Текст книги "Мэтр и Мария"

Глава 13-1
Поиски Мэтра

Московской актрисе Марии Носовой сообщили о давно ожидаемом ею событии: принято решение о продолжении съемок сериала, в котором она играла одну из главных ролей.

– Ну, наконец-то! – обрадовалась Мария. – Совсем заждались, полгода никакого движения. Надо позвонить Мэтру, поздравить.

Но кастинг-директор Саша Калабаева огорошила:

– Продолжение будет снимать другой режиссер.

– Кто? – удивилась Мария.

– Какая разница?

– И, правда, если не Мэтр, то разницы никакой. А почему, Саша?

– Сама не понимаю. Мэтр очень болезненно воспринял критику, которая ни с того, ни с сего, посыпалась на него. И потом… Только тебе, по секрету, ладно?

– Конечно, я – никому.

– Почему-то на нашей студии есть негласный приказ не приглашать Мэтра ни на какие проекты. Сначала говорили про исторические, а потом и вовсе зарезали, как постановщика. Бред какой-то, такого режиссера зажимают!

– А он что?

– Не знаю, мне отвечает, типа, не волнуйся, все образуется.

– Я не буду сниматься у другого режиссера, – в сердцах сказала Мария.

– Вот-вот, все поначалу так говорят. А потом послушают Мэтра и соглашаются.

– Чушь какая-то, этого быть не может. Вон как Михалкова поливали помоями критики, а ничего, как с гуся вода. Мэтр тоже не тряпка.

– Не знаю, Маш, посоветуйся с ним. Правда, он не отвечает на звонки.

Муж, вернувшийся с утренней пробежки, застал Марию нервно ходящей по залу и набирающей чьи-то номера телефонов.

– Что стряслось? – спросил он, снимая с себя пропотевшую майку.

– Мне предложили сниматься в продолжении сериала. Восемь серий еще.

– А у тебя такой вид, будто тебе отказали в главной роли.

– Сколько раз говорить, чтобы ты сразу после физкультуры шел в ванную, от тебя несет, как от взмыленного Бати! – нервно выкрикнула Мария.

– Бати? А это кто?

– Это конь такой, иди.

Марии, наконец, ответили по телефону:

– Наташка? Привет, это Маша…

– Вижу, что Маша, ты в Питере? – спросила ассистент Мэтра по актерам на площадке.

– Нет, я дома. Слушай, Мэтр не берет трубку. Все утро ему звоню. Может, есть еще какой-нибудь номер, а? Городской, или другой сотовый.

– Городской у меня где-то был, только Мэтра все равно теперь нет по этому номеру. Он распрощался с женой и куда-то съехал. Вообще, с ним происходит что-то странное. Человек снял сагу, я считаю, просто гениально. Все, кто что-то смыслит в кино, и кто смотрел хоть одну серию, говорят, что это из ряда вон, в хорошем смысле. И, как обухом по голове, – прошел слух, что продолжение будет снимать какой-то «тютькин».

– Ну да, меня сейчас тоже этим обухом….. А что говорит группа?

– Группа наполовину уже расползлась. Сама пойми, семьи кормить надо. Кто-то ушел на большие проекты, кто-то из приверженцев Мэтра пробавляется работой на мувиках, чтобы, в случае призыва, быть свободными и вернуться в группу.

– Я ничего такого не знала и не ожидала. Значит, нет телефона?

– У него был какой-то московский номер, он им пользовался для переговоров со столицей. Я поищу.

– Поищи, Наташенька, миленькая.

Мария села в кресло, закурила, стала ждать звонка Наташи. Она жила с мужем, главой страховой компании, в большой квартире, занимавшей целый второй этаж старинного особняка. Говорили, что когда-то здесь жила красивая женщина, которая однажды ночью нагишом вышла через окно и пропала. Тела ее не нашли. Безутешный муж, важный советский работник промышленности, заказал портрет известному живописцу, и тот написал его по фотографии. Этот портрет Мария нашла, когда осваивала апартаменты, в комнате без окон, заваленной всяким барахлом. Он так и остался висеть в том чулане.

– Так что это за лошадь такой, Батя? – шутя, спросил муж, выйдя из ванной.

– На съемках саги был такой конь, большой и сильный.

– Это тебя на продолжение саги пригласили? Опять будешь пропадать месяцами?

– Пока не знаю. Отстань.

– Опять от меня невкусно пахнет? Ты же сама подарила мне этот одеколон.

И тут задребезжал телефон.

– Да, пишу, да, Наташ, спасибо. Буду звонить, ну, пока.

Муж ушел одеваться на работу, Мария набрала номер. Никто не ответил. И только через десяток попыток в трубке раздался бодрый голос:

– Да, слушаю, да.

– Здравствуйте, Мэтр, это я Маша Носова.

– Привет, Мария. Помнишь, был такой фильм? «Привет, Мария».

– Мэтр, Вы шутите? Что происходит, меня зовут сниматься в саге у другого постановщика, а Вы веселитесь.

– А что такого? У меня будут другие проекты, еще поработаем.

Мэтр говорил уверенно, с обычными своими твердыми интонациями. Но Мария не поверила в это благополучие. Она-то видела, сколько души вкладывал режиссер в свой дивный проект. Как ревностно смотрел за достоверностью, за малейшими деталями. Действие саги начиналось в послевоенное время и Марии приходилось играть себя, как совсем юную героиню и играть взрослую женщину к концу первой части саги. Мэтр называл сценарий настоящей литературой, а автора сценария – большим Мастером. Он никогда бы не бросил этот проект. Его заставили? Почему?

– Нет, мы с Вами не поработаем, я чувствую. Вы не отвечали на мои звонки. Не хотели говорить? Почему?

– Да не раздувай ты пожара, Маш, все в порядке.

– «Все в порядке» чаще всего говорят, когда как раз наоборот.

Внезапно Мария поняла, что этот разговор ничего не даст. Она все поймет, лишь, когда сама увидит Мэтра.

– Завтра утренним «Сапсаном» я приеду в Питер. Какой у вас теперь адрес?

Мэтр смеялся в трубку и увещевал не приезжать.

– Конечно, я хочу тебя видеть, но сейчас, ни к чему это, я работаю над новым проектом…

– Вы не работаете над новым проектом, потому что…

Мария вовремя остановилась. Она чуть не проговорилась об опале режиссера, запрете приглашать его, как постановщика.

– …потому, что я так знаю! Где вы сейчас живете?

– Маша!

– Я приезжала к Вам всегда по первому зову, я работала у Вас в полную ногу, неужели не заслужила, чтобы Вы завтра уделили мне полчаса?

– Вот привязалась. Ладно, приезжай.

Мария Носова сошла с поезда, на площади перед вокзалом взяла такси и поехала к Мэтру. Набрав по дороге номер его московского телефона, услышала, что он выключен.

– Что за шутки!

Она набрала другой, питерский, номер. Мэтр ответил сразу.

– Маша? Ты приехала?

– Да¸ я в такси. Ваша трубка, по которой вчера говорили, выключена.

– Это для того, чтобы ко мне москвичи гурьбой не повалили. А то одна актриса уже едет. Маш, у тебя дела здесь, озвучивание, кастинг?

– Нет, я еду только к Вам.

– Ну, ты даешь! Не стоило беспокоиться, что тебя так переполошило? Делай свои дела, не трать на меня свое время.

– На Вас у меня всегда было время. Ждите, скоро буду.

Новое жилье режиссера располагалось в полуподвальном помещении, и вход в него Мария нашла только благодаря тому, что Мэтр по телефону на всем протяжении пути объяснял ей дорогу. И вот он открыл ей дверь, улыбается так же, как всегда, при встрече. Так же прищурены глаза, так же сморщен при этом лоб.

– С приездом. Вот непоседа, свалилась на мою голову. У тебя что-то случилось?

– У меня? – поразилась Мария. – Насколько я помню, я когда-то была у Вас дома, в таун хаузе, и нас угощала Ваша жена.

– Было такое, да, – засмеялся Мэтр. – Ну, проходи, в мой нынешний «даун хауз».

Войдя, Мария огляделась. Этот беспорядок нельзя было назвать творческим. Жилище напоминало квартирку 60-х годов прошлого столетия. Старомодный шкаф, нелепая тумбочка, на которой стоял маленький телевизор. Узкая тахта с потертой обивкой шоколадного цвета. И стол, покрытый какой-то бархатистой скатеркой, опять же из советского периода. Стильная одежда Мэтра на вешалке и на стульях казалась здесь пришедшей из будущего погостить и скоренько сбежать.

– Фигня, жить можно. Это комнатушка моей тетушки по материнской линии.

Мария отметила, что, несмотря на разбросанные вещи, дома у Мэтра чисто, насколько это возможно в неухоженной квартире. Он предложил:

– Давай пить кофе. Правда, у меня все по-походному. Разномастные чашки, которые здесь нашлись. Из дома я взял только одежду и кофеварку.

– Вы всегда варили вкусный кофе. Я наверняка выпила с десяток литров. Что происходит, Мэтр? Почему все так?

– Сам не знаю. Я сейчас.

Мэтр ушел на кухню, откуда вскоре потянуло кофейным ароматом. Мария огляделась, подошла к столу, заваленному книгами и бумагами. На экране ноутбука был какой-то набранный текст. Возле него раскрытая книга.

«Жизнеописание Иисуса Христа». Многие другие книги были старинными изданиями Библии, Евангелий, историями святых и сборниками молитв.

Мэтр внес две чашки дымящегося кофе.

– Пишете что-то историческое? – спросила Мария.

Мэтр ответил не сразу. Он поставил чашки, отодвинув пару книжек, усадил гостью к столу.

– Ты спросила, что происходит… Ладно, слушай. Никому не рассказывал. Видно, пришло время поделиться. И именно с тобой. Ты москвичка и не станешь ежедневно надоедать своей жалостью – будешь на расстоянии. Было так. Сдав первый блок сериала на канал, я позволил себе неделю отдыха. Мой старинный друг Семен предложил: не хочешь ли в Израиль? Он меня этим Израилем всю жизнь пичкает, хоть я про существование евреев впервые узнал от него, приехав из своей глубинки в Питер, поступать в институт. Даже научил читать и писать на иврите еще в те времена, когда границы были на замке. А как пригодилось теперь! Там живет первая жена Семы с его дочерью, он часто к ним ездит. И предлагает: в центре Иерусалима пустует квартира, и желательно, чтобы кто-то в ней жил. То есть бесплатно, только цветочки поливать. Заплатишь лишь за авиабилеты. И еще, в квартире есть бар, который нужно обновить, а для этого требуется опустошить все имеющиеся там бутылки. Сама понимаешь, я через день уже был в самолете.

Мэтр встал:

– Я оттуда привез благовония.

Он поджег приготовленные камушки и церковный запах растекся по комнате.

– Долго рассказывать не буду про впечатления, про этот контраст засыпанного снегом Петербурга с золотистым Иерусалимом. Меня встретила Дина, дочь Семена, отвезла в квартиру на улице Шлемцион ха Малька. Вполне питерская квартира, большая, трехкомнатная, в десяти минутах ходьбы до Старого города. Окна выходят на две параллельные улицы. И на обоих – шум и гам. Была уже ночь, но я вышел прогуляться. Молодые семиты веселились каждый на свой лад. Кто-то бил в кастрюли-барабаны, кто тренькал на гитаре, а прямо посреди улицы стояла небольшая арфа и девушка наигрывала что-то, хотя ее музыку, кроме нее самой, никто не слышал в этом грохоте. Обнимавшиеся тут и там парочки непременно имели за спинами винтовки или автоматы, выглядевшие так обыденно и органично, как будто во всем мире так принято. Сама понимаешь, после наших съемок, когда по двенадцать часов мы проводили на морозе…

– Это Вы проводили по двенадцать, а меня Вы с площадки отправляли греться в гримваген каждую свободную минуту, – сделала комплимент Мария.

Мэтр улыбнулся, снова до нитки сощурив глаза:

– А как иначе, хороших актрис надо беречь. И вот, мне в Иерусалиме в голову пришла мысль, а почему бы не поснимать в израильской теплыни? Недавно один знакомый режиссер открыл мне свою тайну выбора сценария. Говорит, открываю сценарий, читаю: «Средняя полоса России. Заснеженное поле, мороз». И сразу в урну такой сценарий!

Мария рассмеялась, она снова видела Мэтра таким, каким он был всегда. Веселил и внушал уверенность в себя, в дело.

– Он не снял ни одного зимнего плана за всю жизнь, ни одного кадра со снегом, – хохотал Мэтр. – А фильмография у него большая. Я в те январские теплые дни позавидовал израильским киношникам. Круглый год комфортные условия для съемок. Хотя, конечно, летом пекло, наверное, но в январе я гулял в футболке и шортах по узким улочкам старого города. В эту первую ночь, несмотря на новые впечатления, видел удивительные сны про Россию и ее снега. Снилась юная девушка, моя сокурсница, удивительно похожая на мою маму в молодости. Она как бы вернулась с летних каникул, мы встретились, приобнялись, и, будто случайно, коснулись губами, стали сладко целоваться. «Она молода, а мне пятьдесят, что я делаю?», – заорал во мне внутренний критик, я отпрянул и проснулся. За окнами израильтяне продолжали свой пир молодости, и от невообразимого шума я внутренне пожелал им всем выучиться игре на арфе.

Мэтр снова заразительно рассмеялся.

– А ранним утром меня пронзило: я впервые в святом городе Иерусалиме, и сплю?! Вскочил – зарядка, помывка, завтрак и – на улицу. Дина сказала, что обязательно надо сходить в парк Мишкенот Шаананим, что это место, где евреи впервые создали поселение за стенами Старого города. По карте быстро нашел район и, пройдя по Давид га Мелех…

– Вы запомнили все эти названия?

– Я повторял их, как заклинания. Во-первых, от восторга, что хожу по древней земле, колыбели религий, а во-вторых, ты не поверишь, – Мэтр блеснул глазами и снова сощурился. – Чтобы не заблудиться.

Он встал, открыл небольшую картонную коробку, порылся в ней и протянул Марии фотографию.

– Это Старый город. Поднявшись к ветряной мельнице в парке, я неожиданно для себя вдали увидел крепостные стены. Только тогда я возликовал и уверовал в происходящее: я в Иерусалиме, в Святой земле, колыбели религий. Меня очень сильно потянуло к крепостным стенам. Дороги туда я не знал, но понимал направление. Неподалеку от ветряной мельницы спустился вниз. Кругом невысокие домишки, деревья. Иду по мощеной камнем извивающейся пустынной дороге. Внезапно вижу, мне навстречу – женщина, вся в белом. И ни души вокруг. Только она. Не молодая, но очень привлекательная, и в платье, как в снегу, на фоне жарких углей. Я спросил, где ворота Старого города? На моем английском. Она рассказала, половину я понял. А потом она мне говорит: «Ты идешь правильно. Но ты не станешь царем, остановись». И ушла. Я никак не мог сообразить, как это я так лихо перевел ее последнюю фразу. Потом стал сомневаться, что понял правильно. При чем тут царь? И я пошел вперед. Через полчаса я был у Яффских ворот. Стоял и представлял, как сюда на ослике мог въезжать Иисус Христос. Пусть тогда все выглядело иначе, пусть эти стены крепости были построены много позже, но где-то здесь происходили великие события древности. Ты знаешь, как я могу мыслить, я имею в виду съемки. Как бы я снял эпизод встречи Иисуса в Иерусалиме. Людей, поющих «Осанну» Мессии, Его настрой и ликование толпы, и лица сановников и клириков. Как наваждение – видел не Яффские ворота, а съемочную площадку. И наоборот, как наяву видел Иисуса и его последователей. Семь дней в Иерусалиме! Ты помнишь, я был верующим, но в тех местах, где когда-то случились евангельские события, я все это увидел по иному. Семь дней в Иерусалиме – вот срок, перевернувший мою жизнь, заставивший подумать, наконец, с чем мы заигрываем. С религиями.

Глава 13-2
Травля и посадка

В камере у Мэтра до этого не было собеседника, и он с удовольствием рассказывал, но, кажется, больше для себя, чем для Ивана:

– Мария попросила почитать сценарий. В том не было секрета, я открыл файл, и она забегала глазами по экрану монитора. Мне было все равно уже – понравится история кому-то, или нет. Писал я для себя. Как говорили раньше – в стол. Теперь, наверно, надо говорить, в «Корзину». Откуда, если уж и извлекут, то по большому празднику. Пока она читала, я уснул. А когда проснулся, она все так же сидела у моего ноутбука. «Мэтр, это так пугающе необычно!» – сказала Мария, повернувшись ко мне, неведомо, как почувствовав, что я уже не сплю. – «Вы пишете о человеке, само рождение которого породило кипучие страсти. Разве Иисус человек? Кого Вы встретили в Святой земле, кто Вам все это нашептал?». Я молчал. «О Вашем замысле узнали, осудили, и теперь Вам не дают снимать продолжение саги? – спросила она, – Вы не отступитесь?». Я ответил в том духе, что очень хотел бы это снять и пожалел, что не стало Дэвида Розгира, он уж точно бы ухватился за мой проект.

Безуглофф вскинул голову:

– Нет, исключено, мне Дэвид говорил, что сейчас надо поднимать веру в Бога, и тогда дадут деньги на киносъемки.

Мэтр выразительно засмеялся:

– Вот мы и оказались в одной камере! Какое совпадение… в таком падении! Мы оба стали разрабатывать одну и ту же тему исключительно по-разному, а попали каждый на свой крест, и оба – в Кресты.

– Конечно, Вы можете смеяться в таких обстоятельствах, Вы много пожили на свете, а я? – пожалел себя Ваня.

– Много пожил? И что? Во мне любви еще достаточно. Не приставать к молоденьким красавицам мне не позволяли традиционное воспитание и такт. А вот в чем я тебе признаюсь: Мария сама потянулась ко мне, в какой-то миг прильнула… «Мне страшно, – сказала она, – Вас сделают изгоем. Все боятся Бога. И стараются избавиться от тех, кто его не боится». Потом мы поцеловались. И я помолодел. Тогда я не мог понимать всей глубины того, во что ввязался. Я рассказал Марии, как по возвращению из путешествия, поехал в деревню, подкрасил нашу часовенку и позвал в гости старого знакомого отца Иону, местного священника, который навещал по обязанности это культовое место и, раз уж приезжал, с любопытством присутствовал на киносъемках. Он современный человек, с новейшими гаджетами, в живописи кое-что понимает, раньше был заядлым театралом. Мы с ним душевно пообщались, распили бутылочку кагора церковного, и я рассказал о своем замысле, об Иисусе и Ироде. Представьте, я не встретил резкой критики и осуждения. Наоборот, Иона допытывался о тонкостях сюжета. Он мне совсем не возражал, не спорил, говорил, что всякое суждение, которое не во вред, – не осуждаемо. Этим я поделился с Марией. Она встревожилась, стала стучать кулачками мне по груди, говоря, что замысел надо хранить в секрете до самого окончания рукописи, иначе могут или украсть фабулу или извратить саму суть произведения. Жаль, я не внял ей тогда. Мария осталась у меня до самого отправления «Красной стрелы». Я проводил ее, а потом, не было дня, чтоб она не звонила и не спрашивала о продвижении сценария. Она одна поддерживала меня и заставляла трудиться, верила, что мой сценарий «Мессия» станет очередной и успешной сагой. Работалось трудно. Я многое изучал из истории светской и религиозной, читал все, вплоть до молитв для изгнания дьявола. Но это меня как раз и тормозило, я менял не только сюжетные линии, приходилось пересматривать даже всю концепцию, первоначальный замысел, выкидывал множество сцен и дописывал новые. Оказывается, «многия знания» – тормоз для писателя. Бывало, руки опускались. Но приезжала Мария и окрыляла меня. Для того, чтобы встречаться со мной, она перестала сниматься везде, кроме Питера. Ее агент прельщал высокими ставками, особыми условиями, непомерными райдерами и поездками на съемки в теплые дальние страны, но Мария не соглашалась. И это были счастливые дни. Она приезжала со съемок в утлое мое жилище, что-то мне готовила наскоро… Мы вместе просыпались, и я отвозил ее на съемочную площадку. Я жил этими днями. Я жил только потому, что ждал ее. А Мария жила еще и тем, как продвигается сценарий. Актриса, она уже предполагала, кто из нынешних потянет на роль Ирода, Пилата, Иосифа, Иисуса…

И вот, наконец, я понял, что сценарий готов. Конечно же, будут еще доработки, но вот то, что написано, уже можно показать сведущим людям. Я распечатал литературный сценарий в двух экземплярах и стал ждать Марию. Мне хотелось прочитать мое произведение вместе с нею. Синхронно. Она приехала. Я наблюдал, как Мария бегает глазами по строчкам, мы шли вместе по тексту, я радовался ее реакциям и понимал, что у меня получилось.

Подкрепленный ее оценкой, я отправил литературный сценарий своим проверенным московским продюсерам. Ведь все большое делается в стольном граде, только там есть деньги. Централизация. Громадная страна, а невероятно много хапают строго в одной точке и чуток дают периферии. Ждал ответа неделю, другую. Я почему-то был уверен в успехе, ожидал похвалы. Безответно. Я собрался, поехал в столицу все выяснить. Мария встретила меня на вокзале и привезла в Останкино. Там, знаете ли, чтобы попасть на телецентр, надо обязательно иметь билет с поезда или самолета. Правило такое. А я, рассеянный, куда-то его задевал, билет. Не пускают. Я показываю удостоверение члена Союза кинематографистов, «корочку» Академика российского телевидения. Не пускают. Рядом была Мария, ее охранники узнали, взяли автограф, но меня все равно не пускают.

– Пойдем, – подхватила меня Мария. – Заедем на территорию в машине. Мне проговорились, что у них отдельный приказ не пускать тебя в телецентр.

Мы попали все-таки в Останкино. Одобрительные улыбки, похлопывания по плечу, заверения по поводу постановки фильма с рабочим названием «Мессия» источали все, но было видно, как прячут глаза. Про договор никто так и не заикнулся. Правду сказал под вечер, очень тихо, в кафе телецентра, давний соратник, редактор Володя Суровин:

– Ты что предлагаешь? Ты же Божьего сына вздумал вывести на экран… в таком виде!

Володя положил перед Мэтром какие-то газеты.

– Прессу ты не читаешь, телевизор не смотришь. Но вот это прочти, – и сказал еще тише, – имею сведения, что информация по поводу твоего сценария разослана главам конфессий. Травить будут со всех сторон. Будь осторожен. Инквизиция, знаешь, ли, может и вернуться. Звони.

Доел, встал и исчез. В отеле я развернул Володины газеты и прочел две статьи о моем непрофессионализме, что сданный на канал многосерийный телефильм никогда не покажут из-за его низкого качества, что режиссер себя исчерпал, а еще его взгляды идут вразрез с нуждами и чаяниями народа. Этот, с позволения сказать, Мэтр телевидения, решил перевернуть с ног на голову идеи христианства, и это при экспансии мусульманского мира. И много еще чего нелицеприятного и лживого.

Я не стал возвращаться в Санкт-Петербург. Не сказав Марии, взял билет из Москвы до своей кинодеревни, чтобы скрыться от этого мракобесия. Хотелось пережить свое фиаско в тишине и забвении. Не тут-то было – оказалось, что чета узбеков, несколько лет присматривавшая за декорацией деревни, накануне моего приезда сообщила, что уходит к другому хозяину. Как потом мне поведали, Икрам узнал, что в городе стали платить много денег за очистку крыш от снега, поэтому он и поспешил в Питер. Икрам и Зульхумор уехали, оставили хозяйство без присмотра.

Что мне было делать? Выручил один из начальников местной полиции, который не раз бывал у нас в деревне, помогал в съемках, если требовались охрана или сопровождение. Дим Димыч, как его прозвали в киногруппе, быстро решил вопрос.

– Вы не волнуйтесь, у меня есть человечек. Андреем зовут. Он бомжует, дом его сгорел, документы потерял, будет за милую душу работать, лишь бы кормили, и было бы, где ночевать. Нет, нормальный парень, я ручаюсь. Да я тут рядом же, буду приезжать, контролировать. По оплате? Десять тысяч в месяц мне лично. Продукты я сам ему буду привозить. Нет, пить водку не будет, во-первых не на что, а во вторых я ему такой инструктаж проведу, что и думать забудет о спиртном. Договорились?

Работник Андрюха, пристроенный в деревню Дим Димычем, сначала показался мне пришибленным типом. Ни то, ни се. Слова не выдавишь. Еле выудил из него крохи сведений о происхождении. Но когда я попенял ему на грязь и навоз в сарае, он зыркнул так недобро, что я засомневался в его бесхребетности. Уж поверьте, меня, режиссера, не обманешь, что там внутри у человека. В Андрюхе жила какая-то пружина, которую он намеренно не выдавал, а прятал за безразличием и рыхлостью своей. После моего замечания он, молча, взял лопату и без всяких эмоций, будто раб какой, стал, не спеша, убираться в хлеву.

Ну и ладно, хоть такой есть работник. Я весь день прогуливался по нашей декорации деревни, передо мной вставала та или иная сцена, снятая там. Посидел у озера и на пригорке, на котором я мечтал поставить барский дом с колоннами, да снять бы что-нибудь из века восемнадцатого. И все это время Андрюха, будто крепостной крестьянин, нехотя ковырял лопатой в загоне.

Ближе к вечеру во двор заехала машина. Прибыла пышная девушка Жанна, управляющая с соседней базы отдыха «Бриллиантовый ручей». Она защебетала, что давно меня не видела, и ей жалко так, что кино здесь давно не снимается. И попросила об экскурсии. Обычно в выходные к ним приезжают из Петербурга и других мест отдохнуть на природе. Они часто гостей своих приводят к нам. Сначала у себя там фильм покажут, а потом ведут туда, где он был снят. Я намекнул, чтобы без пьяных песен и горлопанства. Ведь отдыхающие, они, обычно, такими и бывают. «Нет, нет», – звенела Жанна и благодарила. Я на всякий случай попросил Андрея приглядеть, чтоб не сломали бы чего и не сожгли.

Я видел в окно, как гости пришли на закате, когда особенно красиво в нашей деревне. Они, конечно, были уже «тепленькими» и веселыми. Мужчины и женщины, парни и девушки смотрели на большие фотографии кинозвезд, снимавшихся у нас, фотографировались сами. Жанна им пыталась рассказать о наших декорациях, но люди разбегались, снова собирались, в общем, отдыхали. Я заметил, что Андрюха присматривает за ними издалека и скрытно. Часа два со стороны озера доносились возбужденные голоса, и пьяное пение, как я и предполагал. Я разжег камин и сидел в кресле с книгой. Так и уснул. Ночью меня разбудили голоса во дворе. В окно было видно метание лучей от фонариков. Неужели гуляли всю ночь? Нет, это уже ни в какие ворота… Пришлось встать, и тут в дверях появилась Жанна.

– У нас потерялась одна женщина, пришли искать. Думали, она раньше всех вернулась, но ее на базе нет.

– Жанна, мы так не договаривались. Ищите, конечно, но больше мы такие компании к себе не пустим.

Жанна растворилась в темноте, а я перелег на диван. Рано утром меня опять разбудили. Во дворе рокотали двигатели машин. Вставать из нагретой постели ужасно не хотелось. Камин давно остыл, и в комнате было прохладно. Но пришлось встать, потому что в дом вошел Дим Димыч. Он поздоровался и огорошил:

– Кто-то изнасиловал и задушил женщину. Нашли за деревней в заброшенном домике.

Эту, чудом не развалившуюся до нашего времени избушку поставили, наверное, партизаны в войну. Сделана была крепко, но просела от времени, обросла кустами так, что была почти незаметна. В единственной комнатке стояла ржавая панцирная кровать, и был намертво прибитый к стене и полу стол. Конечно же, Жанна и ее гости не могли найти этот домик ночью. Туда жертву мог затащить только тот, кто знал о местонахождении этого утлого жилья.

– Андрюха где? – спросил Дим Димыч.

Андрюха обитал в домике, где до него жили узбеки. Но там его не было. Судя по крикам животных, их с утра еще не поили и не кормили.

– Где-то на территории, наверно, – ответил я.

– Значит, в доме его тоже нет, – убедился Дим Димыч и вышел, доставая из кармана мобильный телефон.

В окно было видно, как он поднимается на горку, на которой мы поставили домик-костюмерную. На его крылечке можно было поймать мобильную связь. Видимо, оперативник звонил в Дежурную часть, чтобы объявили в розыск сбежавшего рабочего.

Во дворе стояли машина криминалистической лаборатории, скорая и два полицейских уазика. А у шлагбаума толпились протрезвевшие вчерашние гости, потрясенные страшной трагедией. Я горько сожалел, что разрешил вчерашнюю экскурсию. Убийство в кинодеревне! Неважно, что это не так, все-таки хибара находится за ее пределами. Этого еще недоставало! И так все плохо, так теперь еще и дурная слава. Я сидел на террасе и видел, как из лесу на носилках принесли тело и погрузили в спецмашину.

Перед отъездом ко мне подошел Дим Димыч. В руках у него был прозрачный пакет со старой кепкой внутри. «Нашли в хибаре возле трупа. Случайно, не ваша?» – спросил. «Моя», – бесхитростно я ответил. А что? И в доме, и в декорации – везде мои вещи. Те, что устаревали, я отдавал рабочим или в костюмерную. Эту кепку я купил на Ситном рынке, приглянулась. Потом мне сказали, что такую же носит главный герой в сериале «Шаман». «Андрюха ее надевал?» – поинтересовался полицейский. Я ответил, что, возможно, утверждать не могу.

Если бы я знал, чем обернется мне такое признание! Полицейские опросили всех под протокол. И меня, конечно. И это записали: на месте преступления обнаружена принадлежащая мне кепка. В тот же день меня задержали до выяснения обстоятельств.

Иван Безуглофф эмоционально перебил этот долгий рассказ:

– Почему? Тут и дураку ясно, кто убийца и насильник – Андрюха!

– Я тоже так думаю. Только оказалось, что никакого Андрюхи не было. У нас в декорации деревни жителей нет. Во всей округе об этом парне никто не слышал, никто его не видел, и вообще свидетелей существования Андрюхи не имеется.

– А этот, Дим Димыч?

– Дим Димыч отказался подтвердить, что это он привез мне своего раба. Не было такого, сказал он под протокол. Не знает он никакого Андрюхи.

Иван насупился, казалось, он разуверился в этот момент во всем на свете.

– Скотина… А еще полицейский, – прошептал он.

– На него надавили, конечно. Я верю, что он хотел мне помочь, найти убийцу и отвести от меня подозрения. А может, он даже задержал бы его. Но ему не дали довести дело до конца. Вступились какие-то низкие силы.

– Вы о чем?

– Те, которые увидели в моем произведении угрозу своему благосостоянию. Вы, Иван, можете быть подсадной уткой, стукачом, кем угодно, мне больше нечего терять, если я выложу вам свои взгляды. Зато у меня есть надежда, что вы, когда-нибудь прозрев, донесете мои слова до другого просвещенного человека. Моя первоначальная идея, грубо говоря, была в том, что Христос явился первым атеистом на земле, первым просветителем, но его действия сделали его Богом. Кому же такое понравится? Большие люди прочитали мой сценарий на телеканале, показали ее клерикалам на согласование, и те подсказали властям, что надо сделать с таким святотатцем – не одобрять, и не давать больше работать. Потом стечение обстоятельств – и вот я здесь. К сожалению, религии, вопреки разуму и прогрессу, опять оседлывают светские учреждения. Лезут в школы и в армию, повсюду. Но ведь они все воюют друг с другом! Все века воюют! Или пусть объединятся, полюбят друг друга, или они друг друга перережут. Вот в чем моя боль. Если так дальше пойдет, снова начнутся побивания камнями неверных и уничтожение еретиков. Посмотрите, какая резня на Востоке между шиитами и суннитами. Да, вспомнилось еще на эту тему: встреча с бомбилой, который вез меня на Мосфильм. Я опаздывал, и он посоветовал заехать со служебного входа. Я возразил, что могут не пустить охранники. А он, так неожиданно: «Я проведу». Оказалось, что этот бомбила – кинорежиссер, снимал на этой студии. Прогорел. Я спросил, как так получилось? Оказалось, снял кино. Часть денег дала заинтересованная организация, частично добавили бизнесмены, частично – он взял кредит. Кино сняли, а продать стало некому. Ни телевидение, ни прокатчики не стали брать. И про что был этот провальный фильм? Про религиозные распри во время Никонианства. Эта встреча была мне знаком, который я не разгадал.