Текст книги "Все реки текут"

14

– Передай мне большой дуршлаг, Мэг, – сказала миссис Мелвилл, быстро сдвигая с плиты кастрюльку с цветной капустой. – Ты приготовишь пюре, дорогая?

Она подняла крышку и склонилась над кастрюлей, пар окутал ее румяное лицо с резко высеченными чертами.

Ну что за девочка, подумала она и вслух спросила:

– Это один из тех кочанов, что ты вырастила, да? Тебе бы быть дочерью фермера, Мэг. Это настоящее чудо.

Она сбросила «настоящее чудо» в дуршлаг, и оно лежало там – округлое, кремовато-белое и плотное, словно кучевое облако. Белый соус с большим количеством масла, посыпанный мелко нарезанной петрушкой, был уже готов и стоял на краю теплой плиты.

Мэг любила вечернюю трапезу. За окном уже сгущались сумерки; свет лампы казался желтоватым. Большая светлая кухня наполнена ароматом еды, приготовленной с таким совершенством, когда уже один запах вызывает наслаждение. Сегодня Мэг приготовила паровой пудинг и надеялась услышать слово похвалы от Гарри. Миссис Мелвилл постелила скатерть и вытащила из плиты подогретые тарелки.

– Можно звать мужчин, Мэг.

Она пошла окольным путем – через свою комнату, где взбила щеткой черные шелковистые волосы.

– Когда я выйду замуж, – сказала Мэг своему отражению, – я приготовлю обед, поставлю его в печь, потом пойду приведу себя в порядок, и уже тогда позову Гар… Я хочу сказать, моего мужа.

Ее чтение на ферме состояло в основном из женских журналов, которые миссис Мелвилл выписывала ради рецептов и модных выкроек, но Мэг прочитывала их от корки до корки: советы молодым женам, романтические сериалы, всякие истории, которые начинались со случайной встречи, а заканчивались свадебными колоколами. Из них девочка черпала все знания об окружающем мире и отношении полов, оставляя без внимания житейский опыт матери. «Мое замужество – думала тринадцатилетняя Мэг, – будет не таким».

Ее муж будет приносить ей цветы ко всем праздникам; она будет встречать его каждый день с красной лентой в волосах; и каждый вечер в подходящий момент они будут уединяться, чтобы предаться особым, мистическим восторгам в постели. Она была деревенским ребенком и давно наблюдала странные игры животных в различные времена года; на все это накладывалось ее богатое воображение: она в прозрачном шифоне, среди белых как снег, простыней, взывающая снова и снова о бесконечном, никогда не насыщающем ее блаженстве.

А когда появится ребенок, они будут стоять вдвоем над маленькой колыбелькой, украшенной оборочками и ленточками. Она никак не могла решить, кто это будет: мальчик, которого они назовут Ричард, или девочка по имени Робина; иногда, не зная, кого предпочесть, она останавливалась на двойняшках. Потом муж повернется к ней и нежным шепотом произнесет: «Дорогая, у ребенка такие же прелестные волосики, как у тебя», после чего их губы встретятся в нежном поцелуе.

– Мэг, ты позвала их? – В голосе миссис Мелвилл слышалось нетерпение. – Чай готов.

– Иду, иду… – сказала девочка нараспев и выскользнула из комнаты.

Затем они сидели вокруг стола, попивая крепкий настоявшийся чай, которым завершалась каждая трапеза, и миссис Мелвилл любовно поглядывала на Мэг. Сегодня эта девочка особенно хороша. Вот если бы у нее была такая дочь, думала миссис Мелвилл.

Дели открыла глаза и уставилась на пятнышко, видневшееся на голубовато-серебристых обоях. Чернильная клякса или же там сидит муха – нет, две мухи, и сейчас они машут крылышками.

Какая глупость! У мух нет крыльев, которыми можно размахивать, это может быть только одно – черная птица. И пока Дели следила за ней, птица выросла до размеров вороны. Она лениво хлопала черными крыльями, но не двигалась со своего места – серебряной решетки, рядом с голубой розой. Дели хотелось, чтобы птица улетела: она портила умиротворяющую гладь серебряного с голубым, на которой останавливались ее воспаленные глаза.

Откуда-то из-за решетки доносились голоса. Неужели она лежит в саду? Дели попыталась сосредоточиться и определить, наконец, где же она находится. И сразу ворона перестала хлопать крыльями, стала совсем маленькой и превратилась в жирную муху. Дели сообразила: она находится в доме Рибурнов, у нее на груди лежит какая-то тяжесть, мешающая ей вздохнуть, а во рту ощущается привкус болезни.

Теперь она узнала и голос доктора; интересно, он уже осматривал ее?

– Сильный жар, очень сильный. Ухаживайте лучше. Протирайте уксусом, чтобы снизилась температура. На вас можно положиться, мисс Дженет. Я бы предложил отправить в больницу, но сейчас ее нельзя трогать… Да… Фррр!

– Я буду стараться, доктор.

Дели слушала отвлеченно, словно речь шла не о ней, а о ком-то другом, кто никак с ней не связан. Чему быть – того не миновать: если уж так должно случиться, она готова оставить этот мир без борьбы. Ее не беспокоило, что будет с Брентоном, детьми, пароходом. Она видела, что ее жизнь – капля, нет, меньше чем капля, просто молекула в бесконечной реке вечности. Молекула Н2О. И при такой температуре она скоро испарится. Ее голова начнет испаряться первой, став необыкновенно легкой. Затем испарятся шея и плечи, а потом наступит черед сердца, и тогда все тело превратится в частицу потока…

Что-то холодное легло на ее губы, которых уже не существовало.

– Сосите этот кусочек льда, миссис Эдвардс. Я сейчас оботру вас, чтобы сбить температуру, и вам станет легче.

Перед ней тянулся длинный пустой пляж, и она шла по нему совершенно одна; высокая волна неожиданно стала настигать ее. Она побежала, но было уже поздно. Волна догнала ее, подняла, отбросила далеко за песчаные холмы и оставила там, задыхающуюся, но в сознании… Дели очнулась в постели под голубым шелковым одеялом, в большой комнате с голубовато-серебристыми обоями, которые она видела где-то раньше. Может быть, в другой жизни?

У окна на плетеном стуле женщина склонилась над вышиванием, – тетушка Эстер? Когда-то она обвиняла Дели в смерти Адама. Притвориться бы спящей, может она уйдет.

Но Дели слишком хотелось пить. Во рту у нее все пересохло. Не открывая глаз, она издала горлом какой-то жалобный звук и тут же почувствовала у губ холодный край стакана, руку, поддерживающую ее за плечи. Дели открыла глаза и увидела озабоченное лицо мисс Дженет.

– Спасибо. – Она снова опустилась на подушки, удивляясь собственной слабости, и сразу вспомнила все: прибытие парохода в Миланг, свою болезнь, приезд в дом Рибурна.

– Вы бредили, – сказала мисс Дженет с вымученной улыбкой, – по глубокий сон встряхнул вас. Ваши глаза снова стали ясными. Жар спал. – Тетушка вытащила маленький, обшитый кружевом платочек и вытерла губы – нервная привычка, как позже заметила Дели, – этим жестом мисс Дженет словно хотела убрать со своего рта всякое неподходящее выражение.

Она налила Дели лекарство с сильным запахом аниса и вышла, сказав, что приготовит для нее свежий апельсиновый сок. Дели лежала и смотрела в пожелтевший местами потолок, такой высокий по сравнению с деревянным потолком каюты. На полу был белый ковер, рядом с плетеным стулом – кресло, обитое лиловой парчой, на нем – переброшенный через подлокотник розовый халат из блестящего атласа. Кому принадлежала эта чудесная комната, яркий халат и отороченные мехом шлепанцы, которые она теперь разглядела? Может быть, миссис Алистер Рибурн, которая сбежала с торговцем шерстью? И как она могла со всем этим расстаться? Но потом Дели вспомнила одинокий берег озера, поселок в шестидесяти милях от ближайшего города, холодные юго-западные ветры, свободно разгуливающие перед домом, не защищенным ни единым деревцем…

В доме они, возможно, и создали уголок старой родины – с привезенной мебелью и произведениями искусства, но снаружи все так же воет ветер и туземцы из миссии Поинт Маклей стоят по углам улицы с затаившимися в их темных глазах нераскрытыми тайнами древнего континента. Белые дороги убегают на восток, за горизонт, и кролики, расплодившись в зарослях колючей опунции,[29]29
  Опунция – один из видов кактусов.


[Закрыть] превратились из забавных существ, населяющих рассказы Беатрис Поттерс,[30]30
  Беатрис Поттерс (1866–1943) – английская детская писательница.


[Закрыть] в настоящее бедствие.

Без детей, без всякого занятия для ума, с многочисленной челядью, освобождавшей от любых хозяйственных забот, – женщина, выросшая в городе, здесь заскучала. Утонченность мужа не спасала. Ей хотелось в Лондон. Но Рибурн мог предложить ей Марри-Бридж или Гулву.

Пламя нежно колыхалось в камине. Маленькие голубые искорки поднимались над Торящими поленьями, мерцали, исчезали и появлялись вновь. Дели в полудреме следила за ними. Какая роскошь – огонь в комнате, толстый ковер на полу и столько свободного места.

Мисс Дженет принесла ей апельсиновый сок и немного позже – куриный бульон и желе. Дели старательно ела и пила, хотя голода уже не чувствовала. Так приятно, когда за тобой ухаживают, когда лежишь спокойно, словно и вправду выброшен волной из привычной беспокойной жизни.

Дели только что проснулась и поела и вдруг обнаружила, что было далеко за полдень, вечерело. Дети, выпив свой чай, пришли ее навестить, хотя мисс Дженет предупредила их, чтобы они не мешали больной и долго у нее не засиживались.

Джеми, стесняясь, бочком подошел к постели и вежливо спросил, как она себя чувствует. Маленькая девочка уверенно прошагала к бархатному креслу, сдвинула в сторону халат и уселась, вытянув ножки вперед, с интересом разглядывая Дели.

– Как тебя зовут, дорогая? Джесси, не так ли?

– Меня зовут Джессамин Рибурн, – строго сказала девочка.

– Джессамин! Какое прелестное имя – как цветок!

– А как ваше имя? – спросил Джеми.

– Меня зовут Дели, или Дел, или Дельфина, ну и все подобные имена, а крестили меня Филадельфией, по названию города в Америке.

– Вашим именем назвали пароход, да? Я ходил к озеру посмотреть на него, дядя взял меня с собой, и механик нам все показал. Такой забавный… Ел лук, как яблоко.

– О-о! – простонала Дели.

– Я тоже хочу посмотреть… Почему дядя не взял меня? – захныкала Джесси, дергая ножками.

– Потому что ты – девочка. Девочки не могут…

– О нет, девочки могут все, – подмигнув Джесси, твердо сказала Дели. – И даже управлять пароходами. Вот только поправлюсь, и мы вместе с тобой пойдем в мой плавучий дом.

– Видишь! – сказала Джесси, скорчив брату гримасу.

– Но тетя Элли говорит, что место женщины в доме. «Ну конечно!», – сказала про себя Дели, улыбаясь в одеяло.

– Но Флоренс Найтингаль дома не живет, – задумчиво сказал Джеми.

– Молодец! Я вижу, Джеми, ты мыслишь самостоятельно.

От похвалы его бледное лицо немного разрумянилось. Слишком худой, подумала Дели, сравнивая его с собственными загорелыми, крепкими мальчиками. «Слишком избалован матерью. Вероятно, в ее жизни он занял место умершего отца; и, конечно, чересчур много женщин вокруг…»

Вошла его мать и с некоторой боязнью приблизилась к постели. Ее высоко поднятые брови придавали ей растерянный вид.

– Дорогая миссис Эдвардс, я так рада, что вам лучше… Боюсь, я была не очень полезна вам. В комнате больного я довольно беспомощна…

– Совершенно верно, – жестко сказала мисс Дженет, входя с медным чайником в руках, который она поставила возле камина. – Через минуту вам и вашим птенчикам придется уйти. Я собираюсь протереть больную.

– Птенчикам, птенчикам… – пропела Джесси, снова бросаясь в кресло.

– Я как раз за ними и пришла, – обиженно протянула миссис Генри. – У няни выходной, и они свели меня с ума. Буду рада уложить их, наконец, в постель.

– Не хочу спать… – захныкала Джесси.

– Пока я здесь, они могли бы приходить сюда; мне кажется, я сумела бы занять их, – сказала Дели. – Конечно, как только доктор позволит, я вернусь домой, но сейчас…

– Но сейчас они должны уйти. – Мисс Дженет решительно расстелила на кровати полотенце.

Дели казалось, что прошло много месяцев, прежде чем она смогла самостоятельно причесаться и взглянуть на себя в маленькое зеркальце, дрожащее в ее слабой руке. У нее не было сил поднять руки, чтобы уложить волосы, она просто заплела их в две длинные косы, вьющиеся на концах. Мисс Дженет надела на нее чистую ночную рубашку, застегивающуюся под горло и с оборочками вокруг кокетки; Дели с интересом оглядела себя в зеркало. Она удивилась блеску глаз на похудевшем, истончившемся лице.

– Дорогая, у вас чудесные волосы, – сказала мисс Дженет, взвешивая на руке одну из тяжелых кос. – Мягкие, пушистые и такие густые…

– Но эту седую прядь я ненавижу. Мне бы хотелось ее выдернуть.

– Глупости. Это облагораживает. – Она собрала полотенце, таз и мочалку. – Отдохните немного. Вам зажечь лампу?

– Нет, спасибо, я хочу смотреть на небо.

15

Дели попросила подвинуть ее кровать ближе к окну, откуда было видно озеро.

Дели лежала, следя за тем, как пляшут в золотистом свете крошечные пылинки, совсем как в тот, другой вечер четверть века назад и за тысячу миль отсюда, вверх по течению. Тогда она тоже была в постели, приходя в себя от сотрясения мозга. И было такое же чувство нереальности, будто доносившиеся до нее звуки жизни принадлежали какому-то иному миру. Потом пришел Адам и первый раз в жизни поцеловал ее.

И словно ожили воспоминания, раздался осторожный стук, и дверь отворилась. Мужская фигура возникла на пороге, и Дели на мгновение удивилась – неужели у нее опять бред. Но приглядевшись она узнала Аластера Рибурна, похожего на султана из «Арабских ночей».

Поверх брюк от костюма на нем был роскошный халат из белого бархата, отстроченный золотой нитью; кремовый кушак украшался золотыми кистями. Она была поражена и зачарована.

Он подошел к постели, встал между ней и окном и, выпростав из одеяла ее слабую руку, поцеловал.

– Слава Богу, вам лучше. Вы всех ужасно перепугали.

Дели мягко улыбнулась.

– Как же мне не будет легче при таком замечательном уходе и в такой роскоши? Ваша семья очень добра ко мне. Сегодня после обеда меня навестили миссис Рибурн и Джеми с Джессамин, а мисс Дженет так прекрасно все устроила.

– А тетушка Алисия?

– Мисс Рибурн? Нет, ее не было.

– Она ухаживала за вами, пока вы были без сознания. Она взяла на себя ночные дежурства и сменяла тетушку Дженет.

– Я поблагодарю ее, как только встану. Думаю, это будет через день-другой.

– Нет, ни через день и ни через два. – Он провел по голубому одеялу изящной белой рукой. – Сердце у вас ослаблено болезнью. Вам нужно лежать еще недели две. А плавать вы сможете не раньше, чем через месяц.

– Но я не могу! Я здесь разлеживаюсь, а пароход в это время стоит на приколе, и Брентон, и дети!.. – Я поговорю с доктором. Он не понимает…

– Очень хорошо понимает. С больным сердцем вы будете обузой для семьи; два инвалида на борту – не слишком ли? Я жесток. Но у вас нет выбора.

– Но я могу… – От волнения и слабости на глаза ее набежали слезы, и она крепко зажмурилась.

Он снова взял ее за руку.

– Вам лучше подчиниться; скажите спасибо, что вы выкарабкались. Потеряй они вас, им было бы гораздо хуже. А что касается меня… Должен признаться, я эгоистически радуюсь при мысли, что вы еще задержитесь в моем доме.

Дели открыла затуманенные слезами глаза и, встретив взгляд его темных глаз, с нежностью глядевших на нее, вспомнила вдруг своего умершего кузена. Как будто ее жизнь шла по кругу. Снова приблизившись к смерти, она оказалась в странном доме, хотя на этот раз появилась не с моря, а с озер, и это был не Адам. Но, как и тогда, у нее возникло смутное ощущение, что он хочет ее поцеловать. Но она знала, что он на это не решится, считая, что и так зашел слишком далеко, позволив себе сесть на край ее постели.

Чтобы разрядить напряженность, Дели ребячливо сказала:

– Какой чудесный халат! Какой замечательный материал!

– Да. – Он позволил ее руке ускользнуть и запахнул на груди расшитую золотом ткань. – Это китайский бархат из Гонконга. Где-то есть еще два халата – кремовый и бирюзовый. Бирюзовый я пришлю вам. Он как раз подойдет к вашим глазам, хотя они темнее – в них больше ляпис-лазури.

– Я… я думаю, миссис Генри может одолжить мне… – Она указала на кресло, где разметался халат из розового атласа. Рибурн быстро встал, сделал шаг вперед и замер, повернувшись к ней спиной. Она увидела, как напряглась вся его фигура.

– Как это здесь оказалось? – спросил он неожиданно севшим голосом. Он обернулся, его глаза были полуприкрыты веками, но даже в тусклом вечернем свете она заметила в них вспышку ярости.

– Я не знаю. Он был там, когда я проснулась. И тапочки.

– Это вещи моей жены. Я распорядился все сжечь. – Он схватил халат и тапочки и швырнул их в угол.

– Извините. – Он напряженно поклонился и вышел. Дели услышала, как он прошагал по коридору и стремительно распахнул дверь.

– Тетя Алисия! Я могу поговорить с вами в моем кабинете?

Некоторое время спустя вошла мисс Алисия Рибурн, и в комнате словно повеяло холодным бризом.

– Кромешная тьма! – отрывисто бросила она, задергивая на окнах занавески. – Я зажгу вам лампу. Или лучше еще и ночник?

– Только лампу, пожалуйста.

Когда пламя разгорелось и мисс Рибурн наклонилась, чтобы поправить фитиль, Дели заметила на ее щеках два алых пятна. Под рукой она держала великолепный халат из бирюзового бархата, расшитого золотистыми бабочками.

– Я подумала, – сказала мисс Рибурн, – что розовый вам не к лицу. Да и слишком легок для того, кто перенес пневмонию. – Она повесила бирюзовое великолепие на медный крючок и подняла все, что валялось на полу.

– У меня на пароходе есть шерстяной халат. Я пошлю за ним немедленно, поскольку, мне кажется, я еще не смогу уйти. До сего дня я не представляла себе, как тяжело была больна и чем я обязана вам и мисс Дженет. Я хотела бы от всего сердца поблагодарить вас.

Мисс Рибурн пожала плечами.

– Пожалуйста, не говорите об этом и не благодарите меня. Большую часть всех забот взяла на себя Дженет, во всяком случае я только, как велит Библия, исполняла свой долг перед странником, вошедшем в ворота.

«Совсем как тебя Эстер после моей болезни», – подумала Дели; у нее слегка закружилась голова от повторяемости всех событий. Когда мисс Рибурн ушла, она долго размышляла об этом круговращении. Было очевидно, что равнодушие мистера Рибурна к бегству жены ничто иное как маска. Должно быть, он здорово рассердился, если заставил грозную мисс Алисию кротко принести другой халат.

В течение следующей недели, воспользовавшись все возрастающей близостью с мисс Дженет, которая была гораздо доступнее, чем ее сестра, Дели отважилась расспросить ее о том давнем скандале.

– Миссис Аластер Рибурн очень красива? – спросила она, чувствуя, что переступает границу дозволенного.

– Ну, я бы не назвала ее очень красивой, – сказала мисс Дженет. – В ней не было ни представительности, ни роста, ничего такого. Конечно, я не хочу сказать, что маленькая женщина не может быть красивой – у нее были мелкие черты лица, небольшая нога и странные зеленые глаза. Котенок, называла я ее. И довольно хорошенький при этом. Но, можете себе представить, ее приятные манеры совершенно не трогали Алисию.

– Они не ладили?

– С Элли не так-то легко поладить. А жена Аластера, несмотря на ее мягкость, имела стальные коготки.

– Он очень переживал, когда она уехала? Хотя у них не было детей…

– У Аластера больше страдала гордость, чем сердце. Его мучило, что она уехала с мужланом, как он его называл, она, которую окружали красивые вещи и которой оказывалось самое нежное внимание. А она предпочла какого-то молодца из Лидса с ужасным северным акцентом и, конечно, без всякого понимания живописи и музыки. Я никогда не видела его таким рассерженным. Он сжег ее портреты – студийный и тот, что рисовал сам, выбросил в мусорную кучу одежду, которая осталась после ее бегства, и велел сжечь все, что напоминало о ней.

– Значит, это был ее халат, тот на кресле?

– Алисия не переносит лишних трат. Но все же я не могу понять, почему она хотела, чтобы вы его надели.

– А вы думаете, она сделала это намеренно?

– Да, и он это чувствует. Она знала, что он будет в ярости. Он не выносит, когда ему напоминают о ней. Я только удивляюсь…

Мисс Дженет с любопытством уставилась на Дели, ее довольно длинное лицо перекосилось на одну сторону. Она вытащила носовой платок и быстро вытерла губы, убирая этим жестом всякое выражение со своего и без того невыразительного лица.

– Что же вас удивляет?

– О ничего, ничего… Разве только по какой-то причине она хотела напомнить ему о его первой женитьбе… Алисия очень любит Джеми, – добавила она без всякой связи, явно уходя от разговора.

Дела была озадачена. Может быть, действительно, мисс Рибурн надеялась, что, увидев ее в этом халате, возбуждающем в нем мучительные воспоминания, он почувствует неприязнь к ней, к Дели? Но зачем? И какое это имеет отношение к тому, что мисс Рибурн любит Джеми?

– Я глупая старуха, моя дорогая, и позволила своим фантазиям увлечь себя. Хотя… У Элли есть второе зрение. Это шотландская черта. Иногда она знает, что случится с человеком задолго до того, как он сам узнает об этом.