Текст книги "Мэтр и Мария"

– Экономика должна быть экономной? – гаркнул над ухом служительницы храма Гаврила.

Монашка уважала правила поведения в храме и сделала мягкое замечание:

– Не грешите, у меня тонкий слух. Раньше я пела в Мариинке. Когда ваш конь вошел во храм…

– Осел, – поправил схимничающую даму Гаврила. – Ваш слух становится совершеннее.

– Когда ваш осел вошел во храм, я поняла, что мир перевернулся, и мне опять пора на сцену. Не хочу больше петь заунывные мотивы, хочу просто петь.

Дама, согбенная до этого, распрямилась и явилась такой оперной дивой, что стены храма никогда не слышали более мягкого, но и мощнейшего голоса:

 
А Мадонна шла по Иудее
В платьице застиранном до сини,
Шла Она с котомкой за плечами,
С каждым шагом делаясь красивей,
С каждым вздохом делаясь печальней,
Шла, платок на голову набросив —
Всех земных страданий средоточье,
 

И тут Алилуй восторженно подхватил:

 
– И уныло брел за Ней Иосиф,
Убежавший славы Божий отчим…
Ave Maria…
 

Они уже пели в два голоса, но внезапно Алилуй остановился:

– Постойте! А не кажется ли вам, коллеги, очень глубокомысленной эта фраза про Иосифа? А? «Убежавший славы Божий отчим…». Во-первых, это – отчим. Первый папа, значит, Бог, а воспитывал кто? Отчим Иосиф. А почему же его не почитают так, как Марию, допустим? А второе – «убежавший славы». То есть, был в тени. А давайте спросим у теолога. Где настоятель?

Тут как раз приблизился Иона, серьезный мужчина в рясе. С пузом.

– Ого! – не удержался Алилуй.

И настоятеля обидело это «Ого» – насчет пуза. Но он сразу понял, что в храм явились те самые пришельцы, что вытворяют в Питере чудеса не хуже, чем Спаситель.

– Мое пузо – мой грех. Неужели и вы без греха? – сказал настоятель и мановением руки отправил служек и прихожан за двери.

– А скажите, почему нет икон с ликом Иосифа?

– Да как-то… Он не самый известный святой, но я повешу его икону.

– Значит, человек, который кормил и поил семью, в том числе жену свою Марию Богородицу и приемного сына Иисуса, ничего не значит для истории? Вы как себе это понимаете: трудяга, поставивший на ноги Божьего сына, давший ему хлеб и образование – не самый святой? А это что за икона?

Священник обернулся, посмотрел на иконостас, перепугался, струсил и опешил. В центре висел «Черный квадрат» руки Ионы.

– Кто повесил? Почему? – запричитал поп, но так как служек он прогнал, отвечать было некому.

– Ты написал?

– Я написал, но не для иконостаса. Мы сейчас же снимем.

– Зачем же, давай лучше рассмотрим, ведь все тайное когда-нибудь становится явным.

Будто бы грязь стала сползать с картины. Липкая, жирная. Сверху на полотне появилась лазурная гладь, потом показалась макушка женской головки, сама голова – точь в точь Мария Носова с журнальной обложки. Грязь все сползает с картины, все ниже, и обнажилась грудь, горячие соски Марии, а грязь сползает дальше. Гаврила и Алилуй в упор смотрели на Иону. А он не мог глаз оторвать от собственной картины. Вот она! Обнаженная Мария. Очнувшись, Иона осмелел:

– Да, это мой идеал красоты. Да, когда ее увидел – воспылал, но сан не позволил ухаживать. Вот и написал, как икону, ее. Вот так – казните, милуйте.

– Неплохо написал. Но с таким брюхом в любовники не попадают.

– Это от пения. У всех, кто громко поет и громко говорит, чтобы все слышали – пузо. Как у Карузо.

– А ряха?

– Ряса?

– Нет, ряха. Чего ряху отъел? Вот слышу я звон колоколов, слышу эту чудесную музыку и понимаю, что в этой музыке нет понятия национальностей и религий. Просто музыка. Почему вы все поделили на участки, с которых кормитесь? Поделили по конфессиям, потом внутри конфессий дележ, потом стали посягать на уже поделенное. Почему вы волю Божью поделили, кто право дал? У? – Он погрозил пальцем и… поп похудел сразу. А часы его из золотых стали железными. И упали с исхудавшей руки.

– Отец Иона, зачем Вам часы Картье?

– Священнослужителям не стоит чураться материальных ценностей, нам их господь Бог дает.

– Ух ты, я и не знал! – искренне удивился Гаврила. – А знаете, батюшка, сказку Пушкина о попе и работнике его балде? Знаете. Мораль той басни какова? Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет! Между прочим, ваша епархия не стала преследовать и редактировать эти стихи про попа и Балду, хотя раньше и пыталась. А теперь, признайтесь, зачем включаете административный и религиозный ресурс в борьбе со свободными художниками? Разбиваете лоб, так сказать?

– Я вас не понимаю, – был оглушен священник.

– Прекрасно понимаешь, – неслось под сводами собора. – А поведай-ка нам Иона, как ты так быстро вознесся по карьерной лестнице? Из дьяков сразу – в благочинного?

Иона был по натуре наглым и бесстрашным, даже этим его всесильным посетителям священник попытался внушить лживое объяснение:

– Господь помогает истинно верующим…

– Иа! – изрыгнул из себя возмущенный Алилуй, – вы только его послушайте! А не вот эта ли бумага вознесла тебя на «небеси» церковные?

Гаврила сунул в руки священника листок с текстом:

– Ну-к, зачти!

Иона задрожал, узнав по первым строчкам свою докладную в патриархат о состоянии дел в районе. «…А еще Благочинный Симон (Карамышев) совершил святотатство, разрешив за мзду снимать во храме монастыря срамную сцену для кинофильма (См. ссылку в интернете). Режиссер указанной картины, которого называют Мэтром кинематографии, является воинствующим атеистом и задумал проект под названием «Мессия», который направлен на подрыв Святой Церкви. Краткое изложение фабулы прилагаю. Полагаю, что Благочинный Симон (Карамышев), также посвящен в замыслы этого Мэтра, но ему потворствует, не проявляет должной бдительности, а еще…».

– Этого достаточно, чтобы понять, как ты свалил своего предшественника, как занял его место. Но самое поганое, что ты сделал на этом свете: ты простил грех полицейскому – фальсификацию доказательства, будто Мэтр кого-то убил.

Полное изобличение в тяжких грехах так напугало Иону, что он упал на колени перед ослом Алилуем, стал на него неистово креститься и просить прощения.

– Сволочь! – загромыхал под сводом храма судный глас. – Мэтр с тобой поделился сценарным замыслом, советовался с тобой, как с человеком добрым и знающим. Он доверился тебе. А ты увидел в нем инструмент для карьерного роста и поспособствовал, чтобы его посадили в тюрьму. Вот тебе миссия: сейчас же едешь на вокзал, билет у тебя в кармане рясы, и чухаешь в Свердловскую губернию, под город Ивдель. Там найдешь праведника по фамилии Муха, будешь с ним проповедовать. Ходить по Уральским горам, по лесам, служить Богу по настоящему. А то распух тут, разоделся. Вы, священники, должны идти в народ, там ваша паства, а не мальчиши на Порш Кайенах и Феррари. Алилуй, скомандуйте ему.

– И-а! – разнеслось по храму так, будто весь он сейчас взлетит, как самый мощный самолет.

В газетах потом писали, будто в Приуралье появился блаженный, который ездит на ослике, все вокруг освящает и ищет какую-то особенную муху.

Гаврила и Алилуй, приобщившись к одной религии, припустили к другой – за Невой виднелись минареты. Через несколько минут прошли за ограду мечети, где их встретила Иллахат. Ослик, подойдя к покрытому изразцами зданию, стал мирно пощипывать травку, всем своим видом давая понять, что он всего лишь животное, и не собирается проникать в святилище. Азиатские эмигранты с умилением смотрели на привычное им, но редкое в северном городе животное, пока не осознали, что его хотят завести в Святилище. Это Гаврила, вымыв руки, стал тащить осла к рукомойникам:

– Так надо, омовение перед входом в храм обязательно!

– Да, но здесь надо обязательно снимать обувь, а я что сниму со своих копыт? – спрашивал Алилуй.

– Просто омой ноги, – посоветовала Иллахат.

– Меня все равно не пустят, ты же знаешь, как священники относятся к животным. У нас нет души. Поэтому вхождение во всякие храмы нам не позволительно.

– Чепуха. Должно быть так: если тебя тянет к вере, тянет в святилище поклониться и помолиться, то никто не должен тебе препятствовать. Вот увидишь. Тебя тянет?

Да, странное зрелище для питерских мусульман открылось во дворе мечети. Высокий, статный бородач разговаривал с осликом, потом мыл ему копыта, а потом подталкивал его в зад ко входу в мечеть, а за уздечку его тянула прекрасная девушка в хиджабе. Осла пытались ввести в святая святых!

Некоторые правоверные уже были готовы силой остановить святотатцев, если бы вовремя не вышел Фярит Юсупович. Он был вовремя оповещен о возможном посещении странной и всемогущей парочки. Деятели всех религий взаимосвязаны, священники знают много друг о друге, они шпионят, они враждуют, вплоть до того, что разные религии готовы истребить соперников, но если на горизонте неверующие – тут работает телеграф, телефон, радиотелефон, SMS сообщения и правительственная связь, потому, что на пороге генеральный враг – атеист. Поэтому имам уже знал о кощунственном посещении ослом христианского храма.

Имам рисковал быть побитым камнями, бросаемыми его же прихожанами. Но он был умным человеком, он знал наизусть все суры, он мог толковать Коран, он насквозь изучил Библию и Талмуд. И этот мудрый человек мгновенно нашел противоядие для толпы. Он обратился к людям добрым голосом:

– Один бедуин стал мочиться прямо в мечети. Люди к нему поспешили, чтобы остановить, однако посланник Аллаха (салля Ллаху 'алей-хи ва саллям) сказал им: «Оставьте его, не прерывайте, ибо, поистине, посланы вы для того, чтобы облегчать, а не для того, чтобы создавать затруднения! Вылейте на его мочу бадью воды». Позже, когда этот бедуин уже познал религию, он говорил: «Да будут отец мой и мать выкупом за Пророка (салля Ллаху 'алей-хи ва саллям)! Он встал и подошел ко мне, и не поругал меня, и не упрекнул, и не ударил!». Вот как поступил самый мудрый! Разве стены главное? Разве главное место, на котором стоит мечеть? Главное – Аллах в наших душах, и никто не оскорбит нас, если даже он по злому умыслу или неведению поведет себя неправильно в доме Бога нашего. Пусть приходят и святотатствуют, как безумные, зато наши души будут еще больше вдохновляться Аллахом. Так пусть же входят со своим ишаком, на них все равно сойдет благодать и поймут они любовь нашего Бога даже к самым заблудшим.

Толпившиеся во дворе мечети гастарбайтеры были поражены уникальным зрелищем. Среди них был и тот самый Икрам, не ставший убирать всю наледь с крыши дома на Кронверкской улице, так как ему не доплатили, и поэтому, в конце концов, погиб известный продюсер Дэвид Розгир. И он, раскрыв рот смотрел, как в мечеть вошли рослый мужчина, восточная женщина и ишак.

Через минуту со всех дверей мечети полетели кипы ваххабитской литературы. Алилуй, дико лупя задними ногами, швырял их наружу, Гаврила и Иллахат бросали их пачками. Вылетая из помещения вся эта печатная продукция превращалась в пояса смертников.

– Вот во что выливается извращение истинного ислама! – доносилось из мусульманской мечети.

Потом члены преступной организации Елагина наведались в одно из районных управлений полиции. Понятно, что находящиеся в Дежурной части полицейские при виде осла пришли сначала в недоумение, потом в ярость с примесью смеха.

– Ты кого сюда привел?! – взревел тучный оперативный дежурный.

Гаврила, ничтоже сумняшеся, ответствовал:

– Бедное животное заблудилось, наверное, вот я его к вам с трудом и притащил. Разве это дело, когда ослы разгуливают по сверхкультурной столице? Непорядок!

– Вон отсюда! – был ответ.

Как потом вспоминал дежурный, мужчина без возражений повернул осла к выходу, затем буркнул что-то, типа, «Придется вернуться иначе». Парочка исчезла за дверью. Дежурный расслабился, улыбнулся невиданному случаю и стал следить на мониторе за тем, куда направился осел. Оказалось, что мужчина выведя его на поводу, развернул обратно, потом, будто удалой наездник взлетел на спину животного, и оно галопом понеслось на входную дверь полицейского здания. Несмотря, на то, что они, эти двери, открывались наружу, и осел и мужчина на нем вмиг оказались снова возле дежурной части. Притормозили.

– Я же говорил, что вернусь! – раздался громкий голос седока.

– А я говорил: «I ll bee back!»! – человеческим голосом заорал осел.

Осел с седоком перемахнули через турникет и поскакали по коридору со звонким цоканьем копыт, потом повернули на лестницу и, перемахивая сразу через пять ступенек, взмыли на четвертый этаж. Там располагались кабинеты замов начальника РУВД. Гаврила спешился перед нужной дверью. Табличка гласила, что хозяин кабинета отвечает за общественную безопасность района.

Робко постучав, Гаврила приоткрыл дверь и понял, что у полковника идет совещание. Он сделал из пальцев комбинацию, будто смотрит, как будет выглядеть кадр, то есть намекнул – мы из кино и есть вопросы. И притворил дверь.

После условного знака Гаврилы начальник закончил совещание через пару минут. Офицеры вышли из кабинета. Все бы ничего, но в коридоре стоял… ишак! Находящийся рядом с ним мужик всем видом показывал, что животное или преступник, или вещественное доказательство. Из кабинета выглянул начальник Губиев. Увидев только Гаврилу, пригласил к себе. Пока он шел к своему столу, внутрь просочился еще и Алилуй.

– Ви… Вы… Ето… Это… хто? – так только смог выразиться полицейский, глядя, как ишак, процокав по полу, уставился на развешенные по стенам портреты руководителей страны и самого главного полицейского.

Салман Салманыч был в своем уме, он сразу понял, что на четвертый этаж здания животным просто так не пройти. Значит… А тут и гадать нечего – подкупили. Без него, не спросясь!

– Дежурка! – он схватил трубку телефона прямой линии. – Вы уже ослов стали пропускать? Немедленно ко мне в кабинет!

И это все по громкой связи. Не знал подполковник Губиев, что в это самое время в здание вошел начальник Комитета по безопасности Администрации района Брехунов Роман Тарасович, человек очень бдительный. Особенно по части противоборства кинопроизводству, если за это не вносят денег для «представительских нужд Комитета». И неожиданно, на входе в РУВД Роман Тарасович слышит, что его назвали ослом. Причем, это сделано голосом Губиева. Все смотрят на него, проходящего через турникет, и тут: «Вы уже ослов стали пропускать?!».

– Я тебе! – покраснел Брехунов.

А в это время Гаврила просительно глядя в глаза полицейскому начальнику, умолял:

– Салман Салманыч! Примите, наконец, меры. Игровые ослы кинематографистов шастают по городу! Вот, пригнал к вам одного, для примера. Я думаю, его потеряла или попросту бросила какая-нибудь киногруппа, чтобы не кормить. Такой осел знаете сколько может травы сожрать в Вашем районе! А потом еще крокодилов запустят! Житья от них нет, художников экрана! Считаю, что надо их наказывать рублем. А лучше – долларом. Правильно говорю?

Губиев что-то заподозрил, – уж не проверка ли это, последовавшая за вчерашним застольем? По случаю Дня образования народных дружин он с коллегами «расслабился» в банкетном зальчике, а точнее, «поураганил». Кто-то предложил повысить таксу для киношников.

– Короче, теперь не три, а пять тысяч рублей за согласование съемок. Наша земля – мы на ней хозяева. Хотят снимать в нашем районе – пусть нам платят, – выступил коллега из Василеостровского района. – У меня капитан Юковенко их стрижет без проблем и стыда. У него с ними строго. Учитесь. Доить их надо!

И договорились господа высокие начальники, блюстители порядка, не пускать киногруппы на территории своих районов, если не внесут деньги в полицию «за согласование».

– Браво! – зааплодировал Гаврила. – Вы вспомнили! Ваш район, вы в нем хозяева, вам надо платить – ваше кредо ничем не отличается от лозунга рэкетиров. У вас в столе лежит очередной откат, полученный от киношников. Маловато будет. Всего три тысячи. А теперь будут платить по пять! Поздравляю! Круто! Ни за что – пять тысяч денег в карман, без налогов!

По опыту Губиев знал, что сейчас распахнется дверь, войдут оперативники с силовой поддержкой, достанут конверт, сверят со своими ксерокопиями и за какие-то вшивые деньги придется расплачиваться еще большими деньгами, чтобы сохранить звание и должность.

И дверь распахнулась! Но вместо людей в касках и бронежилетах ворвался Роман Тарасович Брехунов, весь красный от негодования.

– Салман…

Брехунов, человек из Администрации, тем более из Комитета по безопасности, был прекрасно информирован о составе банды Елагина, поэтому он сразу осекся и мгновенно оценил ситуацию: человек с ослом – это сильная угроза.

На него приветливо смотрели Гаврила и Алилуй. Гаврила встал во весь рост и громовым голосом объявил:

– Приятнейший Роман Тарасович! Почему вы в прошлом году, в декабре, отказали Мэтру в съемках в доме, расположенном рядом с районной Администрацией? Внезапно запретили, съемочный день сорвали, а это большие убытки, заметьте, – двести пятьдесят шесть тысяч рублей.

Брехунов сосредоточился, как мог, представляя себе названную сумму, ответил:

– Террористические угрозы, знаете, ли. Предположим, эти киношники станут устраивать взрывы…

– А если бы вам с Салман Салманычем заплатили столько, сколько вы бессовестно запрашивали, вы бы разрешили съемки?

Гаврила не дал ответить, а радостно провозгласил:

– Поздравляю со сговором по доению кинематографистов! Прошу поделиться: Губиев передает Брехунову часть дохода за «согласования» с кинематографистами и другими творческими командами!

Брехунов развернулся, попытался выбежать из кабинета, но дверь оказалась на замке.

– Ну уж нет, Роман Тарасович, вы отсюда выйдете, только подписав соответствующее заявление. Оно предусматривает вычеты из Вашей зарплаты вплоть до погашения задолженности в размере двести пятьдесят шесть тысяч рублей. За дурость, так скажем, за противодействие киноискусству.

– Бери ручку! – с угрозой сказал Алилуй.

Оторопевший Брехунов подписал бумагу, распахнул дверь и ринулся прочь. Его догонял Губиев. Мужчину с ослом беспрепятственно выпустили из РУВД, чуть ли не отдавая честь.

Куда бы еще, напоследок, прощаясь с культурным городом, могла отправиться эта веселая парочка, являющаяся осликом и добродушным толстяком? Да тут неподалеку – конечно же в приютивший их Ленфильм. Сходить там в кафешку, посмотреть на актрисок, попивающих кофе, а также утолить голод и жажду.

Дежурный администратор Вячеслав Паноскин, увидев, что на проходной происходят пререкания вахтера с попом, желающим пройти на студию вместе с ослом, бросился разруливать ситуацию, угрожающую студии Бог знает чем. Он-то понимал, кто к ним опять явился.

– А я говорю, что это – игровое животное, оно нам необходимо для сегодняшней съемки, – уговаривал поп. – Вот, посмотрите. Алилуй, стойку!

Осел принял позу, точно повторяющую вздыбленного коня медного всадника, эмблему Ленфильма, которая украшала стену вестибюля здания.

– Видали? Только Петра на нем не хватает.

– Все равно пропуск нужен, – стоял на своем, хоть и оторопевший изрядно, охранник.

– Не нужен. Пропусти, Паша, – подоспел Паноскин. – Проходите, господа, добро пожаловать.

Поп прошел через турникет, а за ним и осел на одних задних ногах.

– Можешь расслабиться, Алик, – разрешил поп и ишак зашагал на всех своих четырех.

Едва эти подозрительные посетители пересекли «волчий коридор», поднялись по трем ступенькам, и повернули налево на лестницу, Слава, оставшийся на проходной, достал телефон и сообщил в дежурную часть райуправления, что те, которых ищут, снова на студии.

– В центральном здании, – шептал он в трубку, хотя незваные гости были уже далеко и не могли подслушать.

– Да знаем, они уже и у нас побывали. Будем ловить. Проследите за ними, если что – мы на связи.

Кроме местных полицейских, прибыли сотрудники спецподразделений, которые тоже были знакомы с ослом и монахом по событиям в пятом павильоне, готовые взять реванш и все-таки изловить странных существ. Но все они, как вкопанные остановились и разинув рты наблюдали за свершающимся преображением. В самом деле, было на что смотреть. Киностудия начала обретать сначала свой прежний вид, как было в прошлом веке, а потом все более и более преобразовывалась в нечто необыкновенное, богатое, фантастическое.

– Голливуд, да и только, – говорили парни в бронежилетах.

Фронтон здания окрасился в оригинальный цвет, то есть в тот, когда его впервые покрасили. Бывшие грязными колонны перед входом стали белоснежными, крыши всех зданий перестали течь, давно облупившаяся штукатурка пришла в себя и безукоризненно оплетала все внешние поверхности зданий, а разные краски так и гуляли по коридорам и закоулкам. Но самое невообразимое – вернулись на место библиотека и зрительный зал! Нет, конечно, нет, теперь кино могли показывать не старые монстры-кинопроекторы, но современные цифровые аппараты. Но! Прежнюю кинопроекционную все же сохранили! Вот так! Стоят, стоят, как несгибаемые воины кино, старинные кинопроекторы, показавшие людям впервые «Чапаева» и смотрят туда, где когда-то был экран, тот экран, который первым отражал новейшие работы не только Ленфильма, но и столичные, и зарубежные фильмы знавал, в том числе и сомнительного содержания.

Куда там Голливуду! Студия перестраивалась, не теряя ни своего лица, ни колорита. Это потому, что преданные кинозрители Гаврила с Алилуем, как проклятые, носились по помещениям, перевозя декалитры краски, кубы досок, тонны гвоздей… Ленфильм будто бы отстраивался заново, даже быстрее, чем строились олимпийские объекты в Сочи и набивший оскомину стадион.

Это кому-то в столице могло не понравиться. Например, очередному покупателю студии, человеку со связями, олигарху Евдокиму Евдохину. Как раз в это время со стороны Кронверкской улицы въехало несколько крутых иномарок с московскими номерами. Выпорхнувшие из машин господа с недобрыми лицами последовали через «кишку» в основное здание, причем ленфильмовский пес Рыжий сопроводил их особо неприятным лаем. Он всегда чует, когда из человеческих тел сочится алчность, которую он, как пес, всегда ожидающий куска, ненавидит. А приехавшие господа, которые всегда ждали хоть какого-то куска от территории Ленфильма, если не все, побежали к директорскому кабинету, но постепенно умерили шаг, потому, что они шли уже по какому-то другому зданию.

Очередные захватчики Ленфильма поражались преображению. Стоило им ступить, как впереди них что-то мгновенно ремонтировалось. Это радовало, – пусть себе ремонтируется, самому Евдохину придется меньше тратиться. Сопровождавший их чиновник, Председатель комиссии по перепрофилированию здания (читай – уничтожению Ленфильма) господин Ионов ощутил непонятную тревогу. Это походило на фокусы со стадионом и небоскребом. И чем дальше, тем большая паника одолевала его. Это кто же все побелил и покрасил? Это кто же меняет старинные прожекторы на новейшие лайтпанели? Откуда деньги?

Этим же вопросом Евдохин остановил Ионова.

– Не знаю, – ответил чиновник.

– Уже кому-то продали?

– Нет.

А Гаврила и Алилуй продолжали строить Голливуд на Ленфильме. В широком коридоре на втором этаже случилось происшествие, заставившее захватчиков оставить на сегодня свои планы. Отциклеванный паркет был покрыт слоем мастики, еще не впитавшейся в дерево. Сделав пару шагов, Евдохин поскользнулся, неловко упал и, как показалось сначала, ушиб правую руку. На самом деле это был перелом. Поэтому он со всей своей камарильей быстро покинул студию ради посещения травмпункта.

И это действительно был перелом. Буквально в тот же день поступило сообщение из администрации Президента, что банкротство Ленфильма отменяется и все посягательства на ее имущество и территорию считать преступлением.

Сколь плотным было окружение студии с целью поймать проникших на ее территорию подозрительных личностей, трудно сказать, но их так и не обнаружили. Рассказывали, будто в какой-то момент через проходную вышло необыкновенное существо, которого очень эрудированный спецназовец обозвал кентавром. Получеловек, полуосел с осознанием своей звездности объяснил:

– Я на съемочную площадку.

Его пропустили, потому, что искали двоих, а не кентавра. А он вышел и пропал.