Текст книги "Мэтр и Мария"

Моисей благословил человечка, лежащего на коленях Марии, наказал и в дальнейшем следовать рекомендациям Аарона. Он поможет им обустроиться и дитя воспитать.

Умелому мастеру и строителю Иосифу дело скоро нашлось – спроектировать и построить новую синагогу. Что может быль лучше и благодарственнее из заказов?

Мария с Иосифом прижились, полюбили друг друга, и стали плодить детей. После рождения Иегошуа Мария родила еще четырех сыновей: Иакова, Иосию, Иегуду, Шимона, дочерей Дину и Марию.

Александрийская синагога стала учительским классом маленькому Иегошуа. Приставленные к нему Моисеем наставники спуску ни в чем не давали. Драли за каждую, даже мелочную ошибку. А в свободные от учебы часы сорванец убегал в храмы египетские, рассматривал там рисунки и фрески, все, что было доступно пытливому взору. Мальчик задумывался, а не просто взирал на картинки, пытался расшифровать все премудрости изображений. Труды многочисленных мастеровых и художников должны были многое тайное показать.

Иегошуа выпытывал и выведывал то, что его будоражило. Почему мы живем? Откуда народы? Почему они разные внешне и верят разным богам? Откуда и какова она, праведность? Бог один? Или, все-таки… Вот же изображения Гора и Тота, Изиды, Осириса…

В храме одном удивился мальчишка картинам, написанным на стенах. В них все читалось о жизни, которая последует после смерти – изображались мучительные сцены того, как боги принимали умершего в свой страшный чертог. Боги взвешивают на весах человеческие сердца, боги предполагают, что сердце праведного человека должно быть легче пушинки. Так изображено на фресках – пушинка и равное ей по весу сердце лежат на весах. Если чье-то сердечко потянет на несколько граммов больше – то владелец его попадет в нескончаемые испытания и страдания в мире теней.

Но на картинках других Иегошуа увидел, что какой-нибудь бог прикасается к изображенным весам и тем самым он уменьшает вес сердца какого-то смертного. До веса пушинки.

– То есть, боги могут после человеческой смерти вмешаться и уменьшить вес сердца умершего? – удивился пытливый мальчишка.

И спросил он жреца:

– Если я согрешу, а потом заплачу я деньгами служителю храма, то простят меня боги за грех этот? Облегчат мое сердце? Я это правильно понял?

И ответил египетский жрец:

– Конечно, мы – связь между вами, людьми, и богами. Заплати – и мы сделаем так, что сердце твое станет легче пушинки.

Удивился Иегошуа такой фамильярности между жрецами Египта и их могущественными богами. И многие годы потом покоя ему не давала эта лазейка любого неправедного человека – откупиться от Бога деньгами.

Иегошуа наказания меньше боялся, чем незнания. Высидев дисциплинированно обязательные занятия в синагоге, бежал он туда, где думали люди иначе, и молились они по другому, и иным, конечно, богам. Его захватывали истории, кем-то вымышленные, но так подаваемые, будто это реальная истина.

Гор – Бог солнца в образе человека. Враг его, по имени Сэт, олицетворял ночь, приходящую на смену солнцу – вечная борьба. Будто борьба добра со злом. Гор родился, когда на востоке звезда загорелась, по которой нашли три царя это место рождения. В 12 лет мудрый мальчик Гор мог преподавать даже взрослым людям, а в тридцать лет был посвящен в чин проповедника духовного, имел 12 учеников, свидетелей чудес, которые Гор совершал в хождениях по многим землям. Исцелял, воскрешал и даже ходил по волнам морей. Гора предали, он с семьей бежал, но их нашли, и Гора распяли на кресте. Потом похоронили, но на третий день, что удивило больше всего Иегошуа – Гор воскрес из мертвых!

Удивительные боги в Египте. Был даже Бог с головой крокодила – Себек, сын великой матери богов Нейт. Он мог тоже, как Гор, ходить по воде и раздавал людям рыбу и хлеб.

А у персов? Бог по имени Митра имел земное воплощение и будто бы родился из скалы. Первыми младенцу поклонились пастухи. В образе человека Митра спас людей от множества бедствий, даже от Великого Потопа. По окончании своей земной миссии он вознесся на небо.

А у греков? Дионис рожден был девой, путешествовал и учил людей, мог творить чудеса. Особенно Иегошуа изумило такое умение Диониса, как изменять составы веществ. Дионис мог превращать воду в вино! Диониса, в конце концов, сгубили, но он воскрес из мертвых. Воскрес!

Однажды Иегошуа не отправили на уроки, а одели его во вновь пошитые одежды богатые и привели во дворец фараона, где гостил повелитель северного государства. Это был крепкий старик с бородою курчавой, умасленной, сидящий в кресле роскошном.

– Подведите, – сказал.

Подошел к нему Иегошуа, поклонился, как учили, руку поцеловал. Желтую и морщинистую. Потом посмотрел он в глаза старику. А царь просто впился взором своим в молодые глаза. Мальчик не испугался – глаза старика были добрыми.

Они как будто бы онемели оба. Смотрели, смотрели… Старик и мальчик.

Хордос страдал от болезней уже, сейчас его лихорадило, но он держался по-царски. Он протянул свою опухшую руку, возложил на голову мальчика, потом приподнял ее за подбородок, снова вгляделся в лицо.

– Да, кровь есть кровь. Европеец, лишь курчавятся темные волосы.

А сострадательный мальчик спросил:

– Старик, тебе плохо? Может, я помогу? Прикрой глаза, успокойся. Дай твои руки.

Иегошуа держал на своих ладошках ладони мощного Хордоса. И уткнулся в них, утопая лицом. Царь Иудеи, навидавшийся всякого, в том числе чародеев, заулыбался. От ладоней шел к плечам освежающий теплый поток, потом хруст пробежал по хребту, и захотелось набрать воздуха полную грудь. Через время он почувствовал облегченье великое.

– Ты умеешь лечить?

– Иногда получается, особенно, когда сам человек хочет выздороветь и поверит в меня. Вы поверили.

Иегошуа одарили монетами и вкусными кушаньями угостили. Он тогда и не знал, что пред ним был спаситель его во младенчестве. А Хордос, прощаясь с Иосифом и Марией, сказал:

– Очень жаль, что не сможете вы вернуться к себе в Иудею до смерти моей. Так условлено. Ибо считается, что я погубил вас, и вновь погубить вас обязан, если вернетесь. Наш замысел остается таким же: если кесаря почему-то не станет, Иегошуа должен быть претендентом на трон самым первым. Всевозможные силы приложены к этому. А если провалится план, пусть Иегошуа воцарится на троне моем, чтобы потом попытаться взойти на небо, то есть венец получить императора Рима. Иосиф, подойди ко мне.

Отчим Иегошуа приблизился к царю.

– Я знаю, что ты ненавидишь меня, как узурпатора власти, что такие как ты, потомки Давида, править должны, и поверь, так я тоже считаю, поцарствовав долгое время. Моя семья распалась. Я убил своих родственников, даже любимую жену и некоторых сыновей. Почему? Может быть, потому, что очень сильно власть любил и землю эту, а их всегда хотели отнять у меня. Может, человек царской крови убережет и семью свою и землю от разорения? Он умен, Иегошуа, красив, пусть он правит. Может, при следующей смене власти в Риме, он одержит победу? Я стар, Иосиф, возьми это в руки свои, а я помогу. Вот, здесь инструкции.

Хордос протянул Иосифу свиток.

Глава 5
Дело было на Ленфильме

Проспект Каменноостровский, дом 10. Таков официальный адрес старейшей киностудии страны России. Адрес легендарного Ленфильма. Не смотрите, что всего-то один дом, номер 10. На самом деле это несколько гигантских корпусов, вмещавших когда-то цеха для обеспечения кинопроизводства. Сказано в прошедшем времени потому, что тысячи квадратных метров отдали теперь под магазины и рестораны, к производству кинокартин не имеющих отношения.

Любители кино, а не любителей кино трудно встретить, попадая в коридоры главного корпуса, испытывают трепет и радостное волнение. Ну что вы! Как можно остаться равнодушным, даже взявшись за ручку двери парадного входа? Ведь точно так, как вы сейчас тянете дверь на себя и входите, то же самое проделывали здесь братья Васильевы, снявшие незабываемый боевик про Чапаева. А значит, и сам Чапаев, то есть великий артист Бабочкин входил и выходил отсюда. И князь Александр Невский, то есть артист Черкасов, он же Дон Кихот. Яншин, Вицин, Филиппов… Зря я взялся за перечисление – все любимцы публики побывали здесь. Конечно же, Владимир Высоцкий, Андрей Миронов, Света Смирнова… Все, замолкаю, чтобы кого-нибудь не обидеть.

Немного осталось тех, кто бывал на студии до девяностых годов. Как бы тогда ни кляли советских кинобоссов, а жизнь на студии кипела и лилась, как на «Титанике», до столкновения со льдиной. Льдиной перестройки, с ее девяностыми годами. Штатный работник Ленфильма считался у студентов творческих вузов небожителем. Ведь он мог заказать и для тебя одноразовый пропуск на студию. И ты оказывался в этом раю, в этой ленфильмовской круговерти, где вероятность встретить знаменитость увеличивалась в миллион раз, по сравнению со всем Ленинградом. И начинающий актер шел по коридорам, отчаянно надеясь, что попадет в киноленту.

Что творилось в актерском отделе, что происходило в той части, где набирали массовку, а еще круче – групповку! Это был единственный отдел, не охраняемый цепкими стражами порядка, куда не требовались пропуска. У него был отдельный вход. Сейчас он закрыт за ненадобностью. Теперь там дверь в кафе, где кормят чебуреками.

Но надо вернуться к сладким воспоминаниям. Бюро пропусков старейшей студии находилось в вестибюле слева – большое белое окно с крошечной форточкой. Именно через эту форточку, как через окно в Европу, страждущие попадали на Ленфильм, получая пропуск. А прямо напротив этой форточки, где получаешь заветный квиточек, – остекленная будка охранника и турникет, возле которого этот охранник и стоит с чрезвычайной важностью. Еще бы – страж идеологического учреждения. А за турникетом широкий коридор, ничем не примечательный, слева стена, справа окна и никаких излишеств. Но в этом коридоре находится самое печальное место на студии. Бывает, пройдешь его, и не заметишь. Потому, что нет на нем ничего. Ну, стоит какая-то деревянная конструкция черного цвета, и стоит. Но вот, в какой-то печальный день на нем появляется фотография кого-то усопшего из старейших работников достойнейшей Ленинградской киностудии, и цветы под ней. И ты идешь и холодеешь – кто еще? «Умер старейший работник Ленфильма Евгений Иванов. Похороны состоятся…».

В конце коридора ты оказываешься в знаменитой «кишке», ведущей налево во двор. Это длинный серый тоннель со скамейками вдоль стен и большущими черно-белыми фотографиями – кадрами из знаменитых фильмов. Еще его почему-то называют «волчьим коридором». Может, потому, что здесь часами маринуется массовка перед отъездом на площадку. Как передать то волшебство, когда ты идешь по «кишке» и видишь массовки из разных кинокартин в костюмах разных эпох?

А что здесь творилось на съемках «Синей птицы»? Люди в невероятных одеяниях привлекали взгляды и удивляли – человек-обезьянка, человек-собака, человек-хлеб… И царственная Элизабет Тейлор проходит меж ними по «волчьему коридору».

Из «кишки» во двор к автобусам вытекали революционеры и белогвардейцы, советские солдаты вместе с автоматчиками вермахта, ландскнехты с русскими богатырями, петровские и шведские бойцы, чтобы где-то там, на натуре, разыграть смертельные бои.

Но если не повернуть налево в «кишку», а пройти прямо и вверх по лестнице, то окажетесь на втором этаже в большом холле, где есть фотогалерея Мэтров ленинградского кино. Честь и хвала отделу рекламы, они до сих пор борются за великие стены Ленфильма, не давая появляться на них посторонней, не киношной, информации. На противоположной от Мэтров стене они устраивают выставки фотографий, посвященных годовщинам кинофильмов, артистов, режиссеров и операторов.

В левом углу этого холла – пять ступенек, ведущих в знаменитое ленфильмовское кафе. Сколько здесь чашек кофе выпито-перевыпито! Сколько выкурено папирос и сигарет! И сколько было споров про таланты и бездарности, и сколько сплетен здесь было сплетено!

Но с девяностых годов все изменилось. Так изменилось, что даже в этом кафе, как и на всей студии, в основном, и пустынно и тихо. Тот, кто помнит, как трудно было обнаружить свободный стульчик у столика, теперь может выбирать из трех десятков. И грустно ему сидеть и пить кофе, не наблюдая вокруг шумных компаний из артистов и членов съемочных групп.

Ах, съемочная группа! Передать бы аромат отношений и бессловесного взаимопонимания, некого братства людей, собравшихся сделать какое-то большое дело. И это большое дело – кино. Если это Большое кино. А его все меньше. Теперь снимают сериал за сериалом, и собираются для этого не группы, а эдакие зондеркоманды, которые и сценария не знают и даже о чем фильм представления не имеют. Кроме постановщиков. Из-за денег работают, из-за бабла заветного. Да и какие там идеи, когда одно и то же, одно и то же.

Изредка в наше время заходят на Ленфильм Игорь Масленников, Владимир Бортко, Александр Сокуров, Алексей Козлов, Сергей Снежкин и другие мастера. Нечасто, потому, что заказов мало на хорошее кино, студия в стагнации, и хотят оттяпать бизнесмены эту территорию священную и совершить позорнейшее – удавить Ленфильм, захоронить его легенду.

Ползучее животное желание сдачи ленфильмовских территорий в найм сторонним организациям все растет и толстеет. Уже магазин «Пятерочка» оттяпял немалую часть. В десятом корпусе обосновались кришнаиты, и несет по коридорам сладким запахом индусской выпечки. Двор киностудии стал – автостоянкой с жесткими тарифами В одном таком арендуемом офисе обосновалось Общественное объединение по борьбе с наркотиками во главе с его председателем Альбином Савеловым. Тем трагическим вечером в его кабинете томились приглашенные члены группы по созданию продолжения телевизионного сериала криминальной тематики. Недурственный сериал, надо сказать. Умел Дэвид Розгир подбирать людей и вдохновлять их на новые темы. А Савелов еще со времен перестройки знал Розгира, который ему и доверил пост исполнительного директора проекта по телекриминалу.

Надо бы описать этот офис Савелова. Когда-то это была аппаратная кинозала Ленфильма. Альбин молодец, что не стал, заполучив в аренду это помещение, огульно избавляться от содержимого. Он оставил, как есть, этих монстров – четыре кинопроектора салатного цвета. Сохранил металлический стол для перемотки кинолент. И ряд одинаковых, раритетных теперь, телефонов, намертво привинченных к полке, на которой они выстроились – восемь трубок на рычагах аппаратов. Когда-то здесь священнодействовали киномеханики. О, это люди особой профессии. В советское время были целые техникумы по обучению тех, кто крутил киноленты зрителям. Их бы не техникумами назвать, а семинариями. Выпускники этих киносеминарий давали жизнь растянутому белому полотну в кинотеатре. Они нажимали на кнопку и часа полтора держали во власти магии кино сотни зрителей волшебным лучом кинопроектора. Правда, иногда их спускали на землю, свистя, негодуя и обзывая почему-то сапожниками. Это когда случались обрывы кинолент. А что значит обрыв киноленты во время сеанса? Это как вену, на которой держится жизнь, перерезать. И тогда, словно ангелы, киномеханики быстро чинили тончайший материал и вновь запускали жизнь на экранах.

В бывшей такой аппаратной и прилегающих помещениях теперь располагался офис Савелова.

– А для чего столько телефонов тут тогда понаставили? – спрашивали гости.

О! За кино следили все власть имущие. И советский Сталин, потворствовавший Григорию Александрову (Мормоненко) и фашистский Гитлер, опекавший режиссера Хéлену Бéрту Амáлию Рифеншталь, и даже, кажется, силы небесные. Понимали мощь воздействия на массы. И киноаппаратная была сравни со штабом армии. Один звонок – и «нет кина», «кина нема». Киноленту – на полку. «На полку» – значит на хранение, и никому не показывать.

Вот в этом священном месте и ожидали московско-американского гостя Дэвида Розгира сценаристы и режиссеры криминального мыла. Как известно, малый процент населения Санкт-Петербурга разбирается, как правильно построить дом или проложить дорогу. Ведь этому надо учиться не менее пяти лет, сдавать экзамены и заниматься прочей ерундой, чтобы потом строить и прокладывать. Но также известно, что в миллион раз больше людей, знающих, как совершаются и раскрываются преступления. Можно подойти к каменщику и сказать, что он как-то криво кладет кирпичи. В ответ получишь отповедь на могучем русском. А если скажешь сценаристу-детективщику, что он придумал глупость, что его творение принесет вреда больше, чем рухнувшая стена на головы граждан, он даже не обидится. Да, глупость, но эту глупость хавают! И пусть их. Смотрят, значит, нравится. Нам платят, значит, мы делаем свою работу. О'кей.

И вот эти выдумщики сидели в офисе Савелова перебирали всякие варианты столь длительного опоздания Дэвида Розгира. Пробки? Да, пробки, конечно. По телефону не отвечает? В отеле забыл мобильную трубку, должно быть.

– Я все понимаю, – бурчал себе под нос майор полиции Василий Братерский, работавший в Пресс-службе ГУВД и являвшийся основной тягловой силой сериала. Это он мог дать наколки, где есть новые интересные уголовные дела, способные дать толчок к написанию сценария. – Но я тоже занятой человек. Дэвид мог бы позвонить откуда-нибудь.

Жанна Толстенкова, автор самых кровавых сценариев сериала, была совершенно спокойна и укоряла своих коллег:

– Терпение, и еще раз это самое… Мы должны быть счастливы, что у нас, благодаря опозданию Дэвида, есть так называемое свободное время. То есть, то самое время, которого часто не хватает у творцов. Мы можем за время ожидания придумывать сюжеты, оттачивать диалоги и… Не мне вас учить. Проведем время с пользой, коллеги.

– Ты че, коллега, в такой большой компании можешь сидеть и представлять всякие там чьи-то грехи и чьи-то страдания? – спросил сценарист Авдеев.

– А то! Ты знаешь, в какой атмосфере я придумала серию «Подземный насильник»? В час пик еле влезла в электричку метро, меня со всех сторон давят, прямо дышать нечем. И тут что-то твердое уперлось мне в живот. И я представила, что кто-то в промежутках между станциями метро успевает овладеть какой-либо беспомощной женщиной. Идея неплохая, да? Но как он это делает, как притупляет реакции своих жертв, как избегает задержаний – это смог подсказать только Дэвид.

– А мне он вообще предложил написать сценарий про Чернобыль в таком ракурсе: это специально сделано Господом для того, чтобы человек привыкал к радиации. Чтобы стал по выживаемости даже выше крыс.

Авдеев только усмехнулся:

– Это что, я вот написал про школьников, которые убивали своих одноклассников ради разбойничьей добычи. Три эпизода было в действительности. А Дэвид значительно улучшил серию – надо чтобы было семь трупов школьников. Пришлось выдумать еще про несколько смертей.

Он повернулся к Братерскому:

– А как в ГУВД относятся к такому «приукрашиванию-преумножению» криминальных событий в городе? Не было же никаких подземных насильников, – наговариваем на наш город.

Сотрудник органов, думавший о том, что его ждет семья и зреет новый конфликт с женой, недовольно ответил:

– Отстань ты, и так тошно. Правду жизни уже не снимают. Люди озверели, все смотрят, и с удовольствием смотрят, сериалы про невероятные зверства и всякие непотребства. Если б не смотрели, то и нам не пришлось бы писать сюжеты кровавые, а что-либо доброе.

Авдеев, зачинщик городских криминальных сериалов, врущих и кровоточащих, отчего-то почувствовал боль в голове и произнес: «Мы поплатимся». Все повернулись к нему, но в эту минуту распахнулась дверь, и в кабинет Савелова ворвался Безуглофф:

– Хоть вы меня поддержите! – призвал Иван. – Вы же режиссеры и сценаристы, художники. Вы-то должны мыслить, как я, примерно. За мной менты гонятся, но надо всех предупредить: в городе появился матерый террорист-кинематографист. Все делает чужими руками. Убивает и калечит.

– Это ты нам новый сценарий пересказываешь? – громко пошутил Авдеев, потирая заболевший внезапно висок.

– Я вашими пошлыми криминалками не интересуюсь. Я пишу серьезные вещи. Просто я знаю, что вы ждете Розгира. Так вот: он никогда к вам больше не придет.

– Это почему же, мистер гений? – язвительно спросила Толстенкова.

– А потому, что террорист в городе.

– Кто? Как его зовут? Усаму, вроде как, уже убенладили.

Иван сделал руками заговорщическое движение, как бы собирая людей вокруг себя:

– Это красавец, бодибилдер, работает под иностранного актера, себя называет профессором, мастером теологии, консультантом по вопросам религии и жизнедеятельности. А вот фамилию точно не запомнил. Он показал визитку на английском языке. Вроде, как, Елагин.

Пившая в это время сок Толстенкова поперхнулась, закашлялась и выдавила из себя:

– Елагин – это остров, знать надо.

– Елагин – это дворянин, владевший этим островом, знать надо! – съязвил полицейский Братерский.

Авдеев отвернулся от Ивана и сделал всем «круглые глаза», как бы говоря: «Все, допился товарищ».

– Ах, так, не верите? – рассердился Безуглофф. – Так знайте же, он покарал нашего Дэвида Розгира! Страшной казнью казнил. Берите свечи, становитесь на колени и кайтесь во грехах! Господи, прости мою душу грешную! Да, писал я статью заказную про необходимость уплотнительной застройки. Каюсь, Господи! Вот за это боюсь я страшную кару принять!

Творческие личности молча, смотрели на человека, производящего впечатление чокнутого.

– Стоп! – остановил его Братерский, – давай с самого начала, как вы встретились и расстались с Дэвидом?

– На Ленфильме встретились, потом пошли в Александровский парк, сели на скамейку, стали обдумывать сценарий, и тут к нам подсел этот бодибилдер.

– Так спортсмен, или профессор? Это же взаимоисключающие понятия.

Иван очень хотел, чтобы ему поскорее поверили, но от этого господа сценаристы-криминалисты только путались.

– Профессор, но крепкий такой, накачанный. Стал втирать нам всякую хрень про Иисуса Христа, будто сам его раньше знал. И Ирода видел.

– Тю, – разочарованно сказала Толстенкова, – я думала, по-настоящему что-то серьезное, а он нам Булгакова пересказывает.

– Не знаю я никакого вашего Булгакова, говорю как есть! – обиделся Иван. – Этот гад знал, что Дэвида скоро убьют.

– Ага, Аннушка пролила масло.

– При чем тут масло? Не перебивайте. Он знал, что его убьет глыбой льда. Так и вышло! Розгир шел по улице и его убило. И бодибилдер это знал, предсказал и мне и самому Розгиру.

Творческий коллектив расхохотался.

– Забавно травит парень!

– Гениально! Валюшка заготовила сосулю для Дэвида.

Творцы намекали, на то, что губернатор Валентина Матвиенко обещала избавить город от убийственных сосуль и льдин, срывающихся с крыш на головы граждан.

– Пусть дальше сочиняет, – смеялся кто-то.

Видя, что все ждут дальнейшего рассказа, Иван попросил воспринимать его серьезно.

– Этот Елагин знал, что какой-то Икрам, наверное, его сообщник, не убрал с крыши лед.

Люди опять разразились смехом. Иван усилил голос, он торопился рассказать о происшествии.

– Только я один знал про террориста и поэтому попытался его догнать. И даже догнал, правда, он успел загримироваться под старика, а молодая его спутница под старушку. Тут меня отвлек один тип, как я понял, из их шайки, и консультант успел удалиться. Шел как-то очень быстро. А там, у зоопарка, какой-то упитанный тип ехал в тележке, которую тянул осел. «Садись, – кричит мне, – живо догоним!». И мы поскакали. Быстро так поскакали, но никак не догнать злодея. Я тогда сел на место кучера, стал погонять ишака и тут, откуда ни возьмись, какая-то иномарка. Осел, как сиганет через нее! Прямо цирк какой-то, честное слово. А тележка, значит, прямо на машину упала. Мерседес переехал возницу, который выжил и стал кричать, что это теракт, что я будто бы грозился напасть на вице-губернатора и прочую чепуху. Из машины вышел плотный мужик, явно, шишка какая-то, лицо еще такое, как у льва, и на этом лице кровь растекается, наверное, порезался, или ударился сильно. И я убежал от всего этого. Если бы я там задержался, кто бы продолжил погоню за террористом?

Мастера криминального жанра прыскали в ладони и сдержанно смеялись. Только майор полиции Братерский, который был в штатской одежде, серьезно спросил:

– Я что-то не понял, про ментов, которые за вами гонятся.

– Мне некогда было объяснять полицейским, что к чему. Террорист мог сбежать. Этот, с львиным лицом, как заорет: «Держи его!». И я решил удрать, я надеялся, что все потом растолкую органам. Главное, не упустить террориста.

Не дослушав Безуглоффа, полицейский набрал чей-то номер и вышел в коридор.

– Это Братерский. Не случилось ли чего необычного?

Из Дежурной части Главного управления внутренних дел оперативный дежурный обеспокоенным голосом говорил:

– Какой-то кретин на лошади с каретой специально наехал на служебный автомобиль вице-губернатора по строительству. Он ранен. Да нет, ранен вице-губернатор. А кретина этого ищем. Есть сведения, что это намеренный теракт. В карете обнаружены следы взрывчатых веществ. Начальник главка выехал на место происшествия. Приказал явиться и вам, чтобы урегулировать это ЧП с журналистами. Они туда скоро как мухи, сами знаете, слетятся.

– Адрес?

– Кронверкский проспект, там, где упирается в Неву. Не промахнетесь, на месте происшествия скоро будут все мигалки города.

– Ясно, выезжаю. Да, Владимир Петрович, а что с трупами на сегодня?

– Три убийства. Два несчастных случая.

– Сосульки были?

– На Кронверкском и на Выборгском проспектах.

– Кто на Кронверкском?

– Дэвид Розгир. Иностранец, мля. Опять губернатору шпилька будет.

– Да уж, – ответил ошеломленный Братерский.

Войдя в комнату переговоров, офицер увидел, что компания продолжает веселиться.

– Трави дальше!

Безуглофф пытался убедить всех, что он говорит серьезно:

– Я не травлю! Этот террорист подошел к кромке воды и двинулся дальше, не останавливаясь.

– Аки посуху! – ржал Авдеев.

– Я – за ним…

– И тоже пошел по воде?

– Нет, нырнул, конечно. У них же сейчас, у террористов, всякие технологии на вооружении. Вот так, он взял и пошел по воде.

Помрачневший Братерский остановил всеобщее веселье. Встав перед Иваном, повернувшись к публике, офицер заявил:

– Он не выдумывает. Дэвид погиб. Мне только что сообщили из Дежурной части ГУВД.

– Я говорил! – восторжествовал Безуглофф. – Вы доложили им о террористе?

– Ни о ком я пока не сообщал. А вы сейчас поедете со мной и сами расскажете органам о происшествии.

– Хорошо, но только чтобы меня выслушали, а не загребли, как говорится.

– Выслушают. Как вас зовут?

– Безуглофф. Иван Безуглофф. Сценарист Иван Безуглофф. А вы кто?

– Братерский. Василий Братерский. Майор Василий Братерский. Майор полиции Василий Братерский.