Текст книги "Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников"

Член благотворительных обществ

В квартире заметно полнейшее благосостояние и довольство. Даже часы пробили девять в четырех местах: мерным и густым боем в столовой, серебристым и частым в гостиной, прокуковала кукушка в людской и совсем уже торопливо прозвонили в кабинете. Во всем изобилие. Каждый угол чем-нибудь заставлен. На буфете в столовой виднеются четыре запасных самовара разной величины и формы, а за пятым сидит сам глава дома, «купец и кавалер» Зосима Саватьич Забалуев. Он в нарядном халате. Жена разливает чай. Тут же около стола помещаются: дочь – взрослая девушка, уткнувши нос в какой-то роман, сын-гимназист и его репетитор, медицинский студент. Вечер.

– Сегодня записался членом еще в одно общество… Это уж будет двадцать шестое общество, где я состою членом, – рассказывает отец семейства. – Называется оно «Общество для содействия»… Вот уж я и забыл, для содействия чего, – прибавил он после некоторой запинки. – Да и не «содействия», а кажется, «соревнования» или «распространения», но чего – забыл. Вот хоть ты убей – не помню.

– Как же это вы записываетесь и сами не знаете во что?.. – удивился студент.

– Знал да забыл. Петр Семеныч Стаканников меня записал. Приходит сегодня ко мне в контору и говорит: «Давно я тебя хочу записать членом нашего общества, давай пятнадцать рублей». Три раза повторял он название общества, но что же делать, коли я забыл. Да и, признаться сказать, не до того было. Тут пришел артельщик от Томсен-Бонера по векселю получать, агенты принесли образцы английских бумажных товаров, нужно было деньги посылать на текущий счет, корреспондент сует подписать письмо за границу; то, другое, третье – я и забыл. Но помню, что название общества такое хорошее.

– Общество для распространения духовно-нравственных книг? – спросил студент.

– Нет, не книг. А общество для содействия чего-то. Я еще Стаканникова спросил, полагаются ли для членов какие-нибудь знаки отличия или мундир, но он мне сказал, что нет. Или для распространения?.. Вот хоть жилы из меня вытягивай, так и то не помню!

– Верно, общество для распространения христианства на Кавказе? – допытывался студент.

– Это святой Нины-то? Эк хватил! Давным-давно уж членом этого общества и крест их ношу. Герольштейнского братства тоже член.

– Гольдингенского, папенька, – поправила его дочь. – Герольштейнского братства нет, а есть оперетка «Герцогиня Герольштейнская» – вот что я вам на фортепьяно играю.

– Ну, гольдингенского, все равно. Жидовского общества, где вот жидов в православную веру крестят, тоже член. Досадно только, что до сих пор ни один жид мне не попался, который желает окреститься, а княгиня Творогова обещала мне быть кумою, ежели я найду жида и буду его отцом крестным. Сманивал я тут одного фактора Шлемку – нейдет. Татарин есть у меня один, желающий принять христианство… Он даже водку начал уже пить и ветчиной закусывает, но не знаю, можно ли татарина-то в жидовское общество представить.

– Да ведь оно не жидовским обществом называется, а иначе, – заметил студент.

– Очень хорошо понимаю, но что ж делать, коли забыл как, – отвечал отец семейства. – Длинное такое название, – прибавил он. – В приютах и богадельнях я во всех состою членом и соревнователем, во всех общинах…

– А много тебе это денег стоит! – сказала жена.

– Много-то много, но зато почет… Имею через это мундир, значки, медали, ордена. А связи? Ты разве это ни во что не ценишь? Ведь у нас членами и генералы, и графы, и князья, и знатный женский пол. Как-то тут я считал, так оказывается, что я одиннадцати графам лично известен. Нил Федорыч, – обратился отец семейства к студенту, – как бы мне в общество распространения духовных книг-то деньги внести? Ведь я не член там и даже не слыхал, что такое общество есть.

– Там, папенька, поди, членами все профессора да учителя, и вас не впустят туда, – заметил до сих пор молчавший сын. – Это общество ученое.

– Отчего это не впустят? Были бы деньги, везде впустят, – возразил отец.

– В это впустят, потому оно не ученое, а в ученое не впустят, – сказал студент. – Например, в географическое, в этнографическое, в минералогическое, в энтомологическое…

– Как, как ты сказал последнее-то?

– Энтомологическое… В эти общества вас членом не примут.

– Этномологическое… хорошее, шикарное название. Да как не принять – примут! Что же это общество обозначает?

– А тут собираются ученые, занимающиеся изучением жизни насекомых.

– Насекомых? Покровительство насекомым? Ну, примут! Уж ежели я член покровительства животным, там всем скотам мы покровительствуем, так отчего же не принять меня в покровительство насекомым? Запишусь. Уж из-за одного названия запишусь в нотологическое общество. Я член покровительства детям и член покровительства кораблекрушению.

– Да ведь тут нужно быть специалисту по энтомологии, а вы разве энтомологию знаете? – возразил студент. – Пустое. Я и сельского хозяйства не знаю, однако состою членом сельскохозяйственного общества и даже три раза обедал там.

– Сельскохозяйственного клуба.

– Ну, все равно: общества или клуба. Вот, в самом деле, я упустил записаться в минералогическое, географическое и нотологическое общества. Непременно запишусь.

Вышла пауза. Все пили чай. Гимназист со студентом усиленно поедали сухари.

– А что, так-таки и не вспомнили, в какое общество вы сегодня записались? – спросил студент. – Не в общество ли для пособия нуждающимся литераторам и ученым? – Нет, а только вот и это общество нужно принять к сведению. Ты, Нил Федорыч, составь-ка мне списочек обществ, какие там припомнишь.

– Хорошо, составлю. Только смотрите не записались ли вы сегодня в какое-нибудь недозволенное общество, так не вышло бы какой неприятности… – не унимался студент.

Отец семейства вздрогнул и даже побледнел.

– А что ты думаешь… – сказал он, но тотчас же оправился и прибавил: – Да нет, Петр Семеныч Стаканников – солидный человек, статский советник и в недозволенное общество меня не запишет.

На этом разговор и кончился. Все встали из-за стола. Встал и отец семейства, но в каком-то беспокойстве начал ходить по комнатам. Он то останавливался, то потирал себе лоб, то чесал затылок.

– Что с тобой? Голова болит, что ли? – спросила его жена.

– Нет, но придумываю, в какое общество я записался, – отвечал он. – А что, ежели и в самом деле в недозволенное? Ведь тогда беда!

– Уж втянут тебя во что-нибудь! И близок потом локоть, да не укусишь! – напустилась на него жена. – В двадцати пяти обществах член, и все мало.

Отец семейства лег спать, но ему не спалось. Он ворочался с боку на бок.

– Да что с тобой? – снова спросила его жена.

– Боюсь, не вляпался ли я в это самое общество, – пробормотал он. – Фу, даже лихорадка!.. Не съездить ли мне к Стаканникову-то да не отказаться ли?

– Завтра съездишь.

Жена уснула. Муж не спал. Било четыре часа.

– Варвара Петровна! – будил он ее. – У меня живот с перепугу оборвался. Дай ты мне каких-нибудь капелек.

Шашечный игрок

Рынок. В москательной лавке, около конторки, огороженной тесовой перегородкой, сидит на высокой табуретке жирный купец с добродушного вида лицом. Нос луковицей, борода редкая, как у монгола, на плечах шуба енотовая и порыжелый котиковый картуз с большим козырем на голове. Против купца, облокотясь на конторку и стоя, помещается агент заграничного торгового дома и предлагает купцу товар. Агент в пальто с бобровым воротником, в плюшевом цилиндре высокой, так называемой биржевой формы, с пенсне на носу и с седыми длинными бакенбардами от виска до половины скулы, сильно расчесанными в стороны, что делает его похожим на обезьяну породы гамадрилов.

– Так как же, почтеннейший Федосей Амосыч? – говорит агент с сильным немецким акцентом. – Решитесь на выписку индиго-то. Дешевле меня никто вам не поставит.

– Цена несообразная. Вот ежели, как я сказал, так пусть и будет, – отвечает купец. – Во, Карла Богданыч, наша цена!

И купец звякнул на счетах, отделив несколько костяшек и указав на них агенту.

– Не могу за эту цену. Мельничные жернова пускай уж будут по-вашему, а индиго – по-моему. Ну, полноте, согласитесь. Право, перед другими на три процента дешевле беру. И зачем меня теснить? Еще так недавно говорили вы про меня: «Хороший немец Карл Богданыч, по постам с нами чай с медом вприлизку пьет и пироги на постном масле ест». Хоть за постное-то масло уважьте! – Чего ежели невозможно – зачем разговаривать! – бесстрастно произнес купец.

– Ну, вот я столько с пуда скину, – показал агент на костяшку.

– Не торгуйся, хлопот не стоит! – И купец начал зевать.

– Бобра из Никольского рынка привели! – доложил приказчик, заглянув за перегородку.

– А! Наконец-то! – воскликнул купец, и лицо его оживилось.

Он соскочил с табуретки и засуетился.

– Лучше я с мельничных жерновов еще скину, а индиго нельзя, – продолжал агент.

– Ну, теперь, Карла Богданыч, не мешай! Мне знаменитого шашечного игрока привели. Не умел раньше со мной дела сделать, а уж теперь и подавно не сделаешь. И внимания на твой товар не обращу!

– Я согласен на вашу цену, напишите только заказ, – сдался агент.

– Брысь! Что загородил дорогу! Говорю, что теперь уж поздно. Я в шашки сражаться иду. И уж теперь меня не тронь, а то не ровен час… Я с Бобром-то три месяца собирался в шашки поиграть. Знаешь ли ты, что такое Бобер? Мужик, носильщик от Никольского рынка, а уж насчет шашечной игры – первый человек в Петербурге! Даст мне две шашки вперед, да ежели я его обыграю, так я себя по игре вровень с небом считать буду, а между тем и супротив меня здесь в рынке ни одного игрока не найдется. Прощай!

Купец взял руку агента, потряс ее и побежал вон из лавки.

На задней галерее рынка стоял Бобер, рослый мужик с седой бородой и строгим лицом. Он был в тулупе, переднике, и из-за пояса торчала связка веревок с привязанным к концу кожаным кружком, набитым волосом, кружком, какой имеют всегда при себе носильщики, занимающиеся переноской вещей на головах. Он держал себя важно. На него с подобострастием смотрели приказчики, столпившиеся из лавок. Слышались расспросы:

– Неужто с самим генералом играл?

– Играл и в двух местах ему запер. А генерал тоже насчет шашечной игры не дурак.

– Как же ты, Бобер, к нему попал?

– Приехал за мной холуй в леврее этой самой, посадили меня в сани и повезли.

– Рассвирепел, поди, генерал-то, как ты ему в двух местах запер?

– Не токмо что рассвирепел, а взял меня своей генеральской рукой за руку и сказал: «Воистину ты, Бобер, первый шашечной игрок в Питербурхе». А у самого из глаз слезы…

– Угощали тебя?

– Из серебряного стакана чаем поили, а потом пару стаканчиков душистой водки поднесли. В кабинете играли, во какой подсвечник с десятью свечами на столе стоял!

К Бобру подошел купец.

– Здравствуй, хваленый игрок! – сказал он.

– Здравствуй, купец Верзилов. Наслышаны мы, что ты до шашечной игры лих, так вот сразиться к тебе пришел, – отвечал Бобер и протянул купцу руку.

– Знаменитому игроку почет! – пожал руку мужика купец и спросил: – Много ли вперед?

– Одну шашку дам.

– Стыдись, одну шашку! Ведь ты на шашечной-то доске спишь. Дай две.

В это время к купцу подскочил агент.

– Федосей Амосыч, дайте заказ, я вам еще два процента скину, – сказал он.

– Эй, молодцы! Уберите от меня немца! – крикнул купец.

– Что же это такое!

– А то, что теперь не подходи ко мне. Рука у меня тяжелая. Иди, говорю; будешь звонить, все равно ничего не отвечу.

– Да вы от своей выгоды отказываетесь.

Купец не отвечал и, обратясь к Бобру, спросил:

– На что же мы играть будем?

– На твой позор. Больше я ни на что не играю. Денег у тебя и без того много. Выиграешь ты с меня рубль, какая тебе польза? Никакой пользы, но зато получишь славу, что Бобра обыграл. А я твоего позора хочу. Обыграю тебя, так посади ты меня в салазки да и провези вдоль всей линии лавок, запрягшись вместо лошади. Соседи твои увидят, что ты меня везешь, с меня и довольно!

Купец задумался и почесал затылок.

– Возьми четвертную бумажку вместо позора, – сказал он.

– А сам проиграю? Ведь четвертной я тебе не могу отдать. Значит, надо вровень. Только через бескорыстие мое такое мне насчет игры и понятие. А буду деньги брать – ходы потеряю. Ты выиграешь – бери с меня славу; я выиграю – позор мне твой подай.

– Дай две шашки вперед – тогда согласен.

– Ишь! – отрезал Бобер.

Сели играть на задней галерее лавок.

Шашечницей служила та же скамейка, на которой сидели. На ней были нарисованы квадраты. Вокруг игроков столпился народ. Играли молча. Купец долго обдумывал ходы и при этом грыз шашку. Было что-то торжественное. Немец-агент сунулся было опять к купцу с предложением товара, но его остановили приказчики.

– Что вы! Да ведь он теперь без дальнего разговора вдарит по сусалам!

Немец отошел и захорохорился.

– Ударит, так ведь и в тюрьме посидит, – сказал он.

– А что ж ему тюрьма? Из-за шашек он и в тюрьму готов. Он вон по ночам вскакивает, расставляет шашки и ходы делает. Пронзительнее его насчет шашек и не сыщешь, – отвечали ему.

Счастие колебалось на сторону купца. Он улыбался и даже потел, невзирая на мороз. Его ударяло в жар.

– Выиграю с тебя, Бобер, шапку тебе хорошую бобровую подарю, – сказал купец.

– Подарок примем, а корыстный выигрыш – ни-ни! – отвечал Бобер.

Вдруг необдуманный ход, и Бобер начал «есть» шашки купца. Купец побледнел.

– Садись, ваше степенство, к стенке! – сказал Бобер и задвинул шашками шашку купца.

После этого партия кончилась быстро. Купец проиграл.

– Молодцы! Давайте салазки! – кричал Бобер.

– Прикажете, Федосей Амосыч? – спросили окружающие игроков.

– Давайте, – еле произнес купец.

Подали салазки. Бобер сел в них. Купец взялся за веревку и повез Бобра по двору рынка, мимо лавок. Он то краснел, то бледнел, и на глазах его были слезы. Бобер сидел важно, но вдруг крикнул:

– Ура! Именитого купца обыграл и теперь позором его тешусь!

Собиратель портретов

Жиденький и маленький мужчина с клинистой бородкой и двумя лысинками на лбу в виде заливов только что проглотил рюмку водки у буфета в Палкином трактире, сморщился и выбирал бутерброд, чтоб закусить. К нему подошел коренастый бакенбардист в очках и тронул его за плечо.

– Здравствуйте, Пустявкин! Здоровы ли? – приветствовал он мужчинку.

– Ах, здравствуйте, Иван Иваныч! Представьте, а ведь у меня до вас дело есть, и я даже хотел к вам ехать, но вот неожиданно встречаюсь, – отвечал тот.

– Очень рад, очень рад. Ну, что у вас нового?

– Карточку актера Петипа с усами нашел.

Бакенбардист улыбнулся и махнул рукой.

– Неисправим хоть брось! – сказал он.

– Нет, позвольте, не смейтесь! Петипа с усами большая редкость, и я ни разу ни у кого не видал этой карточки. У меня есть шесть его портретов в разных позах, но все без усов. Не понимаю даже, когда он носил усы! Это для меня удивительно!

– Что ж тут удивительного! Отрастил человек усы и снял с себя фотографию. Вот ежели бы вы портрет танцовщицы Петипа нашли с усами, это было бы другое дело.

– В моей коллекции карточек есть одна актриса с усами. Помните, сюда приезжала немецкая актриса Вестфали. Она играла Гамлета и многие другие мужские роли, так вот ее портрет в гусарском мундире и с усами. Даже с ее собственным автографом. Тогда я являлся к ней на квартиру, отрекомендовался ей и просил сделать подпись ее фамилии.

– И она вас не выгнала?

– Помилуйте, зачем же выгнать? Я надел фрак, белый галстук и все как следует. Нет, нынешняя неделя у меня замечательно счастлива. Я приобрел Монахова без сюртука, танцовщицу Мореву с крылушками и Савину с гитарой. Заметьте, что у меня тридцать семь портретов Монахова в разных видах и ни одного без сюртука! Я думал, что с меня за такую редкость бог знает что заломят, и вообразите себе – полтинник взяли! – тарантил жиденький мужчинка. – Савина с гитарой – это совсем новость! Вот мне рассказывали, что наша балерина Вазем есть с кастаньетами снята, но я ищу-ищу по всем фотографиям и книжным магазинам и нигде найти не могу. Думаю написать ей самое учтивое письмо, рассыпаться в уважении к ее могучему таланту и попросить осчастливить меня присылкой этой карточки с ее автографом, буде ежели такая карточка у ней имеется.

– А вам очень нужно?

– Как же, помилуйте, для коллекции все нужно. Да что вы, в самом деле, никогда не зайдете ко мне посмотреть мои сокровища? Ведь у меня теперь до двадцати тысяч портретов разных знаменитостей. Все, что получило когда-нибудь какую-нибудь известность, у меня есть или в виде портретов, или в виде автографов. Есть замечательные редкости!

– И все актеры и актрисы? – спросил бакенбардист.

– Нет. У меня, например, есть портрет зачумленного когда-то Наума Прокофьева с его автографом в виде трех крестов. Помните, несколько лет тому назад городовиха на Петербургской стороне родила тройню? У меня она тоже есть. Акробат Блонден, батюшка, есть, снятый в Нью-Йорке в сюртуке и с легавой собакой, а этого ни у кого нет. Трагик Росси в купальном костюме имеется. Черт его знает, где он снялся, но у меня есть. Да, батюшка, и потерпел же я за эту карточку! – прибавил жиденький человек. – Знаете, где я ее добыл?

Он отвел бакенбардиста в сторону от буфета и тихо сказал:

– Украл. У полковницы Прорехиной из альбома украл. Наутро она схватилась и прямо меня обвиняет. Пишет ко мне письмо – не отвечаю, другое – то же самое, третье, четвертое… Но дело не в том. Мой брат хотел жениться на ее племяннице, и, представьте себе, через это ему отказали от дома. Брат теперь со мной в ссоре и даже не кланяется.

– И это все из-за карточки? – спросил бакенбардист.

– Да ведь из-за какой карточки-то! Из-за редкости. О, я на своем веку видел множество неприятностей из-за моей слабости! Приехала раз сюда одна провинциальная актриса. Имени вам ее не скажу. Приехала с мужем. Играет по клубам. О ней прокричали во всех газетах. Ну как не иметь карточки с подписью? Узнаю ее адрес, надеваю фрак, покупаю великолепную бонбоньерку, еду и прямо попадаю на ее ссору с мужем. Из-за чего у них ссора произошла, и понять не могу, но в то время, когда коридорный в гостинице доложил обо мне, муж выбегает в коридор и давай меня ругать. Я ему доводы – и слышать не хочет. Кричит лакеям: «Гоните его вон», да и только. У меня и карточка китайского посла с его собственноручной подписью есть. К этому являлся, так очень любезно принял.

– А Грегера, Горвица и Когана у вас нет карточки? – задал вопрос бакенбардист.

– Представьте вы себе: нет!

– Ай-ай-ай! А ведь это тоже знаменитости. Советую вам явиться и к ним и попросить их сняться втроем, и чтоб были три головы на змеином туловище.

– Вы все шутите! – улыбнулся жиденький человечек. – Но зато у меня есть карточка мукомольного деда Овсянникова! Есть мать Митрофания.

– А Юханцева?

– Есть. На орган с четырьмя валами у одного из его сослуживцев выменял. Вот, говорят, актер Варламов есть с папироской, но ищу-ищу и найти не могу. А я бы за нее хорошенький аквариум с золотыми рыбками дал. Послушайте, нет ли у вас Варламова-то с папироской?

– Подите вы! Откуда у меня такие редкости!

– Ну, не слыхали ли, нет ли у кого в домах. Вот тоже нужно бы мне для коллекции: актера Сазонова в костюме Париса. Теперь большая редкость. Я его променял бы на того мастерового, который вывалился из окна пятого этажа дома Имзена и остался жив. Тогда доктора сняли с него фотографию, и у меня два экземпляра есть. Тоже большая редкость, но я один экземпляр пожертвовал бы. Так не слыхали?

– Нет, не слыхал. Однако какое у вас до меня есть дело? Я тороплюсь. Говорите скорей.

Бакенбардист начал надевать перчатки.

– А вот сейчас, – замялся жиденький человечек. – Вы судебный следователь, стало быть, можете для меня это сделать. На днях в окружном суде судился старик Савелий Степанов, шесть раз бежавший из Сибири, дело его напечатано во всех газетах, и там упоминается о его фотографической карточке. Не можете ли вы мне добыть эту карточку, да так, чтоб с его подписью?

Бакенбардист расхохотался.

– Это-то очень нужное дело и есть, по которому вы хотели ко мне приехать?

– Оно самое. Как же, помилуйте, все-таки знаменитость. Шесть раз бежать из Сибири – не шутка.

– Подите вы с Богом! Я думал, и в самом деле какое-нибудь дело! Прощайте! Мне пора. Да вот что, купите вы фотографическую карточку какого-нибудь старика, да и рассказывайте всем, что это Савелий Степанов. Ведь вы все равно его никогда не видали, – прибавил бакенбардист и стал уходить из трактира.

Жиденький человечек посмотрел ему вслед и прошептал:

– Вот чудак-то!