнадежное?

– Ань, вот увидишь, Димыч что-нибудь придумает, он тебе поможет.

– Как?

– Я не знаю, но Димыч может очень многое – у него страшно влиятельная фирма, с ним считаются люди на таком высоком уровне, о котором мы с тобой и думать не можем. И если в твоем банке есть хоть какие-то миллионы – они будут твоими! Нельзя позволять жуликам обворовывать себя.

Аня расхохоталась. Наташкина вера во всемогущество мужа и ее полное незнание реалий жизни забавно сочетались с искренним желанием помочь подруге. Впрочем, почему надо подвергать сомнению всемогущество Дим Димыча? Разве не с его подачи нашлись фирма, которая в считанные дни уладила дело с разменом квартиры?.. Нет, только не повторять все сначала – Аня слишком хорошо помнила тот визит под видом новоселья…

– Нет-нет! – категорически возразила она. – Я прошу тебя, я просто запрещаю тебе рассказывать кому бы то ни было мою историю. Я уже записалась в очередь к судье…

– И будешь ждать, пока рак на горе свистнет?

– Наташка, я прошу тебя, не нужно никому ничего говорить. В конце концов как все – так и я.

– Но там ведь не только твои деньги, ты сама сказала.

– Это мои проблемы. Обещай, что все останется между нами, – настаивала Аня.

– Ну ладно, ладно, если тебе так хочется.

– Обещаешь?

– Обещаю, отвяжись.

И они пошли на кухню пить чай.

Назавтра тетя Поля почувствовала себя очень плохо. Аня вызвала «скорую» и опоздала в школу. Еще через день позвонила мать и сказала, что у отца гипертонический криз, хорошо бы, чтобы Аня пожила у них.

Несколько дней она разрывалась между родительским домом и своим, бегала туда ухаживать за тетей Полей.

Звонок Наташи застал ее в новой квартире.

– Слушай, где тебя носит? Никак не могу поймать. Фигаро здесь – Фигаро там.

Аня рассказала, что ухаживает за больными и поэтому мечется из одного конца Москвы в другой.

– Послушай, я поговорила с Димычем, и он…

– Зачем, Наташка? Я же просила тебя не говорить! Ты обещала.

– Ну обещала, что из того? Я молчала-молчала и не выдержала – меня просто распирало.

– Значит, тебе ничего доверить нельзя? Язык на шарнирах, – огорчилась Аня. Меньше всего ей хотелось, чтобы в дело вмешался Дим Димыч.

– Анька, что за глупости! У тебя неприятности, почему же я не могу помочь, если это в моих силах? Словом, Дим Димыч подумал и сказал, что у него есть такой человек, который может решить твой вопрос. Приезжай, если можешь, прямо сейчас, Димыч как раз дома. Он при тебе ему позвонит, и вы обо всем договоритесь.

– Человек? Какой человек? – в растерянности спросила Аня.

– Ну, один его знакомый, у которого оказались хорошие связи с твоим банком, как раз то, что нужно.

У Ани заколотилось сердце. Неужели она спасена?

– А не поздно? – спросила она.

– Я же говорю – приезжай!! Возьми все свои бумаги и приезжай!

Дим Димыч был любезен, деловит и краток. Он позвонил, сказал несколько слов, передал трубку Ане.

Низкий мужской голос продиктовал ей адрес, объяснил, как доехать.

– Когда можно приехать? – спросила Аня.

– Договор при вас?

– Да, – ответила Аня.

– Можете сейчас, если вам удобно.

– Да, конечно… спасибо. Я приеду.

Аня положила трубку, обернулась. Дим Димыч с улыбкой смотрел на нее. Наташа сияла, радуясь, что Аня сможет вернуть свои деньги.

– Он все сделает, можешь не сомневаться, – повторил Дим Димыч. – Меня удивляет, зачем нужно было тянуть столько времени, мучиться, ждать, когда все можно просто решить.

– Я не хотела беспокоить, – невнятно произнесла Аня, не глядя на него.

– Боялась, что потребую благодарности за услугу? – нагло спросил он и уставился на Аню.

Наташа приняла его слова за остроту, засмеялась, обняла мужа и сказала:

– Аня сводит тебя в ресторан и отстегнет процент от спасенной суммы, идет? – И расхохоталась от всей души.

Дом и квартиру она нашла легко. Несколько секунд постояла перед металлической дверью, успокаиваясь. Позвонила.

Открыл хозяин, высокий плотный блондин в кимоно. Что-то смутно знакомое мелькнуло в его лице – холодный взгляд серых глаз.

– Прошу простить меня за такой вид, – произнес он, пропуская ее в комнату. – Вечер – единственное время, когда я могу позволить себе немного размяться…

В комнате слегка пахло потом, как пахнет обычно во всех спортивных залах.

Широко распахнутая дверь вела в застекленную лоджию.

Там стоял спортивный тренажер, на полу лежали гантели и гири. Хозяин квартиры прошел вперед, приглашая Аню присесть. Она бросила взгляд на его бычью шею и вдруг вспомнила: это был тот самый Петр, который привозил лекарство для Платона, а после отвез ее в больницу, только сегодня он был поразговорчивее.

– Позвольте ваши договора, – попросил он.

– У меня один! – Аня протянула документ.

– Тем лучше. – Он внимательно прочитал договор, сложил, положил в ящик секретера. – Посмотрим, что можно сделать. Я позвоню вам.

– Да, да… пожалуйста… запишите мой телефон.

– У меня есть, – сказал он и проводил ее к выходу, еще раз повторив: – Я позвоню.

– Спасибо, – поблагодарила Аня.

– Рано еще благодарить. – Чуть заметная ухмылка тенью мелькнула на его бесстрастном туповатом лице.

Прошло четыре томительных дня.

Собственно говоря, Аня и не рассчитывала, что все образуется вдруг, легко и просто, но каждый день, каждый вечер превращались в бесконечное ожидание телефонного звонка. Она пыталась не думать о деньгах, уговаривала себя: «Чудес не бывает» и тут же шептала: «Господи, неужели получится?»

Когда в десятом часу вечера зазвонил телефон, Аня уже знала, что это Петр – так все в ней напряглось, обострилось, и сама она была как натянутая струна.

– Вы можете приехать сейчас? – спросил он.

– Конечно. Что, все удалось? – тихо спросила Аня, как будто боялась спугнуть словами видение.

– Раз я звоню… Жду, – еще раз повторил Петр и повесил трубку.

– Господи, неужели? – который раз за день обратилась она к Богу. – Господи…

Аня засуетилась, не зная, что надеть. Достала из шкафа платье, натянула на себя, подошла к зеркалу, лишь слегка подкрасила губы и выскочила из дома.

Петр, как и в прошлый раз, был в кимоно, и опять чуть ощущался запах пота. Но сегодня он не стал извиняться, а прямо провел ее в большую комнату, не предлагая садиться, подошел к секретеру, достал из того же ящичка пачку долларовых купюр, ловко пересчитал, протянул Ане.

– В долларах? – изумилась она.

– А вы хотели бы в деревянных? – усмехнулся Петр.

– Нет, конечно же нет. Просто они там говорили, что на счету только рубли, – растерялась Аня.

– Берите и никогда больше не вкладывайте в сомнительные банки.

Аня положила деньги в сумочку.

– Огромное вам спасибо. – Она хотела еще что-то сказать о том, как он ее выручил, как ей необходимо было вернуть чужие деньги, как она готова всегда прийти на помощь, если ему понадобится.

Петр не дал ей договорить и холодно заметил:

– Так не благодарят.

– Простите, я не сообразила сразу, – спохватилась Аня, – не знаю… скажите сами, сколько я вам должна.

– Мне не нужны деньги. – Он смотрел на нее своими холодными глазами.

– Как же мне вас отблагодарить? – спросила она и подумала про себя: «Неужели и он будет предлагать выпить на брудершафт?»

…Он навалился на нее резко, стремительно, с невероятной силой прижав к дивану так, что невозможно было вздохнуть, заломил ей руки за голову и, как только она сделала попытку вырваться, сдавил запястья до жуткой, невыносимой боли. Другой рукой он рвал на ней платье. Она попыталась скрестить ноги, но он давил ее всей своей чугунной тяжестью, душил, со звериной силой раздвигал ей ноги…

Она не помнила, как и сколько времени сопротивлялась, помнила только, что вдруг обмякла, словно превратилась в кусок бесчувственного мяса, а он, сломив ее волю, творил с ней что хотел, пока не началось самое отвратительное, самое ужасное и постыдное, что невозможно было ни забыть, ни простить себе: в какой-то момент ее вдруг пронзило острое желание, она потеряла чувство реальности, контроль над собой – ничего не существовало, кроме нахлынувшего всепоглощающего желания…

А потом пришел бесконечно долгий, опустошающий оргазм…

Он скатился с нее.

Она лежала без сил, переполненная ненавистью, и вместе с тем ощущала во всем изломанном теле какую-то удовлетворенную успокоенность, блаженную истому и потому презирала себя, чувствуя брезгливость к себе, к собственному телу. Ей казалось, что не этот бугай, а она сама растоптала себя, унизила, опустошила – иначе как можно объяснить появление в ней низменного инстинкта в такой чудовищной ситуации?

Аня села, спустила ноги с дивана, попыталась встать. Тело ныло, руки почему-то были в ссадинах. Потом она обнаружила, что платье и белье на ней разодраны. Как она вернется домой? Она застыла, не соображая, что делать.

Петра уже не было в комнате. Он появился через пару минут почти одетый, застегиваясь на ходу.

– Вызовите мне такси, – попросила она и сама не узнала своего голоса.

– Зачем? – спросил Петр.

– Я поеду домой…

– Богатенькая стала и сразу – такси, – усмехнулся он.

– Вызовите такси, – с той же странной интонацией повторила она.

– Не могу. Велено отвезти самому.

– Велено? Кем велено? – не поняла Аня.

– Дим Димыч велел доставить тебя домой. Сейчас выведу машину из гаража, и поедем.

– Дим Димыч?! – задохнулась Аня.

– Он. Я работаю только на него.

Страшная догадка пронзила ее. Она закричала что-то невнятное, подскочила к Петру, залепила ему пощечину и стала колотить его крепко сжатыми кулаками. Он схватил ее за плечи. Она почувствовала, как вздулись его каменные мышцы.

– Угомонись. Ты возбуждаешь меня, и мне придется повторить – ты очень вкусная баба…

Аня забилась в истерике, завизжала.

– Тише ты, тише, соседи у меня, и время позднее.

Он силой потащил ее за собой, сунув ей в руки сумочку, вывел из квартиры, запер дверь и быстро впихнул ее в лифт, войдя вслед за ней.

Гараж стоял метрах в ста от дома. Петр взял Аню крепко под руку и повел к гаражу. Пока он отпирал гараж и выводил машину, она стояла, прислонившись к стене и озираясь по сторонам. Ее трясло от беззвучных рыданий.

Когда они отъехали от дома, Петр наставительно и почти доброжелательно сказал:

– Что же ты Дим Димычу не дала, он ведь тебя давно хотел. Зря только раздразнила шефа. С ним бы все было тип-топ. Он тебя чуть что – выручает, ну и ты приласкай его, от тебя не убудет.

Аня подумала, что нужно бы вытащить деньги из сумочки и швырнуть в его толстый мясистый затылок. Но она знала, что ни за что не решится на такой поступок, и это было, пожалуй, страшней всего пережитого…

Аня встала, прошла в хвост самолета и вошла в туалетную комнату, чтобы умыться, словно таким образом она смогла отделаться от навязчивых воспоминаний.

Она вернулась на свое место, достала косметичку из сумки, чуть подмазалась после умывания и твердо решила не возвращаться в прошлое.

На табло зажглась надпись: «Пристегните ремни», и голос стюардессы известил пассажиров, что самолет через двадцать минут совершит посадку в аэропорту Милана.

В огромном, как ангар, зале получения багажа миланского аэропорта недавние пассажиры столпились у лент транспортеров. Аня, забросив на плечо спортивную сумку, оглядела указатели и пошла вправо, в дальний конец зала, где карабинер и таможенник проверяли содержимое «дипломата» высокого блондина, похожего на шведа. Аня расстегнула молнию на сумке, приготовив ее к проверке, но карабинер улыбнулся, махнул рукой, показывая, что она может проходить, и что-то сказал.

– Анька! – услышала она голос Лены и сразу же увидела ее – Лена протискивалась к барьеру и размахивала обеими руками, стараясь привлечь к себе внимание.

Аня не успела поблагодарить карабинера и ринулась навстречу подруге. Они крепко обнялись. Франко подошел, взял из рук Ани сумку и с улыбкой наблюдал за ними. Ни Аня, ни Лена не заметили этого, и позже Франко не раз вспоминал эпизод их встречи и со смехом рассказывал друзьям. А они все стояли на самом проходе, тесно прижавшись друг к другу, загораживая путь, пока прямо на них не выкатилась огромная дорожная сумка на колесах, управляемая маленькой крашеной блондинкой, которая – не по комплекции – басом рявкнула:

– Нашли где обниматься!

Подруги, как по команде, громко расхохотались.

– Всегда приятно встретить соотечественника, – сказала Лена.

Взглянув друг на друга повнимательнее, обе остались довольны.

– Ты помолодела!

– Ты похорошела! – выговорили они одновременно и снова расхохотались.

– Я все время ждала, что ты мне скажешь в первую минуту.

– Угадала?

– Нет. Я думала, ты скажешь «здравствуй!».

И снова обе прыснули, как маленькие девочки, способные смеяться по самому пустяковому поводу.

– Ну здравствуй, – выговорила наконец сквозь смех Лена. Аня оглянулась. Франко стоял с ее сумкой в руке и улыбался, глядя на встречу подруг. Она подошла к нему, обняла, расцеловала, сказала, обернувшись к Лене:

– Мне кажется, что я его сто лет знаю.

– Что? – спросил Франко.

– Ченто анни, – ответила Аня.

– О! – обрадовался Франко.

– Учила итальянский? – спросила Лена.

– Да нет, к сожалению, всухомятку ничего не получилось. Просто помню из Ахматовой «Анно Домини», ну а сто по-итальянски – ченто, на цент похоже. Очень просто.

– Умница. Ты быстро здесь заговоришь. А пока вполне можешь обойтись своим английским. Кстати, как у тебя с ним?

– Сейчас вполне пристойно, месяца четыре занималась сама… Ой, Ленка, чуть не забыла! Мама умоляла позвонить им сразу из аэропорта, не дожидаясь приезда в Турин. Они в таком нервном напряге…