Текст книги "Итальянское каприччио, или Странности любви"

Лена с Франко переглянулись и вдруг захохотали с такими всхлипываниями, что Аня зашикала на них:

– Вы что! Ребенка разбудите! Вас наверняка на улице слышно.

Когда супруги отсмеялись и Франко, вытирая слезы, ушел, Лена объяснила:

– Он один из наших друзей-холостяков. Но когда я его впервые увидела, то сразу же сказала Франко, что Антонио – мужчина, с которого нужно дважды в день стирать пыль. И ты сейчас сказала почти то же самое.

– Значит, мы не зря дружили столько лет.

– Дружили? – перебила ее Лена. – А сейчас что? Сейчас мы уже не дружим?

– Ленка! – бросилась обнимать ее Аня. – Ну что за глупости ты говоришь! У меня не было и нет человека ближе тебя.

– Вот ты спросила, зачем я пригласила такую кучу народа. Понимаешь, сегодня не было ни одного случайного человека, все наши друзья. Они любят меня так же, как и Франко, души не чают в Роберто, всегда отзывчивы, готовы на любую услугу и помощь. И все-таки я – это я, а они – это они…

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что, несмотря ни на что, не могу мыслить, как они, не могу привыкнуть к их образу жизни – не потому, что он хуже или лучше нашего, просто я такая, какая есть, а они другие. Понимаешь меня?

– Думаю, что понимаю.

– Только любовь Франко помогает мне приспособиться и принять чужое как свое. – Лена умолкла, и Аня терпеливо ждала продолжения. – Твой приезд для меня так много значит, мне так хотелось, чтобы все видели и знали, что рядом со мной друг всей моей жизни, что возникла я не из ничего, а из определенной среды со своими интеллектуальными запросами, духовностью и всем, что составляет наш, российский менталитет.

Аня слушала, глядя на Лену, и думала, что все сказанное сейчас в сумбуре Ленкой было результатом очень глубокого анализа и раздумий. Это была не то чтобы новая, но очень неожиданная Лена.

Подруги справились с уборкой довольно быстро, загрузив в посудомоечную машину тарелки и бокалы. Потом сели пить чай.

– А Франко? – спросила Аня.

– Он чай не пьет, только кофе. Вообще здесь мало кто пьет чай, а если и пьют, то с пакетиками, которые я называю утопленниками.

– Чай с утопленником? – переспросила Аня. – Звучит.

– А у нас с тобой, как в старой английской песне: «Тии фо ту» – чай вдвоем. Одной пить чай – половина удовольствия.

Они еще немного поговорили и разошлись по своим комнатам.

Франко не спал, ждал Лену.

– Ну как, – спросил он, – Анна довольна вечером?

– Она еще не освоилась – столько людей, даже имен не запомнила. Но не в этом дело… Мы не виделись с ней полтора года, ну чуть больше. С ней что-то произошло… Она много рассказывает, но чего-то недоговаривает, а я пока не спрашиваю.

– Правильно делаешь. Но почему ты так думаешь? По-моему, она была веселая.

– У нее глаза потухшие, с такими глазами не влюбляются.

– А она должна влюбиться? – удивился Франко.

– Я хочу, чтобы она влюбилась в кого-нибудь здесь, понимаешь?

– Ну конечно, как я раньше не догадался! Ты составила свой план, и теперь бедная Анна должна по нему таять и влюбляться. Ах, ты, мой полководец милый… – Франко потянулся к жене, – иди ко мне… вы так долго убирали со стола. – Он стащил с нее пижаму, прижался губами к ослепительно белой коже живота…

Как всегда, Лена мгновенно оказалась во власти ответного желания, ей было хорошо с Франко, она знала его неутолимость и потому не расплескивала себя вдруг, сразу, а, предвкушая долгое и сладостное блаженство, отдавалась ему чуть сдержанно, как бы стыдливо, чтобы потом, вобрав в себя, вытянуться напряженной струной, содрогаться и со стоном продлевать до бесконечности этот восторг. Она знала, что пройдет совсем немного времени, и Франко спросит ее шепотом: «Ты хочешь еще?» А он заранее предвкушал ее ответ, и Лена всегда оправдывала его ожидания, бормоча: «Да, да…»

Так было в их первую ночь. Так было все время их супружества, и рождение ребенка только усилило их обоюдное влечение.

Через несколько дней Аня стала самостоятельно совершать прогулки по городу, ходить в музеи, чтобы не слишком нарушать привычный ритм жизни Лены. Лена не возражала, обговорив заранее, что самостоятельность Ани не будет распространяться дальше центральных районов города, а в субботу и воскресенье планировались поездки за пределы Турина.

Как-то вечером, возвращаясь из больницы, Франко увидел на мосту Аню: она стояла в задумчивости и смотрела вниз, на быстрое течение По.

– Анна, что ты здесь делаешь? – Франко притормозил около нее.

– О, Франко, добрый вечер.

– Садись скорее, тут нельзя останавливаться. Аня быстро села в машину.

– Почему ты здесь?

– Возвращаюсь домой. А сейчас наблюдала, как течет река. Очень люблю смотреть на воду… Я много видела рек в России, знаешь, каждая река течет по-своему, их нельзя спутать.

– Я никогда не обращал на это внимания, – удивился Франко.

– У каждой реки свой цвет, свой характер, как у людей, – задумчиво продолжала Аня.

– Анна, ты грустная? – спросил Франко.

– Нет-нет, просто немного устала – я сегодня часов пять гуляла.

– Что ты видела?

– Город. Я люблю знакомиться с новым местом ногами.

– Ходить пешком, да?

– Да.

– Не заблудилась?

Анна молча показала ему туристическую карту Турина.

– Я знаю людей, которые и с такой картой умудряются заблудиться.

– Неужели? И кто же это?

– Марио.

– Правда?

– Нет, в Турине он не заблудится. А вот когда мы ездили с ним во Францию и в Данию…

– Давно?

– Когда я еще жил без Лены, один… как это…

– Холостой?

– Да, да – холостой. Мы поехали на машине, у Марио есть очень хорошая машина – «Лэндровер» для путешествий.

– А кто вел машину, Марио?

– По очереди. Пока вел я, все шло нормально, и мы двигались по заданному маршруту. Как только за руль садился Марио, мы кружились на месте или загадочным образом, проехав несколько кварталов, оказывались на том же самом месте.

– Какая прелесть! – воскликнула Аня.

– Тебе нравится? – удивился Франко.

– Да, в этом есть что-то от ребенка.

– Марио и сейчас как большой ребенок. Хочешь, заедем к нему?

– Прямо сейчас?

.-Да.

– Неудобно, – засомневалась Аня.

– Абсолютно удобно. – Франко посмотрел на часы. – Он уехал из клиники раньше меня, уже успел отдохнуть и сейчас сидит на террасе и ест мороженое.

– Мороженое? Откуда ты знаешь?

– О! Марио страстный любитель мороженого.

– Я тоже! – воскликнула Аня.

– Ну тогда едем. У него в холодильнике столько сортов мороженого, сколько существует в Италии.

– Франко! Против такого аргумента я бессильна!

– Значит, решено.

– Но…

– Анна, какие еще «но»? – нетерпеливо спросил Франко.

– А как отнесется к нашему визиту его жена?

– Какая жена? Чья?

– Марио, конечно. Франко расхохотался:

– Откуда ты взяла? Марио не был никогда женат.

– Он был у вас с зеленоглазой женщиной.

– Это наша соседка с первого этажа. Просто они с мужем пришли в разное время, а мужа зовут Бруно, ну, помнишь, он еще пел…

– Я не знала…

Через несколько минут они были на месте – Марио жил совсем недалеко от Франко. Он искренне обрадовался гостям и проводил на террасу, выходящую в сад.

Солнце уже начинало скрываться за поросшим деревьями склоном холма. Марио усадил их в шезлонги и выкатил столик с соками.

– Разве ты не ел сейчас мороженое? – ехидно спросил Франко.

– Да, – почему-то смутился Марио и посмотрел на Аню, словно его уличили в проступке.

– Я привез тебе сообщника.

– Вот как… – неопределенно протянул Марио, видимо, не совсем понимая, что хотел сказать Франко – они говорили в присутствии Ани только на английском.

– Я страшно люблю мороженое, – пришла ему на помощь Аня.

– Вот как! – повторил Марио, но уже с совершенно другой радостной интонацией. – Один момент! – и он исчез в доме.

– Сейчас сама увидишь, – улыбнулся Франко.

Марио вернулся с подносом, уставленным красивыми пластиковыми коробочками, подернутыми инеем, с яркими этикетками, открыл их и предложил Ане выбирать.

Его ухоженные и одновременно крепкие, сухие руки делали все очень ловко, завораживая какой-то особой пластикой точных, экономных движений. Аня наблюдала, как он раскладывал блюдца, ложечки, красиво располагая их на столе.

«Умные руки», – подумала она, а вслух сказала:

– Можете смеяться над моими дурными манерами, но я буду есть мороженое долго и много.

– Прекрасно! – воскликнул Марио. – У меня теперь есть единомышленник.

Они ели вкуснейшее мороженое, греясь в нежарких лучах заходящего солнца. Где-то в деревьях пела неугомонная птица – очень похоже на российскую пеночку. Шум и жаркое дыхание города не долетали сюда. Все дышало спокойствием, ленью.

– Почему бы и Ленке не прийти к нам? – спросила Аня и, обратившись к Марио, добавила:

– Простите мою бестактность, я не должна была этого говорить – ведь мы у вас в доме.

– Бог мой, мы с Леной такие же друзья, как с Франко, и она может приходить сюда как к себе домой.

– Пожалуй, я позвоню ей. – Франко поднялся и вошел в комнату.

Марио спросил:

– Может быть, хотите вместо сока вина?

– Нет, благодарю вас, все замечательно. Она откинулась в шезлонге.

«Может быть, это и есть тот островок, который дама в беде принимает за Большую землю?» – лениво подумала она, возвращаясь мысленно к тому разговору, который взволновал ее на приеме у Лены.

Глаза Марио лучились добротой и пониманием.

– Вам, наверное, не хватает в Москве Лены? Я наблюдал за вами – вы очень близки.

– Иногда просто безумно не хватает… Правда, она много ездила по работе в своей фирме, но всегда возвращалась, и мы устраивали пир разговоров.

– Пир разговоров? – переспросил Марио.

– Я неправильно выразилась.

– Нет, совершенно правильно, мне понравилось ваше выражение.

– Вы хорошо говорите по-английски, лучше Франко, – оценила Аня.

– Нам выделили одно место стажера в Америке, но у Франко начался роман с Леной, так что остался один кандидат – я, – объяснил Марио с такой улыбкой, что стало ясно: он не только тонкий, мягкий, деликатный и добрый человек, но у него хорошо развито чувство самоиронии. Ей вдруг сделалось легко и просто с ним.

– Вам понравилась Америка?

– Нет.

– Почему?

– Там слишком много итальянцев. В Нью-Йорке их больше, чем в Турине.

– Это плохо?

– Очень. Для изучения английского. Все норовят поговорить с тобой на родном языке.

Вернулся Франко.

– Сейчас Лена переоденется и прибежит сюда. Я предлагаю пойти в пиццерию, – объявил он.

– После мороженого? – спросила Аня. Марио улыбнулся ей понимающе.

– И в пиццерии есть мороженое, – нашелся Франко. – Хотя это уже нонсенс есть мороженое там, где можно получить пиццу.

– У нас в Москве в старое время мы с Леной после стипендии всегда бегали в одно и то же кафе и наедались мороженого до посинения.

– Воображаю – две красивые девушки с синими губами и сосульками на носах, – засмеялся Марио.

Аня ярко представила себе это зрелище, тоже рассмеялась и подумала: он сказал «две красивые девушки», уравняв ее с Леной. Интересно, его слова – дань вежливости или он так считает? Господи, что за дурацкие мысли лезут ей в голову?

– Но почему вы сказали «в старое время»? – спросил Марио.

– Потому что в годы перестройки на месте кафе сделали казино.

– Значит, у вас перестройка – это когда вместо кафе делают казино? – спросил, словно сделал открытие, Марио.

– К сожалению, это самый безобидный пример.

– Вы жалеете, что старого уже нет?

– Очень сложный вопрос. Что понимать под старым? То, что было во времена моего детства? Так это будет ностальгия по детству, а не по старому.

Аня говорила медленно, подбирая английские слова, и по глазам собеседников чувствовала, что они внимательно и с интересом слушают ее.

– Если же говорить о Советском Союзе, то и здесь возникают сложные и противоречивые чувства… Конечно, мне немного грустно. Как, наверное, было грустно римлянину, когда рухнула Римская империя. Или англичанину, когда распалась Великая Британия. Я знаю, что на севере Италии есть сепаратисты, которые носятся с идеей отделения севера Италии от юга. Скажите, вам не стало бы грустно, если бы они победили и распалось государство, которое родилось здесь, в Турине, сто двадцать лет тому назад?

– Мне даже трудно такое представить, – признался Франко.

– А у нас пришлось резать по живому. Без анестезии, – грустно пошутила она, и Марио кивнул с улыбкой:

– Я понимаю.

– Сознание того, что ты участвуешь в неизбежном историческом процессе, – Аня умолкла, подбирая слова, – еще никому не облегчало принятия данного процесса.

Марио опять кивнул задумчиво:

– Все, что вы сказали, очень глубоко и интересно. Я никогда об этом не думал…

– И слава богу, что у вас нет такой необходимости. Раздался звонок в дверь. Пришла Лена.

– Наконец ты пришла! – воскликнул театрально Франко. – А то они затеяли такой интеллектуальный разговор, что я замерз, как от мороженого. Скорее едем отогреваться пиццей!

В машине Аня села на заднее сиденье рядом с Марио.

На повороте ее прижало к нему. Он не торопился отодвинуться, и она с удивлением обнаружила, что ей приятно ощущать прикосновение его мускулистого тела.

«Притулилась», – подумала Аня, вспомнив любимое словечко тети Поли, которая частенько, подперев правой рукой подбородок, а левой – согнутый локоть правой, подолгу смотрела на нее с нескрываемой жалостью и сочувствием, словно Аня была смертельно и неизлечимо больна, и с горестным вздохом произносила: «Тебе бы к хорошему мужику притулиться…»

…Крохотная пиццерия располагалась в тихом переулке: несколько столиков в зале и несколько на тротуаре под тентами, отгороженных от прохожих кадками с экзотическими растениями.

Хозяин сам принял заказ. Это означало, что они здесь завсегдатаи своего заведения. Поглядывая на Аню, он что-то советовал мужчинам.

– О чем они говорят? – спросила она у Лены.

– Они заказывают какую-то особенную пиццу. Марио говорит, что ты здесь впервые, и хочет, чтобы тебе понравилось.

Пицца действительно оказалась необыкновенно вкусной. Аня так и не могла толком разобрать, что туда входило. То ли дело в Москве – сыр, примитивная колбаса и томатная паста, вот и все… И вино, которое заботливо подливал ей Марио, показалось очень вкусным. Наверное, она начинала привыкать к сухому…

Весь вечер они смеялись, говорили обо всем и ни о чем. Выяснилось, что Марио играет в теннис. Впрочем, выяснилось это только для Ани, потому что Франко и Лена конечно же знали. Просто сейчас пришлось к слову. И Лена немедленно вставила:

– Аня, почему бы тебе не сыграть с Марио?

– Вы серьезно занимаетесь теннисом? – спросил Марио.

– Нет, для своего удовольствия, – ответила Аня и метнула на Лену грозный взгляд.

– Я хотел бы сыграть с вами.

– Я не привезла ракетку.

– Нет проблемы – у меня найдется для вас.

– Я не люблю проигрывать, – смеясь, сказала Аня.

– Почему вы решили заранее, что проиграете? – удивился Марио.

– Иногда я чувствую силу противника, не выходя на корт.

– Никто не любит проигрывать, – изрек философски Франко. – Если бы любили, не было бы спортивных игр.

– Так я заеду за вами завтра после работы? – спросил Марио.

– О'кей, – согласилась Аня.

Почти полугодовой перерыв никак не сказался на Аниной игре, она все так же чувствовала мяч, уверенно подкручивала, предугадывала траекторию полета после удара Марио.

Минут десять они разминались и потом приступили к игре.

Марио любил действовать на задней линии, что, кстати, отлично соответствовало его характеру, спокойному, надежному, может быть, немного излишне флегматичному. Он подавал сильно и точно, гонял Аню по корту, навязывая ей свою манеру игры, в которой был конечно же значительно сильнее ее и которая совершенно не подходила Ане с ее взрывным, импульсивным темпераментом, стремительностью, резкостью. Аня любила неожиданно выходить к сетке, подрезать, гасить, рисковать, часто теряла на этом очки, но ее игра всегда привлекала зрителей.

Первую партию она проиграла вчистую.

Отдыхая, потягивая сок, она подумала, что нужно изменить тактику и попытаться побить Марио его же оружием – перейти на заднюю линию и играть до первой ошибки, но отказалась от этой мысли: во-первых, Марио был технически сильнее, а во-вторых, как шутил ее тренер, не корову проигрываем. Но Аня не любила проигрывать, а еще больше не любила играть не в свой теннис – осторожничать, выматывать, выжидать.

– Вы очень сильно играете, – похвалил ее Марио. – У вас атакующая манера.

– И на этом я проигрываю.

Ей подумалось, что в жизни, пожалуй, лучше иметь дело с теми, кто играет, как Марио, – надежно, спокойно, размеренно. А вот Олег тоже любил выходить к сетке… Господи, когда она перестанет вспоминать его?

После отъезда Николая она только и делает, что старается забыть – сначала его, потом Андрея, теперь вот Олега. Но у нее не очень-то получается…

Когда-то гостивший у них двоюродный дядюшка отца, известный ученый, блестящий рассказчик, человек с энциклопедическими знаниями и феноменальной памятью, отсидевший в советских тюрьмах и лагерях более двадцати лет, на восторженную реплику матери: «Сколько же вы помните, Михаил Алексеевич, сколько в вас мудрости!» – ответил с грустной улыбкой: «Мудрость не в том, чтобы помнить, милая Аллочка. Мудрость в том, чтобы забывать».

«Значит, я дура», – с присущей ей решительностью подвела итог своим мыслям Аня. Она ничего не могла забыть, а более всего Андрея, хотя он умер и уже никогда не возникнет в ее жизни. «Нет, не умер, а погиб, и убила его я. От этого мне никуда не деться…»

– Вы раздумали играть? – раздался голос Марио. Аня встала и решительно пошла на корт.

Все три партии она проиграла, хотя третья далась Марио с большим трудом.

Они пошли в бар, и Аня попросила заказать ей мороженого. Но Марио задумчиво посмотрел на нее:

– Мне после игры можно, проверено неоднократно. А вам, боюсь, может навредить, вы простудите горло.

– Пожалуй, вы правы, немного рискованно.

– Поэтому давайте воздержимся.

– Но вам-то зачем воздерживаться? – спросила Аня.

– За компанию.

– Нет-нет, ради бога, не надо жертв, – запротестовала Аня.

– Это не жертва, а самооборона, – заявил Марио.

– От кого вы собираетесь обороняться?

– От зависти.

– Не понимаю… – растерялась Аня

– Все очень просто: я буду есть мороженое, а вы будете пить кофе и страшно завидовать мне, и тогда со мной обязательно что-нибудь случится – либо я подавлюсь, либо уроню кусок на брюки.

Аня рассмеялась, и они решили выпить по чашечке кофе.

Марио довез ее домой и пригласил в следующее воскресенье поехать с ним в Альпы.

…Они выехали рано утром, чтобы не попасть в заторы и не стоять в бесконечной колонне автомашин, устремляющихся каждый уикенд к северным границам Италии.

Они проехали несколько небольших городков или деревень, Аня никак не могла понять разницы между ними – не это ли имели в виду коммунисты, когда говорили о стирании грани между городом и деревней? – потому что в каждом таком месте все улицы были мощены камнем, стояли великолепные дома, магазины сверкали витринами с теми же товарами, что и в Турине, а в центре чистенькой площади высился старинный храм.

– Мы едем к границе с Францией и Швейцарией, – объявил Марио. – Туда, где Сен-Бернарские перевалы.

– Разве их два? – удивилась Аня. – Я по школе помню только один.

– На самом деле их два – Большой, который ведет в Швейцарию, и Малый – во Францию. А мы с вами поднимемся на Монблан.

– Не может быть, – оторопела Аня, – каким образом?

– Ну, не на самую, конечно, вершину, но все-таки мы будем на Монблане.

– Господи, звучит как в чудесном сне! Подумать только – я сегодня буду на Монблане! – не могла успокоиться Аня.

Долина, по которой мчалась машина, постепенно сужаясь, вела их все дальше на север. Справа появились очертания настоящего рыцарского замка. Он стоял на вершине холма, на фоне круто поднимающейся вверх горы, серый, мрачный, словно покрытый многовековым слоем пыли, строгий, без затейливых башен и зубчатых стен. Это удивительное зрелище словно ворвалось в современность из глубокой старины.

Марио заметил, как Аня повернулась вслед за исчезающим из поля зрения замком, и сказал:

– Смотрите вперед, здесь в долине Аосты он не единственный – слева будет еще один замок.

Действительно, с крутого холма нависал прямо над дорогой и господствовал над всей местностью такой же суровый, как и первый, весь покрытый вьюном старый замок. Вероятно, у одного из его владельцев, что на протяжении веков сменяли один другого, разыгралась фантазия, и он пристроил легкомысленную и вычурную башенку, которая устремилась вверх, выпадая из общего, раннеготического стиля.

– Какая прелесть! – воскликнула Аня. – Там наверняка живет сказочная принцесса.

– Я должен вас разочаровать – в наше время принцессы любят комфорт, даже сказочные, а в таких замках, если их не реконструировать, не так-то просто жить – в них нет ни электричества, ни воды. Многие владельцы продают их, так как не в состоянии содержать.

– Но кто их может купить?

– О! Если у одного нет денег, чтобы реставрировать и содержать родовой замок, то всегда найдется кто-нибудь другой, кто может себе это позволить. Какая разница? Главное – сохранить памятники истории.

– Вы льете бальзам на сердце историка, – сказала Аня. – К сожалению, у нас те, от которых многое зависит, думают совсем иначе. И получается ни себе, ни другим, в результате происходят такие невосполнимые потери, что просто хочется плакать от обиды, бессилия и отчаяния.

– У нас тоже так бывает. Но иногда случаются счастливые исключения. У меня есть друг, барон Алессандро.

– Настоящий барон?

– Да, он потомок очень древнего рода. А чему вы удивились? Разве в России нет баронов?

– Видите ли, барон для меня понятие… как бы точнее сказать… скорее литературно-историческое. – Аня хотела назвать барона Дельвига или барона Врангеля, известного полярного исследователя, чьим именем назван остров, который даже большевики не стали переименовывать в своем безудержном раже все переделать, а затем… Она могла бы рассказать и о бароне Строганове. Но каждое из имен нуждалось в пояснении и влекло за собой экскурс в русскую историю. Для подобной беседы Ане не хватало слов в ее английском, да и не было уверенности, что слегка англизированный Марио может проявить интерес к этому. Поэтому она вдруг выпалила: – Например, барон Мюнхгаузен.

Марио рассмеялся.

– Нет, Сандро не похож на Мюнхгаузена. Он очень талантливый инженер и практичный человек, влюблен в свой старый родовой замок, который уже стал разрушаться, потому что требовал грандиозного ремонта и больших денег. Тогда барон решил продать его одному американскому миллионеру, чтобы спасти от катастрофы, и вдруг – получил огромное наследство!

– Как в сказке! – воскликнула Аня.

– Да, именно так оно и было. Он вложил все средства в реставрацию замка и сам работал, забыв обо всем на свете. Зато теперь его красавец-замок открыт для туристов.

– Фантастика!

– Если хотите, мы можем поехать туда в следующий раз и осмотреть его. А я договорюсь с Алессандро.

– Конечно, хочу! Я никогда не бывала в замках, – обрадовалась, как маленькая, Аня.

…Шоссе втянулось в теснину, и теперь машина ехала под крутой, почти отвесно уходящей ввысь скалой.

– Скоро приедем, – сказал Марио.

Они свернули с магистральной дороги в сторону и въехали в небольшой городок, чистенький и прелестный, как на открытке.

Марио остановил машину, достал из бардачка карту, некоторое время изучал ее и потом медленно поехал вперед, петляя по узеньким улочкам, где чудом разъезжались встречные машины. Буднично показал вперед:

– Монблан.

Аня охнула, всмотрелась, но ничего не увидела: в горах стоял туман.

Вскоре они остановились у большого здания нижней станции канатной подвесной дороги.

Марио вытащил из машины предусмотрительно взятые теплые куртки, с сомнением посмотрел на Анины джинсы.

– Наверху очень холодно. Может, нам взять плед?

– Спасибо. Вы забыли, что я из страны белых медведей?

– Да, конечно, я слышал об этом, – улыбнулся он в ответ на шутку.

Они вошли в вагончик, который шустро пополз вверх.

На промежуточной станции пересели из одного подвесного вагончика в другой. Новый вагончик устремился почти вертикально вверх, отчего захватывало дух и было немного страшновато.

Марио заметил, как напряженно держится за поручень Аня, положил свою руку на ее и шепнул:

– Не оглядывайтесь на пройденный путь, тогда не будет страшно. Смотрите вперед и вверх.

С каждым метром подъема открывался все более величественный вид. Совсем рядом с ними устремился по каменным уступам вниз водопад и исчезал среди зеленых деревьев.

– Ой, смотрите! – затормошила своего спутника Аня. – Во-он одинокий энтузиаст бредет с рюкзаком и альпенштоком! У нас говорят умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.

– Мы тоже идем в гору, вернее, едем, – уточнил Марио. – Значит, не такие уж умные, да?

Аня весело засмеялась.

Марио с улыбкой смотрел на ее оживленное лицо и думал: как разительно не похожа эта разрумянившаяся очаровательная женщина, почти девочка, на ту напряженную, зажатую, немного колючую, которую он увидел впервые на вечере у Франко. Он вспомнил давний разговор с Леной, которой искренне восхищался. Он спросил ее, а нет ли в Москве еще такой же прекрасной невесты и для него. Лена ответила, смеясь: «Поищем». Тогда он принял за шутку. И вот совершенно неожиданно шутка превратилась в действительность: рядом с ним стоит милая, умная, тонкая женщина, может быть, даже в чем-то интереснее Лены, и, черт возьми, ему страшно хочется обнять ее и поцеловать…

– Смотрите, – снова стала теребить его Аня, – орел парит ниже нас! Как интересно.

Марио обнял ее за плечи и притянул к себе. Аня подняла голову и взглянула ему в лицо – он смотрел серьезно и в то же время вопросительно. У нее екнуло сердце.

Вагончик вполз в облака.

Резко похолодало.

Марио набросил Ане на плечи куртку и заботливо укутал теплым шарфом.

Вагончик незаметно добрался до терминала и мягко ткнулся в причал.

Они вышли, поднялись по лесенке на смотровую площадку. Здесь тумана почти не было, он остался ниже. Их окружали заснеженные откосы. На севере вздыбливалась гора с вечными снегами.

Дышать стало трудно, и голова чуть-чуть закружилась.

– Вот там граница, – показал Марио на узкий коридорчик, где стоял пограничник, – несколько шагов – и мы во Франции. К сожалению, вам без визы не разрешат.

– Зачем нам во Францию? Нам и здесь хорошо, – пошутила Аня.

Марио сфотографировал ее, сделав несколько кадров, потом попросил какого-то туриста сфотографировать их вместе.

Подул неприятный холодный ветер, серо-белая мгла поднялась снизу и окутала ближайшие скалы и далекие ледники. Пошел снег.

Они решили возвращаться. Выезжая из городка, Марио еще раз справился с картой.

– Мы заблудились? – с надеждой спросила Аня – ей очень хотелось каких-нибудь приключений.

– Нет-нет, тут есть очень хороший ресторан, я просто потерял его.

– Где вы его потеряли – на карте или в городе? – пошутила Аня.

– На карте, на карте, – обрадовался Марио. – Вот он! Их обслужили очень быстро. Ане показалось, что она никогда так много не ела.

– Что со мной происходит? Я не могу никак насытиться.

Марио рассмеялся:

– Обычное дело после такого восхождения и перепада температур. Ешьте, ешьте, за один раз фигуры не испортите.

А потом незаметно они перешли на «ты» и так легко, непринужденно провели за столом целый час, что оба с сожалением покинули гостеприимный ресторанчик и направились к машине.

В Турин вернулись, уже когда начало смеркаться.

Лена уговорила Марио остаться на ужин, во время которого пытливо вглядывалась то в Аню, то в него, пытаясь высмотреть в них какие-нибудь перемены, сдвиги к сближению.

…В начале августа жара в Москве сломалась, и горожане вздохнули с облегчением.

Деля перестала ездить на пленэр, в излюбленное местечко недалеко от Абрамцево. Если отмахать три километра по асфальтовому шоссе, миновать ветшающий поселок академических дач, когда-то подаренных ученым товарищем Сталиным, чтобы верно служили и делали побольше открытий, потом еще километр по проселку, то открывался кусок первозданной, нетронутой русской природы с ее тихой красотой и бесконечной далью синевато-зеленых лесов. Но как ни хорошо было там, на свежем воздухе, Деля предпочитала работать в своей мастерской.

«У кого клаустрофобия, боязнь замкнутого пространства, а у меня клаустрофилия, любовь к замкнутому пространству…

Интересно, существует ли такой термин или я его сочинила сама?» – раздумывала она, просматривая за завтраком утреннюю почту.

Платон выписывал «Московский комсомолец», восхищался хулиганством мальчишек и девчонок, нахально создающих свой стиль русской желтой прессы, и Деля продолжала выписывать эту газету, хотя и морщилась брезгливо от ее вопиющей безграмотности.

Кроме газеты, сегодня доставили толстое письмо из Италии, но Деля отложила конверт, потому что решила, что в письме скорее всего есть фото, и ей хотелось рассмотреть их не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой. Она уселась поудобнее в старое кресло Платона с протертыми подлокотниками и распечатала конверт. Действительно, в письме она обнаружила десяток фотографий, толстенное письмо, написанное каллиграфическим почерком Лены с Аниной припиской и ее же вставками и даже смешными рисунками.

Дочитав письмо до половины, Деля сообразила, что оно адресовано не только ей, но и Наташе. Она бросилась звонить подруге.

Наташка оказалась дома, сказала, что немедленно примчится, что умирает от любопытства и что у нее новости и что вообще черт знает, сколько не встречались, хотя она, видит Бог, несколько раз звонила Деле, хотела пригласить ее на дачу, где Дим Димыч построил новый потрясающий бассейн…

– Интересно, о чем мы будем говорить, если ты все новости выпалишь мне по телефону? – спросила Деля.

Наташка захохотала и повесила трубку.

Через двадцать минут она буквально влетела к Деле – она теперь сама водила машину и делала это с великолепной лихостью и одновременно с чисто женской осторожностью.

…Они читали письмо – каждая про себя, потом отдельные места вслух, рассматривали фотографии, обсудили Марио и нашли, что он хорош, но наша Анька лучше, взгрустнули, что не могут прямо вот сейчас купить по туру и махнуть в Италию: Наташа – из-за репетиций и приближающейся премьеры – она получила главную роль, хоть и во втором составе, но буквально заходилась от восторга, а Деля – из-за нескольких заказов.

– Кстати, – спохватилась Наташа, – может быть, у тебя нет денег? Так я возьму у Дим Димыча.

– Деньги есть… – протянула Деля. – Понимаешь, последнее время работы Платона так выросли в цене, что я просто боюсь держать их дома. Ты заметила? Я стальную дверь поставила.

– Заметила и удивилась. Платон всегда издевался над ними – мол, для профи раз плюнуть, а лох не полезет.

– Все-таки спокойнее… А картины я отдала в хорошую галерею – почему они должны стоять у стенки?