Текст книги "Собрание сочинений в четырех томах. Том 3"

Выяснилось также, что и моя белоснежная нейлоновая сорочка – тоже ни чёрту не годится. Обычное американское барахло, в котором тело не дышит.

– Ты шо, совсем бедный? – допекал меня доктор. – Не можешь себе купить пару нормальных рубашек хэбэ?

Во исполнение врачебного предписания мы с Лабудой сразу после обеда сходили в местный универмаг. Меня растащило на цветастую рубашку с яркими загогулинами – турецкими огурцами – на бордовом поле. Таких я отродясь не носил. Мой товарищ взял в руки товар, пощупал. Подумал-подумал. Засомневался и отложил.

Ну, нет, всё больше наглея, решил я. Гулять, так гулять! Покупаю!

Потом нам попались дивные гэдээровские батистовые белые сорочки с мелкой розово-табачно-васильковой клеткой. Мы оба не удержались – взяли, не раздумывая.

После ужина принаряженные, сияя как новые пятаки, мы отправились на вечер отдыха в клуб санатория. «Посмотрим, как развлекаются психи. Познакомимся с женским контингентом», – сформулировал цель нашей вылазки Василий Иванович.

В клубе веселье било ключом. В душноватом помещении публика под руководством крикливой дамочки-культмассовички с азартом предавалась развлечениям типа: бег в мешках, взаимное кормление кашей партнеров с завязанными глазами, бег с ложками в зубах (а в ложках куриные яйца) и прочим. Народ веселился. Некоторые просто надрывались от смеха. Игры, рассчитанные на средний детсадовский возраст, пользовались здесь большим успехом.

Мы немного потолкались в общей кутерьме и, не сумев слиться с массами в радостной эйфории, покинули шумное веселье и ушли восвояси на ночлег в свою отдельную палату.

Контингент пока не впечатлял.

* * *

Ялта не была для Павла местом, совсем уж не знакомым. На заре их с Любой семейной жизни они бывали здесь во время почти свадебного, путешествия. «Почти свадебного» потому, что поженились они зимой, а медовый период продолжался весной и плавно перерос в летнее путешествие. Предполагалось побывать в Сухуми, Одессе, а потом большую часть лета провести у Пашиных родителей в Молдавии.

После недолгого сухумского гостевания у Любиных родных были по великому блату бабы Нины куплены билеты на теплоход до Одессы. Теплоход назывался «Адмирал Нахимов». Да, да, тот самый …

Почти неделя в плацкартных вагонах до Москвы, затем до Сухуми, потом несколько дней в однокомнатной коммуналке вместе с бабой Ниной и дедом Гришей … Они чуть не озверели от невозможности телесной близости: молодые же, кровь бурлит, гормоны играют. И когда попали в узенькую каюту «Адмирала» с одним иллюминатором, наконец, почувствовали свободу.

После полугода семейной жизни они всё еще были как молодожены. Ходили, взявшись за руки, в безлюдных местах обнимались и целовались, как будто век не виделись. Они постоянно хотели друг друга, и каждому казалось, что его желание ненасытно.

В половых делах оба были неопытны, «Кама-сутру» не читали – такие книжки в те годы не печатали, – никаких секретов и премудростей не знали.

Вдобавок продолжали стесняться друг друга. Как и в первую ночь, раздеваясь, она просила:

– Отвернись, не смотри.

– … … …

– Можно, я поцелую здесь?.. – тихо нашептывала она, прощупывая губами завитки волосьев на его груди, животе…

– А можно … здесь?..

Он, замирая от ирреальности происходящего, веря и не веря, что всё происходит не во сне, а наяву. Целовал её горячие, пунцовые губы – она их не красила, – ямочки на абрикосовых щеках, шею, в которой сильно пульсировала артерия, небольшие упругие груди с припухшими сосками … Она постанывала, что-то шептала … Его понимающие руки, жадные губы и язык скользили по мягкому животу мимо пушистых зарослей … скользили по внутренней части одной ноги, потом другой … потом возвращались к месту, пахнущему цветущим подсолнухом и скошенной травой.

В Ялте «Адмирал» стоял четыре часа. Молодые прошли экскурсионным маршрутом от морского вокзала вдоль набережной, гостиницы «Ореанда», до приморского парка. Потом среди кривых улочек разыскали домик Чехова, несмело вошли в него и были поражены простотой и скромным уютом комнат, в которых жил, дышал, двигался, разговаривал и работал писатель …

Вечером на теплоходе они плыли дальше: до Евпатории, потом – к Одессе. И любили друг друга … Им никто не был нужен, даже в ресторан выбирались нехотя. Они полностью находили удовлетворение друг в друге. И были так счастливы, как могут быть счастливы молодые, сильные, здоровые люди, понимающие друг друга с полуслова, полувзгляда, лёгкого прикосновения, любящие и точно знающие, что лучше того, что происходит с ними здесь и сейчас, ничего на свете быть не может.

Несколько дней спустя, по приезду к родителям в Бельцы, когда она сказала, что «у нас, кажется, будет ребеночек», он в избытке нежданной радости сграбастал её на руки и сделал несколько кругов вокруг старого ореха:

– Как же я люблю тебя, моя маленькая.

О чем может мечтать молодой мужчина? О любимой и любящей жене, прекрасней которой нет никого. О детях, которых она родит ему. Ещё, конечно, – о надежных друзьях, об интересной работе, о достатке в семье. Но главное – о жене, верной дружине.

Ему, Павлу, сказочно повезло: всё это у него было.

Всё!

* * *

И вот …

С момента, когда человек ступал ногой на ялтинскую набережную, его жизнь чётко делилась на две части: до и после. Всё, что было до этого, всё его счастливое или несчастное прошлое со всеми радостями и печалями покидало его, уходило куда-то в сторону и на неопределенное время не то, чтобы забывалось, – нет, – просто оно ложилось куда-то на полочку, за шторку. Всё, что начиналось после, манило своей многообещающей новизной и представлялось острым, как восточные пряности, терпким, как старое вино, и загадочным, как сказки Шехерезады.

Постепенно размеренный уклад жизни санатория, мягкая прохлада приморской осени, неторопливые прогулки по набережной, беззаботные разговоры – всё было целебно, всё было полезно – всё действовало умиротворяюще. Обитатели санатория менялись на глазах: вчерашние сутулые, желчные с потухшими взорами пришельцы из разных мест Союза понемногу отходили от повседневной семейной и служебной суеты, дрязг, стрессов, выговоров с занесением и без.

Люди веселели, распрямлялись, рассказывали анекдоты армянского радио и рвались на танцы. Но самая забавная особенность курортного воздействия поголовно на всех отдыхающих – вытеснение за пределы сознания всех повседневных мыслей и забот, за исключением одной – мысли о лицах противоположного пола. Что бы ни делали, о чем бы ни говорили, всё сводилось к одной теме – близости мужчины и женщины. От этой темы невозможно было уклониться. Непривычно смелые взгляды встречных женщин, которые приятно заводили, застольные беседы в столовой с пространными комментариями о том, кто за кем ухаживает, рискованные шуточки и разговоры с подтекстом «про это» – всё подталкивало ко греху: давай, смелее вперед! тебе уже подают знаки внимания! и, может быть, где-то здесь, в толпе та, с которой тебе будет хорошо! она, твоя радость, где-то рядом! у неё весёлые глаза и, наверное, сладкое тело! она тоже ждет! она тоже хочет тебя! ну, давай! Казалось, вся атмосфера курорта была пропитана флюидами флирта и предвкушением лёгких приключений. Эта атмосфера не могла не подействовать на нас, неофитов.

Уже на третий-четвертый день проживания в санатории мои соседи по палате обзавелись дамами. Первым пленником соблазнов стал скромный Петро, поддавшись чарам довольно смазливой бабульки, намного старше его по возрасту. Теперь и после завтрака, и во время принятия процедур, и после обеда и ужина она неизменно сопровождала Петра, крепко держа его под руку. Он смущенно улыбался, но не вырывался.

Следующим был Гера. Как-то после обеда, когда мы обычно отдыхали, он неожиданно привел в нашу палату незнакомку. Она была невелика ростом, едва доставала Гере до подбородка, с плоским круглым лицом, веселыми ямочками и малюсеньким носом, настолько вздернутым, что анфас видны были только дырочки ноздрей. «Зина, – представил её Гера. – Моя землячка из города Новая Ляля».

В отличие от молчаливого Геры землячка оказалась говорящим фонтаном. Она тут же сообщила, что замужем, работает на деревообрабатывающем комбинате инженером ОТК. Она легко перешла на еврейские анекдоты и сразу же рассказала такую историю:

«Абрам приходит домой и, увидев жену в постели с мужчиной, спрашивает: «Сара, это что такое?» «А я знаю? – говорит Сара, вылезая из-под мужчины. – Какой-то босяк. Никаких приличий: ни тебе – здрасьте, ни мине – спасибо». «Он – кто, твой любовник?» «Ах, Абрам! Зачем опять эти упроки, подозрэния?»

Так же легко наша курносая гостья поведала нам, что хоть она замужем уже больше десяти лет и является матерью двух сыновей, для неё выполнение супружеских обязанностей – мука. Она никогда не испытывала оргазма и не знает, что это такое.

Такие подробности нас шокировали, однако Герман слушал всю это полуинтимную галиматью с явным удовольствием. Похоже, родственные души нашли друг друга.

У Василия Ивановича были поначалу какие-то проблемы с женским полом. Можно было бы ожидать, что он, первый красавец палаты номер четыре, достоин внимания больше других. Но у него что-то не клеилось. До тех пор, пока за их столом в обеденном зале не оказалась жгучая красавица Ингеборга, брюнетка из Риги. По отменно подобранным заморским нарядам, изысканным манерам поведения, воркующему грудному голосу Ингеборгу можно было принять за даму голубых кровей. Хотя, как выяснилось, работала она заведующей детским садиком. Увидев её, наш соискатель, окончательно пропал и однажды признался мне: «Кажется, я влюбился».

Бедный влюбленный мобилизовал весь свой потенциал обольщения. Дама голубых кровей сопротивлялась недолго. Уже через два дня Лабуда восхищенно похвастал: «Целуется она потрясающе!».

Один я оставался свободным и невлюбленным.

Мой второй визит к врачу Александру Абрамовичу был своеобразным. В ожидании приема я просидел в коридоре около четверти часа и был немного озадачен, когда неожиданно из кабинета врача выскочила и нервно протопотала каблучками по коридору миниатюрная дама вполне бальзаковского возраста. Лицо дамы не лишено было приятности, но перекошено гримасой отчаяния и гнева.

Доктор тоже был взволнован.

– Моя пациентка, – объяснил он мне, – решила выступить в роли сексотки, чего я никак не одобряю.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что ко мне, доктору, она пришла, как в КГБ: настучать на свою знакомую из соседней палаты. У той, видите ли, появился мужчина, и они постоянно уединяются в номере. «Ну, и что?» – спрашиваю я. «Из их номера часто доносятся стоны и страстные крики», – говорит пациентка. «Ну, и что?» – опять спрашиваю я. «Но это же разврат?», – делая страшные глаза, говорит моя пациентка. «Мадам! – говорю я со всей присущей мне деликатностью. – Согласно законам нашего великого предка пророка Моисея, а также известным вам заповедям Иисуса Христа, вы, возможно-таки, правы. Но в нашем скромном санатории правила, знаете ли, немного не такие, как в синагоге или церкви. То, что вы называете развратом, у нас просто входит в комплекс лечения».

Доктор помолчал и веселым голосом добавил:

– И ты знаешь, что мы поимели в сухом остатке? После моих разъяснений дама пообещала написать на меня в горком партии. Как тебе это нравится?..

* * *

Наступило 7 ноября. С утра в столовой санатория царило необычное оживление. Столы были сервированы по-праздничному: на ослепительно белых накрахмаленных скатертях стояли красивые тарелки, никелированные приборы и высокие вазы с фруктами, дарами Крыма – сочными грушами и роскошными кистями винограда дамский пальчик. Но самое приятное было то, что на каждом столе стояли еще две бутылки: шампанского и сухого вина. На шестерых. Щедро!

Подавальщицы принесли всем вместо традиционной манной каши холодные закуски – сегодня это был ростбиф, – и дама в ярких шелках, оказавшаяся главным врачом, официально поздравила отдыхающих с годовщиной Октября и попросила принять участие в городской праздничной демонстрации трудящихся.

– Желаю вам хорошего отдыха! – возвысив голос, пожелала главврач.

Благодарная публика ответила аплодисментами и дружным «Ура!».

После завтрака в приподнятом настроении мы спустились к приморский парк и уже оттуда, построившись в колонну, двинулись к центру города, распевая революционные песни.

День был теплый, пригожий, и на душе, подогретой хорошим вином, было легко и спокойно. А когда наша колонна поравнялась со зданием горисполкома, вместо праздничных трибун мы увидели несколько обычных столов, покрытых красным сукном. За столами стояло десятка два мужчин и женщин – местное начальство, – которые весело улыбались и по-родственному махали нам руками.

Вечер, после небольшого возлияния, решено было отметить выходом в курзал. Курзал, то есть курортный зал, представлял собой темно-зеленое деревянное строение с высокими стенами в стиле сталинского ампира с просторным внутренним овальным залом для танцев.

Народу по случаю праздника собралось много. Все обитатели нашей палаты, кроме меня, были, конечно, с дамами.

Заиграл духовой оркестр, и мужчины, подхватив своих партнерш, пошли танцевать. Я от нечего делать стал рассматривать кружащиеся пары. Многие были из нашего «Гнезда», но большинство – лица, совсем незнакомые. Поскольку к вечеру похолодало, а зал не отапливался, некоторые были одеты в плащи и осенние пальто.

Поодаль у резной колонны стояла невысокая светловолосая девушка с непокрытой головой, в белом плаще. Круглолицая, чуть скуластенькая – видать, не обошлось в родове без татарина. Что-то показалось мне необычным и неуловимо близким в незнакомке: то ли поворот головы, то ли изгиб руки, лежащей на колонне, то ли то, как она поправляла рукой причёску, – что-то похожее когда-то где-то я уже видел.

Закончился танец, и к светловолосой девушке подошла женщина, может быть, подруга, с несколько избыточной косметической раскраской, ведомая под руку пожилым мужчиной со шкиперской бородкой. Незнакомка улыбнулась женщине, и лицо её осветилось радостью. И опять мелькнуло что-то трогательно близкое.

«Ну, всё, – сказал я себе. – Всё… давай!»

А что – «всё», что – «давай», и сам не знал. Но в следующее мгновение, когда дружно запели трубы оркестра, я уже стоял перед девушкой и протягивал ей руку со словами: «Можно вас пригласить?»

Она пошла так, будто давно меня поджидала. Её искрящиеся серые глаза, пухлые губы, ямочки на щеках – всё вместе вспыхнуло и открылось такой близостью, что я грешным делом подумал: может быть, она – моя старая, почему-то забытая знакомая? Но неужто возможно, чтоб я тупо забыл такую девушку? А, может, она приходится родней моей жены? Какой-нибудь дальней, очень дальней? Родни у Любы, правда, немного … Однако тут же понял, что это абсурд: какая родня за семь тысяч километров от дома?

Ноги сами по себе выделывали что-то танцевальное, появилась лёгкость. И небывалая смелость. Я глянул в её мерцающие зрачки, и она не отвела глаз, а с интересом стала разглядывать меня.

– Мне показалось, что мы с вами где-то уже встречались, – банально начал я.

– Мне тоже так показалось, – ответила она на полном серьёзе. – Но это вряд ли возможно. Я приехала с Севера.

– А я из Сибири.

– Ну-у, совсем не близко.

– Правда, родом я из Молдавии.

– А я – из-под Горького.

– Странно, у меня возникло твердое ощущение, что я вас знаю, и знаю давно.

– Наверно, это чисто психологическое ощущение, потому что я домоседка, и, кроме Горького, Москвы, военного городка под Мурманском и Крыма, нигде не бывала.

– Если это психологическое явление, то оно должно называться родством душ.

– Ой, не спешите с такими выводами.

Звали её Валя. Жила она в Мурманске и работала продавцом – имея высшее педагогическое образование – в военторге, по месту службы мужа: «Другой работы женщине там не найти». Полгода назад с мужем развелась. Теперь они с сыном – ему шесть лет – отдыхают в пансионате «Пограничник Севера».

– Где это?

– В Ливадии, примерно в двадцати минутах езды на автобусе отсюда.

Я тоже сказал немного о себе: женат, являюсь отцом троих детей мал-мала-меньше («Ничего себе!», – заметила моя новая знакомая), работаю в техникуме («Преподавателем?» – спросила Валя. «Да, – ответил я, – и преподавателем тоже»).

Танцевала она легко, хорошо чувствуя руку партнера, а во время быстрых танцев типа краковяка или польки, сама нетерпеливо брала меня за бока и начинала кружить. У неё была ладная, крепенькая фигура, чуть полноватая талия и крутые бёдра.

Весь вечер я был только с ней. Мне нравилось, как чутко она улавливает музыкальный ритм, как изредка, вроде бы, ненарочно, чуть касается меня бедром, как застенчиво улыбается одними губами, как толково и неспешно говорит негромким голосом, как внимательно слушает мои нескладные речи и неотрывно смотрит мне в глаза. Эта игра взглядов, улыбок, лёгких касаний, каких-то слов продолжалась весь вечер. И я не мог оторваться от неё.

…Танцы кончились. Подошла подруга со шкипером. Я вызвался проводить их, но Валя вежливо сказала: «Нет. Я с друзьями».

Договорились, что встретимся завтра у памятника Чехову.

Чаще всего мы общались с Василием Ивановичем. Манерами, внешним видом он был похож на одного из моих московских начальников – Бабицкого, человека компанейского и иногда, казалось, вроде бы своего в доску: постоянная дружеская улыбка, крепкое рукопожатие, слова поддержки, но … Всё в нём было немного избыточно.

– Ну, что, юноша … – покровительственно улыбаясь, спрашивал у меня Лабуда после курзала. – Как отношения с женским полом?

– Познакомился с интересной девушкой.

– Я заметил. Ну – и?

– Пока это всё, – отвечал я.

– Неплохо для начала. Но надо процесс ускорять.

– Что ты имеешь в виду?

– Имею я в виду то, что времени у тебя в обрез. Курортный сезон проходит быстро. И девочки хотят примерно того же, что и мальчики. Поэтому, следуя совету Мопассана, чем ближе ты будешь к её телу и ближе к койке, тем больше шансов, что ваши путевки не сгорят.

– Ну, почему обязательно ближе к телу? Вон у Геры с Зиной – дружба и всякое такое, а в койку они не спешат.

– Нам Гера с Зиной не пример. Ты нормальный мужик. Дружба дружбой, а любви без секса не бывает, – сказал, как отрезал опытный Лабуда.

По-своему он был прав. Но мне не хотелось загадывать. Не хотелось разрушать тот образ – веселой, лёгкой и очень свойской Вали, – который уже возник в моей голове. Портить впечатление от первой встречи фантазиями о том, что будет потом, не хотелось. И, тем более, не хотелось делиться своими мыслями с кем бы то ни было.

В условленное время я сидел на скамье у памятника великому писателю. Бронзовый Антон Павлович задумчиво смотрел с высокого берега на море. По дорожкам перед постаментом разгуливало десятка полтора разнопородных кошек. Пока я сидел в ожидании, откуда-то появилось еще столько же животных, и вся эта кодла начала кружить возле меня, орать на разные голоса, а самые смелые стали нагло тереться о мои ноги.

– Вы им, что ли, лекцию собрались читать? – спросила подошедшая Валя.

– Даже не знаю, как быть. Животные, наверное, думают, что я могу накормить их.

– Говорят, Чехов любил кошек.

– Возможно. Однако здесь их слишком много. С такой оравой он бы тоже не управился. Жратвы не напастись.

Мы прошли мимо декоративных гротов, увитых плющом, мимо сувенирных киосков и оказались на набережной. С моря дул легкий бриз и тихие волны шелестели, набегая на прибрежную гальку. Солнышко пригревало на редкость щедро, почти по-летнему. Немногие встречные мужчины и женщины были веселы и беззаботны.

Зашли в одно из прибрежных кафешек. Из-за барной стойки поднялась девушка с кружевной наколкой на аккуратной головке и вежливо объяснила:

– У нас, молодые люди, вы можете заказать бокал шампанского или рюмочку коньяка.

Заказали шампанское и сели за столик. Посетителей, кроме нас, в кафе не было. Девушка подала холоднющее вино и по конфетке.

– За нашу встречу, – предложил я.

– За встречу, – откликнулась Валя.

В динамике журчала тихая музыка.

– Хорошо здесь, правда?

– Да.

– Давай, на ты.

– Давай, – ответила она.

– Тебе нравится Ялта?

– Да, очень, – с лёгкой печалью отозвалась Валя. – Здесь прошли лучшие дни моей юности.

– Почему – прошли? У тебя всё ещё впереди.

– Нет. То, что было, ушло навсегда.

Моя спутница замолчала, задумавшись о чем-то, наверное, невеселом. Мне не хотелось бередить её грусть, и я стал говорить, как здесь уютно и просто:

– Когда-то я тоже бывал здесь с моей женой. Было здорово. Но мало.

– Да, Ялта располагает к радости и любви. – Она чуть пригубила фужер и добавила:

– Если любишь, то именно здесь любовь доставляет радость.

– А в других местах разве любится по-другому?

– Бывает – и по-другому … Мы поженились с моим мужем совсем зелеными: он был ещё курсантом военного училища, я студенткой филфака. Влюбились друг в друга так, что не оттащить. Родители дали нам денег, и вот мы, двое сумасшедших, оказались в Крыму. Сначала сняли квартиру в Алуште. Потом познакомились с молодой парой из Москвы и с ними переехали в Массандру. Где мы только не были и чего только не видели?! И на Ай-Петри ходили, и к Байдарским воротам ездили, и к Севастополю плавали, и на Поляне сказок шашлыки ели, и в массандровских погребах вино дегустировали. И почти каждый день пляж, купание, вечерами домашнее вино, гулянья, танцы до упаду … И конечно любовь, любовь и любовь. Вот так всё было.

– А потом?

– Потом родился ребенок. Пеленки, постирушки. После окончания училища молодого лейтенанта направили в Мурманск. Жена, конечно, за ним. Сначала всё шло хорошо. Праздники народов Севера. Катания на собачьих упряжках. Мы жили бедновато, но был какой-то азарт. Было понимание, дружба. Три года назад всем семейством мы даже приезжали в Ялту в отпуск.

– Значит, было семейное счастье?

– Было, – тусклым голосом отозвалась Валя. – Было. А потом что-то порвалось. Сначала стало пропадать доверие, потом – дружба. А любовь прошла так, будто вовсе ничего не было. Осталась только водка, водка, водка.

– Как так?

– Как у многих … Он стал сильно пить. Мы боролись, боролись, всё перепробовали. А потом всё-таки расстались. Сейчас всё придется начинать сначала.

День клонился к вечеру. Когда мы вышли на улицу, солнце еще висело над горами, а когда дошли до морского порта, набережная уже загоралась вечерними огнями.

– Кажется, я созрел для скромного ужина в каком-нибудь ресторанчике.

– Это дорогое удовольствие …

– Самое дорогое – общение. Вечер только начинается … Рискнем, женщина. Я приглашаю тебя на продолжение праздника родственных душ. Прошу оказать мне честь и отужинать со мной.

– Как романтично! – сверкнув своими бриллиантовыми глазами, усмехнулась женщина.

Через минут двадцать мы сидели за маленьким столиком в ресторанчике с экзотическим названием «На чердаке», и вертлявый парень-официант повис над нами вопросительным знаком.

– Принесите, пожалуйста, меню, – приказала Валентина, и после этого стало понятно, что здесь процессом будет командовать именно она.

Ресторан был небольшой, но в нем было два очевидных достоинства: оркестр – хотелось не просто поужинать, но и потанцевать под живую музыку – и рядом парк. Я надеялся, что потом, после всего, нам удастся найти уединенное место где-нибудь на лавочке; а дальше … – как карта ляжет.

Официант, наконец, принес меню, и Валентина погрузилась в его изучение. Углубилась, и её татарское лицо стало строгим.

– Холодное мясное ассорти будем заказывать? – спросила она.

– А что еще есть?

– Салат овощной осенний.

– Давай по салату.

– Икру чёрную или красную будем?

– Нет, это для буржуев.

– Бычки черноморские жареные.

– Берем.

– Шампанское полусухое «Абрау-Дюрсо».

– Бутылку «Абрау» и сухого «шардоне».

– Что ещё?

– Потом посмотрим …

Ужин получился отменным. Моя партнерша царствовала за столиком. Официант поглядывал на неё с опаской и все указания выполнял беспрекословно.

Еда была вкусной, а вино не било резко по мозгам, а наполняло тело весёлой энергией. Ну, а когда заиграл оркестр и хрипатый парень по-свойски запел:

 
Шаланды полные кефали
В Одессу Костя приводил, —
 

ноги сами пошли в пляс.

Мы танцевали, и, казалось, окружающий мир вместе с нами погружается в состояние беззаботной отрешенности.

Репертуар у оркестра был обычный, разухабисто-кабацкий, но чаще других исполнялась песенка, которая была новым шлягером. Слова её были довольно бестолковыми, но в тот вечер они почему-то казались необыкновенно значительными:

 
Поздно мы с тобой поняли,
Что вдвоём вдвойне веселей
Даже проплывать по небу,
А не то, что жить на земле.
 

Слова придавали несуществующий смысл тому, что могло быть, но еще не произошло. И тут я понял, что Валечка не только хорошо танцует. Её пухлые губы оказались такими сладкими, а тело таким податливым – и не только к музыкальным посылам, но и к моим рукам, которые обнимали её всё сильнее и сильнее, – что я, время от времени, с трудом приходя в себя, начинал понимать, что просто так мы с ней сегодня не расстанемся.

Гармония бытия, хорошего вина, музыки и женщины, которая казалась всё более сладкой и желанной, – была полной и нескончаемо длилась и длилась…

К сожалению, окончился вечер совсем не так, как хотелось. Когда мы вышли из «Чердака» и углубились в темную аллею, Валя с таким неистовством начала обнимать меня и покрывать моё лицо, глаза, щёки, уши горячими поцелуями, что останавливалось дыхание. У меня внутри всё клокотало, искало выхода и стояло дыбом.

Но тут – в природе такое не должно быть в ноябре, но на самом деле случилось! – неожиданно над нами, в кромешном черном небе что-то страшно бабахнуло, где-то совсем рядом грозно полыхнул яркий зигзаг молнии, осветив дрожащим ядовито-розовым светом купы деревьев, и через мгновение на нас опрокинулись тысячи ведер воды. Стена дождя! Настоящее стихийное бедствие! Библейский потоп!

Хляби небесные разверзлись надолго. Пришлось бежать на остановку.

Автобусы еще ходили, и Валя, насквозь мокрая, уехала в Ливадию.

Что поделаешь, стихию не одолеть.

На следующий день я обнаружил в почтовой ячейке письмо из дому. Оно было ответом на мое письмо, где я описывал свои первые впечатления о курортной жизни, о том, что здесь неплохо, но народ немного сероватый. Жена писала о детях: Ирочка – она училась в пятом классе – приносит из школы одни пятерочки, Алёша – второклассник – учится тоже хорошо, но очень уж сильно переживает за каждую оценку. Миша пока у бабы Жени. Все перед праздниками суетятся. «А ты, Паша, – писала Люба, – отдыхай, как следует. С серыми не водись, дружи с веселыми».

Да! Мой тыл, как всегда, был надежным.

Ну, что ж, дружить, так дружить …

После обеда мы встретились у киоска, в котором продавали билеты на фуникулер. Сели в узкие креслица, пристегнулись и, болтая ногами над крышами проплывающих под нами домов, поехали вверх на высокий холм.

Оказавшись наверху, немного погуляли, потом сели за столик ресторанчика под открытым небом, и официантка принесла нам по бокалу сухого вина и шарики мороженого в вазочках.

Моя визави была молчалива. После бурного вчерашнего вечера говорить почему-то не хотелось. Но пришлось.

– У меня есть план, – начал я. – Не ахти какой, но надежный. Можно пойти ко мне в гости. Мы могли бы часа три-четыре побыть одни в нашей палате: ребята сегодня уехали на экскурсию в Никитский сад.

Валечка, наконец, улыбнулась и положила свою маленькую, но очень твердую ладошку на мою:

– Спасибо, милый! Твой план хороший. Но мне кажется, моё предложение тебе понравится больше.

– Давай, выкладывай.

– Моя хорошая знакомая – она работает в нашем пансионате официанткой – отдает в наше распоряжение комнату в общежитии. До следующего утра.

– Ну и ну! Где эта комната?

– В Массандре.

– В таком случае, веди, Сусанин.

Мы спустились вниз, купили вина, фруктов, колбасы и поехали на троллейбусе в Массандру. Нашли общежитие.

Но ключа в условленном месте не обнаружили. Что-то не сработало.

Обошли пятиэтажное здание с другой стороны.

– Вот – лоджия её комнаты, – показала Валя на балконную плиту второго этажа, которая на косогоре была почти вровень с землей.

Я подтянулся, влез на балкон, потом втянул Валю. Подёргал за ручку двери – закрыто изнутри.

– Что будем делать? – Валя готова была заплакать.

Такого поворота мы не ожидали.

Досадно, особенно, когда ты находишься почти у цели.

В безвыходных ситуациях самое главное – не раскисать и не сидеть, сложа руки. Так учили меня с детства. Надо что-то делать. Что – неважно. Иногда простые действия, вопреки логике, дают результат.

Будь что будет, решил я, где наша не пропадала. И давонул плечом на дверь. Тишина. Надавил сильнее. Потом ещё сильнее. И вдруг что-то тренькнуло, наверно, запор, и – ура! – дверь открылась. Это было чудо. Мы попали в комнату.

– Ну, ты – мишка! – воскликнула женщина.

– Какой Мишка?

– Сибирский мишка. Медведь!

Я был польщен.

В комнате был столик, две по-девичьи аккуратно прибранных кровати и два стула. За остекленной дверью – кухня и санузел. Всё, что нужно для нормальной жизни.

Мы немного посидели. Перевели дух.

Выпили, закусили.

А потом произошло то, ради чего мы ломились в эту скромную, даже чересчур, но для нас – сказочно прекрасную обитель любви и греха.

Когда мужчина и женщина, которые нравятся друг другу, впервые оказываются в одной постели, то они сталкиваются с необходимостью преодолеть множество комплексов, главный из которых, наверное, комплекс неизвестности. Каждому из них еще неизвестно, что можно, а что нельзя делать, что нравится, а что не нравится другому. Каждый делает то, на что способен, что умеет, и немного опасается сделать что-то не так.

… Она была хороша. И всё, что делала, было чудесно. Казалось, она угадывает все его желания, даже очень-очень тайные. Он тоже старался изо всех сил и радовался, что от всего, что он делает, ей хорошо.

Всё происходило в каком-то беспамятстве и иногда казалось нереальным.

Блаженство продолжалось с перерывами час-два, может, больше. Всё было невыносимо хорошо. Но вдруг во входную дверь кто-то резко забарабанил.

– Что это может быть?

– Говорят, здесь иногда проводят какие-то облавы, – быстро проговорила Валя, пряча винные бутылки в тумбочку.

В дверь опять громко постучали.

Нам, подумал я, не хватало только нарваться на облаву.

– Прыгай на лоджию, – тихо сказала Валя.

Я выскочил в темноту на лоджию. Оказывается, уже была ночь.

Валя надела на себя какой-то халатик и пошла открывать дверь. В комнату вошли трое: двое мужчин и женщина. Они зажгли свет и с повадками сыщиков прошлись по комнате, заглянули в туалет, даже под кровати посмотрели. Не найдя ничего, ушли.