Текст книги "Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников"

– При чем же тут леший-то?

– Нет, я так, к слову. Вот и в лесах нынче. Теперь бы грибу идти, жена у меня с Петрова дня в прошлом году грибы-то сушить начала, а теперь от засухи хоть шаром покати по лесу-то: ни одного гриба. Да и не будет, и осенью не будет, хоть и дожди пойдут, потому я так рассчитываю, что даже семена грибные погорели. Вот оно, и корми семью-то! А ведь у меня сам-пять. Рыбы нет, гриба не будет, как тут жить! Да и ягод совсем не будет, – плакался Миней. – Ведь вот мы брусники, окромя того, что с квасом хлебаем, четвериков с десяток продавали, а нынче и четверика не продали.

– Брусника-то куда же девалась? Ведь она на болоте растет, – сказал молодой человек.

– Болота погорели. Самые лучшие места погорели. Ведь вот пожары-то были, все это те места на болотах горели, где наши ребятишки ягоды собирали. Ведь в бочагах-то ягода не растет, а растет по кочкам да около пней, а эти кочки-то с пнями и погорели.

– Ты, кажется, уж очень мрачно мне расписываешь.

– Да прогуляйтесь по лесам и по болотам-то, посмотрите. Ведь вот вы охотник, с ружьем и собакой по лесам погулять любите, а и вашей милости после Петрова дня не будет на охоте сладко.

– Пророчь, пророчь…

– Да уж какое тут пророчество, коли все объявилось. Выводки-то во время лесных да болотных пожаров все задохлись и погибли, а которые ежели попрытче, дальше улетели. Заяц тоже убежал.

– Да ведь вернутся, когда пожары кончатся.

– На что вернутся-то, на какую такую пищу, коли все погорело? Ведь и птица летит на корм, и зверь бежит на корм, а ежели корма-то нет? Нет, уж теперь вы так и считайте, что и охота ваша пропала.

– Полно, полно. Ты уж чересчур мрачными красками все описываешь.

– А вот посмотрите. С чего ж молебствия-то повсюду были? Даром молебствовать не станут, – проговорил Миней и прибавил: – Выходите ужо вечером, как все стихнет, невод помочь тянуть. Николая Кривого уговорил, придет ловить, подпасок Андрюшка хотел помочь, сам я третий, а четвертого-то у нас и нет.

– Ладно, я приду. Только зачем же ловить-то, коли ты говоришь, что рыбы совсем нет? – возразил молодой человек.

– Да что ж неводу-то зря висеть! Авось хоть какой-нибудь гулящей рыбы зацепим, мелюгки хоть наловим – все-таки хлебово. Так придете?

– Приду, приду.

Молодой человек повернулся и стал уходить к себе во двор.

5

В воздухе повеяло прохладой, и солнце красным шаром опустилось за крестьянскими избами, стоящими на противоположном берегу реки. От реки стал подниматься пар. Садилась роса. Пахло свежей листвой и скошенным сеном. На бледно-лиловом небе слабо заиграла одинокая звездочка. Стало гулко на реке. Начиналась северная июньская ночь. Скрипнула калитка в решетчатом заборе, и на берег реки вышел молодой человек в студенческой фуражке. В руках он держал раковые сети, прикрепленные к медным обручам, ведро и что-то завернутое в бумаге. В челноке, наполовину вытащенном на берег, сидел у кормы заводской сторож Миней и удил рыбу. Он, не снимая шапки, приветливо кивнул молодому человеку и спросил:

– На раков поохотиться вздумали?

– Да, хочется на тухлую говядину половить, – отвечал тот. – Поедем к сваям. Там около свай их множество.

– Нет, уж от раков увольте… На какую угодно рыбу можно меня сманить, а на рака нет.

– А что?

– Не люблю я этого зверя.

– Отчего?

– Да оттого, что он непоказанный.

– То есть как это непоказанный?

– Очень просто. Нешто он показан, чтобы его есть?

– Да ведь много чего не показано.

– А что не показано, того и есть не надо. Вот рыба показана, а рак проклятый.

– Кто же это тебе сказал?

– Старые люди говорят. Да и, помимо того, нешто не видать, что он проклятый?

– Ну, а какая же примета? В чем же это видеть-то?

– Да ведь он задом пятится. Всякая животная тварь, хоть какая там ни будь она мелкопитающаяся, вперед ползет, плавает или ходит, а рак – назад.

– Ну, это еще ничего не доказывает.

– Нет, доказывает. Рак проклят, зачем он мертвого человека жрет. Вы посмотрите-ка, когда на реке мертвое тело объявится – так на нем раки и сидят, впившись. Сидят, впившись, и жрут его.

– Так что ж из этого? Этим, стало быть, раки даже пользу приносят. Они уничтожают заразу. Ведь труп-то заразу распространяет, заражает воду.

Миней посмотрел на молодого человека и покачал головой.

– Так рассуждать нельзя. Тело по закону должно быть земле предано. Земля – и в землю идеши, а ежели рак мертвое тело съест, то что же земле-то предать?

– В земле тело черви съедят. Не все ли равно, что рак, что черви?

– Да ведь и червь проклятый, и он из-за этого пресмыкается.

– Вороны также склевывают мертвые тела.

– И ворон проклятый за это самое. Ему за все это приказано каркать и несчастие накликать. Где ворон пролетит да каркнет – там уж добра не жди. Всегда перед несчастием.

– Волки мертвое тело растаскивают.

– Тоже проклятый. Из-за этого волк и воет, из-за этого самого и приказано ему выть. У него другого и голосу нет, не дано ему.

– Гиена, шакал. Да мало ли зверей есть, которые мертвые тела едят.

– Ну, этих зверей я не знаю, не слыхал про них, а что рак, ворон и волк – это нам доподлинно известно, что они проклятые.

– А между тем рак – вкусная пища.

– Да ведь мало ли что есть вкусно, а только он не показан. Наш немец на заводе вон воробьев стреляет да ест, а нешто они показаны?

– А воробьи отчего не показаны?

– Да не показаны. Тоже за какие-нибудь провинности не показаны. Птицу только ту можно есть, у которой ноги не связаны.

– А у воробья разве связаны?

– Конечно же, связаны. Кабы они не были связаны, то он ходил бы, а то он прыгает. Вот курицу есть показано – она ходит, тетерева показано – тоже ходит. Все показанные птицы ходят.

– Невидимыми нитками, стало быть, ноги у воробья связаны? – спросил молодой человек.

Миней посмотрел на него и отвернулся.

– Я, барин, так не люблю разговаривать, – отвечал он. – Зачем так говорить? Я с вами по душе, а вы в насмешку.

– И лягушка, стало быть, оттого не показана в пищу, что она прыгает? – допытывался молодой человек.

Миней не отвечал. Он вытащил удочку, поправил червяка и опять закинул ее.

– Чего ж ты сердишься-то? – сказал ему молодой человек.

– Ах, оставьте, пожалуйста. Кто не верит – с тем нечего и разговаривать.

– Присесть разве мне тут с тобой да поудить рыбу?

– Ваша воля. Я не хозяин ваш.

Молодой человек стал отвязывать от плота лодку. Положив в нее сети и ведро, он взялся за веслы.

– Прощай, сердитый, – проговорил он Минею.

Миней молчал.

Раздался всплеск весел, и молодой человек начал подниматься вверх по реке.

6

Ярким пурпуровым светом солнце сделало последний отблеск и розовой вечерней зарей стало опускаться за рекой, за деревьями и избушками. Повеяло прохладой. Медленно стали спускаться серые сумерки. Над рекой показался пар. По небу ходили то там, то сям легкие перистые облачка. На дальнем горизонте играла уже одинокая звездочка. Вот к ней для компании присоединилась вторая, третья. На воде заиграла рыба. Заскрипел дергач в траве. Пронеслась быстрым тихим полетом птица-полуночница, закрутились над водой летучие мыши. Гулко стало в воздухе. Старик Миней сидел под раскидистой ивой на скамеечке и после дневных трудов и ужина отдыхал, смотря на реку. К нему подошел молодой человек в коломянковой блузе и в студенческой фуражке с синим околышком и сел около, на скамейке.

– А что бреденек бы закинуть? Вишь, рыба-то как играет! – сказал студент.

– Рыбешка это играет, а не рыба. Мелюзга… – презрительно отвечал Миней. – Крупная рыба теперь вся в глубину ушла, по омуткам сидит, а здесь теперь мелко, все равно ничего не словим.

– А авось что-нибудь да словим?

– Рыбешку словим, а из-за нее не стоит мараться. Вода тепла. Какой теперь лов! И в омутках-то на удочку даже окунь не клюет. А уж окунь – дурак-мужик. Вот послезавтра, Бог даст, Илья-пророк холодную стрелу в реку пустит, и вода начнет становиться холоднее, так лов начнется. После Первого Спаса хариус пойдет, после Второго Спаса – судак из ровненьких, а после Успеньева дня и матерый судак покажется – вот тогда и половим. На Андриана и Наталью ряпуха пойдет.

– Ждать-то долго. Жди еще до того времени! – с неудовольствием сказал студент.

– Потерпите, сударь. Теперь и настоящие рыбаки терпят, которые уж через рыбу хлеб промышляют. Настоящий лов здесь только весной да осенью, а теперь межеумок. Вот разве что в омутках кому потеху тешить, там окуня дурака-мужика с девицей-плотицей еще можно выловить.

– Так поедем сейчас в омуток.

Миней улыбнулся:

– Экий вы прыткий! Так у вас сейчас уж и загорелось. Нельзя мне на ночь глядя ехать. Первое дело – я караульный, сейчас нужно в доску бить, чтоб озорникам доказательство, что не сплю, а второе дело – завтра на заре за грибами пойду. Теперь грибной интерес, сами знаете. Вот за грибами завтра пойдемте.

– А это в котором часу?

– Да часа в четыре утречком, как свет.

– Ну-у-у! Я в то время спать буду, куда эдакую рань!

– Ранним-то утром по росе только грибы и собирать. Солнышко встанет, золотом осветит, тут гриб и начнет из земли лезть. Меленьких можно пособрать. Вы видали ли, когда солнце-то восходит? Поди, не видали? Вот и посмотрите. Восторг один, Господи благослови! На травках и на листиках капельки сидят, а из-за них вдруг гриб…

Студент посмотрел на него пристально и произнес:

– Да ты, Миней, посмотрю я на тебя, большой любитель природы.

– Я-с? Страсти Божии… Как же мне это не любить-то, коли я промеж всего этого родился! – со вздохом дал он ответ и покрутил головой. – Так пойдем за грибами-то?

– Нет, уж лучше я посплю.

Студент вынул портсигар, закурил папиросу и другую папиросу предложил Минею. Тот отстранил от себя папиросу и сказал:

– Нет-с, сегодня не буду баловаться, да и вас попрошу не курить около меня. Отойдите малость в сторонку. – Что так? Ведь ты куришь, – удивился студент.

– Курю, но завтра перед обедом пчел похожать надо.

– То есть как похожать? Что это такое – похожать?

– А мед подрезать. Послезавтра Ильин день, лето стояло жаркое, так пора уж.

– Да ведь, кажется, перед Преображеньем мед из ульев вынимают?

– На Второго Спаса? Так точно-с, но это когда лето средственное, а ноне лето жаркое, и давно много уж наготовлено. Пораньше лучше. Ко Второму-то Спасу пчелы нового меду наберут, и будет это им запас на зиму. Теперь огурец цветет, белый клевер кашку дал, подтравок после покоса зацвел. Не курите, сударь, около меня, нехорошо, пчела этого не любит и жалить начнет. – Да разве перед вынутием меда не курят табаку? – спросил студент, отходя в сторону.

– С заката солнца надо бросить, коли кто завтра похожать сбирается, такое уж обнаковение. Пчела запаху не любит. Она и пота не любит. Из-за чего же я сегодня и баню-то топил? Выпарился, вымылся. Видите, и рубаху, и порты чистые одел. Вот уж и луку я сегодня за ужином не ел. Не любит она луку. Водки тоже не любит. Пчела – она божья. Она чистоту любит и соблюдает. Как ей можно лук, табак и водку! Ни господи! Грязного человека тоже не любит. Будь чист, как восковая свечка, – вот я и очищаюсь. Помылся. Сегодня меня воздушком пообдует, завтра я в лесу росой лицо и руки помою – и приступлю к пчелам.

– Принеси завтра медку-то сотового мне. Я куплю.

– Завтра? Что вы, сударь. Да разве можно сотовый новый мед раньше благословения кушать? Ни в жизнь. Большой грех. Похожать раньше Спаса не грех, а вот без благословения церковного есть его – страшный грех. Вот я завтра пчел похожаю, мед выну и до Преображеньева дня его в ледник запру, чтоб уж не дотрагиваться до него, а в Преображеньев день снесем чуточку в церковь, там его освятят, и уж тогда есть можно сколько угодно. После Преображеньева дня принесу вам чашечку, кушайте на здоровье, а уж насчет завтрашнего дня увольте. Зачем я буду грех на душу брать! Я человек старый.

– Ну хорошо, хорошо. После Преображеньева дня… Я буду ждать, – сказал студент.

Миней зевнул в руку.

– О-хо-хо-хо-хо! Время-то как у нас летит! – пробормотал он. – Илья-пророк послезавтра, а там не успеешь глазом моргнуть, как Мария Магдалина придет, а за ней Прасковея Пятница, а на другой день и батюшка Пантелей-целитель. Грехи! Живем, живем и все к смерти ближе. Прощайте, сударь, – прибавил он, поднимаясь со скамейки. – Пойду побью в доску, потом прикурну на часик в караулке, а там опять вставать и бить. Ну да, еще ночи-то покуда не ахти какие темные! Озорник еще покуда таится, нахальства своего не показывает, а вот ужо к Александрову дню – вот когда он развернется. Так в четыре-то часа утра со мной за грибами не пойдете? – еще раз спросил он студента.

– Нет. Спать буду, – отвечал студент.

– Ну, спите. Христос с вами. Кудрявых сновидений вам желаю.

Миней приподнял картуз и поплелся от скамейки.

7

– Клев на уду!

– Благодарим покорно. Вашим счастливым счастьем авось и попользуемся, – отвечал заводской сторож Миней, помещающийся в корме лодки, наполовину вытянутой носом на низкий песчаный берег реки, и плетущий сеть из гдовской нитки. Перед ним на борте лодки лежали две удочки, лесы которых были опущены в воду.

– Ловится ли что-нибудь? – спросил молодой человек в охотничьих сапогах, в кожаной куртке и с ружьем. – Да как вам сказать… Теперь уж больше для прилику с удочками сижу. Больше для того, чтобы два дела делать. Вот для мережки сеть плету, ну, и удочки закинул. С Первого Спаса в наших местах насчет удочки – аминь, c Первого Спаса рыба хитра становится. Уж на что голавль – дура-рыба, а и голавль умнеет. Бархатного червя, самого веселого, на крючок сажаешь – и того не берет. Пощипать его пощиплет, а чтоб с азартом схватить – нет, этого нет. Даже уж так будем говорить, что Илья-пророк рыбе ум посылает. Как после громовой стрелы он холодный камень в воду опустит, так рыба постепенно и начинает все хуже и хуже ловиться на удочку, с холодной воды она в рассуждение входит. Опять же, будем так говорить, что и сыта она. Лещи икры наметали, рыбешка появилась, травы всякой подводной много, с деревьев осыпь цветочная плывет, рак гнезда устроил и яиц нанес – все это рыбья пища. С чего ей теперь беситься? С чего червя-то рвать?

– Стало быть, рыбная охота, по-твоему, уж кончается? – спросил молодой человек.

– Как кончается! Нет. Осенью рыбная охота только что начинается, но на другой манер. Удочку в сторону, и за другие составы надо приниматься. На хитрости – хитрости, на рыбий ум – человеческий ум. Рыба в рассуждение входит, а человек должен ее перехитрить. На то он человек. Вот сеть для мережки плету. Мережки будем ставить. Супротив мережки рыбьего ума меньше хватает. В мережку и сытая рыба забредет, из любопытства нос сунет, ан выйти-то и трудно.

– Ну, мережка – уж не искусство, в мережку ловить ни уменья, ни хитрости не надо. Это уж не охота.

– Так-то оно так, а только вы, сударь, то возьмите: я семью кормлю. У меня семья-то сам-пять. А жалованье наше какое! Вот подати надо платить. Без податей и паспорта не дадут. А два месяца на грибе да на рыбе просидишь – вот и подати есть. Теперь, благодарение Богу, гриб пошел, Господь дождичка посылает, а грибы – большое подспорье. Ребятишки грибы собирают, а я рыбу ловлю. Всего, знамо дело, не съедаем, а на сторону продаем. Окружные господа покупают. Вон Марья Карловна на мельнице – ей только подавай, но любит, чтобы гриб был маленький, ядреный, на подбор. Опять же ягода – брусника и черника… Вон приказчице на салотопенный завод сколько угодно неси брусники. Она ее и варит, и парит, и чуть что не жарит. И с сахаром-то, и с уксусом… Вы вот про подати-то ничего не знаете, так вам и хорошо. Поди, ничего не платите податей-то?

– Да… Я освобожден от прямых податей, хотя косвенные… Вот спичку о коробку чиркнул – налог на спички, папиросу закурил – акциз на табак, рюмку водки выпил – питейный акциз. Та же подать.

– Это что за подать! А вы вот попробуйте так, что коли за паспорт не выслал – ну, и нет тебе паспорта, и отправляйся в свое место. Берите-ка вон удочку, что на весле висит, и присаживайтесь. Червями поделюсь.

– Да ведь ты говоришь, что теперь на удочку рыба не ловится, – заметил молодой человек.

– Плохо ловится, но нельзя, чтоб уж совсем не ловилась, – дал ответ Миней.

– Много ли поймал-то?

– Да вот с обеден сижу. Как в колокол ударили на селе, сел. Другим делом занят, сеть плету, стало быть, ино и не доглядишь, как клюнет, а пяток окуней есть. Вон они, в ведре плещутся. Садитесь.

– Домой тороплюсь. Я с раннего утра вышел.

– С добычей ли?

– Пара молодых тетеревей есть.

Молодой человек хлопнул себя по ягдташу.

– Глупая птица, – сказал Миней. – Тетерев в лесу – все равно что голавль в воде. Впрочем, вам что же… Вам на жаркое есть.

– Да ведь я не из-за этого… Я в душе охотник. Что по лесной охоте, что по рыбной ловле я за добычей не гонюсь. Вот потому-то я и в рыбной охоте против мереж с неводами.

– На дорожку надо будет мне вас с собой взять вместе поохотиться, – сказал Миней. – Вот это настоящая охотницкая рыбная ловля.

– Это на мушку, что ли?

– Да, на муху, чтоб сзади лодки на струне ее пускать. Это мы дорожкой называем.

– Знаю, знаю.

– Вот уж тут, сударь, на хитрости хитрость. На дорожку и сытая рыба ловится, потому муха для рыбы – лакомство, муха для рыбы – все равно что нашему брату мед. Вот на лакомство-то ее и заманиваешь.

– А ты начал уж ловить на дорожку?

– Еще бы. На дорожку я всегда с Первого Спаса… Вот, третьего дня ездил.

– Ну, и что же?

– Четыре хариуса-дурака сломали и один лососочек фунта в три.

– Даже и лососок?! – удивленно воскликнул молодой человек.

– А что ж тут? Лососина по глупости – голавлю сестра. Небольшие лососки так клюют, что в лучшем виде. Хитро только вынуть-то лососка. Чуть побольше – и срывается.

– Любопытно бы когда-нибудь лососка на дорожку поймать. Ты возьми меня с собой когда-нибудь.

– Сделайте одолжение. Даже очень приятно будет. Для этой ловли необходимо, чтобы два человека в лодке были. Один гребет, а другой с сачком сидит, чтобы поддать. Третьего дня я с парнишкой своим ездил, да парнишка-то у меня мал, так еще, несмышленок.

– Возьми, возьми, пожалуйста. Ну, а с острогой на щук ты не ездишь? Вот возьми меня с собой.

– Это на огонь? Ночью?

– Да, да…

– Да ведь я, ваша милость, сторож при заводе. Мне ночью в караул надо, так как же…

– Так, так! Я и забыл, что ты сторож. А хорошая охота?

– Еще бы… Охота первый сорт. Вот тут и ловкость, и уменье, и верный глаз. Обожаю я эту охоту. Я в своем месте на озере полупудовых щук острогой бил. Раз даже так, что вы не поверите… В тридцать четыре фунта щуку убил. А только уж и помучила же она меня, подлая!.. Чуть самого из лодки не вытащила. Я и так, я и этак… Возился, возился и даже огонь потушил. А ночь темная-претемная… Ни луны, ни звезды…

– Но все-таки же справился и вытащил эту щуку?

– Вытащил.

– Хорошая это охота!

– Еще бы, барин, не хорошая. Охота такая, что сердце радуется, а только чего ежели невозможно сторожу, так невозможно.

– Ну, а насчет дорожки я твоим предложением воспользуюсь. Когда поедем?

– Да желаете сегодня после обеда? Вот я, как в церкви отзвонят, так и пойду обедать, а уж после обеда и спать не лягу. Так сразу после обеда и поедемте. Муха у меня для ловли есть зеленая, со слюдой для блеску и во с какими усами! Из зеленого шелку свертел, усы из конского волоса. На удивление муха! Только ленивая рыба разве на такую муху не бросится.

– Едемте.

– Ну, ладно. Так я пойду домой, оставлю там ружье и ягдташ, и к тебе… – сказал молодой человек.

– И чудесное дело. Я жду, – отвечал Миней, поправляя удочки.

Молодой человек вскинул ружье за плечо и зашагал от лодки.

8

Заводской сторож Миней сидел в корме лодки, наполовину вытащенной носом на берег, и удил рыбу, разложив удочки. К нему подошел молодой человек в охотничьих сапогах с ружьем и ягдташем, наполненным вместо дичи грибами.

– Клев на уду! – сказал молодой человек Минею.

– Спасибо, – отвечал тот.

– Ловится ли что-нибудь?

– Плохо. Уж на что окунь – дурак-глотало, а и тот нынче не клюет.

– Что так?

– Ветер не тот. К нам в реку моряна рыбу гонит, по-вашему то есть запад, а нынешним летом с запада-то ветра, почитай что, и не было. То с севера дул, то с юга. Вот и опять южный. Опять же, будем так говорить: ноне неурожайный год, а в неурожайные годы всегда должна рыба быть. Хлеба нет, так рыба есть. А отчего нынче ее нет – и ума не приложить.

– Да ведь в Петербургской губернии нет неурожая.

Миней улыбнулся и сказал:

– Здесь всегда неурожай. Разве только что травы были хороши, так травы для скота, а рожь она бы и неплоха была, но уборке дожди помешали. Ведь вот с Владимирова дня ровно месяц, дожди стоят. Завтра у нас Третий Спас. После Третьего Спаса овес косить надо, а как его при дождях-то косить будешь?

– Да, может быть, и ведро начнется после Третьего-то Спаса. Барометр кверху пошел.

– А вы нешто верите в барометр?

– Да как же не верить-то?

– Пустое это дело, сударь. Вон, у нас соседский барин по барометру-то действует, так просто смех один. «Косите, – говорит, – сено, барометр поднялся, ведро будет». Сено скосят и только сушить начнут, ан глядь – дождь, и дня на три, на четыре. Супротив Бога нешто могут барометры?

– Да это не супротив. Барометр так и показывает, что погода сделает: ведро будет, так барометр поднимается, дождя ждать, так барометр опускается.

– Все равно грешно узнавать вперед, что будет. Ведь это значит гадать, а гадать – тоже большой грех.

– Да какое же тут гаданье?

– А то нет, что ли? Бог хочет наказать, а вы обороняетесь. Вот тоже и громоотводы… Супротив грозы обороняться… Великий грех.

– Ну, громоотводом мы действительно обороняемся, а барометр – оборона?

– Ах, оставьте, пожалуйста. Да и врет он. Никогда он верно не показывает, барометр этот.

Миней потянул удочку, поднял – на крючке оказался окунь.

– Вытащил? Окуня вытащил. Смотри, какой матерый окунище, а говоришь, что рыба совсем не ловится, – сказал молодой человек.

– Да что ж это значит, коли через полчаса по окуню? Вот с полчаса сижу, а на три удочки первый окунь. Конечно же, рыба не ловится. Нет рыбы при этом ветре, да и не может быть. Вчера уж на что мы бреднем… Взяли с сыном бредень, поехали в омутки, бродили, бродили в воде, перезябли страсть как, а и полуведра рыбы не привезли. Пара щурят попалась да рыбешка. Щуки-то основательные и те ушли.

– Куда ж они ушли?

– Вглубь, а оттуда в море. На взморье, говорят, ряпушка ловится, ну а к нам сюда она доходит плохо: ветер не тот.

– Ну а рак? Рак ловится?

– Рак теперь больной, рак теперь в норах лежит. Он шкуру меняет. На рака время уж отошло. Раковый лов весенний. На хариуса теперь надо ездить по быстрине и на дорожку ловить, но у меня выгребать некому, на весла посадить некого, а парнишка на быстрине слаб. У него и старание есть, и охота к рыбной ловле хорошая, а силишки нет, молод. Мне сесть на весла и выгребать – ему рыбины не вытянуть. На дорожку ловить тоже ой-ой какая хитрая штука!

– Еще клюет! Смотри!

– Не говорите, сударь, под руку. Нехорошо. Рыба этого не любит. Я вижу, очень чудесно вижу. Какой же я был бы после этого рыбак, ежели бы не видел!

Миней вытянул еще окуня.

– Второй? – спросил молодой человек.

– Не считайте! Считать не полагается при ловле. Примета есть, – остановил его Миней, снимая с крючка окуня и опуская его в ведро. – Ведь вот около Успенья, кажись, налим должен бы объявиться, а ноне и налимов мало. Парнишка мой вчера все коренья под берегом обшарил, а всего только одного налима поймал. А уж и налимище же! Что твой поросенок! За сорок копеек я его кабатчику продал.

– Вот видишь, и налимы есть.

– Один-то! В стары годы около Успеньева дня я по пятку налимов в день вытаскивал. Я, сударь, дочку на налимьи-то деньги пять лет тому назад замуж выдал. Право слово. Сама она грибным и ягодным манером копила на приданое, а я налимами – и выдал.

– Грибов и нынче много. Ужас как много… – сказал молодой человек и показал ягдташ с грибами.

– Хорошая дичь для охотника… – улыбнулся Миней и прибавил: – Да, грибов всегда бывает много в неурожайный год. Летом засуха – осенью всегда дождь и грибов много. Грибами Господь благословил, это точно. У меня жена и дочь на всю зиму нынче грибов насушили и насолили. А вы что же это?.. Пошли на охоту, а сами грибы собирали?

– Да что ж поделаешь, если дичи нет!

– Неурожайный год. В неурожайный год никогда дичи не бывает. Это уж даже старики заприметили. Ну что ж, и гриб – Божий дар, коли куропатки нет. А дичинки так-таки ничего?

– В уток стрелял, да не попал. Смотри, еще клюет!

– Бога ради, не говорите, сударь, под руку. Ведь просил я… Ну, вот видите… Вы сказали под руку, а рыба склевала червя и удрала. Нельзя так… Рыба разговора не любит.

Миней вытянул удочку и стал надевать на крючок нового червяка.

– Ну, я пойду, чтоб тебе не мешать. Прощай… – сказал молодой человек.

– Прощайте, сударь, будьте здоровы, – отвечал Миней, поплевал на червяка, перекрестился и закинул удочку.

9

Сентябрь на дворе. По небу ходят серые тучи. Дует северный ветер и гонит по дороге желтый лист. Холодно, сыро. Вот уже несколько недель, как перепадают почти ежедневно дожди. Из заводских ворот вышел на берег реки молодой человек в охотничьей венгерке, опушенной лисьим мехом, и прямо подошел к заводскому сторожу Минею, который, вытянув нос лодки на песчаный берег, сидел в корме и удил рыбу.

– Клев на уду! – сказал молодой человек.

– Благодарим покорно, – отвечал Миней и передвинул шапку со лба на затылок и обратно, что означало поклон.

– Ловится ли что-нибудь?

– Да как вам сказать… Дураки-окуни клюют, а настоящей рыбы нет.

– То есть что значит – настоящей?

– Теперь хариус должен идти, язь крупный, эта рыба холодную воду любит.

– Так ведь крупная рыба в мережку больше идет?

– Поставлена мережка, но и туда не заглядывает. Нет, ветер не тот.

– Какой же тебе ветер нужен?

– Знамо дело, восточный, а его все лето не было, да вот и осенью нет. Видите, с севера надувает. А при этом ветре вся рыба вглубь уходит. В такое место забивается, что ее и не достать.

– Ветер, кажется, вообще лову мешает.

– Да. Это правильно. Но ты подуй, подуй, да и переставь. Восточным ветром к нам рыбу надует, стихнет – рыба и начнет гулять, тут ты ее и лови. Рыба тоже солнце любит. На солнце она радуется, играет и к червяку ласкова. А вы возьмите, какое теперь время стоит! Солнца-то мы вот уже около двух недель, почитай что, и не видали. И все север, север дует или с запада потянет.

– Был и южный ветер, а ты все жаловался.

– Да южный ветер нам ни при чем. Говорю, что наш туточный рыбацкий ветер восточный. Пусть восточным ветром рыбы надует и стихнет, и солнце заиграет, вот тогда в тишине лов. Осенняя вода холодная, рыба эту воду любит, а на солнце играть выходить станет.

– А недавно ты говорил про западный ветер.

– Западный ряпушку гонит, это точно, но опять-таки нужно, чтобы при солнце ловить. После западного ветра действительно ряпушка шла, и я сачком поналовил в каменьях, а вот для хариуса и для форели ветра нет, но главное – солнца нет, а солнце – всему голова. Ведь вот из-за того, что солнца нет, и гриб пропал.

– Да ведь грибу дождь нужен, а дождя нынче, кажется, слава тебе господи.

– Опять-таки не тот дождь, барин. Дождь при северном ветре изводит гриб. При холодном дожде гриб пропадает. Нужно, чтобы теплый дождь был, да и теплый-то дождь, чтобы вперемежку с солнцем. Пролейся, тучка, расступись да и открой солнышко – вот тогда гриб радуется и лезет из-под земли. Дождь да при северном ветре и без солнца – тут грибу аминь. Пусть южный ветер дождь надует, и потом солнце явится – сейчас и грибы.

– Ну, нынче, кажется, уж грибов много было.

– Бога гневить нечего, грибов было достаточно, пока ветер с юга дул и солнце выступало, но все-таки груздя и рыжика мы настоящим манером не добрали. Груздь и рыжик – поздний гриб, а только что он появился – сейчас и перемена ветра – северный задул. А от северного ветра и утренники ранние. Нынче первый-то утренник был на Преображеньев день, а на Андриана и Наталью – уж и совсем мороз. Ну, гриб и пропал от мороза.

– Барометр поднялся. Надо ждать ясных дней, – сказал молодой человек.

Миней махнул рукой.

– Не говорите, сударь, мне о барометре, не люблю я слушать, – отвечал он. – Да ведь тут ртуть… Бросьте. Ну, статочное ли дело, чтоб машинка могла погоду предсказывать!

– По лягушкам же ты узнаешь погоду.

– Лягушка – божья тварь.

– И ртуть – тоже божий минерал.

– Как-с?

– Ртуть – минерал. Он и чувствует перемену в атмосфере.

– Бросьте.

– По полету птиц ты также замечаешь погоду.

– Птице свыше дано чувствовать, а тут вдруг машинка, которую немец придумал!

– По росе ты также узнаешь погоду.

– Роса – божье произволение. Да мало ли у тебя есть всяких примет.

– А это тоже примета. Ртуть в барометре повышается – ну, значит…

– Оставьте, пожалуйста.

Пауза. Миней вытянул на удочку окуня, снял его, положил в ведро, поправил на крючке червя, поплевал на него и опять закинул удочку в воду.

– Рано нынче осень пришла, очень рано. Весь август холода стояли. На Преображеньев день огурцы смерзли – так уж чего еще! – начал он снова. – Ведь вот после Александрова дня картошку копать надо, а она еще и не вызрела настоящим манером. Впрочем, надо ждать тепла в сентябре. Бабье лето хорошее будет.

– Ты думаешь? – спросил молодой человек.

– Всенепременно. Гуси еще не летели и теплой погоды ждут – вот я из-за чего.

– Видишь, видишь. Вот и попался. У самого приметы, а барометр отрицаешь, – подхватил молодой человек.

– Барометр ваш или гусь! Гусь – он чует, ему от Бога чутье дано.

– И у ртути та же самая чувствительность.

Миней покрутил головой и сказал:

– Эх, не сговориться с вами! Ну, да бросимте! Чего тут!

– Попробуем неводком половить. Я сейчас двух работников кликну – вот нас четверо к четырем концам невода и есть, – предложил молодой человек.

– Воду только процедим при таком ветре. Мокнуть не стоит.

– Ну, что-нибудь авось и выловим. Окунь попадется, щука.

– Вот уж щука-то при ветре всегда вглубь уходит. Мелкая рыбешка от ветра в тихую глубь – и щука за ней. Ну, да половим, коли хотите охоту потешить, – согласился Миней. – Велите работникам невод на реку выносить, а я тем временем из рыбачьей лодки воду откачаю.

Миней стал вынимать из воды удочки.

10

– Что ж не удишь? – спросил молодой человек с ружьем и легавой собакой, останавливаясь перед заводским сторожем Минеем, сидящим на скамейке около своей караулки и уныло посматривающим на реку.

– При таких ветрах нешто можно рыбу удить! Рыба ведь – что человек, она при ветер тоже прячется в укромное местечко. Ей в ветер не до червя, не до мухи. Щука – уж на что хищный зверь, а и она ветру боится. Вон какой ветер! Инда сквозь полушубок прохватывает. – А на рака ежели, да на донную удочку?..