Текст книги "Все реки текут"

– Эй, на борту!

– Кто там? – на палубу вышел низкорослый мужчина с трубкой в зубах, в рубашке с закатанными рукавами.

– Эдвардс с «Филадельфии».

– А, Тедди… Это ты, сынок? Давай сюда! Ты приехал, чтобы еще раз взглянуть на мою красавицу-малышку?

– Я уже видел, спасибо.

– Ты только послушай, Мабель, он не хочет смотреть на нашу дочурку! А кто это симпатичная молодая леди?

– Новая владелица судна, мисс Филадельфия Гордон.

– Совладелица, – смутилась и уточнила Дели.

– Добрый вечер и добро пожаловать на «Провидение», мисс Филадельфия. Очень звучное имя. Я тоже решил назвать ребенка именем корабля, но когда родилась девочка, жена сначала никак не соглашалась, пока я не вспомнил, что в низовьях есть судно под названием «Марион».

– Какая разница! – сказала выходя на свет фонаря хорошенькая толстушка с задорными черными глазами. – Анна Мария – это то, что надо. Не хотите ли зайти в салон, мисс Филадельфия? Конечно, там не убрано, но когда у вас маленький ребенок, сами знаете, как это бывает…

Дели, разумеется, ничего такого не знала, но поспешила с ней согласиться.

В углу тесного помещения стояла закрытая деревянная кроватка, в которой спокойно лежала девочка и рассматривала пальчики. Движения ее были нескоординированны и непроизвольны. Она радостно гулила и пускала пузыри.

– Хотите ее подержать? – спросила счастливая мамаша, как если бы это была высшая честь, которой она могла почтить гостью.

Дели смутилась. Она не умела обращаться с такими крошечными младенцами и со страхом смотрела, как мать вынимала девочку из кроватки, в следующую секунду плотный теплый сверток уже оказался у нее на руках.

– Ты чудесная девочка, – Дели с ножной улыбкой наклонилась к малютке.

Девочка смотрела в незнакомое лицо с удивлением, но без испуга. Глаза ее округлились. От младенца сладко пахло материнским молоком. Вдруг девочка засунула в рот кулачки, улыбнулась и засучила ножками. Дели зачарованно смотрела на согнутые розовые ручонки, на малюсенькие пальчики с ноготками, точно крошечные перламутровые раковинки, пока мать мягким, но решительным движением не забрала назад свою собственность. Ребенок повернул головку, продолжая сосредоточенно глядеть на незнакомое лицо.

– Анна Мария уже начинает замечать все предметы. Муж говорит, что она очень смышленая…

– Так оно и есть! – воскликнул Джордж Блекни, входя с Брентоном в каюту. Последнему пришлось наклониться, чтобы не задеть головой о низкую притолоку.

Подойдя к кроватке, он протянул девочке большой палец руки, наблюдая, как она пытается его схватить. На лице его играла легкая улыбка с оттенком изумления.

– Это – лучший ребенок на реке, до самого Уэнтворта, правда, Тедди? – сказал Джордж.

– Тебе хорошо говорить, а возиться с ней целыми ночами, когда она плачет и не спит, приходится мне, – сказала жена, сочтя нужным несколько охладить его восторги.

– Ну, что вы будете пить за здоровье моей дочки? – спросил Джордж.

– Спасибо, старик, нам пора. Я только хотел показать мисс Гордон, как выглядят другие речные суда. Мисс Гордон пора возвращаться.

Зеленые глаза Брентона остановились на Дели и ей снова почудилось, что в этом мире есть только они двое. Она автоматически попрощалась и сошла в шлюпку. Помахав хозяевам на прощание, они двинулись вдоль линии судов. Некоторые из них были темны и молчаливы, другие сияли огнями. С одного корабля послышалось пение и рыдающие всхлипы концертино; с другого – звон перемываемой оловянной посуды; кто-то опрокинул в воду ведро с мусором.

«Чего только не бросают в реку, а она все равно остается чистой», – подумалось Дели. Она смотрела на редкие облака, торжественно проплывающие в звездном небе в сторону юго-запада, и рассеянно думала о круговороте воды: река впадает в море, над ним образуются облака; они плывут над землей, выпадая в виде дождя или снега, и снова потоки воды устремляются к морю. Ей припомнились строчки, которые любил повторять Адам:

 
Я смотрю на звездный лик ночи,
На плывущие облака – строки высокой поэзии.
И, пожалуй, мне никогда б не родиться,
Но позвали с собой облака, унесли на крыле легкой
тени…
 

Впервые за многие месяцы она заплакала об Адаме. Что с ней происходит? Она была так бездумно весела весь вечер! Сквозь слезы, застилающие ей глаза, она смотрела на звезды, и они то ярко вспыхивали, то расплывались. Чудные звезды, алмазный Южный Крест! Их царственное равнодушие пронзало ее сердце.

Лодка повернула, и небо тоже медленно повернулось вослед. Теперь их несло течением, весла без всяких усилий опускались и поднимались над водой.

Когда они поравнялись с «Филадельфией», Брентон выгреб на середину реки и, положив весла в лодку, сел рядом с Дели.

– Что это? Слезы! – Он сделал вид, что страшно удивился. – Разве в реке мало воды? – он обнял ее и прижался щекой к ее лицу. Она слабо улыбнулась: рядом с ним ей было спокойно и надежно.

– Удивительное вы существо, – сказал он и обнял Дели. Они неотрывно смотрели друг на друга, меж тем как лодка дрейфовала вниз по течению. Из прически у Дели выпала длинная прядь, он обернул волосы вокруг ее шеи, сделав при этом зверскую гримасу. Она легонько укусила его за руку, и он начал осыпать ее лицо поцелуями и не мог оторваться, пока лодку не снесло к излучине ниже устья реки Кэмпасп.

Пока они молча возвращались назад, Брентон не спускал с нее глаз. Придерживая за руку, он помог ей взобраться на палубу. Она была холодна как лед.

– Вам надо согреться! Я сейчас принесу вина.

– Нет, нет, я только возьму шляпку! Она, наверное, осталась под тентом.

– Сейчас принесу.

Дели безуспешно пыталась заколоть свои распустившиеся волосы, а он стоял и смотрел на нее, держа в руках шляпку. На корме горел фонарь, в свете которого четко вырисовывалась ее грациозная фигура с поднятыми вверх руками: тонкая талия, упругая грудь, изящные линии длинной юбки.

Когда они подошли к борту, Брентон вдруг наклонился и стал что-то делать с трапом. Потом он вытянул его наверх и бросил на палубу.

– Теперь мы на острове, а кругом – вода, – сказал он и поднял ее на руки.

9

Когда на другой день Дели вошла в студию и бросила короткое «Доброе утро», господин Гамильтон посмотрел на нее испытующе. Она взглянула на себя в маленькое зеркальце, чтобы узнать, изменилось ли что-нибудь в ее лице, стало ли его выражение более мудрым и зрелым. Прошлой ночью она испытала странное ощущение, будто ее захватила примитивная, безжалостная сила, безликая, неотвратимая. Ее тело было лишь орудием этой слепой силы. Должно быть, это отразилось и на лице…

– Что это с вами сегодня? – пробормотал господин Гамильтон. – Вы чертовски похорошели.

«Я влюблена, – чуть не сказала она. – Я люблю и любима, я буду любить всегда!» Однако она сдержала себя.

– Не знаю… Сегодня такое прелестное утро!

– Разве? По мне так холодновато.

– О нет! Погода чудесная!

Он подвинул кушетку ближе к итальянской балюстраде.

– Сегодня придет мисс Григс, как вы помните. Поставьте, пожалуйста, сюда цветы. Я хочу сделать с нее хороший портрет, он может принести нам кучу заказов.

Сейчас, придет Бесси! Смешно вспомнить, как она, Дели, ревновала ее к Адаму, когда он переехал в город. Бесси Григс с ее смазливым личиком, свободным обращением и неограниченными возможностями в выборе туалетов. Подруги ее любят, молодые люди гоняются за ней, она не отказывает себе ни в чем. В это утро Дели вдруг ощутила, что ей нет никакого дела до успехов Бесси.

Руки Дели работали механически, а услужливая память то и дело вызывала в ней физическое ощущение ласк Брентона, и это заставляло ее сердце биться чаще. Она была во власти этих воспоминаний, когда отворилась дверь и в студию вошла Бесси Григс. Она была одета в шикарный костюм, отделанный мехом, над маленькой шляпкой развевался целый веер из перьев; золотистые волосы были гладко зачесаны назад, губы и щеки алели, как в раннем детстве.

Позади нее шла высокая апатичного вида девушка с черными волосами и удлиненными темными глазами, одетая с тем небрежным изяществом, которое заставляло думать о Мельбурне. Дели не без труда отвела от нее взгляд и сделала вид, что смотрит в книгу заказов.

– Привет, Дели! Ты всегда приходишь так рано? – весело воскликнула Бесси. – А мы еле-еле поднялись, чтобы успеть к назначенному времени. – Она обернулась к своей спутнице. – Знаешь, Неста, Дели сама зарабатывает себе на жизнь, правда, здорово? – Ее восхитительные белые зубы блеснули в улыбке, но голубые, точно китайский фарфор, глаза оставались спокойными.

Не отвечая ей, девушка внимательно взглянула на Дели.

– Бесси не представила нас. Меня зовут Неста Моттерам.

Голос у нее был глубокий, с теплыми интонациями, он сразу расположил Дели к ее владелице.

– Доброе утро! Меня зовут Филадельфия Гордон.

– Какое необычное имя! Вас назвали так в честь города? Или, может быть, судна?

– Разумеется, в честь города. Мой отец мечтал побывать там. Существует и судно, названное в мою честь.

– Ну уж и судно! – съязвила Бесси, раздосадованная тем, что разговор идет помимо ее участия. – Допотопный колесный пароход.

– Как славно! Я очень люблю такие суда. Можно мне взглянуть на него?

– Он сейчас в гавани. Мы можем пойти туда в мой обеденный перерыв, – предложила Дели, сама удивляясь своему внезапному побуждению.

– А я собиралась устроить ленч втроем, – с досадой сказала Бесси. Она сердито отошла от них и приняла эффектную позу перед камерой, почти мгновенно сменив обиженное выражение лица на лучезарную улыбку.

– Идемте, я покажу вам свою рабочую комнату, – Дели взглянула из-под длинных ресниц на стройную фигуру посетительницы, затянутую в шоколадно-белый костюм из шерстяной шотландки, отделанный коричневым бархатом. На голове у нее был коричневый ток, очень подходивший к темно-карим удлиненным, точно у египтянки, глазам. Дели была очарована ею. Она ввела гостью в свою комнатку в задней части ателье. Неста шла ленивой скучающей походкой, однако ее быстрые темные глаза мгновенно все замечали.

– Что это такое? – спросила она, вытаскивая написанный маслом вид Эчуки, стоявший между столом и стеной. – Это вы сами нарисовали?

– Да. По профессии я художница, а здесь работаю из-за денег.

– М-да! – уловив в ее голосе одобрительную интонацию, Дели покраснела от удовольствия.

– Я собираюсь продолжить свое обучение в Мельбурне.

– Вам обязательно надо это сделать. Надеюсь, я еще буду там.

– А я думала, что вы живете в Мельбурне постоянно.

– Я там живу, но в конце августа уеду за границу.

– О! Как я вам завидую. Франция, Италия… Флоренция… Лувр… Уффици, Питти…

– Я собиралась писать путевые заметки. Литература – моя слабость, но у меня не хватает воображения, чтобы выстроить сюжет, – она присела на край стола, устремив взгляд на медленно вращающиеся крылья ветряной мельницы за окном. – Знаете, что мне мешает в жизни больше всего? У меня слишком много денег.

Это признание было сделано так естественно и даже с юмором, что его нельзя было принять за пустую рисовку.

– Слишком много денег! – повторила Дели в глубочайшем изумлении. – Невероятно!

– И тем не менее это так. Отказаться от роскоши неимоверно трудно, для этого нужна большая сила воли. Если я поеду третьим или вторым классом, мои впечатления будут богаче и многообразнее. Стивенсон путешествовал по Франции на осле и написал после этого замечательную книгу. Но я слишком люблю комфорт и кроме того я – женщина. Это часто мешает.

– Разве? – они обменялись быстрыми взглядами и рассмеялись.

– О чем это вы здесь сплетничаете? – Бесси, словно лебедь, подплыла к ним, кокетливо изогнув шею и подняв руку к волосам.

– Разумеется, о нарядах и о сургуче – о чем же еще? – сказала Неста.

Бесси мгновенно зацепилась за последнее слово.

– О, я видела божественный лиловый цвет, никакого сравнения с красным! Это так банально запечатывать письма красным сургучом!

– Мне хочется изобразить вас в этой позе, – внезапно сказала Дели. Она окинула Несту изучающим взглядом: та сидела на краю стола, грациозно уперев длинную руку в бедро; ее взгляд был устремлен вдаль.

Неста перевела глубокие, мерцающие глаза на Дели:

– А вы и портреты пишете?

– Только не говорите об этом моему шефу: господин Гамильтон не любит конкуренции. Если честно, я попробовала себя лишь дважды, в автопортрете, если не считать школьных упражнений, для которых мне позировали мои соученики. О, если бы мольберт был со мной! – Она лихорадочно искала карандаш, чтобы успеть схватить позу, пока Неста не переменит ее.

– Ты никогда не предлагала нарисовать меня, – ревниво заметила Бесси.

– О, тебя может достойно запечатлеть только камера, моя милая! Ты слишком совершенна, – синие глаза Дели блестели радостным возбуждением. – Согласны вы позировать мне? – спросила она Несту.

– А почему бы и нет? Если хотите, я закажу вам свой портрет.

Дели изумленно воззрилась на нее, чувствуя, как краска заливает ей лицо. Ленивое высокомерие, прозвучавшее в тоне Несты, укололо ее больше, чем сами слова.

– Мне не нужны ваши деньги! – презрительно бросила она. – Меня заинтересовало ваше лицо. Если бы не это, я не стала бы тратить на вас время, ни за какой гонорар.

– Извините меня, – Неста сделала непривычный для нее порывистый жест. – Нет, в самом деле! Ну докажите, что вы меня простили. Я вас очень прошу сделать мой портрет.

– Когда вы сможете позировать?

– Приходи к нам, – вмешалась Бесси. – Неста будет гостить у меня две недели.

– Я приду завтра вечером, чтобы сделать первые наброски.

– Я все поняла! Пойдем, Неста, нам еще надо столько всего купить! – Бесси, похоже, наскучил разговор, в котором не упоминались ни туфли, ни мужчины.

…– Какая прелесть! – Неста стояла на пристани, не спуская глаз со сверкающего белой краской стройного корпуса «Филадельфии». Легкая зыбь омывала борта корабля, создавая иллюзию, что он движется навстречу течению.

Из трубы камбуза поднимался дымок. Была видна фигурка А-Ли, в синих брюках и белом пиджаке, снующего между камбузом и столами, стоящими на палубе под тентом. Перегнувшись через борт, зачерпнул ведро воды Бен. Из своей каюты вышел Брентон и помахал девушкам фуражкой. Солнце играло в его волосах. Сердце у Дели забилось часто-часто. Они стали спускаться по темным дощатым ступеням к причалу. Брентон ожидал их у трапа.

– О, благодарю вас! – игриво сказала Бесси, когда он взял ее за руку. – Я чуть не умерла от страха, пока мы спускались сюда.

Неста шла второй. От глаз Дели не укрылся долгий взгляд, которым обменялись Брентон и Неста. Внутренним взором, обостренным любовью, Дели увидела, что они оценили друг друга, и сердце пронзила острая боль. Притяжение противоположностей, брюнетка и блондин, карие глаза и голубые… Как он может засматриваться на другую после того, что произошло вчера!.. Когда он крепко взял Дели за руку своей твердой рукой, она забыла про все на свете.

– О, капитан Эдвардс! Можно нам посмотреть, как вертятся эти симпатичные колесики и все остальное? – щебетала Бесси. – Это моя подруга мисс Неста Моттерам из Мельбурна, она жутко интересуется колесными пароходами.

– Что же вам показать, мисс Григс? Это ведь не часовой механизм, здесь нет ничего хитрого. Установлен котел, как на паровозе, только колеса бегут не по земле, а по воде… Осторожнее, не испачкайтесь… А вот это вал, который вращает колеса…

Когда они проходили по узкому переходу, Брентон вдруг оттеснил Дели за котел и страстно поцеловал.

– Я позвоню тебе сегодня около восьми, любимая… Она едва пришла в себя от неожиданности и испуга. Они поспешили догнать Несту, которая шла обычной для нее медлительной поступью; глаза ее светились вниманием и интересом; Бесси не переставала щебетать с преувеличенным оживлением.

– А вот отсюда загружается топка, – Брентон открыл дверцу кочегарки и указал на аккуратно сложенные эвкалиптовые поленья в четыре фута длиной. – Вот эта штука показывает уровень давления пара. Если стрелка перейдет за отметку семьдесят пять атмосфер, котел может взорваться.

Чтобы этого не случилось, поставлен предохранительный клапан, который выпускает лишний пар. Однако наш механик Чарли умудряется держать давление на отметке восемьдесят. Для этого он прижимает клапан чем-нибудь тяжелым.

– А это не опасно?

– Не слишком. Бывает, правда, что котел взрывается и тогда страдают кочегар и механик. Такое один раз было на «Леди Августе». Но механики – народ ушлый, они научились притормаживать стрелку. Что делать, приходится держать скорость, когда перевозки грузов по железной дороге так вздорожали. В наши дни скорость – это деньги.

Со стороны порта послышалось хриплое пение, и вскоре расхристанная фигура Чарли Макбина в кепочке, съехавшей на ухо, встала, пошатываясь, у сходен.

– Он свалился в воду! – воскликнула Бесси.

– Ничего с ним не случится, – невозмутимо сказал Брентон. – Ему не впервой.

Чарли вдруг упал на четвереньки и пополз по трапу, продолжая напевать свою песню. Добравшись до палубы, он лег ничком на доски и пробормотал:

– А-Ли, будь д-друг! Принеси мне хлеба с луком. Ничто, как с-свежий лук… для ж-желудка… В нем… ви-витамины.

Брентон подошел и наклонился к распростертому телу.

– Пойдем, Чарли, я уложу тебя в постель. Лук ты получишь потом, сейчас у нас нет ни одной луковицы.

– Н-нет лука? Одну-разъединственную луковку… Моя последняя п-просьба…

– Идем! – Брентон легко поднял его на руки и понес наверх, в каюту.

– Я должна идти, если хочу успеть перекусить, – сказала Дели, остро представившая себе, как вчера ее перенесли эти сильные руки по этим же самым ступенькам.

– Пойдемте!! – поддержала ее Бесси. На лице девушки сквозило отвращение, и она брезгливо подбирала юбки, тогда как Неста с любопытством смотрела наверх, откуда доносились приглушенные ругательства.

– Мне понравился твой капитан, Дели, и я не возражала бы иметь такой пароход.

«Я и сама это вижу», – подумала Дели, чувствуя себя задетой. Несте это не составит труда, она может позволить себе роскошь купить пароход, даже не один, и отправиться в кругосветное путешествие; она могла бы учиться живописи у самых знаменитых мастеров, может покупать любые краски и любые холсты…

Настроение ее еще больше упало, когда она вспомнила, как смотрел Брентон на Несту, пожимая ей на прощание руку.

Их завтрак нельзя было назвать удавшимся. Дели, утратившая веру в себя, потерянно сидела меж своих разодетых соседок и почти физически ощущая, как бедно и неизящно она одета. К тому же Бесси, никогда не отличавшаяся тактом, вдруг обратила внимание на ногти Дели, под которыми скопилась шокировавшая подругу краска.

– У тебя ногти грязные! – во всеуслышание заявила она, чем окончательно доконала Дели.

Да, ногти у нее, действительно, были неухоженные, к тому же спеша и волнуясь, перед посещением судна, Дели не очень чисто выскоблила из-под них эту треклятую краску. Она вспыхнула и спрятала руки под стол. Что подумает о ней Неста? А Брентон? Наверное, он сравнивал ее с этой нарядной, столичной красавицей. Дели поспешно проглотила свой завтрак, не замечая его вкуса.

10

Лежа на колючей ароматной траве, Брентон смотрел в затянутое облаками небо. Непривычно теплая для зимы погода была весьма кстати, потому что они с Дели укрывались только его пиджаком.

– Мне так покойно и хорошо, – сказал он. – А тебе? Дели приподнялась на локте и взъерошила ему волосы.

– Мне тоже.

Она не лукавила, счастливая тем, что доставила ему удовольствие, заставив себя удержать стон, и он даже не догадался, как ей было больно. Она предпочла искусать себе губы, но не показать слез, в то время как он шептал ей ласковые слова. И поскольку высшее удовольствие есть лишь обратная сторона высшего страдания, оба были на высоте блаженства.

– Должно быть, уже поздно, – сказала Дели. На востоке облака скатились ниже к горизонту, и в черном небе открылись яркие звезды. Южные созвездия, когда-то казавшиеся Дели чужими, стали привычными, как лица друзей; их бесконечное передвижение в небе было похоже на перемещение воды в реке, на ощутимый бег Времени.

– Какое мне дело, поздно сейчас или рано, – сказал Брентон, и как раз в эту минуту часы на ратуше пробили двенадцать. Он засмеялся и потянулся губами к ее маленьким упругим грудям. Она наклонилась над ним, удерживая счастливый вздох.

– Но я другое дело, мне пора уходить, а то хозяйка закроет дверь.

– Это будет прекрасно! Ты останешься у меня до утра.

– Но мне завтра на работу, любимый. Отпусти меня.

– Иди, кто тебя держит? – сказал он, лишь крепче сжимая объятия. Желание снова поднималось в его крови, точно морской прилив. У нее хватило догадки не сопротивляться.

– Я так устала…

– Да, конечно. Я – эгоистичное животное.

Они нехотя оторвались друг от друга, чувствуя как их охватывает холодный воздух. От реки поднимался влажный туман. Вода тускло блестела.

– Как насчет завтрашнего вечера, – спросил он у дверей пансиона.

– Боюсь, что не смогу. Я начинаю работу над портретом Несты Моттерам.

– Той черноокой девушки?

– Да. Видишь ли, она будет здесь недолго, недели две…

– Я тоже не намного дольше!

– Но я обещала! У нее такое интересное лицо.

– Ладно! Тогда в субботу.

– В субботу вечером. Днем я буду рисовать.

Они были одни на длинной пустынной улице. Внезапно Брентон положил голову ей на грудь и спрятал лицо, как нашаливший ребенок.

– Прости меня, Дели, – сказал он приглушенно.

– За что же? – удивилась она. – Я не чувствую за тобой вины, в чем же винишь себя ты?

– Ты такая юная! Сколько тебе лет?

– Двадцать.

– Двадцать! А мне уже двадцать восемь. И я сейчас не могу жениться.

– Разве я говорила тебе, что собираюсь замуж?

– У тебя может быть ребенок…

– Иметь от тебя ребенка для меня счастье. Это будет замечательно красивый мальчик. Все будет хорошо, ведь я сделала, как ты хотел.

– Да, все будет хорошо. И все же…

– Почему я не могу иметь от тебя ребенка, если я люблю тебя? Я не вижу каких-либо юридических препятствий, хотя наше общество и оставляет желать лучшего.

– Оно лучше, чем во многих других странах.

– И все-таки оно никуда не годится. Матери-одиночки…

– Это экономическая проблема. Женщина не может содержать ребенка, воспитать его, как должно.

– Они могут делать все и работать наравне с мужчинами, если им предоставить такую возможность.

– Все да не все, – сказал Брентон и засмеялся. – Одна вещь им все-таки не по силам.

– Передай Дели свекольный салат, дорогой, – сказала миссис Григс. Она величественно восседала во главе стола; ее глаза цвета китайского фарфора были как всегда полузакрыты, будто смотреть дальше своей объемистой груди было ей не по силам. Дели пришла к ним вечером с мольбертом и красками, и с нетерпением ожидала окончания ужина.

Господин Григс передал салат и заботливо оглядел стол: может быть, чего-то не хватает? Это был низенький, седовласый мужчина, с живым подвижным лицом, очень суетливый. Он никак не мог усесться за стол: то велит наточить ножи, то потребует с кухни какое-нибудь новое блюдо.

Хотя миссис Григс постоянно разнообразила соусы, подливки и джемы, ее супругу все чего-то не хватало.

– А где же грибной кетчуп, дорогая, – сказал он, бросив торжествующий взгляд на жену.

С видом терпеливой покорности та позвонила.

– Сюзи, есть у нас грибной кетчуп?

Служанка принесла требуемое к немалому разочарованию господина Григса. Ужин, наконец, начался. – Дели так ест глазами Несту, что ей не до еды – съехидничала Бесси.

Все глаза устремились на Дели. Она смутилась: вероятно, в предвкушении долгожданного сеанса она и впрямь слишком уж вперилась в Несту, отмечая теплый оливковый оттенок ее кожи, тени в уголках рта и у крыльев носа, крутой изгиб ноздрей, надменный рот, глубокие карие глаза.

– Как мне сесть? – спросила ее Неста. – Может, вот так? – Она оперлась локтями о стол, сцепила пальцы под подбородком и жеманно закатила глаза.

Все засмеялись, кроме Дели – та была так взбешена этим фиглярством, что пища застряла у нее в горле. До самого окончания ужина она не поднимала глаз от своей тарелки.

Остальные не заметили или сделали вид, что не заметили ее молчания. Но когда все встали из-за стола, Неста взяла ее под руку и прошептала:

– Не сердись, дорогая Филадельфия. Сейчас мы с тобой закроемся ото всех, и я буду паинькой.

Ее магнетическое прикосновение и сказанные слова тут же растопили лед отчуждения – мир был восстановлен. Они удалились в отведенную им небольшую комнату. Неста сдержала свое обещание, и к концу часового сеанса у Дели уже были готовы несколько набросков в карандаше, один из которых годился для будущего портрета. Ей удалось схватить ленивый изгиб руки и линии талии, сосредоточенное и в то же время мечтательное выражение темных глаз, поразившее ее при первой встрече.

В субботу Дели пожертвовала ленчем, чтобы успеть перенести карандашный этюд на холст. По мере того как вырисовывался общий замысел, она чувствовала все большее возбуждение: над бровями и в глазах световые блики, рука в белой перчатке лежит на коленях, книга в светлой обложке, лежащая на столе, уголком касается Несты.

Однако Дели не была довольна тем, как продвигалась работа, в Несте произошла перемена. И хотя она принимала прежнюю позу, выражение глаз уже не было мечтательным: они горели скрытым огнем.

– Что с вами случилось? – недоумевала Дели. – У вас совсем другое лицо. Мне придется временно прекратить работу.

– Понятия не имею, я – все та же, – потупилась Неста. На ее полных губах играла затаенная улыбка.

Дели решила сосредоточиться на ее руках.

– Обратите внимание на то, как выписаны руки на холстах старых мастеров, – любил говорить Дэниел Уайз, – и сравните их с современными портретами. Этого вполне достаточно, чтобы определить истинного художника.

Дели отдавала портрету все свое свободное время. Брентон жаловался, что она совсем его забыла. Он заметно отдалился от нее, и она, испугавшись этой перемены, сама предложила ему позавтракать вместе на следующий день во время перерыва, тем более, что Неста тоже была занята.

– Видишь ли, я уже приглашен на завтрашний обед – сказал ей Брентон. – Ты можешь пока поработать над портретом.

– Он у меня не совсем получается, – сказала Дели. – В Несте чувствуется какое-то скрытое возбуждение, и я не могу верно передать выражение глаз. По-моему, здесь замешан мужчина.

– Глаза у нее и в самом деле необычные, – заметил Брентон.

В следующий вторник Неста позировала в последний раз перед возвращением в Мельбурн. К великой радости, Дели нашла в ней то, чего ей так не хватало в последние дни: мечтательный взгляд вдруг устремился куда-то за горизонт, и невольная полуулыбка тронула полные губы.

– Вот оно! То самое выражение. Мне придется переделывать лицо заново.

Кисть летала между палитрой и холстом. На художницу снизошло вдохновение. Ни одной ошибки, ни одного лишнего мазка! Когда, наконец, она закончила и окинула взглядом дело своих рук, она осталась в целом довольна.

– Превосходно, Дели! – прочувствованно сказала Неста. Я с удовольствием куплю его у тебя.

– Нет, он не продается.

«Филадельфия» готовилась к отплытию, и Дели пожалела, что у нее оставалось так мало времени, чтобы побыть с Брентоном. Однажды вечером она в отсутствие команды пришла на судно, чтобы подписать документы о страховании судна и грузов, после чего, как и в первый раз, оказалась на его койке. Теперь это не было столь мучительно. Дели чувствовала себя обновленной, будто родилась заново; будто они были Адамом и Евой, проснувшимися в Эдеме после первой ночи… Адам!., подумала Дели, испытывая угрызения совести: она его совсем забыла!

Но Брентон – не Адам. Он здесь, он живой, она чувствует, как гулко бьется его сердце. Ей представилось, что это горячее сердце остановилось, что этот теплый человек, который живет, дышит, любит, размышляет, превратился в горстку никчемного праха. Она в страхе уцепилась за него.

– Не умирай, Брентон! Обещай мне, что ты не умрешь!

– Боюсь, что когда-нибудь придется.

– Нет, ты не должен! Нет! Нет! – Она заплакала, встав рядом с ним на колени, раскачиваясь взад и вперед; ее длинные черные волосы упали ей на лицо. Казалось, она и в самом деле оплакивает покойника.

– Глупенькая! – ласково молвил он, намотав длинную прядь ее волос себе на запястье. – Обещаю тебе не умирать по меньшей мере двадцать лет.

– Я боюсь, что ты уедешь на эту ужасную войну в Южной Африке.

– Еще чего! Я давно понял, какая это грязная война. Почему мы должны по приказу отцов империи идти убивать себе подобных только за то, что они отказываются платить несправедливые налоги? Буры хотят одного: чтобы их оставили в покое; они воюют за свою свободу.

– Так значит ты за буров?

– Я за правое дело и против войны. Мои товарищи не должны идти на смерть только потому, что их посылают государственные мужи, называя это благородной миссией.

Дели была немного шокирована – она никогда еще не слышала таких речей. О сторонниках буров всегда говорили с презрением, как о низших, существах, стоящих на одной доске с бурами.

Впервые она отдала себе отчет в том, что у буров тоже есть любимые, которые в этот самый момент провожают воинов в бой и с мучительным страхом заклинают их:

– Тебя не должны убить! Нет! Нет!

Около полуночи, в верхней части пристани послышались громкие голоса. Дели вскочила с койки, сознавая, в каком ложном она оказалась положении, бросив вызов условностям. Она посмотрела на свое поведение глазами покойной матери, миссис Макфи и даже Бесси Григс. Казалось, люди из всех слоев общества выстроились в ряд, указывая на нее обвиняющим перстом.

– Не надо паниковать, – успокаивал ее Брентон, пока она торопливо одевалась и трясущимися руками закалывала непослушные волосы. – Наверное, это какие-нибудь припозднившиеся гуляки пытаются отыскать свое судно.

И действительно, голоса скоро замерли вдали, в другом конце пристани. Успокоившись, Дели прошлась по узенькой каюте, заглянула на небольшие встроенные полки: круглый кожаный футляр с красивыми массажными щетками, книги. Она взяла маленький томик Шелли, машинально открыла и увидела надпись: «Прощальный подарок. Н.».

В этом не было ничего особенного, однако Дели обратила внимание на знакомый почерк: Неста прислала ей однажды в пансион записку с извинениями за то, что не сможет позировать на очередном сеансе.

– «Н»! – вслух прочитала Дели, разглядывая крупные квадратные буквы, напоминающие печатные. И зеленые чернила!.. Кровь зашумела у нее в ушах. – Неста подарила тебе стихи?

– Ах, это! – Он наклонился и небрежно взял книгу у нее из рук. – Да, она.

Дели глядела на него расширившимися глазами.

– Но, Брентон! Я не знала, что ты встречался с ней, помимо того первого раза, когда мы втроем приходили на судно.

– Да, я встречался с ней несколько раз. Как-то мы с ней вместе завтракали. – Он выглядел смущенным, но тем не менее улыбался.