Текст книги "Итальянское каприччио, или Странности любви"

Пусть смотрят люди, – сказала Деля и сама немного смутилась от торжественности фразы «смотрят люди».

– А свои тоже продаешь?

– И свои. У меня даже агент появился. Несколько портретов сделала.

– И как?

– Вроде заказчики довольны, рекомендовали меня новым русским. Я, знаешь, работаю в такой несколько стилизованной под старину манере. Даже самой любопытно – как эдакая современная русская физиономия…

– Скажи прямо – морда!

– Ну, морда вдруг преображается от колорита. Но я бросила.

– Почему?

– Разные причины. Противно. Но главное… Пришел как-то через знакомых один. Любопытное лицо. Я сделала подмалевок. А он исчез. Месяц нет, два. Дело не в том, что время затрачено, просто я не люблю вот так оставлять что-то незавершенным. Позвонила тому, кто рекомендовал меня, а он говорит, его убили. Как это – спрашиваю? Так, говорит, обыкновенно, киллеры подстерегли и вечером в подъезде убили тремя выстрелами. На месте и скончался. – Деля встала, пошла в мастерскую, вернулась с небольшим холстом на подрамнике, на котором можно было различить незаурядное волевое лицо с тонкими губами.

– Интересный мужик, – оценила Наташа.

– Ты знаешь, они все интересные… по-своему. Их окультурить нужно. Костюмы, лосьоны, маникюр, очки в золотой оправе – внешнее. Где-то я читала, что цивилизованный человек – это дикарь, посеребренный сверху. А они – позолоченные. Вот Платон был сверху дикарь, а внутри – Сократ.

– Почему не Платон внутри?

– Уж кем-кем, а Платоном или даже платоником он никогда не был.

Деля заметила по глазам Наташи, что ей все равно – что платонизм, что диалектика Сократа, и перевела разговор:

– Так что, видимо, Аньку мы не дождемся.

– Наверное. Дай ей Бог в мужья такого же, как и Ленке. Франко за короткий приезд в Москву произвел на всех самое лучшее впечатление.

– А какая у тебя новость? – спросила Деля. Наташка мечтательно улыбнулась.

– Получила главную роль?

– Это тоже. Но я не шибко обольщаюсь. Сыграю пару раз по замене. Я ведь по сути не героиня. Мне бы хороший эпизод. Но театр спонсирует Дим Димыч, и директор решил сделать как лучше, ну ты понимаешь… А какой кайф на репетициях, ты себе представить не можешь! И самое главное, режиссер говорит, что у меня получается, что просто я многое упустила в свое время, что нет базы, основы, ну вот как ты когда-то говорила, что основа основ – техника мазка.

Деля не помнила, что бы она могла сказать такое, но раз в Наташкину голову врезалось, спорить не стоит.

– А главная новость, – продолжала восторженно Наташа, – я беременна! – Последнее слово она буквально выпалила.

– Господи! И ты столько времени молчала! Да ведь начинать надо было с этого, дуриша моя ненаглядная! – Деля бросилась обнимать подругу, потом деловито, словно опытная, рожавшая женщина, спросила: – Мутит? Запахи мучают?

– Ничего не мучает, ни-че-го. Я здоровая русская баба, и меня ничего не мучает. Только жрать все время хочу до неприличия.

– А как же Дим Димыч? Ты говорила, он не хотел детей.

– Знаешь, с Дим Димычем что-то произошло, сама поражаюсь. Мне кажется, он меня любит.

– То есть как? Вы столько времени вместе, а ты только сейчас говоришь такие вещи? – удивилась Деля.

– Не считай меня глупее, чем я есть, подружка. Просто сначала он в меня влюбился, потом попривык, ну а сейчас полюбил. Я чувствую. Он в таком восторге, что будет ребенок, даже предложение мне сделал по-настоящему, всерьез.

– Так он ведь женат.

– Ну, женат – не женат, какое имеет для него значение! Дал полмиллиона зеленых отступного – вот и вся жена. Как в Голливуде. Он стал таким ласковым, чуть не каждый день подарки делает, вот и с театром помогает…

Деля едва успевала за скачками Наташиных мыслей.

– А сколько месяцев уже?

– Не месяцев, а недель. Шесть.

– Слушай, это надо отметить.

– Мне нельзя, – очень серьезно возразила Наташа.

– Капельку сухого можно. Символически.

– Ну разве что…

Они выпили и потом еще долго сидели, болтали. Наташа рассказывала, где она собирается устроить детскую, и какие занавески подберет, и как заставит Дим Димыча бросить курить – хотя бы в доме, а то будто паровоз. И что теперь будет все свободное время слушать музыку – уже купила записи Чайковского, Моцарта, Рахманинова, ну и других, пусть детеныш сидит там, в животе, и слушает. Все говорят, что страшно полезно…

Наташа отобрала себе несколько фотографий и заторопилась:

– Мне еще нужно заехать в «Елисеевский», купить кое-что – Дим Димыч собирался встретиться дома с одним из партнером по бизнесу, хочу приготовить свой фирменный салат. Не исчезай, звони! – Она ушла так же стремительно, как и пришла. Деля закрыла все хитрые запоры на двери, постояла, прислонившись к косяку, подумала, что у нее никогда не будет детей, и побрела в мастерскую. Собственно, это была бывшая бабушкина комната, которую она приспособила для работы. Она собрала кисти и принялась делать то, что так хорошо успокаивало ее: мыть их…

Утром Олега разбудил телефонный звонок. Чертыхаясь, он снял трубку, кляня себя за то, что вчера не отключил телефон.

– Алло!

– Олежек, – раздался знакомый хрипловатый голос чиновной дамы из комитета по кино, близкой подруги Ирины. – Дай мне Ирину, пожалуйста:

– Ирины нет в Москве.

– Понятно.

– Что тебе понятно?

– Я вчера весь вечер названивала, никто не отвечал, следовательно, ты почувствовал себя на свободе. Где она?

– Уехала на Куяльник.

– Куда-а?

– Ну Куяльник, под Одессу, долечивать свой артроз.

– Она же собиралась в Кисловодск.

– Не будь занудой. Что ей делать в Кисловодске? А в Одессе ее встречала половина города, и теперь она валяется в грязи.

– В какой грязи? О чем ты?

– Лечебной, лечебной, успокойся.

– А ты, значит, свободен, – еще раз повторила Маша – так звал ее весь комитет вот уже скоро тридцать лет. Она относилась к тому типу существующих во всех творческих организациях одиноких женщин без возраста, которые работают как лошади, выкуривают по две пачки «Беломора» в день, тянут воз и за себя, и за начальника и потому вечны при любых переменах власти. Они всегда знают все обо всех и порой не прочь переспать, если человек хороший.

– Как ветер, – ответил Олег и с грустью подумал, что теперь уже не удастся доспать.

– Ясно, – мрачно заключила собеседница.

– Ничего тебе не ясно! – взорвался наконец Олег. – Я был вчера у сына.

– А-а… Как он?

– Спасибо, в порядке.

Рассказывать Маше о своем сыне Олегу не хотелось. Ирину и всех ее подруг сын терпеть не мог, до сих пор вспоминал Аню с удивляющей Олега теплотой и даже девушку себе выбрал, в чем-то похожую на Аню – высокую, тонкокостную, подтянутую, с улыбчивыми глазами, всегда готовую принять шутку. Она нравилась Олегу, звали ее, впрочем, как и сына, Витя: он – от Виктора, она – от Виктории. Речи о свадьбе пока не было, но жили они вместе, в комнате сына. Правда, Виктор, занявшись бизнесом после окончания института, мог бы давно перебраться в хорошую или, как теперь говорили, престижную квартиру, но он не спешил, вкладывая все деньги в развитие дела и часто сидел «без копья», перехватывая у отца. Отношения у них были товарищеские, на первый взгляд даже прохладные, но в глубине души Олег безумно любил сына, гордился им, любовался своим произведением под метр девяносто ростом, который в последнее время во имя бизнеса стал носить костюмы английских, сдержанных фасонов и расцветок и выглядел чертовски элегантно. Встречался Олег с двумя Витями не очень часто, боялся надоесть, с советами не лез и каждый визит к сыну воспринимал как праздник. Настораживало его лишь одно: работая по четырнадцать-пятнадцать часов в день, сын почти два года практически нигде не бывал, ничего не читал и на вопросы отца отшучивался: наверстаю, когда прочно встану на ноги. Олег понимал, что в таких делах можно становиться на ноги всю жизнь и всегда впереди найдется кто-то, кто стоит еще более прочно, в том смысле, что счет в банке у него на нолик длиннее…

– Ты меня не слушаешь! – пробился в его сознание голос Маши в трубке.

– Слушаю самым внимательным образом. Уточни еще раз.

– Повторяю курсорно в надежде, что ты окончательно проснулся. Приехала группа итальянских продюсеров. Трое. Они здесь с приватным визитом, что-то вроде развлекательно-ознакомительной поездки. Я подумала, что Ирине было бы полезно встретиться с ними, тем более что по просьбе руководства я устраиваю неофициальный фуршет у себя дома сегодня днем. Я не очень быстро говорю, Олеженька?

– Конечно, уже не курьерский, но еще не как почтовый.

– Что ты сказал? Ах, да, я и забыла, что ты снимал свой шедевр в Одессе.

– А Ирина сейчас в Куяльнике, в грязи, – вздохнул Олег, – и ты думаешь, как бы устроить так, чтобы вместо нее пришел я, потому как сейчас в Москве лето и ни одной собаки нет на месте.

– Договорились!

– О чем?

– Ты приходишь вместо Ирины.

– Выходит, я напросился?

– Нет, ты догадался. Потому что умный.

– Не льсти. Номер не пройдет. Да и я, так сказать, не та замена.

– Ту замену пусть они сами себе промышляют вечерком напротив «Националя», – с привычным цинизмом бросила Маша. – Кстати, если у тебя есть итальянская задумка, можешь провентилировать. Один из продюсеров мне показался толковым.

– А какой твой интерес, коварная женщина?

– Ну-у, во-первых, просьба руководства. Во-вторых, я с удовольствием получила бы приглашение в Италию, чтобы не связываться с дурацкими турами… Значит, так – жду тебя в половине четвертого.

– О'кей, – согласился Олег, отбросив колебания, потому что в памяти всплыли давние планы и задумки.

– И прихвати бутылочку шампузы и коньяка. Не все же даме корячиться.

– Теперь все окончательно ясно, – съязвил Олег.

– Скотина, я для Ирины стараюсь.

– А разве я что-нибудь сказал?

Он положил трубку и побрел в ванную. Пикировка с Машей немного развеяла хмельной сплин – вчера они с сыном подналегли на раков с пивом, – и после душа Олег стал вспоминать те интересные задумки, которые были у него когда-то относительно совместной работы с итальянцами… Чем черт не шутит… Конечно, была еще одна идея, но она принадлежала Ане, а ему не хотелось даже имени этой женщины вспоминать. Хотя идея, надо сказать, отличная. Во всяком случае, продуктивная… И могла бы потянуть на две серии… И формулировалась она очень просто: первые гастроли Шаляпина в Италии, в Миланском театре «Ла Скала» в опере Бойто «Мефистофель»… И была в ней изюминка: лихой волжский парень Федька отказался платить знаменитой клаке театра «Ла Скала», и по всем прогнозам его ожидал небывалый скандальный провал со свистом и гнилыми апельсинами. Но он спел так, что даже клакеры устроили ему овацию. Потому что в первую очередь они были итальянцами, ощущавшими музыку всем сердцем, всей душой, всей кожей.

…Олег осторожно уложил обе бутылки в сумку и направился в тот угол главного зала «Елисеевского», где, сколько он помнил себя, стояла старинная машина для помола кофе. Увы, ее не оказалось на своем месте. Он стал растерянно оглядываться – может, перенесли в другое место? – и увидел перед собой Наташу.

– Олег! – радостно воскликнула она. – Здравствуйте!

Она была, как всегда, хороша, но на сей раз без аляповатых богатых украшений, которые так возмущали его вкус несколько лет назад, в прелестном открытом летнем платье, таком простеньком, но элегантном, что он подумал: наверняка из Парижа… Растет Дим Димыч, воровской авторитет…

– Здравствуйте, Наташа, – сухо поздоровался он. – Вы извините, у меня нет времени.

– Я так рада вас видеть! Подумать только, как раз сегодня мы с Делей получили письмо от Ани… она в Турине, у Лены.

– Я не желаю ничего слышать о ней!

– Зачем же так зло? – удивилась Наташа. – Что она вам сделала?

– И вы еще спрашиваете?! – возмутился Олег.

– Нет, надо же! – перешла в наступление Наташа. – Вы ей изменили, сломали всю жизнь, а теперь сами и возмущаетесь! Как это у мужчин ловко получается.

Олег смотрел с недоумением на нее и думал: неужели самодеятельный театр научил даже такую бездарь убедительно играть?

– Не надо, Наташа. Мы с вами отлично все понимаем. Прощайте.

– Нет, подождите! Что я должна понимать? О чем вы говорите? В чем обвиняете Аню?

– Вы что, действительно не знаете или так ловко прикидываетесь?

– Олег, ради бога, скажите, что я должна знать? Клянусь вам, я ничего не понимаю. Я знаю только то, что вы опять сошлись с Ириной и Аня развелась с вами и получила комнату, кстати, по моему совету. Может быть, вас так задело, что она не захотела, чтобы эта женщина жила в квартире, где все, буквально до последней кафелинки было придумано и сделано ею? По-моему, вполне понятное желание любой женщины, тем более любящей.

– Согласен. Но не таким диким способом.

– Почему диким? Насколько я помню, солидная риэлтерская фирма предложила вам три варианта, вы сами выбрали, и вам не пришлось ничего делать – все за вас оформила и сделала фирма.

– Риэлтерская фирма? – саркастически переспросил Олег. – Три варианта? Ну да, конечно, был еще и третий. Я не сразу сообразил, что вы называете третьим вариантом.

– Зря вы так раздраженно иронизируете.

– Третий вариант, это когда меня бы просто убили, да? Если бы я не согласился на один из первых двух.

У Наташки смешно приоткрылся рот:

– Что вы такое говорите?

– Вы знаете, как действовала ваша риэлтерская фирма? Приехали ко мне три амбала, качка. Одного из них я узнал – охранник вашего благоверного, такой белобрысый, с невинными глазами только что исповедовавшегося убийцы. Для начала зверски избили меня, привязав к стулу, так что я две недели на людях показаться не мог, и потом предложили на выбор два варианта: либо однокомнатную квартиру для меня и комнату в коммуналке для Ани, либо наоборот – меня в коммуналку. Был еще и третий вариант, о котором вы сейчас так мило обмолвились, – меня везут за город, мочат, как они выразились, и Аня становится хозяйкой моей квартиры. Так что вы правы, я действительно сам выбрал и подписал все бумаги.

– Не может быть… не может быть, – шептала Наташа, в ужасе глядя на Олега.

– Что не может быть – что подписал? – усмехнулся Олег. – Но ваша подруга, моя бывшая жена, получила комнату?

– Я не о том… какой ужас… какой ужас… – повторяла Наташа.

– Вы не знали? – вдруг дошло до Олега.

– Нет… ничего не знала… клянусь… Ни я, ни Аня… Мы думали – фирма, Дим Димыч так сказал: фирма…

– Правда? – Теперь Олег глядел на Наташу с ужасом.

– Святая правда, – и Наташа неожиданно для Олега перекрестилась.

Олег уставился на враз потускневшую Наташу. Ему показалось, что эта здоровая, красивая, еще минуту назад такая благополучная женщина грохнется сейчас в обморок. На них уже обращали внимание. Он подхватил ее под руку и повел к боковому выходу в Козицкий переулок.

– Что же мне делать? – У Наташи из глаз покатились слезы.

– Не надо плакать. Давайте посидим где-нибудь спокойно.

«Спокойно?» – удивился он своим словам. О каком спокойствии могла идти речь, если он, старый дурак, мог вымолить у Ани прощение, а вместо этого оскорбил ее!

Олег повел Наташу вверх по переулку, к Тверской, потом по подземному переходу – к магазину «Армения» и вниз по Тверской к Большому Гнездниковскому переулку. Наташа шла как во сне, ничего не спрашивая, ничему не удивляясь. Они завернули в переулок и зашли в недавно открытое здесь «Русское бистро». На втором этаже он усадил ее за столик, взял какой-то напиток, к которому ни он, ни она не притронулись, и заговорил, словно продолжая свои мысли вслух:

– Понимаете, если бы я тогда умолял, просил ее, я, наверное, смог… Ведь я до сих пор не могу ее забыть. У меня было много женщин, признаюсь. Ну такой я, что со мной поделаешь, но за свою многогрешную жизнь я любил только ее, только Аню. И я же ее оттолкнул, оскорбил. Да как я мог на мгновение поверить, что она участвует в сговоре с бандитами, во всей этой грязной истории! Понимаете, Наташа, я же оскорбил ее только одной мыслью о такой возможности…

Олег говорил все на одном дыхании, глядя перед собой, но вдруг словно наткнулся на перекошенное от страдания лицо Наташи, на ее остановившийся, словно у мертвого, взгляд и осознал, что перед ним жена главного бандита, растерянная, беспомощная, тоже ни о чем не подозревавшая и сейчас внезапно прозревшая.

– Ради бога, простите меня, Наташа, – заговорил он, взяв ее за руку.

– Я жду от него ребенка, – сказала она глухо. Олег сжал ей руку.

– Я сделаю аборт, – безжизненным голосом продолжала она, глядя поверх его головы.

– Наташа, ну что вы говорите, при чем здесь ребенок, маленький не родившийся еще человечек ни в чем не виноват.

– Я не вернусь домой.

– Наверное, я не лучший советчик в таких делах, но постарайтесь не принимать скоропалительных решений. Подождите, обдумайте все, посоветуйтесь с кем-нибудь.

– С кем мне советоваться, если у меня муж бандит.

– Поезжайте к Деле, она девочка разумная, сильная. Поговорите с ней.

– Я только что от нее. – вновь заплакала Наташа.

– Не важно. Должен же быть какой-то выход. Дождитесь Аню. Когда она возвращается?

– В конце месяца.

– Вот втроем и обсудите все. А сейчас я возьму такси и отвезу вас к Деле.

– Спасибо, я на машине, – ответила Наташа, поднимаясь.

– Вы сможете вести?

– Смогу.

Они простились.

«Не самое лучшее состояние для знакомства с итальянским продюсером», – подумал Олег и зашагал к бульварам, откуда рукой подать до Машиного дома.

Маша встретила его в дверях, одобрила покупки и быстро зашептала:

– Если у тебя возникнут или уже есть какие-нибудь идеи, не выдавай с ходу ничего без гарантий. Будь мудр, как змей, иначе эти гаврики оттяпают замысел вместе с рукой, приговаривая при этом, как истинные католики, что не оскудеет рука дающего.

– Не держи меня за круглого идиота, – ответил он. Когда Олег, выяснив, что один из трех продюсеров миланец и что именно он интересуется историей культурных контактов наших стран, хорошо с ним выпил, и они совсем по-русски говорили, не слушая друг друга, на кошмарном английском с великолепным презрением к его грамматике и произношению о великих традициях своих стран, об итальянской опере в Петербурге, о Мазини, покорившем российскую столицу, о Карузо и еще о многом другом. Продюсер вздохнул с сожалением и заметил, что все перечисленные имена были гастролерами в России, а такой поворот темы уже разработан и приелся. Вот если бы гастролером оказался бы русский и приехал в Италию… Но увы, никого нет, кроме Шаляпина, – а кто может сыграть гения?

Тут Олег не выдержал и сказал, что знает молодого конгениального фактурного актера.

– Разве можно спеть за Шаляпина? Все равно что петь за Дель Монако… – отмахнулся продюсер.

– Он не поет. Он драматический актер. Продюсер мгновенно протрезвел, во всяком случае, так показалось Олегу.

– Он живет в Москве?

– Нет.

– Возраст?

– Двадцать шесть лет.

– Рост?

– Метр восемьдесят пять.

– О, да вы все о нем знаете!

– Еще бы, он снимался у меня. Он актер Нижегородского театра.

– Я должен посмотреть его. Это можно устроить?

– Не уверен. Думаю, театр сейчас на гастролях.

На следующий день Олег воочию убедился, что настоящий западный продюсер такая далекая от нас планета, до которой нашим киноорганизаторам еще лететь и лететь.

Все получилось за несколько утренних часов. А вечером они уже смотрели спектакль в Твери, где театр гастролировал, и поздно ночью вернулись в Москву.

Еще через несколько дней они были на «ты» и летели в Милан, куда продюсер пригласил Олега, предупредив заранее, что август в Италии мертвый месяц – все отдыхают, разъезжаются по курортам и даже большинство магазинов просто закрываются. И когда в ответ Олег в недоумении спросил, чем же они займутся, если никого нет на месте, продюсер рассмеялся:

– Во-первых, театр Ла Скала даже в августе стоит на своем привычном месте, и очень хорошо, что сейчас нет спектаклей, потому что мы с тобой все хорошенько осмотрим – от гримуборных до оркестровой ямы. Во-вторых, тебе надо вживаться в «колор локаль» и писать синопсис, в-третьих, мы должны оба отдохнуть в моем домике в горах, в-четвертых, тебе надо учить итальянский, в-пятых…

– Баста, баста! – взмолился Олег.

– О! Ты уже начал говорить по-итальянски? И оба расхохотались.

Все дни Олега не оставляла надежда вымолить прощение у Ани. Ирине он оставил письмо, где написал, что рецидив в их отношениях был ошибкой и что они оба, как ему кажется, давно поняли это.

Первый месяц в Италии пролетел незаметно. Турин стал своим, знакомым. Аня уже не заглядывала в путеводитель и не расспрашивала Лену, перед тем как пойти куда-нибудь днем. Она предпочитала искать дорогу сама, ощущая прелесть слияния с жизнью города. Но как и в первые дни, ежеминутно восхищалась чистотой улиц, магазинов, многочисленных кафе и пиццерий и тем, как бережно относятся туринцы к своим домам – старым и новым.

Она все чаще стала вставлять итальянские слова в английскую речь. Получалось очень забавно. Марио смеялся над ней, она смеялась вместе с ним, но однажды, когда он слишком уж потешался, обиженно сказала:

– А ты попробуй изучать русский, тогда и я посмеюсь над тобой!

– А что? – неожиданно отреагировал Марио. – Это идея! Когда начнем?

Пока Аня растерянно смотрела на него, Лена и Франко подхватили, уговорили, и было решено начать уроки русского языка.

– У меня нет опыта преподавания языка, – слабо сопротивлялась Аня.

– Зато у тебя опыт школьной учительницы, – парировал Марио.

– Он будет очень стараться, – заверил Франко с хитрющей улыбкой на лице.

– В знак благодарности приглашаю свою будущую учительницу поехать со мной в субботу в Верону.

Город очаровал Аню бесконечными чудесами: площадь Данте, дворец семьи Делла Скала, башня Ламбарти и конечно же потрясающий театр «Арена ди Верона», построенный еще римлянами, где до сих пор дают представления лучшие оперные труппы Европы.

Они вошли во дворик дома, где, согласно легенде, жила Джульетта. Крохотный, замкнутый древними стенами четырнадцатого столетия, увитыми плющом, он казался театральной декорацией, чем-то нереальным, как и воспетый Шекспиром балкон, через который Ромео проник в дом…

Под балконом стояла статуя Джульетты. Одна грудь бронзовой девушки была почему-то значительно светлее и словно отполированная. Аня обратила на это внимание, а Марио, смутившись, объяснил:

– Туристы, особенно мужчины, любят фотографироваться здесь, положив руку на грудь Джульетты. Вот так и отполировали. Варварство, но ничего невозможно поделать.

Они еще долго бродили по улицам, вновь вернулись к древнему театру, полюбовались его двухэтажной аркадой, обрамляющей, как драгоценный чеканный пояс, огромный амфитеатр.

– Почему в Вероне так много туристов на улицах, просто толпы? – спросила Аня. – В Турине я такого не видела.

– Почему-то считается, что Турин – не туристический город, поэтому у нас меньше приезжих. С одной стороны, мне очень обидно за свой город, где много исторических мест, а с другой стороны, я рад, что у нас нет таких толп.

Стало смеркаться.

Марио взглянул на часы и сказал, что пора возвращаться. Аня расстроилась. Ей казалось, что она только-только начала воспринимать и вбирать в себя поразительную красоту этого древнего города. Еще хотя бы на полчасика хотела она попросить задержаться здесь, но потом подумала, что Марио предстоит еще три часа провести за рулем, вздохнула, взяла его под руку, спросила:

– Ты найдешь, где припарковал машину?

Марио растерянно оглянулся, потом полез в карман, вытащил карту, которую прихватил с собой из машины, стал разглядывать, нашел отмеченную точку.

Аня улыбнулась:

– Идем, я поведу тебя без карты.

– Ты гений, а я топографический кретин, – сокрушенно констатировал Марио.

Когда они сели в машину, он объявил, что хочет заехать в Милан, чтобы показать ей Миланский собор вечером, когда подсветка делает его необыкновенно красивым, фантастичным. Марио заранее предвкушал ее восторг, ее удивление.

Вечером собор действительно представлял собой потрясающее зрелище, он словно летел в пространстве.

Аня стояла как зачарованная, не сводя глаз с рукотворного чуда.

– Мы еще приедем в Милан днем, специально, и ты все посмотришь. А сейчас я покажу тебе галерею Витторио Эммануила, которая ведет отсюда к площади перед театром Ла Скала, – сказал Марио.

– Галерея Витторио Эммануила? – переспросила Аня.

– Да, идем. – Марио повел Аню через площадь.

– Знаешь, а я ведь читала о ней в статье о Шаляпине, знаменитом певце.

– Анна, Шаляпина в Италии знают не хуже, чем в России.

– Тут было когда-то артистическое кафе. И когда Шаляпин впервые приехал в Италию, чтобы петь в Ла Скала Мефистофеля, именно в этом кафе зрел заговор против него.

– Заговор против Шаляпина? – удивился Марио.

– Да, – продолжала Аня, – клака, которой он отказался платить за аплодисменты, решила проучить русского артиста и освистать на премьере. Но он пел так, что клакеры не осмелились помешать ему. Публика была в восторге. Так начался его триумфальный успех в Европе.

В Турин они въехали поздно вечером. У своего дома Марио притормозил и нерешительно спросил:

– Может быть, зайдем ко мне? – и добавил с улыбкой: – Мороженое ждет тебя в морозильнике.

Первая мысль была сказать ада». Но внезапно возникла настороженность, какая-то тревога, Аня засомневалась. Она покачала головой и, чтобы смягчить отказ, погладила его по щеке.

Марио взял ее руку, задержал в своей, нежно поцеловал ладонь и вдруг притянул Аню к себе, крепко обнял и стал жадно целовать губы, лицо. Анина рука неудобно вывернулась, как тогда, у того бугая, и мгновенно темный, дикий ужас охватил ее, нахлынул панический испуг. Аня рванулась, отпрянула от Марио, оттолкнув его одной рукой, потом высвободила вторую, уперлась обеими руками ему в грудь и отодвинулась до самой дверцы машины, тяжело дыша и ощущая дрожь во всем теле.

– Прости, – пробормотал Марио и положил руки на руль.

– Ты меня прости… – прошептала Аня. Минуту он сидел неподвижно, потом включил зажигание, и машина медленно двинулась.

Оба молчали.

У ворот Лениного дома Марио вышел, открыл дверцу, помог Ане выйти, поцеловал руку, сел в машину и уехал.

Аня прислонилась к калитке и тихонько заплакала. Потом нажала кнопку домофона, ответила на вопрос Лены, услышала ее встревоженный голос:

– Анька, что с тобой?

Калитка открылась, Аня вошла, поднялась до второго этажа. Ей навстречу бежала Лена.

– Что случилось? – Она стала тормошить Аню. – Что с тобой?

Аня молча всхлипывала.

– Ладно, пошли домой, – утешала Лена, – здесь не лучшее место для разговоров.

Они вошли в квартиру.

Их встретил встревоженный Франко, но Лена, махнув ему рукой, чтобы не вмешивался, отвела Аню в комнату, усадила на диван.

– Не молчи, ради бога! Что с тобой?

– Я оттолкнула его.

– Можешь толком рассказать?

– Что рассказывать. Он меня стал целовать, а я его оттолкнула… очень грубо.

– Ничего не понимаю. Почему оттолкнула? Разве он тебе неприятен?

– Нет… наоборот. Он мне нравится… очень.

Лена совсем запуталась. Она так хорошо знала и всегда понимала свою подругу, а сейчас все было в сумбуре и никакие догадки не приходили в голову.

– Анька, Анечка, разве это причина, чтобы оттолкнуть мужчину? Что ты говоришь?

– Понимаешь… ну как тебе сказать. Я боюсь, что Марио для меня просто убежище, спасение, как когда-то был Андрей. Я приняла его любовь, отогрелась, успокоилась, спряталась и – погубила его. Я боюсь, что и с Марио произойдет так же. Я боюсь!

– Глупенькая моя! – воскликнула Лена и обняла Аню. – Ты его любишь, мы с Франко это уже обсуждали. Только ты еще не поняла, потому что придумала себе какой-то эталон любви о первого взгляда. А в жизни все бывает по-разному. Да ты сама знаешь.

Аня молчала. Потом вдруг вскинула голову и с непривычной для нее агрессией произнесла:

– Но я не могу быть для него просто пикантной точкой в конце приятного путешествия!

– Погоди, погоди, что-то я запуталась. Или ты не хочешь быть пикантной точкой, или ты не уверена, что любишь Марио, или волнуешься за него, боишься погубить… Слишком много резонов.

– Да, да, в том-то и ужас, что резонов много и нет ни одного решающего. Вот ты…

– Что?

– Ты встретила Франко и – все! Сразу поняла, что любишь. У меня с Марио не так…

– Ну не так – и не надо! Тогда почему ты плакала? – удивилась Лена.

– Потому что он обиделся и ушел, не сказав ни слова.

– А ты хотела бы и дальше ездить с ним по Италии, играть в теннис, ходить в театры, в концерты, есть мороженое и все так, по-братски? И если он позволит себе поцеловать тебя – грубо оттолкнуть?

– А что, надо платить? Расплачиваться? – закричала Аня, отодвигаясь от подруги. – Благодарить?

– Тише, Ань, что с тобой? Успокойся. – Лена не знала, как все понимать, как себя вести.

У Ани сделалось злое лицо, колючие глаза, губы сжались в ниточку, она стала не похожа на себя.

– Ну что ты говоришь, какая благодарность? Марио благородный, добрый, широкий человек. Ты ему страшно нравишься, я чувствую. Перестань, успокойся, я не узнаю тебя. Вот увидишь, он завтра придет за тобой, и вы поедете играть в теннис.

– С каким лицом я встречу его? Я же буквально его отшвырнула.

– Анька, ты что-то недоговариваешь. С тобой что-то произошло. С самого твоего приезда, с первого же дня, как увидела тебя, я почувствовала. И все ждала, что расскажешь, а ты молчишь. Ань, освободись, не держи в себе, ты же знаешь, как я люблю тебя… тебе станет легче и проще.

Аня беспомощно шмыгнула носом. От ласковых слов у нее наполнились слезами глаза. Она сцепила пальцы, подумала, что все равно не сможет не рассказать Ленке, потому что иначе из их жизни, из их отношений уйдет безвозвратно самое главное.

…Аня говорила тихо, бесстрастно, казалось, с полным безразличием к событиям, о которых рассказывала, и можно было подумать, что все происшедшее было не с ней, а с некой абстрактной, условной женщиной, которую ей совсем не жаль…

– Ну вот, считай, что я полностью выпотрошилась. Теперь ты все знаешь. Получается, что я ищу у Марио убежища так же, как я искала у Андрея. И никуда от этого не деться. Только теперь все оказалось страшнее и безнадежнее.

Раздался телефонный звонок.

Лена пошла в холл, сняла трубку, произнесла:

– Пронто! – И после короткой паузы позвала: – Анька, тебя Марио.

Аня замотала головой.

– Это Марио! Подойди, Анька!

Аня взяла трубку.

– Анна, я прошу простить меня, – раздался голос Марио, – я глупо вел себя… я люблю тебя, Анна. Ты меня слышишь?

– Да, – прошептала Аня, – я слышу. Прости меня, Марио, прости. – И она заплакала.

Когда разговор закончился, Лена поцеловала Аню и повела в ванную.

– Чего ты плачешь?

– Он просил меня стать его женой.

– Ну вот, видишь… все образуется. Он приедет завтра?

– Да, – ответила Аня и снова заплакала.

– Все, все, давай умывайся, дурачок ты мой.