Текст книги "Мэтр и Мария"

– Выходи.

Пловоед наоборот, отошел, подальше, от двери, обжегся о раскаленные прутья решетки, запричитал.

– Сознаешься? – спросил Валентин.

– Да.

– Почему вы инспирировали это уголовное преступление?

– Мой духовный наставник, отец Иона, сказал, что режиссер пошел на подрыв нашей веры, написал богохульный сценарий и хотел снимать такое кино, за которое только в аду гореть. Его надо было остановить.

– Подпишешь правдивые показания?

– Да.

– А ты, который под скамейкой?

– Подпишу.

На столе Валентина выросли тома уголовных дел в отношении Пловоеда и Епискулова.

– Пошли отсюда!

Преступники исчезли вместе с уголовными делами. Видение средневекового зала суда растаяло. Осталась только декорация тюремной камеры, в которой сидел мужчина, уставившийся взглядом в стену.

– А, я его знаю, – воскликнул Алилуй. – Он лупил меня по спине, чтобы я догнал Элохима и Ашеру. Я тогда еще налетел на машину чиновника. Презабавный тип.

Элохим тоже припомнил узника:

– Да, я ему помог немного походить по волнам. За что его посадили? Пришили теракт? Против чиновника из Смольного? Чушь, не было этого, сам видел, его надо отпустить.

Мэтр обратился к Господу с просьбой:

– Позвольте мне с ним попрощаться, все-таки много времени провели вместе взаперти.

Элохим позволил. Гаврила зашептал на ухо Марии:

– Надо было предупредить Мэтра. Это может быть последняя просьба, с которой можно было обратиться к Господу.

– Бросьте, Элохим – это не прижимистый Воланд, – прозвучал уверенный ответ.

– Уж и пошутить нельзя, – улыбнулся поп.

Мэтр вошел в камеру, хлопнул Ивана по плечу.

– Не грусти. Нас отпускают. Обвинения сняты. Так постановил Высший суд.

– Откуда ты знаешь?

– Он здесь.

– Кто?

– Ты мне сам рассказывал, что Он может ходить по воде, да ты и сам прошелся. Не пиши больше о религии.

Это опасно.

– Не буду. Но Вы напишите о Нем.

Лязгнул замок, дверь камеры открылась:

– Иван Николаевич Безуглофф, на выход.

Они попрощались, вышли из камеры. А вместо них в каменный мешок ввели Пловоеда и Епискулова. Насильника и «оборотня» в погонах.

Декорация камеры пропала, Мэтр и Мария остались во Вселенной, стоя перед Элохимом и Ашерой.

– Вы свободны поступать, как хотите, – провозгласил Элохим.

– Неужели вы собираетесь жить в вашей деревне? – спросила Ашера.

Настрадавшиеся влюбленные вместе кивнули.

Элохим усомнился:

– Остаться там, где вас постигло такое несчастье, как посадка в тюрьму? Там каждый камень будет напоминать о вашей драме. И потом, а как же кино? Карьера режиссера, актрисы? Предадите? А как же история про Хордоса и Иегошуа?

– Я разуверился. Не в кино. В честности. Мне обещали продолжение успешного сериала, а потом заблокировали все. Извратили мой сценарий, будто я претендую на написание новых евангелий, опорочил Христа, превознес Ирода, выгородил Иуду. Хочу покоя.

– А вы, Мария Николаевна? Из шикарного московского особняка в деревенскую избу? Будете топить печь, косить траву и чистить снег? А ну, как надоест?

– Мне с ним не надоест, – искренне ответила Мария.

– А на какие средства будете жить? Натуральным хозяйством?

– Не знаю. Нам бы передышку. Осмыслить это все. Это, немыслимое.

– Спасибо, вы укрепили нас с Ашерой в вере в любовь. Так?

Ашера нежно прильнула к Адонаю. Два божества, обнявшись, сидели напротив двух смертных, прижавшихся друг к другу.

Ашера подтвердила:

– Да, спасибо. Вы, Мария, понимаете, как мне трудно, ведь, сколько юбок может охотиться за моим мужем!

Элохим весело ответил:

– Протестую! Мария в настоящий момент изменяет законному своему супругу. И ты с ней одной породы.

В этот момент из павильона донеслись мольбы:

– Я хочу здесь остаться. Хоть херувимчиком каким, ангелочком! Пусть Маша попросит за меня. Маша!

Это был голос Надежды Смирновой, случайно обретшей крылья и прилетевшей с Марией на Страшный суд.

– Надя? – отозвалась Мария.

Алилуй пояснил:

– Лишние люди, Господи. Прилетели с Марией, теперь блуждают средь мебели. Им ни туда, ни сюда.

– Пусть войдут! – приказал Элохим.

Во Вселенную вступила не одна Надя. За нею вошел артист Устьюгов, который был увлечен в полет вслед за окрыленными дамами. Надя бросилась к Марии умолять оставить ее здесь, при Господе, а Устьюгов попросил дать ему какую-нибудь индульгенцию для продюсеров:

– Я пропустил кучу съемочных дней на разных проектах не по своей вине. Они меня сожрут и опустят финансово. Как я понимаю, вы все можете…

– Валентин, реши все полюбовно, – приказал Элохим.

– Прошу за мной! – монах провел Смирнову и Устьюгова по павильону, открыл дверь, за которой оказалась гримерка Ленфильма.

Устьюгов сел в кресло, Надя стала лепить ему сложный грим. Их жизнь продолжалась. Как не было ни полета, ни Суда.

– Эт че такое?! – улыбнулся артист, читая бумагу, оказавшуюся в его руках.

– Так! Никаких эмоций, я же говорила! Мне нужны ровные, неподвижные щеки, а то ничего не получится. Что там у тебя?

– Вот, сунули в руки папирусный свиток. Читаю: «Сие дано рабу Божьему Устьюгову в том, что он, вопреки своему желанию, присутствовал на Страшном суде в качестве артиста, приглашенного из мира. Действительно всякий раз по предъявлению». И подпись каким-то иероглифом. И замысловатая печать.

– Художники-декораторы прикалываются.

– А я что-то…

– Что?

– Да ничего, что-то вспыхнуло в мозжечке…

А во Вселенной настало время расставания:

– Мадонна заслужила дары за работу на Страшном суде. Ашера?

Прекрасная жена Бога сняла с шеи медальон из металла и камней, протянула Марии. Удивительно, он постоянно изменялся, то становился крестом, то синей фигуркой Кришны, то серебряным полумесяцем, то золотым истуканом.

– Носи, заслужила. И не бойся кражи, носи достойно у всех на виду. Он всегда вернется на твою шею. До свидания. Встретимся через века, – подмигнула Ашера.

– До свидания, – улыбнулся Элохим, превращаясь из статного мужчины в седобородого старика, как на фреске в Сикстинской капелле. Протянул руку Мэтру, как на изображении Микеланджело, коснулись друг друга пальцами.

– Жду от тебя кино. Я обязательно буду смотреть.

В пятом павильоне студии Ленфильм пахло затхлыми предметами старины. Диваны и столы, пуфики и шкафы, пыльные свидетели столетий. Они стоят там, где прогремел Страшный суд, где помещалась Вселенная. По узкому проходу Гаврила вел к выходу Мэтра и Марию.

– А какой теперь век, год, час? Мы в своем времени?

– Да, Мадонна, все так, как было. Только стало чуть-чуть справедливее.

Они подошли к воротам. Гаврила открыл обе створки, отошел в сторону. На пандусе их ждала синяя раритетная «Победа», за рулем которой сидел Валентин. Мария хотела уже сесть на заднее сиденье, чтобы уснуть, наконец, как из павильона донесся стук копыт.

– Алилуй! Мы не попрощались.

Тут же ей в подол уткнулась мордочка существа, одновременно и мальчика и ослика. Эдакий кентаврик. Мэтр уже ничему не удивлялся. Даже тому, что Гаврила вышел на пандус с белыми крылами за спиной, а кентаврик обратился в очаровательного и игривого Бога-ребёнка с ультрамариновой кожей и одетый в дхоти жёлтого цвета, и встал рядом с Гаврилой. Очень большой ангел и кроха-божок улыбались двум смертным – Архангел Гавриил и маленький Кришна. Мария расцеловала их.

Когда Мария и Мэтр в «Победе» съезжали с пандуса, им вослед махал крыльями ангел и ручкой синекожий трогательный пацан. Видевшие это работники соседнего магазина и прохожие не удивились – Ленфильм. Там и ангелы, там и идолы, там всякое может быть.

Утомленные влюбленные спали всю дорогу до кинодеревни. На месте оказалось, что багажник ржавой «Победы» может вместить столько продуктов, что хватит прокормиться не меньше месяца. Валентин, разгрузив машину, протянул Марии последний предмет – распечатку сценария Мэтра. И попрощался. За его спиной показались большие сияющие крылья, распрямились, взмахнули и ангел взмыл в высоту. Мэтр и Мария смотрели на его полет, пока его силуэт не растаял в ночи.

Раздался радостный лай и топот – от скотника к приехавшим со всех ног мчался Эйнар. Нашелся! Собака старалась лизнуть хозяев, возложив лапы на их плечи.

Дом был в таком же состоянии, когда арестовали Мэтра. Переполненные впечатлениями, можно сказать, Божьи помазанники, отложили уборку на будущее. Растопили камин в большой комнате, хотя было тепло. Они соскучились по живому огню. Уставший Мэтр уснул на диване, а Мария стала читать возрожденный сценарий, периодически обогащая камин поленьями.

«В легком хитоне, сшитом на римский манер…».

Глава 25
Как народ встречал Мессию в Иерушалайме

По предсказанию, должен Имашиах явиться в Иерушалайм со стороны Нацерета и на осле въехать торжественно в город.

– И завтра ты въедешь, – это Иосиф объявил Иегошуа возле горы Елеонской. – Пошлешь учеников в селение, которое сейчас перед нами, чтобы нашли ослицу, привязанную и молодого ослика с нею. Пусть отвяжут их и приведут к тебе. А если кто спросит – пускай отвечают: они надобны Господу. Царь ваш грядет, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной.

– Отец, я Имашиах, Божий сын. Зачем ты опять про царствование? Римляне упразднили наш трон, они не позволят…

– Не позволят? – вскричал Иосиф. – С приходом Имашиаха восстанет народ, мы сметем завоевателей, и ты будешь знаменем нашим. За тобою пойдут. Все уже приготовлено. Когда въедешь в город, веди за собой ко Дворцу…

– К Бейт Элохиму, – возразил Иегошуа. – Божий сын должен войти в храм отца своего, а потом уж дворцы.

– Ладно, там все в одном месте. Перед праздником будет много людей в нашем городе, и примкнут они к нашей борьбе. Имашиах будет их знаменем.

Отец приготовил для Иегошуа очень ухоженное, неземного окраса животное. Упряжь ослицы богатая и дорогое седло, в гриве – тончайшие волосы позолоченные, хвост как будто бы посеребрен, а копыта начищены и дорогими каменьями словно усыпаны. И осленок ее был вычищен и расчесан. Двенадцать были удивлены:

– Вот, привели мы, как ты сказал. Нам ослов предоставили с их украшениями, и оплаты не запросили. Мы диву даемся, как ты узнал о великодушии этих хозяев?

– Вы сказали им те же слова, которые я вам назначил изречь?

– Так и было.

– Чему удивляетесь, маловеры? Или не верите, что нынче же в Иерушалайме мы не устроим новый и праведный Бейт Элохим? Идите за мной! И увидите это.

Иегошуа был сегодня богато одет. Дорогой кетонет подвязан поясом кожаным, отделанным золотом, серебром и камнями. Четырехугольный талит из редкого шелка, украшенный синими полосами и кистями из голубых нитей. На ногах – кожаные наалаим, искусно расшитые узорами.

И вышли к двенадцати еще двенадцать других – колена Израилевы прислали своих представителей, чтобы свидетельствовать, что Иегошуа одобряем ими. И несли они свои магендовиды.

Воссел Иегошуа на животное вьючное, тронулся в путь, не зная еще предстоящего. Встретят каменьями или хвалою? Раньше, бывало, гнались за ним фарисеи, чтобы убить. Желтая пыль, жаркое солнце и марево, громкий поход многочисленных жителей из окрестностей за Иегошуа с многочисленной свитою. Видится город вдали, который может принять и может отвергнуть процессию. Город могущественный, город, не знавший войны уже многие годы, благодаря небывалой энергии и искусству Великого Хордоса.

По каменистой дорожке ослица поднялась на горку и с этого места увидел будущий царь столицу владений своих. Опоясанное стенами пространство было населено теми, кто вскоре должен был внять его проповедям, и кто должен войти в царствие Божие! Если Иерушалайм воспримет высшее знание, он будет стоять царем всех царств, дарованным от Бога. Он может стать могущественной столицей всей земли и венцом славы всего мира.

А город в тот день был словно вязанка сухих подготовленных дров, способных от искр возгореться и вызвать мощнейший пожар. Со всех концов необъятной империи римской съехались евреи на Песах, а этот народ словно питался своей непокорностью, склонностью к мятежам. Приехал и сам префект Понтий Пилат с надежной охраной. И Хордос Антипа пожаловал из своего перестроенного заново города. Но мятеж так и плутал по узким улочкам благословенного Иерушалайма.

К Яффским воротам дорога вела. Ничего необычного впереди не увидел Иегошуа, тихо тронул коленями брюхо ослицы, та покорно пошла, спускаясь в низину. Там, знал юноша, когда-то племя ваалов сжигало младенцев, как жертвы. И место это называлось Геенной. Потом, когда здесь поселились евреи, никого уже не сжигали, но долго пугали детей Геенною огненной. Пройдя мимо этого страшного места, ослица дошла до подъема к стенам великого города. Тут произошло искушение – на пути возникла одинокая женщина, одетая в ослепительно белое платье, сказала:

– Ты идешь правильно. Но ты не станешь царем, остановись.

Иегошуа не видел пока, кто есть там, впереди, и что там затеяно, как его ждут. До него доносились веселые крики встречающих и поющих осанну. Тревога уходит, почувствовал он, настает его час, час поддержки народа, и надо теперь укрепить положение, дальше идти безбоязненно. Пение и восхваление слышал мужчина отчаянный и удивился:

– Я слышу другое.

– Осанну сейчас пропоют, но потом их заставят кричать об убийстве твоем. Приостановись и подумай.

– Может, все обойдется? – Иегошуа улыбнулся.

– Не станешь царем! – сурово воскликнула женщина. – Остановись! Поверни и еще проживешь ты немало.

Иегошуа огорчился, – ее подослали, конечно же, фарисеи, чтобы сейчас запугать, будто знают о планах Имашиаха. И не допустят до трона. Но он не свернет! Пусть женщина передаст его замысел тем, кто ее подослал:

– Вашим царем я не стану. Так и скажи, но признают меня сыном Бога.

Понукая ослицу, он наверх устремился по склону. Из низины дорога свернула направо, и сразу же за поворотом Иегошуа заприметил семью свою – Мария Магдалина с их сыном Иегудой радости не скрывали, еще бы – триумф мужа и родителя. Мальчик в ручках держал веточку пальмы зеленую, сочную, и часто взмахивал ею. Так условлено было с волхвами, сей знак означал, что препятствий для въезда в Иерушалайм никаких не имеется.

Он сына погладил по голове:

– Будем вечером в игры играть, хорошо? А пока я поеду, родной, я занят. Мария, подальше держись от толпы, это всегда опасно.

А за Марией с Иегудой, вдоль дороги стояли восторженные горожане с ветками пальм дорогими. Пальм не было раньше в стране этой обетованной, пока Хордос Великий не похитил у соседей своих, финикийцев, ростки тень дающих деревьев и насадил в их долинах Эрец-Исраэль. И выросли эти деревья, и стали евреи владельцами пальм, приносящих плоды, и держали теперь ветки этих деревьев в руках и приветствовали ими Имашиаха.

– Осанна! Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних! – пели все хором восторженно, радуясь избавленью грядущему от многих несчастий и даже одежду свою бросали на дорогу его.

Он обернулся и посмотрел на лица учеников, кто ближе к нему был. Да, удивлены они встречей радушной, и приободрились. Во всеобщем своем ликовании объединился народ, шел за ним, а он, в одеждах своих пребогатых, и на породистой рослой ослице, раскрашенной, раззолоченной, уже к воротам Иерушалайма приблизился. Из стражи никто не посмел спросить даже: кто он, зачем так приехал? Видно им – важный такой господин, и в почете большом у народа. Стражам суровым сказали, что он есть тот самый Имашиах, и пришел он с той самой благой стороны, что в преданьях указана, из Нацерета.

– Осанна!

Торжественно в десятый день месяца нисан, когда все евреи думают об исходе из Египта, и празднуют Песах, при преогромнейшем стечении разного люда в ворота высокие Яффские въехал на необычной ослице необычайный же человек. Его приветствовали в улочках тесных, ему радовались, и он отвечал всем улыбкою, руки к груди прижимал в знак признания. И путь его лежал… К Бейт Элохим! Там будет бой основной, там он должен им всем показать, кто он есть, кем на самом деле является – Сын Божий, Имашиах. К Бейт Элохим! Давно он должен был принадлежать ему. Уже в двенадцать лет он мог учить священников, мог удивлять их знанием естественных наук и Торы. Теперь ему за тридцать, он силен, решителен, за ним народ. Вперед к Бейт Элохим!

– Иегошуа!

Теперь другая женщина решительно остановила продвижение процессии, сказав, что не туда ведет дорога, надо двигаться южнее, ко Дворцу. Рахиль Гидаль была из войска, созданного его отцом, для поддержания Имашиаха.

– Веди людей туда, где трон!

Но Иегошуа считал, что Бейт Элохим важнее, чем Дворец:

– Я скоро буду во Дворце, – ответил он и повернул. – Сначала Храм!

И более не дал воительнице он договорить, – увидел купол Бейт Элохим, который стал сейчас целью его завоевания и очищения, потом уже мирское, с Божьей помощью…

– Испортит все, – заплакала Рахиль, посторонилась, – если надеется на Бога, только на него.

Иегошуа остановился у ступеней Бейт Элохим, сошел с ослицы, и постепенно стала таять улыбка на губах его. Там, впереди, он знал, его не примут, там велеречивые священники начнут склонять народ на сторону свою, и уличать его, желая выставить на поругание. Не раз так было. Он спорил с ними о субботе, он спорил и о царстве вечном, но всегда заканчивалось это призывами всех фарисеев побить его камнями. Он спасался. Но теперь особый день, теперь пришел не просто умудренный Иегошуа, пришел Имашиах.

И он вошел в Бейт Элохим и холод в жаркий день окутал Иегошуа – со всех сторон вражда, и с неприязнью все торгующие там смотрели на него. Одни, как на врага, другие, как на жертву. Кохен гадоль и весь Санхедрин не удостоили присутствием пришествие Имашиаха. В уме им не откажешь.

«Сначала пусть покажет самозванец, на что способен, а потом удар свой нанесем. В конце концов, бездельники, толпа, вся чернь повосторгаются, устанут от чудес, тогда уж час наступит отрезвления. Надавим и заставим, повернем против Него. Пусть веселится молодой, везучий. Пусть, пока», – так накануне говорили важные жрецы.

Не найдя достойного противника для спора, Иегошуа решимость выместил на обитателях, несвойственных для Бейт Элохим. Бейт Элохим! Входить в него всем долженствует только с помыслами блага для других, ради торжества любви среди людей. Но алчных не должны пускать в ворота. Место алчных – вне!

– Вы испугались? – сделал вызов Иегошуа священникам, которые спрятались.

Прогрохотало, прогремело в Бейт Элохим эхо от этого вопроса – учителя-ораторы в Александрии умели ставить голос. Иегошуа совсем не напрягался, только возглас прозвучал, как колокол. Услышали, конечно, своего врага священники, но все ж не вышли из укрытий тайных.

– Придите, наведите же в Бейт Элохим нашем общем долженствующий порядок сами иль со мною!

Тишина. Молчали и менялы, те, кто был обязан принимать «нечистые» монеты от людей, в Бейт Элохим входящих, и «чистые» монеты, то есть, Храмовые, выдавать. И потому людей несостоятельных, якобы ущербных, на встречу с Богом не пускали.

– Прииди, Каиафа! Убери менял и торгующих, эту преграду для входа в Бейт Элохим!

Но – тишина. Потом раздался звон рассыпающихся под сводами Бейт Элохим монет. Это Иегошуа перевернул стол менялы, другой затем, а потом опрокинуты были прилавки торговцев с разложенными товарами. Пали наземь рулоны ковров и подстилок, горы пряностей всяких свалились, чтобы с пылью смешаться. Вот толстый купец, владелец лотка, вместе со слугами бросился с кулаками на своего разорителя. Но тут же отпор получил неожиданный. Ноги, руки Имашиаха, как молоты, били в тела. И вступились Двенадцать его в побоище, и отбросили торгаша. Выметались из Бейт Элохим все те, кто не должен был там находиться и деньги любыми путями сгребать. И прогнали из храма овец и волов из веревок свитыми бичами.

– Вон! – Он вышел на ступени Иерушалаймского Бейт Элохим. – Это не рынок! Отныне Дом этот Храмом молитвы навек наречется!

И ликовала толпа, ликовали ремесленники, ликовали каменщики, плотники, и ликовали пастухи и земледельцы. И негодовали купцы и менялы, негодовали Кохен гадоль и члены Санхедрина, возмущались владельцы торговых мест, купленных в Бейт Элохим.

Иегошуа сел на ступенях и словно окаменел, затылком ощущая всю мощь веков, в которых Бейт Элохим довлел над сущим всем на земле. И этот храм принадлежал теперь ему. Да, он был прав! Провозгласи себя Богом – и станут перед тобой на колени. И веровать будут и поклонятся, как кланяются сейчас. Устремись, убеди себя и других, будто ты есть какое-то божество – и пойдут за тобой, талант и обширные знания в оккультизме поднимут человека до вершин Божества.

– Что ты наделал? – Израилит с мечом в руке пробился сквозь Двенадцать, – не сиди! Веди нас ко Дворцу! Пустым стоит там царский трон Иудеи, мы на него тебя посадим, и Антипа Хордос позабудет о притязании на царство. Ты – наш Царь!

Возвысив голос, Израилит призвал:

– Посадим же Иегошуа из рода Давида на трон законный!

Толпа же в толк не может взять – Имашиах перед ними, или претендент на трон Израиля? Израилит велел не мешкать, ведь в каждую минуту возрастает готовность стражи Хордоса Антипы к отражению удара. А после соберется его войско и многолетнее приготовление к возвращению трона Давидову семени не сможет совершиться.

– К оружию! – призвал Израилит. – Пред вами – Царь Иудейский! Восстановим вековую справедливость!

– Не надо нападать, – остановил его Иегошуа, – не надо крови. Они и так поверженными будут. Вы видели, что я один очистил Бейт Элохим. Называйте меня сыном Божьим. Ведь только сыну он позволил бы своевольничать в его жилище.

Он поднял Израилита с колен и потащил вглубь Бейт Элохим.

– Ты видишь, как мне поклоняются люди, ты должен представить, что я наберу еще большую силу, чтобы бескровно смогли побеждать. Убеждением.

– Мы время теряем, веди на Дворец, стань царем! – Израилит не просил, а приказывал.

– Если они верят, что я сын Божий, они пойдут за мной и далее. Мы усмирим весь мир. Не мыслите так близоруко, ведь царская власть не столь велика, как Божья.

– Ты не в своем уме! Ты останешься, придурок, без нашей поддержки. Ты все испортил. Отец твой отступится от тебя. А мог бы стать царем…

Израилит, огорченный, выбежал вон. И вышел Иегошуа из Бейт Элохим.

– Что я наделал?! – ужаснулся он. – Я оставил отчима своего без поддержки.

Он увидел бегущих по площади, а точнее, убегающих от кого-то окровавленных, обозленных людей. Следом за ними бежали солдаты и метали в их спины дротики. Все с площади схлынули мигом. На храмовых ступенях стояли двенадцать и тот, кого только что превозносили и прочили в цари. И еще разукрашенная рослая ослица, так неуместно теперь здесь стоящая.

Иегошуа осознал, что случилось то самое страшное, что стало стеной пред его сияющей целью. Всеобщая любовь не объединит всех людей. Он отторгнут теперь. А все почему? Он не возглавил восстание. Только слово сказал бы – и толпы бросились бы ко дворцу. И воссадили б на трон столь желанного всеми правителя из царского рода Давида. Но он промешкал, он предпочел религиозное светскому. Он здесь победил (Победил ли? Еще неизвестно). Но он опоздал, не пришел на помощь Иосифу. Угодил лишь Отцу он небесному, оставив земного.

Резня продолжалась недолго. Солдаты Антипы в плотном строю, то разделяясь на группы, то соединяясь, умело расправились с самоотверженными заговорщиками. Пал Израилит, задушили Рахиль, схватили и мучили Бар Авву, Гестаса, Дисмаса и многих других.

Потрясенный, Иегошуа пошел в сторону, противоположную той, где солдаты гнались за восставшими. За ним шли двенадцать, вели ослицу под уздцы. Они поднялись на Синай. Там Иосиф устроил заранее все для вечери Иегошуа и двенадцати, и гостей их. Потомок Давида право имел провести эту вечерю над могилами предков. Теперь, в один день совсем поседевший, хмурый, уставший, он встретил там Иегошуа и запретил ему говорить.

– После вечери отправляйтесь назад в Капернаум. Там подумаем, как быть дальше, – и ушел, огорченный.

В зале просторной воссели все двенадцать и много других. Справа от Иегошуа возлежал Иегуда, слева – Мария Магдалина. Торжественно молчали все соучастники за трапезой, ритуал исполняли. Иегошуа наполнил чашу вином, и, как делалось в Кумране, пустил по кругу.

– Кто не верит в меня, пусть минет его чаша сия!

Но все пригубили вино, никто не отказался.

– Давайте же отметим день святой вечерей этой. После нее меня не предадите?

Иуда был уверен, что никто из всех двенадцати на это не способен, он предположил, нашептывая другу:

– Не печалься. У нас достаточно денег, чтоб откупиться от нападок. Доверься мне. Я подкуплю сегодня Санхедрин, и мы продолжим наши искания. В конце концов, мы сделаем тебя сыном Бога!

– Как ты это сделаешь?

– Я подброшу немного денег, для начала, серебренников тридцать, в Бейт Элохим. Иосия-казначей знает о наших пожертвованиях в кожаных мешочках, о нашей состоятельности, и я пообещаю в сто раз больше, если нам помогут и признают тебя сыном Бога.

– Давай попробуем. Удачи.

– Если священники согласятся, я приду за тобой.

– Приходи, даже если видят во мне врага своего. Я не боюсь гонений.