Текст книги "Путешествия Никласа"

«Пожалуй, пора переходить к материальному наследию Деева, – решил историк и вызвал на сетчатку показания часов. – Только уже завтра. Слетаю-ка к Ирине, развеюсь, стоячие волны погоняю…»

Негэнтроп и сердце квазара

4/131. Расшифровка записи мнемографа закончилась сегодня ранним утром, когда я еще отдыхал в невесомости. Заставка на 3-мерном мониторе крутила какую-то жизнерадостную чушь вроде восхода белого карлика над горизонтом. Волнуясь, я выпил углеводородный бульон, взбодрился гамма-излучением и отправился в библиотеку, чтобы воспользоваться всеми возможностями транслятора.

Коротко проглядев отчет о заборе пробы, я вернулся к началу путешествия и перевел на мозг все каналы восприятия – световой, акустический, обонятельный… Подключился к мнемографу, чтобы перевести поток информации в мой личный формат и записать его на кассету. В общем, занимался разной необязательной чепухой, только лишь бы оттянуть погружение. Я поймал себя на этой мысли в тот момент, когда уже с минуту или больше поглаживал кнопку воспроизведения ви-кей. Какого Хаббла? И я коснулся ее, стиснув зубы.

Ассоциация 9 (авторская копия негэнтропа модели «Нептун»)

Чистый, незамутненный материей космос, тонкие словно атомные цепочки траектории звезд, кляксы галактик, размытые по всему видимому миру, будто краска под кистью ребенка – черно-зеленые, бледно-зеленые и матово-зеленые. Истинный цвет пространства, слияние излучения в одну захлестывающую сознание волну. Спиральные поля гравитации, поглотившие материю. Бесконечная сеть светящегося газа, которая внезапно заволокла все, растворила в себе и одновременно не дала распасться на разлетающиеся атомы. И яркие, будто сверхновые в момент рождения, черные дыры: здесь они дарят жизнь, свет и тепло, и мироздание крутится вокруг них, будто сателлит возле своей планеты. Лечу к свету и я – слишком быстро, слишком…

Что-то холодное, жуткое на моем пути, оно тянет ко мне протуберанцы страха и хочет порвать мое невидимое тело на части, треплет мой хрупкий ансамбль частиц, выдергивая из него отставшие кварки. Где же свет? Как тянет мраком! Мысленно тянусь к сияющим воротам впереди, обрываю липкие волоски ужаса с несуществующей кожи. Они нехотя отстают, но принимаются шептать что-то неразличимое, пахнущее озоном, они тянутся обратно, скрипя от трения о ленивые фотоны. Этот звук на моей стороне, он источает такой терпкий аромат протуберанца, что антиматерии с ним не справиться! И пространство разворачивается, будто лепестки автоматического зонда, щупальца мрака становятся ласковыми, будто кислотный ручеек. Что это? Словно обратились все цвета и звуки на противоположные, холод стал жаром, а мир наполнился светом, и под его давлением я стал расползаться, теряя частицы… Эти черные врата спасут меня от распада! Только почему я не могу приблизиться к ним, почему некто жестокий влечет меня мимо? И опять все чернеет, вспучивается всеми своими измерениями, но не дает мне погибнуть, раствориться среди чуждых и равнодушных нитей и спиралей, точек-галактик и клякс-туманностей.

Не успеваю рассмотреть все, да что там, не вижу себя, словно я обратился в нейтрино. Так оно и есть, в этом 10-мерном мире я всего лишь облачко элементарных частиц, и повсюду – такие же, как я, беспомощные клубки глупой материи. Как же давит меня этот свет! Святой Циолковский, и к нему я стремился? Он сожжет меня, распылит и лишит чувств – вон их сколько, дрожащих от страха многомерных струнок! Я ничего больше не вижу, но страх почему-то пропадает, растворяется… Мне теплее и теплее, пока все внезапно не заканчивается.

Станция снова в 4-мерном пространстве-времени, вокруг аппаратура в пустоте, отсутствие красок и голод. Ну, где моя клетчатка?

Конец ассоциации 9

Запись была синтезирована по итогам двукратного прохождения станции через квазар, то есть в нее попало все, хотя бы раз уловленное мнемографом «Нептуна». Я потряс головой, чтобы прийти в себя, отключил ненужный теперь транслятор и нетвердо подошел к бару. Там у меня, помнится, стоял дьюар с водородом, и я прыснул на макушку пару-другую граммов, чтобы остыть. Попытки подчинить себе ощущения ни к чему не привели, так что пришлось просто свалиться на пол и подождать.

Ничего не помогало, я просто не мог ни думать об «увиденном», ни просто представлять себе его. Собственный голос казался мне синим, шаги представлялись деревянными, а сенсор двери, когда я коснулся его, заверещал от испуга. Пришла критическая минута – сознание быстро входило в резонанс с пережитыми видениями, перенося их на реальность. Я судорожным движением надавил за ухом, активируя программу спасения нейронов, и отключился.

…Хорошо и покойно в лаборатории, когда есть интересное дело и оно спорится. У меня прекрасное оборудование, предоставленное в бессрочную аренду Гелиодезической Комиссией, оно работает надежно и плодотворно. Да, именно так. «Зеница»! Вот мой главный помощник на бескрайних нивах космоса, с ней мне подвластны не только мои соседи по системе, но и далекие протогалактики, разделившие со мной эту окраину Вселенной. Гелиодезисты не забыли обо мне и прислали вчера камеру-спектрометр.

– Что ж, дружище, – сказал я энтропу, вызвав его в лабораторию. – Придется тебе оставить пока сортировку на складах и поучиться наблюдениям за звездами.

Он вздохнул, отряхивая с комбинезона строительную крошку. Мы отправились к стартовому мини-комплексу, ведь станция, спустившаяся обратно после путешествия за пробой газа, нуждалась в уходе и подготовке к новому полету. Великий Белл, ну зачем они приволокли сюда 7-дырокол?

– Хозяин, это вы приказали прикатить его на атомной дрезине, – обиделся на мое сердитое замечание «Хаос». – Вам нехорошо?

– Мне отлично, – осадил я наглую биоформу. – Вот, смотри и запоминай! Это новейшая инфракрасная камера с наилучшим охлаждением, с ее помощью мы сможем увидеть в новом свете молодые звезды и соседние галактики. Охлаждающая система будет поддерживать камеру при температуре сорок пять Кельвинов, понял? А это что такое?

На пыльном грунте, под силовым навесом рядом со стартовым комплексом лежал внушительный ящик (когда я в последний выходил из дома, его здесь не было). Поблизости, в грунте, виднелись совсем свежие следы, пока не занесенные песком и не избитые шальными микрометеоритами. На боку красовалась голограмма, ее оторванный край трепал ветер. «Электроракетный двигатель Холла, – прочитал я. – Мощность 512 МДж, тяга 3000 Н». И прочие мелкие детали спецификации.

– Отлично! Откуда двигатель?

– Вчера прислали, босс.

– Великолепно. Работать с гелиодезистами – редкое удовольствие, эти ребята знают, что делают. Такие штуки, как двигатель Холла, просто необходимы для развертывания многоразовой транспортной системы. Я не могу не ответить на такой щедрый подарок увеличением моего личного вклада в познание Вселенной.

Только бы присылали побольше исследовательских зондов, ведь не стану же я тратить АМ на загрузку форматора? Хотя почему бы и нет?

– Хозяин, что с вами? – Ладонь энтропа проплыла перед моими глазами влево-вправо, будто он вздумал протереть несуществующий шлем мнимого скафандра.

– За работу! – свирепо вскричал я. – Разворачиваем двигатель и устанавливаем его на «Пионер», ясно тебе? А это еще что такое? – Когда «Хаос» оторвал крышку с двигательной упаковки, я сдвинулся в сторону, чтобы помочь ему, и увидел сбоку еще один ящик, поменьше.

ГК поистине проявляет щедрость, снабжая меня приборами и аппаратами, не говоря уж об антиматерии. С каким-то особенным, теплым чувством к этим далеким парням и девчонкам я изучил надпись. Это был квантовый гироскоп на холодных атомах, и в памяти всплыла давно читанная инструкция к нему. Теперь я смогу измерить скорость вращения моей галактики! Разве это не замечательно? Мир открыт передо мной, будто дверь в десять измерений, способных открыть передо мной…

– Хозяин, зачем вы запускаете двигатель?

Свет обволакивает, манит и обещает, он звучит будто симфоническая кода запахов космоса, единого в стремлении истечь через сингулярность.

Загадочные кассеты

8/238. Первым делом Никлас поместил в приемник транслятора первую из кассет, помеченных как «U2». Всего их было двенадцать, но ни одна почему-то не захотела явить историку свое содержимое, вместо этого демонстрируя полный хаос световых и звуковых импульсов. Остальные диапазоны тоже присутствовали, но в них вообще не видно было никакой, даже «хаотической» системы – так, редкие и случайные всплески. «Порази меня Эйнштейн, – раздосадованно подумал Никлас и принялся расхаживать по лаборатории, которую он предпочел библиотеке. – Неужели остальные такие же невнятные?»

Он перешел к обычным кассетам, начав опять же с первой, датированной «4/76». Запись длилась два часа и подробно рассказывала о том, как отделенный от родного клана Леонид-1 перемещался к месту своего будущего жительства, в систему белого карлика окраинной, пустой галактики (неподалеку от пояса квазаров). С ним путешествовала только одна биоформа, «Нептун», и тогда негэнтроп, судя по редким репликам, выражался вполне обыкновенно, без нелепых языковых прикрас и анахронизмов. Покончив с кассетой, историк нажатием кнопки на ви-кей погасил транслятор и призвал на помощь «Динго».

Негэнтроп приехал через минуту и преданно уставился на историка.

– Ты недавно инвентаризовал наше программное обеспечение, – сказал Никлас. – Не помнишь, есть у нас программы дешифровки записей мнемографа? Хоть какие-нибудь?

– Откуда, мастер? Вы применяли их три с половиной тысячи лет назад, согласно семейным записям, но с тех пор программы успели сильно измениться. – Негэнтропу было всего сто двадцать три года от роду, но он блестяще знал семейную историю хозяина, годами штудируя ее. – К тому же вся служебная информация, которой не пользовались больше восьмисот лет, была вами стерта при замене памяти компьютера…

– Погляди-ка на эти записи, брат мой.

– Как вы сказали?.. – «Динго» поглядел на него с недоумением.

Содрогнувшись от собственных речей, Никлас передал биоформе ви-кей, перенастроив каналы восприятия на мозг негэнтропа. Тот с некоторой опаской активировал объемный экран, погрузившись в мешанину непонятных историку сигналов. Какое-то время «Динго» напряженно воспринимал хаос излучений, но спустя минуту сдался:

– Я ничего не понимаю, Никлас-9.

– Я тоже, – мрачно откликнулся историк.

– Это не похоже на обычную кодировку записи, которая происходит, когда ее делает биоформа, – авторитетно заявил «Динго».

– Неужели?

– Точно так. Вернее сказать у меня не получится, но это не человеческая и не биоформная запись, мастер. Она… искусственная. Может быть, и не запись вовсе, а какая-то сложная программа. Мне так кажется.

– Откуда у тебя такие догадки? – удивился Никлас.

Негэнтроп слегка смутился, подыскивая слова.

– Ваша супруга использовала меня для получения необычного информационного ряда, искаженного тем, что цвет и запах, инфракрасное и ультрафиолетовое излучения в нем меняются местами, – пробормотал он. – Я подвергся… э… сильному полевому воздействию на нервы. Это было уже давно, тридцать семь лет назад, – добавил он.

– М-да.

«Интересно, какие еще подробности ее бесконечных развлечений всплывут благодаря вдумчивым беседам с негэнтропом?» – задумался Никлас. Но как бы то ни было, проблема кассет с надписями «U2» распухла словно культура плесени в пробирке (как выражались древние). Путей ее решения существовало два: один муторный и безопасный и второй – решительный, но непредсказуемый.

Долго не колеблясь, Никлас отправил письмо старику Иану-1 с просьбой выслать ему возможно более емкий накопитель данных, помеченный Гелиодезической Комиссией. Без него забраться в компьютер Деева будет попросту невозможно. Посылка пришла поздним вечером, а на ее пластиковом боку, скрывающем 6-мерный континуум, было нацарапано слово – «авансом».

– Спасибо, спасибо… – хмыкнул Никлас. Теперь он был готов еще раз навестить безумных биоформ Леонида-1.

Беспамятство излечимо

4/138. Совершенно не помню, как у меня на руках оказались эти копченые ожоги. Пришлось ввести в кровь дополнительные тридцать тысяч нанороботов, а заодно и анестетик – очень уж мешали мне заскорузлые корки спекшейся кожи на ладонях и запястьях. Минут десять пытал биоформ, выспрашивал отчет о событиях последних дней. Негэнтроп отвечал как-то загадочно:

– Попали в переделку вы, мастер. Оставил я запись о путешествии своем, и глядели вы ее в одиночестве полном, пока брата моего не призвали.

Уф, не могу привыкнуть к его новой манере объясняться.

– А как пришел я к вам, сударь, так и знаний почерпнул астрономических – страсть! – сказал оказавшийся рядом «Хаос». – Вот бы применить их поскорее, просто не терпится практикой, так сказать, испытать сухую теорию! – И он азартно потер короткие руки друг об дружку, рискуя вывернуть имплантированные микросхемы вместе с проводами. – А что двигатель Холла погорел, так то не беда! Починим, однако, для того и руки мне новые дадены.

И тотчас ушел из спального блока, где я отлеживался. Наверное, решил применить полученные теоретические знания – хотя когда и чему я мог его научить, не считая установленной в мозг микросхемы? Негэнтроп, сославшись на бытовые дела, также ушел, предварительно изучив показания приборов, тянувшихся к моей голове гибкими световодами. Я взял со столика ви-кей, чтобы просмотреть записи по дому за последние дни. Память оказывалась выдавать запечатленные в ней происшествия, и следовало подстегнуть ее визуально-акустическим рядом. Оказалось довольно скучно – я тупо провалялся в медицинском боксе, залечивая ожоги от двигательного выхлопа. Но главное я все-таки вспомнил, когда увидел себя самого перед транслятором в библиотеке, находящегося в ступоре. Вокруг меня вертелась какая-то белесая муть, иссеченная золотистыми прожилками (но именно она сдвинула некий переключатель у меня в мозгах, и я вспомнил, как собирался просмотреть запись путешествия «Нептуна»). Последняя кассета мнемографа поведала мне о том же.

Опыт с растяжкой времени негэнтропом оказался опасным, это я осознал сразу. В его кремниевых мозгах осела такая чудовищная жуть, что мои собственные нейроны отказались переварить ее. Да и сам «Нептун», похоже, повредился головой.

Неужели придется отказаться от опытов с 7-дыроколом? И ради такого пораженческого вывода я порвал с собственным кланом, став «основателем» нового?

Безумный энтроп

8/239. Повторно навестить жилище изгнанника Деева – такое простое решение чем-то все же смущало Никласа. Может быть, как раз именно своей неказистой простотой: выцарапать дешифровщик у демографов, опять напрягая старика Иана-1, представлялось историку куда более сложным делом. И кроме того, странности в поведении биоформ и загадочное искажение пространства никак не шли у него из кратковременной памяти. Придя все же к решению, Никлас отправился к Ирине.

Она недавно проснулась и занималась тем, что зачем-то гоняла ручной атомный лазер, буравя ближайший бархан. На нем цвел текучий, быстро заносимый песком абстрактный рисунок.

– Отдыхаешь?

– Думаю над природой взаимодействия быстрых атомов и кристаллического вещества.

– Гм… Иринка, мне нужно слетать к одному необычному типу. Я не хочу понапрасну беспокоить тебя чепухой, но ты не могла бы проверить, вернусь ли я через сутки?

– Биоформу с собой не хочешь прихватить? – встревожилась она. – Оружие?

– Это не опасно, – заверил жену историк.

Потом еще минуты три ему пришлось повторять эту фразу в разных вариациях. К счастью, у Ирины был назначен краткосрочный визит к одному из поздних детей, и слишком навязываться в попутчицы она не стала. «Лучше бы я „Динго“ попросил», – досадуя на себя, подумал Никлас при входе в камеру дырокола. Все-таки вояж в NGC 69307-3 тревожил его. Настолько, что он укрепил кожный покров дополнительным слоем легкой и прочной одежды, способной выдержать средней силы удар любого из типов полей. Затем Никлас впрыснул в тело утяжелитель костей и опутал себя изнутри дополнительными титановыми стяжками. В общем, выглядел он достаточно нелепо и претенциозно, словно какой-нибудь юнец, воображающий себя древним следопытом, на прогулке в парке дикой природы.

В доме Леонида-1 ничего не изменилось, даже пыли не стало больше: очевидно, кто-то из биоформ истово поддерживал видимость того, что в доме живет человек. Никлас медленно осмотрелся и вдруг заметил, что сигнал «свободно», почти всегда горящий на «отправной» камере (той, где установлены черные микродыры), отсутствует. «Кто-то только что улетел отсюда!» Метнувшись к боксу, историк попытался вывести на экран координаты точки назначения, но к своему ужасу увидел, что ни одна из клавиш его не слушается. Дырокол был неисправен! Выбраться с планеты теперь удастся только через несколько суток, да и то если цел форматор, с помощью которого можно изготовить необходимые детали. Никлас в бессильном гневе ударил по обшивке камеры укрепленным кулаком, и та отозвалась мертвой и гулкой пустотой. «Нет, не может такого быть, – сказал себе историк. – Это профилактика». После этой утешительной мысли ему вдруг стало страшно.

Чтобы совсем не потерять голову, Никлас отдал команду нанороботам, и те стимулировали выработку транквилизатора, моментально разнеся молекулы по важнейшим внутренним органам, и особенно в мозг. Стало намного легче, историк глубоко вздохнул и собрался. Необходимо было обнаружить, что здесь случилось за последние несколько дней. Может быть, прибыл сам Деев и деактивировал дырокол?

Никлас вышел из транспортного узла, зачем-то стараясь ступать как можно тише. В коридоре, опоясывающем дом, горело аварийное освещение – прежние хемилюминесцентные лампы сменились обычными радоновыми светильниками. Показалось, что где-то негромко поскрипывают несущие балки, будто снаружи бушевал нешуточный атмосферный шторм. Но Никлас знал, что давление воздуха на планете понижено, и этот странный звук вряд ли издавали конструкции дома. Он двинулся на источник шума, избегая касаться стен и в особенности оптоволокон, мягкими связками струившихся мимо него. У ответвления, ведущего к складу оборудования, он остановился – звук шел оттуда. «Что-то я совсем осмелел», – медленно подумал историк и вызвал на сетчатку глаз карту дома. Компьютер не отозвался, как будто это не он в прошлый визит Никласа вел себя как родной.

– Леонид-1! – вырвалось у гостя на короткой волне. Волнение все же выплеснулось вспышкой активности в речевом центре его мозга. – Деев! Вы дома?

Тотчас откуда-то из-за спины послышался приглушенный механический визг, будто кто-то сверлил алмазным резцом жаростойкую керамическую обшивку. А на складе, напротив, установилась полная тишина, словно некто, сидящий там, в страхе или коварстве затаился. Мысленно воззвав к Беллу, Копернику и Хабблу вместе взятым, историк свернул к складу и очутился в темноте. Освещения тут вовсе никакого не было, даже аварийного. Пришлось задействовать встроенный в глаза источник света, предназначенный для общения. По стенам коридора задвигались мрачные вытянутые тени, образованные датчиками и рукоятками служебных люков – они шевелились как живые обитатели грунтовых глубин. «И почему я не взял хотя бы атомный лазер?» – удрученно думал историк.

В недрах склада было еще темнее, чем по дороге к нему. Два из десятка стеллажей валялись на боку, и когда-то лежавшие на них аккумуляторы, солнечные батареи, кожухи, рулоны оптоволокна и прочие расходные материалы в беспорядке усеивали пол. Особенно не понравились Никласу горы метизов, из-за которых входить помещение было рискованно.

– Деев? – тихо спросил он.

В дальнем углу что-то зашуршало, и наружу из-за бака со смазкой высунулась испуганная физиономия энтропа.

– Сударь! – шепотом вскричал он. – Какое счастье вновь увидеть вас живым и невредимым! Уж теперь-то мы обуздаем этого буяна, что учинил тут разгром. Мы заставим его собрать приборы и детали с пола, правда? – Он крадучись вышел из-за укрытия и замер, прислушиваясь. – Где мой брат «Нептун», друг хозяина Никлас-9?

– Что тут случилось, брат?

– Многое, мастер… Помогите мне добраться до моей комнаты, пожалуйста.

– Ты чего-то боишься?

– Я очень боюсь, – спокойно ответил «Хаос». – Потому что гость хозяина почти мертвый, а брат мой наверняка погиб в неравном бою с монстром.

– Не собираюсь я умирать. Или ты о другом госте толкуешь? Нет, молчи, давай-ка ты мне по пути все расскажешь, – порядком встревоженный, сказал Никлас и поманил энтропа за собой.

– Нет, я лучше подожду вас тут, – вздрогнул тот и полез обратно, за бочку.

– Ты же хотел к себе?..

– Я передумал, – бормотал «Нептун», погромыхивая метизами и устраиваясь в темноте поудобнее. – Да, я лучше подожду вас тут, мастер… Вы только кликните меня, когда опасность минует, а я уж сам тут приберу… В лучшем виде…

– Эх, ты, биоформа! – возмутился Никлас. – И где твой деструктор, чтобы поразить им врага? Где твоя доблесть? Я ведь не мертвый, кретин!

– Так ведь не видать его, врага-то, – буркнул пристыженный «Хаос». – А мертвый не вы, а другой гость, ночью из Центра прибыл.

– Кто таков?

«Хаос» забормотал что-то неразборчивое, голос его становился все тише и тише, пока не затух окончательно. Видимо, он попросту не знал имени и статуса прибывшего. Никлас махнул на безумную биоформу рукой и осторожно двинулся в обратный путь. Теперь, когда энтроп поведал ему об опасности, историку всюду чудилась угроза.