Текст книги "Мэтр и Мария"

Толпу убийц будто стянуло одним невидимым ремнем по кругу эшафота, подняло, как огромную шайбу и унесло в небытие. Добрая сотня убийц осталась стоять на возвышении. Души их не тяготили весы-эшафот.

– Вы убили, защищая свой дом, убили, не нападая. Мир вам.

Белые ангелы, будто сетью невидимой подхватили безгрешных и унесли за собой.

Верховная судия призвала:

– Теперь самоубийцы.

И вновь, ставший обычных размеров, эшафот был вынужден увеличиться вдвое. Так много людей кончают с жизнью.

– Есть среди вас те, кто смалодушничал, и даже те, кто кончил жизнь из-за любви. Сожалею, но нет прощения вам. Забирай их!

Красные призраки засновали среди грешников, сортируя и выдергивая их из толпы. На эшафоте осталась большая группа женщин и мужчин.

– А вам прощения нет вдвойне. Вы погубили себя ради убийства других. Вам неправильно перевели, что вас ждут на небесах удовольствия и гурии. Пророк Магомед говорил совсем о другом. За убийства с самоубийством причитаются особые мучения, господа нелюди. Забирай этих!

Огненный ветер подхватил шахидов и шахидок, а также других заблудших жестокосердных и в то же время наивных, и, бия их тела о стены, умчал в черноту ночи.

Немного осталось на эшафоте, не имеющих веса.

– Вы, кто не вынес боли, и Вы, которые отдали жизни свои, кровь свою, свои органы ради жизни других и ради науки, взлетите с ангелами.

В светлое место ангелы унесли доноров и спасителей ценой собственной жизни.

– Теперь насильники! – призвала Мария.

Среди извергов, грянувших на эшафот, ни один не совершал преступления в деревне Мэтра.

«Значит, жив еще, тварь», – мстительно подумала Мария.

– Забирайте их всех, ни души не могу оправдать.

И вновь опустел эшафот, избавленный от толпы работой безжалостных демонов. Мария призвала совершивших еще один тяжкий грех.

– А теперь осудим тех, кто не почитал и незаслуженно обидел своих родителей!

И вновь толпа огромная.

Совсем недавно родившая Мария выговаривала:

– Вам дали жизнь. Дали двое, мать и отец. Кто бы они ни были, они произвели вас на свет, а вы с ними так…

Забирай их!

Красный вихрь унес осужденных.

Мария поклонилась публике:

– Страшный суд свершился. Веселитесь, праведники!

Дворцовая площадь стала вытягиваться во все стороны и превращаться в бесконечную ровную степь, которую то там, то здесь пересекали овраги и балки. По этой степи Мария, сидя на Алилуе, в сопровождении Гаврилы стали навещать людей, расположившихся на всем этом пространстве. Алилуй вовсе невысок, но Мария видела все, как будто с возвышенности, до самого горизонта. На длинных скатертях, расстеленных прямо на траве, стояли блюда, полные разных яств, сосуды с винами и водками. Во многих местах жарили над кострами на гигантских вертелах баранов, свиней, быков. Люди приморья готовили осетров и акул, люди с Крайнего Севера делали себе строганину… Это было пиршество стран и народов. Гости Страшного суда с быстротой перемещались из края в край, пробовали пищу соседей и угощали своей. Никто из бывших служителей разных культов не мог сказать своим последователям: «Не ешь это или то». Никто из бывших служителей культов не вмешивался в личную жизнь другого человека, а тем более, не пытался наказывать его.

– Гаврила, смотри, сколько праведников – целые народы. А может быть так, что кто-то сейчас начнет проповедовать свою веру другим?

– Ты меня веселишь. У этих бывших людей все позади. Но ты права – воскреси их и дай им волю, так они начнут соперничать в том, чья религия праведнее. Но здесь присутствует Элохим, и поэтому никаких враждебных действий не будет. А после… Мария, только ты через кровь свою сможешь передать Господу, если опять у вас на Земле будут войны.

Алилуй вез Марию, приветствующую гостей. Жарящегося на костре быка поливали маслом полуобнаженные женщины, в волосы которых были вплетены степные красные и желтые тюльпаны. Они не такие большие, как из Голландии, но более яркие, потому, что степное солнце поит их своим светом. Мужчины во фраках возлежали рядом со своими подругами прямо на траве и выпивали сколь душе угодно.

И женщины нисколько не сдерживали их.

– Гаврила, это же непристойно, все бабы – полуголые! – только сейчас заметила Мария.

– На себя бы посмотрела, – съязвил Гаврила. – Это потому, что в природе женщины – нравиться, показывать и предлагать себя. Против природы не попрешь. Вот мы и не прем. Поблагодари Гильгамеша за знатный ужин. Это тот парень возле туши быка.

Мария помахала юноше рукой.

– А сам Ной тоже будет? – с большим интересом спросила Мария.

– Сам Ной? Почему сам Ной? У вас тут свихнешься. Я так понимаю, что на Земле Потоп был один раз. А спасителей от Потопа почему-то стало двое – Гильгамеш и Ной. Так кто же спас население? Я думаю, что самый древний, Гильгамеш, он же Ной.

И они путешествовали дальше по просторам земли и времени.

Глава 24
Извлечение Мэтра

Во Вселенной было все так же тихо и волшебно, когда в нее ввели Марию, одетую в белую тунику. Мерцали звезды, плыли гигантские шары планет. Только теперь на прозрачном полу стояла мебель разных эпох, и это создавало видимость большой бездонной залы. Елагин возлежал на тахте древнеримского стиля, сохранившейся после съемок «Мастера и Маргариты» режиссера Владимира Бортко. На подобном ложе нежилась его супруга Ашера. Перед ними на низком столике стояли кувшины с напитками и чаши, блюда с фруктами и разными закусками.

– Присаживайтесь, отдохните, Мадонна, – пригласил Элохим.

Он указал на удобное ложе возле стола.

– Вы все тоже садитесь, обсудим свершившийся Суд, – позвал он монахов и Иллахат. – А где этот клоун Алилуй?

Точно по зову, во Вселенную галопом влетел осел, что есть мочи, цокая копытами. Заорал:

– Как я проголодался!

– Так поешь, – указал Элохим на стоящие на столе блюда.

– Разве этим наешься? Я ужасно голоден. Вот сколько мне нужно.

Позади Алилуя выросла скирда душистого сена. Осел развернулся, открыл рот, быстро заработал челюстями, словно жатка комбайна. В мгновение ему удалось прогрызть в копне нору высотой в его собственный рост.

– Уф, – весело отдуваясь, Алилуй вылез из этого прохода в скирде. – Как-то так.

Осел посмотрел на один свой бок, вздувшийся от еды, на другой.

– Я перекусил. Теперь можно и за стол. Тут наливают?

Он повернулся к Гавриле, который протягивал Марии граненый стакан с прозрачной жидкостью.

– Выпейте, Мадонна, это придаст Вам сил.

– Это не спирт, надеюсь?

– Не спирт. И не вода. Настоящая казенка.

– Казенка? Что это?

– В былые времена у вас с России водку разрешалось делать только государству, то есть казенному ведомству. Отсюда и «казенка». Качественная водка. Это сейчас пьют всякую отраву, потому, что гонят ее, родимую, все, кому не лень. А ее с любовью гнать надо.

Стакан был полон до краев. Мария посмотрела на Ашеру, на Элохима. Они одобряюще кивнули ей.

– Прости, Господи, мою душу грешную, – азартно сказала Мария и залихватски опрокинула в себя весь стакан.

Ей показалось, что Вселенная свернулась в спираль, все планеты перемешались и Млечный путь потек в ее нутро.

– Огурчик, Мадонна! – это Гаврила протянул ей закуску.

– Грибочек! – это Валентин.

– Селедочка! – Алилуй.

Мария только выдохнула резко и рукой отстранила предлагаемые закуски. Элохим и Ашера захлопали в ладоши.

– Поразительно! После первой не закусывает. Насквозь русская душа еврейки.

Выпитая жидкость, возможно, и не была водкой. Все может быть в этом необъятном пространстве и в присутствии Высших сил.

– Фома неверующая, – сделал обиженное лицо Гаврила. – Сказано казенка – она и есть.

После такого освежающего напитка из граненого стакана Мария будто пробудилась ото сна.

– Вот вздрючило, так вздрючило! – игогокнул Алилуй, очень довольный этим пробуждением. – Я всегда говорил, что монополия на водку нужна повсюду, даже на Альфа Центавра, будь она неладна. Гаврила! А я, почему должен постничать? Я не могу наливать копытами. Не видишь, дама хочет еще догнать.

– Ты угадал, – Мария рассмеялась, выпила еще стакан казенки

– Огурчик.

– Грибоч…

– Селед…

После второй Мария ела все, что предлагалось. Вгрызалась в мясо, как недавно в сено Алилуй, жульены выпивала и высасывала мозг из сахарных костей, ела, ела, ела, чем веселила компанию. Внезапно – все. Застыла, держа кусочек колбасы у рта. И положила его на тарелку. Она как будто бы очнулась. Сытая и слегка пьяная. Икнув, спросила:

– Я все хотела узнать: а что такое мана небесная? В детстве думала, что манная каша, которая падает с неба. Но вы же не кашу нам варите?

Ашера улыбалась, глядя на насытившуюся девушку:

– Наелась, потянуло «на поговорить». – Она обратилась к мужу. – Чем ты кормил древних людей?

Элохим нарочито наморщил лоб – о чем это они спрашивают? Мана?

– На земле такие выдумщики! Это такая субстанция, которая при поедании становится на вкус тем продуктом, который хочет едок. Мясом или овощем, сладким или соленым. И будто ее дают небеса. Это эпос, вымысел, догадки.

– А вот и нет! – нагло заявил Алилуй. – Однажды я заблудился в пустыне, изголодался так, что даже пришлось охотиться на тигра. Да, есть такой голод. Но зверь сбежал.

– В пустыне водятся тигры? – подначила Мария.

– А как же? В этих пампасах только тигры и водятся. От погони за зверем сил совсем не осталось. И я лег помирать. Верите, в одном месте ребро пробило шкуру, – так исхудал. Не верите? Посмотрите!

Алилуй упал на бок, поднял заднюю ногу, стал показывать свое ранение.

– Видите? Вот шрам. Лежу, морда в песке. Откуда-то ветерок подул. Прямо возле губ упала соломинка. Я ее достал языком, сладчайшую. Лежу, жую. И тут – вторая. После третья. Жую, лежу. А ветер все сильнее. И посыпалось. Прямо с неба – сено, солома. Мать моя ослица! Где-то ветер разметал скирду и сыпанул прямо на меня. Чем не мана небесная?

Осел ликовал, внеся в серьезную тему целую притчу. Но Элохим будто не слышал ослиного торжества, он был чем-то очень встревожен. И Ашера привстала – в глазах сожаление и мука. Приблизилась какая-то планета, от которой исходил ужас.

– И сделать ничего нельзя, – с горечью глядя на ту планету, произнес Элохим. – Сами виноваты. Не я. Палец о палец не ударю во спасение. Ашера, вытащи самых продвинутых. На твой вкус. Для разведения. Хорошая раса. Была.

Ашера шагнула в кажущуюся пустоту, пошла по направлению к гибнущей планете. Оказалось, что этот обреченный шар паукообразные существа обволокли паутиной так, что он, если смотреть с небес, стал похож на клубок ниток. Нитки были белые, красные, серые, всяких оттенков. Пауки разных наций и религий сплели свои сети. И так запутали свою планету, что свет их солнца сквозь наверченную паутину перестал пробиваться, как инстинкт самосохранения перестал действовать на разум правителей и народов.

– Идиоты, – отхлебывая прямо из древнегреческой амфоры вино, прокомментировал Валентин.

– Довели эти пауки свои слюни до того, что они стали стальными. А ну-ка, опутай свою землю сталью?

Страшное зрелище. Климат изменился, насупил коллапс. Пауки жарились, как на сковороде, на загубленной ими самими планете. И кричали друг другу напоследок, что надо было договориться. Условиться сколько, кому можно было выпускать паучьего материала, и какого качества. Не договорились. Прямо на глазах планета пауков накалилась, треснула, разломилась. Погибли многие жизни. Мария едва держалась в сознании.

Элохим переключил видимую картину Мира. Земля все так же величественно покоилась во Вселенной. Сердце Марии стало потихоньку успокаиваться. Из ниоткуда явилась Ашера с обычным пластиковым пакетом в руке.

– Вот, лучшие экземпляры, как ты просил.

Из опрокинутого на стол пакета выпали три здоровенных паука. Они, как по команде, развернулись к Элохиму. Молчаливый диалог был непостижим для Марии, но Бог рассекретил его суть:

– Просятся остаться здесь.

– Пауки? – воспротивилась Мария. – У нас своих хватает. Но, если они не навредят…

– Навредят, – сурово ответил Элохим, – если не проконтролируете. У вас на Земле много инопланетного, из других культур. Вон, Луна над вами вся голая, а ведь обживали ее когда-то. Куда девать аборигенов с погибающих планет? Сейчас пауков – к вам. А куда вас, людей, девать, когда вы начнете ядерную войну? Допустим, к ящерицам подселим новых Адама и Еву, как в вашем изумительном эпосе прозвали родоначальников. Лучше две Евы, поверь. И вас и пауков этих – к ящерицам. А когда ящерицы вместе с вами и пауками станут губить свою планету?.. Будем думать.

Элохим взял в одну руку двух паучих, а в другую – паука.

– Адам и Ева – это ваша классика, но если две дамы, то так продуктивнее. Был бы паук нормальным. А ну-ка!

Элохим и Ашера вдохнули, будто бы новую жизнь в членистоногих и они отправились осваивать пространство, – еще одна раса обосновалась на Земле.

– А где мой ребенок?! – переполошилась Мария, испуганная пауками.

– Не беспокойся, он на очень хорошей планете, там тоже надо начинать жизнь, – успокоила Ашера. – Я вижу, что он уже вырос и возмужал.

Глядя на смены масштабных картин, на повелевание целыми мирами, Мария на мгновение ощутила себя маленькой девочкой, стоящей в небольшой комнатке родительского дома, ошарашенной впервые родившейся в ее голове масштабной мыслью:

– А я точно дочь своих родителей? Мне кажется, что я особенная, – думалось ей.

И тут же вознеслись ее мысли ввысь, во Вселенную – а что дальше, а дальше, а дальше? За планетами, за галактиками? Непостижимо! И испуг оттого, что не постичь бесконечность. А потом было понимание, что есть другие миры, но связь с ними, до поры, недоступна. А если на каждой планете свой Бог?

– А вас много, Богов? – спросила она.

– Многобожие… Ашера, какая прелесть этот необыкновенный язык землян, в нем столько нюансов! Бог, как говорится у вас, един. А верований – тьма. Даже имя, данное мне странновато. Эли, Элох – это в единственном числе, во множественном – Элохим. Вот и пойми, один я или нас много. Хотелось бы навести в этом порядок, но, увы, времени маловато.

– Даже для Вас?

– Земля и этот ваш город заслуживают более частых моих посещений. Однажды я попал на юбилей, – Елагин позвал Гаврилу. – А ну-ка покажи нам, когда это было.

На пиджаке Гаврилы оказался нагрудный знак в честь 200-летия Санкт-Петербурга.

– Историческая реликвия, богородица. Можете потрогать.

Ослик подтвердил:

– Не сомневайтесь, он при мне спер ее из Эрмитажа.

– А разве вы… Разве вы можете воровать?

– А как же? – удивился Гаврила. – Где еще так развлечешься, как не на Земле? Господин Елагин разрешил, можете сами спросить.

Элохим милостиво подтвердил:

– Только верни на место, уразумел?

Внезапно памятный знак, будто кто вырвал вместе с куском ткани с пиджака Гаврилы, на что тот даже не обратил внимания.

– Уразумел! – отрапортовал Гаврила.

– Так вот, на том юбилее в Летнем саду было изумительное пиршество. Шестнадцать рестораторов и триста поваров кормили избранную публику. А в бывшем дворце князя Меньшикова, кстати, мы с ним одно время общались, съели 600 рябчиков и 90 лосей!

– А как пировали недавно у нас на 300-летие? – спросила Мария.

– Как, вы не знаете?

– Откуда нам знать, горожанам?

– Не буду расстраивать, скажу только, что закусывали не только вашими рябчиками и лосями, но завезенными со всего мира деликатесами баснословной цены.

– Чиновники наши не отчитываются за шикарные банкеты, устраиваемые за счет народа. А почему вы не отправили к Сатане этих казнокрадов, гордецов, воров, и, в конце концов, неверующих?

– А в чем их смертная вина? Каждый будет наказан по греху своему. Ручаюсь. Земля – это единственная планета во всех Вселенных с непредсказуемыми жителями. Поэтому и наказаний для них великое множество. В других мирах – такая скука! Не то, что мухи, летающие ящеры дохнут. Ты видела захватывающую картину, когда мы с тобою сотнями отдавали людишек Сатане. Красиво, справедливо. А на некоторых планетах приведут на Страшный суд одного единственного убийцу, поставят на эшафот – оригинальный экземпляр за столетие. Храбрец, можно сказать. И все! Хорошо, конечно, там, но скучно. А это ваше «не укради?». Это же кладезь удовольствий. Как на Земле воруют, как воруют! Изобретательно, красиво, бесстрашно. Нигде такого нет! У вас есть скупость, сладострастие, чревоугодие, зависть, гнев, лень. А еще расточительность, кощунство, оговор… Просто пропасть развлечений! А насчет неверующих… Выдумки все это. Ваши церковники издревле борются с волей человеческой личности. Будто она ничто перед Господом. Ничто, это так. Но это не значит, что нельзя человеку верить в собственные возможности. Ваши святоши называют это гордыней. Называют так только в собственных интересах. А я скажу, как пролетарский писатель: «Человек – это звучит гордо». Правильно цитирую?

– Правильно, Господи. Как легко у вас здесь дышится. Все так ясно и светло. Как у Христа за пазухой.

– Великолепно! Что за фраза! Образ. Сам Христос, когда б услышал, не понял бы смысла этого высказывания. Почему кто-то может быть у него за пазухой?

– А можно спросить про Иисуса? Он ваш сын?

Опять смеются. Но Элохим удержался и, как мог, серьезно, ответил:

– В каком-то роде. Я как раз был на Земле в то время и ангелы мне нашептали, будто кто-то «из человеков» называется моим сыном. Забавный парень. Я, признаться, пошалил чуток, помог ему в свершении чудес. А люди любят чудеса. Но он и отчим его, Иосиф, были мастаками по этой части. Еще я удивился самоотверженности Иисуса. Он хотел быть сыном Бога, чтобы переустроить мир. И стал им для многих людей. Презабавнейший случай. Он меня развлек. И всех нас.

– Голова кругом, – вздохнула Мария. – А почему Сатане или как его, Воланду, выгодно пакостить, разрушать, почему на свете есть зло?

– Этот поганец убивает разнообразие жизни, и это его идиотская цель. Нет мужчин, нет женщин, нет детей – вот, тогда он будет счастлив. Это касается планет приматов, пауков и ящериц, и прочих всех. Он – повелитель пустоты. Самодостаточен. Тварь только тем и занимается, что все унифицирует. Он тщится стереть даже половые признаки. Негодяй убил в средние века лучшие мои экземпляры женщин. Сжег на кострах. А в результате расплодилось много нелюдей. И супостат пока что весел, он уже не темен, он многоцветен, перекрасился. Расцвечивает толпы на гей-парадах, смеется, устраивая совместные туалеты женщин и мужчин, радуется каждой душе педофила. Было бы иначе, если бы не жрецы, священники, колдуны, шаманы – все они преступно задерживали развитие человечества. Если бы они не держали народы в безграмотности, то люди вашей планеты давно уже открыли бы в космосе новый свой мир, создали бы свои колонии и успели бы переселиться в них до естественного конца вашей Земли.

– Но они, же Вам служат!

– Разве ты видишь в чем-то мою нужду в их, так называемой службе? Разве мне нужно, чтобы кто-то мне служил на какой-то планете? Ашера, тебе нужен земной поп или имам в каждой земной деревеньке? Нет.

Мария внезапно осознала, что ночь какая-то нескончаемая.

– А когда же утро? Мне, наверное, пора?

Ашера жестом не позволила встать Марии.

– Скромность – самый короткий путь к забвению, говорил один ваш мудрец.

Элохим одобрительно кивнул, глядя в глаза своей жене, и спросил:

– Сколько времени она может сдерживать себя?

– Нет экспертов земной женской души, ты же знаешь.

– Ах, любовь! Как ни принижали женщин на этой планете, а все же дамы пленили ее всю. Вы заметили, Мария, сколько поэтов прошло перед вами сегодня? Грешников, но поэтов! Стервецы, они умудрялись замаливать тяжкие поступки свои простыми словами, но сложенными так, что любить призывали. И много отъявленных злодеев плакало от своих поэтических строф. А как они превозносили женщин! Ну, понятно, чтоб добиться их. Грешно, но пользы человечеству больше. Смертные мужчины, рожденные женщинами, почему-то придумали, что в женщине зло и порочность. Посмотрите на Ашеру, на мою Аштарту, на Шуру мою. Скольких ангелочков она произвела на свет и сколько доставила радости мне! Считающий женщин порочными есть ущербный, наверное, человек, как все те христианские монахи, сжигавшие девственниц на кострах, как все те, побивавшие камнями женщин, иудеи и исламисты. И тебя, Мадонна, терзает любовная связь. Подозреваю, ты хочешь в награду за эту ночь какого-то мужчину.

– Вы, конечно же, все знаете. Но я хочу, чтобы вы поняли мое пожелание. У меня был Мэтр, мой мужчина, мой любимый человек. Его несправедливо отправили в тюрьму.

– На каком основании?

– Он написал сценарий и представил его телеканалу. И с того дня начались нападки, неприятности, а потом его подставили, будто он совершил ужасное преступление.

– Про что он сочинил?

– Про Ирода и Иисуса.

– Вот как? – удивился Элохим. – Хотел бы я прочесть, сравнить с оригинальными событиями.

Мария горестно склонила голову:

– Это теперь невозможно, он уничтожил свое произведение.

– Как? Разве что-то пропадает из истории?

– У нас шутят: «У России – непредсказуемое прошлое». Мэтр пропал, имущество разворовали, где его компьютер, никто не знает. Всего три странички сохранилось, от руки написанных, которые я храню. Выходит, сценарий убит!

Элохим переспросил:

– Убит? Этого не может быть. Файлы хороших сценариев не убиваемы!

Элохим кивнул Гавриле, в руках которого появился ноутбук, подключенный к проектору. На большой стене появился текст. Он начинался словами: «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина…».

– И-а, – икнул Алилуй, – я такое уже когда-то читал.

– Гаврила, ты снова напутал! – Элохим запустил соленым огурцом в Гаврилу. – Это начало очень старого романа, причем, с ужасным персонажем.

Схватив на лету огурец, Гаврила откусил и расшаркался:

– Прошу прощения. Век перепутал. Это хороший роман, но старый. Щас обновим! Алилуй, хватит сидеть!

Ослик вскочил, замахал хвостом, отчего буквы с экрана посыпались куда-то в Млечный путь. И на том же месте проявился другой текст: «В легком хитоне, сшитом на римский манер, в котором струятся нити из золота, ранним утром вышел из спальни своей в Иерушалаймском дворце постаревший, но несгибаемый Хордос, двадцать девятый царь Иудеи…».

– Да! – обрадовалась Мария. – Это его текст! Вы его воскресили!

Она бросилась к Элохиму на шею. Господь скосил глаза на Ашеру (это как – другая женщина повисла на нем?). И, как бы извиняясь, сказал:

– Вы помешаны на излечениях и воскрешениях. Возвращение какого-то очередного текста – и такой поцелуй! Я готов воскрешать все рукописи любовников таких прекрасных женщин. Но дайте прочитать.

Текст перед его глазами летел быстрее, чем титры в конце какого-нибудь сериала, но внезапно остановился.

– Алилуй! – возмутился Элохим, – на самом интересном месте!

– Вот именно, – как-то очень самодовольно ответил ослик, – хочу насладиться чтением.

В тексте выделился абзац: «Отец приготовил ему не простого какого-то ослика. Ученики привели ему очень ухоженное, неземного окраса животное. Упряжь богатая и дорогое седло, в гриве – тончайшие волосы позолоченные, хвост как будто бы посеребрен, а копыта начищены и дорогими каменьями словно усыпаны».

– Вот так! – гордо сказал Алилуй. – Мой предок дружил с этим парнем.

– Насладился? Дальше крути.

Снова текст побежал по экрану. Разные эмоции читались на лице Элохима, он хмыкнул пару раз, даже хлопнул в ладоши. Через какую-то минуту экран опустел и погас.

– Забавно, – Адонай внимательно посмотрел на Марию. – Вы все-таки нашли друг друга. Презабавно. В тебе течет кровь Марии из древности. Она могла бы подсказать тебе правдивейший сюжет. А вот ему, этому сценаристу, как удалось? В нем нет ни капли крови, гена, чтобы помнились события тех давних лет. Мне надо его видеть.

Элохим повернулся к студийному павильону. Там по его мановению зажглись прожекторы, и высветилась декорация тюремной камеры. В ней двое мужчин сидели рядом на нарах. Очень тоскливая картинка. Один из них бесцветным голосом заговорил:

– Мне всегда казалось, что я боюсь запертого пространства. Лифт, тюремная камера, гроб, – это дрожь по коже. А теперь – ничего. Сижу себе, ем, что попало, и не боюсь. Сижу в самом запертом пространстве.

Тот, кто помладше, ответил так же скучно:

– Ничего. Когда-нибудь выпустят. Наверно. Если есть Бог на свете – выпустят.

Мария вскочила, выбежала из Вселенной в павильон, провозгласила:

– Есть Бог!

Мэтр обернулся, увидел бежавшую к нему Марию в белой тунике и не поверил своим глазам: «Что за сцена без четвертой стены? Какое сладостное видение!».

Но это видение обхватило его своими руками, ногами, губами, всем своим телом.

– Живой! Любимый! Как ты сладко воняешь! Ничего, мы отмоем этот запах тюрьмы.

Мария отстранилась, наконец, посмотрела в глаза человека, о котором думала и за кого молилась.

– Как ты исстрадался! Ничего, сейчас стакан казенки – и мигом оживешь. Как я. Идем!

Мэтр шел, как во сне. Наверное, клаустрофобия настолько развилась в нем, что сознание стало прорубать стены тюрьмы. Особенно приятно, что прорублено из камеры прямо в съемочный павильон, в родную стихию. Хотя, что еще ему может привидеться? Это же пятый ленфильмовский. Здесь все пространство было заставлено реквизитом. Мария ведет его за руку. Мэтр оглянулся. В декорации тюремной камеры остался сидеть неподвижно Иван Николаевич Безуглофф-Бездомный-Понырев. Он почему-то никак не реагировал на происходящее и будто не видел ни Марии, ни павильона.

– Идем, идем, – тащила Мария за руку Мэтра.

Представить невозможно, что испытывает человек, когда его из каменного мешка переводят в космическое пространство. Мэтр изучил стены своей камеры до мельчайших трещинок, находил в них естественные изображения. И вдруг оказался в космосе. Без видимых стен, пола, потолков. Как зачарованный, Мэтр вступил в столовую комнату Элохима и Ашеры. Эта красивая пара с интересом разглядывала освобожденного из темницы.

– Поешь, – предложила Ашера, заметившая, что взгляд человека сначала заметил еду, а потом уже Вселенную.

– Благодарю, – ответил исхудавший Мэтр. – Я полагаю, что смогу быть сытым без еды, если вы того пожелаете.

– Согласна. Будьте сыты.

Элохим сделал вывод:

– Этот человек вполне достоин Вас, Мария. Скажите, Мэтр, а как вы догадались про Иегошуа, про Хордоса. Вы же просто человек, живущий после целых эпох, прошедших с тех давних пор. Как?

– Я полагаю, что говорю с самим…

– Да, самим, самим. Все-таки, как?

– Из-за путешествия, наверно. Я ходил по той же земле, что и Христос, ступал по тем же камням, пил такую же воду. Может, попал след в след. Я не знаю как. Я фантазировал там, где все это происходило.

Мария усадила Мэтра на невидимый диван, села рядом, держа его руки и глядя в глаза.

– Ты не бойся, это не наваждение. Это реальность, – шептала Мария.

– Это реальность? – Мэтр указал на Вселенную, где была пустота с планетами, звездами и кометами.

– Вот такое бывает замкнутое пространство, – засмеялась Мария. – Вот такое бывает время. Элохим, Ашера, это – мой Мэтр.

Ашера пронзила мужчину взглядом, потом посмотрела на мужа.

– Редкий экземпляр преданности. Можешь мне поверить.

– Еще бы, в его-то возрасте, – парировал Элохим. – Чего они хотят?

– Ты будто бы не знаешь. Объятий вечных. Наведи порядок.

Элохим кивнул Гавриле, но тот деланно возмутился:

– Почему все я? Что касается судов, расправ, костров – это к Валентину. Пусть поработает.

Он достал откуда-то судебную мантию и передал коллеге. Валентин не стал возражать и облачился. В этот же момент вместо камеры в павильоне выстроилась декорация зала суда. А в нем – клетка, в которую с грохотом провалился плюгавенький, но жилистый паренек и упал прямо на скамью подсудимых. Он тут же стал шнырять глазами во все стороны, оценивая степень опасности. Пока что ничего страшного. Обычный зал суда. Не привыкать. Отмажется, отоврется. Но это не по закону! Без всякого следствия сразу в суд?

Валентин со знанием дела треснул молотком по столу:

– Назовите имя, отчество и фамилию.

– Андрей Петрович Анарюх, – четко ответил подсудимый и с вызовом добавил, – требую бесплатного адвоката, на вопросы отвечать отказываюсь.

Валентин бровью не повел на это заявление.

– Для опознания личности приглашается свидетель.

Мария ввела в зал заседаний Мэтра.

– Вы узнаете этого человека? – спросил Валентин.

– Да, это наш работник. Андрей. Фамилию не знаю. Он пропал после того случая.

– Как вы с ним познакомились?

– Его привез сотрудник полиции Дмитрий Пловоед, которому я доверял.

Раздался треск и скрежет, и в декорацию суда, прямо в клетку свалился статный парень в форме офицера полиции. Он дико озирался, пытаясь понять – это от пьянки или на самом деле?

– Ф.И.О.? – потребовал Валентин.

– А вы кто такие? – огрызнулся новый подсудимый.

– Это суд. Страшный суд. Для вас, Дмитрий Дмитриевич Пловоед. И для Вас, господин Епискулов Андрей Петрович, он же Анарюх. А это – потерпевший от ваших действий человек. Вы знаете этих нелюдей? – спросил Мэтра Валентин.

– Да. Это наш работник Андрюха, а это – сотрудник, который этого Андрюху к нам привез.

– Подробнее, пожалуйста.

– Капитан Пловоед привез Андрюху на своей машине, сказал, что это безропотный работник, за которого он сам отвечает. Этот парень, как я теперь понимаю, был на крючке у сотрудника уголовного розыска и готов был работать за еду и курево, лишь бы не загреметь в тюрьму. Но тогда я об этом не догадывался. Возможно, Андрюха насильник. А в совершенном преступлении обвинили меня.

– Вранье! – отпирался Андрюха.

– Вранье! – вторил полицейский.

Тут Валентин опять стукнул молотком по столу, после чего прямо перед клеткой стали устанавливаться орудия пыток. Дыба, испанский сапог, железный бык для запекания в нем заключенных, это были еще не самые страшные приспособления. В сторонке возник костер из хвороста, два креста для распятия и плаха с топорами. А на стене пятого павильона стали проецироваться картины Иеронима Босха.

Подсудимые вроде и перепугались, но не могли поверить, что применят пытки именно к ним.

– Это беспредел! – возмутились оба.

– А бросить в тюрьму невинного, это разве не предел бесчеловечности? – сурово спросил Валентин. – Приступим.

Андрюха и Пловоед с ужасом увидели, что железные прутья клетки накалились докрасна, запахло жареным мясом, а какой-то мужик в рясе с двумя тесаками в руках направился к ним.

– Итак, кто насиловал? – страшным голосом спросил Валентин.

– Я! – ответил Андрюха, прячась под скамейку от жара и страха. – Меня заставили!

– Кто?

– Вот он, полицай этот.

Офицер хотел было ударить соучастника, но поп метнул нож, который чуть не отхватил пол руки Пловоеда. А Валентин взял в руки металлический сапог, утыканный внутри острыми шипами, открыл дверь клетки и приказал: