Текст книги "Мэтр и Мария"

– Еще раз приветствую вас, земные жители, на этом стадионе на острове Крестовском. Хорошо звучит – на Крестовском острове. А мне тут анекдот понравился. Прилетели на землю инопланетяне. И один другому говорит: «Представляешь, я тут был две тысячи лет назад и на одной горе нарисовал крест, как ориентир, а жители этой планеты с этим крестиком понастроили храмов».

Стадион отреагировал сдержанно.

– А так и есть. Понастроили храмов, мечетей, дацанов, молельных домов. Куда вам столько? Вообще-то строить умеете, если б не воровали и не приписывали. Ты согласен, Гаврила?

Зрители уже узнавали здоровенного увальня с добродушным лицом. Этот парень возразил:

– Если б умели строить, то каждый имел бы собственное жилье. А в нашей аудитории есть люди, испорченные жилищной проблемой. Правители от царственных Романовых до Романова советского, от нынешнего до будущего правителя никак не могут расселить людей по квартирам. Ведь это первейшее – крыша над головой. В России, до того дошли, что в Греции жилье купить дешевле, чем на родине! А сколько обманутых дольщиков, кто отдал строителям свои кровные сбережения, а жилья так и не получил?

Елагин поддержал Гаврилу:

– Юморист смешно сказал про кредо строителей: «Мы кладем на совесть!». А вот этот стадион все еще не достроен. А жаль. Пришлось помочь ради встречи с вами. Нравится?

Зрители мощным хором ответили:

– Да!!!

Елагин предложил:

– А можно ли нам пообщаться с населением пару минут, как говорится, по душам? Хочется, граждане, услышать ваши откровенные речи.

С трибуны тут же задали вопрос. Почти на крике.

– Вот вы сказали про стадион – отличная работа. А как вы все это проделали, а? Р-разоблачите, пожалуйста, кто это сделал так быстро?

В лучах света стоял опьяневший Родион Михайлович Перекрестин. Почему-то его вопрос прозвучал всех громче.

– А, что у кого болит! – почему-то развеселился Елагин. – Публика радуется представлению, а строители горюют? Сейчас разоблачим. Гаврила, покажи.

Теперь перед троном Елагина высветилась аудитория, похожая на школьный класс. Гаврила прилепил на школьную доску листок, который вместе с доской стал расти до таких размеров, чтобы каждый мог различить текст.

– Служебная записка, – это читалось Гаврилой на весь стадион голосом кантора в синагоге. – О необходимости увеличения финансирования строительства стадиона.

– Все не читай, скажи саму суть, – попросил Елагин.

– Сама суть, – как поп с амвона добросовестно стал вещать Гаврила. – В этой записке просят увеличить финансирование стадиона на 15 миллиардов рублей. Так сказать, для еще чуть-чуть «попилить», то есть украсть и разделить госсредства.

– Сколько стоит этот стадион? – поинтересовался Елагин.

– Двадцать два миллиарда три миллиона семьсот шестьдесят пять тысяч двести восемьдесят один рубль 66 копеек, – отчеканил верзила.

– А нарисуй-ка нам, что вышло бы, если бы это сооружение достроилось без нашей помощи.

Удивительная акустика на этом стадионе. Артисты говорят без микрофонов, что очевидно, а люди слышат даже шепот, доносящийся со сцены.

– Сию минуту, – радостно ответил Гаврила. – Обожаю рисовать!

Откуда ни возьмись, в левой руке здоровяка оказалась палитра немалых размеров, краска на которой, казалось, флюоресцирует. А в правой руке – кисть, величиной с небольшое копье. На голове появился берет, точь-в-точь, как на карикатурах про художников.

Приняв театральную позу, этот живописец где-то с полминуты примерялся к первому мазку. А за это время перед ним вытянулся холст величиной с футбольное поле. Холст парил в воздухе горизонтально. И вот – первый мазок. Гаврила выбросил руку с кистью вперед, и на холсте мгновенно выросла стена, похожая на стену стадиона, на котором сейчас и находилась публика. Вздох восхищения каждого зрителя, объединившись в общий, казалось, чуть колыхнул эту стену. А Гаврила, в образе вдохновенного художника заработал кистью так, что его картина в несколько минут предстала перед зрителями в формате где-то 8D. Это был почти такой же стадион, где сейчас проходило представление. «Почти» настолько, что все заговорили, удивляясь то ли одинаковости, то ли разнице строения.

Конечно же, нарисованное Гаврилой сооружение, как бы с натуры, значительно уступало оригиналу. Особенно раздражали сиденья из пластмассы. Каким-то непостижимым образом зрители могли видеть холлы и туалеты, полы и потолки раздевалок, кафе и рестораны, которые на порядок хуже отличались от тех, что уже видели эти люди совсем недавно.

Главный артист встал, прошелся, глядя на картину Гаврилы.

– Это, безусловно, шедевр. Скажи, а сколько стоит это строение?

– Двадцать два миллиарда три миллиона семьсот шестьдесят пять тысяч двести восемьдесят один рубль 66 копеек, – отчеканил верзила.

Елагин подошел вплотную в Гавриле и спросил:

– Ты уже называл эту цифру. Этот стадион, где мы находимся и это убожище, которое ты нарисовал, они стоят одинаково?

– Клянусь, чем хотите, отче. Просто люди строят на некую сумму, но из нее воруют примерно половину. Поэтому мной созданный шедевр на холсте – это стадион, который скоро откроют здесь. А этот, где мы сейчас находимся, и есть реальность на объявленную сумму.

– Слишком большая разница при одинокой стоимости. Не так ли, граждане?

Его дружно поддержали и стали бурно обсуждать наглядное пособие по кражам и распилам.

Елагин же взял кисть из рук Гаврилы, махнул ею в сторону нарисованного стадиона движением крест-накрест. Ко всеобщему изумлению холст, только что созданный Гаврилой, пропал.

Главный артист вернулся на свое место. Теперь, пораженные эффектами, зрители не сводили глаз с этого человека. А он спросил:

– Чья там подпись под служебной запиской на увеличение финансирования строительства?

Снова возник стенд с тем же документом, а под ним стояла подпись заказчика строительства – Перекрестин Р.

В это же мгновение лучи света были направлены на человека, задавшего вопрос.

– А вот и Вы, и Ваша подпись! – приветствовал Елагин. – Вот и разоблачение. Гаврила, огласи.

В руках Гаврилы появился свиток, с которого он прочитал:

– Втрое преувеличив стоимость строительства стадиона, расточая ресурсы, снижая габариты строительства ради получения маржи, используя некачественные материалы по цене дорогостоящих, господин Перекрестин дошел до того, что запросил снова увеличения финансирования на 15 миллиардов рублей. Вчера. А стадион, господа, готов.

Позвольте спросить: «Готов?».

Народ в своей массе радуется и просто развлечению и, еще больше, уличению. Вот, у всех на глазах разоблачили ловчилу, собравшегося взять у государства деньги на строительство того, что уже построено.

– Креста на Вас нет, Родион Михайлович. Поприветствуем, граждане, господина распильщика! – призвал Гаврила.

Свист и улюлюканье издали зрители, все, кроме оторопевших чиновников, за которыми числились грешки. Да не грешки, а грешищи! Задрожали чины от дорожников, ЖКХ и другие заправилы, обязанные служить народу. Отчитка Перекрестина напомнила им про гнев Божий.

Елагин же продолжал рассуждать:

– Да, они по-прежнему ненасытны по части наживы. Такова их натура. Воруют целыми стадионами, дорогами, мостами. С другой стороны – развлекают, как нигде в других мирах. А проверим-ка их, Гаврила, на алчность.

Подойди поближе.

Гаврила приблизился к Елагину и неожиданно получил от него звонкую пощечину. При этом, зрители на больших экранах, установленных поверх трибун, увидели, как от щеки Гаврилы отделилась продолговатая бумажка зеленоватого цвета, подозрительно напоминающая долларовую купюру. Гаврила резко наклонился, поднял денежку и стал проверять на подлинность – смотрел на свет, слюнявил и тер ногтем.

Фокусник Елагин изрек:

– Что надо сделать по христианскому закону, если тебя ударили по щеке?

– Вообще-то хочется врезать в ответ. Но раз такое дело, целый бакс на халяву, то я, пожалуй, подставлю другую щеку.

И незамедлительно получил новую пощечину. От левой щеки тоже отделилась невесть откуда взявшаяся банкнота, которую Гаврила с видимым удовольствием тоже поднял и сунул в карман.

– Еще? – спросил Елагин.

– Мне, пожалуй, хватит. А вы что сидите?

Это Гаврила радостно обратился к зрителям.

– Экспериментируйте!

Зрителей, похоже, сильно заинтриговали, но они еще не понимали, что нужно делать. Гаврила каким-то непостижимым образом внезапно появился на левой трибуне и обратился к парочке молодых людей.

– Ну что, грешники, сидят тут, за ручки держатся. А ты возьми и шлепни его по этой ручке. Ну!

Парень с выбеленными волосами игриво ударил пальцами по ладони чернявого соседа. И все люди на экране увидели, как из воздуха материализовалась купюра в один доллар.

– А ты его посильнее шлепни. Ну! Не мужик, что ли?

Шатен ударил по руке соседа так, что все услышали шлепок. И тут же увидели бумажку в пять долларов.

– А теперь ты его со всей дури, а?! – провоцировал Гаврила.

Блондин, подержавший в руках свой доллар, и прочувствовавший навалившуюся халяву, выкрикнул:

– Ах ты противный!

И уж влепил, так влепил! Как и сказано было – со всей дури. И от этого явились в его руках сказочные десять долларов. Чернявый, даже не почесав ушибленное место, сразу влепил беленькому на пятьдесят баксов!

Гаврила, повернувшись ко всему стадиону, проорал:

– А вы что сидите? Поучаствуйте в эксперименте, господа гуманоиды!

Что тут началось! Робкие шлепки выдавали всем по доллару. Удары посильнее повышали доходность. Короче, настоящий мордобой начался, когда кто-то громко восхитился:

– Сотка!

И сам получил в челюсть со страшной силой. На пятьсот. И отключился. Зачем дерутся футбольные фанаты? Впустую – дурачье! Вот как надо биться! С доходностью!

Близкие родственники и друзья охотно подставляли друг другу щеки, руки, ноги, все тело и выбивали друг из друга баксы, баксы, баксы. Чуть не началась паника. Люди порядочные уже подскакивали с мест и торопились к выходу. Но их остановил главный Елагин-фокусник:

– Все, господа-человеки, успокойтесь. Эксперимент закончен. Больше никаких денег. Только автомобили. Все, все. Закончились доллары.

И, правда, даже сильнейшие тумаки больше не выдавали ни цента. Но все равно, в продолжение вечера, то там, то здесь предпринимались попытки добыть денег братски-насильственным образом, и слышались проверочные шлепки и затрещины.

– А вы верите в Бога?! – спросил Елагин.

– Да! – совсем не единодушно ответил стадион.

– А верите ли в жену его?

Кто смеется, кто свистит.

– А почему вы лишаете Господа Бога удовольствий? Сами спариваетесь, а Спаситель без жены? Ну что, вы, жестокосердные, что ли? Сами попы живут со своими попадьями, и дошли до того, что даже освящают браки меж однополыми, а Бог у них не достоин даже традиционной любви. Иди-ка сюда, любимая.

Он протянул руку вперед, и к нему медленно подошла женщина в белом, женщина неземной красоты. Неземной. Она встала рядом с креслом Елагина. Они взялись за руки. По всему стадиону разливалась любовь, два лика, обратившись друг к другу, излучали обоюдное обожание.

Поцеловав руки женщины, Елагин нежно сказал:

– Шура, покажись во всей своей красе.

Красавица провела рукой по волосам Елагина в знак согласия, прикоснулась к какой-то застежке, с нее соскользнуло одеяние, и в туже секунду женщина превратилась в мраморную античную статую.

Елагин шепотом сказал:

– Мужчины, онемейте! Разве можно так жадно смотреть на чужую жену? Кто смотрит на Шуру с вожделением, тот раздевает жену свою перед всеми.

Статуя погрузилась в темноту, а парень в светлейших одеждах оживился:

– Гаврила, а вот если предложить этим мужчинам раздеть своих жен публично и за это получить автомобиль люкс класса, они бы согласились?

– Господи, вопрос конечно спорный. Ведь много же зависит и от женщины.

Елагин азартно воскликнул:

– Давай попробуем, что из этого выйдет.

Полог, скрывавший что-то, стоящее вокруг игрового поля, был мгновенно сброшен. Оказалось, под ним скрывались шедевры автопрома всей планеты. Это были и кабриолеты, и грузовики, и джипы, и седаны. И автобусы, и тягачи, и самые маленькие малолитражки. Что ни модель – то «ласточка».

Люди на трибунах напряглись. Все. Потому, что медиум пообещал по автомашине каждой симпатичной даме, если она сядет в нее в костюме Шуры. То есть, обнаженной.

Что тут началось!

Первым к великолепному автомобилю, чья марка была закрыта непрозрачным скотчем, с трибуны подошел бесшабашного вида паренек, толкая перед собой обнаженную пухленькую подружку. Она притронулась к ручке, дверца отрылась. Самоуверенный недоросль усадил даму в кабину, сам плюхнулся за руль и поехал прочь со стадиона.

И пошли бабы за авто! И пошли они, и взяли, как в Библии про хлеб от Иисуса было сказано, каждая по машинке, и еще осталось восемь супер каров, сто пятьдесят мерседесов, и восемь лада калин.

Глава 13
Несчастный герой

Прочитав написанный странным языком опус про избиение младенцев, сокамерник Ивана стал грубо трясти его за плечо.

– Эй, проснитесь!

Открывший глаза Иван сильно струсил, увидев лицо разбудившего его человека. Оно как будто пылало, а во взгляде читалась требовательность.

– Что вам надо? – Иван прижался к стене. – Я буду кричать!

Подозрительный сокамерник, вечно сонный и равнодушный, тыкал исписанными листами в Ивана и с горящими глазами спрашивал:

– Это вы написали? Откуда вы знаете? Вас подослали?

– Не трожьте меня! – выставил руки вперед Иван.

– Все, все, успокойтесь, давайте поговорим. Как Вас зовут?

– Ваня, – как-то по-детски ответил Безуглофф.

– А я – Мэтр.

– Кликуха воровская? Рецидивист?

– Нет, так зовет меня моя возлюбленная. Прочтя написанное вами, не могу прийти в себя. Я полагал, что здесь изложенное, знаю только я. Вы читали мой сценарий?

– А вы что, тоже были на просмотре?

– Просмотре чего? – очень удивился Мэтр.

– Событий этих, что показали в Александровском парке.

– Не понимаю, объясните.

Несмотря некоторую боязнь перед незнакомцем, Безуглофф чувствовал потребность рассказать, что с ним произошло, может, хоть этот урка поверит. Иван раскрыл уже рот, но ему не понравилось, что сокамерник все время норовит смотреть ему прямо в глаза.

– Что вы на меня так уставились? – спросил он.

– Глаза все выдают. Если начнете врать, я, ведь узнаю.

– Зачем мне врать?

Внезапно за дверью послышался какой-то шум, видимо по коридору вели упирающегося человека. Доносилось:

– Пошел, кому сказано!

И шлепок.

– Ой! Не имеете права, я не виноват! Это все подстроил фокусник! Это он заменил качественную арматуру на хреновую! Да здравствует борьба с коррупцией, да здравствует «Зенит-арена»!

Дверь камеры, в которой сидели Мэтр и Безуглофф, открылась и с порога внутрь, на пол, полетел с причитаниями прилично одетый человек:

– Вы видели, какой шикарный стадион? – он спрашивал. – При чем тут некачественная арматура? Это все фокусник подстроил! Елагин этот. Это от него неправильная арматура.

Тюремные стражи стояли в проеме двери озадаченные:

– Тут и так уже двое, – заключил Садовский.

– Хер с ними, поспят по очереди, – решил Журбин.

– Не покатит. Эти оба опасные. Эй, футболист, давай обратно.

«Футболист» поднялся и заспешил на выход, говоря:

– Я не заказывал арматуру из Сибири, имейте ввиду. Я буду отрицать. Стадион будет построен на деньги бюджета в срок и качественно. Я абсолютно не виновен. Это все фокусник, это все Елагин!

Дверь камеры закрылась. Безуглофф прислонился затылком к стене. Он рассуждал:

– Этот господин наверняка является какой-то шишкой из строителей стадиона. Заказывал, не заказывал, но он говорил про фокусника Елагина. А Елагин – это бодибилдер, которого мы встретили в Александровском парке.

И Безуглофф рассказал про то, как он оказался в красной пустыне.

– Я будто смотрел кино в 3D, только были еще всякие ужасные запахи. Дворец какой-то там был, и старик вошел в комнату, где его ждал солдат в кольчуге из больших колец.

Иван не расслышал, как Мэтр проронил:

– Стражник Шимон. Дальше!

Если бы Иван не был столь занятым излиянием своих впечатлений, он бы заметил короткие фразы, произносимые сокамерником:

– Я так и знал! Так и было!

Иван горячо рассказывал:

– Я видел этого злодея. Сам видел, вот как вас. На вид крепкий бодибилдер, общается, как доктор наук, врет напропалую, будто лично знал Иисуса Христа. Его бы в больничку, в Скворцова-Степанова. Но он же в точности предсказал, что Дэвиду Розгиру скоро смерть!

– Кого вы говорите, убило?

– Вы его не знаете. Продюсер Дэвид Розгир.

– Еще как знаю. Я с ним работал. Деятельный человек. Это большая утрата.

– Я не могу в себя придти. Он как раз наговорил мне свои сценарные идеи, и на тебе – снег на голову. То есть… лед. Натурально. А все этот культурист. Черт бы его побрал.

– Не чертыхайтесь, особенно, когда Он здесь. С ним есть свита?

– Свита? Какая свита? А, да, да. Какой-то чудик на осле с ним в сговоре, точно! И вы не поверите, страшно сказать, но этот ишак разговаривает! Да не смотрите на меня так, я в своем уме. Я сценарист, не могли же ставить фильмы по сценариям какого-то придурка!

Мэтр усмехнулся:

– Могли, уж вы мне поверьте. А он не сказал вам, когда вы сами умрете?

Безуглофф изменился в лице и помрачнел.

– А что, он и про меня мог бы?.. Ну, это…

– Он про всех все знает. Вы встретили Бога, молодой человек.

– Бо…

Мэтр дал время Безуглоффу прочувствовать услышанное.

– Если бы он и вам сказал дату смерти, мы могли бы сейчас знать дату Страшного суда. Потому, что вас, именно вас, туда обязательно приведут.

– За что же, Господи, твоя воля? – возмутился Иван.

– Хотя бы за то, что делали произведения для народа не от сердца, а по заказу, как проститутка. Не хмурьтесь, большинство творцов этим жили и живут, чтобы прокормиться. И по заказу создавали поистине великие произведения. Как бы то ни было, но близок час Суда. Не просто так он сюда явился.

– Не верю я! – вскочил Безуглофф. – Явление его не может быть вот таким: пришел, понимаешь, в парк, наговорил всякой хрени, организовал убийство Дэвида, а потом свалил куда-то в сторону Исаакия.

Безуглофф внезапно умолк, посмотрел в глаза Мэтра и сказал:

– Он это… По Неве шел, по воде прямо.

Мэтр вздрогнул.

– Вы это сами видели?

Иван как-то очень торжественно перекрестился.

– Видел, истинный крест.

Осенив себя знамением, Безуглофф моментально сник. На него снова навалилась усталость. Иван тихонько встал и полез на свою кровать. Мэтр подошел к зарешеченному окошку и замер. Только теперь он осознал, что недавно произошло на Земле. И до этой встречи просидевший долгое время в одиночке Мэтр не испытывал скуки, – творцу наедине с собой даже комфортнее бывает, чем в говоре шумном. А теперь, узнав от соседа по камере про такой величайший факт, как присутствие Высшей Силы на Земле, он не сомкнул глаз и рассуждал всю ночь.

– Значит, Он действительно был там, в то самое время, в Иудее, в Иерусалиме. Ему, видимо, стало интересно: а что получится у юного Иисуса, решившего стать Богом?

Как режиссер и актер, Мэтр попытался перевоплотиться во Всевышнего. И вот Он, в роли странника, сидит среди других и слушает рассказы Иисуса. И приближается закат, а людям многим предстоит обратная дорога долгая домой, они до ночи не поспеют ко своим жилищам, в темноте заблудятся еще и, не дай Бог, споткнутся, упадут, поранятся. Христос об этом знает? Знает. А проповедовать он все же продолжает. Вот, некоторые из толпы встают, уйти хотят, но только их удерживают речи проповедника. Наконец, не выдержал апостол Петр, шепнул Мессии о приближении заката.

– Я знаю, – улыбнулся проповедник. – Сколько есть у нас еды?

Апостол-счетовод Иуда доложил:

– Есть семь хлебов, и есть две рыбы.

– И этого нам хватит всем, – так Иисус с улыбкой встретил грустное известие о том, что тысячам сограждан предназначен столь ничтожный провиант. – Рассадите всех в густой траве двенадцатью рядами, преломите хлебы, поделите рыбу и раздайте.

Трава высокая была у берегов, кустарники росли. Апостолы ходили в полутьме меж рядами страждущих людей, им преломляли хлебы, раздавали им кусочки рыбы золотой. Когда они к корзине снова возвращались, в которой снедь лежала, то она… опять была полна хлебами с рыбой.

Апостолы изумлены – все едят и насыщаются, а пища не кончается никак.

Всевышний же, среди народа сидя, сверху наблюдал, как снедь от реки из лодки все подносилась целыми корзинами туда, где апостолы ее тихонько забирали, раздавали и опять спешили за провизией. Он восхищался способностью Иисуса сотворять такие чудеса на месте на пустом.

Народ, в траве сидящий и вкушающий дарованную пищу, не видел то, как семь хлебов превращаются в семьсот, а рыбы размножаются на суше. Что есть главное в существе человека? Пища и здоровье. Корми и лечи его – и ты для него станешь Богом!

Утром проснулись сытые и здоровые слушатели Пророка, и узнали, что могут позавтракать из остатков семи хлебов и нескольких рыб, ибо объедков собрано множество коробов.

– Ах, как здесь интересно! – оценил Всевышний. – У них мозги работают настолько изощренно, что в других мирах бы позавидовали. Обман! Ведь этот Иисус обманывает публику. Но под него не подкопаться – он это делает ради ее же блага. Где еще во всех других Вселенных додумались бы до этого? Интересно, до чего дойдет этот парень, желающий меня заменить на этой малявке планете? И как он будет противостоять Нечистому?

Церковникам выгодно считать, что Иисус был девственником. А у него была жена, Мария, и были дети и жили они в достатке, потому, что жертвовали люди Христу, последнее отдавали, только бы его учение сбылось. Была в нем, как говорится, искра Божья. И в детях его. И потомки его, подобно другим евреям, растворились на просторах Земли. И живут среди нас. Это они в большинстве своем стали двигателями прогресса. Леонардо, Галилей, первопечатник Федоров, всех не перечесть. Именно они разрубили страшные путы религий. Парадокс получается. Основатель христианства дал жизнь атеистам? Вот в этом и был Божий промысел. Среди миллионов замороченных фанатиков веры в какое-то время появляются сначала единицы, потом десятки и сотни свободомыслящих людей.

Мэтр даже допускал, что где-то есть сообщество потомков Иисуса, знающих о своем происхождении, но до сих пор молчащих об этом. Попробуй, назови себя потомком Христа. Или прибьют или – в психушку. Иисус нес в себе зачатки свободомыслия. За это его преследовали церковники, и убили бы, не будь Божьей помощи, распяли бы, как это написали евангелисты. А почему они это написали только лет через сорок после событий в Иерусалиме? Боялись! Так если его не убили, что с ним было потом? Может, жил уединенно под другим именем, а может, ушел в Индию, или в Рим, и стал еще кем-то. Надо бы изучить жития знаменитых людей, которые откуда-то появились в какой-то стране, и им бы было за тридцать. А может, он ушел со всем семейством туда, где вскоре появилась новая высочайшая цивилизация.

Уснувшего только под утро Мэтра разбудили на завтрак. В окошко сунули две миски с кашей и по кружке чая.

– За что вас сюда упекли? – спросил Иван после еды. – Я-то совсем монстр, террорист, покушавшийся на высочайшее лицо – вице-губернатора. А вы?

– Я из-за Ирода и Иисуса. Посягнул на изучение их личностей. Я представил картину прошлого, как художник, и, видимо, что-то там угадал. По многу раз, читая и слушая Евангелия, я фантазировал вместе с этими ребятами, апостолами. Это увлекательно. Знаете, получаешь большое наслаждение, когда едешь в машине куда-нибудь далеко и слушаешь запись Евангелия от Матфея, или от Луки и другие, читаемые хорошими артистами. Как у поэта Вознесенского: «Потрясает до дрожи, как Евангелие от Матфея…». Я много думал, и мечтал, и верил, что Господь придет когда-нибудь, в наш мир, но не так, как описывают средневековые изуверы, злым и страшным карателем. А что придет он молодым и чистым, веселым и нескучным Богом, праведным и настоящим, и будет свита при нем ангельская, наказывающая грешников не пытками и карами, а Совестью безжалостной. Это страшнее – наделить натворившего плохих дел Совестью. Она, будто медленно возрастающая боль, изнурит того, кто творил злодейства. Здесь, в тюремной тиши, среди этой казенной, пропахшей бедой обстановки, я понимаю, что история моей жизни не самая худшая. Я учился у известных педагогов актерскому мастерству и режиссуре, работал в театре, потом в кино. После нескольких успешных фильмов, мне заказали снять такую историю, про которую только мечтать. Жизнь деревни от хрущевских времен до наших дней. Кипучая работа! Снимали в жуткие морозы и в жаркие деньки, когда сжирала мошкара. Фильм сдали. На канале приняли с восторгом. Я взял кредит, и за свой счет готовил продолжение съемок. А это – экспедиция по поиску объектов на Кавказе, это грим, – изготовление париков для состарившихся героев, это костюмы новой эпохи. И много еще чего, стоящего немалых денег. Пока шла подготовка, я выбрал неделю, чтобы отдохнуть, и по случаю, поехал в Израиль, в Иерусалим. И там мне опять же не пришлось отдохнуть, я опять сочинял, вдохновленный увиденным и услышанным. По возвращении отправил на канал свою заявку на сценарий исторического фильма. И этот шаг стал первым на пути сюда, в эти казематы. Я оказался в изоляции. И тут же получил удар в спину, – жена, успевшая привыкнуть к достатку, постаралась сбежать, оттяпав у меня все, что было, и, оставив с огромными долгами. А добило меня уголовное дело. Меня обвиняют в убийстве.