Текст книги "Мэтр и Мария"

Глава 14
А поутру они проспались

Неимоверной красоты фейерверк над суперстадионом закончился. Сколько зрительских эмоций в нем отразилось! А сколько владельцев новых автомобилей, полученных на дармовщинку, можно сказать, выехало из ворот стадиона!

«И все, и крышка празднику!», – как поется в песне. Счастливицы уехали голышом на машинах, масса пешеходов спешила к метро. Городские чиновники тоже разъехались, даже не успев пообщаться. И московские гости тоже. Может, не очень то и хотели, все теперь ожидали друг от друга подвоха? Старший по рангу от младшего и наоборот. Хотя, всех распирал гигантский вопрос: как получилось, что раньше времени возникло это идеальное со всех сторон строение? Кто посмел это сделать – построить в срок?! Без дополнительного финансирования. Кто провернул? Кто получил с этого барыши?

Многие хотели бы принять все это за страшный сон, но ведь по телевизору всем показали. И футбол и фейерверк. Это все было и есть. Теперь не замнешь. Сильные города сего будут мучиться всю ночь, гадая, кто мог подложить эту подляну: строительство в соответствии с проектом и сроками. Как это замять, когда со стороны стадиона, светя фарами, едут самые дорогие иномарки, потом грузовики, автобусы и даже эвакуаторы.

Всего пара мостов имеется, через которые можно в город проехать со стороны стадиона. По ним плотными струями текут реки автомобильные, которые потом растворяются во всех потоках по Питеру. Массовое нападение новых автомашин без номеров на город со стороны острова среди ночи, причем под управлением голых людей, очень возбудило органы инспекции безопасности дорожного движения. Радостные владельцы авто ехали к себе домой или к друзьям похвастаться, но все попали в пробки – то здесь, то там посреди дорог стояли заглохшие машины. Банальная причина – кончился бензин или солярка. Ежу понятно почему – продавцы обычно в бак наливают литров пять, чтобы хватило новому владельцу доехать до ближайшей заправки. Что характерно, ошалевшие от халявного счастья и не думали смотреть на датчики, полагали, что щедрые дарители не поскупятся и на бензин. Ошиблись. Можно было бы, конечно, сбегать до ближайшей заправки, купить канистрочку. Но нагишом в прохладную ночь… Ситуацию стали спасать юркие таксисты. Кому помогли дотолкать машину до обочины и там оставить, кому одежду привозили и бензин. Кого-то выручали родственники и знакомые, вызванные на место происшествия. А кто выкручивался сам. К примеру, Рита Критская выруливала на Торжковскую улицу, когда мотор нечаянно заглох. Великолепный миникупер, так хорошо кативший Риту, встал поперек дороги. Счастливая автовладелица наконец, разглядела, что бензина в баке ноль, красная лампочка датчика прямо сияла.

– Когда садилась, вроде, был полный бак, – удивилась Рита. – Ну и жрет!

Ей повезло, что напротив дома 32 как раз была заправка. Забывшись о наготе своей, девица вышла из машины, и… Кто-то загляделся, может, а может и не один. Но три машины столкнулись, а одна воткнулась в миникупер. И теперь в обе стороны дороги затор. Ждем ГИБДД.

А ждать приходится долго. Не одна Рита голая сегодня на улице города. Есть такие Риты и на самосвалах и на погрузчиках. Коллапс, казалось, наступил на улицах Питера. Но неожиданно к утру все разрешилось само собой. Все машины с Крестовского острова быстренько проржавели и осыпались на асфальт. Поливалки смыли труху, как ничего и не было. Всех этих бентли и камазов.

Чиновник Родион Михайлович Перекрестин, узнав о быстром тлении продуктов производства господина Елагина, провел параллель, и его озарило: стадиона теперь тоже может не быть! Так же, как и этих эфемерных автомобилей! Эта догадка ошеломила его и подняла настроение.

– Машину! – бросил на ходу, спеша через приемную на стоянку служебного транспорта.

«Господи, только бы все там сгнило!» – молил про себя Перекрестин, вскоре сидя на заднем сиденье своей персональной машины. – «Как сгнили эти авто-презенты».

На подъезде к Васильевскому острову, прямо напротив Эрмитажа с автомобилем чиновника случилось происшествие, чрезвычайно напугавшее Перекрестина. Сначала он услышал бешеный топот копыт, будто загрохотавший прямо в машине, потом появился мчавшийся наперерез обезумевший ишак, впряженный в легкую повозку, на которой восседал долговязый детина в костюме Петра Первого. Животное открыло рот и заорало сиреной патрульной машины.

– Опять! – мелькнуло в голове Родиона Михайловича. – Такое уже было.

Шофер затормозил, повозка с ишаком триумфально промчались мимо, прямо через поток машин. И ладно бы. Вот только перед штурмом четырех полос движения ишак особенно напрягся и… не сдержался. Он совсем по деревенски выразил свой испуг перед потоком сияющих иномарок. Давайте назовем это извержением навоза из тела ишака. Вонючая жижа обильно залила лобовое стекло, весь бок чиновничьей машины. И ни капли не попало почему-то ни на какую другую.

Водитель Леша Парахин включил дворники, на стекло обильно брызнула вода, но оно прозрачней не стало. Ишачий экскремент прилип намертво.

– Не смывается! – удивился он.

Машина чиновника встала в левой полосе у Дворцового моста. Воняет, и ничего не видно. Перекрестин вышел, убедился, что все усилия Парахина с тряпкой и скребком бесполезны. Тут он заметил, что с тротуара стали фотографировать курьезную картину, вспомнил про прессу и, мигом прикрыв рукою лицо, убежал с места происшествия. Не спасло. Все равно на следующий день желтые газеты вышли с заголовками: «Членовоз в навозе», «Случай с ишаком». На фотографиях был Родион Михайлович возле обгаженной своей машины, а вовсе не ишак, поэтому заголовок читался двусмысленно.

Когда чиновник, взяв такси, добрался, наконец, до стадиона, доступ к сооружению оказался совершенно свободным. Перекрестин вошел в распахнутые ворота. День выдался солнечным, и новое строение радостно сияло свежими красками.

– Что же это будет? – спрашивал себя чиновник. – А если налетят столичные люди с проверкой?

Внутри его похолодело, когда сама собой в сознании всплыла страница документа, под которой он в числе других поставил подпись. Этот документ обосновывал выделение из бюджета еще одной дополнительной суммы на достройку стадиона. Партнеры в Москве, вписавшиеся в поддержку этого заявления, обязавшиеся одобрить очередные жирные транши, рассчитывали на свои 10–15 процентов.

Чиновник с ненавистью смотрел на созданное, будто Всевышним в один день строение, чтоб оно рассыпалось, чтобы снова был недострой.

– Что же теперь будет? Кто ты, такой, господин Елагин?

Размышляя, спрашивая, негодуя, Родион Михайлович шел к центру футбольного поля.

– Кто он? – остановился, набрал номер телефона.

Вместо знакомого рингтона «Наша служба и опасна и трудна», в трубке зазвонили колокола, а после раздался низкий баритон:

– Вас слушают.

И эхо. Будто абонент находился в горах или в зале с хорошей акустикой.

– Шкирятов! Это я. Я сейчас на стадионе. Вы дознались, кто этот тип, Елагин?

– Да, Родион. Это господ… оспод… споди…

Связь прервалась.

– Поздно, – догадался Перекрестин и сбросил вызов.

Он посмотрел вверх. Там начинал раскрываться купол стадиона, а над ним завис большой вертолет с яркими российскими опознавательными знаками – триколор, орел, Андреевский флаг, звезда… «Птица» со всеми знаками принадлежности к Правительству России потихоньку снижалась. Вертолет сел в самом центре футбольного поля. Открылся люк, ступени опустились. Вышел человек. Родион Михайлович глянул и… грянул. То есть упал. Благо, идеальное покрытие на поле, а то б расшибся, с его-то тяжелой фигурой.

Очнулся Родион Михайлович на диване в строго обставленном кабинете. Портреты президента и премьера, еще кого-то, и государственный флаг… Слава Богу, свои. Так это же кабинет Шкирятова! Он, Перекрестин, здесь бывал. Вот и столик рядом с диваном. Можно выпить и закусить. Перекрестин пришел в себя. Телевизор работает, новости показывают. На экране – зависший над стадионом вертолет, под которым раскрывается прозрачный купол новейшего спортсооружения, машина садится в его чашу, а там, в самом центре стадиона мечется какая-то букашка, которая по мере посадки вертолета становится узнаваемой – человек звонит кому-то по телефону. Родион Михайлович, узнав в этой инфузории себя, чуть не расплакался. Как это так, он, величина, можно сказать, в Северной столице, показан так мелко.

Наверное, и Хорошавин и другие губернаторы, и мэры, и депутаты и прочие нечистые на руку считали, что к ним не прилетит вот это самое… Вот это, такое, что сверху на стадион садится… У нас народ надеется не на местных праведников, а на то, что явится такой вот «волшебник в голубом вертолете» и наведет порядок. То есть прилетит, как сегодня, на стадион, большой руководитель. Но это отступление, а на экране – высокое московское начальство оценивает качество, а главное, выполнение в срок строительства спортсооружения в Санкт-Петербурге. И видеоряд был тому подтверждением. Премьер говорил какие-то хорошие слова про качество и сдачу в строй, чуть ли не в срок. Внезапно кадр дрогнул, показалось, что произошло что-то опасное, и новости перешли на другую тему.

Как раз в этот момент в кабинет вернулся Шкирятов:

– Дима! – приподнял свое тело с дивана Перекрестин.

– Дмитрий Антонович, – раздраженно ответил Шкирятов. – Сиди и отвечай на вопросы.

– Дима! – возмутился Родион Михайлович в позе «ни встать, ни сесть».

– Сидеть! – распорядился Шкирятов, показывая свое служебное удостоверение. – Это – Федеральная безопасность! Усек? Не ментовка какая-то. Я тебя по-дружески прикрываю пока. От служебного растерзания. Ты неприкосновенен, понятно, пока, временно. Только ты мне должен сказать, кто стоит за диверсией. И ты выйдешь отсюда.

– За какой на хрен диверсией?

– А… Тебя же вырубило прямо перед приземлением вертолета премьера.

– Премьера? – округлились глаза Родиона Михайловича.

– Не помнишь?

Перекрестин не помнил.

– Когда ты, потеряв сознание, упал на футбольном поле, врач и фельдшер с премьерского вертолета стали оказывать тебе первую помощь, привели в чувство, вкололи какое-то успокоительное, чтобы ты поспал. А правительственная делегация отправилась осматривать объект. Поначалу были все в восторге, хвалили тебя, а потом две трибуны с грохотом просели, повсюду бетон покрылся трещинами, штукатурка осыпалась, выкатное поле исчезло, а на его месте из земли торчит арматура. За минуты от всего великолепия осталось только то, что было до вмешательства этого самого Елагина. Восстановилось… Хотя, как это, восстановилось? Наоборот, деградировало до того состояния, как построили ваши подрядчики. Будто и не вмешивался этот маг и экстрасенс, или как его там. Делегация еле спаслась, убегая от этой катастрофы. Самое неприятное для тебя, вице-губернатора, это документы о строительных махинациях. Кто-то развесил по всему недострою в застекленных рамках, как наградные листы и грамоты. Копии приемки, счетов и всего прочего, свидетельствующего о сделках. Вызваны специалисты из Москвы проверить все это, в том числе соответствие качества материалов целям строительства. А ты спрашиваешь, какая на хрен диверсия. Тогда что это?

Надвинулась катастрофа и для заказчиков, и для подрядчиков, и для всего чиновничества города. Перекрестин осознал, что во всех его последних бедах повинна чья-то грозная сила, может даже высшая. Кто-то могущественный, посторонний. И он задал Шкирятову неожиданный вопрос:

– А что с тем режиссером?

Шкирятов с подозрением посмотрел на чиновника. Рехнулся с перепугу или симулирует?

– Ну, с этим, который про Ирода и Христа хотел снимать.

– Это который у себя на даче совершил убийство? Сидит под следствием, как положено.

Родион Михайлович поежился.

– Слушай, Дима…

– Полковник Дмитрий, хотя бы так обращайся, – улыбнулся, наконец, Шкирятов.

– Точно сидит?

– Точно. Могу поселить тебя рядом. К тому идет. Сейчас на самом верху решается твой вопрос. Снимут неприкосновенность – и в Кресты. А ты про какого-то режиссера печешься.

– Шут его знает… Хотелось бы в критический момент знать правду. Что-то есть в его истории.

– А так всегда, если есть что-то новое, это должно пострадать, посидеть в тюрьме. Потом оно становится священным.

Ночью в левом крыле Крестов сидельцев разбудили зычные выкрики человека, призывающего к правде.

– Стадион построен нечестно, с нарушениями и большим воровством! Я согласен, подпишусь под любым разоблачением. Елагин прав! Он, верно указал на все недостатки. Я про все расскажу, всех посажу, всех предам. Один я не буду сидеть, всех потащу за собой!

– Заткни, хлебало, – почти равнодушно советовал в ответ чей-то другой голос, по-видимому, сотрудника СИЗО, – у нас одиночки только для пожизненных.

– Елагин возвел стадион раньше срока, достроил всего за одни сутки. Такого не может быть, нет таких технологий! Согласны? А теперь и подумайте кто он? А-а-а!

– Скажешь это следователю. Хватит орать, а то огрею, – рекомендация охранника прозвучала апатично и искренне.

– Это сатанинские действия, не иначе! Сперва меня хотели взорвать, потом облили ослиным навозом, а теперь засадили в каталажку! Отпустите ме…

Послышался звук, похожий на звук удара кулаком по тесту. Мэтр отошел от двери камеры и проникновенным голосом сказал Ивану:

– Он действительно в городе. Будет Страшный суд…

Глава 15
Во сне, как в театре

Невысокую юркую женщину провели по коридорам женского корпуса изолятора и ее причитания слышали во всех уголках мрачного заведения.

– Оболгали! А на Ленфильме все было украдено до меня. Не докажут.

Услышав донесшееся издалека слово Ленфильм, Мэтр стал прислушиваться, но разобрать дальнейшие выкрики не смог. «Еще одну грешницу привели. Знать бы, что там, в городе происходит. Хоть глазком посмотреть на Него», – он страстно желал.

А причитала в коридорах СИЗО Елизавета Крутанская. Ее вместе с мужем этапировали в Питер сразу после шоу. Спецрейсом Сочи – СПб. До помещения в Кресты Елизавету Крутанскую пару часов выслушивали в кабинете Дмитрия Антоновича Шкирятова на Литейном, 4.

– С какой целью и откуда вы пригласили в Санкт-Петербург некоего господина Елагина?

– Я? – изумилась Елизавета. – Я знать ничего о нем не знаю.

– Ваш муж предоставил нам совсем другую информацию. Будто вы пригласили его на гастроли, предоставили для размещения его труппы пятый павильон Ленфильма. Получили солидное вознаграждение в американской валюте, а после уехали на отдых в Сочи.

Крутанская знала особенности своего мужа, она на сто процентов уверена, что ее Олежка так и рассказал, падла.

– И вы приняли его слова за правду? Он патологический лгун.

– Мы знаем, – согласились с женушкой. – Итак, еще раз: где, когда и как вы познакомились с человеком по фамилии Елагин?

– Да не знакома я с ним!

– Тогда как вы объясните вот это?

Появилась синяя папка, в которой было подшито несколько сертификатов-разрешений на определенную деятельность в сфере искусств, и на которых значилась фамилия Елагин.

– Никак. Я тут причем?

– Это нашли в вашей спальне. И еще вот это.

На столик шлепнулась фотография, взглянув на которую, Лиза засмущалась, как девица. На фото она в неглиже свесилась с кровати и смотрит в тумбочку. А в тумбочке – пачки долларов.

– Обратите внимание, на тумбочке лежит эта самая синяя папочка с сертификатами.

Елизавета, попав в камеру среди ночи, обнаружила, что все места заняты. Она села на пол, прислонилась к стене и так прикорнула. Все ее переживания от мгновенного переселения в Сочи до скоростного возвращения в Питер и заключения под стражу, вызвали во сне причудливые картины.

Да, это просто Баунти! С капитанского мостика огромной яхты Юхимовича девушка с золотыми волосами рассматривала остров вдалеке. Он продолжал расти, и, чем быстрее вращались винты за кормой, тем ближе становилось счастье. Такой далекий прежде, но вот теперь уже реальный белый-белый берег. Он, как будто бы из облачной основы, опоясал зеленую массу суши с развесистыми пальмами.

К океаническому острову пристало много яхт и катеров, похожих больше на морские корабли. Как будто тут соревновались в роскоши – чье судно круче.

– Смотри-ка, сколько бедняков сюда сегодня съехалось! – пошутил Юхимович, швартуя собственное «суденышко».

На белый-белый баунти-песок сошли, смеясь и расслабляясь пассажиры его огромной яхты. И Лизавета с ними. Но тут, как наваждение, ее супруг появился рядом. Что странно, не сказав ни слова, обменявшись только взглядами, они потеряли друг друга. Много тут, на острове, непонятного. К примеру, этот помост, сварганенный из пальмовых деревьев. Перед ним, сидя на песке, на солнце жарилось несколько десятков каких-то унылых туристов.

То ли дело спрыгнувшие только что с яхты Юхимовича. Они бежали и смеялись – солнце, воздух и вода. Искаженный мегафоном голос объявил только что прибывшим:

– Все собираемся здесь, перед эстрадой. Садимся и ждем. Господин Юхимович, вас тоже касается.

Все повернули головы к сверхбогатому человеку, который шел по белому песочку в сопровождении охраны. Что может его касаться? Но его торопили:

– Юхимович! С такими темпами, пока вы дойдете до эстрады, прибудет яхта господина Моисеева. Поторопитесь, пожалуйста. Благодарим. Разрешите представиться вновь прибывшим: шоумен Василий Зажигалкин. Сегодня я буду вашей совестью и судьей. Продолжим. В очередь, сукины дети, в очередь, господа! Сейчас, вслед за господином Березодубским, выйдет Елесин, а потом, если вовремя покается, господин Юхимович! Прошу! В очередь, господа! Итак, прошу сдавать неправедно добытое, несправедливо нажитое. Пожалуйста, по желанию – в очередь. Кто еще без принуждения?

Юхимович посмотрел на сидящих перед эстрадой, все понял и присел. Эти люди были вспотевшими и достаточно уже подгоревшими под палящими лучами олигархами, губернаторами, депутатами, мэрами и просто ворами. Все они стоически держались и подбадривали друг друга.

Время от времени на горизонте показывалось какое-то суденышко, которое притягивал к себе этот остров. «Аборигены» у эстрады поворачивались к вновь прибывшим, быстро теряли к ним интерес – такие же подсудимые, как и они.

– Кто еще покается в финансово-хозяйственных махинациях? Молчок? Что же, выхватим-ка из тьмы девяностых годов господина… так… господина Елесина!

Невысокого роста, мускулистый, накачанный, но несколько, что заметно, спившийся господин встал с белейшего песка и побрел к помосту.

– Раскройте тайну своих миллионов, пожалуйста, – попросил ведущий и надел маску бритого братка из девяностых лихих годов.

Олигарх Елесин поднялся на подиум и понял, что тут самое горячее на земле место. Против своего желания стал говорить:

– Это… Начал с того, что бомбил припаркованные машины. Ну, там, дворники снимал, аккумуляторы тырил. Потом стал угонять, разбирать. Потом купил автокомпанию. Че еще…

– Достаточно! – радостно сказал Зажигалкин. – Теперь сдаем неправедно нажитое. Номера счетов, коды банковских карт, а также наличность. Вот сюда, пожалуйста, господин Елесин.

За сценой находилось бунгало с начинкой самого современного банка. Суперкомпьютеры, сейфы, банковские ячейки, и там работали клерки в костюмах, будто не было никакой жары. Туда и отправился отчитавшийся в грехах Елесин.

Елизавета Крутанская сообразила, что, в конце концов, вызовут и ее. Заодно с Юхимовичем, черт бы его побрал. Затащил на суд этот. Нет, она не будет каяться. Ни да Боже ж мой! А в чем каяться? Ну, пошили шторы для съемок во дворце царицы Екатерины, дорогие шторы. И сейчас висят в ее особняке. Так что же, за это судить? Ну, присвоила. Потом, конечно, понравилось. Потом бархат и шелка с других картин. Но если бы она не взяла, взяли бы другие. Ерунда по сравнению с этим, Елесиным. А тем более с Юхимовичем. И Березодубским.

– Нефть сдаем! Газ возвращаем! Деревья сажаем заново! – объявил Зажигалкин. – У кого еще остались средства от выкачанного из народных недр и проданного сырья? Отчитаемся об использовании народного достояния! Ну-ка, кто первый?

Зажигалкин надел маску Ходорковского. Многие из сидящих перед эстрадой заволновались, потому, что на их телефоны посыпались сообщения о перечислении их собственных средств неизвестно куда и кому. Олигархи корчились в муках – их деньги утекали куда-то вопреки их воле.

– Как пришли, так и ушли, – кто-то горестно произнес.

Другие подхватили эти слова и повторяли как мантру. Хоть какое-то утешение. А эсэмэски о списании средств все шли и шли каким-то шквалом.

На помост стал подниматься Юхимович. Он шел сам, но со стороны казалось, будто его ведут, подхватив под обе рученьки.

– Вот пример мужества и патриотизма! – приветствовал его Зажигалкин. – Один из самых богатейших господ на земле поднимается к нам, и, надеюсь, поднимается в собственных глазах. Мы вас слушаем.

Рот Юхимовича открывался будто бы тоже против его желания.

– Первые денежки урвал у комсомола в начале перестройки, будто на новый кооператив. Тогда куски государственного, партийного и комсомольского пирога давали на развитие бизнеса бывших функционеров. Постановление такое было. Чтобы коммуняки и комса заработали денег побольше и сдали потом в общую партийную кассу. Идиотизм, согласен. Но денег взял, кооператив научно-технического творчества смастырил. Джинсы стал варить, компы и ксероксы ввозил, продавал, ну и спиртное разливал, поддельным коньячком потчевал граждан. Обналичкой тоже занимался, валютой приторговывал. Крутился, в общем. Денежки завелись и связи.

– Ближе к нефти, пожалуйста, – подсказал ведущий.

– До нефти был кооперативный банк. При Ельцине пошла раскрутка по линии прихватизации. Мы, ну, ребята, кто был поближе к правительству, неплохо на этом заработали. У меня появились заводы, верфи, шахты, скважины – все, откуда качаются деньги. Понятно, что для этого приходилось действовать жестко. Отнимать и делить – закон девяностых. Каюсь, приходилось доходить до совсем жестких мер. Потом эти дурачки в Кремле затеяли залоговые аукционы, и я купил нефтянку. За каких-то триста миллионов долларов. Вскоре у меня было сказочное состояние. Миллиардное.

– А как жилось тогда народишку? – подначил Зажигалкин.

– Хреново. Не скрою. Нищенствовали русские, за счет натурхозяйства выживали. Тогда их было миллионов двадцать, кажется. А кто им виноват? Крутиться надо было. Я вон из простой научно-технической семьи вышел, а стал олигархом. Жаль, что полез потом в политику. А как без нее? Посты там всякие стал занимать. Насоветовали получить из-за бугра ба-альшущие деньги на раскрутку полного ядерного разоружения России. Оно мне надо было? Короче, слили меня, налоговая насела, прокуратура. Вот, приплыл сюда.

– Что называется, «приплыли», – зааплодировал Зажигалкин. – А теперь, прошу в офис очистить совесть, а заодно и карманы. Пора обратно в научно-техническую среду.

Юхимович молча побрел в бунгало-банк. И тут Крутанская заметила, что ведущий стал выбирать следующую жертву, она опустила глаза, очень желая стать незаметной, как этот мелкий рачок, нежданно появившийся из песка и тут же зарывшийся обратно. Но каким-то чувством она угадала, что все смотрят именно на нее.

– Не виновата я, это все Елагин!

Елизавета закричала во сне и от слова Елагин в Крестах пробудились все, причастные к необъяснимым событиям, происходящим в Санкт-Петербурге.

– Да, это все он! – неожиданно поддержал мужской голос из коридора. – Это не мои деньги, а фокусника Елагина. Он их мне подбросил.

– Не орать! – приказал охранник, ведущий по тюремному коридору задержанного за взятки высокопоставленного полицейского, борца с коррупцией, доставленного из Москвы.

В камере 118 Мэтр открыл глаза, посмотрел на зарешеченное окошко, за которым висела луна. Вспомнил беспокойную лунную ночь в деревне перед своим арестом, уткнулся лицом в подобие подушки и отчего-то ощутил запах волос Марии. Горечь подкатила к горлу, он закашлялся и вновь забылся сном, но теперь он был не тревожным, а сном, в котором летают.

Его сокамерник Иван тоже заметался было на своем жестком ложе, то так уляжется, то эдак. Шебуршанием, скрипом он старался заглушить свои всхлипывания – ему стало так жалко себя! Все время выбивался в люди и так бездарно разбазарил жизнь – сел в тюрьму. Незаслуженно, и очень надолго, если пришьют террор. Наконец, он успокоился. Ему послышались голоса редких птиц, негромко перекликающихся теплой лунной ночью. Ему стала сниться река и люди, входящие в нее, косматый человек в звериной шкуре…