Текст книги "Все реки текут"

21

Весь следующий день Дели ждала визита фермерши. Уже к вечеру она увидела ее, несущей ведро воды с реки к задним дверям кухни. Теперь, когда резервуары с дождевой водой высохли, водоснабжение, по-видимому, осуществлялось весьма примитивным способом.

Пять коров и лошадь с апатичным видом стояли в загоне, ожидая кормежки. Больше им ничего не оставалось делать: ни одной травинки не видно было среди камней.

«Наверное, она занята сегодня, – подумала Дели, намазывая свежеиспеченный хлеб бледным, но очень вкусным домашним маслом. – Не буду ее беспокоить, лучше подожду, когда она придет сама.»

Дели вспомнила про странный плач, услышанный ею на кухне, – он будто исходил от животного. Женщина поспешила тогда выпроводить посетительницу, – это с очевидностью следовало из той резкости, с которой она позвала дочь. Дели догадывалась, что там был ребенок, разумеется, не хозяйкин – она была недостаточно молода для этого. Скорее всего, это было незаконнорожденное дитя, «приблудный щенок», как говорили о таких в этих местах; не удивительно, что мать столь остро переживала дочерний позор.

«Какое это имеет значение?» – подумала Дели, ломая себе голову, как бы потактичнее дать им понять, что она не признает условностей.

На закате дня погруженная с головой в работу Дели услышала позади себя голос своей новой знакомой:

– А вы, оказывается, художница, – это было сказано ровным голосом, не выражающим ни восхищения, ни осуждения. – Я никогда не думала, что здесь есть, что рисовать.

– Но ведь вы живете здесь постоянно, и для вас это всего лишь «опостылевшие эвкалипты», а я вижу тонкие ветви с узкими изящными листьями. Я родилась в Англии, где кроны деревьев полгода заполнены густой листвой, а на остальные полгода облетают догола. Две крайности – и ничего тонкого, нежного. А эвкалипты…

– Так вы из АНГЛИИ? – женщина произнесла это так, как если бы услышала, что Дели прибыла с луны. – Тамошняя природа, верно, очень красивая, много зелени…

– Да, слишком много. Деревья все аккуратно подстрижены. Я была ребенком, когда меня увезли оттуда, и теперь я нахожу, что покрытый высохшей желтой травой выгон трогает меня больше, чем сочная зеленая лужайка. Между прочим, зовут меня Дели Гор… то есть Эдвардс.

Женщина оторвала от холста большие выразительные глаза, в которых ощущалось что-то детское, и задумчиво взглянула на свою собеседницу.

– А меня – миссис Слоуп. Мне всегда казалось, что я бы не смогла жить на судне, разъезжая вверх и вниз по реке. Река будит во мне тревожные чувства, – она отняла у меня четверых сыновей.

– А я жила на ферме близ Эчуки, и каждый раз, когда мимо проходил пароход, я воображала, что плыву на нем.

– Мне это знакомо. В хороший сезон у нас проходит много пароходов, но они здесь не останавливаются. Этот год – исключение.

Женщины поднялись на судно, и Дели показала ей все, от камбуза до кают. Потом они поговорили на извечные женские темы – о материях и фасонах, о кулинарных рецептах, о болезнях и лекарствах. Наученная горьким опытом, Дели умолчала о своем заболевании. Детская тема, интересующая ее более всего, не затрагивалась миссис Слоуп, и Дели из деликатности тоже не касалась ее.

Той ночью она поведала мужу о слышанном ею таинственном плаче и высказала предположение, что здесь не все чисто. Рассказ Дели не слишком интересовал Брентона, какое-то время он снисходительно слушал ее, потом прервал ее речь поцелуем.

– Почему тебя это волнует, малышка? Впрочем, понимаю, тебе так долго не с кем было поболтать. В этом все дело.

– Не только в этом. Я хотела спросить ее кое о чем, но не решилась. Знаешь, я думаю… Боюсь, что мы… недостаточно хорошо предохранялись. Бесси говорила мне о признаках… по-моему, они у меня все налицо. Скажи, ты не стал бы возражать?..

– Боже правый! Ты помнишь, что сказал доктор? Это может убить тебя!

– Но ведь теперь мне лучше. Доктор, наверное, ошибся. Я хочу сказать, что я рада… – Она слабо улыбнулась чему-то своему.

– Но болезнь может снова обостриться. И у тебя испортится фигура, ты будешь выглядеть очень смешно. И не сможешь рисовать. Я допускаю, что ты рада – вы, женщины, очень странные существа.

На следующий день она пошла на ферму за яйцами и встретила мистера Слоупа. Он произвел на нее не слишком выгодное впечатление. Презрительное отношение к нему жены было ясно из той небрежной интонации, с которой она обращалась к нему. Тощий, остроносый, с волосами мышиного цвета, красными белками глаз и почти белыми ресницами, он держал себя с женой заискивающе, всем своим видом давая понять, что ее нерасположение заслуженно.

Дели не видела никакого ребенка, если, конечно, там вообще был ребенок. Тоненькую, неряшливо одетую девушку она видела лишь издали, когда та, ссутулившись, шла к реке за водой для кур.

– Захвати по пути яйца, недотепа! – зло крикнула ей мать, когда девушка вышла из курятника с пустым ведром. Та, не поднимал глаз, повернула обратно.

– Дочь у нас всегда вялая – объяснила гостье миссис Слоуп. – Приходится иногда покрикивать на нее.

Она вытащила из кучи хлама, наваленного у задней двери, картонную коробку и выхватила из рук дочери ведро с яйцами. На лице матери было написано такое отвращение, что Дели сделалось не по себе. Самый воздух этой фермы был насыщен ядом всепоглощающей ненависти.

Дели уплатила за яйца и уже направилась к двери, когда из пристройки послышались странные звуки – то ли повизгивание, то ли хрюканье. Она заставила себя ускорить шаги, сделав вид, что ничего не слышала.

Торопясь окончить этюд, пока еще не совсем стемнело, Дели услышала хруст сухих веток под ногами, и, не оборачиваясь, гадала, кто бы это мог быть. Наверное, Бен или миссис Слоуп.

Это не Брентон, с горечью подумала она. Он скорее всего пошел в гости на соседнее судно. Муж теперь редко искал ее общества. Порой ей даже казалось, что она нужна ему только для постели.

Шаги замерли позади нее, и она вдруг ощутила холодок между лопаток. Обернувшись, она увидела мистера Слоупа, который стоял чуть в стороне и искоса смотрел на нее каким-то странным взглядом.

– Добрый вечер, – сухо поздоровалась она.

Он засунул руки в карманы и, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, подошел ближе, жуя губами сухой лист эвкалипта. На нем была грязная фланелевая фуфайка, расстегнутая у шеи, бесформенные брюки съехали на бедра. Красные белки глаз и белые ресницы вызывали в ней чувство сродни омерзению. Его присутствие было ей крайне неприятно.

– Рисуете, значит… Можно мне посмотреть?

Он стоял на берегу, чуть выше ее; краем глаза она заметила, что он смотрит чересчур пристально не на мольберт, а за ее корсаж.

Она резко отпрянула назад, поспешно собрала кисти, сложила мольберт и дрожащими руками закрепила непросохший рисунок, чтобы его можно было нести, не смазав краски. Над рекой пролетела припозднившаяся кукабарра. Внизу, в заводи, ободряюще светились огни «Филадельфии».

– Спокойной ночи, – отрывисто произнесла. она, стараясь соблюсти достоинство и не сорваться на бег.

– Зачем так спешить? – вкрадчиво сказал мужчина, следуя за ней по пятам.

Она шла, не отвечая и не оглядываясь; всю дорогу до трапа ей слышались сзади его шаги.

Каждый день, примерно в одно и то же время вода в реке чуть-чуть поднималась, заполняя лагуну, где стояли плененные рекой суда. Река устремлялась к противоположному краю равнины, но затем движение полностью останавливалось – до определенного часа следующего дня. Брентон с интересом наблюдал это явление и даже засекал его по часам.

Наконец, он объявил, что кто-то запруживает реку выше этого места и затем откачивает воду насосами по нескольку часов в день. Потом насосы отключаются и в них пропускается некоторое количество воды.

– Как мило, что они не дают нам умереть от жажды, жалуя нам тоненькую струйку, – сказал он. – Разве нет закона, запрещающего перекрывать реку, а Джим?

Помощник капитана, который считался в буше знатоком законов, сосредоточенно закрыл глаза и скороговоркой пробубнил:

– Касательноземельпоберегаместественныхводоемов…

– Стоп! Не так быстро!

– «…их владелец имеет право пользоваться водой в разумных пределах. Владелец нижнего участка наделен правом пользоваться водой, напор которой не должен быть ослаблен; при этом интересы вышеупомянутого владельца верхнего участка не должны быть нарушены.» Так гласит закон. Вопрос лишь в том, что считать «разумным» в период засухи.

Через две недели вода перестала течь совсем. Все согласились, что подонки вверху выкачивают реку досуха.

Хотя мистер Слоуп был главным пострадавшим лицом, чьи права на владение и пользование прибрежным участком земли явно нарушались, тем не менее он отказался что-либо предпринимать, не желая наживать неприятностей. Его жена была в отчаянии – нечем было поить коров.

Брентон смазал свой «303» номер, а Чарли вычистил ружье покойного кочегара. Вооружившись, они тронулись пешим порядком вверх по реке. Джим Пирс в ответ на их приглашение сказал, что если бы они поплыли на лодке, он бы к ним присоединился, а так – «благодарю покорно, было бы для кого стараться».

Они вернулись с триумфом: у каждого на поясе болталась пара тощих заморенных кроликов. Еще до их возвращения показалась тоненькая струйка воды, которая потом увеличилась до порядочных размеров.

– Там большая усадьба, почти на восемь миль, – сказал Брентон.

– Ну и как они вас встретили? Здорово задирались, а, Чарли?

– Пусть бы только попробовали! Они перегородили своей дерьмовой плотиной все русло и устроили себе широкий залив на многие мили. Зеленые поля, засеянные люцерной, шикарный сад вокруг дома. Они и понятия не имеют, что где-то может быть засуха – только не у них.

– Мы застали их за работой – они наращивали плотину. Пришлось их убеждать, – Брентон похлопал рукой по дулу своего пистолета, – пока они не признали, что река принадлежит всем. У них, между прочим, есть еще и закрытый резервуар с дождевой водой.

На следующий день речной поток снова сократился до узенькой струйки, но совсем не останавливался ни разу.

Миссис Слоуп пришла на «Филадельфию» и принесла небольшую банку сливок. Дели решилась наконец открыть ей, что ждет ребенка.

– В таком случае я вам желая счастья, – сказала гостья ровным голосом, без всякого выражения. Глаза ее смотрели в иллюминатор каюты.

– Но… ваши собственные сыновья… Вы, конечно, радовались своему первенцу?

– Радовалась? Да, разумеется, я была рада. Я тогда не могла предположить, что, став взрослыми, они оставят свою мать как раз тогда, когда она в них больше всего нуждалась. Я никогда не думала, что мое дитя станет для меня источником вечного стыда.

– Вы имеете в виду дочь?

– Да. Я думаю, вы и сами догадываетесь, что у нее есть ребенок. Она – потаскушка!

– Но ведь ребенок – это еще не самое страшное, миссис Слоуп. Это бывает и будет со многими девушками, в самых разных семьях. Не стоит так переживать.

– Может, и не стоит… Нельзя строго судить девчонку, которая, как я уже вам говорила, не имеет характера. Но он! – На ее лице появилось выражение гадливости.

Страшная догадка пронзила Дели, но она была столь омерзительна, что Дели отбросила ее. В волнении она вскочила с койки, на которой сидела, бормоча что-то о необходимости поставить сливки в прохладное место. Миссис Слоуп тоже встала и, ни слова не говоря, сошла на берег.

В следующий раз Дели отправилась на ферму за яйцами. Снаружи никого не было видно, она подошла к задней двери и постучала.

– Войдите, – послышался изнутри голос миссис Слоуп.

– Я пришла купить яиц, если можно…

– Гаг-га, гагг… – послышалось у ее ног.

Она испуганно подскочила и посмотрела вниз: мальчик четырех или пяти лет сидел под столом, расставляя в ряд черные кастрюльки.

– Здравствуй, как тебя зовут? – весело произнесла она, нагибаясь к нему. Но когда ее глаза освоились с полумраком кухни, улыбка застыла на ее лице. Ребенок смотрел на нее маленькими, как у зверя, глазками с тем же точно выражением, какое она видела у мистера Слоупа.

Шеи у него вообще не было. Уши на маленькой недоразвитой голове сидели слишком низко и были плотно к ней прижаты; его отвисшая челюсть постоянно двигалась, обильная слюна капала на пол. У него был вид маленького пройдохи.

– Утг-гарр! – сказало странное создание.

– Да, это леди! А теперь забирай свои игрушки и иди к себе. Здесь ты нам мешаешь, – голос миссис Слоуп звучал предельно мягко.

Мальчик изобразил безобразную гримасу, но все же кастрюльки собрал и, точно послушное животное, заковылял прочь, что-то ворча и хрюкая себе под нос.

Миссис Слоуп посмотрела на Дели своими огромными синими глазами.

– Теперь вы знаете, – сказала она, – почему я стыдилась показать его. Он такой от рождения, и никогда не будет другим, – ее голос упал до шепота. – Клянусь вам, если бы был еще один, я задушила бы его своими руками, я бросила бы его в реку!

Дели смотрела на нее в ужасе: зреющая внутри ее жизнь, казалось, кричала, жалуясь и протестуя.

– А знаете, почему он такой? Это им божья кара – ему, этому чудовищу, и ей за то, что допустила такое. – Голос ее стал резким и скрипучим. – А мне теперь жить и видеть у себя перед глазами их позор!

Дели не знала, что ей сказать. Она готовилась к этому признанию и все же оно потрясло ее. Миссис Слоуп пришла ей на помощь. Свирепо разминая тесто, она сказала вполне обычным тоном:

– Вы хотели взять яйца, милая? Будьте так добры пойти в курятник и взять их оттуда. Вам достанутся самые свежие.

– Благодарю вас, – пробормотала Дели, кладя деньги на стол. – Я, пожалуй, пойду, а то кок ждет яйца к ужину.

Она направилась на птичий двор, не глядя по сторонам, чтобы не увидеть часом хозяина или его дочь.

В гнездах лежало четырнадцать яиц, теплые, белые, очень чистые. Такие ровные и симметричные, они заключали в себе потенциальную возможность разных уродств: цыплята с двумя головами, без глаз, без лап или, наоборот, шестилапые чудовища. Впервые она почувствовала животный страх за будущее дитя.

22

Дели знала, что не существует такого феномена, как дородовые впечатления, могущие повлиять на внешность еще не родившегося ребенка, и все-таки она испытывала суеверный страх. Она не хотела снова видеть этого уродца с его выражением хитрого животного; она не хотела видеть девушку, особенно теперь, когда она узнала ее тайну, и еще менее – отца семейства.

– Мне хочется поскорее уехать отсюда, – сказала она Брентону, не вдаваясь в объяснения. – Здесь мне неспокойно. Не могли бы мы поехать с тобой в Мельбурн.

– И бросить судно? – он посмотрел на нее с изумлением. – Ты же знаешь, что я этого никогда не сделаю, как не сделает ни один уважающий себя шкипер. Что как поднимется вода, а меня не будет на месте?

Уже не в первый раз Дели ощутила укол ревности – она ревновала его к своей тезке.

– Где же это слыхано, чтобы вода поднималась в середине лета, да еще такого засушливого? – спросила она.

– Бывают иногда непонятные вещи…

Она знала, что он и сам не верит в то, что говорит; ей было ясно одно: ехать с ней на отдых он не собирается, потому что не видит в этом необходимости.

– Поезжай одна, – предложил он. – Побудешь в Мельбурне, повидаешься с Имоджин.

– Я не хочу ехать одна. Мне надо быть рядом с тобой! Она испытывала физическую потребность быть около него. Несколько раз на дню она выискивала поводы подняться в рубку и постоять возле него, будто ненароком касаясь его руки. А когда он приходил на ее койку, она становилась скованной и не могла отозваться на его чувство в полной мере. Ей и в голову не приходило, что больше всего ей необходимо сейчас отдохнуть от него.

Миссис Слоуп больше не приходила. Дели тоже не наведывалась на ферму, хотя ей были обещаны выкройки детского белья. Как знать, возможно миссис Слоуп уже пожалела о том порыве, который заставил ее откровенничать с посторонним человеком.

Дели было так тревожно и одиноко, что она взяла за правило сидеть по вечерам на палубе вместе с мужчинами, особенно когда приходили гости с соседних судов.

Однажды вечером она села, прислонясь спиной к кожуху правого колеса, и обнаружила, что ее соседом является Чарли Макбин.

Мужчины спорили меж собой, какой котел лучше. Брентон был целиком за установку двигателя с двойным котлом, считая, что это увеличит скорость вдвое. Чарли в споре не участвовал, хотя, казалось бы, это прямо касалось его, как механика.

Он очень нервничал, ерзал по палубе, шмыгал носом, прочищал горло, делал резкие движения, отмахиваясь от москитов. Дели знала, что ее присутствие нервирует его, но было слишком жарко, чтобы уходить в каюту.

Его волнение становилось все громче, действуя ей на нервы. В последнее время ее раздражали даже ничтожные пустяки. Она вынула свой платок и демонстративно высморкалась.

Теперь Чарли был охвачен новым пароксизмом непроизвольных движений. Вдруг он принялся воевать со шнурками своих поношенных туфель. Сняв одну туфлю, он стащил и черный шерстяной носок и аккуратно высморкался в него; затем снова натянул носок и обулся. Дели была так поражена этим, что в тот момент не могла даже смеяться. Ей стало смешно много позже, когда она вспоминала о его поведении.

Эму и кенгуру сделались от голода ручными и были доступнее кроликов. Суп из хвостов кенгуру частенько значился в судовом меню вместе с жарким из диких уток. Новый кок не был китайцем, это был толстый австралиец по имени Арти. Он был свободен от условностей и отживших представлений о положении кока на судне и называл капитана «Тедди», как называла его вся команда, в которую кок вошел на равных. Но Дели он называл, как и все другие, «миссис Эдвардс» или же просто «миссис», оказывая ей уважение, подобающее единственной женщине в этих диких местах.

Когда миссис Слоуп снова пришла к ней с визитом, Дели вдруг поняла, как соскучилась по ней. На этот раз гостья выглядела менее замкнутой и даже, пожалуй, довольной: видимо, открыв Дели свою постыдную тайну, она сбросила тяжкий груз со своей души.

– Мне кажется, нас всех ожидают перемены – сказала она, ограничившись этим довольно туманным заявлением. Дели оставалось только гадать, что же произошло.

Миссис Слоуп принесла выкройки детских ночных рубашек и платьев с ужасно длинными юбками и узкими лифами и рукавами.

– Но они такие маленькие! – сказала Дели. – Не думаю, чтобы они годились даже на приличных размеров куклу.

– Что вы в этом понимаете! Сколько, по-вашему, весит новорожденный? Как правило, не больше семи фунтов.

Дели уже использовала почти весь свой запас материй еще до того, как выяснилось, что у нее будет ребенок. Вдвоем они распороли две ее белых ночных рубашки и широкое кашемировое платье. Швейная машинка стрекотала с утра до вечера. Миссис Слоуп принесла также белой шерстяной пряжи, и Дели принялась вязать, старательно, точно птичка, устраивающая гнездо для птенцов. Вот бы тетя Эстер теперь порадовалась на ее усердие, подумалось ей. Бедная тетя Эстер так и не увидела лица внучат, потеряв своего единственного сына молодым.

К марту тоненькая струйка воды иссякла вовсе, однако новая экспедиция вверх по реке ничего не дала: туда тоже не поступала вода. Великий Муррей являл собой лишь длинную цепь неподвижных омутов.

Дели смотрела на мертвую заводь, где стояла «Филадельфия», все еще державшаяся на плаву, и думала о бесконечно бегущем потоке времени. Как часто бывало она говорила о себе: «Если бы только время остановилось! Если бы этот миг длился вечно!»

Теперь она видела, что это означало бы прекращение развития. Разве хотела бы она остаться на всю жизнь ребенком, сосредоточенно выковыривающим мох из щелей между красными кирпичами в дедушкином саду? Существом, наделенным, подобно животному, органами чувств, ощущающим тепло, вдыхающим земляной запах мха, замечающим контраст красного и изумрудного цветов, но лишенного способности мыслить? Что знает ребенок о красоте и жестокости жизни?

Даже та счастливая мечтательная девочка, стоящая вместе с Адамом среди золотистых лютиков, лежащая в буше на ковре из опавших эвкалиптовых листьев… Нет! Она предпочитает перемены, развитие, приобретение опыта, плавный, но неумолимый ход времени. Река, безвозвратно уносящая все с собой, постоянно обновляется, хотя составляющие ее капли теряются в океане, который поджидает ее где-то впереди.

Теперь ей шел двадцать четвертый год, ее ребенок должен был родиться в мае. Незаметно проходили недели и месяцы этой странной жизни в речном плену, но для нее, Дели, время измерялось категориями иной жизни, которую она носила в себе и первые слабые толчки которой она ощущала со смешанным чувством страха и восхищения. Если река не тронется к концу апреля, Дели отправится в Суон-Хилл, а оттуда – в Мельбурн, где она будет рожать.